Глава 4

Казалось, в этот момент животное прочитало мысли седока. А Джексон, глянув на ствол по всей его длине, увидел, что он не столь широк и надежен, как ему показалось вначале, и тяжело вздохнул.

Видимо, многие звери и животные перебирались через расселину по стволу рухнувшего дерева. Его кора обвисла клочьями, а в некоторых местах оказалась и совсем содранной. Находясь постоянно в тени, ствол, скользкий от лишайников, которые успели кое-где на нем нарасти, был теперь не более надежен, чем камень, облитый маслом. Даже Джексона бросило в дрожь от того, что предстало его глазам.

Но уже через мгновение он умело заставил лошадь забраться по вывороченным корням, как по ступенькам, на основание ствола. Никто не мог бы сказать, как ему это удалось, но факт остается фактом — и на этот раз обошлось без шпор, без плети. Хватило уверенного подергивания поводьев да интонации голоса, в которой слышались решимость и ободрение наряду с понуждением. Джексон отдавал команды негромко и спокойно.

Ступив на ствол, животное тревожно насторожило уши, явно опасаясь предстоящего пути. Затем прижало уши к голове, решительно отказываясь сделать следующий шаг. Возможно, парню и не удалось бы заставить его двигаться вперед, если бы не собаки, приближающиеся все ближе и ближе. Именно их лай и вой, раздавшиеся в этот момент, все-таки принудили мустанга из двух зол выбрать меньшее. Он двинулся по стволу, семеня ногами, делая мелкие осторожные шажки.

Бока лошади дрожали, но теперь уже не от слабости, а от отчаянного желания во что бы то ни стало не потерять равновесия. Животное опустило голову вниз, однако на этот раз не от усталости, а чтобы обнюхать поверхность, на которую предстояло ступить.

Двигаясь таким образом, они преодолели расстояние от комля до той части ствола, которая, прогнувшись, висела над самым глубоким местом расселины, образованным ручьем. Но мустанг, даже не остановившись, двинулся дальше с той же скоростью.

Когда от лая и воя собак задрожали ближние кусты, лошадь тоже бросило в дрожь. Она пробежала по ее крупу от головы до копыт и хвоста, но не изменила ритма движения. Джексон сидел в седле так, чтобы внушить животному уверенность, что он твердо держится на его спине и вместе с тем достаточно свободно, чтобы на случай, если лошадь сорвется, иметь возможность спрыгнуть на любую сторону и при падении попытаться уцепиться за ствол дерева.

Шанс, что это ему удастся, был ничтожно мал. Хватит и малейшего толчка, чтобы свершилось самое страшное. Прикинув на глазок огромную глубину расселины, он лишний раз уверовался — сорваться вниз означает верную гибель и для него, и для коня, причем мгновенную.

И вдруг Джексона охватил приступ фатализма. Ему показалось — и пусть со стороны такое выглядит несусветной глупостью, — что ветер вывернул это дерево с корнями и уложил здесь исключительно для того, чтобы оно стало для него ловушкой. И все эти годы ствол подтачивала сырость, покрывала плесень только затем, чтобы усовершенствовать уготованную ему западню.

Еще Джексону почудилось, будто он уже не раз проходил по этому стволу и при этом всегда ощущал дуновение несчастья. Вот как и сейчас пахнуло сыростью и холодом из глубины расселины. А висевший в воздухе запах сырой земли и гниющих листьев напомнил о могиле.

Между тем они продолжали потихоньку двигаться и уже почти достигли самой середины этого нерукотворного моста, как пес, которому удалось намного опередить остальных собак, вскочил на комель ствола и с воем бросился вслед за ними.

Мустанг задрожал и остановился. А Джексон с максимальной осторожностью повернулся в седле, стараясь не сместить при этом ни на волосок центр тяжести, и вручил свою судьбу в свои же руки — достал револьвер и выстрелил. Пуля разнесла череп огромного, пестрой окраски зверя, и он рухнул как куль в зияющий под ним глубокий проем, похожий на бездонный колодец.

Парень развернулся обратно, лицом вперед, но пока делал это, почувствовал, как у мустанга соскользнуло одно копыто. Какое-то мгновение не оставалось никакой надежды, что лошадь сможет удержаться на трех ногах. Однако ей это удалось. Она не только удержалась, но и двинулась дальше, а увидев, что спасительная полоска земли становится все ближе и ближе, обрела новые силы, пошла быстрее и, наконец, прыжком перенесла себя и седока на надежный, безопасный, показавшийся таким приветливым противоположный берег расселины, на дне которой далеко внизу бурлил ручей.

Не теряя времени на то, чтобы оборачиваться и оценивать опасность, которую только что удалось избежать, Джексон поспешил укрыться в ближайших кустах и уже там услышал, как выскочившие на противоположный берег верховые разразились воплями гнева и изумления.

Кусты шевелились за его спиной, выдавая движение мустанга, и дюжина пуль не замедлила просвистеть вслед ему в гуще веток. Но парень не стал углубляться дальше в кусты и деревья. Он почувствовал, что лошадь оседает под ним, словно бурдюк, из которого выпустили воду, поэтому направил бедное животное в укрытие — за здоровый обломок ствола на самом краю расселины.

Там, спешившись, Джексон уселся на широкий выступающий корень и тут вдруг обнаружил, что у него дрожат руки. Правда, не сильно — слегка, но и это жалкое зрелище заставило его до боли закусить нижнюю губу. Неужели он становится неженкой, слабаком? Осознание этого больно кольнуло в самое сердце. В прежние времена опасность — пусть даже такая грозная, как сейчас, — никогда не выбивала его из колеи. Да, определенно, он стал неженкой!

Парень слышал, как те, по другую сторону расселины, свистками подзывают собак. Одна за другой они карабкались на предательский ствол поваленного ветром дерева только затем, чтобы, добравшись до середины, вернуться обратно, поджав хвосты и дрожа всем телом. У преследователей не было сомнений насчет того, куда вел след, как и насчет того, что пойти по нему означает верную гибель. А так как Джексон находился совсем близко от них, то вполне отчетливо слышал, о чем они говорили.

— Думаю, он снюхался с Джексоном, чтобы поменять лошадь, — громко произнес грубый голос.

Ему ответил более низкий и хрипловатый:

— Джексон не станет связываться с такой свиньей и убийцей, как этот Барнс.

Услышав его, тот, о ком шла речь, — Джексон собственной персоной — даже рискнул высунуться из-за укрытия, чтобы посмотреть на говорящего.

Да, это был маршал Текс Арнольд — прямой, поджарый, как всегда, кажущийся выкованным из железа. Сердце парня дрогнуло: он предпочел бы иметь у себя на хвосте целую армию взамен одного этого человека. Его присутствие тут же объяснило, почему, испытав столько трудностей и лишений во время долгого и безостановочного преследования Ларри Барнса, отряд шерифа до сих пор не распался.

— Вообще-то он ходил в дружках Барнса, — возразил первый.

— Знакомый — да, был, — поправил его маршал Арнольд. — Но другом — никогда! Джексон ни за что не опустился бы до того, чтобы завести друзей среди таких подонков, как Ларри.

— Однако все-таки водил дружбу со странными типами, — не сдавался первый.

Маршал ответил так, словно ставил точку в споре:

— Джексон в некотором роде был великим человеком, Том. Лучше оставь его в покое и не болтай языком, как баба! Я бы отдал десять лет жизни за то, чтобы его поймать, когда он находился в своей лучшей форме, — более неутомимого и быстрого, пожалуй, трудно было сыскать. Да вот только судьба так и не предоставила мне такого шанса. Видать, не заслужил такой чести. Не повезло… — Он в сердцах выругался и добавил: — Все-таки у меня никак не укладывается в голове, как такой пентюх — я про этого громилу Барнса — мог набраться духу, чтобы решиться верхом проехаться по этому дереву?

— Загони крысу в угол — она начнет кусаться, — отозвался его собеседник.

— Здесь это не подходит, — возразил маршал. — Ты можешь загнать крысу в угол — и она набросится на тебя, но не приобретет крылья и не начнет летать. Барнс мог бы встретить нас лицом к лицу с оружием в руках. Но ему и в голову бы не пришло проехать на лошади по такому стволу. Для этого требуются мозги и нервы на порядок выше.

— Может, и так, — с сомнением произнес Том. — Только вот он взял да и проехал. Сам видишь или глазам своим не веришь?

— Нет, у Барнса для этого кишка тонка, — со странным упорством продолжал стоять на своем Текс Арнольд.

— Будь по-твоему. Значит, он этого не сделал, — сухо заметил Том. — Может, ангел спустился с небес и повел его лошадь в поводу? Вот так они и перебрались.

— Том, насколько мне известно, с нервишками у тебя все в порядке, да и в седле ты держишься так, словно в нем родился, верно? — спросил маршал.

— Ну, и к чему ты клонишь? — поинтересовался тот.

— Да к тому, что ты ни за что не решился бы проехать верхом или хотя бы провести лошадь в поводу по такому мостику. Или я ошибаюсь?

— Я?! — воскликнул Том. — Да никто, кроме сумасшедшего, не решится на такое. Есть же предел, за который, как мне кажется, любой нормальный человек не должен заходить.

— Иного ответа я от тебя и не ждал, — подытожил Арнольд. — Но в том-то и дело! У Ларри Барнса есть свой предел, и из ума он пока еще не выжил. А это — за пределом того, на что он способен. И не пытайся меня убедить в обратном. Я уверен, проехаться по этому дереву — выше его возможностей.

— Против фактов не попрешь, — не сдавался Том. — На комеле отчетливо видны отпечатки подков. Это все, что я могу сказать. А я верю тому, что вижу!

Но маршал все же продолжил настаивать на своей точке зрения.

— Может, мои слова тебе кажутся смешными, — начал он, — но я остаюсь при своем мнении, которое уже высказал. Есть во всем этом что-то чертовски странное… И я хочу докопаться до сути. Только и всего! — И, помолчав, добавил: — Среди нас нет никого, кто решился бы проехаться по этому дереву. Да я бы никому и не позволил — это равносильно самоубийству. Но есть одна вещь, которую мы можем сделать. Надо спуститься ниже по руслу ручья до места, где его берега отлогие. На сегодня Ларри Барнс для нас потерян, но завтра мы его поймаем. У нас есть собаки и лошади, так что нет никаких причин, препятствующих его поимке, кроме разве того, что на его стороне фортуна. Фортуна и еще что-то еще. А вот что, я пока не понял.

Джексон услышал достаточно, да и мустанг успел малость отдышаться. Поэтому он начал медленно удаляться от укрытия, ведя за собой лошадь, принимая все меры предосторожности, следя, чтобы обломок ствола дерева постоянно скрывал его от глаз людей из отряда шерифа.

Он не спешил, потому что знал, что им придется далеко спуститься вниз по ручью, чтобы найти место, где можно перебраться на другой берег без риска. Однако тревожные мысли его не покидали. Чтобы увести преследователей от Барнса — а тот вымотан до такой степени, что в ближайшие двадцать четыре часа вряд ли сможет прийти в себя, — ему придется пользоваться лошадью, доставшейся от этого изгоя. И измученный мустанг — единственный в его распоряжении инструмент, с помощью которого ему предстояло решить нелегкую задачу.

Без него Джексон подвергался бы меньшей опасности, гораздо меньшей — пешком в лесу легче пробираться. Но он не мог себе этого позволить! Он был обязан не расставаться с лошадью, чтобы дать собакам возможность взять ее след. Правда, прокладывая этот след, подвергнет собственную жизнь огромному риску. Но Джексон не привык отступать. Он должен сделать все, чтобы дать мустангу немного отдохнуть, а затем заставить его двигаться дальше и во чтобы то ни стало перехитрить маршала!

А между тем дома его ждет Мэри. Нет, пожалуй, теперь уже больше не ждет. Наверняка убедила себя в страшной и неверной мысли, что жених сбежал, променяв ее любовь на возможность жить прежней вольной жизнью.

Глава 5

Некоторые мужчины в тягчайшие кризисные моменты, когда речь идет о жизни и смерти, падают духом, другие в отчаянной решимости стискивают зубы, есть и такие, которые приходят в дикую ярость. Джексон же улыбался. Его глаза блестели, голова горделиво сидела на плечах. Запах опасности, вдыхаемый им, бодрил его не меньше, чем воздух, попадающий в легкие.

Поэтому он неуклонно продвигался вперед, пока не подошел к маленькой заводи, куда и завел мустанга, заставив его стоять в ней по колено в воде. Затем пригоршнями стал плескать воду ему на круп, но понемногу, с перерывами, чтобы не переохладить ослабевшее животное.

Однако мустангу угрожало вовсе не переохлаждение. Он страдал от полного упадка сил — следствия долгого изнурительного марша. Изнеможение, казалось, пронизало его до мозга костей, да так, что, когда он выбирался на берег, у него дрожали колени. Это была конченая лошадь. И все же ей предстояло еще нести на себе всадника — другого не оставалось!

Ощутив на себе тяжесть Джексона, мустанг зашатался. Со стороны человека это было равносильно убийству, причем преднамеренному. Бедная скотина должна была умереть под ним. От одной этой мысли сердце парня болезненно сжалось.

Его приводило в отчаяние сознание того, что он обрекает беспомощную и безответную тварь на смерть. Но что делать? Если бы он мог на виду у преследователей поменять лошадь, то на таком расстоянии, как теперь, даже острый глаз Текса Арнольда не смог бы различить, он это или Ларри Барнс. И они погнались бы за ним дальше. Но смена лошади в данном случае — это не что иное, как воровство, причем в самом худшем смысле этого слова, которое только может быть на Западе, — конокрадство.

В прежние времена в каких только преступлениях — действительных и мнимых — Джексона не обвиняли! Но в этом никогда! Однако сейчас ставка оказалась слишком высока. На кон была поставлена жизнь Ларри Барнса. Поэтому парень решил, что, если только ему улыбнется удача добраться до выгонов Бена Грогена, он непременно прихватит одного из его мустангов.

Поэтому Джексон намеренно выбрался из спасительного леса и поехал на север в сторону ранчо Грогена. Выбравшись на открытое место, он вновь после долгих минут затишья услышал знакомую музыку — заунывные завывания собак где-то далеко позади.

Ехать так, словно это приятная прогулка, было почти пыткой, но только такой темп еще мог выдержать обессиленный конь. Однако даже и еле плетясь, он постоянно спотыкался и на каждом шагу дергал от боли головой.

Проехав с четверть мили, Джексон увидел первые ограждения Грогена — три витка колючей проволоки, блестевшие на полуденном солнце. Бледная дымка клубилась над ложбиной и в солнечных лучах казалась серебристой. Джесси никогда еще не видел более мирной картины, но для него сейчас это было всего лишь расстояние, которое предстояло преодолеть, о чем постоянно напоминал лай собак, доносившийся все явственней и громче.

Он достиг первой ограды и первых ворот. Спешился, открыл их, провел мустанга, затем закрыл ворота и снова сел в седло. Это был маленький выгон — каких-нибудь двести акров. В самом дальнем его углу находился небольшой табун, сгрудившийся под сенью нескольких деревьев. Лошади успели хорошенько наесться еще до полудня, однако в ожидании, когда спадет зной, стояли вялыми. В жару их никто не гонял, чтобы привести в форму.

Но тут со стороны леса кроме собачьего лая Джексон расслышал и треск ломаемых веток — его преследователи выбирались на открытое место. Он обернулся в седле и вновь улыбнулся, увидев в отдалении собак и первых всадников, самых упорных, а во главе их прямую фигуру Текса Арнольда.

Ему ничего не оставалось, как вновь повернуться к ним спиной. На данном этапе он мог рассчитывать только на удачу. Вон там в дальнем углу сгрудились почти дикие мустанги, и, если они разбегутся при его приближении, — ему крышка! Правда, к седлу было приторочено лассо, свернутое кольцами на луке, но Джексон был не очень силен во владении им. Его на удивление ловкие руки демонстрировали чудеса в гораздо более сложных вещах, однако там, где для получения необходимых навыков требовался долгий кропотливый труд, и ничего больше, он пасовал! Его неуклюжий бросок мог настичь лошадь вблизи, но не тогда, когда она находилась далеко или на полном скаку.

Парень жадно и с опаской ел глазами сгрудившихся мустангов, пока приближался к ним. Два или три из них настороженно подняли голову еще тогда, когда он был на большом расстоянии. Но стоило ему только приблизиться, как они сразу же унеслись прочь. К счастью, в табуне были и другие, по-видимому, более старые лошади, которые не обращали на него внимания, пока он не оказался совсем рядом с ними.

Джексон обрел уверенность. Его лассо было готово для броска, и он выбрал рослую пегую, производившую впечатление, что она способна идти легким галопом без передышки достаточно долго.

Он сделал бросок. Но уже бросая лассо, понял, что ничего не выйдет — расстояние было слишком большим, по крайней мере, для такого ковбоя, как он. Поэтому и не удивился, когда, хлестнув пегую по груди, петля упала на землю. Все — он проиграл!

Но нет! В следующий момент Джесси увидел, что пегая застыла на месте, высоко вскинув голову, хотя все остальные лошади сразу же галопом пустились в ту сторону, откуда доносилась какофония собачьего лая и воплей всадников, словно желали ближе познакомиться с источником непонятных звуков.

Вид у пегой был такой, словно ее и впрямь заарканили. Внезапно Джексон все понял. Простого хлопка лассо по крупу для хорошо вышколенной лошади, прошедшей на ранчо полный курс обучения, оказалось достаточно, чтобы застыть на месте, ибо она хорошо знала, что любой последующий рывок причинит ей сильнейшую боль от натянутой веревки. Вот так и стояла, пока Джексон не выпрыгнул из седла и не позаботился о том, чтобы она уже не смогла убежать, даже если бы и захотела.

Парень молниеносно расседлал своего коня и водрузил седло на пегую. Уже затягивая подпругу, он оглянулся, чтобы определить, насколько близка погоня. Преследователи все еще плохо были видны, и, только зная их, он выделил среди всадников маршала, да и то скорее по стилю его езды, нежели по очертаниям.

Отряд шерифа быстро приближался. И все же, вскочив на спину нового скакуна, Джесси не мог не бросить последнего взгляда на загнанного мустанга и потратил целую секунду на то, чтобы решить: означают ли его дрожащие колени, что он помучается, но все же будет жить, или за этими страданиями последует неминуемая смерть? Это было хорошее животное, преданное, ему хотелось верить, что кровь диких предков поможет ему оправиться.

Беглый взгляд — это было все, что Джексон мог себе позволить. В следующий миг он уже летел вскачь на новой лошади, направляя ее напрямик к ближайшим воротам. Отряд шерифа уже преодолел первое ограждение и появился в загоне. Его люди не тратили время на то, чтобы искать и открывать ворота. Им хватило трех взмахов кусачками, чтобы проложить себе дорогу сквозь витки колючей проволоки. За причиненный ущерб Бену Грогену будет потом заплачено из казны шерифа.

Но когда Джексон уже перевел лошадь в галоп, испытывая удовольствие от ее быстрого хода, сулящего ему спасение, он вдруг услышал тонкий пронзительный голосок, доносящийся из кроны одного из деревьев, под которыми пасся табун.

Джесси глянул вверх и сквозь толщу веток разглядел веснушчатое лицо юного Дика Грогена, единственного сына хозяина ранчо. Приложив руки рупором ко рту, чтобы крик был дальше слышен, мальчишка вопил что есть мочи:

— Конокрад! Вор-лошадник! Джексон украл мою лошадь! Конокрад! Вор! Подлый вор!

При желании можно было бы составить весьма длинный список самых разных противозаконных деяний, совершенных Джексоном, но ничего подобного тому, что он сделал только что, в нем не было. И пока этот голос звенел в его ушах, точно свист пуль, он думал о том, что пришел конец его жизни в ладах с законом. Вопли мальчишки, доносящиеся с дерева, были для него как трубный Глас с неба, возвещающий, что отныне он исключен из рядов добропорядочных граждан и вновь объявлен вне закона. Теперь на него можно открывать охоту, как на дикого зверя. А кроме того, это означало: расстанься с надеждой жениться на девушке, которую любишь! Конец всему, и тебе тоже!

В первом порыве отчаяния и ярости Джесси повернулся в седле и, выхватив револьвер, приготовился стрелять. Глаза и рот мальчишки широко открылись. Он даже не сделал попытки увернуться, но и необходимости такой не было — Джексон со стоном убрал револьвер и вновь обратился к скачущей лошади.

В голове его царила страшная сумятица. Казалось, мозги больше не выдержат, и он сойдет с ума. Парень не видел света в конце тоннеля — вся жизнь впереди теперь представилась ему сплошным мраком. И все из-за этого негодяя и убийцы Ларри Барнса!

В свое время Джексона тоже преследовали не менее страшно и упорно, чем сейчас охотились за Барнсом. Но случалось ли такое, чтобы он перекладывал свою тяжелую ношу на плечи друга? Друга? Нет, он не был другом Барнса. Просто пожалел ближнего, увидев, в каком тот жалком состоянии. И вот что теперь получилось: из-за глупой жалости пришлось пожертвовать всем, что он ценил больше всего в жизни!

Джексон продолжал скакать, и холодная слабая улыбка кривила его губы. Вскоре путь ему преградили ворота. Он послал лошадь прямо на них. Коню и всаднику предстояло либо преодолеть препятствие на скаку, либо свернуть шеи. Последнее Джесси почти не волновало. Но когда он пришпорил пегую, та неуклюже, но достаточно высоко взвилась в воздух в прыжке и перепрыгнула ворота. Приземлившись, они понеслись дальше.

Оглянувшись еще раз, Джесси увидел, что люди из отряда шерифа рассыпались по выгону и окружают лошадей Грогена. И понял, что пройдет немало минут, прежде чем мечущиеся мустанги будут загнаны в угол, пойманы, оседланы и преследователи смогут возобновить погоню.

За это время он сможет накрутить немало миль. Но что это изменит? Куда бы он теперь ни поехал — везде в конце его ждет полный крах. Эти верные стражи закона всегда найдут, за что зацепиться, теперь все, что у него было, попадет в их лапы — его земля, лошади. На губах парня вновь появилась кривая, еле заметная улыбка.

Джексон — конокрад!

Его называли бандитом, фокусником, ловчилой, игроком, взломщиком сейфов, грабителем с большой дороги — как только не величали в былые дни!

И вот он конокрад!

Как к этому отнесется Мэри, которая хорошо знает Запад, любит его, прекрасно разбирается в сложившихся здесь традициях?

Путь резко пошел вверх. Джесси позволил лошади перейти на шаг. Она тяжело задышала. Он наклонился, прислушался к ее учащенному, но ровному и чистому дыханию, а ниже своего колена ощутил биение большого честного сердца животного. И его вдруг охватило удовлетворение.

Так парень добрался до верхней точки подъема и обнаружил, что находится на отроге холма, который справа вздымался еще круче. Перед ним лежала пересеченная местность: наполовину покрытая травой, наполовину — кустарником. Слева Джексон увидел дом Грогена, показавшийся ему на таком отдалении размером с ладонь. А за домом возвышались горы, с многочисленными отрогами, оползнями на склонах и вершинами, уходящими в небо.

Посмотрев на них, он улыбнулся уже не столь горько и холодно. Это была его страна. Он знал ее и любил. В некотором роде даже ощущал себя ее хозяином. И в этот момент ему показалось, что он обменял свое безусловное право на владение клочком земли, где находилась его ферма, на более расплывчатое и небесспорное — владеть всей этой неоглядной глушью.

Джексон оглянулся на то, что осталось позади. Далеко, в золотых лучах заката, виднелся отряд шерифа, похожий на струйку воды. Он находился так далеко, что до него не доносилось ни звука собачьего лая. Отсюда преследователи виднелись карликами, пигмеями, жалкими глупцами, возомнившими себя способными поймать такого человека, как он.

Глава 6

В сумерках Джексон завел отряд шерифа в хаотические нагромождения Спринг-каньона и с наступлением темноты, укрыв лошадь среди камней, стал наблюдать, как маршал командует измученной горсткой людей. Собаки потеряли след, как только Джесси начал петлять по остывшей поверхности камней, сплошь устилающих каньон, и теперь Арнольд пытался заставить усталых псов рыскать по сторонам в надежде, что им, возможно, удастся уловить запах лошадиных копыт.

И вот таким образом охотники проследовали мимо беглеца. Парень дождался, когда вдали совсем стихнут собачьи завывания, затем повернул коня и направился прямиком, никуда не отклоняясь, обратно к своему дому.

Он ехал почти всю ночь. Рассвет вот-вот должен был забрезжить, когда Джесси, наконец, увидел над деревьями знакомые очертания крыши. Подъехав ближе, соблюдая осторожность, он спешился и уже пешком направился к дому. Время от времени на темных оконных стеклах отражалось мерцание звезд, создавая впечатление, будто кто-то изнутри за ним наблюдает. Но он знал: это — обман зрения.

Джесси подошел к парадной двери и секунду помедлил, вдыхая приятный запах цветущих лоз винограда, посаженного Мэри. Весь день напролет в них жужжали насекомые и сновали птицы — собирательницы сладкой пыльцы. Но сейчас все было удивительно тихо, если не считать шелеста ветерка в соцветиях и шуршания листьев от его дуновения.

В стойле замычала корова. Это была недавно отелившаяся Пеструха, у которой только что отняли теленка. Джексон узнал ее по характерной глубине мычания и слегка улыбнулся.

Парадная зверь была заперта, но что такое замок для ловких пальцев Джесси? Он воспользовался отмычкой чуть тоньше зубочистки, и уже через секунду дверь была открыта, а затем плотно закрыта за ним. Парень ступил в кромешную тьму прихожей.

В доме ему был знаком каждый дюйм, местонахождение любого стула и стола. Он не нуждался в освещении, чтобы найти дорогу к комнате, в которой они с Мэри спали. Остановившись у ее двери, Джесси услышал, как кто-то глубоко дышит, но это не было дыхание его любимой — в спальне раздавалось шумное, прерывистое сопение мужчины. Холодная рука страха сжала сердце Джексона.

Эту дверь ему тоже пришлось открывать отмычкой. Бесшумно, словно привидение, он проскользнул в комнату. Ковер на полу мог бы поглотить звуки и более тяжелых шагов, а Джексон ходил легко и мягко, как кошка.

Он направился прямо к кровати. На столике возле нее должен был находиться ночник, который он сам туда поставил еще утром. Джесси нащупал лампу и, открыв заслонку, неожиданно обнаружил, что светильник зажжен. Уменьшив падающий от него луч до толщины иголки и убедившись, что света хватит, чтобы разглядеть, кто лежит в постели, он направил его на тело человека, накрытое простыней. Потом, скользнув лучом выше, высветил, наконец, лицо Ларри Барнса.

Вполне можно было горько рассмеяться, обнаружив его в своей кровати. Но в этот момент Джексону было не до смеха. Он увеличил луч света, что заставило Барнса вздрогнуть и со стоном проснуться. Ларри резко сел, сунув руку под подушку.

— Барнс, это я, — произнес Джексон. — Джесси. Не хватайся за пушку!

Обмякнув, Ларри рухнул на кровать и схватился рукой за сердце.

— Мог бы и заговорить, приятель, прежде чем светить прямо в глаза, — проговорил он. — А то… Да у меня сердце чуть не разорвалось!

— Что случилось? — спросил Джесси.

— Где, здесь? — уточнил Барнс, вновь усаживаясь на кровати и зевая. — Да ничего особенного! Лучше расскажи, как ты умудрился вдохнуть жизнь в эту клячу, заставить ее плестись так долго, да еще оставить маршала с носом?

— Подробности потом, — ответил Джексон. — Тексу Арнольду пришлось-таки отклониться от следа к северу, и пока с тебя хватит. Я хочу знать, что произошло здесь.

— Ну, куча воплей, — сообщил несостоявшийся висельник и вновь зевнул. — Женщины все малость свихнулись. Забавно, они чем более хорошенькие, тем у них меньше мозгов. Эта твоя девчонка такая же.

— И что же с ней? — нахмурился Джексон. — Докладывай все как на духу, только повежливей, когда говоришь о Мэри!

— Ого! Да я вроде ничего такого не сказал, — удивился Барнс, зевая и потягиваясь. И вдруг вроде даже рассердился: — Ты что, не представляешь, каково мне сейчас? Да я могу, не просыпаясь, дрыхнуть целую неделю!

— Ничуть в этом не сомневаюсь, — заверил его Джесси. — Но я задал тебе вопрос и повторяю его снова: что произошло здесь после моего отъезда?