- Протестую, ваша честь. Вне зависимости от того, насколько профессиональна свидетельница, она не может знать, говорит он правду или нет. Присяжные должны сами это решить.
      Я почти заглушил слова Элиота в стремлении расположить судью к себе.
      - Уверен, суд понимает, - мягко сказал я, - что я не прошу свидетеля подтвердить, что Томми говорит правду. Я спрашиваю, может ли доктор сопоставить его поведение с поведением других пациентов? Конечно, - добавил я в таком тоне, будто мы с судьей хорошо это понимали и я говорил для менее проницательных, - для этого и вызывается в суд профессионал.
      Судья Хернандес кивнул.
      - Протест отклонен, - сказал он.
      Я поспешил повторить вопрос.
      - Похоже это на ложь, доктор?
      Дженет говорила так, будто только мне требовались разъяснения и я сбивал ее глупыми вопросами.
      - Конечно, это могла быть выдумка, - сказала она, - исходя из тех фактов, которые вы мне предоставили. Но они также указывают на то, что Томми говорит правду. Повторяюсь, у детей разные реакции. Многие из них тут же после случившегося сообщают об этом. Но многие скрывают это, иногда годами. Они чувствуют за собой вину. И конечно, ребенок боится того, что подумают о нем люди, когда узнают. То, как Томми рассказал, что случилось, увидев этого мужчину спустя много времени, будучи в безопасности дома со своими родителями, и то, что он, наконец, не может справиться со злостью и болью, я считаю, что это соответствует поведению ребенка, пережившего сексуальное насилие.
      Дженет повернулась ко мне. Только я заметил в выражении ее лица брошенный мне вызов. "Видишь? Я го-вори-ла, что смогу это сделать". Уголком глаза я уловил, как Элиот внимательно за ней наблюдал.
      Дженет продолжила:
      - То, как вел себя Томми после разоблачения, также убеждает меня в правильности его слов. Маленький врунишка давно бы сорвался, изменил рассказ, отказался от него. Томми настаивал на своей истории, рассказывал ее родителям, учителям, полицейским, служащим в прокуратуре и наконец мне, это заставляет меня очень сильно сомневаться в том, что он лжет.
      Я решил удовлетвориться этим и сказал:
      - Спасибо, доктор. Я... - Бекки писала мне записку - передаю свидетеля защите.
      В записке было: "медицинское заключение".
      - Я перейду к этому позже, - прошептал я.
      Существует много хитростей в опросе свидетеля, и у каждого свой подход.
      Ответы Дженет увели меня от темы, и я решил, что важнее зафиксировать самое важное, чем возвращаться в конце к наиболее уязвимому месту в обвинении: к медицинскому заключению. Я стараюсь передать свидетеля оппоненту в тот момент, когда прозвучал наиболее сильный аргумент в мою пользу, когда свидетель расположил к себе присяжных. Дженет произвела достойное впечатление. Пусть Элиот нападает на нее, присяжные поверили в ее искренность и профессионализм.
      Элиот не стал вилять.
      - Доктор Маклэрен, - сказал он без вступления или наводящих вопросов. Вы сказали, что также осматривали Томми с физиологической точки зрения. Каков был результат осмотра?
      Черт! Вот почему мне надо было первому затронуть эту тему, чтобы лишить Элиота преимущества. Я сам подбросил ему козырь.
      - Медицинский осмотр подтвердил, что ребенок был подвергнут сексуальному насилию, - спокойно ответила Дженет.
      О нет, только не это! Дженет хотела как лучше, но попалась в ловушку, поставленную Элиотом. Я бы и сам порадовался такому ответу, будь я на стороне защиты.
      - Давайте уточним, - уцепился Элиот за ее промашку. - Вы обнаружили физическое подтверждение сексуального насилия?
      - Косвенное подтверждение, - сказала Дженет, - судя по признакам...
      - Какие-то повреждения анального отверстия?
      - Нет.
      - Или отечность?
      - Конечно, краснота не могла бы сохраниться так долго, чтобы я...
      - Да или нет, доктор?
      - Нет.
      - Увеличение прямой кишки?
      - Нет, - холодно ответила Дженет.
      Дженет мужественно отбивалась. Следовало бы объявить перерыв, чтобы успокоить ее. Это моя ошибка. Я передал ее Элиоту с мишенью на груди.
      - Тогда, может быть, были повреждения ротовой полости? - резонно спросил Элиот.
      - Нет, - сказала Дженет. - Это не обязательно...
      - Другими словами, - заключил Элиот, - вы не нашли физиологического подтверждения сексуального контакта и все-таки настаиваете на своем утверждении. Правильно я вас понял?
      - Я обнаружила, - не дала себя сбить Дженет, - что Томми обладает знаниями физиологии, несвойственными для своего возраста, если только у него не было опыта...
      - Я спросил, доктор, о явственных признаках. Меня не интересовало психологическое заключение.
      - Это не психология... - начала было Дженет.
      Я перебил.
      - Протестую, ваша честь. Заявление аргументировано. Адвокат оказывает давление на свидетеля.
      Я обращался скорее к Дженет, чем к судье. Я пытался ей мысленно внушить, что не стоит спорить с адвокатом. Я исправлю положение, когда получу слово. Дженет глубоко вздохнула. Судья Хернандес отклонил мой протест. Дженет улыбнулась присяжным.
      Элиот изменил тактику. Теперь он обращался с Дженет с позиции квалифицированного специалиста, подвергающего сомнению диагноз свидетеля.
      - Давайте вернемся к реакциям пострадавших детей. Насколько я помню, вы утверждали, что изнасилованный ребенок замыкается в себе, избегает контактов с посторонними.
      - Не помню, чтобы я утверждала, что он вовсе избегает контактов, но да, таковыми могут быть последствия сексуального насилия. Ребенок избегает общения с незнакомыми людьми, чурается даже родных.
      Элиот кивнул.
      - А если ребенок чрезмерно агрессивный, это тоже может быть признаком?
      - Да, ребенок может проявлять агрессию по отношению к другим детям, особенно это заметно в сексуальном плане. - Дженет, похоже, хотела что-то добавить, но, видимо, вспомнила мой совет не давать Элиоту лишней информации.
      Элиот казался удовлетворенным.
      - Томми, по вашим словам, внешне абсолютно нормален, выглядит старше своего возраста, но это только маска, скрывающая глубокую уязвимость.
      - Возможно, - осторожно сказала Дженет, начиная догадываться, куда клонит Элиот. - Многие дети кажутся счастливыми, в то время как...
      - Иными словами... - не дал себя сбить Элиот.
      Я так ненавидел это выражение, что, не сдержавшись, выдвинул протест.
      - Он вкладывает слова в уста свидетеля, ваша честь.
      - Пока нет, - резонно возразил Элиот. - Я не закончил мысль.
      Судья Хернандес позволил ему продолжать.
      - Итак, - сказал Элиот, - вы углядели в застенчивом ребенке признаки сексуального насилия. Вы же утверждаете, что и активность поведения может намекать на трагедию. Если ребенок не проявляет ни того ни другого, вы опять выдвигаете предположение, что и он подвергся сексуальному насилию.
      Дженет не дала Элиоту переиграть себя.
      - Реакции бывают различными, - сказала она.
      - Боюсь, вы до смерти напугаете присяжных, - спокойно сказал Элиот. Кое-кто после заседания может обнаружить у своих детей признаки сексуального насилия.
      - Протестую, - сказал я, прежде чем он закончил. - Адвокат не задает свидетелю вопросы, а навязывает свое мнение.
      - У вас есть вопросы? - мягко спросил судья Хернандес Элиота.
      - Да, у меня есть вопрос. Доктор, - Элиот приложил усилия, чтобы было очевидно: он корректен только из вежливости, - вы сказали, что обследовали сотни изнасилованных детей. Вам когда-либо встречался ребенок, который не пережил сексуального принуждения?
      Дженет не поняла.
      - Конечно, я лечу детей с разными отклонениями. Я специализируюсь на перенесенных сексуальное насилие детях, но у меня есть и другие пациенты.
      Элиот покачал головой.
      - Я имею в виду другое, из той тысячи детей, которых вы обследовали, удалось выявить хотя бы одного, который лгал?
      - Конечно, - подтвердила Дженет.
      - И сколько? - спросил Элиот. - Из тысячи скольким вы не поверили?
      - Протестую, - выкрикнул я, не задумавшись, как обосновать протест. Я решил прикрыться стандартной фразой. - Это несущественно. Мы говорим об определенном ребенке.
      Лицо Элиота выражало крайнее удивление, когда он обернулся ко мне.
      - Мне кажется, свидетель в своих показаниях упоминала других пациентов, - невинно сказал он.
      - Протест отклонен, - согласился судья Хернандес. Он одарил меня таким взглядом, как будто увидел перед собой неопытного юриста, который впервые в жизни появился в суде и делает непростительные ошибки. - Вы сами дали такую возможность, прокурор, - добавил он в мой адрес.
      - Так сколько? - напирал Элиот.
      - Несколько, - сказала Дженет и тут же поправилась. - Совсем мало. Не могу назвать точное число...
      - Несколько? - не веря своим ушам переспросил Элиот. - Из тысячи детей? Что значит "несколько"? Пять, шесть?
      - Гораздо больше, - торопливо сказала Дженет. - Но вы должны понять, ко мне попадают дети, которым удалось провести многих людей. Я не...
      - В первую очередь, конечно, своих родителей, они ведь потеряют голову, узнав, что их ребенок оказался в руках насильника, - сказал Элиот.
      Он выглядел очень хладнокровным. Дженет, напротив, заволновалась, как человек, пытающийся отразить нападки.
      - Да, конечно, - сказала она, - но и других людей тоже. Учителей, врачей, иногда даже полицейских.
      - Но вы специалист, доктор. Вы оцениваете поступки детей, исходя из многолетней практики, - он произнес это вкрадчивым тоном, - и вы верите им всем, не правда ли, доктор? Вы безоговорочно верите ребенку, который утверждает, что подвергся сексуальному насилию?
      - Это неправда, - возмутилась Дженет.
      - Подскажите, какой процент, по вашим наблюдениям, составляют лгунишки?
      - Довольно низкий, - признала Дженет.
      - Просто низкий, так будет точнее.
      Дженет напряглась. Она очень хотела быть понятой.
      - Ко мне обращаются очень несчастные дети. Расторможенные. Трудно наверняка определить, что этот ребенок живет в придуманном мире.
      - Хорошо, - согласился Элиот, - несчастье может быть вызвано различными причинами, не так ли? Ребенка можно обидеть и чем-то другим, вовсе не подвергая насилию, и это достаточный повод, чтобы солгать, вы согласны, доктор?
      - Да, конечно.
      - Некоторые дети лгут не переставая! Вам не случалось в своей практике встречаться с патологическими лгунами?
      - Возможно, с одним или двумя. Настоящих патологических лгунов, как это ни странно, очень мало.
      - По крайней мере, вы с ними сталкиваетесь не каждый день, доктор?
      Дженет промолчала.
      Элиот продолжил:
      - Если ребенок открывается по горячим следам, это указывает на правдивость, не так ли? Ребенку, охваченному болью и страхом, можно верить?
      - Да. Большинство из нас...
      - Но неделя проходит за неделей, и, борясь с чувством вины или страха перед незнакомцем, он молчит, и это оправданно, доктор?
      - Дети могут и так реагировать.
      - Хорошо. Прошло два года, ребенок окружен заботой родителей, он в безопасности, ему не приходит в голову фантазия обвинить кого-то в извращенности, пока в один прекрасный день, устроившись поудобнее перед телевизором, он видит сюжет о несчастье, приключившемся с другими детьми, его родители завороженно смотрят на экран, они сочувствуют жертвам, и только тогда мальчик решается поведать о своей истории. В это тоже, по-вашему, можно поверить?
      Элиот еле одолел такую длинную тираду.
      - В данном случае - да, - сказала Дженет, сумев справиться с волнением. - Я общалась со многими детьми, которые хранили молчание месяцами или дольше, никому не раскрывая свою последнюю тайну. Это нормально.
      - Можно ли делать выводы, основываясь на времени признания? - спросил Элиот, как будто убежденный ее аргументами.
      Дженет собиралась достойно ответить. Элиот наблюдал за ее терзаниями. Мне не приходило на ум, как можно ее поддержать. Воцарилось молчание.
      - Многие дети скрывают правду, - неуверенно повторила Дженет.
      Элиот с минуту сидел, постукивая карандашом по столу. Бастер дергал его за рукав, но Элиот не обращал на него внимания.
      - Доктор Маклэрен, вы заявили, что вас очень беспокоит Томми.
      - Да.
      Элиот кивнул.
      - И конечно, вы стараетесь ему помочь. Вы верите в то, что он вам рассказал, не так ли?
      Случись мне задать такой вопрос, тут же последовал бы протест защиты. Говорил ли Томми правду, предстояло решить присяжным, а не свидетелю; Сам Элиот не раз повторял этот тезис.
      Я насторожился.
      - Да, я ему верю, - сказала Дженет присяжным.
      - Несмотря на долгое молчание и отсутствие физического насилия?
      - Это вполне объяснимо.
      - Да, - сказал Элиот. - Ваша вера заставляет вас игнорировать любые несоответствия.
      - Протестую. Недоказуемо.
      - Протест принят, - сказал судья Хернандес. - Не спорьте со свидетелем. Прошу не учитывать последнее замечание, - добавил он в адрес присяжных. Как будто можно было просто забыть сказанное.
      - Я хочу выяснить, лжет ли Томми, - сказал Элиот. Чувствуя, что я закипаю, он поспешил добавить: - Учитывая ваш многолетний опыт и сотни пациентов. Поясните, пожалуйста, что бы вас навело на мысль, что ребенок лжет?
      - Ну, искажение фактов, например. Минимум упорства, когда в нем сомневаются.
      - Как Томми, - внезапно сказал Элиот.
      Дженет нахмурилась.
      - Нет, - сказала она.
      Элиот не унимался, он, казалось, пытался воскресить нечто в памяти доктора.
      - Ведь были случаи, когда он отказывался от своих слов, признавался во лжи?!
      Дженет, нахмурившись, покачала головой.
      - Он ни разу не говорил, что ошибся? Что между ним и Остином Пейли ничего не произошло!
      - Никогда, - твердо ответила Дженет.
      Элиот в недоумении уставился на Дженет. Я похолодел. Элиот не задавал пустых вопросов. Он что-то припас.
      После того как весь зал оценил его удивление, Элиот взял себя в руки.
      - Тогда что еще? - спросил он. - Что укажет вам на то, что ребенок говорит неправду?
      Дженет задумалась. Я хотел помочь ей, но не имел повода для протеста. Вопросы были обоснованными.
      - Оговорки, - наконец произнесла она. - Если ребенок упускает важные моменты, это безусловно указывает на то, что он говорит неправду.
      - Пытается, - с готовностью добавил Элиот. - Забывает детали.
      - Ну, конечно, иногда память нас подводит, и часто дети забывают...
      - Доктор, - мягко произнес Элиот, - вы снова оправдываете его.
      - Протестую.
      - Протест принят. Пожалуйста, не принимайте во внимание.
      - Я говорю о самом факте изнасилования, доктор, - продолжил Элиот. - О внешности преступника. Сначала ребенок убежден, что его изнасиловал этот человек, потом указывает на другого, затем возвращается к первоначальным показаниям, это ли не настораживает?
      - Да, безусловно. Но дети менее точны в деталях, чем взрослые.
      - Они ведь иногда лгут, правда, доктор?
      Ей следовало сказать "да". Отрицательный ответ пошатнул бы ее авторитет. Но ожидаемое "да" косвенно подтвердило бы, что и Томми мог солгать.
      - Да, - ответила доктор Маклэрен.
      Элиот не сразу отступился. Он несколько минут сидел молча, давая волю нашей фантазии обратиться мысленно к маленьким врунишкам и тому вреду, который они приносят. Когда очередь дошла до меня, я выпалил:
      - Но ведь вы не думаете, что Томми лжет, доктор Маклэрен?
      - Нет.
      - Отсутствие физических повреждений, - спросил я озабоченно, - редкое явление?
      - Напротив. Это нормально. - Дженет села на своего конька, утверждая, что признаки насилия на теле жертвы не обязательны.
      Я позволил ей углубиться в историю вопроса, пока тема не была исчерпана. Думаю, мой следующий вопрос несколько удивил ее.
      - Можно ли сказать, что дети часто с недоверием воспринимают взрослых, доктор?
      - Я такого не наблюдала, - сказала она.
      Меня не удовлетворила расплывчатость ответа.
      Дженет отмела сомнения и продолжила более уверенно:
      - Дети обычно приравнивают всех взрослых к родителям. Они хотят быть на них похожими в буквальном и переносном смысле. Когда малыш напуган или обижен, он инстинктивно кидается за защитой к взрослому. Так он поступает всегда, пока кто-то не злоупотребит его доверием.
      - Что сбивает ребенка с толку?
      - Рушится незыблемость его внутреннего мира, - подытожила Дженет.
      - Обжегшись однажды, ребенок уже не знает, кому можно доверять?
      - Да, точно. Ему не к кому обратиться.
      Я покончил с вопросами. Элиот не возражал тоже. Было около шести, присяжные устали. Я удивился, когда Дженет отпустили и судья Хернандес вопросительно уставился на меня. Я наклонился к Бекки.
      - Я что-то не так сделал?
      Она показала мне свою копию обвинения, где подчеркнула все детали преступления, которые мы осветили в ходе свидетельских показаний. Оставалось надеяться, что мы сумели убедить присяжных.
      Меня угнетала неизвестность и не позволяла сказать то, что я собирался.
      - Обвинение закончено, ваша честь.
      Судья коротко кивнул, повернувшись к Элиоту.
      - Вы будете готовы начать утром, мистер Куинн? У вас есть свидетели?
      - Есть, ваша честь. Мы будет готовы.
      - Теперь я могу всех отпустить... - Судья Хернандес проинструктировал присяжных, прежде чем дать им уйти.
      - Вот черт, - сказал я.
      Бекки показала глазами на Элиота.
      - Мне надо извиниться перед доктором, - добавил я.
      Дженет не успела покинуть зал. Я подбодрил ее парой фраз и похлопал по руке. Репортеры, ожидавшие сенсаций, быстро ретировались, услышав мои нарочито громкие разглагольствования: "Этот парень еще пожалеет, что взбудоражил наш округ, клянусь!" И мы двинулись к выходу. Бекки, доктор и я.
      - Прости, - сказал я Дженет на лестнице. - Я был обязан первым спросить тебя насчет медицинского заключения. Мне следовало получше тебя подготовить к его нападкам.
      - Эй, - просто ответила она. - Я же говорила тебе, что это для меня не в новинку. Я и не ждала, что легко отделаюсь.
      - Ну и хорошо. Легко сейчас говорить о перекрестном допросе, но я видел, как ее бросало в пот во время суда. Я обнял ее, и она дотронулась до моей руки. Мимолетно. Поднимаясь по лестнице, мы были игроками одной команды.
      Войдя в кабинет, я обратился к Бекки.
      - Он что-то пронюхал. - Я говорил об Элиоте. Бекки не надо было отвечать. - Но что? - добавил я.
      - Что он может вызнать? - переспросила Бекки.
      - О чем вы? - не поняла Дженет.
      - Томми однажды отступился от своего рассказа в моем присутствии, сказал я, - кому еще он мог открыться?
      Бекки пожала плечами.
      - Может, родителям? Учителю или кому-то в интернате?
      Я обратился к Дженет:
      - Томми никогда не говорил тебе, что его обидчик кто-то другой, не Остин?
      Дженет покачала головой.
      - Клянусь, - улыбнулась она довольно иронично.
      - Он блефует, - предположила Бекки. - Он стремится зародить у присяжных подозрения.
      - Возможно, - сказал я. - Но это слабое утешение.
      Элиот мастерски владел этой тактикой, в наших кругах подобное приветствовалось: посеять сомнение в показаниях свидетеля, но я бы очень удивился, если бы Элиот не имел на руках хотя бы каких-то доказательств. Он ведь об этом намекнул, когда убеждал меня, что Остин не виновен. Он был не промах.
      - Нам ничего не остается, как только ждать, - покорно вздохнула Бекки, но ее хитрющая физиономия выражала совсем иное.
      Она явно сейчас ринется за доказательствами. Я думаю, Бекки, будучи прекрасным юристом, блестящим прокурором, сожалела о своей неприметной роли на этом процессе. Но я не мог выпустить нити обвинения из своих рук. От этого дела зависела моя судьба.
      - Как держался Томми? - спросила Дженет, она появилась в зале только в момент дачи показаний.
      - Сносно. - Я не стал распространяться.
      Бекки возразила мне.
      - Чего уж там! Он так нерешительно прошел к месту свидетеля, что я решила: толку не будет.
      - Ты тоже так подумала? - с облегчением сказал я, а Дженет спросила:
      - В каком смысле?
      - Марк переломил ситуацию, - восхищенно произнесла моя помощница. - Он заставил Томми вновь прочувствовать случившееся, мальчик вспомнил свой страх двухлетней давности и поэтому не скомкал свои показания. Он поначалу говорил, как сторонний свидетель, но потом разрыдался, и все увидели в нем несчастного маленького мальчика.
      Дженет с сомнением выслушала Бекки.
      - Надеюсь, это не выглядело нарочито, - сказал я.
      - Я поверила ему, - убедила меня Бекки.
      - Трудно сказать, как оценили показания Томми присяжные. Иногда в своих вердиктах они опирались на такие несуразные детали, о которых мы и понятия не имели.
      - Мы не намеревались вызывать вас сегодня, - сказала Бекки Дженет. Потребовалось объяснить долгое молчание Томми. Элиот сегодня постарался! Бекки повернулась ко мне. - Ты ведь не предполагал, что доктор Маклэрен станет гвоздем программы?
      Обе леди посмотрели на меня, как будто ожидая от меня пророчеств.
      - Да, - подтвердил я. - Дженет была крепкой поддержкой Томми. Позволь доктор Маклэрен сбить себя с толку, Томми остался бы в одиночестве.
      - Но он не стал слушать Томми, - сказала Бекки.
      Да. Элиот ловко увернулся от капкана, который я ему расставил. Старый лис учуял подвох.
      Дженет удивленно перевела взгляд с Бекки на меня. Затем она обратилась ко мне.
      - Я тебе сегодня еще понадоблюсь, как ты думаешь? Мы могли бы пойти перекусить...
      Бекки уставилась на нас.
      - Я тебе позвоню, - сказал я Дженет. - Мне надо кое-куда заглянуть.
      Я оставил их в недоумении.
      Было поздновато для визита, но удивленные хозяева впустили меня. Они накинулись на меня с вопросами, чтобы избежать пресс-конференции. Я поспешил через элегантную прихожую в гостиную, выдержанную в белых тонах.
      - Можно? - спросил я, они не препятствовали.
      Миссис Олгрен взяла мужа за руку, он взглянул на нее удивленно, а я направился в комнату Томми.
      Сквозь жалюзи от окна с кровати пробивалась прерывистая полоска света. Даже в темноте я понял, что Томми не спит. Он ждал меня. Я остановился посреди комнаты.
      - Я пришел, чтобы сказать, ты держался сегодня молодцом.
      Я видел в полумраке, как он замотал головой в знак несогласия.
      - Нет, правда, - сказал я. Я нащупал спинку стула, что стоял у стола, и присел рядом с узкой кроватью, на которой сжался в комок Томми. Казалось, под одеялом лежит нечто бесформенное. Похоже, я не мог его переубедить.
      - Простите, - прошептал он.
      - Тебе не за что извиняться.
      - Я не хотел... - сказал Томми.
      - Это не твоя вина, - успокоил его я.
      Поверх одеяла белела его рука, я прикрыл ее своей ладонью. Он вздрогнул.
      - Это Остин попросил тебя?
      Томми кивнул.
      - Он звонил мне.
      - Когда с тобой был мой сотрудник?
      Он снова кивнул.
      - Я обманул его, сказал, что звонил приятель.
      Остин сумел с помощью самого Томми подобраться к нему.
      - Не волнуйся, - подбодрил я.
      Голос Томми прерывался.
      - Он сказал мне, что его бросят в тюрьму и как ему там будет плохо.
      - Остин заслужил наказание. Ты был слишком мал, Томми, ты не виноват. Он занимался этим давно. Пострадали другие дети. Мы должны остановить его.
      Томми молчал. Сколько времени мальчик лежал в темноте, ожидая моего прихода, и сколько еще бессонных ночей ожидает его. Я снова сжал его руку.
      - Он не посмеет больше приблизиться к тебе, - пообещал я.
      Томми заплакал. И кто знает, то ли от облегчения, то ли от мысли, что навсегда потерял Остина.
      Я обнял его, он потянулся ко мне. Во мне вспыхнуло то давнее чувство ответственности, когда у меня в руках были судьбы моих детей. Я крепко прижал его к груди, это мое объятие должно было остаться в памяти Томми надолго, на всю жизнь.
      Мое плечо повлажнело от его слез. Он прошептал:
      - Мистер Куинн знает.
      - Забудь о нем, - попросил я. - Тебе уже не понадобится появляться в зале суда.
      Томми замотал головой.
      - Он знает, - упрямо повторил он.
      Я пригнул его голову к подушке.
      - Что знает?
      Он промолчал.
      - Что ты хотел помочь Остину? Это не имеет значения. Он никому об этом не скажет.
      Я ушел не сразу, мы успели пошептаться в темноте. Поговорили о школе, о том, что его ждет впереди, я очень надеялся, что калейдоскоп событий увлечет его, и боль затихнет, и он забудет себя сегодняшнего, виноватого и беспомощного. Томми произносил слова все медленнее, часто затихая. Я укрыл его, убрал со лба прядь волос и поцеловал его.
      - Спокойной ночи, - сказал я в дверях, в ответ мне донеслось едва различимое бормотание.
      Глава 15
      После того как предъявлено обвинение, возвращаться в зал суда настоящая пытка для прокурора. Я сделал все от меня зависящее, вытерпел нападки, оставалось ждать, что выкинет защита. Неожиданностей для адвоката в начале процесса не предвидится, позиция обвинения ей известна заранее. Прокурор оговаривает своих свидетелей в обвинительном заключении, значит, адвокат имеет доступ к списку. Возможно, он не в курсе всего, что скажет прокурор, но позиция последнего не тайна.
      Прокурор же, напротив, даже не догадывается, что припасено у защиты. Многое всплывает неожиданно. Остается безмолвно внимать в надежде отбиться во время перекрестного допроса и ожидать, что тебя посетит вдохновение.
      Единственное, в чем не приходилось сомневаться, - это в показаниях Остина. Мы с Элиотом знали, чего стоила презумпция невиновности. Подзащитный недвижно сидит перед присяжными, не реагируя на обвинения прокурора, и дожидается решения своей участи. Элиот должен был вызвать Остина для свидетельских показаний.
      Троица: Элиот, Остин и Бастер, оживленно беседуя, появилась в зале суда. Блистал красноречием Бастер. Судя по всему, он клокотал от ярости, что Элиот не выпускает его к барьеру в таком важном процессе, но Элиот крепко держал вожжи в своих руках, поддерживаемый Остином, который точно знал, кто в суде лучший. Очевидно, сегодня ему все же удалось убедить Остина позволить ему выступить.
      Мы с Бекки молча расположились на своих местах. Мы не знали, что нас ждет.
      Некоторое время спустя, когда присяжные заняли свои кресла и появился судья, Элиот произнес:
      - Защита вызывает Мартина Риза.
      Мы с Бекки переглянулись. Это был сюрприз для нас. По проходу катился упитанный коротышка, облаченный в костюм на два размера меньше. Его отвислые щеки вздрагивали, отвлекая внимание от пышных темных усов и клочка каштановых волос, переброшенного от уха до уха. Он зыркнул глазами на меня, как будто я был возмутителем его спокойствия.
      Бекки вздохнула. Этого типа она не знала.
      - Я, - настойчиво произнесла она.
      Весь процесс полностью шел под надзором главного прокурора. Я допрашивал потерпевшего и обвиняемого, а моему заместителю достались менее значительные свидетели. Мне не хотелось выпускать нити обвинения из своих рук, слишком многое зависело от исхода этого дела, и, пока коротышка присягал и занимал свидетельское место, я приглядывался к нему, прикидывая, с какой стороны подойти.
      Бекки не сдавалась, она прошептала:
      - Я!
      Ее рука намертво вцепилась в мое запястье. Я перевел дыхание и сдался:
      - Твой.
      Она пододвинула к себе документы, взяла ручку, не спуская глаз со свидетеля. Кто был этот Мартин Риз?
      Это открылось сразу же после очередного вопроса:
      - Где вы живете, мистер Риз?
      - Я бы предпочел не говорить, - сказал свидетель, покосившись на меня.
      - Вы живете в Техасе? - спросил Элиот.
      Он выдержал долгую паузу. Наконец его прорвало:
      - Я не хочу, чтобы все знали, где я живу. Я и так уже порядком натерпелся!
      Присяжные проследили за взглядом мистера Риза, но я не изменился в лице, сохраняя озабоченность и непонимание. Это не составляло труда.
      - Поставим вопрос иначе, - утешительно проворковал Элиот. - Где вы жили два года назад?
      - На Сперроувуд-Драйв, здесь, в Сан-Антонио.
      Меня пронзило ощущение тревоги. Мартин Риз был соседом Томми. Чем он нас озадачит? Не мог же он подглядеть в окно, чтобы свидетельствовать о чистоте помыслов Остина? Я кинул взгляд на чету Олгренов. Побледневшая миссис Олгрен застыла в кресле, она была готова провалиться сквозь землю.
      - Я скоро вернусь, - прошептал я Бекки и стремительно обошел заграждение. Двигаясь по проходу, я подал властный знак родителям Томми, они с виноватыми лицами поплелись следом за мной.
      Я затащил их в одну из крошечных комнат ожидания, примыкающих к залу суда, и закрыл за собой дверь.
      - Кто он? - спросил я.
      Миссис Олгрен оцепенела. Ее муж робко попытался принять огонь на себя.
      - Он был нашим соседом, - сказал он. - Около года назад переехал.
      - И что? - Я брал быка за рога.
      - Из-за него мы и Томми не сразу поверили, - дрожащим голосом произнесла миссис Олгрен, взывая к моей снисходительности.
      Я застыл на месте, покрываясь липким потом.
      - Томми обвинил мистера Риза в насилии по отношению к себе, подтвердил он мою догадку.
      - О Господи! - Я схватился за голову.
      - Это была ложь, - затараторила мамаша Олгрен, как будто это имело значение. - Мы все выяснили. Томми сознался, что все придумал.
      - Мы вздохнули с облегчением, когда он не стал обращаться в суд, добавил ее муж, - мистер Риз собирался, но мы замяли скандал.
      - Почему вы это утаили. - Я был выбит из колеи, мысли путались.
      - Мы надеялись, что все уладилось и осталось в прошлом и...
      - Идите в мой кабинет, - не допуская возражений, приказал я.
      - Что теперь будет? Мы не могли бы?..
      - Мне надо подумать, - тихо произнес я. - Дожидайтесь меня в кабинете, возможно, я приду.
      Мне казалось, что весь зал пожирал меня глазами, когда я возвращался на свое место. Я ошибался, всеобщее внимание было уделено свидетелю. Я не стал тормошить Бекки, и без этого все было ясно. Ее внимание было поглощено Мартином Ризом.