ФРАНЦИСК I ОБЯЗАН СВОИМ ОСВОБОЖДЕНИЕМ ЛЮБВИ ЭЛЕОНОРЫ

В палатке Карла Бурбонского, куда он с исключительной учтивостью был препровожден, Франциску I перевязали раны. После чего он подсел к маленькому походному столику и написал матери, но не ту знаменитую фразу: «Мадам, все потеряно, кроме чести», которая была сочинена в XVIII веке, а очень нежное и смиренное письмо:

Можно себе представить, какой взрыв чувств вызвало это письмо, когда оно прибыло в Лион, где тогда находилась Луиза Савойская. Очаровательные подруги короля принялись лить слезы, но очень быстро их осушили, потому что хотелось исподтишка понаблюдать за поведением двух давних соперниц, столкнувшихся неожиданно лицом к лицу: м-м Ангулемской, которую Франциск I, отправляясь в Италию, назначил регентшей, и м-м де Шатобриан.

Последняя, лишившись поддержки короля, сразу поняла, что ей есть чего опасаться при дворе, и потому после глубокого почтительного реверанса сообщила регентше, что собирается отправиться к своему мужу в Шатобриан.

На следующий же день, усевшись в носилки, Франсуаза покинула Лион в сопровождении четырех всадников, а спустя неделю уже была в Бретани, где Жан де Лаваль, супруг поистине странный, принял ее с распростертыми объятиями.

Луиза Савойская поздравила себя с первой победой, которую восприняла как доброе предзнаменование на будущее. Гораздо меньше ее радовала ходившая по всему королевству молва. Дело в том, что ее пребывание во главе государства пугало простой народ, открыто винивший Луизу в поражении под Павией и в пленении короля.

— Ведь это же из-за того, что она влюбилась в коннетабля, наш, добрый государь сидит в плену у испанцев, а наши братья и мужья погибли под Павией.

Видя ущерб, который нанесли государству «некоторые слабости, присущие ее полу», наиболее смелые отваживались громко заявлять, что «м-м Ангулемская просто обыкновенная шлюха».

Но не только в народе можно было услышать по адресу регентши оскорбительные слова и обвинения. «Не было при дворе ни одного человека, который бы не видел источник всех своих бед в графине Ангулемской», — говорит Дре дю Радье.

Пока Луиза Савойская ознаменовала указанными событиями начало своего регентства, Франциск I был. доставлен в Испанию, где Карл Пятый решил держать его в плену.

И сразу же испанки, хорошо знавшие репутацию французского короля, оказались поражены каким-то видом любовной горячки. Когда король прибыл в Валенсию, невозможно было поверить в то, что он пленник. По тому, какими восторженными кликами встретило его женское население, он выглядел победителем. В его честь устраивались даже спектакли, в которых танцовщицы на всякий случай появлялись без малейших намеков на стыдливость.

Во время одного из таких представлений король протанцевал с хорошенькой женой одного из валенсианских сеньоров. Красавица, семеня ножками в такт звучащей сладостной музыке, показала себя такой нежной, послушной и ласковой, что когда танец закончился, присутствующие в зале услышали, как Франциск I игриво обратился к даме:

— Мадам, вы оказали мне такую честь, что я просто не знаю, как вас вознаградить. Во всяком случае, я готов быть в вашем распоряжении.

Эта манера выражаться в присутствии людей: «Мадам, когда вам будет угодно. Я готов явиться в вашу спальню по первому знаку», произвела на всех громадное впечатление, и все позавидовали даме.

Но король Франции сумел вызвать и более возвышенные чувства. Дочь герцога Инфантадо, прекрасная Химена, воспылала к знаменитому пленнику любовью столь страстной, что, когда в 1526 году он женился во второй раз, она покинула свет и ушла в монастырь.

Весь этот энтузиазм, эти искренние проявления симпатии в конце концов раздражили Карла Пятого, и он приказал заключить Франциска I в одну из башен Мадрида.

Жизнь короля Франции резко изменилась, но популярность его в Испании выросла еще больше. А его тюремное заключение стало даже началом одной любви, которая и принесла ему свободу.

Дама, у которой он вызвал глубокую жалость, звалась Элеонорой Австрийской. Ей было двадцать шесть лет, и она была родной сестрой Карла Пятого.

Вдова португальского короля, Элеонора была обещана братом коннетаблю де Бурбону, но решительно воспротивилась этому.

— Никогда в жизни, — заявила она, — я не выйду замуж за предателя, который стал причиной несчастья короля Франциска.

Карл Пятый заподозрил сестру в том, что она питает к пленнику чувства, труднообъяснимые здравым смыслом.

И надо сказать, что он не ошибался, потому что Элеонора, исстрадавшись оттого, что предмет ее страсти находится в заточении, решилась даже написать Луизе Савойской: «Ах, Мадам, если бы только в моей власти было освободить короля…»

Эта фраза натолкнула регентшу на довольно оригинальный план заключения мира: Франциск уступит Карлу Пятому Бургундию, и тем самым удовлетворит самолюбие императора; однако Элеонора получит эту провинцию в качестве приданого и возвратит ее королю Франции, выйдя за него замуж.

Франциск I действительно был уже год как вдовцом. (Добрая королева Клод тихо угасла в возрасте двадцати пяти лет, не оставив ни малейшего следа в истории своей страны. И быть бы ей в наши дни совершенно забытой, если бы не исследователь Пьер Белон, который, исходив вдоль и поперек весь Восток, привез из своих путешествий множество семян неизвестных дотоле фруктовых деревьев и дал имя королевы одному из сортов слив…)

Сестра Франциска I, Маргарита Ангулемская, лично отправилась в Испанию, чтобы предложить условия мира Карлу Пятому, который, разумеется, их отверг.

В ответ на это он предложил свои условия: «Король Франции должен отказаться от Бургундии, Осонна, Макона, Оксерра, Бар-сюр-Сен, берегов реки Соммы, Турне, Фландрии, Артуа. Он должен будет также уступить все свои права на Милан и Неаполь и отказаться от претензий на Арагон. И, наконец, он передаст Генриха д'Альбре, короля Наварры, Роберта де ла Марша и других в руки правосудия его императорского величества, а также амнистирует коннетабля де Бурбона».

Получив список этих умопомрачительных требований, Франциск I написал Карлу Пятому очень короткий ответ:

«Мой уважаемый брат!

Я знаю, что Вы, не желая сказать прямо, что навсегда собираетесь сделать меня своим пленником, сочли более честным потребовать от меня невозможного, и потому я добровольно выбираю тюрьму. У меня нет сомнений, что Господь, которому ведомо, что я не очень этого заслуживаю, так как стал пленником в честном бою, даст мне сил вынести это бремя с терпением…

Ваш добрый брат и друг, Франциск».

Этот прекрасный ответ ничего не изменил в сложившейся ситуации, в которую оскорбленная любовь слишком пылкой Луизы Савойской ввергла королевство. Ведь если король не соглашался на требуемый выкуп, он рисковал до конца своих дней остаться в мадридской тюремной камере.

Ожидая, что естественный ход событий изменит его судьбу, Франциск I проводил свои дни в сочинении поэм. Он писал грустные стихи м-м де Шатобриан, которая в ответ слала страстные письма, тогда как ее муж «делал вид, что ничего не замечает».

Ушла надежда вновь тебя увидеть. Мой дух еще с тобой, но плоть — добыча тленья, — писал ей король.

«Если неумолимое время противится Вашему столь горячо мною желаемому возвращению, пусть это бесполезное письмо хотя бы передаст Вам мою благодарность за все щедроты и благодеяния…»-отвечала фаворитка, ставя в конце очень милую подпись: «Ваша до тех пор, пока Вы пожелаете любить, счастливая подруга…»

И пока король, восхитительно безразличный к неудобствам тюремной жизни, любезничал со своей дамой, его сестра Маргарита вела с императором переговоры, полные скрытых ловушек, из которых она выскальзывала, асе более и более теряя надежду. Беспокойство, которое ей причиняло пребывание Франциска в плену, чуть было не завело Маргариту в сети, расставленные Карлом Пятым. Для прибытия в Испанию ей был выдан охранный документ сроком на три месяца. Срок этот вот-вот подходил к концу, о чем она, судя по всему, забыла. Рассеянность Маргариты могла позволить императору превратить и ее в пленницу.

К счастью, коннетабль де Бурбон, некогда любивший Маргариту, не хотел ни в коем случае допустить, чтобы она на многие годы была обречена на суровый плен. После долгого колебания он тайно послал записку Франциску, в которой сообщил, что, если до конца декабря принцесса не покинет Испанию, император прикажет бросить ее в тюрьму.

Маргарита, удрученная необходимостью покинуть брата, немедленно выехала из страны. Единственное, в чем она была уверена, что Элеоноре удастся убедить Карла Пятого.

Снова, как это уже было не раз, на сцену являлась любовь, чтобы изменить ход Истории…

* * *

Маргарита не обманулась в своих упованиях на Элеонору. Жажда выйти замуж за Франциска была столь велика, что в конце концов Элеоноре удалось убедить императора смягчить условия мира и одобрить идею брака, предложенную Луизой Савойской.

После этого Элеоноре и Франциску, до той поры общавшимся «через посредство мудрых и умеющих держать язык за зубами дворян, которые неплохо справлялись с тайной дипломатической миссией», было позволено встретиться. Король-пленник под усиленной охраной был препровожден в покои невесты. При взгляде на того, кого она, не зная в лицо, так давно любила, Элеонора сильно смутилась. Она попыталась поцеловать руку Франциска, но он убрал ее, воскликнув:

— Мне хотелось бы получить поцелуй не в руку, но в уста.

И подняв склонившуюся перед ним невесту, он поцеловал ее так, как многие сочли бы неприличным для первого раза.

После этого, по рассказам историка-очевидца, «они лакомились вареньем и помогали друг другу ополоснуть руки ароматизированной водой, благоухавшей бальзамом, как это принято у благородных принцев».

Последние дни испанского плена короля Франции были окрашены этими встречами.

15 марта 1526 года, спустя год и двадцать два дня после Павии, Франциск I возвратился во Францию, подписав Мадридский договор, по которому он терял часть своего королевства (Бургундию, Фландрию и Артуа), но получал взамен очаровательную невесту.

ФРАНЦИСК I МЕЧЕТСЯ МЕЖДУ ДВУМЯ ЛЮБОВНИЦАМИ

Отпуская своего пленника, Карл Пятый потребовал во исполнение Мадридского договора отдать ему в качестве залога сыновей Франциска I. Обмен происходил на границе, и французский король едва успел поцеловать двух маленьких принцев семи и восьми лет, которые, дрожа от страха, отправлялись в испанскую тюрьму.

Король был очень удручен расставанием с детьми, и, по мнению одного историка, словами которого невозможно не восхититься, причина здесь в том, что «вследствие утонченности натуры любовь к своим близким у знатных людей проявляется острее, чем у людей простого звания…».

Однако стоило ему только ощутить себя свободным, стоило только ступить на родную землю, как Франциск I забыл о своем горе. Вскочив на коня, он радостно воскликнул:

— Я все еще король!

И с этим направился в Байонну, где его ждали регентша и королевский двор.

В полдень он въехал в город, в котором уже вовсю кипело веселье. Луиза Савойская, желая порадовать сына, собрала вокруг себя целый рой красавиц, которые из кожи лезли вон в надежде привлечь внимание короля.

Расцеловавшись с матерью, Франциск I не преминул окинуть всех их взглядом знатока. Неожиданно во взоре его зажглось любопытство. В толпе девиц он узнал юную блондинку, которую заприметил до ухода на войну в Павию. Ее звали Анна, и она была дочерью Гийома де Писле, сеньора де Эйи, командира пехотной тысячи, стоящей в Пикардии.

Глядя на нее с улыбкой, Франциск I припоминал девочку-подростка, еще не оформившуюся, но будущие прелести которой он уже тогда успел нащупать опытной рукой — была у него давняя привычка ощупывать фрейлин из материнской свиты. Теперь он был поражен происшедшей с ней переменой. За то время, что король провел в плену, Анна де Писле расцвела, и теперь она обладала абсолютно всем, что необходимо для, счастья достойного мужчины.

«Надо только представить себе, — говорит Дре дю Радье,-юную особу семнадцати-восемнадцати лет, прекрасно сложенную, блеск молодости которой усугубляется прекрасным цветом лица, живыми глазами, полными огня и сообразительности, и перед вами предстанет мадемуазель де Эйи, в том что касается ее внешнего облика».

И там же добавляет: «Что касается ее ума, он был не только приятным, тонким и игривым, но также основательным, обширным и чутким к красотам искусных творений. За ней даже закрепилась репутация „самой образованной среди красавиц и самой красивой среди образованных…“.

Хитрая м-м Ангулемская сделала очень удачный выбор. Так что м-ль де Эйи совершенно не случайно прибыла в Байонну на встречу молодого монарха. Луиза, и раньше часто подыскивавшая любовниц сыну, подумала, что эта молодая особа с явной склонностью к интригам, может быть, сумеет окончательно вытеснить м-м де Шатобриан.

И потому, когда Франциск подошел к Анне и взял ее за руку, нашептывая милые фривольности, секрет которых был ему так хорошо известен, регентша поняла, что свою первую ночь во Франции ее сын проведет не один и что влияние фаворитки очень скоро пойдет на убыль.

А в это время ничего не подозревающая Франсуаза вместе со своим мужем занималась постройкой нового дома в Шатобриане. При одной только мысли, что Франциск обрел наконец свободу и что в ближайшие дни он наверняка вызовет ее к себе, ее сердце начинало учащенно биться, и ей стоило больших усилий казаться спокойной и интересоваться работой каменщиков.

Но дни проходили, а от короля не было ни письма, ни даже маленькой записки. И вот настал день, когда упорный слух, давно уже распространившийся не только во Франции, но и в Европе, слух, гораздо больше интересовавший народ, чем сомнительные сделки Луизы Савойской с Англией, докатился до замка Франсуазы. Так она узнала, что у короля появилась новая официальная любовница.

На другой же день она оставила мужа и отправилась в Фонтенбло, хладнокровно решив всеми средствами добиться изгнания своей заместительницы.

Франциск I принял ее очень любезно. Казалось, он был даже рад тому, что снова видит ее, и более того, воспользовавшись тем, что Анна Писле была на прогулке, он постарался подтвердить тут же, на близ стоящем сундуке, «что он все так же чувствителен к ее достоинствам…»

Франсуаза оценила любезность короля и показала себя все той же чуткой партнершей, которую он всегда любил; однако, после того, как они привели себя в порядок, Франсуаза без обиняков дала ему понять, что явилась в Фонтенбло не для того, чтобы забавляться украдкой по углам, но чтобы занять свое законное место.

— Вы всегда будете занимать самое лучшее место, мадам, место женщины, о которой всегда помнят! — сказал король, желая быть любезным.

Но именно это место и не устраивало м-м де Шатобриан.

И тогда между двумя фаворитками началась борьба не на жизнь, а насмерть, к вящей радости всего двора, который с азартом подсчитывал в этой борьбе очки и со знанием дела оценивал удары, наносимые ниже пояса.

Дуэль растянулась на месяцы, и король, обожавший Анну де Писле, но все еще любивший Франсуазу, был этим крайне утомлен. Вынужденный без конца утешать одну и успокаивать другую, король больше уже не находил времени для государственных дел и от этого приходил в отчаяние. В то время как вся Европа не отводила пристального взгляда от Франции, Франциск должен был сочинять любовные стишки, чтобы поочередно умиротворять обеих гарпий и не дать им истребить все вокруг огнем и мечом.

Наконец, видя, что Карл Пятый начал проявлять нетерпение, король возложил на мать обязанности регентши и заботу о том, чтобы ни в чем не соблюдать Мадридский договор, подписанный им исключительно ради своего освобождения.

Нужно сказать, Луиза Савойская выполнила эту деликатную задачу очень добросовестно. Пока Франциск I растрачивал свои дипломатические навыки на фавориток, она привела в изумление Карла Пятого, заявив, что Бургундия никогда не будет ему отдана, и заключила союз с английским королем Генрихом VIII. Потом она организовала священную Лигу, в которую вошли папа, Милан, Венеция, Швейцария, что окончательно вывело императора из равновесия.

Придя в ярость. Карл Пятый обрушил свой гнев на Карла Бурбонского. Несчастный, всеми отвергнутый коннетабль решил покончить счеты с жизнью, но сделать это с почетом, и ради этого пошел на весьма экстравагантную выходку: вместе со своей армией, которая день ото дня все заметнее превращалась в банду грабителей, он предпринял осаду Рима.

Смерть нашла его на городской стене во время штурма 6 мая 1527 года, и его люди, мстя за эту потерю, учинили в вечном городе настоящую резню, длившуюся восемь дней <Бенвенуто Челлини, находившийся в числе защитников города, хвастался потом, что именно он убил коннетабля.>.

Весть о гибели Карла Бурбонского, которого она так любила и так ненавидела, не должна была оставить равнодушной Луизу Савойскую. Впрочем, сама она об этом ничего не говорила. Можно, однако, предположить, что сердце ее забилось сильнее, когда ей сообщили, что у мертвого коннетабля было найдено кольцо, которое она когда-то ему подарила…

В 1528 году, сраженная высокомерием Анны де Писле и непостоянством короля, Франсуаза вернулась в Шатобриан, где муж, как обычно, принял ее очень тепло. Но, покинув двор, она не обрела желанного покоя.

Злоба новой фаворитки продолжала преследовать Франсуазу даже в Бретани.

Однажды Анна де Писле потребовала у Франциска I забрать у м-м де Шатобриан драгоценности, которые он ей дарил. «И не потому что они дорого стоят и представляют художественную ценность», — говорит Брантом, поведавший эту историю, тем более что жемчуг и драгоценные камни не были тогда в моде, как раньше, а потому что Анне нравились выразительные надписи, выгравированные или нанесенные иными способами, которые сестра короля, королева Наваррская, сама сочиняла и выполняла. Франциск уважил ее просьбу и обещал вскоре сделать это, что и сделал; с этой целью он отправил одного дворянина к Франсуазе, чтобы тот потребовал вернуть драгоценности; она тут же сказалась больной и просила его прийти через три дня, чтобы отдать то, что он просит. Сама тем временем по причине сильной обиды послала за ювелиром и приказала ему расплавить все изделия, невзирая на выгравированные на них надписи; когда дворянин снова пришел, она отдала все подаренные ей драгоценности, превращенные в золотые слитки.

— Поезжайте, — сказала она, — отдайте это королю и скажите, что раз уж ему так хочется забрать назад то, что он когда-то щедро дарил мне, я возвращаю все в виде золотых слитков. А что касается надписей, то они навек запечатлены в моей памяти и так дороги мне, что я не могу позволить кому бы то ни было, кроме меня, владеть и наслаждаться ими.

Когда король получил слитки и слова, сказанные этой дамой, он только и смог произнести;

— Верните ей все. То, о чем я просил, было связано не с ценностью подарков, потому что я мог бы ей вернуть вдвое больше, а с желанием иметь выгравированные там надписи; а раз она их уничтожила, золото мне не нужно, и я ей возвращаю его; своим поступком она продемонстрировала гораздо больше благородства и смелости, чем я мог бы предположить в женщинах…

Жест м-м де Шатобриан привел в восхищение весь королевский двор. В этой истории она выглядела значительно привлекательней своей соперницы, которая от досады заболела.

И все-таки новая фаворитка вскоре взяла реванш, чем потешила свою гордость, развлекла народ и шокировала Европу.

СВОИМ СОЮЗОМ ФРАНЦИЯ И АНГЛИЯ ОБЯЗАНЫ ЖЕНЩИНЕ

Яростная борьба, которую вели Анна и Франсуаза за официальное место в королевской постели, увлекла не только придворных, но и простой народ, до которого из-за болтливости иных официальных лиц также докатывались отзвуки событий.

Люди заключали между собой пари, сочиняли песенки, в которых высмеивались обе фаворитки, потешались над не иссякающим огнем их страсти, и в конце концов никто уже не вспоминал, что Франция оказалась в драматической ситуации, что она должна заплатить Карлу Пятому громадный выкуп и что, наконец, двое маленьких невинных детей вот уже три года страдают в испанской тюрьме.

И действительно, император, взбешенный тем, что не добился желаемого, обращался с маленькими принцами, Франциском и Генрихом, крайне сурово, и дети очень страдали, несмотря на тайную заботу о них Элеоноры Австрийской.

Рассказывают, что Бордэн, привратник регентши, которому в 1529 году удалось проникнуть в место их заключения, «не мог сдержать слез, когда увидел детей в полутемной камере с голыми стенами сидящими на низких каменных сиденьях у окна с двойной решеткой, проделанного в стене толщиной восемь-десять футов и скупо пропускающего свежий воздух и свет».

По уговору с одним из тюремных стражей Элеонора иногда навещала маленьких принцев и старалась то песенкой, то сказкой вывести их из состояния печали.

За свое доброе сердце она, конечно, заслуживала большего уважения. В мрачном мадридском замке, оставаясь наедине с собой, она не раз вспоминала галантные речи Франциска, его клятвы и изысканные комплименты.

Однажды он сказал ей:

— Как только я окажусь на свободе, я женюсь на вас, потому что вы прекраснее, чем птица ибис.

Элеонора никогда не видела ибиса, но все же почувствовала себя польщенной. Еще он обещал писать ей письма в стихах, сочинить рондо о ее нежных ручках и песню о ее удивительных глазах. Прошло, однако, три года с тех пор, как он вернулся во Францию, а она все еще не получила от него ни слова.

Отчаяние ее становилось все сильнее, так как она знала, что ночами он забывал о ней в объятиях пылкой Анны де Писле, а днем встречаясь с м-м де Шатобриан. Новости такого рода всегда приходили очень быстро, и бедная Элеонора до тонкостей знала все те мерзкие причины, которые мешали ее «жениху» думать о ней…