Глава 5

Я УЗНАЮ О КРАСНОМ КОРШУНЕ

Трудно передать всю степень моего потрясения. Я взглянул на него снова, пытаясь понять, не ослышался ли, но эхо в моей голове прогудело те же слова. Ошибки не было.

Питер Грешам! Отель, салун — весь этот доходный бизнес принадлежал человеку с таким именем, который заправлял городком и ограждал его от каких-то там опасностей… Впрочем, у меня созрело еще одно решение.

— Так вы, значит, сын того самого джентльмена, который подмял под себя Эмити?

— Я единственный Грешам в городе. Не могу сказать, чтобы подмял его под себя, но все же в силах сделать так, чтобы тебя там приняли, если, конечно, ты не хочешь остаться в пустыне и умереть от жажды.

Это меня доконало! Силы меня покинули. Я сидел не шевелясь. Никаких сомнений не оставалось. Это был он! Человек, который пользовался достаточным авторитетом, чтобы поддерживать порядок в таком милом «пансионе», как Эмити. Если даже у него не было никаких других заслуг, одно это уже говорило о многом.

Вы должны согласиться, что сдержанность — выгодная черта. Только лично себя я бы сдержанным не назвал. Если уж изумлен, то ору, выпучив глаза. Когда рассержен, тоже делаю круглые глаза и тоже ору, правда, на другой ноте. Если что-то не по мне, не стану молчать ни секунды. Иногда это производит впечатление, но оно долго не держится. Вот тихие и молчаливые — у них что ни слово, то попадание в десятку. И Грешам был таким! Я ошибочно отнес его к категории журнальных героев, но теперь понял, что у него за душой гораздо больше, чем мне показалось поначалу.

Я посмотрел на него вновь, как говорится, испытующе. На этот раз из-за морщинок у глаз подумал, что по возрасту он ближе к тридцати пяти, чем к двадцати пяти, а квадратный подбородок таким только кажется из-за выдвинутой вперед нижней челюсти.

Одним словом, вышло так, что судил я о нем как дурак. Но ведь мне было не привыкать — только и делал, что выставлял себя круглым идиотом.

Наконец произнес:

— Дружище, прости, не за того тебя принял. Готов поверить тебе на слово, если ты скажешь, что я могу вернуться в Эмити, и на сей раз городишко оправдает свое название.

— Смотря что ты имеешь в виду, — ответил он с доброй улыбкой. — Если будешь бродить по улицам, постреливая в прохожих, к тебе снова могут отнестись враждебно. А кстати, что случилось в прошлый раз?

Я рассказал ему все без утайки. Говорить о себе неправду не люблю. Потому что так считаю: пусть люди принимают меня таким, какой я есть, а кому не нравлюсь, тот может катиться ко всем чертям! Но и оправдываться перед Грешамом тоже не стал — пересказал одни только факты, а он все внимательно выслушал, не улыбаясь, но и не хмурясь. Его лицо изменилось единственный раз — когда я сказал, как ударил Кеньона. О том, как обидел негра, доложил раньше.

Когда я закончил, Грешам спокойно отозвался:

— С Кеньоном получилось нехорошо. Он славный малый, только в последнее время нервничает. Я объясню тебе, почему они вели себя странновато. Дело в том, что не так давно Кеньон имел несчастье схватить одного из людей Красного Коршуна, и теперь ждет неприятностей, которые до сих пор случались со всеми, кто переходил дорогу этой шайке. Кеньон встревожен не на шутку, и компания отнеслась к тебе с подозрением по той же причине. Все, кто живет в Эмити, сейчас на взводе, и если ты узнаешь этих ребят поближе, то не будешь этому удивляться.

Его речь была по меньшей мере загадочной, о чем я тут же ему и сообщил.

— Я все расскажу тебе по пути, — пообещал он. — Запрыгивай в седло, и давай наконец выбираться.

— Ты что, пешком пойдешь? — удивился я.

— А почему бы и нет? Ты же едва на ногах держишься. Не беспокойся, я не первый год езжу по пустыне и прекрасно знаю, каково тебе сейчас. Так что смелей в седло!

— Вот еще, — заупрямился я.

— Тогда оба пойдем пешком, — решил Питер и с невозмутимым видом повел кобылу на поводу.

Это было слишком! Проглотив гордость, я признался, что и впрямь еле жив, затем кое-как забрался в седло, и мы двинулись в сторону Эмити: я — на лошади, принадлежавшей Грешаму, а Грешам — на своих двоих.

Другой бы на его месте чувствовал неловкость, но Питер шагал рядом как ни в чем не бывало, словно вышел на прогулку. По дороге он то и дело прерывал свой рассказ, делая замечания обо веем, что попалось на глаза и казалось ему достойным внимания. А надо сказать, немногие вещи не вызывали у него интереса. Грешам был из тех людей, которые, остановившись в дешевом отеле, найдут столько привлекательного в его обстановке и в хозяевах, что своими рассказами вызовут зависть у любого миллионера, которому тут же захочется бросить свой особняк и переселиться туда. Грешам превосходно ориентировался на местности, много знал об образовании гор, а благодаря своим познаниям в области геологии мог прочесть занятнейшую лекцию чуть ли не о каждом булыжнике. Он поведал мне массу интересных историй о местах, по которым пролегал наш путь, — исконных индейских владениях. Судя по тому, что я услышал, здесь не было и крохотного пятачка земли, на котором индейцы в свое время не снимали бы скальпы — если не с бледнолицых, то с воинов чужого племени.

В беспокойных отношениях с переселенцами больше всего шума наделали апачи, однако лучшими вояками всегда оказывались команчи — эти кривоногие римляне Нового Света добирали храбростью и смекалкой там, где не могли взять числом. А от рассказов о команчах Грешам свернул к теме неурядиц в своем злополучном городке.

Не стану пересказывать историю его словами — во-первых, получилось бы слишком длинно, а во-вторых, мне не припомнить всего, что он наговорил за время нашего долгого возвращения в Эмити. Общая же суть была такова.

Лет пять тому назад Питер и его брат Лестер перебрались на Запад и как-то раз во время большой охоты остановились в Эмити. Братья выехали из дому для того, чтобы развлечься, а заодно получше узнать эти края, но, пока были в городе, апачи совершили на него набег и увели много лошадей. В ходе наспех организованной погони погибла пара лучших людей городка, и тогда была предпринята карательная операция, в которой участвовали все, кто только был способен сидеть в седле и держать ружье. Апачей они настигли, но поздно — основная часть работы уже была сделана за них. Пока шла перестрелка с дозорной группой, с противоположной стороны на апачей напали команчи и прошлись по ним как огонь по сухой траве. К тому времени, как подоспели белые люди, команчи уже умылись кровью своих врагов и распевали победные песни, размахивая скальпами.

Оставалось лишь поздравить их, после чего отряд имел неосторожность устроиться на ночлег бок о бок с индейцами. Однако около двух часов ночи началась потасовка. Вскоре команчей стали теснить, белые люди перешли в решительную атаку, во время которой один из них был выброшен из седла пулей, попавшей ему в голову почти на излете и потому не причинившей особого вреда.

Не выдержав натиска, команчи бросились бежать, но захватили с собой того бледнолицего, упавшего с лошади. А через пару суток, когда оторвались от погони и ушли на безопасное расстояние, подверг нули беднягу всем пыткам, какие только пришли им на ум, наслаждаясь его мучениями.

Главное в этой истории то, что замучен был не кто иной, как несчастный Лестер Грешам.

Когда до ушей Питера дошла весть о том, какую смерть принял его брат, он в тот же миг поклялся отомстить команчам, выследить и казнить того, кто руководил истязаниями, — вождя по прозвищу Красный Коршун.

Чтобы продолжить войну с индейцами, Грешам поселился в Эмити, поскольку городок находился как раз на пути их частых рейдов в глубь Мексики. Благодаря тому, что в окрестности было много рудников и процветало скотоводство, Эмити — в те дни он еще назывался по-другому — служил хорошей приманкой для мародерствующих команчей. А Питер знал, как захлопнуть ловушку.

Поначалу ему везло. Он устраивал засады, истребляя целые отряды индейцев, и их лучшие воины с предсмертным воплем отправлялись на вечную охоту в Долину Предков. Но через некоторое время Красный Коршун обнаружил, что его отборное войско сильно поредело, и тогда стал играть по другим правилам.

Этот краснокожий был весьма талантлив. Будь он белым, мог бы, наверное, стать каким-нибудь промышленным магнатом. И придумал вот что: вместо того чтобы теребить врага периодическими походами, начинавшимися издалека, обосновался в холмах рядом с городком, чтобы банда головорезов — немногочисленная, но находящаяся в опасной близости — угрожала ему постоянно. А пополнял ее Коршун не только соплеменниками. Кругом хватало негодяев, рядом с которыми самые кровожадные индейцы казались невинными детьми. Даже храбрейшим из краснокожих подчас не доставало той безжалостности и той отрешенности, которыми обладали другие члены этой шайки.

Мало-помалу Красный Коршун окружал себя мексиканцами-полукровками, жившими по другую сторону реки, а к северу от нее подбирал белых выродков всех мастей — грабителей, воров, закоренелых убийц.

Когда же достойная команда наконец была собрана, мудрому вождю пришла в голову еще одна идея. Он увидел, что индейцы в его банде оказались в меньшинстве, а скопившийся вокруг него сброд трудно отличить от жителей Эмити. И тогда решил, что будет недурно, если его люди примешаются к тем толпам, которые топчут, улицы городка.

Его верные слуги под тем или иным предлогом стали проникать в Эмити, и с тех пор благодаря их донесениям шайка уже не грабила наудачу. Если почтовая карета везла в город деньги, или готовилась к отправке партия золота, или карточный игрок отбывал с набитым кошельком, это сразу становилось известно Красному Коршуну, который, сверкнув единственным глазом, ибо другой у него был навсегда погашен в бою, собирал ораву бандитов и всякий раз действовал наверняка, нападая на жертву в нужном месте.

Со временем постоянные грабежи поставили под угрозу само существование Эмити. Но что самое страшное, его жители знали — бандитские лазутчики находятся среди них, однако никто не мог с уверенностью указать на шпиона пальцем. Это создавало почву для всеобщей подозрительности, косых взглядов и ссор на пустом месте. Дружеские отношения стали недолговечными, под мирным названием городка происходили постоянные раздоры.

Такова была история, которую поведал мне Питер Грешам по пути, перемежая ее многочисленными отступлениями о разного рода достопримечательностях.

Из его рассказа я почерпнул немало, однако самым интересным для меня было то, о чем он не сказал прямо, — нескончаемая дуэль между свирепым Красным Коршуном и хладнокровным Питером Грешамом, который все еще не отомстил за брата, но не успокоится, пока этого не сделает.

Потрясенный до глубины души, я тщетно пытался представить, откуда в человеке берется такая одержимость, что он может на пять долгих лет безвылазно засесть в глуши, выжидая, когда подвернется возможность свести счеты. А чтобы заполнить время, начинает даже делать карьеру, пользуясь лишь теми средствами, какие лежат прямо под рукой. Я вспомнил его салун и все, что было внутри. И мне подумалось: никто не вправе упрекать Грешама за то, что он гребет деньги лопатой. Этот человек стремился к богатству, как и все вокруг, — просто был более удачлив, чем остальные. Его мнимые пороки были всего лишь пороками страны, в которой он жил.

Пребывая в этих раздумьях, я увидел впереди Эмити.

Глава 6

РУЧАТЕЛЬСТВО ГРЕШАМА

Завидев городок, я уже не мог внимательно слушать моего спутника. Вместо этого стал припоминать, какие взгляды посылали мне люди в салуне. От этих воспоминаний холодело в животе, о чем тут же и сообщил Грешаму, — потому что, как я уже говорил, у меня не было привычки скрывать мои мысли. Питер выслушал мое признание с улыбкой и пожал плечами.

— Вряд ли тебе что-либо угрожает, покуда есть, кому за тебя поручиться, — заявил он.

Не прошло и пяти минут, как я получил подтверждение его словам. У первых домов я слез с лошади, а когда мы вдвоем зашагали по улице, нам повстречались двое мужчин. Завидев нас, они застыли и стали сверлить меня глазами. Моя правая рука привычно дернулась к кобуре, но искоса я посмотрел на Грешама.

Он помахал мужчинам рукой, и, думаю, только поэтому в меня не полетели пули. Ведь эти парни были в салуне, когда мне велели убраться из городка и не возвращаться под страхом смерти.

После приветствия они пошли нам навстречу. Вернее, навстречу Грешаму.

— Пит! — обратился один из них. — Ты, должно быть, не знаешь, что у тебя за попутчик. Хочу тебя предупредить»..

— Знаю, знаю, — оборвал его Грешам. — Этот парень — мой друг. Познакомьтесь, это…

— Не будем мы с ним знакомиться! — закричали парни почти хором. — Сперва послушай, как он ввалился в салун и начал…

— Да, я знаю, — сказал Грешам, — и про то, как он поцапался с Сэмом, и про то, как ввязался в ссору с вами, дал Кеньону по зубам.

— Он что, сам тебе все рассказал?!

Можно сказать, они смотрели на меня совеем другими глазами, а я в который раз втайне порадовался, что взял за правило говорить людям: одну только правду. Видно было, что я все равно не нравлюсь этим ребятам — и мне ли было их в том винить? — но они, по крайней мере, могли изменить свое первоначальное мнение, а о большем не стоило и мечтать.

— Да, он сам мне все рассказал, — подтвердил Грешам. — А потом изъявил желание вернуться в Эмити и показать себя с лучшей стороны. Я заверил его, что при таком раскладе город не откажет ему в гостеприимстве. Или я ошибаюсь?

Секунду они молчали, разглядывая меня с сомнением. Но слово Грешама имело слишком большой вес, чтобы парни повели себя нелюбезно. А ведь еще две-три минуты назад хотели изрешетить меня пулями! Стало ясно, что Грешам — куда более крупная фигура в Эмити, чем я мог предположить, иначе не заставил бы их не только говорить, но еще и думать так, как ему того хотелось.

— Ну что же, — сказал один из них. — Всегда рад познакомиться с твоими друзьями, Пит, и звать их по имени. Держи! — И протянул мне свою ладонь.

— Эх, черт! — улыбнулся другой. — Я не такой уж умник, чтобы мне нечему было у тебя поучиться, Грешам. Пожалуй, тот, с кем ты водишь дружбу, и мне сгодится в друзья!

Я по очереди пожал руки двум моим заклятым врагам, а потом еще услышал, как они обещают Питеру Грешаму попросить своих товарищей, чтобы о происшедшем в салуне было поменьше болтовни. Когда мы расстались с ними, я не выдержал и воскликнул:

— Дружище, если только меня примут, я останусь здесь насовсем!

Грешам повернулся и торжественно пожал мне руку:

— Такие люди, как ты, Шерберн, нужны в Эмити. Тебе тут будут рады.

Наверное, по этой причине он и спешил меня со всеми помирить. Двое уже стали моими друзьями с его легкой руки, а теперь он заявил, что мы немедленно пойдем к Тому Кеньону.

Вот это мне не понравилось! Судите сами: я ударил Кеньона у всех на виду, и ему оставалось только одно — отплатить мне той же монетой. По законам Запада, по крайней мере в те дни, подобные долги следовало возвращать с процентами. Я опасался, что мое появление на пороге дома Кеньона приведет его в бешенство, о чем и не постеснялся тут же сказать Грешаму.

Но тот, представьте, только отмахнулся и заявил:

— Если человек хочет жить в Эмити спокойно, он должен усмирять свой гнев. Например, я, Шерберн, перестал носить с собой огнестрельное оружие. Вот и сейчас у меня нет при себе револьвера. Беру его только в те дни, когда нужно идти по следу этого краснокожего упыря, этого… этого…

Как видно, он и сам не всегда мог совладать со своим гневом. Я не верил моим глазам: хладнокровие, с которым Питер до сих пор держался, даже когда рассказывал про гибель брата, неожиданно его покинуло. Но благодаря именно этому всплеску я проникся к нему еще большей симпатией. До этого он казался мне слишком уж правильным; увидев же, что он, как и я, способен ненавидеть — пускай даже какого-то индейца, — захотел вновь пожать ему руку.

Однако куда сильнее меня поразило то, что он сказал насчет револьвера.

— Постой, Грешам, это правда, что ты ходишь без оружия? — решил я уточнить.

— Ну конечно, Шерберн. Разумеется, правда.

— Хочешь сказать, — не унимался я, — что у тебя и сейчас нет револьвера под мышкой? Что ты выехал из Эмити, рискуя в любой момент встретиться с индейцами, и, если бы это произошло, дрался бы голыми руками?

— На случай особой нужды у меня есть охотничий нож.

— Охотничий нож?! — завопил я истерически. — Скажи-ка, охотничий нож!

— Ну да, — невозмутимо отозвался он и, достав нож, подбросил его на ладони. — Если хочешь знать, в ближнем бою он не такая уж плохая штука. По мне лучше, чтобы противник послал в меня пулю, чем швырнул нож, при условии, конечно, что он умеет обращаться с холодным оружием.

А умел ли это делать сам Грешам, спрашивать не пришлось — об этом свидетельствовала та небрежная манера, с которой он теребил лезвие. Затем не глядя Питер сунул оружие в ножны и спрятал его за пазуху с такой непринужденностью, будто это были часы на цепочке. Мое уважение к нему вышло за все мыслимые границы.

И все же казалось странным, что человек в здравом уме может каждый день выходить безоружным на улицу в таком милом городке, как Эмити. Мое недоумение я выразил так:

— Верю. Но объясни, зачем подвергать себя опасности, расхаживая без револьвера в толпе?

— Опасности? — улыбнулся Грешам. — Впрочем, ты не первый удивляешься, хотя на самом деле никакой опасности нет. Когда у парня оружие, он готов к драке и всем своим видом показывает: меня, дескать, только тронь, я тут же начну стрелять! А теперь представъ, что будет, если на пути окажется другой, такой же. Вот они встретились, стоят лицом к лицу, и ни один из них не желает отойти в сторону. Ба-бах! И как минимум, один труп! Но вот я выхожу, как ты говоришь, в толпу, зная, что у меня оружия нет. Не важно, знают ли это другие, — главное, знаю я! Если на пути возникнет опасность, попросту ее обойду. Я не ищу ссор, держусь на заднем плане и всегда готов выслушать чужое мнение. Мое самолюбие ничуть не страдает, если приходится уходить, почувствовав, что дело запахло жареным. В результате на мне нет ни единого шрама от уличной перестрелки или драки в салуне, а между тем я содержу салун, и отель, и казино! По-моему, это доказывает одну простую истину: человек получает то, что выбирает сам. Даже в таком пчелином улье, как Эмити.

Слушая его, я уже был готов во все это поверить и все-таки тут же запротестовал:

— Грешам, для тебя это, может, и верно, но уж никак не для других. Потому что такой, как ты, — один на десять тысяч, если не на миллион!

— Чушь! — отрезал Питер. — А вот и дом Кеньона.

Мы постучались, и к нам вышел Том Кеньон собственной персоной. Скользнув взглядом по лицу Грешама, злобно уставился на меня. Угостил я его крепко: правую сторону подбородка украшала синеватая опухоль, вокруг головы был повязан бинт. Вероятно, Кеньон ободрал затылок, проехавшись им по стойке.

Выдержав паузу, он заговорил:

— Хорошо, щенок, что ты нарушил запрет и вернулся к нам в Эмити. Побудь здесь, пока я схожу за револьвером!

— Минуту, Том! — остановил его Грешам. — Сперва выслушай меня. Хочу, чтоб ты знал: мой друг вовсе не собирался…

— Господи, Грешам! — перебил его Кеньон. — Не может быть, чтобы у тебя завелись такие друзья! Это правда?

Он посмотрел на меня с таким омерзением, будто перед ним была гремучая змея. Я уже было двинулся в его сторону, но Питер схватил меня за плечо.

— Да, это правда, — ответил он. — А кроме того, хочу, чтобы он стал и твоим другом.

— Знаю я тебя, Пит, — вздохнул Кеньон, — только на этот раз не выйдет по-твоему. Я ни от кого не потерплю то, что позволил себе этот подонок.

— Он пришел извиниться, — объяснил Грешам.

И хотите — верьте, хотите — нет, но в тот момент я почувствовал, что и в самом деле могу извиниться. Впервые в жизни!

— Нужны мне извинения этого бульдога, — усмехнулся Кеньон. — Нет уж, Пит! Мы с ним поговорим по-мужски, и хочу, чтобы ребята это видели!

— Кеньон, — произнес настойчиво Грешам, — ты поступаешь неправильно.

Вот и все, что он сказал, но только тон его был холоднее декабрьской ночи в горах, а сам Питер застыл при этом наподобие каменной статуи. На Кеньона это подействовало сразу, он нерешительно положил руку на плечо владельца салуна.

— Знаешь, Пит, не всем быть святыми вроде тебя. Этот парень оскорбил меня у всех на глазах. Сейчас в городе только об этом и говорят. Не хочу, чтобы на меня показывали пальцем…

— Это ты брось! — возразил Грешам. — Скорее уж пальцем будут показывать на моего приятеля, когда узнают, что он перед тобой извинился.

— Думаешь, он в самом деле готов извиниться? — поинтересовался Кеньон.

— Думаю, да!

А я почувствовал, что у меня кровь стынет в жилах.

— Я имею в виду, не здесь, а при всех — в салуне, где он меня это… ударил, а?

— Ты многого хочешь! — заметил Грешам. — Но он сделает и это.

Кеньон смотрел на меня разинув рот. У меня же в голове вихрем закружились мысли — и все о той незавидной роли, которую уготовил мне мой новый друг.