— Она будет меня ждать, — пробормотал он вслух, вытираясь. — Раз обещала, значит, будет.

Но когда он спустился в холл, Мэгги нигде не было.

Мэгги сидела на полу перед гардеробом. На ней был махровый халат с эмблемой гостиницы на нагрудном кармане. Мокрые волосы прилипли ко лбу и щекам.

Мэгги готова была рыдать от отчаяния. Что надеть в дождливый день для поездки в Кейп-Мей с новым знакомым? Она не была уверена, что даже такой эксперт в области моды, как Клер, это знает. Свитер и джинсы — слишком просто. То же, что вчера? Но в этом он ее уже видел. «Во всяком случае, — решила она, — брюки отпадают. Должна быть юбка».

Мэгги уже сама забыла, как выглядят ее ноги. На работу она носила брючный костюм, в школу — джинсы, дома — тренировочные. Юбка напоминает женщине, что нравится ей это или нет, но ей уже не шестнадцать. К тому же с брюками практичнее — не нужно так часто тратиться на колготки, под брюки можно надеть и слегка рваненькие…

«В конце концов, — вспомнила она, — он уже видел меня без косметики. Чего стесняться?»

Разумеется, этот Конор сумасшедший. Вчера она послала его ко всем чертям, сегодня предстала перед ним в затрапезном виде, а он все никак от нее не отстанет! Как вам это нравится?

— Мне это нравится, — сказала Мэгги, обращаясь к куче вещей на кровати. — Даже очень.

Когда Конор держал ее за руку в холле, голова у нее кружилась сильнее, чем вчера от шампанского. От одного этого прикосновения у нее замирало сердце.

Мэгги не считала себя женщиной, склонной к сентиментальностям. Сколько раз она ни смотрела «Титаник», она так и не смогла понять, как мог Джек пожертвовать собой, чтобы спасти Розу. Мать может пожертвовать собой ради детей, но романтическая кинолюбовь, от которой другие женщины сходили с ума, казалась Мэгги надуманной.

И вот теперь она — женщина не первой молодости, мать почти взрослой дочери — волнуется о том, какой выбрать макияж и не слишком ли худыми покажутся ее ноги в коротенькой голубой плиссированной юбочке, которую навязали ей ее сумасшедшие сестры. Не будет ли она выглядеть в этой юбке перезрелой школьницей? Вряд ли мужчине это понравится..

«Думай своими мозгами, Мэгги! Не полагайся на чужой вкус!»

Впрочем, почему бы и нет? Со вкусом у ее сестер всегда было все в порядке. Если они решили, что это ей пойдет, значит, так и есть.

Конор нервно мерил шагами огромный холл, ежесекундно кидая взгляд на часы, хотя волноваться было еще в общем-то рано: он пришел за десять минут до назначенного времени. Уже этот факт весьма красноречиво говорил о многом.

Его джип по-прежнему ждал на стоянке, охраняемый бдительными взорами охранников. Может быть, он еще успеет взять напрокат машину поизящнее? Он видел, на чем она приехала — «миата» или «порше», он не запомнил, но что-то столь же изысканное, как она сама.

Он был не из тех, кто чуть ли не каждый год меняет роскошные лимузины. Он не стал бы этого делать, даже если бы мог себе позволить. Его повидавший виды, но вполне надежный, чтобы прослужить еще столько же, джип был под стать хозяину. Если она этого еще не поняла, то поймет сразу же, как сядет в машину.

— Я не думала, что у вас джип, — заметила она, пристегивая ремень безопасности. — Я думала, у вас какой-нибудь лимузин с открытым верхом.

— Признаться, я то же самое думал о вас. Мэгги уставилась на Конора:

— Я похожа на женщину с лимузином? По-моему, для матери двоих детей типичнее водить какой-нибудь фургон!

— По-моему, вы вообще нетипичная женщина.

Она засмеялась, запрокинув голову, чувствуя себя более польщенной, чем предполагал комплимент.

Они свернули на шоссе, присоединяясь к большому субботнему потоку машин.

— Мне нравится ваш джип. — Мэгги погладила подлокотник своего кресла. — Он такой чистенький.

Конор рассмеялся:

— Об этом джипе много чего говорили, но, по-моему, никто еще не говорил, что он чистый.

— Видели бы вы мою машину! — улыбнулась она. — Чего I там только нет! Пустые пакеты из-под поп-корна, старые туфли, даже сковорода откуда-то… Не машина, а целый склад на колесах!

Конору нравилась ее улыбка — маленькие белые зубы, ярко-алые губы. Сочетание черных волос, небесно-голубых глаз и светлой гладкой кожи было очень привлекательным. Сомнений нет — он уже успел по уши влюбиться.

— Моя машина — тоже склад на колесах, — сообщил он. — Точнее, кабинет на колесах. Заднее сиденье все равно пустует, на нем так удобно возить папки с делами. Помню, мой партнер…

Конор осекся. Какого черта он вдруг упомянул о Бобби? Сейчас она начнет спрашивать: «А что случилось с вашим партнером?» Только этого ему не хватало! Во всяком случае, не сегодня, не в такой день.

— Что ваш партнер? — спросила она.

Конор был вынужден закончить начатую фразу:

— Мой партнер всегда удивлялся, как быстро мне удается найти нужную папку.

«Ну все, теперь уж точно спросит, почему я говорю о партнере в прошедшем времени…»

Но Мэгги почему-то не стала задавать этот вопрос. Вместо этого она сказала:

— Значит, в вашем «кабинете на колесах» все-таки царит строгий порядок. Хотела бы я сказать то же о своей машине! Хотя, казалось бы, все время в ней прибираюсь. По крайней мере с того дня, как обнаружила в багажнике хомячка, который уже успел там обосноваться. Николь узнала в нем хомячка из их школьного живого уголка. Как он попал ко мне в багажник — одному Богу известно.

— Ну, ко мне-то хомячок из школьного зооуголка уж никак не попал бы. Мой сын ходил в школу за тысячу верст от меня. Все это время я виделся с ним не чаще чем два-три раза в год.

Джип покинул город и на большой скорости мчался на юг.

Мэгги положила руку на запястье Конора.

«Она сама не знает, какую власть может иметь одно прикосновение ее руки. Если бы знала, то давно бы уже правила целым миром…»

— А вы не думали когда-нибудь перебраться поближе к нему? — спросила она.

— Разумеется, думал. Но Шону, казалось, и без меня было вполне неплохо. Линда и ее новый муж — отличные родители, и я решил, что только мешал бы им.

— Мне кажется, вы бы там и не прижились. Вы не калифорнийский тип. Вы явно родились в Джерси и впитали все местные привычки с молоком матери. Я права?

— А если я скажу «нет»?

— Я не поверю.

— И правильно сделаете, — улыбнулся он. — Я родился на юге Джерси, рядом с Грейт-Эдвенчер. Большинство моих братьев и сестер до сих пор живут там.

— Большинство? Сколько же их у вас?

— Три брата, две сестры. А у вас?

— Две сестры. И одна ванная комната на всех в детстве.

— У нас в детстве было две ванные комнаты на всех. Но все равно тесновато.

— Могу себе представить.

— Так где же прошло ваше детство? — спросил он. — Я полагаю, в Гринвиче или скорее в Верхнем Ист-Сайде.

— Помните школу, где учится моя дочь? Так вот, я сама училась в этой же самой школе.

— Что же привело вас обратно в Монтгомери?

— Знаете, сколько людей задавали мне этот вопрос? «Как ты можешь жить в этой дыре после того, как повидала мир? Это же Богом забытое место!» Я слышала это тысячу раз и порой сама соглашалась. Но похоже, Монтгомери — единственное место на земле, где я чувствую себя дома. Если мои дети смогут чувствовать себя здесь хотя бы вполовину такими же счастливыми, как я, — значит, я сделала правильный выбор.

— Значит, вы можете сказать, что вы счастливы?

Конор удивился сам себе. Он никогда не задавал подобных вопросов ни другим, ни себе. Он даже не был уверен, что можно дать рациональное определение счастья.

— Я вполне довольна жизнью. — Мэгги с минуту помолчала, прежде чем сказать это.

— Но счастливы ли вы?

— По крайней мере не несчастна.

— Это разные вещи.

— Может быть. Но я слишком занята, чтобы думать об этом. — В собственных словах Мэгги заметила горечь, которой не было раньше.

— Извините. — Конор смутился. — Иногда я забываю, что жизнь не кабинет следователя. Вопрос и впрямь слишком личный.

Мэгги рассеянно кивнула.

— Если уж на то пошло, — решилась она, — могу я, в свою очередь, задать вам личный вопрос?

— В качестве наказания за мое любопытство?

— Что-то вроде того.

— Задавайте, — обреченно вздохнул он.

Мэгги набрала в легкие побольше воздуха и скрестила руки на груди. Должно быть, это и впрямь будет вопрос из вопросов.

— Вас что-то гнетет, — произнесла она. — Я увидела это по вашим глазам, когда вы стали говорить о своем партнере и вдруг осеклись. Мне кажется, есть что-то, что отравляет вам жизнь.

— Любой вопрос, кроме этого. — Конор постарался не встретиться с ней взглядом. — Когда-нибудь я, может, и отвечу. Но ради Бога, не сейчас…

— Извините, — пробормотала она.

В машине воцарилась долгая, напряженная тишина. Мэгги лихорадочно думала, что же это могло быть.

«Женщина! — вдруг обожгла ее мысль. — Какая-то женщина разбила его сердце…»

Мэгги охватило неприятное чувство. Весь мир показался ей мрачным и серым.

«Лучше узнай об этом сразу, Мэгги! Ты строишь такие планы относительно этого парня, а он, кажется, еще не готов».

Тем не менее отказываться от своих планов Мэгги не собиралась.

Чем ближе к югу, тем равниннее становилась земля, а воздух прохладнее и все сильнее пах морем. Дождь наконец прекратился, и слабые лучи солнца пытались пробиться сквозь пелену облаков.

Мимо них на огромной скорости промчался красный лимузин с открытым верхом, в котором обнималась совсем молодая парочка.

— Похоже, — улыбнулась Мэгги, — я уже не способна смотреть на мир иначе, чем глазами матери. Единственная мысль, что пришла мне в голову при виде их: «На такой скорости и с открытым верхом — не дай Бог, простудятся!»

— А я, по-видимому, смотрю на все глазами полицейского, ибо моей мыслью было: «На такой скорости и обниматься! Ой, чую, влетят в аварию — костей не соберешь…»

— Ради Бога, не здесь! — поморщилась она, любуясь окрестностями. — В таком красивом месте просто не может случиться ничего плохого.

— Вы правы, — согласился он. — Здесь и не случается ничего плохого.

Мэгги почувствовала налет грусти в его голосе, и эта грусть передалась ей. Она никогда не была особенно эмоциональной. Это Элли или Клер были готовы устраивать истерику по малейшему поводу. Мэгги просто не могла себе этого позволить. Чувство ответственности очень рано стало чуть ли не единственным ее чувством, может, потому, что она была старшей сестрой, как бы второй матерью.

— Дело не в женщине, — вдруг произнес Конор. Мэгги резко повернулась к нему.

— Что? — вырвалось у нее.

— По поводу вашего вопроса… — Их глаза на мгновение встретились. — Так вот, чтоб вы знали — дело не в женщине.

Мэгги была поражена. Как он прочитал ее мысли? Он что, ясновидящий?

— Я настолько любопытна?

— Нет. Я просто хочу, чтоб вы знали.

Они уже находились в Кейп-Мей и направлялись к пристани. Казалось, все пространство было заполнено рыбацкими лодками, частными яхтами и прогулочными катерами, обещавшими китов и дельфинов либо возврат денег.

— У меня когда-то была такая. — Конор указал на большую яхту, безмятежно покачивавшуюся на волнах.

— Была?

— Знаете, как говорится: каждый, кто не имеет машины, мечтает ее купить, а кто имеет, мечтает от нее избавиться. То же самое и с яхтой. Мне приходилось так часто чинить ее, что уже не оставалось времени на ней плавать.

— Не могу представить вас в роли моряка, — задумалась она. — Скорее я вижу вас летчиком.

— Летчиком? Да из меня летчик… Стыдно признаться, но меня в самолете тошнит.

— В самом деле? Понимаю вас! У меня та же история. Что я только не перепробовала — от наушников с успокаивающей музыкой до двойного мартини, — и все равно от одной мысли о самолете у меня поджилки трясутся…

Они перекинулись еще несколькими фразами о борьбе с «самолетной болезнью» и погрузились в уютную тишину, если можно назвать уютной тишину между людьми, которых неудержимо тянет друг к другу.

Конор лихо заруливал на поворотах, и Мэгги нравилось это лихачество. Похоже, ей начинал нравиться бесшабашный образ жизни, когда очертя голову бросаешься в приключения, не зная, что может тебя ожидать в следующий момент. Для ее сестер такие приключения были довольно-таки типичны. Для Мэгги они были столь же нереальны, как полет на Луну. Мэгги перестала следить за дорогой и готова была ехать куда угодно.

Тем не менее она была весьма удивлена, когда машина вместо цивильной стоянки остановилась в довольно диком месте. Мэгги с удивлением посмотрела на Конора.

— Это другой Кейп-Мей, — пояснил он. — Тот, который создала матушка-природа еще до того, как здесь появились архитекторы.

Конор вышел из машины и обогнул ее, чтобы открыть дверцу для Мэгги. Только один мужчина на ее памяти делал это для нее — вчерашний водитель, и то потому, что отрабатывал свои чаевые.

Единственным признаком цивилизации на «стоянке» были две довольно жалкого вида торговые палатки. На од-64 ной была вывеска «Еда», на другой — «Сувениры», хотя можно было себе представить, что за сувениры могла предложить столь затрапезная лавчонка.

Дул сильный ветер, снова начал накрапывать дождь, и Мэгги пожалела, что не захватила куртку.

— Подождите минутку. — Конор открыл багажник и достал оттуда толстый трикотажный свитер с логотипом какого-то университета на спине. — Думаю, вам это не помешает.

— Вы читаете мои мысли!

Мэгги с наслаждением натянула свитер. Он хранил едва ощутимый запах Конора, и Мэгги с трудом преодолевала искушение уткнуться носом в его складки. Рукава были ей слишком длинны.

— Он вам великоват. — Конор внимательно посмотрел на нее. — Но это все, что я могу предложить.

— Мне он нравится. — Она подняла воротник свитера как можно выше. — Спасибо!

Ему было приятно смотреть на нее в его свитере и думать о том, что когда он снова наденет его, тот будет хранить тепло ее тела. Что может быть чувственнее?

Они прошли по берегу, и Конор показал ей местную достопримечательность — броненосец «Атлантус», находящийся здесь со времен Первой мировой войны. Он чувствовал себя довольно плохим экскурсоводом.

«Замолчи. Пусть она сама смотрит вокруг».

Но ему казалось, что если он замолчит, она услышит стук его сердца, которое бешено колотилось при одном соприкосновении их рук.

«Скажи хоть что-нибудь! — мысленно ругала себя Мэгги, слушая его рассказ. — Задай вопрос, прокомментируй, поспорь, в конце концов! Не молчи как дура и не пялься на него так! Он может решить, что ты глупа как пробка».

Но ей нравилось идти молча и просто слушать звук его голоса, шум ветра, биение собственного сердца. Она боялась, что если откроет рот, то ляпнет что-нибудь глупое.

Они шли, держась за руки, и это казалось таким естественным. Рука Мэгги в его руке казалась Конору совсем маленькой, не больше воробьиного крыла, но на удивление сильной. Этими маленькими руками она одна, без посторонней помощи, строила жизнь для себя и своих детей, и за это Конор уважал ее, пожалуй, больше всего.

У него не было ни роз, чтобы устлать ее путь, ни сверкающих алмазов, чтобы насыпать их полной мерой в ее подставленные ладони. Все, что у него было, — это слова. И он рассказывал ей о фазах Луны, о траве, о скалистых берегах, о песчаных дюнах, медленно сползающих в море. А когда у него не хватило слов, оставалось лишь поцеловать ее.