- Прикажите стрелять! - простонал Пичем. - Это подонки общества, накипь! Я дам вам списки; среди них многие имеют судимость! На плакатах у них написано: что сделали с их товарищами на "Оптимисте" и чего ради затеяли эту войну. Во что бы то ни стало прикажите стрелять! На их вопросы невозможно ответить; мы должны просто стрелять!
      Браун весь покрылся потом.
      Он записал адреса всех сборных пунктов и ушел.
      Охваченный тревогой, Пичем поспешил в Национальный депозитный банк.
      Сразу же вслед за ним в служебный кабинет Брауна ворвался Мэкхит. Старший инспектор совещался с другими инспекторами; за ним пошли. Тем временем банкир начал переговоры с О'Хара, который сидел в углу рядом с полицейским, прикрыв шляпой скованные руки. Он был вызван на допрос к Брауну; приход Пичема помешал им.
      О'Хара казался спокойным, почти веселым. Говорил он тоже веселым тоном.
      - Я намерен сознаться в твоих преступлениях, Мэк, - сказал он. - Я облегчу твою душу. Когда я выскажу все, что у тебя на душе, тебе будет легче.
      Мэкхит попросил полицейского выйти, - он был с ним знаком.
      - Ты ведешь себя неумно, О'Хара! У нас осталось всего несколько минут, чтобы спасти тебя от петли, а ты остришь. Я упросил моего друга Брауна отпустить Джайлза, чтобы тот не проболтался, кто нанял его убить Кокса. Ты понял?
      - Очень хорошо понял. Меня на всю жизнь упрячут в тюрьму.
      - Послушай, О, мы достанем тебе какие угодно оправдательные документы! Я ничего против тебя не имею. Напротив! Но ведь просто необходимо, чтобы кто-нибудь взял вину на себя. Меня нельзя трогать: без меня дело развалится. Мне тоже пришлось сидеть. Ради дела.
      - Ради дела на шесть лет в тюрьму? И речи быть не может! Я тоже хочу доставить себе удовольствие. Чтобы вы все полетели к чертям, я согласен болтаться в петле.
      - Не так уж мы полетим к чертям, как ты себе это представляешь. Меня ни в чем нельзя уличить - даже ты не можешь меня уличить. Если ты не сознаешься, пострадает только дело. И кроме того, тебе вовсе не придется отсиживать шесть лет. Максимум четыре! Ты должен сознаться в скупке десяти-двенадцати партий краденого товара, не больше. На все остальные партии мы тебе дадим оправдательные документы. Контора в Сити работала довольно прилично. Ты скажешь, что ты только в самые последние месяцы сбился с пути.
      - Пока ты сидел, да?
      - Да, пока я сидел. И ты это делал только по доброте душевной. Тебе было жалко лавочников. Они так умоляли дать им товары! Ты не мог выдержать. Ты сам из этой среды. На карту были поставлены человеческие жизни. Кроме того, твое честолюбие коммерсанта побуждало тебя поставлять дешевые товары. Д-лавки поставляют самые дешевые товары в Лондоне.
      - Ах, это я тоже должен сказать!
      - Не помешает. Будь рассудительным и взгляни на все это дело с коммерческой точки зрения. Ну, решай, а то мне пора!
      Вошел Браун.
      Переговоры возобновились. Они длились больше часа. О'Хара кричал, что Мэкхит погубил одну из лучших банд в Лондоне и во всем мире. Она развеяна по ветру. Он, О'Хара, сорвет с него маску.
      Потом он образумился. Разговор наконец принял деловой характер. О'Хара соглашался признаться только в двух-трех делах. Сошлись на пяти. Мэкхит обязался достать на все прочие товары оправдательные документы.
      Договорившись, они протянули друг другу руки.
      - Можешь думать что тебе угодно, О, - сказал Мэкхит, - но это победа разума. Ты не мог решить иначе. По-человечески меня этот исход крайне огорчает. Ты сегодня будешь спать лучше меня.
      Мэкхит еще на минуту остался наедине с Брауном. Он вручил ему маленький запечатанный конверт.
      - В погашение долга, - сказал он сердечно и добавил торжественным тоном: - Кроме того, я себе позволил, милый Фредди, по случаю сегодняшнего праздника презентовать тебе небольшой подарочек.
      Браун вскрыл конверт и, растроганный, обнял своего старого друга и соратника.
      - Я принимаю твой подарок, - сказал он, глядя на Мэкхита открытым, честным взором, - я беру его, потому что мы друзья. Настоящие друзья. Надеюсь, ты это знаешь, Мэк.
      Выйдя вместе с Гручем и Полли на улицу, Мэкхит констатировал, что туман стал еще гуще.
      ТУМАН
      В конференц-зале Национального депозитного банка собрались восемь человек.
      В одном углу стояли господа Пичем, Хоторн, Миллер и Крестон. В противоположном углу, под гипсовым бюстом принца-регента, стояли оба руководителя Коммерческого банка и Аарон со своим доверенным.
      Обе группы избегали смотреть друг на друга и беседовали вполголоса.
      Аарон рассказывал обоим Опперам о процессе.
      Когда они получили от Хоторна приглашение, Аарон меньше всех прочих удивился двойной игре Мэкхита. Когда же он узнал о том, что его компаньон Мэкхит одновременно является председателем враждебного ему ЦЗТ и давно уже работает рука об руку с его конкурентами, он показал себя во весь рост дельцом большого масштаба. Он считал, что всякие соображения морального и эмоционального порядка здесь неуместны, и предлагал сосредоточить все внимание на изменениях, происшедших в конъюнктуре. Что же касается представителей Коммерческого банка, то они не только не разделяли этой объективной точки зрения, но всячески подчеркивали свое несогласие с нею.
      Впрочем, Аарон тоже не скрывал, что его весьма интересует, как Мэкхит посмотрит им в глаза после всего, что он сделал.
      Вошли Мэкхит и Груч.
      Они остановились на пороге и поклонились. Все присутствующие ответили им поклоном.
      Маленький человек с будничным выражением лица отделился от одной из групп и подошел к вошедшим.
      - Позвольте спросить вас, господа, - сказал он, - кто из вас господин Мэкхит?
      Мэкхит поклонился еще раз.
      Перед Пичемом стоял коренастый сорокалетний крепыш с головой, похожей на редьку.
      Они сказали почти одновременно:
      - Здравствуйте! Очень рад познакомиться.
      После этого Пичем вернулся к группе, стоявшей у окна. Его зять Мэкхит и Груч остановились неподалеку от двери. Мэкхит предпочел не вступать в разговор с Аароном и господами Опперами, кидавшими на него ледяные взгляды.
      Так он стоял с несчастным видом рядом со своим доверенным Гручем. Оба были в черном, как и почти все прочие господа, и на обоих сквозь матовое стекло газовых светильников падал яркий свет.
      "Они ждут только одного - когда уже можно будет заключать договоры, - с отвращением подумал Мэкхит. - Меня, бывшего уличного грабителя, прямо-таки тошнит от этого торгашества. Я принужден сидеть и торговаться за проценты! Почему бы мне просто не взять нож и не всадить им в брюхо, если они не уступят мне того, что я от них требую? Что за недостойное занятие - сосать сигары и сочинять договоры! Изволь придумывать каверзные пункты и протаскивать разные оговорки! Не лучше ли напрямик: давай деньги, не то буду стрелять! Стоит ли подписывать договоры, когда тех же результатов можно достигнуть втыканием иголок под ногти? Как это недостойно вечно прятаться за судьями и судебными исполнителями! Это роняет человека в его собственных глазах. Правда, на простом, честном, натуральном уличном грабеже в наши дни далеко не уедешь. По сравнению с торговой практикой он примерно то же самое, что парусник по сравнению с пароходом. Да, но добрые старые времена были гуманней. Старое, честное крупное землевладение! Во что оно выродилось! Прежде крупный землевладелец просто бил арендатора по морде и сажал ею в долговую яму, теперь он идет в суд и со сводом законов в руках заставляет сына арендатора, заседающего там в качестве судьи, нацарапать ему бумажку, на основании которой он выкинет арендаторов на улицу. Прежде предприниматель попросту выбрасывал рабочих и служащих, когда им казалось недостаточным жалованье или ему - прибыль. Он, разумеется, и теперь выбрасывает их; он и теперь получает прибыль, и, пожалуй, даже больше, чем в былые дни, но какое он при этом терпит унижение! Он принужден совать руководителям профессиональных союзов сигары в их немытые руки и вколачивать им в мозги, что они должны говорить господам рабочим, чтобы те всемилостивейше разрешили ему получать прибыль. Собачья жизнь! Порядочному человеку в подобных условиях не приходится радоваться прибыли, как бы велика она ни была. Она приобретается слишком дорогой ценой - ценой унижения человеческого достоинства. То же самое относится и к правительству. Конечно, массы и теперь воспитываются в духе трудолюбия и самопожертвования, но при каких обстоятельствах! Правительство не стесняется просить их, чтобы они с избирательными списками в руках самолично выбирали себе ту самую полицию, которая потом будет зажимать им рот. Всеобщая размагниченность и тут дает себя знать. Пусть эти люди услышат от меня, бывшего простого уличного грабителя, что раньше, когда я еще имел право называться уличным грабителем, я никогда не пошел бы на такое унижение".
      Ждали Блумзбери из ЦЗТ.
      Он явился на полчаса позже, чем Мэкхит, и пожал ему обе руки.
      - Вы оправданы, - сказал он сердечно. - За уход без разрешения на вас наложен штраф.
      Вместе с ним пришла Фанни Крайслер. Она и Полли сидели в директорском кабинете. Из-за тестя Мэкхит не хотел, чтобы она присутствовала в конференц-зале.
      Собравшиеся разместились вокруг большого круглого стола, на котором стояли шесть стаканов, графин с водой и ящик с сигарами. Хоторн в качестве нотариуса и хозяина дома открыл заседание.
      Он приветствовал собравшихся и тотчас же предоставил слово Мэкхиту в следующих выражениях:
      - Господин Мэкхит, всем вам известный основатель д-лавок, желает, если я правильно понял его письмо, сделать вам несколько предложений.
      Аарон поднял мясистую руку:
      - Позвольте мне сначала выяснить одно обстоятельство. Это дело, как нам кажется, не терпит отлагательства. Иначе мы не сможем спокойно слушать объяснения господина Мэкхита. Я имею в виду слухи о правонарушениях, имевших место в Центральном закупочном товариществе.
      Мэкхит встал.
      - Я могу дать вам объяснения по этому поводу, - сказал он медленно. Слухи эти были вызваны арестом некоего господина О'Хара, снабжавшего мои лавки товарами. Арестован он был на основании заявления, сделанного мною. Я усомнился в происхождении некоторых товаров. Произведенное мною расследование подтвердило, что они действительно были добыты путем грабежа. О'Хара полностью сознался полиции в совершенных преступлениях. В настоящее время он привлекается к ответственности за скупку краденого.
      Аарон, как видно, не был особенно поражен. Он утвердительно и не без уважения кивнул.
      Мэкхит перешел к своим предложениям. Он старался говорить как можно короче.
      Розничная торговля переживает жестокий кризис. Конкуренты в пылу борьбы так увлеклись снижением цен, что в последнее время и думать не приходилось о какой бы то ни было прибыли. Основным принципом магазинов с едиными ценами является наилучшее обслуживание потребителя. Но, для того чтобы иметь возможность обслуживать его не день и не два, магазины должны быть здоровыми н приносить доход. Существовавшая до последнего времени система более или менее беспощадной конкуренции сильно отразилась на деятельности банковских учреждений. Он предлагает создать синдикат АКД-лавок, охватывающий весь комплекс лавок Аарона, Крестона и д-лавок, изучить нужды потребителя, организовать порайонную сеть лавок, выработать твердый план сбыта и этим путем добиться нормальных цен.
      Великий Аарон смущенно посмотрел на представителя Коммерческого банка и сказал, что прекращение конкуренции кажется и ему желательным.
      В зале стало тихо, и председатель Коммерческого банка откашлялся.
      - Я позволю себе спросить, - сказал он сухо, - имели ли уже место переговоры в указанном господином Мэкхитом направлении? Насколько мне известно, концерн д-лавок господина Мэкхита входил до настоящего момента в нашу группу. Тем самым он связан некоторыми совместно принятыми решениями.
      Отвечая ему, Мэкхит тщательно взвешивал каждое слово.
      В силу родственных связей, - он сделал жест рукой в сторону господина Пичема, сидевшего напротив; тот и глазом не моргнул, - он, мол, был поставлен в необходимость заняться делами Национального депозитного банка, сотрудничающего с лавками Крестона. Заботы о грядущих судьбах этого концерна возникли, так сказать, в лоне семьи. В связи с этим имели место некоторые личные предварительные собеседования информационного характера с господином Крестоном.
      - И каков был результат этих предварительных собеседований? - спросил Аарон, не глядя на своих банкиров.
      - Полное единомыслие, - ответил за Мэкхита Крестон. Аарон рассмеялся.
      - Был ли во время этих предварительных собеседований, - сухо продолжал председатель Коммерческого банка, - этих предварительных собеседований информационного характера в лоне семьи затронут вопрос о роли Центрального закупочного товарищества?
      При этом он поглядел на Блумзбери, который ничего не понимал и беспокойно ерзал в кресле.
      Мэкхит с величайшим спокойствием ответил за него.
      - Можете задать этот вопрос мне, - сказал он.
      - Я задаю его ЦЗТ, - возразил Жак Оппер.
      - Значит, мне, - спокойно подтвердил Мэкхит. - ЦЗТ, теперь уже можно говорить об этом открыто, с некоторых пор связано со мной тесными узами.
      - Родственными узами? - с ледяной иронией спросил младший Оппер.
      - Нет, дружескими, - любезно ответил Мэкхит. - Блумзбери - мой друг.
      - Очень интересно, - сказал Генри Оппер и посмотрел на Аарона.
      Воцарилось томительное молчание. Хоторн налил себе стакан воды и обратился к присутствующим с вежливой просьбой по возможности избегать резкостей.
      - Стало быть, Мэкхит, - резюмировал Аарон не без дружелюбия и даже с некоторой долей мрачного юмора, - вы председатель Ц-ЗТ и директор НДБ, если я вас правильно понял?
      Мэкхит торжественно кивнул.
      - Тогда все меняется, Оппер, - теперь уже для себя резюмировал Аарон. Если я в данный момент не обманываюсь, а я не вижу причин обманываться и впредь, ЦЗТ теперь начнет снабжать Крестона. Родственные и деловые связи, к которым присоединяются еще и дружеские, создают, чтобы не быть резким, весьма гармоничную атмосферу для работы противной стороны. В связи с этим возникает вопрос: должно ли и в дальнейшем существовать само понятие "противная сторона", Оппер? Этот вопрос мы можем решить завтра, но можем решить его и сегодня. И лучше теперь же, господа! Такое блюдо надо есть горячим. Как вы на это смотрите?
      - ЦЗТ, - вставил Мэкхит, - может стать чрезвычайно мощным предприятием, если ему не будут платить чрезмерно низкие цены, как это, к сожалению, неоднократно происходило в последнее время. Правда, давление, произведенное на лавки, не входящие в концерн, и выразившееся в снижении цен, дало в последнее время благоприятные результаты. Последовал ряд банкротств. С чисто человеческой точки зрения эти банкротства - весьма прискорбное явление, но в оздоровлении розничной торговли они сыграют немалую роль. В прогоревших лавках удалось приобрести значительные партии товаров по самым низким ценам. Больной умирает, а здоровый борется, господа!
      Аарон рассматривал свои ногти. Никто, по-видимому, не испытывал потребности высказаться. Мэкхит продолжал:
      - Мой дорогой Аарон, сообщение о том, что наша рекламная распродажа не может состояться, несомненно, произвело бы весьма невыгодное впечатление. Подумайте о том, что лондонский потребитель внимательно следит за нашей борьбой. Если бы представленные здесь фирмы объединились, то синдикату было бы, конечно, безразлично - состоится ли эта распродажа или же она будет отменена.
      - Ах так, - сказал Аарон. - Стало быть, вы при всех условиях решили объявить рекламную неделю, даже если мы не договоримся? А я думал, что склады ЦЗТ в данный момент пусты.
      - Совершенно верно, - с готовностью ответил Мэкхит. - Но я кое-что закупил... у Крестона. Мне эти товары обошлись несколько дороже, чем в ЦЗТ, но, во всяком случае, не так дорого, как на открытом рынке.
      - В объединении, о котором вы говорите, - заметил Аарон, - вы, поскольку вы одновременно входите в ЦЗТ будете пользоваться большим весом, Мэкхит.
      - Скажем лучше: буду нести большую ответственность, - возразил Мэкхит дружелюбным тоном.
      - А каково ваше мнение? - спросил Аарон представителей Коммерческого банка.
      Генри Оппер посмотрел на брата и резко ответил:
      - Сейчас я вам его изложу. Что касается меня, то я предпочитаю не вступать с господином Мэкхитом ни в один из трех перечисленных видов общения. Кроме того, я прошу вас немедленно покинуть вместе с нами это помещение.
      Он встал.
      Аарон посмотрел на него умоляющим взором.
      - Почему? - спросил он жалобно, не подымаясь с места. - Выслушайте его сначала!
      Генри Оппер в течение секунды глядел на него с холодным презрением. Потом он молча повернулся и, коротко кивнув головой, вышел из комнаты в сопровождении своего витающего в облаках поэзии брата.
      Аарон обвел внимательным взором всех присутствующих.
      - Вне всякого сомнения, мои друзья лишены чувства юмора. Я остался потому, что хочу доказать вам, что оно у меня есть. Не так плохо знать наперед, что у твоего партнера есть чувство юмора. Я не могу уйти, когда мое дело грозит вылететь в трубу, - добавил он сварливо.
      Так как никто ничего не ответил, он продолжал:
      - Возникает вопрос, который при известных условиях может приобрести остроту: можем ли мы обойтись без финансовой поддержки Коммерческого банка?
      Впервые Пичем принял участие в дискуссии.
      - Я думаю, - сказал он сухо, - что мой зять без нее обойдется. Возглавляемая мною Компания по эксплуатации транспортных судов, к счастью, не потерпела финансового урона в связи с всем вам известным ужасным кораблекрушением. Таким образом, человеческие потери по крайней мере не сопровождались потерями материальными. Могу сообщить вам конфиденциально, что мы даже рассчитываем на дальнейшее сотрудничество с правительством. Вследствие этого я - правда, временно, пока я не приступил к реализации моих собственных широко задуманных планов - имею возможность предложить мою поддержку молодому, расцветающему предприятию, каким является синдикат АКД-лавок.
      Аарон поклонился, не вставая. Потом он почти мечтательно посмотрел на Мэкхита и кротко сказал:
      - Кажется, я вас понял, Мэкхит. Меня и Коммерческий банк вы при помощи фантастически дешевых товаров ЦЗТ вовлекли в ожесточенную борьбу с Крестоном, которого вы в результате уложили на обе лопатки. Когда он оказался припертым к стене и стал расшвыривать деньги Национального депозитного для того, чтобы иметь возможность снизить цены на свои товары до уровня наших, вы заставили Национальный закрыть ему кредит. А нас, в том числе и ваши собственные лавки, вы в самый разгар борьбы оставили без товаров, поступающих из ЦЗТ. Теперь вы разлучаете меня с Коммерческим, как разлучили Крестона с Национальным. Это великолепно! Мы как-нибудь подробно обсудим все это за бутылочкой сорок восьмого года... Как вы считаете? А теперь конец делам. Как я вижу, большинство из нас торопится на панихиду по утонувшим героям. В таком случае нам пора. Все равно мы сегодня не успеем договориться о всех мелочах.
      Все присутствующие согласились с ним. Синдикат АКД-лавок, руководимой господином Мэкхитом, был основан.
      Полли и Фанни, ожидавшие Мэкхита в директорском кабинете, оживленно беседовали.
      Фанни рассказала про комический эпизод, происшедший в суде.
      После оправдательного приговора, рассказывала она смеясь, в поисках банкира Мэкхита приняли участие несколько владельцев д-лавок вместе с женами. Фанни присоединилась к ним и слышала их разговоры. Все они во что бы то ни стало хотели пожать ему руку и ругательски ругали Уолли, натравившего их на Мэкхита.
      - Этот Уолли, конечно, преследовал какие-то грязные цели, - говорили они с возмущением.
      Фанни объяснила Полли, что алиби, встреченное ими с таким удовлетворением оттого, что оно полностью обеляло Мэкхита, имело в виду то самое заседание ЦЗТ, на котором было принято решение прекратить снабжение лавок, то есть окончательно разорить их владельцев.
      Полли от души расхохоталась, и они заговорили об осенних модах. К тому времени, когда кончилось заседание, они уже успели пригласить друг друга в гости. Полли немного нервничала - ведь сегодня ее отец впервые видел Мэка.
      Она увидела мужа и отца выходящими вместе из конференц-зала. Они молча шли рядом. Оба были погружены в размышления.
      В четырех каретах поехали в церковь. В одной из них сидела Полли с мужем. Она держала его руку в своей. Наконец-то. Итак, их любовь все-таки преодолела все преграды.
      Пока в НДБ шло заседание, туман сгустился еще больше. Кареты двигались очень медленно. На перекрестке кучера спорили, куда держать путь.
      Во второй карете сидели Пичем, Фанни и Блумзбери. Последний восторженно говорил о гениальности своего друга Мэкхита.
      - Он исключительно трудоспособный человек, - сказал он почтительно. - В сущности говоря, он работает круглые сутки. О себе он вообще не думает, он думает только о делах. Он почти не отдыхает, разве только в обеденный перерыв перекусит что-нибудь. Собственно говоря, единственный его отдых это тюрьма.
      Потом Фанни заговорила с господином Пичемом об арендной плате в Хемпстеде.
      Они поспорили, и Фанни Крайслер, посмеиваясь и искоса поглядывая на Пичема, сказала, что она всегда говорит правду, - ему это известно.
      Пичем сделал над собой усилие и улыбнулся.
      Лицо его посерело, и он казался очень старым. Он боялся. Вглядываясь в туман, он представлял себе смутные толпы людей с ужасающими плакатами, на которых были начертаны им же самим сочиненные угрозы.
      "Хорошо еще, что сегодня туман, - думал он, откинувшись на спинку сиденья. - Но он может в любую минуту рассеяться. Что тогда? Конечно, угрозы - это мой хлеб. Но на этот раз я хватил через край. Мне это может стоить головы. Одна надежда на полицию, но проявит ли она достаточную распорядительность? Она ведь тоже плутает в тумане. Все, кто со мной едет, полны оптимизма. Они не знают, что над ними нависло, они не знают, какие плакаты движутся им навстречу. Ах!.."
      Груч ехал в одной карете с Крестоном, Аароном и доверенным последнего.
      Мэкхит произвел на Аарона сильное впечатление. Он признался, что достаточно ему было услышать в суде, что за спиной Центрального закупочного товарищества стоит Мэкхит, как он твердо решил предоставить ему руководящий пост в синдикате.
      Кучера были, как видно, не очень уверены в том, что они едут куда надо. Они часто останавливались и громко переговаривались, не слезая с козел. Внезапно они все разом повернули и поехали в обратном направлении. Потом они опять принялись окликать прохожих, но те сами не знали, где находятся.
      Постовой полисмен дал им указания, и они стегнули лошадей с таким видом, словно теперь уже знали, куда ехать. Мэкхит несколько раз крикнул в окно:
      - Церковь Святой Троицы!
      Наконец Груч и Аарон вылезли из кареты, дошли до тротуара и убедились, что перед ними пустырь, по крайней мере по одну сторону улицы.
      Кучера стали совещаться. Они перечисляли все районы, где по одну сторону улицы тянутся пустыри. Не столковавшись, они поехали дальше. Хоторн недовольно сказал Миллеру (Полтора Столетия ехали в последней карете):
      - Вообще непонятно, на каком мы свете!
      После получасовых блужданий Мэкхит потерял терпение и резко сказал Полли:
      - На ближайшем углу мы вылезем и зайдем в первый попавшийся дом. Дальше так плутать не имеет смысла!
      Он действительно вышел из кареты, и остальные последовали его примеру.
      Дом, к которому они подошли, был обнесен высокой оградой и казался довольно большим, хотя из-за тумана трудно было более точно установить его размеры. Ограда тянулась на большом расстоянии; они долго не могли найти ворот.
      Когда путники наконец нашли их, оказалось, что они попали в тюрьму Олд Бейли.
      Смеясь, они вернулись на мостовую и, перешучиваясь, разместились по каретам. Теперь всем стало ясно, что они окончательно заблудились.
      Совершенно случайно наехали еще на одного полисмена; узнав, что господа имеют пригласительные билеты на панихиду в церкви Святой Троицы, он проводил кареты до угла, откуда можно было ехать напрямик.
      Они опоздали больше чем на час.
      На площади перед церковью, кроме нескольких нищих-инвалидов, почти никого не было.
      Пичем высунулся из кареты и недоверчиво осмотрел паперть. Два-три десятка его людей стояли там, жалкие, промокшие.
      Он отвел одного из них в сторону и узнал, что, хотя Бири слишком поздно прибежал на сборный пункт, демонстрация все равно не состоялась. Рано утром вспыхнуло настоящее восстание. Нищие побросали плакаты и заявили, что в такой оживленный день они желают работать, а не ходить с плакатами.
      - Своя рубашка ближе к телу, - говорили они, - не надо привлекать внимание полиции. Сегодня население готово уделить кое-какую мелочишку бедным солдатам, чтобы у них не пропало желание жертвовать своими конечностями для величия и процветания Англии. А от нас требуют, чтобы мы обвиняли абсолютно чужих нам людей, заседающих в правительстве, в том, что они нас преследуют. Пора подумать и о деле! Завтра солдат, просящих подаяния, опять будут отправлять в полицейский участок, а сегодня их чествуют. Не каждый день бывают кораблекрушения. Против лихоимства мы успеем протестовать и в дни затишья.
      Так или примерно так рассуждали они, разбегаясь.
      Они распределили между собой все позиции на прилегающих улицах. Но туман сильно препятствовал их работе. То и дело по ошибке они обращались не к родственникам погибших, дававшим довольно щедро, а к многочисленным представителям правительства.
      Облегченно вздохнув, Пичем вошел в церковь.
      Церковь была наполовину пуста. Высокие колонны были обвиты крепом. Перед амвоном лежали большие венки.
      Панихида еще не начиналась.
      Рота солдат тоже еще не прибыла. Она ощупью пробиралась по Челси и уперлась в Темзу. Солдаты чуть не поп_а_дали в воду. Ругаясь, они пошли обратно. Они были назначены нести почетный караул и охранять утонувших товарищей от неистовства черни, а не от неистовства водных стихий.
      Наконец они добрались до церкви; оказалось, что еще не прибыло духовенство. В тумане оно сбилось с пути и попало на городские бойни. Епископ, у которого в кармане лежала проповедь, посвященная памяти погибших героев, заблудился в поисках швейцара и в полном отчаянии бегал по узким проходам, по которым обычно гнали на убой скот. Сторожа нашли его в овечьем загоне.
      По прибытии духовенства началась панихида по жертвам катастрофы, после чего должно было состояться чествование героев войны.
      Власти уже съехались. Мэкхит увидел Брауна; тот сидел рядом с важным чиновником, портрет которого Мэкхиту часто попадался в журналах. Он радовался, что Браун кажется публике таким недоступным, и гордился им.
      Господин, сидевший рядом с Брауном, был Хейл. Пичем сразу же узнал его. Карета Брауна столкнулась в тумане с каретой Хейла. Они решили, что вдвоем легче будет ориентироваться, и приехали в церковь вместе.
      Скамьи для публики были все еще наполовину пусты. На родственников погибших не приходилось особенно рассчитывать, а сотни людей, чьи близкие находились на фронте, не успели заблаговременно добраться до церкви.
      Они блуждали - по большей части жены и матери - по улицам столицы и спрашивали на каждом углу, а иногда и в домах и лавках, где происходят панихида и чествование героев.
      После музыкальной увертюры, создавшей соответственное настроение, выступил епископ, все еще дрожавший после приключения на бойне. Проповедь свою он начал с Христовой притчи о десяти фунтах.
      Сперва он прочел эту притчу из Евангелия от Луки, начинающуюся словами: "Некоторый человек высокого рода отправлялся в дальнюю страну, чтобы получить себе царство и возвратиться".
      Человек этот дал каждому из своих рабов по мине, то есть по фунту серебра, и сказал им, чтобы они пустили их в оборот, пока он не возвратится. Когда он возвратился, первый раб сказал ему, что его мина принесла десять мин. Человек высокого рода дал ему в управление десять городов. Второму рабу мина принесла пять мин, и он получил в управление пять городов. А третьему мина не принесла ничего. Тогда человек высокого рода отнял у него мину и отдал ее имеющему десять мин. "Всякому имеющему дано будет, - сказал он, - а у неимеющего отнимется и то, что имеет".
      Так гласила притча, и епископ построил на ней свою проповедь.
      - Друзья мои, - начал он, - ужасная гибель транспортного судна "Оптимист" в Ла-Манше подняла в нашей стране волну патриотизма. Катастрофа, потрясшая нашу страну, как бы открыла ей глаза на ее высокую миссию, о которой она уже начала забывать, пока в прошлый четверг читатели утренних газет не нашли за завтраком около своего прибора ужасную весть о несчастье, поразившем Англию.
      Что я понимаю под словами: "открыла глаза"? Друзья мои, все события жизни - а ведь жизнь складывается из событий - можно рассматривать с_н_а_р_у_ж_и и и_з_н_у_т_р_и. У всякого происшествия - в том числе и у нашей катастрофы - есть видимый смысл и смысл скрытый. И есть люди, которые видят то, что впереди, но не видят того, что позади. Но скрытый-то смысл и есть самое главное. Только тот, кто видит его, видит жизнь.
      И вот, возлюбленные друзья мои, я вас спрашиваю: в чем заключается с_к_р_ы_т_ы_й с_м_ы_с_л катастрофы, постигшей нас?
      Епископ откинулся назад; он стоял, возвышаясь над толпой. Смелым, открытым взором он обвел всю церковь у своих ног: представителей власти, офицеров морского ведомства во главе с Хейлом, дельцов и родственников фронтовых солдат.
      - Друзья мои, - продолжал он, закончив осмотр, - господин, о котором говорится в нашей притче, - строгий хозяин. Он требует возврата ссуженных денег с процентами и процентами на проценты. В этих делах он шутить не любит. Раба, что возвращает ему только фунт серебра, он выбрасывает во тьму внешнюю, где плач и скрежет зубовный.