— Откуда вы? — спросил я, приблизив губы к самому ее уху. — Где Грилианну?

Тело ее напряглось. Оно было стройное, чем-то напоминающее тело того мальчишки, изящное, но вместе с тем сильное и с превосходной координацией.

— Где вы слышали такое название? — спросила она.

— Неважно, — сказал я. — Отвечайте.

Она молчала.

— Где вы живете? Где-нибудь поблизости?

Она пыталась вырваться.

— Ладно, — сказал я. — Тогда пошли. Назад, в больницу. Вас хочет видеть шериф.

Я поволок ее вверх по холму, но тут в полосу света на краю поляны вошли два человека.

Один из них был строен и курчав тем особым образом, который я уже научился распознавать. Он казался приятно взволнованным, приятно возбужденным, словно участвовал в игре, доставлявшей ему удовольствие. Его глаза поднялись навстречу яркому блеску огня и сверкнули, как прежде глаза девушки.

Его спутник был грузный, высокий, темноволосый тип самого обыкновенного вида. Его лицо не было ни взволнованным, ни возбужденным. Очевидно, для него это не было игрой. В руке он сжимал пистолет, и я понял, что он готов применить его.

Мне стало страшно.

— …Это надо же — бабу послать! — говорил он.

— В вас говорят предрассудки, — сказал курчавый. — Она была единственным человеком, которого можно было послать. — Он показал на пламя. — Как вы можете в этом сомневаться?

— Ее поймали.

— Только не Вади. — Он тихонько позвал: — Вади, Вади!

Губы девушки дернулись под моей рукой. Я наклонился и услышал, как она говорит шепотом:

— Если хотите остаться в живых, пустите меня к ним.

На освещенной пожаром поляне высокий темноволосый тип мрачно сказал кудрявому:

— Ее поймали. Надо что-то делать, и побыстрей.

Он зашагал по поляне.

Губы девушки мне шепнули:

— Пожалуйста!

Темноволосый уже подходил со своим большим пистолетом; курчавый шел немного поодаль, ступая мягко, точно крадущаяся кошка. Если бы я потащил девушку из-за дерева, они услышали бы меня. Если бы остался на месте, они бы на меня наткнулись. Так или иначе, подумал я, придется присоединиться к доктору.

Я отпустил девушку.

Она побежала к ним. Я стоял за кленом ни жив ни мертв и ждал одного — что она повернется сейчас и скажет роковое для меня слово.

Она не обернулась и ничего не сказала. Курчавый обнял ее, и с полминуты они поспешно о чем-то поговорили. Я расслышал, как она объясняла темноволосому, что она выжидала, желая убедиться в том, что пожар скоро не погасят. Потом все трое быстро пропали в темноте между деревьями.

С минуту я оставался на месте, а когда дыхание успокоилось, отправился за шерифом.

К тому времени, как я нашел Эда, было уже слишком поздно рассчитывать на удачные поиски. Но он все-таки послал машину. На дороге, естественно, не обнаружилось никаких следов, которые бы указывали на присутствие этой троицы.

Эд пристально поглядел на меня при свете умирающего пламени, которое все-таки удалось усмирить.

— Не обижайся на меня, Хэнк, — сказал он, — но ты действительно уверен, что видел этих людей?

— Уверен, — сказал я. Закрыв глаза, я видел перед собой эту девушку, и руки мои чувствовали ее тело. — Ее зовут Вади. А теперь я хочу поговорить с Крофтом.

Крофт был брандмейстер. Я наблюдал, как ребята поливают водой то, что осталось от левого, южного, крыла, — а от него не осталось ничего, кроме кучи горячих углей да груды развороченного металла. Джим Боссерт, утомленный и грязный, присоединился к нам. Он так устал, что не мог даже ругаться, а только оплакивал потерю своего прекрасного рентгеновского оборудования и пленок.

— Я нашел девушку, которая это сделала, — сказал я. — А Эд мне не верит.

— Девушку? — спросил Боссерт, вздрогнув.

— Такая же, как мальчишка. С ней был мужчина, может быть отец мальчика, не знаю. А третий — просто какой-то негодяй с пистолетом. Она сказала, что пожар был необходим.

— И все это ради того, чтобы избавиться от нескольких снимков!

— Наверно, для них это важно, — сказал я. — Они уже убили доктора. Они пытались убить меня. Что там пожар!

Эд Беттс выругался. Лицо его выражало сомнение. Затем подошел Крофт. Эд спросил у него:

— Отчего начался пожар?

Крофт покачал головой:

— Еще рано говорить. Надо подождать, пока все остынет. Но готов спорить на что угодно, началось от каких-то химикалий.

— Ты уверен?

— Уверен, — сказал Крофт и ушел.

Я взглянул на небо. Был почти рассвет, то прекрасное и бесцветное время суток, когда небо не темное и не светлое, а горы вырезаны будто бы из картона. Я сказал:

— Поеду-ка я к Тэйтам. Что-то страшно мне за мальчишку.

— Хорошо, — сказал Эд. — Я с тобой. Поедем в моей машине. Остановимся в городе и захватим Джада. Я хочу, чтобы он взглянул на этот телевизор.

— К чертям Джада, — сказал я. — Я спешу.

Я вдруг понял, что не могу терять ни минуты. Я вдруг страшно испугался за этого ребенка с серьезным лицом, который сам, конечно, даже и не подозревал, что является ключом к некой тайне, достаточно важной, чтобы те, кто хотел сохранить ее, решились на поджог и убийство.

Эд не отставал от меня. Он буквально впихнул меня в свою машину. На дверце было написано: «Окружной шериф», — и я подумал о фургончике доктора с надписью: «Окружная служба здравоохранения». Это казалось мне плохим предзнаменованием, но я ничего не мог поделать.

Также я ничего не мог поделать и с тем, чтобы не останавливаться из-за Джада Спотформа. Эд пошел к нему, прихватив с собой ключи от машины, и вытащил его из постели. Я сидел, курил и разглядывал Танкхэннок, наблюдая, как вершина его разгорается золотом по мере того, как поднималось солнце. Наконец Джад, долговязый молодой парень в синем комбинезоне с вышитыми на карманах красными буквами «Ньюхейлская электромастерская», взгромоздился на заднее сиденье. Его низенькая жена смотрела на нас с порога, запахнув на груди розовый халатик.

Мы отправились вверх по дороге. Черное облако дыма все еще клубилось над больницей на Козьем Холме. Небо над Оленьим Рогом было чистым и ясным.

Салли и ее мальчика в доме Тэйтов к тому времени уже не было.

Миссис Тэйт рассказала нам об этом, пока мы сидели в гостиной на диване с выпирающими пружинами, а старая собака, рыча, поглядывала на нас через дверь. Сестры Салли, по крайней мере некоторые из них, подслушивали из кухни.

— Никогда в жизни ничему так не удивлялась, — сказала миссис Тэйт. — Па только вышел в сарай вместе с Гарри и Джей Пи — это мужья двух старших девочек. Мы с девчонками мыли посуду после завтрака, и я услышала, как подъехала эта машина. Я сразу смекнула, что это он. Выхожу это я на крыльцо…

— Что за машина? — спросил Эд.

— Тот же деревянный грузовик, на котором он прежде разъезжал, только имя закрашено. Такой грязно-голубой. «Вот уж не ожидала снова здесь видеть вашу физиономию», — говорю я, а он говорит…

Дальше следовал подробнейший отчет миссис Тэйт об их разговоре. Он сказал, что всегда собирался приехать за Салли и что если бы он знал о мальчике, он бы приехал гораздо раньше. Он уезжал, сказал он, по делам и только что приехал и услышал, что Салли привозила ребенка в больницу, и понял, что это его ребенок. Он пошел к дому, а Салли так и выскочила прямо в его объятия, и лицо у нее так и сияло. Затем они вместе вошли в дом, посмотреть на мальчика, и Билл Джонс приласкал его и назвал сынком, а мальчик смотрел на него сонными глазенками и без всякой привязанности.

— Поговорили они немного наедине, — сказала миссис Тэйт, — а потом Салли пришла и сказала, что он собирается увезти ее и жениться на ней, как полагается, и усыновить мальчика, и попросила помочь ей уложить вещи. Я помогла, и они уехали вместе, все трое. Салли понятия не имела, когда вернется.

Она покачала головой, приглаживая волосы узловатыми пальцами.

— Вот только не знаю, — сказала она. — Не знаю уж…

— Что? — спросил я. — Разве что-нибудь было неладно?

Я-то знал, что было, но мне хотелось услышать, что она скажет.

— Да ничего такого, к чему бы можно придраться, — сказала она. — И Салли такая уж была счастливая… Чуть не лопнула от счастья. А он-то уж так старался угодить, такой вежливый со мной и с па. Спрашивали мы, зачем он нам все наврал, а он сказал, что и не врал вовсе. Объяснил, что человек, у которого он работал, и впрямь хотел в Ньюхейле магазин открыть, и мастерскую тоже, но после заболел и открывать не стал. Сказал, что и в самом деле его зовут Билл Джонс, и документы показал, в которых это сказано. И он сказал, что название, откуда он родом, Салли не так поняла, потому что он, мол, его выговаривал на старинный испанский манер.

— А как же оно взаправду звучит? — спросил Эд.

Миссис Тэйт была озадачена.

— Теперь я припоминаю, что он об этом вовсе и не сказал.

— Ну, а где он собирается жить с Салли?

— Да не устроился он еще. Есть у него вроде виды на два-три разных места… Уж такая она была счастливая, — сказала миссис Тэйт, — и мне бы надо счастливой быть, ведь как я часто хотела, чтоб он вернулся и забрал свое худущее отродье и Салли тоже. Но нет. Не рада я совсем, не знаю уж почему.

— Естественная реакция, — сочувственно сказал Эд Беттс. — Вы скучаете по дочери, а может быть, и по мальчику тоже, больше, чем сознаете.

— Выдавала я и раньше дочерей замуж. Что-то в этом человеке есть. Что-то такое… — Миссис Тэйт долгое время колебалась, подыскивая нужное слово. — Странное, — сказала она наконец. — Неладное. Не могу вам сказать что. Как в мальчике, только сильнее. В мальчике есть и Салли. А этот… — Она всплеснула руками. — Ну, вроде как жду неприятностей.

— Я тоже, миссис Тэйт, — сказал Эд. — Но вы, конечно, дадите мне знать, если у вас долгое время не будет вестей от Салли. А теперь я бы хотел, чтобы этот молодой человек взглянул на ваш телевизор.

Джад, который во время разговора сидел чинно и не знал, чем заняться, вскочил и побежал к телевизору-Миссис Тэйт начала было протестовать, но Эд сказал твердо:

— Это может быть очень важно, миссис Тэйт. Джад хороший мастер, он ничего не испортит.

— Надеюсь, что нет, — сказала она, — уж так хорошо телевизор работает.

Джад включил его и с минуту смотрел.

— Да, хорошо, — сказал он. — Даже слишком хорошо для этого поселка.

Он снял заднюю крышку и заглянул внутрь. Минуту спустя он присвистнул.

— Что такое? — спросил Эд, подходя ближе.

— Вот так штука, черт побери, — сказал Джад. — Взгляните-ка на этот контакт. Схема-то собрана правильно, а вот здесь парочка таких сопротивлений, каких я никогда прежде не видел, — он начинал волноваться. — Надо бы все это разобрать, чтобы посмотреть, что он тут понаделал. Он повысил мощность и чувствительность. Не иначе волшебник этот парень.

Миссис Тэйт громко сказала:

— Нет уж, ничего не разбирайте, молодой человек, оставьте все как есть.

Я спросил:

— А что это за штука сбоку?

— Честно говоря, — ответил Джад, — она меня и останавливает. К ней присоединена проволочка, но она, кажется, ни с одним из узлов приемника не соединена. — Он выключил телевизор и начал осторожно копаться в нем. — Видите эту проволочку толщиной с волосок, которая идет вниз? Она включена в сеть, так что все время находится под напряжением, независимо от того, включен ли телевизор. Но я не понимаю, какое отношение она имеет к работе телевизора.

— Что ж, вытащи ее, — предложил Эд. — Мы возьмем ее в мастерскую и посмотрим, нельзя ли с ней что-нибудь сделать.

— Хорошо, — сказал Джад, не обращая внимания на протесты миссис Тэйт. Он протянул руку и дотронулся до загадочной проволочки, пытаясь установить, чем она крепится к стенке корпуса.

Резкий щелчок, яркая вспышка — и Джад с воем отпрянул назад. Он сунул в рот обожженные пальцы, и глаза его наполнились влагой. Миссис Тэйт вскрикнула:

— Ну вот, добились, что испортили мне телевизор!

В воздухе запахло паленым. Девушки выбежали из кухни, а собака заскреблась когтями в дверь. Одна из девушек спросила:

— Что случилось?

— Не знаю, — сказал Джад. — Эта распроклятая штуковина хлопнула, как бомба, когда я до нее дотронулся.

Кучка чего-то серого — золы или пыли, — вот все, что осталось от непонятного устройства. Даже проволочка сгорела.

— Похоже, — сказал я, — не хотел мистер Джонс, чтобы кто-нибудь другой рассматривал его технические усовершенствования.

Эд хмыкнул. Он выглядел озадаченным.

— Телевизор не испортился? — спросил он.

Он работал так же великолепно, как и раньше.

— Ну, — сказала миссис Тэйт, — слава Богу!

Мы снова сели в машину Эда и отправились — я уже вторично — вниз вдоль Танкхэннокского хребта.

Джад все еще держал пальцы во рту. Он размышлял вслух, взорвались бы те странные сопротивления в телеприемнике, если бы их потрогать. Эд ничего не говорил. Он только хмурился. Я спросил его, что он об этом думает.

— Пытаюсь понять, — ответил он. — Этот Билл Джонс… Что ему надо? Какой ему прок от этой штуки в телевизоре… Люди обычно хотят, чтоб им платили за такую работу.

Джад предположил, что этот человек просто чудак.

— …Один из тех психов, что показывают в кино… вечно они изобретают всякие штуки и устраивают неприятности. Но я, конечно, хотел бы знать, что он сделал с этим телевизором.

— Что ж, — сказал Эд, — прямо не знаю, как тут поступить. Он же вернулся за девушкой, да и законов никаких не нарушил.

— Разве? — спросил я, глядя в окно.

Мы подъезжали к тому месту, где погиб доктор. Сегодня не было никаких намеков на бурю. В природе царили мир и покой. И все же я испытывал неприятное чувство, что за мной наблюдают. Некто знающий каждый мой шаг следит сейчас за мной и решает, посылать в меня зеленую молнию или нет. Я вздрогнул. Мне захотелось перейти на заднее сиденье и спрятаться. Конечно, я ничего такого не сделал, а сидел на месте и делал видимость, что абсолютно спокоен.

Эд Беттс молчал и гнал машину так быстро, что я подумал: при таких темпах нам и зеленая молния-то скоро уже не понадобится. Он не замедлял хода, пока мы не приехали в долину. Думаю, он был бы рад избавиться от меня прямо там, но ему нужно было довезти меня до Козьего Холма, где осталась моя машина. Когда он меня высаживал, сказал сердито:

— Не собираюсь больше тебя выслушивать, пока ты не поспишь как следует часов двенадцать. Да и мне надо поспать. Пока.

Я отправился домой, но не лег. Не до того было. Я сообщил своему помощнику и правой руке Джо Стрекфусу, что газета сегодня полностью в его распоряжении. Я довел до безумия местный коммутатор, но к пяти часам вечера у меня были все сведения, которых я добивался.

Я всю ночь проработал с картой местности у себя на столе. К пяти утра карта покрылась множеством красных карандашных точек. Если соединить их прямыми, они образовывали зигзагообразной формы замкнутую линию, охватывающую Олений Рог.

Каждая точка изображала телевизионный приемник, который в течение последних трех лет был обслужен рыжеволосым бесплатно.

Я долго смотрел на карту, а потом вышел во двор и поглядел на Олений Рог. Мне показалось, что он очень высокий, выше, чем я его себе представлял. От подножия До вершины его покрывал густой зеленый лес. В зимнее время там охотились на медведей и оленей, и я знал, что на нижних склонах есть несколько охотничьих домиков, а говоря проще, лачуг. Летом ими не пользовались и кроме охотников никто не затруднял себя подъемом на эти почти отвесные склоны.

Сейчас там гнездились тучи. Казалось, Олений Рог нахлобучил их себе на голову, и они свисали, как капюшон. Меня охватила дрожь, и я вошел в дом, закрыв за собой дверь. Почистил револьвер, зарядил полную обойму. Сделал сандвич и допил последние глотки из вчерашней бутылки. Затем приготовил сапоги, грубые деревенские брюки, рубашку цвета хаки, завел будильник и — хотя было совершенно светло — лег спать.

Будильник разбудил меня в одиннадцать тридцать ночи. У меня опять было ощущение, что за мной наблюдают. Света я зажигать не стал. Мне вполне хватало того, что попадал через окно в дом от перемежающихся зеленовато-желтых вспышек в небе. На западе раздавались тихие раскаты грома. Я положил револьвер в кобуру под рубашкой, но не для того, чтобы спрятать его, а потому что он там меньше мешал. Одевшись, я спустился и вышел через черный ход, пробираясь к гаражу.

Было так тихо, как только может быть в маленьком городке ночью. Я мог слышать бегущий по камням поток, миллион сверчков, распевающих свои песни, и громкие резкие голоса лягушек.

Я остановился в густой тени около клумбы рододендронов, которыми так гордилась моя мать. Вдруг я услышал тихие шлепающие шаги и еще более тихое дыхание.

Две фигуры перешли ручей и направились к моему двору.

Вместе с новым раскатом грома в небе сверкнула новая вспышка, и я увидел их совсем рядом. Они стояли в траве и глядели на дом.

В одной из фигур я узнал ту самую девушку Вади. Она держала что-то в руках. Второй был массивный темноволосый мужчина с револьвером.

— Порядок, — сказал он. — Он спит. Приступайте к делу.

— Разве вы не дадите ему возможности выбраться?

По ее тону чувствовалось, что она заранее знала ответ.

— Разумеется, а потом можете позвать шерифа и объяснить, зачем вы сожгли дом. И больницу. Говорил я Арнеку, что вам нельзя доверять. — Он грубо толкнул ее. — Ну, валяйте.

Вади сделала от него пять осторожных шагов. Затем быстро бросила в разные стороны то, что держала в руках. Я услыхал, как два предмета упали, шелестя в траве, туда, где даже днем пришлось бы потратить несколько часов на их поиски. Девушка обернулась.

— А теперь, — спросила она резко и вызывающе, — что вы намерены делать?

Наступила минута зловещей тишины.

— Ладно, пошли отсюда, — сказал он.

Она двинулась к нему, и он подождал, пока она не оказалась совсем близко. Тогда он ударил ее. Она издала чуть слышный мычащий звук и упала. Он начал пинать ее, и тогда я выскочил и ударил его по уху рукояткой револьвера. Он упал.

Вади поднялась на четвереньки. Она уставилась на меня, слегка всхлипывая от злости и боли. Я взял у мужчины из рук револьвер и отбросил его далеко в сторону. Он плюхнулся куда-то в ручей. Тогда я наклонился над девушкой.

— Ну, — сказал я. — Вот вам мой платок.

Она взяла его и приложила ко рту.

— Так вы были все это время здесь, — сказала она. Голос ее звучал почти сердито.

— Так уж получилось. Я должен вас поблагодарить за свою жизнь. И за свой дом. Хотя о больнице вы так не беспокоились.

— Там никого не надо было убивать. Я убедилась. Здание всегда можно отстроить, другое дело — жизнь.

Она посмотрела на лежащего без сознания человека. Глаза ее загорелись кошачьим блеском при вспышке молнии.

— Его-то я могла бы убить, — сказала она. — С удовольствием.

— Кто он?

— Компаньон моего брата. — Она взглянула в направлении Оленьего Рога, и глаза ее погасли. Она опустила голову.

— Ваш брат послал вас меня убить?

— Он этого не говорил.

— Но вы догадались?

— Когда со мной пошел Марлин, я догадалась.

— Ваша специальность — поджоги?

— Поджоги? А-а, устройство пожаров… Нет, я химик. И я бы хотела… — Она с усилием оборвала свои слова.

Я спросил:

— Так эти штуки — подслушивающие устройства? Эти штучки, которые ваш брат вставлял в телевизоры, — сказал я. — Я так и подумал, когда увидел, как они расположены. Ряд подслушивающих постов вокруг единого центра, маленькие уши, которые должны были услышать любые сплетни, потому что если у местных жителей будут подозрения, они начнут об этом говорить и таким образом пошлют предупреждение. Он ведь слышал мои звонки сегодня днем, разве не так? Вот почему он вас и послал. И он слышал нас с доктором у Тэйтов.

Она вскочила и побежала от меня прочь. Как тогда на пожаре. Она быстро убегала, а я старался ее догнать. Она побежала через мелкий ручей, расплескивая воду, и забрызгала мне лицо и одежду. На другом берегу я поймал ее. На этот раз Вади сопротивлялась.

— Пустите меня, — сказала она, колотя меня руками. — Вы знаете, что я для вас сделала? Я направила острие ножа против себя самой. Пустите, дурак вы косолапый…

Я сжал ее сильнее. Ее мягкие локоны коснулись моей щеки.

— …пока я об этом не пожалела, — сказала она.

Не знаю почему, но я вдруг поцеловал ее.

Мне приходилось целовать девушек, которые хотели, чтобы их целовали, и девушек, которым я не очень-то нравился. Мне случалось целовать недотрог. Случалось, что я получал по физиономии. Но никогда ни одна девушка не уходила от меня так, как она. Она перестала сопротивляться. Она застыла в моих объятиях, и мои губы были на ее губах, и каким-то холодом веяло от них, каким-то полным неприятием того, что происходило. Я был потрясен и сбит с толку, но нельзя же злиться на то, что не затрагивает другого. Это было слишком непреодолимо. И я внезапно подумал о мальчике.

— Совсем другое племя, — сказал я. — Далекие миры. Это так?

— Да, — сказала она невозмутимо. — Далекие миры.

И я ощутил странный холод. Я стоял на берегу ручья теплой ночью, на том самом берегу, на котором я стоял прежде десятки тысяч раз, мальчиком и взрослым мужчиной, и видел странный блеск ее глаз, и мне было холодно. Мало того, мне было жутко. Я отодвинулся от нее, продолжая держать ее в объятиях, но уже с другим чувством.

— А ведь у вашего брата и Салли Тэйт, — сказал я, — было не так.

— Мой брат Арнек — неполноценный человек.

— Вади, — спросил я, — где Грилианну?

Девушка, вернее существо в виде девушки, посмотрела через мое плечо и сказала:

— Марлин убегает.

Я тоже посмотрел — так оно и было. Голова этого человека оказалась крепче, чем я думал. Он поднялся, и я увидел, как он, торопливо спотыкаясь, пробирался на Улицу вдоль моего дома.

— Что ж, — сказал я, — он уже ушел. Вы, наверное, приехали в машине?

Она кивнула.

— Отлично, — сказал я. — Ее не остановят, как мою. На ней мы и поедем.

— Куда это вы собрались? — спросила она, с трудом переводя дыхание.

— Туда же, куда собирался, когда вы мне помешали. На Олений Рог.

— Ну уж нет, — сказала она. — Вы не можете, вы не должны! — Она опять была человеческим существом, и она боялась. — Я же спасла вам жизнь, разве этого недостаточно? Вы погибнете, когда подниметесь на Олений Рог, и я тоже, если…

— А Салли и мальчик поднялись туда живыми? — спросил я ее, и она опустила голову и кивнула. — Тогда вы постараетесь, чтобы и мы не умерли.

— Не сегодня! — воскликнула она в панике. — Только не сегодня ночью!

— А что будет сегодня ночью? — Она не отвечала, и я встряхнул ее. — Что там такое происходит?

Она сказала с внезапной злостью:

— Хорошо, раз так — отправляйтесь. Поднимайтесь на Олений Рог и смотрите. А когда будете умирать, вспомните, что я пыталась вас остановить.

Больше она ничего не сказала. Не протестуя, она повела меня к машине, стоявшей на дороге. Это был крытый грузовик грязно-голубого цвета.

— Он собирается их убить, да? — спросил я. — Он же убил доктора. Вы допускаете, что он хочет убить меня. Что же может спасти Салли и ребенка?

— Вы меня мучаете, — сказала она. — Это какой-то мир пыток. Поезжайте. Поезжайте — и пусть все будет кончено.

Я повел грузовик. Как и телевизор, он работал лучше, чем ему было положено. Он летел со сверхъестественной скоростью по грязным дорогам к Оленьему Рогу, легкий, как облачко, бесшумный, как сон.

— Жаль, — сказал я, — у вашего брата гениальные задатки.

Она горько рассмеялась:

— Он не смог окончить второго курса технической школы. Вот почему он здесь.

Она посмотрела на Олений Рог так, будто ненавидела эту гору, а Олений Рог, невидимый за пеленой туч, ответил на ее взгляд зловещим раскатом грома.

Я остановился у последней бензоколонки на дороге, гудками разбудил владельца и велел ему позвонить шерифу Беттсу и рассказать, куда я поехал. Сам я не осмеливался сделать это из страха, что Вади убежит от меня. Владелец колонки очень возмущался, что его разбудили. Я надеялся, что из-за своего возмущения он не забудет позвонить.

— Вы довольно близко к Оленьему Рогу, — сказал я ему. — Шея, которую вы спасете, может оказаться вашей собственной.

Я оставил его размышлять над своей загадочной фразой, а сам помчался к темной горе в этой дьявольски странной машине, которая заставляла меня чувствовать себя персонажем одного из моих дурных снов; девушка сидела рядом со мной — странная девушка, которую лишь условно можно было назвать человеческим существом.

Дорога оборвалась. Мы начали взбираться в гору. Вади говорила мне, куда сворачивать. Вместо дороги теперь тянулась тропинка, но вскоре и она исчезла в густом лесу возле ветхого домика с гаражом сзади. Гараж только выглядел ветхим: фары осветили новые и крепкие доски внутри.

Я выключил мотор, погасил фары и потянулся к ручному тормозу. Вади, должно быть, сидела как на иголках в ожидании этой минуты. Я услышал, как она наклонилась и раздался щелчок, будто она вытащила что-то из-под щитка. Дверца на ее стороне распахнулась.

Я закричал, чтобы она остановилась, и выскочил из грузовика, чтобы поймать ее. Но она уже поджидала меня.

Как только я выбрался из кабины, вспыхнула молния, маленькая, зеленая, яркая. Я видел, как она приближается, и понял, что это сделала Вади при помощи предмета, который держала в руках. Затем молния ударила в меня, и это был конец.

Когда я пришел в себя, вокруг не было ни души, и на меня лился дождь так же, как тогда на доктора.

Некоторое время я с трудом полз к гаражу, и вскоре мне удалось до него добраться и подняться с ощущением тяжести и боли во всем теле. Руки и ноги были словно чужие. Я стоял в гараже, укрываясь от дождя, растирал онемевшие конечности и думал.

Весь мой энтузиазм испарился. Я больше не хотел на Олений Рог. Чернота его вершины пугала и наводила чувство жуткого одиночества, и одному Богу было известно, что творится там под покровом туч. Вспышки молнии — настоящей небесной молнии — ярко освещали деревья, с которых стекала вода.

Потом я подумал о Салли Тэйт и о маленьком рыжеволосом парнишке, и еще подумал, что Эд Беттс, возможно, уже где-нибудь наверху пробирается через лес в поисках меня. Я не знал, сколько времени был в беспамятстве.

Я проверил, на месте ли револьвер, и обнаружил, что он на месте. Я не пошел в гору прямым путем. Я сообразил, что у девушки было достаточно времени найти своего брата и предупредить его, и он мог ждать меня как раз на этой дороге. Я свернул на восток, вспомнив, что там есть ущелье, в котором можно укрыться. Прежде я бывал на Оленьем Роге, но только при дневном свете, когда лежал снег, и со мной были друзья, и самое опасное, на что можно было рассчитывать, это встреча с медведем.

Я карабкался по крутому склону горы, пробираясь между деревьями. Лил дождь. При вспышках молнии видно было каждую жилочку на листьях деревьев, зато после наваливалась такая темень, что казалось, будто солнце и звезды еще не изобрели. Я никак не мог отыскать ущелье. Я знал только, что еще поднимаюсь, — в этом-то не было никакого сомнения. Через некоторое время дождь ослабел.

Крутой склон резко оборвался, и я чуть не скатился кубарем в длинную неглубокую котловину, густо поросшую лесом. Сквозь деревья просвечивали огни.

Я пошел осторожнее. Из глубины слышались голоса и какой-то металлический скрежет.

Вскоре я подошел к поляне. Она была не более десяти футов в поперечнике. Почти рядом со мной стояли две палатки, так хитро спрятанные между деревьями, что нужно было практически подойти вплотную, чтобы их обнаружить.

Из одной палатки слышалось сонное всхлипывание ребенка. В центре поляны стояли Вади и ее брат. Они разглядывали металлическую мачту, составленную из отдельных частей, которая поднималась из вырытой в земле ямы. Вершина мачты тонула в облаках. На земле около ямы стоял фонарь.

Лица Вади и ее брата были раздраженными.

Вади, как мне показалось, была напугана. Она все смотрела на палатки. Через минуту из одной из них вышел Марлин. Он выглядел усталым, промок от дождя и был в отвратительном настроении.

Марлин подошел прямо к Вади, ругая ее за то, что она сделала. Арнек сказал по-английски:

— Я ее сюда не звал… я ее отправляю сегодня же домой.

— А что толку! Все равно нам придется теперь менять базу.

— Возможно, и нет, — сказал Арнек решительно. Он смотрел на уходящую в высоту мачту, мягко поскрипывающую в местах стыков.

— Вы дурак, — резко сказал Марлин холодным, презрительным тоном. — Зря вы затеяли эту историю, Арнек. Надо было вам связываться с этой девчонкой, да еще Ребенка сделать! И тех парней в фургоне не сумели убрать. Одного убили, а другого оставили живым. А потом она теряет единственный шанс, который у нас оставался. Вы что, не знаете, сколько денег мы на этом потеряем? А сколько времени уйдет на поиск нового места? Да и где вы еще найдете такое место, как это?

Голос Арнека был хоть и твердым, но уверенности в нем не хватало.

— Да перестаньте вы ругаться и вспоминать эти подробности. Нам нужен еще час времени, и гори тогда все огнем. Гор на планете много.

— Неужели? — презрительно спросил Марлин и посмотрел на Вади.

Арнек неуверенно взглянул на сестру и снова сосредоточил внимание на мачте. Лицо Вади было белее мела. Она дернулась было к палатке, но Арнек грубо оттолкнул ее и заговорил с ней на своем языке. Марлин снова ушел в палатку.

Я проскользнул позади палаток к той из них, куда только что вошел Марлин. Внутри что-то жужжало и выло. Приподняв брезент, я юркнул в палатку.

У меня не было времени осмотреться. Вся палатка была заставлена каким-то электронным оборудованием. Марлин сидел на табуретке перед большим щитом, на котором было расположено около дюжины мониторов, похожих на миниатюрные экраны слежения. У меня лишь хватило времени разглядеть на экранах окрестности Оленьего Рога и прилегающей местности. Марлин, очевидно, контролировал окрестности с помощью специальных камер, которые посылали изображение сюда. Передача сигнала, должно быть, велась узко направленным лучом, потому что изображение было на редкость четким. Теперь я знал, каким образом божье око наблюдало за мной и доктором на Танкхэнноке.