- Проклятый выскочка! - воскликнула она и от порога запустила в него снятой с ноги туфлей. - Честолюбец! Ничтожество, дорвавшееся до крохотной власти! - продолжала она. Подбежав к буфету, схватила сахарницу, смахнув попутно тарелку и вазочку для варенья. - Негодяй! - Олег Петрович еле успел отклониться от метко запущенной в него посудины.
      - Как я взгляну теперь в глаза товарищей: ты опозорил меня! Ну, если ты умней, зачем было ждать, почему не вмешался, не поправил заранее...
      Тут Олег Петрович все-таки достал пуговицу и, присев у дивана, взглянул на разъяренную Афину Павловну.
      - Перестань! - негромко, но с нажимом произнес он и протянул ей пуговицу. - Пришей, Фина, пожалуйста, к пиджаку, а я пока подмету осколки.
      Афина Павловна чуть не задохнулась от возмущения, но вдруг сникла, словно с разбега уперлась во что-то.
      - Господи, что это со мной? - перевела она дух и взяла пуговицу, не вдруг найдя место для блюда. - Я обязательно надавала бы тебе пощечин, если бы ты не лежал, а сейчас у меня почему-то весь пыл пропал. Хорошо, я пришью твою проклятую пуговицу, но, Олег, скажи, ради бога, неужели тебе было не жалко меня?
      - Фина, милая, поверь, что я не мог сделать для тебя исключение, а ты и сама могла бы избежать всех неприятностей, вдумайся ты в дело поглубже. Ты же очень способная, ты просто понебрежничала в самом начале работы, не знаю уж почему. Пошевели мозгами и создашь шедевр, уж я-то тебя знаю!
      - Замасливаешь, да?
      - Да нет же, тебе стоит захотеть, за тобой и не угонишься. Ты только не контролируешь себя, все делаешь под настроение. К тому же очень свыклась, как и другие, с повседневными проверками Льва Васильевича.
      - Ладно. Не знаю, чем ты берешь, вещий Олег, но тебе невозможно противоречить. А только помяни и ты мое слово, не все смирятся, как я, нарвешься ты со своим методом...
      Но Афина Павловна не угадала. Первое время конструкторов удерживало любопытство, а потом самолюбие: "Как, это я-то не способен!" - появился вкус к свободному поиску, к новаторству, к самостоятельности.
      А Олег Петрович тем временем начал одолевать администрацию и свой штат сомнительной идеей совмещения профессий.
      - Строго говоря, - объяснял он Владлену Федоровичу, - ничего существенно нового я не открывал, все это давно применяется при обучении в вузах в виде рабочей практики. Разница только в том, что студенты проходят ее на каком-то отвлеченном предприятии, не на том, куда попадут инженерами, а я нахожу нужным ввести ее на месте основной работы, совместить инженерную профессию с рабочей.
      - И как вы это представляете конкретно? - поинтересовался главный инженер, присутствующий на этом совещании.
      - Очень просто. Я нахожу необходимым, чтобы каждый конструктор хотя бы один месяц в году проработал рабочим на изготовлении того самого, что он натворил на бумаге. Пусть попробует своими руками, каково овеществлять его идеи. Вспомните случай с Бахметьевым, когда он спроектировал такой корпус, который не за что было ухватить при всей нашей оснастке и потому отливки пришлось возить для обточки на Ильинский завод за двести с лишним километров? А сколько было возни с фрезеровкой посадочных мест на барабане центрифуги из-за того, что не представляли технологическую цепочку!
      Это не потому, что они плохие конструкторы. Они оторваны от рабочего места, поскольку сами на этих станках не работали.
      - Позвольте, - удивился главный инженер, - но если по вашей идее инженер будет изготовлять, уже сконструированное, исправлять конструкцию будет уже поздно, заготовки-то не переделаешь и заявки не изменишь!
      - Не совсем так. Столкнувшись с трудностями на собственном горьком опыте, конструктор, во-первых, оценит их не только как рабочий, а с высоты своих инженерных знаний, и в дальнейшем не повторит своих промахов. А во-вторых, не исключено, что будет смысл переделать чертежи для следующей серии или партии изделий с большей, вернее, с лучшей направленностью.
      - Да, в этом есть определенный смысл, - поддержал директор, - беспокоит другое...
      Предполагаемое "орабочивание" инженеров, как правило, не имевших рабочей квалификации, не сможет существенно увеличить выпуск продукции в цехах, а пока они там находятся, кто-то должен будет замещать их в бюро, то есть требовалось, по-видимому, увеличение штатов, на что в верхах идут весьма трудно. Возможно, что и процент брака в цехах повысится. Да и неизвестно еще, согласятся ли сами конструкторы отбывать такую практику, найдутся белоручки, скажут, что не для того институты кончали, чтобы в грязи возиться.
      - А заставлять не надо, - пояснил Олег Петрович. - Нет такого закона, не говоря уже о том, что из-под палки не работник. И штат бюро увеличивать не надо, если удастся обеспечить бюро компьютером. Это компенсирует убыль работающих в нем.
      Главный инженер присвистнул и переглянулся с начальником планово-экономического отдела:
      - Ничего себе, облегчил задачу! Мы не в Чикаго, у нас компьютеры в магазине не продают, их министерство штуками распределяет, да и то не для всех!
      - Будем добиваться. Я не завтра начну посылать конструкторов к станкам, съезжу в министерство, договоримся о сроках. А автоматики интеллектуального труда в любом случае не избежать - рано или поздно. Лучше пораньше...
      Решаться хотя бы на частичную ломку устоявшихся порядков всегда нелегко, но, усмотрев в последней фразе оттяжку дела на неопределенный срок, дирекция дала принципиальное согласие и успокоилась: "Когда добьется компьютера - годы пройдут".
      А Олег Петрович, не откладывая, начал "прощупывать почву" в своем бюро. Совещания не собирал, а переговорил с каждым по отдельности, и оказалось, что уговаривать никого не потребовалось.
      За всеми этими событиями и хлопотами Олег Петрович совсем забросил свою машину, но управившись с неотложными делами, вспомнил и о ней. Когда-то еще при жене, собрал он по чертежам журнала "Техника молодежи" микролитражку. Времени, средств и труда угрохал на нее уйму, а получилось нечто такое, что даже жена не согласилась сесть в эту машину:
      - Ездить на ней, может быть, и возможно, только останавливаться никак нельзя, - засмеют.
      Да, вид у нее был столь неказистый, что окрестные ребята сразу прозвали ее "букарахой", по-видимому, от слова букашка, только пострашнее. Правда, весной Олег Петрович несколько облагородил ее, но все равно казалось, что во внешнем виде машины чего-то недостает.
      "Эмблему какую-нибудь, что ли, ей приделать спереди", - пришло ему в голову, но какую - не мог придумать, пока не вспомнил о статуэтке ангела. Еще ко Дню Советской Армии подарили ему настольную лампу. Олег Петрович снял с ангела свою электротехнику и сунул его в тумбочку стола, а вот теперь полез туда за инструментами и догадался: "Вот же она - подходящая эмблема. Поставить ангела перед ветровым стеклом, он же будет отбивать и встречных мошек".
      С установкой фигурки он провозился до сумерек и первый раз в этом году выехал опробовать машину. По городу, как всегда, он ехал очень осторожно и, только выбравшись на шоссе, прибавил газу. Впрочем, у "букарахи", как ни дави на железку, больше шестидесяти километров обычно не получалось. На этот раз над капотом красовался ангел, как бы летящий перед ветровым стеклом и отблескивающий красноватым светом от подымающейся слева полной луны. Места шли знакомые: сперва вдоль реки, на берегу которой у разных кустиков он не раз сиживал с удочкой, потом попалась деревня, где ночевал при шефских походах, потом обширные поля, на которых немало было им выкопано картошки и срублено кукурузы, с каждым годом отнимавшей у картофеля все больше и больше гектаров земли.
      "С такой роскошной эмблемой следовало бы ехать побыстрее", - подумалось Олегу Петровичу, и он с удивлением заметил, что стрелка спидометра не задержалась у привычной черточки. Она доползла до семидесяти, восьмидесяти и замерла только около ста километров в час.
      "Что за диковина! - удивился Олег Петрович. - Ведь кроме профилактической подтяжки, регулировки да окраски, я ничего не делал, откуда же такая прыть?"
      И еще больше удивился он, когда его вскоре запросто обогнал какой-то самосвал. "Это - на такой-то скорости!"
      Тут впереди показались строения знакомого ему поселка - Дворики, и он сообразил, что пройденное расстояние явно не соответствует скорости, а когда перевел взгляд на спидометр, увидел, что тот показывает привычные шестьдесят, хотя он и не убавлял газа. И тут ему показалось, что рядом кто-то знакомо рассмеялся. "Начинается!" - заключил он и опасливо покосился на соседнее сидение. Там никого не было.
      Проехав Дворики, Олег Петрович некоторое время раздумывал и решил уж, осторожности ради, вернуться домой, а "букараха" тем временем подошла к длинному крутому подъему, из-за которого вставало зарево огней встречной машины, находившейся еще за бугром. Разворачиваться было поздновато, лучше сначала перевалить через гребень, но когда Олег Петрович подъехал ближе, из-за гребня вырвалась машина, идущая по его полосе. Левая полоса была свободна, и у Олега Петровича уже дернулись руки, чтобы свернуть туда, но рядом скомандовали: "Направо, только направо", - и руль повело вправо, будто вмешался кто-то сильный и решительный. Слева, слегка чиркнув по борту, проскочила встречная машина, а на секунду позже левее выкатилась из-за гребня еще одна. Под правым колесом "букарахи" промелькнул обрез кювета, но рывок руля удержал ее на обочине.
      "Сукин сын!" - обругал Олег Петрович первого водителя, сделавшего обгон перед самым перевалом, и, остановившись, уставился на правое сидение. Только теперь до него дошло, что смех и голос принадлежали его отцу, потому и показались такими знакомыми. Но рядом никого не было.
      "Ну, спасибо, отец, валяться бы мне сейчас на шоссе среди обломков, если бы не твоя сильная рука!" - подумал Олег Петрович, приходя в себя. Но как он мог сообразить, куда следовало повернуть?
      Осмотрев при свете луны царапину на борту, Олег Петрович развернул "букараху" и осторожно поехал домой, с горечью думая, что ему теперь придется, видимо, расстаться с рулем. Пока разная "чертовщина" приключалась с ним в стенах его квартиры, это еще можно было терпеть, а уж теперь не миновать обращения к медицине. Эдак он, чего доброго, может оказаться опасным для окружающих.
      "Но что за странный вид помешательства, никогда не слышал о таком и в книжках не читал. И ведь надо же было этому приключиться тогда, когда дела наладились, когда обнаружились во мне необыкновенные способности, и жизнь стала наполненной, стремительной и радостной!" - перекатывались в нем недоуменные мысли, и до того было досадно отказываться от открывшихся перспектив, что едва очутившись в своей квартире, он передумал: "К психиатру только попади, а выберешься ли, неизвестно". Недалеко, в районном городке, был у него знакомый врач Кузьма Кузьмич Лавров, заведовал там больницей. Когда-то они жили по соседству, дружили семьями, но разъехались и давненько уже не виделись. Вот к нему-то и нужно было съездить, посоветоваться, прежде чем принять окончательное решение. Кузьме Кузьмичу пора бы, кажется, уже быть на пенсии, но это не меняло дела.
      "А может, его и в живых нет, а я только и вспомнил о нем, как и о Груне, когда самому приспичило. За столько-то лет не нашел свободного времени, чтобы проведать его просто так, без всякой личной нужды. А еще приятелями были! Правда, и он меня не навестил ни разу, но это не оправдание. Так или иначе, еду к нему в ближайший выходной с ночевкой, чтобы наговориться вдоволь", - подумал Олег Петрович.
      В эту ночь ему снова снилось что-то о космических пришельцах, сам он опять был Лией. Помнилось, что шел какой-то спор, однако подробности сна, как это часто бывает, не сохранились, выветрились.
      17
      Кузьма Кузьмич, неизменно приветливый, с располагающим округлым лицом, украшенным маленькими усиками, с ладно сложенной невысокой фигурой, живчик, отличный собеседник, весь какой-то уютный, приятный, наверное, а молодости очень нравился женщинам, о которых, однако, не распространялся, всячески демонстрируя привязанность к своей жене Вере Михайловне. Семьянин он был превосходный, а гостей, к которым был расположен, принимал с неизменным радушием, может быть, не всегда искренним, но на этот раз несомненно идущим от всей души.
      - Дорогуша мой, наконец-то! - обрадованно воскликнул он, завидя Олега Петровича, и распахнул руки, будто собирался задушить его в объятиях. Однако не обнял - "слюнявостей" он избегал, по-мужски твердо пожал руку гостя и продолжал:
      - Какими судьбами? Надо же так долго не показываться! Верочка, отругай его хорошенько за пренебрежение старыми друзьями и приготовь нам что-нибудь получше.
      На правах главного врача Кузьма Кузьмич занимал хорошенький одноэтажный больничный домик с четырьмя комнатами, одна из которых служила ему кабинетом, куда он и отвел своего гостя. Здесь, как и на прежней квартире, пахло геранью, предпочитаемой хозяином за фитонцидные свойства, и повсюду - в альбомах, на стенках, в коробочках и ящичках - находились фотографии и слайды, выдававшие привязанность Кузьмы Кузьмича к этому занятию. Чего он только не снимал! У него можно было встретить снимки язвы желудка, спортивных соревнований, всех актеров кино, демонстраций, рыболовных походов, а всего больше - портретов пациентов. Кузьма Кузьмич считал себя физиономистом и даже пытался вывести некоторые закономерности в этой области. Фотографировал он мастерски и любил похвалиться. Он и сейчас с ходу рассыпал перед гостем десятки карточек:
      - Не хотите ли для начала обозреть мою самую свежую продукцию? Тут есть недурные сюжетики. Например, этот больной прибыл к нам еле тепленький, из могилы вытаскивали, а здесь он же через три месяца после выписки две двухпудовки выжимает. Обратите внимание на мускулатуру плеча и грудные мышцы! А это Ирочка, дочка. Как сформировалась, не правда ли?
      Олег Петрович осведомился о том, как живется хозяевам, и узнал, что Вера Михайловна в прошлом году ушла на пенсию, но уже стала скучать и не прочь бы вернуться в школу. Кузьма Кузьмич тоже достиг пенсионного возраста, но расставаться с больницей не собирается, тем более что Ирочка вот уже третий месяц работает в ней после окончания института и ее надо "поднатаскать".
      - Ну, а как вам, дорогой мой, жилось все эти годы, как ваши дела складываются, все ли благополучно? - поинтересовался Кузьма Кузьмич в свою очередь. Олег Петрович сообщил только о своем повышении по службе и, выслушав неизбежные поздравления, сразу сказал, что приехал с серьезным делом.
      - О делах - после. Мы с вами, дорогой мой конструктор, сначала по капельке пропустим микстурки за столом, потом вас Вера Михайловна покормит хорошенько с дороги, а то вы, я вижу, совсем отощали на общепитовских харчах. А вот уж потом...
      - Нет, нет, - запротестовал Олег Петрович. - Мне надо посоветоваться с вами о моем здоровье, а для этого, как я понимаю, надо быть трезвеньким, так что вы попридержите Веру Михайловну, чтобы не хлопотала.
      - Что вы говорите, милочка, у вас что-нибудь серьезное?
      - Боюсь, что да.
      - Даже так! Тогда, действительно, сначала - дело. Веруша! Не торопись, пожалуйста, мы задержимся на полчасика, рассчитай, чтобы не остыло, крикнул Кузьма Кузьмич, приоткрыв дверь, и снова повернулся к гостю.
      - Раздевайтесь, говорите, на что жалуетесь, сейчас я вас осмотрю, - и полез в письменный стол за фонендоскопом, термометром и прибором для измерения давления.
      - Кузьма Кузьмич, мое заболевание не требует осмотра, - попытался остановить его Олег Петрович, но тот распорядился по-своему.
      - Раздевайтесь, голубчик, не капризничайте, пожалуйста, начинать всегда нужно с проверки общего состояния...
      Затем последовали приказы: "дышите", "не дышите", "повернитесь", "нагнитесь" и тому подобное. Когда дошло до замера давления, Кузьма Кузьмич недоуменно поднял брови.
      - Что, очень плохо? - спросил Олег Петрович.
      - Наоборот, дорогуша! У вас давление, какого я не встречал у людей вашего возраста. Но что вы сделали со своим сердцем? Оно торопится, как у молодой девушки, идущей на первое свидание. А нуте-ка, попрыгайте! Выше! Чаще! Стоп! Давайте руку.
      И снова Кузьма Кузьмич смотрел на секундомер озадаченно.
      - Одевайтесь! - сказал он наконец и, сев в кресло, пожал плечами: Какое-то особенное у вас сердце стало, даже не пойму. Отличное состояние организма, вам можно бы марафон бегать, заниматься штангой или боксировать, если бы сердце шло помедленнее. Вы много курите?
      - Нормально. Пачку в день.
      - Слушайте, дорогуша, бросьте вы это глупое занятие, пожалейте свое редкостное сердце, оно того стоит.
      - А зачем?
      - А вы сделайте мне такое удовольствие. "Зачем?" Без курения дольше проживете и вкуснее, знаю по собственному опыту. Когда я бросил, я помучался недельки три, а потом меня словно живой водой сбрызнули, такой интересной стала жизнь, так заинтересованно стало все восприниматься, будто обновили!
      - Уж вы скажете!
      - А вы попробуйте! Что, характера не хватает?
      - Вижу, ну вижу же, что подначиваете, а я вот возьму и... соглашусь.
      - Ну и молодчага! А я возьму и поверю. Однако вернемся к вашей жалобе, в чем она, обижаться вам вроде бы не на что.
      - Есть на что, доктор. Меня тревожит моя психика. Стало со мной давненько уже твориться такое, что меня весьма беспокоит. - И Олег Петрович рассказал о своих видениях. Кузьма Кузьмич, выслушав, подумал, крутя в пальцах трубочки фонендоскопа, а Олег Петрович уловил: "Невропатологу бы тебя показать, дружище, заработался, видно", но вслух сказал:
      - Я не припоминаю, чтобы кто-то видел себя во сне женщиной, но допускаю. Один пациент говорил, что он во сне собакой побывал, так что это несущественно. И повторяемость снов случается. Академик Павлов утверждал, что видения сна представляют собой несколько искаженное отображение пережитого, и в таком ракурсе ваши сны не выходят из ряда вон. Фантастика последних лет перенасыщена космосом, из нее вы и надергали сны.
      - Позвольте...
      - Не спорьте. Даже имя Зор к вам пришло, если мне не изменяет память, из "Туманности Андромеды", читали?
      - Конечно.
      - Проверьте и убедитесь. А у Низы в том же произведении сердце делает одно сокращение за сто секунд. Вот вам на основе этого и привиделись персоны с замедленным темпом жизни. Убедительно?
      - Пожалуй. Но у меня очень уж складно виделись. Знаете, мне и еще кое-что снилось, только уж не так связно, а отрывочно. Ведь бывает, что проснувшись, забудешь сон, а потом вдруг вспоминается что-то, выплывает из подсознания.
      - Любопытно. А что именно выплывало?
      - Это было не как в кино, а словно вложили в меня, что у Лии были напряженные споры с Зором о развитии Терры, о которой им Наблюдатель тоже сообщил немало. Зор предостерегал от вмешательства в судьбы Терры, ссылаясь на гибель Фаэтона, но Лия настояла на необходимости этого вмешательства.
      - Очень странное противопоставление одного и того же. Как же это у них выглядело?
      - Лия утверждала, что их предки допустили ошибку, снабдив население Фаэтона техническими знаниями, не позаботившись о их моральном уровне. Это несоответствие и привело к катастрофе.
      - Резонно. И она убедила?
      - Тут, наверное, решал не один Зор, но будто бы согласились сделать выборочный опыт. Лия записала на кристалле что-то, касающееся интеллекта ее и Фады - как именно, я не знаю - и добилась согласия на установку на Селене генератора этой записи с тем, чтобы выбросить на Терру прицельные маяки. Что из этого должно получиться, до меня не дошло, знаю только, что Лия бралась осуществить это сама, для чего ей выделили разведочную капсулу, на которой она и должна была все это сделать, пока астероид проделает свой путь вокруг Гелиоса. Когда я был Лией, этот генератор представлялся мне устройством довольно элементарным, но теперь я помню только, что он - импульсного действия.
      - Он на Селене, до него не дотянешься, а каковы маяки, вы не запомнили?
      - Тоже что-то не очень сложное. В понимании Лии, конечно, а у меня удержалось только, что они имеют некоторое отношение к Фаде, что их три и что действовать они должны не одновременно, а один за другим поочередно.
      - На что хоть они похожи: на башню, на зверя?
      - У меня не осталось никакого представления.
      - А в трех экземплярах они уж не потому ли, что "бог троицу любит"?
      - Тут есть основание: Зор опасался, как бы маяком не завладел недостойный абориген, который может в этом случае причинить много зла остальным, а я, то есть Лия, сказала, что по теории несовпадений третий маяк должен попасть в нужные руки.
      - Позвольте, почему именно - третий?
      - Или второй. В общем, для одного из трех они допускали возможность чего-то нейтрального.
      Кузьма Кузьмич встал, уложил на место свои приборы и снова сел в кресло.
      - У вас, дорогой мой, скопилось ужасно много информации, как она могла уместиться в отрывочных сновидениях?
      - Сам удивляюсь, но это так. Возможно, тут проявилась какая-то сгущенная передача информации, как при сгорании Наблюдателя, о которой я говорил вам. У меня даже зацепились некоторые понятия, которым меня никогда не учили, которые, может быть, принадлежали Лии.
      - Это еще что! Какие же?
      - Ну, например, убеждение в том, что времени не существует.
      - Вот как!
      - Да, так. Мне это и сейчас представляется вполне возможным. Материя не мыслима без движения, а это значит, что ей присуща скорость как одно из ее основных качеств. С этой скоростью она и движется в пространстве, представляющем тоже несомненную реальность. А значит, понятие, которое у нас называется временем, является всего лишь математическим понятием, выражающим отношение пройденного пути к скорости. Вот и все. Как на ладони.
      - Ловко! А как же по этой теории понять срок жизни?
      - Ах, дорогой доктор, надо же считаться еще и с ресурсами, которыми наделено все живущее!
      - Ну не знаю, не знаю, я не физик и не математик, мне не разобраться. Вот если бы у вас сохранилось что-нибудь из знаний по биологии или медицине...
      - Стоп, доктор! Есть, пожалуй. Мне помнится, что старение представляет собой диффузную форму того самого, что у нас называется раком. Лия знала, что средство предотвращения этих заболеваний открыто не так давно. Пригодится вам это?
      - Что!!! Еще бы не пригодится, вы что, не представляете, как это важно! Значит, они и с этим справились? Ну, голубчик, ну, милочка моя, припомните об этом побольше, как это у них получилось?
      - Ничего больше не знаю. Не припомню даже, в каком сне это промелькнуло.
      - Фу-фу! Лучше бы все остальное забыли, ну разве можно такое не запомнить!!! Постарайтесь хорошенько, тут каждая подробность, любая мелочь ценнее бриллианта!
      - Бесполезно! Лия не была медиком, она, как у нас говорится, знала звон, да не знала, откуда он. Ей был известен только сам факт. А уж чего даже она не знала, мне припоминать бессмысленно.
      "С тобой, голубчик, пожалуй и сам всякий смысл потеряешь, - уловил Олег Петрович. - Нет, бедняга, тебя не невропатологу, тебя психиатру надо показать".
      - К психиатру я мог бы обратиться и без вашей помощи.
      Кузьма Кузьмич вскочил, уставившись на гостя, потом несколько раз прошелся по комнате.
      - Ну знаете!.. Я не ожидал, что вы и впрямь способны так проникать в мысли других.
      - Сядьте, доктор, и, если хотите скрыть мысли, не думайте так напряженно, а то сейчас ваш врачебный долг побуждает непременно сообщить обо мне в психиатрическую лечебницу.
      - А вдруг вы что-нибудь натворите?
      - А голос друга вам ничего не подсказывает?
      - Подсказывает, черт возьми!
      - Хотите, я оставлю у вас мои водительские права?
      - А где гарантия, что вы не поедете без них! Да вы способны тепловоз угнать, вы сумеете!
      - Выбросьте это из головы и подумайте лучше о том, сколько еще я смогу сделать полезного, - сумасшедшего, наверное, не назначили бы главным конструктором.
      - Довод сильный. Но тогда чего же вы ждете от меня, как от врача?
      - Я рассчитывал услышать вашу собственную оценку моего состояния и только.
      - Надо подумать, подумать надо, дорогой мой, - сказал Кузьма Кузьмич и, поглядев на часы, добавил: - Пойдем-ка к столу, дорогуша, срок, на какой мы отпросились у Веры Михайловны, истек.
      За столом, сервированным со знанием дела и с явным желанием угодить гостю, разговор шел на разные отвлеченные темы, а потом Вера Михайловна ушла встречать Ирочку, а приятели перебрались в садик, подышать свежим воздухом. По привычке, Олег Петрович вынул было папиросы, но тут же сунул обратно в карман. Кузьма Кузьмич улыбнулся.
      - Ну, что я могу сказать? - возобновил он разговор. - Мне надо бы понаблюдать вас, но раз уж вы призваны сейчас на важную и интересную для вас деятельность, было бы впрямь грешно отрывать вас от нее. Информируйте меня почаще.
      - Хорошо. Знаете, мне пришло в голову, что ведь я могу теперь попросить, чтобы мне поставили на дом телефон. Я буду вам звонить.
      - Чудесненько. Поразмыслив, я склонен считать, что угрожающего в вашем состоянии нет. Скорее всего, тут сказалось одиночество. Старому холостяку оно привычно, а вы всю жизнь провели с семьей, вам трудно. Как у вас в этом отношении, ничего не наладилось?
      - Смотря в каком плане... С женой не наладилось, с ней безвозвратно.
      - Вы хотите сказать...
      - Да, от вас не скрою, у меня недавно появилась замечательная женщина.
      - Вот как! Что ж, поздравляю. Пусть это будет к лучшему. Не заметно только, чтобы она очень заботилась о вас.
      - Почему вы так думаете?
      - Вижу, что воротничок у вас не подкрахмален, брюки отглажены плохо...
      Олег Петрович весело рассмеялся:
      - Ну, доктор, рассмешили! Нет, от Афины таких забот не дождешься, она не станет мне носки штопать, за ней самой прибирать надо. Если чему она и отдает должное, так это уходу за своей внешностью. Фасоны, косметика, прически - в этом она артист. До сих пор не знаю, умеет ли она готовить и стирать белье.
      - Очаровательно! По крайней мере, можно надеяться, что вы не растолстеете на высокой должности. Итак, она звалась Афиной. Вы счастливы?
      - Да, доктор. Она красива, нежна, умна и любит меня.
      - Вы так уверены в последнем?
      - Вполне уверен. Не забывайте, что обмануть меня, скрыть что-либо невозможно.
      - Дай вам бог, как говорится. Намерены оформить свои союз?
      - Нет, нам это не требуется, да и незачем. Вообще эта связь должна остаться тайной, и я прошу вас не проговориться даже Вере Михайловне.
      - Будет сохранено, как в сберкассе. Надеюсь, эта близость пойдет вам на пользу, не одичаете, во всяком случае.
      - Посмотрим. А все-таки скажите, доктор, можно ли чем-либо объяснить с вершин вашей науки те видения, которые происходили не во время сна, а наяву?
      - Как раз это меня и заботит больше всего. Сны - чепуха, присниться может и не такое. А вот видения... Вы слышали о новогодних гаданиях перед зеркалом?
      - Слыхал, конечно, так это же явный предрассудок.
      - Вот то-то, что не предрассудок. Это как бы - разновидность аутотренинга. Представьте: девушка уже настроена рассказами, горят свечи, она долго, до устали глаз, смотрит на блестящую поверхность зеркала, - это как раз то, что надо для самогипноза. Она действительно начинает видеть своего суженого, вместо собственного отражения перед ней появляется некий образ. Замените зеркало блестящим экраном телевизора - и готово объяснение вашего случая.
      - Но я говорил вам, что Зор пришел ко мне не с экрана, кроме того, потом, сколько я ни старался, ничего перед телевизором не высидел, а в машине вдруг и без него произошло нечто необычайное. Не зеркальце же тут подействовало, в него ведь только мельком взглядываешь.
      - Вот это меня и сбивает. Похоже, что предметом, на котором концентрировалось ваше внимание при аутотренинге, был не телевизор, а что-то другое, что сперва находилось в комнате, а потом оказалось в машине.
      - Да ничего я не переносил из квартиры в машину, кроме самого себя, совсем налегке ехал, без всякого багажа. Мне уж приходило в голову, не нахожусь ли я под влиянием каких-то излучений, которые иногда скрещиваются на мне?
      - Непременно именно на вас! Это уж - от лукавого; от фантастической детективной литературы. С таким же основанием вы можете приписать странности влиянию тех маяков, которые приснившиеся вам Фада или Лия разбросали по Земле.
      - А это вы исключаете целиком?
      - Без колебаний. Если только вы не умолчали о чем-нибудь существенном. Может быть, заметили необыкновенные предметы поблизости, летающие тарелки, скажем, или орудие, нацеленное на ваш дом? Ведь это же - маяк! Он, я полагаю, должен быть внушительных размеров, не с мышонка, его ни в карман, ни в чемодан не спрячешь. Рентгеновскую установку, например, незаметно к вам не подбросишь.
      - А если это исходит от соседа?
      - Мало лет вы с соседями знакомы? Шпион, да? А вы - дипломат, у которого хранятся страшно важные тайны. Вздор, дорогуша! Ищите разгадку в другом.
      - В чем доктор?
      - Кабы я знал! Подождем, понаблюдаем. Поменьше пейте, избегайте волнений, следите за собой и держите себя в руках. Я дам вам таблеточек для успокоения нервов... Ночевать вы, надеюсь, останетесь у нас.
      Собираясь сюда, Олег Петрович именно так и намеревался, но сейчас уловил за сказанным предложением тайную надежду на отказ, чувствовалось, что хозяин все-таки побаивается гостя.
      "Бог с ним, пусть спит спокойно, а то еще встревожится, оставаясь со мной на ночь, чего доброго скальпель себе под подушку положит вместо пистолета".
      И Олег Петрович уехал. Он не осудил приятеля, прикинув, что и сам вряд ли был бы спокоен, если бы к нему заявился знакомый, очень уж смахивающий на сумасшедшего.
      18
      Дирекция завода напрасно надеялась на затяжку дела с компьютером, не на такого, оказывается, напали: Олег Петрович сразу же затеял по этому вопросу оживленную переписку с Управлением, у директора не было основания отказывать в санкции, а Управление, чтобы отделаться от настойчивых запросов, нацелило завод на министерство. Тогда Олег Петрович вызвался съездить в министерство для личных переговоров.