Глава 16

В основу моего плана легла поразительно простая идея: подставить под удар потерпевшего и защиту. Собираясь с духом и прикидывая последствия надвигающегося столкновения, я лицом к лицу столкнулся с Дэвидом.

Мы с Бекки вышли в коридор. На стуле, вытянув свои длинные ноги, сидел мой сын. Я и виду не подал, насколько я был поражен его появлением. Я окликнул его, поборов удивление. Я представил его Бекки, которая поспешила удалиться.

— Я пришел поболеть за тебя, — смутился Дэвид. Он и сам испытывал неловкость, последний раз он заглядывал в зал суда лет десять назад.

— Ты, наверное, не скоро освободишься. Хочешь, я принесу тебе сандвичи?

— У меня есть время, — ответил я.

Судья Хернандес не экономил на перерывах, а других дел у меня не предвиделось.

Мы с Дэвидом пересекли Мейн-Плаза, на которой расположились уличные торговцы и оркестрик из пяти человек, гремящий на всю округу, и подошли к мексиканскому ресторану. Зал, тесно заставленный столиками, был переполнен, в ожидании своего заказа, плененные острыми запахами, сидели завсегдатаи Дворца правосудия. Я заметил судью Хернандеса в компании двух коллег. Сюда же заглянули многие присяжные. Их синие значки оберегали от назойливого внимания участников процесса, обращаться к ним было не дозволено.

Мы с Дэвидом уединились в отдельной кабинке. Я заказал легкий обед, мясо с рисом, а Дэвид выбрал фирменное блюдо, которое подавалось в два приема. Он увлекся едой.

— Как продвигается процесс? — спросил он. — В газетах пишут, что дело очень важное.

— Подожди, скоро обо всем узнаешь.

Я не стал распространяться, хотя Дэвид поинтересовался, о чем речь. Меня тронуло неожиданное появление сына. Я понимал, что причина его прихода кроется в его личных проблемах, но не знал, как подступиться к нему.

— У тебя дела в этом районе?

— Просто гулял, — он вздохнул. — Я ухожу из фирмы.

Я вспомнил наш последний с ним разговор и расстроился. Неужели он так и не смог наладить контакты с людьми?

— Правда? — обеспокоенно спросил я. — Фирма терпит крах?

— Как раз у фирмы все в порядке. А вот у меня проблемы.

Я кивнул.

— Ты недоволен денежным вознаграждением своего труда? — догадался я.

Он досадливо отмахнулся.

— Не только. Мне надоело быть толкачом. Мои идеи теряют смысл, когда удается довести их до реализации.

— Устал подчиняться? Понимаю.

Мы замолчали, был удобный для меня момент высказать свои соображения или узнать о его планах на будущее. Но я промолчал. Дэвид выждал время и, казалось, с облегчением продолжил:

— Я собираюсь заняться своим бизнесом.

Я улыбнулся.

— Неплохое решение, если начальство невмоготу. Ты ищешь спонсоров?

Он поморщился.

— Сниму деньги со счета в банке.

— Ты всегда любил рисковать, — ответил я.

У Дэвида были кое-какие сбережения, многие компьютерные разработки этой фирмы принадлежали ему.

Без труда отбросив мои сомнения, Дэвид, казалось, стушевался. Я вспомнил о том позднем вечере, когда я заглянул к Олгренам; тогда я понял, что уже никогда не смогу так, как Томми, обнять своего ребенка. В былые времена, возвращаясь со службы поздно, я никогда не забывал заглянуть в детскую. Мне хотелось верить, что сегодняшний приход Дэвида — свидетельство того, что и он об этом не забыл. Дэвид ждал моего вердикта.

Мне нечего было сказать. Я не мог поддержать его планы. Мои отношения с сыном уже давно дали трещину.

— Дэвид, — я коснулся его руки, — желаю тебе достичь успеха. Знай, что ты во всем можешь положиться на меня, хотя я и полный профан в твоих компьютерах.

Он с недоверием взглянул на меня. Я изменил своим привычкам совать бесцеремонно нос в его дела.

Я вспомнил мордашку годовалого Дэвида. Он не умел еще говорить, но мне казалось, что он понимает меня. Это детское выражение порой проявлялось в его взгляде. Я так и не удосужился зафиксировать этот момент на фотопленке. Сегодня в лице сына я углядел то же самое выражение. Дэвид ничего не забыл. Между нами на мгновение восстановилось прежнее взаимопонимание. Я перебрал в памяти яркие эпизоды нашего общения: игру в бейсбол, прогулки. На каком-то этапе я упустил что-то важное в наших отношениях, и Дэвид не мог преодолеть горечи от воспоминаний.

— Дэвид?

— Угу.

Я давно перестал быть авторитетом для него и поэтому не имел права на откровения. Когда-нибудь, возможно, он расскажет своему сыну о времени, проведенном со мной. Приятно думать, что внук по достоинству оценит деда.

Приступив к новому штурму, я вспомнил фразу времен вьетнамской войны: «Мы должны были уничтожить деревню, а не спасти ее». Эта же участь ожидала несчастных Олгренов. Иного выхода не было. Эти люди должны были принести себя в жертву, чтобы Остин и такие, как он, не смели больше никому доставить зла.

— Обвинение вызывает Памелу Олгрен. — Я нарочно подчеркнул ее полное имя. Памела. Чудная, судя по всему, была в детстве малышка и любила своих родителей. Ее имя напомнило мне о том, что миссис Олгрен прожила долгую жизнь, а я собирался осветить только один эпизод. Без сомнения, она с трудом переживет тот удар, который я ей приготовил.

— У вас есть сын? — Она еще не успела занять свидетельское место, когда я огорошил ее вопросом.

— Да. Томми. Ему девять лет. — Она постаралась устроиться в кресле поудобнее.

Она осмотрелась вокруг, окинула взглядом судью, присяжных и, вспомнив о моих наставлениях, обратила свой взор на меня.

— Томми Олгрен, которого изнасиловал этот человек? — спросил я, указав на Остина.

Миссис Олгрен должна была обратить на него внимание. Она обернулась в его сторону. Не думаю, что до сего момента она воспринимала Остина серьезно.

— Да, — выдавила она, потупив взгляд.

Я дождался, когда она вновь посмотрела на меня, и спросил:

— Остин Пейли — не первый человек, которого обвинил Томми, так?

— Нет, — чуть слышно отозвалась миссис Олгрен.

— Кто был первым?

Она с трудом выдавила из себя имя.

— Мартин Риз, — ей удалось преодолеть себя, — наш сосед.

— И друг?

— Нет, сосед. Мы едва были с ним знакомы. Он никогда не бывал в нашем доме.

— Томми играл у дома мистера Риза?

— Иногда, — сказала миссис Олгрен после минутного колебания. — У Ризов есть сын одного с Томми возраста.

— Томми симпатизировал мистеру Ризу?

Вопрос удивил ее.

— Не думаю, чтобы Томми знал его лучше нас. По крайней мере, раньше.

— Перед тем как обвинил его?

— Да, — проговорила она.

— Как это случилось? Что Томми сказал вам?

— Однажды за ужином он признался, что как-то играл в саду, а мистер Риз, выглянув из дома, позвал Томми на помощь. Как утверждал мальчик, на мистере Ризе не оказалось брюк.

— Вы, наверное, удивились, — предположил я.

— Мы были в шоке, — ответила Памела, она увлеклась воспоминаниями и перестала волноваться перед многочисленной публикой. — Мы оцепенели. Не знали, что и предпринять.

— Томми еще что-нибудь рассказывал?

— Да. Он все описал. Он сказал… — Она запнулась, вспомнив, где находится. Я кивнул ей. — Он сказал, что мистер Риз заставил его раздеться. Никого больше в доме не было — и мистер Риз… изнасиловал его.

— Вы поверили Томми?

— Конечно.

— И что вы сделали?

— Мы собрались позвонить в полицию тем же вечером, но Джеймс — мой муж — сказал, что стоит переговорить с мистером Ризом. На следующий день мистера Риза не оказалось дома. Он утверждал, что его не было в городе в тот день, о котором говорил Томми. Мы не поверили соседу и решили сами убедиться в правоте сына…

— Вы загнали Томми в угол?

— Ну да. И выяснили, что он солгал. На самом деле ничего не было.

— Томми лгал? — повторил я.

— Да.

— Вы звонили в полицию?

— Нет. В этом не было необходимости.

— Вы отвели Томми к врачу?

Она, казалось, удивилась.

— К психологу?

— Не только.

— Нет. Незачем было. Все разъяснилось само собой.

— Дело не дошло до суда?

— Нет, — испуганно заверила она. — Ничего подобного. Скандал не стал достоянием посторонних. Мы извинились перед мистером Ризом, вот и все. Позже он уехал, к нашему облегчению.

Я помолчал, изучая ее. Весь зал последовал моему примеру. Наконец я произнес:

— Вы показали, что Томми заявил, будто Мартин Риз изнасиловал его. Он так и сказал?

— Нет. Не стану утверждать, что он произнес это слово.

— Он сказал, что мистер Риз притрагивался к нему?

Памела торопливо отвергла это предположение.

— Нет. Все было гораздо подробнее. Это нас и смутило. — Ей очень хотелось быть понятой. — Томми рассказал нам такое, что он не мог услышать в школе или увидеть по телевизору. Он описал детали.

— Что именно он рассказал?

Она посмотрела на меня неодобрительно. По ее мнению, она уже достаточно открылась. Я выдержал ее взгляд. Я перестал быть ее другом.

— Он описал голого мужчину, — начала она.

— Что конкретно он описал?

Она покраснела.

— Возбужденный половой член, — четко произнесла она, чтобы не пришлось повторять.

— И вы решили, что это достаточное подтверждение правоты сына?

— Да. — Краска залила ее лицо.

— А что еще?

Она старалась произносить слова громко, но голос не подчинялся ей.

— Он сказал, что они с мистером Ризом через какое-то время оказались нагими и что этот мужчина трогал его.

— Он говорил о каких-нибудь подробностях?

— Да, конечно. Он сказал, что тот засунул палец между его ягодицами.

— Что-нибудь еще? — безжалостно продолжал я.

Она взглянула на меня с ненавистью.

— Он сказал, что мужчина поцеловал его пенис. И заставил его поцеловать свой.

— Что-нибудь еще?

— И он добавил, что появилась белая жидкость. Томми сказал, что она похожа на клей.

Я надеялся, что присяжные нашли это описание достоверным.

— Как давно это случилось?

— Около года назад.

— Не раньше?

Она прикинула в уме.

— Ровно год назад. — Она сумела взять себя в руки, восстановила дыхание.

— До этого признания Томми когда-нибудь видел, как вы с мужем занимались любовью?

Она задохнулась, кровь бросилась ей в лицо.

— Нет.

— Вы уверены?

Она заклокотала от злости.

— Абсолютно уверена. Мы запираем дверь.

— У Томми были другие возможности наблюдать сексуальные действия? У вас в доме нет порнокассет?

— Нет, — почти выкрикнула она. — Даже «Плейбой» не держим. Никогда! Ничего подобного!

Я кивнул. Миссис Олгрен расценила мое молчание как завершение пытки.

— Миссис Олгрен, — мягко начал я. — Как вы с мужем относитесь к сыну?

Она выглядела смущенной.

— Мы его родители. Томми — единственный наш ребенок, мне кажется, у нас полное взаимопонимание.

Я понимающе кивнул.

— Вы встречаете его после школы?

— Да.

— Сразу по окончании занятий? — уточнил я.

— О нет, мы не можем этого делать. Он остается в школе после уроков.

— И в котором часу вы его забираете?

— В пять. Иногда позже.

— Намного позже?

— Да, — сказала она. Миссис Олгрен не оборонялась, просто описывала распорядок дня семьи.

— Вы с мужем работаете?

— Да. Я менеджер в банке. Джеймс — вице-президент корпорации «Куантико эквипмент».

— Какого профиля корпорация? — спросил я.

— Торговые операции. У корпорации есть несколько мелких дочерних компаний, а Джеймс ведает общим делом торговли во всей компании. Расширяет рынок сбыта. — Она даже не заметила, с какой безграничной гордостью она рассказывала о карьере мужа.

— Он много разъезжает? — восторженно спросил я.

— Да. Несколько поездок в месяц.

— А в чем заключается ваша работа?

— Я помогаю клиентам делать вложения, вернее, долгосрочные вклады.

— Вы брокер на бирже?

Она оскорбилась.

— Я имею дело и с биржей. Правительственные облигации всех типов, взаимные вложения, недвижимость, иногда частные контакты с компаниями, не внесенными в биржевой список.

— Вы также занимаетесь сделками в области кино? — спросил я, потрясенный ее рассказом.

— Да, — ответила она, — пакетом инвестиций.

— У вас насыщенный график, можно сказать, с понедельника по пятницу, с девяти до пяти?

— Нет, конечно, — возразила миссис Олгрен.

Она полностью пришла в себя. К ней снова вернулась уверенность. Она обернулась к присяжным.

— Многие мои клиенты — занятые люди, они могут уделить мне время только в выходные или вечерами.

— А где находится Томми, когда вы встречаетесь с клиентом, а его отец уезжает из города по делам?

Вопрос вызвал в ней раздражение. Я надеялся, что присяжные заметили, как быстро она забыла о сыне, расписывая прелести своей работы, она, кажется, забыла даже то, где находится.

— У нас есть няня, — сказала она.

— А когда у Томми день рождения, миссис Олгрен?

— В марте.

— Вы помните, что подарили ему в последний день рождения?

Она была готова отразить любой удар. Подарки сыну были ее гордостью.

— Компьютерную игру, которую он давно просил. «Познавательная география». Игрок путешествует по всему свету, пытаясь отыскать спрятанные предметы. Томми столько узнал, о чем я и понятия не имею! Он поражает меня.

— Каковы правила этой игры?

— Протестую, — вставил Элиот. — Вопрос не относится к делу.

Я возразил.

— Я пытаюсь выяснить причину лжи Томми, ваша честь. Адвокат первым поднял этот вопрос.

Элиот как-то странно посмотрел на меня. Он, по-моему, не понимал, куда я гну. Судья Хернандес отклонил его протест, скорее всего, он решил, что я сам посажу себя в лужу.

— И все-таки как играют в эту компьютерную игру, миссис Олгрен?

— Вам следует спросить у Томми, — ответила она снисходительно. — Он знает.

— Так он один в нее играет?

— Да, — призналась она. — Обычно один.

— Когда вы в последний, раз ездили на отдых всей семьей, миссис Олгрен?

Она выглядела озадаченной.

— Мы с Джеймсом выбрались на природу… по-моему, этим летом… Нет, это было…

— Вы втроем, миссис Олгрен.

Она колебалась. Потом стала оправдываться.

— Мы не распоряжается своим временем. У Джеймса вообще нет отпусков, да и я постоянно загружена работой.

Я терпеливо ждал. У нее так и не нашлось ответа.

— Томми, наверное, играет с друзьями, — продолжил я. — Кто его лучший друг?

— Стив, — тут же выпалила она. — Стив Петер-сон. Он…

— Томми не общается со Стивом больше года, миссис Олгрен, — спокойно возразил я.

Элиот высказал протест, ссылаясь на то, будто я оказываю давление, но это уже не имело значения. Памела Олгрен была ошеломлена.

— Как сейчас зовут лучшего друга Томми? — снова спросил я ее.

Она напрягла память в поисках ответа, но безуспешно.

— У него в классе есть приятель, — медленно проговорила она, больше импровизируя, чем вспоминая. — Томми рассказывал о нем. Джейсон. Он упоминал о нем. Не знаю, лучший это друг или нет. Он дружит со многими детьми.

— К вам приходят его приятели? — спросил я.

— Нет. Но некоторые ребята живут по соседству. Иногда я вижу Томми с ними, они катаются на велосипедах или…

Я дал ей выговориться, тем временем изучая ее, женщину, о которой давно уже составил мнение. Уверен, все присутствующие тоже.

— Обвинение не имеет вопросов, — произнес я в тишине сводчатого зала суда.

Элиот помедлил, прежде чем приступить к допросу. Я был уверен, что у него нет определенного плана действий. Я уже выжал все из показаний матери Томми.

— Вы поверили сыну, когда он обвинил Остина Пейли в изнасиловании? — с налету спросил он.

— Не сразу, — ответила миссис Олгрен.

— Вы обратились в полицию?

— Нет.

— Вы прибегали к помощи врача?

— Несколько позже.

— Врач сам позвонил вам, так?

— Да, он узнал обо всем от школьной медсестры.

— Вы отказывались верить мальчику даже тогда, когда случившееся получило огласку? Вы опасались новых неприятностей. Правда?

Элиоту пришлось повторить вопрос, потому что миссис Олгрен, похоже, не собиралась отвечать. Она пребывала в нерешительности, ее молчание становилось тягостным.

— Мы не были уверены, — наконец выдавила она из себя.

— Он уже однажды солгал? — настаивал Элиот.

— Да, — еле слышно ответила Памела Олгрен.

Элиот, казалось, даже сочувствовал ей. Но я подозревал, что он думал обо мне, а не о Памеле.

— Защита закончила, — сказал он.

— Миссис Олгрен, — я не стал сбавлять темпа, — в первый раз Томми тут же отказался от лжи, как только ему не поверили, так?

— Да, — согласилась миссис Олгрен. Она уже отвечала, кажется, автоматически.

— Он не упорствовал ни одного дня?

— Нет.

— На этот раз, обвинив Остина Пейли, он стоял твердо на своем?

— Да, — ответила миссис Олгрен. — Он ни за что не хотел отказываться от своих слов.

Со стороны могло показаться, что ее растерянность — результат упрямства Томми, нежелания сына избавить ее от неприятностей. Следовало тут поставить точку, все уже поняли, чего стоило семье это обвинение.

— Больше нет вопросов.

Элиот покачал головой.

— У меня тоже.

Памела понуро покинула свидетельское место. Я подумал, что она опрокинет мой стол. Ее взгляд уткнулся в Остина. Она остановилась, и кровь отлила от ее лица, но не от страха перед преступником, а от мысли, в каком виде она предстала перед людьми благодаря ему. Он смотрел в другую сторону.

Бекки наклонилась ко мне и спросила:

— Ты уверен?

В ту же секунду судья Хернандес громко поинтересовался, есть ли у меня еще свидетели? Я поднялся и ответил на заданный мне вопрос:

— Обвинение вызывает Томми Олгрена.

Томми был в здании суда. Я приказал забрать его из школы, когда решил его повторно допросить, но оставил мальчика в неведении относительно причин своего поступка. Он занял свидетельское место, не подозревая, что у меня на уме. Томми, казалось, нервничал. Его взгляд метался по залу, он вглядывался в лица присяжных, как будто они что-то от него скрывали.

— Томми. — Мой голос заставил его вздрогнуть. Я поднял руку. — Этот человек изнасиловал тебя? Остин Пейли?

Томми мельком взглянул в нужном направлении, затем повернулся ко мне.

— Да.

— Когда это случилось?

— В мае, два года назад, — тихо проговорил он, пожимая плечами.

— Некоторое время назад, — я повысил голос, — ты сказал родителям, что тебя изнасиловал другой мужчина. Помнишь?

— Да.

— Кого ты обвинил?

— Мистера Риза, нашего соседа. — Томми говорил тихо, но отчетливо, с детским упрямством. Он был готов сопротивляться.

Я сбавил обороты.

— Это была правда, Томми?

— Нет, — ответил он.

— Точно?

— Он… — начал Томми, но запнулся. — Нет. Все это неправда.

— Зачем ты обманул родителей?

Всему есть объяснение. Немотивированные поступки — редкость. Человек, вломившийся в дом и убивший пятерых, в конце концов объяснит, почему он это сделал. Томми не был исключением. Когда он стал оправдываться, то все поняли, что он еще очень мал.

— Я поступил плохо, но мистер Риз обидел меня. Однажды я играл с Ронни, его сыном, мы перекидывали мяч из моего сада в его и обратно, а мистер Риз приказал нам прекратить, а то мы сломаем забор. Хорошее дельце! Как можно сломать забор мячом! Мистер Риз отобрал у нас мяч. Но мяч был мой! Я вежливо сказал ему: «Мистер Риз, это мой мяч». Но он даже не обернулся.

— Но потом он отдал мяч?

— Нет. Я спросил на следующий день у Ронни, и он ответил, что мяч все еще у отца.

— Так вот почему ты придумал, будто мистер Риз надругался над тобой?

— Не только поэтому, — торопливо возразил Томми. — Однажды я возвращался домой из школы и порвал на их участке веревку, когда бежал, а мистеру Ризу она была нужна. Он так разозлился! Ругался и наказал меня.

— Наказал?

— Он ударил меня, по… — Томми показал рукой место, которому обычно достается в таких случаях.

Я очень надеялся, что многие родители в зале вспомнят, что значит для ребенка обида, как долго она сохраняется в его памяти. Дети, несмотря ни на что, считают, что мир справедлив.

— Вот почему ты сказал родителям, что мистер Риз изнасиловал тебя?

— Да, — ответил Томми мрачно, считая, что его поступок оправдан.

Пауза затянулась, взоры присяжных обратились в мою сторону. Я приступил к тому, для чего вызвал Томми.

— Вопросов нет, — произнес я.

Со времени появления Томми в зале за столом зашиты велись бурные дебаты, при желании я мог бы выдвинуть протест. Но меня порадовало случившееся в рядах неприятеля. Теперь стало ясно, о чем шла речь. Оба адвоката посмотрели на Остина, который кивнул в сторону Бастера. Элиот откинулся на спинку кресла, как всегда невозмутимый, но это была всего лишь маска Бастер энергично подался вперед, надел очки, просмотрел свои записи, затем сурово взглянул на Томми.

— Ты понимал, Томми, — начал он, — как серьезно взрослые воспримут это обвинение?

Томми, по всей видимости, впервые задумался над этим.

— Не знаю, — сказал он.

— Как так? Тебе не приходило в голову, что ты наносишь вред мистеру Ризу?

— Я знал, что родители разозлятся, но я тоже был зол на него.

— Почему ты просто не пожаловался родителям? Разве нельзя было попросить отца забрать мяч?

Томми нахмурился, приготовившись к долгому объяснению, но затем передумал:

— Не знаю, — упрямо повторил он.

Думаю, обвиняемому несладко приходится в такие моменты. Остин знал цену этим показаниям. Он бы выкрутился, если бы адвокат пробил брешь в рассказе мальчика. Но при всем желании Остин не мог крикнуть адвокату, как болельщик на стадионе: «Давай!