Горничная. Ну если ты так со мной, Тео, то я хочу только знать, могу ли я получить свои двадцать марок, вот и все.
      Штурмовик. Я скажу тебе только одно: я не в таком настроении, когда можно что-нибудь у меня вытянуть.
      Горничная. Что значит - вытянуть? Мои это деньги или твои?
      Штурмовик. Как ты странно вдруг заговорила о наших общих сбережениях! Для того мы, что ли, убрали евреев, чтобы из нас теперь сосали кровь собственные наши соплеменники!
      Горничная. Как ты можешь говорить такие вещи по поводу двадцати марок!
      Штурмовик. У меня и так немало расходов. За одни только сапоги двадцать семь марок заплачено.
      Горничная. Как? Вам же их выдали бесплатно?
      Штурмовик. Да, так мы думали. И я поэтому выбрал самые первосортные. А потом поставили нам всем в счет, и мы сели в лужу.
      Горничная. Двадцать семь марок за одни только сапоги? А какие же другие расходы?
      Штурмовик. Другие расходы?
      Горничная. Ты же сказал, что у тебя много расходов.
      Штурмовик. Так сразу не вспомнишь. Да и вообще нечего мне учинять допрос. Можешь не беспокоиться, я тебя не обману. И насчет двадцати марок я тоже как-нибудь соображу.
      Горничная (плача). Тео, это же просто невозможно, как ты мог сказать мне, что с деньгами все в порядке, и вдруг оказывается, что нет. Я просто не знаю, что теперь и думать. Хоть двадцать-то марок осталось у нас на счету из всех наших денег?
      Штурмовик (хлопает ее по плечу). Кто же говорит, что у нас ничего не осталось на счету? Ерунда. Ты можешь на меня положиться. То, что ты мне доверила, то будет в полной сохранности, как в несгораемом шкафу. Ну, веришь ты своему Тео?
      Она плачет, не отвечая.
      У тебя просто нервы не в порядке, ты переутомилась. Ну, я отправился на учение. Значит, в пятницу я за тобой зайду. Хайль Гитлер! (Уходит.)
      Горничная старается унять свои слезы и ходит в отчаянии взад и вперед по
      кухне. Возвращается кухарка с корзиной белья.
      Кухарка. Что тут между вами вышло? Поссорились? Тео молодец. Побольше бы нам таких. Ничего серьезного, конечно?
      Горничная (все еще плача). Минна, не можете ли вы поехать к вашему брату и сказать, что ему нужно остерегаться?
      Кухарка. Чего?
      Горничная. Ну так... вообще...
      Кухарка. Из-за сегодняшнего? Неужели вы думаете?.. Но разве Тео способен на такое?
      Горничная. Я и сама теперь не знаю, что мне думать, Минна. Он так изменился. Они его совсем испортили. Нехорошая у него компания. Четыре года мы с ним были вместе, и теперь мне вдруг стало казаться, точно... Я попрошу вас, посмотрите у меня на спине, там нет креста?
      4
      БОЛОТНЫЕ СОЛДАТЫ
      А эти - под стражею, в сборе,
      Шагают, о Марксе и Бебеле споря,
      Друг друга берут в оборот,
      Пока эсэсовец сонный
      В лагерный карцер бетонный
      Всех вместе не запрет.
      Концентрационный лагерь Эстервеген, 1934 год. Несколько заключенных
      мешают цемент.
      Брюль (тихо, Дивенбаху). Подальше держись от Ломана, ненадежный малый.
      Дивенбах (громко). Слушай, Ломан, Брюль говорит, что ты ненадежный, чтобы я держался подальше от тебя.
      Брюль. Скотина.
      Ломан. Не тебе бы говорить, Иуда. Из-за кого Карла посадили в карцер?
      Брюль. Скажешь, из-за меня? Я, что ли, получил сигареты неизвестно от кого?
      Ломан. Когда это я получил сигареты?
      Член библейского общества. Берегись!
      Часовой-эсэсовец проходит вверху по насыпи.
      Эсэсовец. Кто тут язык распускает? А?
      Все молчат.
      В следующий раз всех отправлю в карцер, поняли? Петь немедленно!
      Заключенные поют первую строфу "Песни болотных солдат".
      Эсэсовец проходит дальше.
      Заключенные (поют).
      Нас не тешат птичьи свисты,
      Здесь лишь топь да мокрый луг,
      Да молчащий лес безлистый,
      Как забор, торчит вокруг.
      Солдат болотных рота,
      С лопатами в болота
      Идем.
      Член библейского общества. И почему вы вечно спорите?
      Дивенбах. Не твоего это ума дело, святоша. Вчера в рейхстаге его партия (указывает на Брюля) голосовала за одобрение гитлеровской внешней политики. А он вот (указывая на Ломана) считает, что гитлеровская внешняя политика ведет к войне.
      Брюль. При нас войны не будет.
      Ломан. Положим, при вас уже раз была война.
      Брюль. И вообще Германия слишком слаба в военном отношении.
      Ломан. Ну один-то уж крейсер вы принесли Гитлеру в приданое.
      Член библейского общества (Дивенбаху). А ты кто был? Социал-демократ или коммунист?
      Дивенбах. Я держался вне партий. Ломан. Зато теперь ты премило сидишь внутри - внутри концлагеря.
      Член библейского общества. Берегись!
      Эсэсовец появляется снова и смотрит на заключенных, Брюль медленно запевает
      третью строфу "Песни болотных солдат". Эсэсовец идет дальше.
      Брюль (поет).
      Мы застряли безвозвратно.
      За побег ты жизнь отдашь.
      Обведен четырехкратно
      Частоколом лагерь наш.
      Солдат болотных рота,
      С лопатами в болота
      Идем.
      Ломан (бросает лопату). Как подумаю, что сижу здесь из-за вас, из-за того, что вы раскололи единый фронт, так бы и размозжил тебе башку.
      Брюль. Ну да, это на вас похоже: "Поклонись мне, как дружку, а не то снесу башку". Как же, единый фронт! Вы рады бы переманить у нас людей.
      Ломан. А вам больше нравится, чтобы их переманил Гитлер! Предатели народа!
      Брюль (в бешенстве хватает лопату и замахивается на Ломана, тот тоже держит лопату наготове). Я тебе покажу!
      Член библейского общества. Берегись! (Поспешно запевает последнюю строфу "Песни болотных солдат".)
      Эсэсовец показывается снова.
      Все заключенные (подхватывают песню, усердно мешая цемент).
      Не томись тоской бесплодной.
      Ведь не вечен снег зимы.
      Будет родина свободной,
      Будем с ней свободны мы!
      Болотные солдаты,
      В болото мы лопаты
      Швырнем!
      Эсэсовец. Кто крикнул "Предатели народа"?
      Все молчат.
      Мало вас учили. (Ломану.) Отвечай, кто?
      Ломан смотрит на Брюля и молчит.
      (Дивенбаху.) Кто?
      Дивенбах молчит.
      (Члену библейского общества.) Кто?
      Член библейского общества молчит.
      (Брюлю.) Кто?
      Брюль молчит.
      Даю вам пять секунд, а потом всех отправлю в карцер и сгною там. (Выжидает пять секунд.)
      Все стоят молча, глядя в пространство.
      Марш в карцер!
      5
      СЛУЖЕНИЕ НАРОДУ
      Вот лагерные вахтеры,
      Убийцы и живодеры,
      Служат народу вполне.
      Чтоб весел был и не плакал,
      Секут и сажают на кол
      По самой дешевой цене.
      Концентрационный лагерь Ораниенбург, 1934 год. Тесный дворик между бараками. На сцене темно, но слышно, как кого-то порют. Когда вспыхивает свет, виден эсэсовец, который порет заключенного. Эсэсовский группенфюрер стоит в глубине двора и курит, повернувшись к избиваемому спиной. Затем он уходит.
      Эсэсовец (устав, садится на бочку). Продолжать работу.
      Заключенный встает с земли и, пошатываясь, начинает чистить отхожее место.
      Ну что тебе стоит, свинья, сказать "нет", когда тебя опрашивают: ты коммунист? Ведь тебя забьют до смерти, меня лишат увольнительной, а я устал как собака. И почему они не поручат порку Клапроту? Для него это одно удовольствие. Когда этот сукин кот опять выйдет (прислушивается), возьмешь кнут и будешь лупить по земле. Понял?
      Заключенный. Так точно, господин шарфюрер.
      Эсэсовец. Но только потому, что я себе все руки отмотал с вами, собаками, понял?
      Заключенный. Так точно, господин шарфюрер.
      Эсэсовец. Внимание!
      Снаружи доносятся шаги, и эсэсовец показывает на кнут. Заключенный поднимает его и хлещет им по земле. Так как звук ударов ненастоящий, то эсэсовец ленивым движением указывает на корзину, и заключенный начинает хлестать по корзине. Шаги приостанавливаются. Эсэсовец торопливо и нервно вскакивает,
      вырывает у заключенного кнут и бьет его.
      Заключенный (шепотом). Только не по животу.
      Эсэсовец бьет его по заду. Во двор заглядывает группенфюрер.
      Группенфюрер. Бей по животу.
      Эсэсовец бьет заключенного по животу.
      6
      ПРАВОСУДИЕ
      Вот судьи, вот прокуроры.
      Ими командуют воры:
      Законно лишь то, что Германии впрок.
      И судьи толкуют и ладят,
      Пока весь народ не засадят
      За проволоку, под замок.
      Аугсбург, 1934 год. Совещательная комната в суде. За окном мутное январское утро. Круглый газовый рожок еще горит. Судья надевает свою мантию. В дверь
      стучат.
      Судья. Войдите.
      Входит следователь уголовного розыска.
      Следователь. Доброе утро.
      Судья. Доброе утро, господин Таллингер. Я вызвал вас по делу Геберле, Шюнта, Гауницера. Откровенно говоря, мне в этом деле не все ясно.
      Следователь. ?
      Судья. Из материалов следствия видно, что означенный случай произошел в ювелирном магазине Арндта, то есть в магазине, принадлежащем еврею?
      Следователь. ?
      Судья. А Геберле, Шюнт, Гауницер и по сей день состоят в отряде штурмовиков номер семь?
      Следователь утвердительно кивает головой.
      Значит, отряд не счел нужным наложить на них взыскание?
      Следователь отрицательно качает головой.
      Надо полагать, что после этого происшествия, взволновавшего весь квартал, отряд, со своей стороны, расследовал дело?
      Следователь пожимает плечами.
      Я был бы вам очень благодарен, Таллингер, если бы вы мне до судебного разбирательства несколько... осветили дело.
      Следователь (без всякого выражения). Второго декабря прошлого года в восемь часов пятнадцать минут утра в ювелирный магазин Арндта по Шлеттовштрассе ворвались штурмовики Геберле, Шюнт и Гауницер и после короткой перебранки нанесли пятидесятичетырехлетнему Арндту рану в затылок. При этом магазину был причинен материальный ущерб, выразившийся в сумме одиннадцать тысяч двести тридцать четыре марки. Расследование, произведенное уголовным розыском седьмого декабря прошлого года, показало...
      Судья. Дорогой Таллингер, все это есть в деле. (С досадой показывает на обвинительный акт, занимающий одну страницу.) Такого тощего и невнятного заключения мне еще ни разу не приходилось видеть, а уж за последние месяцы я достаточно нагляделся! Но то, что вы говорите, здесь все же написано. Я надеялся, что вы раскажете мне кое-что о подоплеке этого дела.
      Следователь. Пожалуйста, господин судья.
      Судья. Ну?
      Следователь. Никакой подоплеки нет, господин судья.
      Судья. Неужели, Таллингер, вы считаете, что дело ясное?
      Следователь (ухмыляясь). Нет, этого я не считаю.
      Судья. По-видимому, во время драки исчезли ювелирные изделия. Их отобрали?
      Следователь. Как будто нет.
      Судья. ?
      Следователь. Господин судья, у меня жена, дети.
      Судья. И у меня, Таллингер.
      Следователь. Вот то-то. (Пауза.) Видите ли, Арндт ведь еврей.
      Судья. Это я понял уже по фамилии.
      Следователь. Вот то-то. Одно время соседи поговаривали, что в его семье имел место случай осквернения расы.
      Судья (начиная прозревать). Ага! А кто был в этом замешан?
      Следователь. Дочь Арндта. Ей девятнадцать лет и, говорят, хорошенькая.
      Судья. Официальное расследование было?
      Следователь (уклончиво). Нет. Слухи вскоре прекратились.
      Судья. Кто же их распространял?
      Следователь. Домовладелец. Некий фон Миль.
      Судья. Он, вероятно, не хотел иметь в своем доме еврейский магазин?
      Следователь. Мы тоже так думали. Но он, видимо, взял назад жалобу.
      Судья. Тем не менее этим до некоторой степени объясняется озлобление против Арндта в данном квартале. И молодые люди действовали, так сказать, в состоянии национального аффекта...
      Следователь (решительно). Не думаю, господин судья.
      Судья. Чего вы не думаете?
      Следователь. Что Геберле, Шюнт и Гауницер будут особенно натирать на осквернение расы.
      Судья. Почему?
      Следователь. Имя замешанного в этом деле арийца нигде официально не значится. Мало ли кто это может быть. Он может оказаться всюду, где арийцы в большом числе. А где арийцы в особенно большом числе? Словом, отряд номер семь не желает, чтобы на суде касались этого пункта.
      Судья (сердито). Зачем же вы мне об этом сообщаете?
      Следователь. Вы сказали, что у вас жена и дети. Для того и сообщил, чтобы вы не касались этого пункта. Вдруг кто-нибудь из соседей-свидетелей заговорит об этом.
      Судья. Понимаю. А вообще-то я мало что понимаю в этом деле.
      Следователь. Между нами; чем меньше вы будете понимать, тем лучше.
      Судья. Вам легко говорить. А я должен вынести приговор.
      Следователь (неопределенно). Да-а.
      Судья. Остается одно: провокация со стороны Арндта. Иначе этого случая не объяснишь.
      Следователь. Совершенно с вами согласен, господин судья.
      Судья. В чем выразилась провокация?
      Следователь. По их показаниям, они были спровоцированы самим Арндтом и неким безработным, которого Арндт нанял сгребать снег. Они будто бы отправились вылить по кружке пива, и, когда они проходили мимо магазина, безработный Вагнер и сам Арндт, стоявший в дверях, стали осыпать их непристойной бранью.
      Судья. Свидетелей, вероятно, у них нет?
      Следователь. Есть. Домовладелец, тот самый фон Миль, показал, что он видел в окно, как Вагнер спровоцировал штурмовиков. А компаньон Арндта, некий Штау, в тот же день пришел в помещение отряда и сказал Геберле, Шюнту и Гауницеру, что Арндт всегда, и в частности в разговоре с ним, презрительно отзывался о штурмовиках.
      Судья. Ах вот как? У Арндта есть компаньон? Ариец?
      Следователь. Ну конечно. Кто же берет еврея для вывески?
      Судья. Так не станет же его компаньон показывать против него?
      Следователь (с хитрой улыбкой). А может быть, и станет.
      Судья (раздраженно). Как же так? Ведь если на суде будет доказано, что Арндт спровоцировал Геберле, Шюнта и Гауницера, фирма не сможет требовать возмещения убытков.
      Следователь. А почему вы думаете, что этот Штау заинтересован в возмещении убытков?
      Судья. Не понимаю. Он же компаньон Арндта.
      Следователь. Вот то-то.
      Судья. ?
      Следователь. Мы установили, то есть узнали стороной - это неофициальные сведения, - что этот Штау свой человек в отряде номер семь. Он сам бывший штурмовик, а возможно, и сейчас состоит в каком-нибудь отряде. Поэтому Арндт, вероятно, и взял его в компаньоны. Штау уже был раз замешан в одном налете штурмовиков. Но тогда они не на таковского напали, и дело с большим трудом удалось замять. Я, конечно, не утверждаю, что и тут не обошлось без него... Но, во всяком случае, это довольно опасный субъект. Только, пожалуйста, все это строго между нами, я рассказал это только потому, что вы сказали о жене и детях.
      Судья (качая головой). Все-таки я не понимаю, какая польза господину Штау от того, что фирма понесет убыток в одиннадцать тысяч с лишним марок?
      Следователь. Ведь драгоценности так и не обнаружены. То есть у Геберле, Шюнта и Гауницера их нет. И продавать их они тоже не продавали.
      Судья. Так.
      Следователь. Никто не может требовать от Штау, чтобы он продолжал вести дело с компаньоном, который признан виновным в провокационных действиях против штурмовиков. А раз ответственность за понесенные убытки падает на Арндта, то он и должен возместить их Штау. Ясно?
      Судья. Да, это действительно, очень ясно. (С минуту задумчиво смотрит на следователя, лицо которого снова приняло казенно бесстрастное выражение.) По-видимому, нужно остановиться на том, что Арндт спровоцировал штурмовиков. Совершенно очевидно, что общественное мнение против него. Вы сами сказали, что его домохозяин уже подавал жалобу по поводу возмутительных нравов в семье Арндта. Да-да, я помню, этого пункта не надо касаться. Но, во всяком случае, можно предполагать, что и с этой стороны выселение Арндта будет встречено благожелательно. Благодарю вас, Таллингер, вы оказали мне большую услугу. (Протягивает следователю сигару.)
      Следователь уходит. В дверях он сталкивается с прокурором.
      Прокурор (судье). Можно к вам на минутку?
      Судья (чистит яблоко). Пожалуйста.
      Прокурор. Я по поводу дела Геберле, Шюнта, Гауницера.
      Судья (рассеянно). Да?
      Прокурор. Дело, правда, в достаточной степени ясное...
      Судья. Да. Откровенно говоря, я даже не понимаю, зачем прокуратура возбудила это дело.
      Прокурор. А как же? Случай получил огласку, вызвал недовольство. Даже в национал-социалистских кругах настаивали на следствии.
      Судья. Я вижу тут типичный случай еврейской провокации, и больше ничего.
      Прокурор. Вздор, милейший Голь! Напрасно вы думаете, что наши обвинительные акты, хотя они и немногословны, не заслуживают пристального внимания. Я так и думал, что вы в простоте души пойдете по линии наименьшего сопротивления. Только осторожней, не сядьте в лужу. И оглянуться не успеете, как очутитесь в какой-нибудь глухой дыре, в Померании. А там в наше время довольно-таки неуютно.
      Судья (в недоумении, перестав жевать яблоко). Ничего не понимаю. Неужели вы хотите сказать, что намерены оправдать еврея Арндта?
      Прокурор (с пафосом). Еще бы не намерен! Да он и не думал никого провоцировать. Вы что же полагаете? Если он еврей, так он не найдет справедливости перед судом Третьей империи? Очень странные у вас взгляды, любезный Голь!
      Судья (с досадой). Да я же никаких взглядов не высказываю. Просто у меня сложилось впечатление, что Геберле, Шюнт и Гауницер были спровоцированы.
      Прокурор. Но ведь спровоцировал их не Арндт, а безработный, ну этот, который снег сгребал... как его... Вагнер!
      Судья. Об этом, дорогой Шпитц, в вашем заключении нет ни слова.
      Прокурор. Совершенно верно. До сведения прокуратуры дошло только то, что три штурмовика напали на Арндта. И прокуратура, как и надлежит, вмешалась в это дело. Но если, предположим, свидетель фон Миль покажет на суде, что во время происшествия Арндта вообще не было на улице, а что, напротив, безработный... ну как его... Вагнер, произносил ругательства по адресу штурмовиков, то суду с этим придется считаться.
      Судья (с изумлением). Это покажет фон Миль?! Так ведь он же домовладелец, который хочет выселить Арндта из своего дома. Не станет же он показывать в его пользу.
      Прокурор. Теперь вы уже фон Миля подозреваете! Почему вы думаете, что он будет лгать под присягой? А известно ли вам, что фон Миль, помимо того что он эсэсовец, имеет большие связи в министерстве юстиции? Я бы советовал вам, любезный Голь, считать его порядочным человеком.
      Судья. Да Я ничего не говорю. Кто же в наше время станет винить человека за то, что он не хочет, чтобы в его доме был еврейский магазин?
      Прокурор (великодушно). Если владелец магазина аккуратно платит за наем...
      Судья (дипломатично). Говорят, что фон Миль уже раз подавал на него жалобу...
      Прокурор. Ах, так и это вам известно? Но с чего вы взяли, что это было сделано с целью выселить его? Тем более что жалоба была взята обратно. По-моему, это скорей свидетельствует о хороших отношениях между ними. Не будьте же так наивны, дорогой Голь.
      Судья (начинает сердиться). Дорогой Шпитц, это все не так просто. Компаньон Арндта, который, как я полагал, должен бы покрывать его, собирается его топить, а домохозяин, который должен бы топить его, собирается его покрывать. Пойди пойми что-нибудь!
      Прокурор. А за что же мы жалованье получаем?
      Судья. Ужасно запутанное дело. Сигару хотите?
      Прокурор берет сигару, оба молча курят.
      (В мрачном раздумье.) Но если на суде будет установлено, что провокации со стороны Арндта не было, он может предъявить отряду иск о возмещении убытков.
      Прокурор. Во-первых, он не может предъявить иск отряду, в крайнем случае он может предъявить его персонально Геберле, Шюнту и Гауницеру, у которых нет ни гроша... А скорее всего, ему придется предъявить иск безработному, ну как его... Вагнеру. (С ударением.) Во-вторых, я думаю, он все-таки поостережется подавать жалобу на штурмовиков.
      Судья. Где он сейчас находится?
      Прокурор. В больнице.
      Судья. А Вагнер?
      Прокурор. В концентрационном лагере.
      Судья (со вздохом облегчения). Ну конечно, принимая во внимание все обстоятельства, Арндт, вероятно, не станет подавать жалобу. Да и Вагнер не станет особенно настаивать на своей невиновности. Но только штурмовикам едва ли понравится, что еврея оправдали.
      Прокурор. Так ведь на суде будет установлено, что они стали жертвами провокации. А исходила ли провокация от еврея или от марксиста - какая им разница.
      Судья (все еще сомневаясь). Нет, не скажите. Все-таки во время стычки между безработным Вагнером и штурмовиками ювелирному магазину был нанесен ущерб. Это бросает тень на отряд.
      Прокурор. Ну что же делать. На всех не угодишь. А кому угождать, это уж, любезный Голь, вам должно подсказать ваше национальное сознание. Могу вам только сообщить, что в национал-социалистских кругах и, в частности, в высшем эсэсовском руководстве определенно ожидают большей твердости от германских судей.
      Судья (с глубоким вздохом). Правосудие в наше время не такое простое дело, дорогой Шпитц. Согласитесь сами.
      Прокурор. Не спорю. Но есть прекрасное изречение нашего министра юстиции, которого вы можете держаться: законно лишь то, что Германии впрок.
      Судья (без энтузиазма). Да-да.
      Прокурор. Действуйте смелей. (Встает.) Теперь вы знаете подоплеку. Значит, дело ясней ясного. До скорого, милейший Голь. (Уходит.)
      Судья очень недоволен. Он стоит несколько минут у окна. Потом рассеянно
      перелистывает бумаги. Наконец звонит. Входит служитель.
      Судья. Вызовите еще раз следователя Таллингера из комнаты свидетелей. Только незаметно.
      Служитель уходит. Через несколько минут входит следователь.
      Слушайте, Таллингер, хорош бы я был, если бы последовал вашему совету и признал поведение Арндта провокационным. Господин фон Миль готов будто бы показать под присягой, что спровоцировал штурмовиков безработный Вагнер, а вовсе не Арндт.
      Следователь (с непроницаемым видом). Да, так говорят, господин судья.
      Судья. Что это значит - так говорят? Что говорят?
      Следователь. Что ругался Вагнер.
      Судья. А это неправда?
      Следователь (с сердцем). Господин судья, как мы можем утверждать, правда это или....
      Судья (твердо). Послушайте, Таллингер, что я вам скажу. Помните, вы находитесь в германском суде. Отвечайте: сознался Вагнер или не сознался?
      Следователь. Я могу только сказать, что лично я не был в концентрационном лагере. В протоколе дознания - сам Вагнер болен, у него что-то с почками, - сказано, что сознался. Но...
      Судья. Значит, сознался! Какое же еще "но"?
      Следователь. Он инвалид войны, был ранен в шею. Так вот Штау - знаете, компаньон Арндта, - показал, что он вообще громко говорить не может. Как мог фон Миль из окна второго этажа слышать ругань...
      Судья. На это возразят, что не обязательно иметь громкий голос, чтобы оскорбить кого-нибудь. Достаточно красноречивого жеста. У меня создалось впечатление что именно такого рода лазейку прокуратура хочет оставить штурмовикам. Точнее говоря, именно эту лазейку и только эту.
      Следователь. Вот то-то, господин судья.
      Судья. А что показал Арндт?
      Следователь. Что его вообще при этом не было, а голову он разбил при падении с лестницы. И больше от него ничего нельзя добиться.
      Судья. Должно быть, он ни в чем не виноват, просто его впутали в это дело.
      Следователь. Вот то-то, господин судья.
      Судья. А штурмовой отряд должен бы удовлетвориться тем, что Геберле, Шюнта и Гауницера оправдают.
      Следователь. Вот то-то, господин судья.
      Судья. Что вы заладили, как попугай: вот то-то, вот то-то!..
      Следователь. Вот то-то, господин судья.
      Судья. Что вы хотите этим сказать, Таллингер? Вы не обижайтесь на меня, вы же понимаете, что я немного нервничаю. Я знаю, что вы честный человек, и если вы мне дали совет, так не зря.
      Следователь (смягчаясь). А вам не приходило в голову, что прокурор просто метит на ваше место и расставляет вам ловушку? Это теперь часто делается. Допустим, вы признаете еврея невиновным. Он никого не провоцировал. Его вообще не было при перепалке. Голову ему поранили случайно во время другой драки. Значит, после выздоровления Арндт возвращается в свой магазин. Штау, его компаньон, не может помешать ему в этом. А магазину нанесен ущерб в сумме одиннадцати тысяч марок. Значит, и Штау терпит убытки, потому что он не может требовать возмещения с Арндта. И Штау - я этих субъектов знаю - обратится со своими претензиями к отряду номер семь. Сам-то он воздержится, потому что он компаньон еврея, а следовательно, еврейский приспешник. Но он найдет кого послать вместо себя. Тогда начнут говорить, что штурмовики в порыве национального энтузиазма воруют ювелирные изделия. Вы можете себе легко представить, как отнесутся штурмовики к вашему приговору. Этого у нас вообще никто не поймет. Как может в Третьей империи еврей оказаться правым, а штурмовики неправыми?
      Уже несколько минут за сценой слышен шум. Он все усиливается.
      Судья. Что там за шум? Минутку, Таллингер. (Звонит.)
      Входит служитель.
      Что там происходит?
      Служитель. Зал переполнен. Все коридоры забиты, никто пройти не может. А штурмовики заявляют, что получили приказ быть на суде, и требуют, чтобы их пропустили.
      Служитель уходит, так как перепуганный судья не в силах выговорить ни слова.
      Следователь (продолжает). Вам тогда житья не будет. Послушайте меня, держитесь за Арндта и не трогайте штурмовиков.
      Судья (в изнеможении подпирает голову рукой). Ну спасибо, Таллингер, я еще подумаю.
      Следователь. Да, подумать вам не мешает, господин судья. (Уходит.)
      Судья тяжело встает и изо всех сил нажимает звонок. Входит служитель.
      Судья. Сбегайте, пожалуйста, к господину Фею, советнику окружного суда, и скажите ему, что я прошу его зайти ко мне на минутку.
      Служитель уходит. Входит служанка с завтраком для судьи.
      Служанка. Вы когда-нибудь свою голову дома забудете. Просто беда с вами. Ну что вы сегодня забыли? Подумайте-ка хорошенько: самое главное! (Протягивает ему завтрак.) Завтрак забыли! Вот и наелись бы опять горячих крендельков, а потом мучались бы животом, как на прошлой неделе. Не бережете вы себя.
      Судья. Ну ладно, Мари.
      Служанка. Еле-еле прорвалась к вам. Весь суд набит штурмовиками пришли дело слушать. Ну сегодня им покажут, правда? Вот и в мясной все говорят: хорошо, что еще есть закон! Подумать только! Ни с того ни с сего напасть на коммерсанта! Половина штурмовиков - бывшие уголовники, это весь квартал знает. Не будь у нас закона, они бы, чего доброго, и церковь унесли. Это они из-за колец сделали: у Геберле невеста есть, а невеста эта еще году нет как по панели ходила. А на безработного с простреленным горлом, на Вагнера, тоже они навалились, когда он снег сгребал, все видели. Среди бела дня разбойничают, весь квартал в страхе держат, а скажешь что - подкараулят и изобьют до полусмерти.
      Судья. Ладно, ладно, Мари, ступайте!
      Служанка. Я им сказала в мясной: будьте покойны, господин судья их научит уму-разуму, правда ведь? Все хорошие люди за вас будут стоять, в этом не сомневайтесь. Только завтрак свой ешьте потихоньку, не давитесь, это ведь вредно, ну я ухожу, вам пора дело слушать, смотрите не очень там расстраивайтесь, а еще лучше - позавтракайте до суда, минутку-то уж подождут, зато вы спокойно покушаете. Берегите себя, помните - здоровье дороже всего, ну я ухожу, не мне вас учить, и я вижу, вам уже не сидится, а мне еще нужно в бакалейную. (Уходит.)
      Входит советник окружного суда Фей, пожилой человек, друг Голя.
      Советник. Ты меня звал?
      Судья. Есть у тебя минутка времени? Я хотел посоветоваться с тобой. У меня сейчас очень каверзное дело будет слушаться.
      Советник (садится). Да, дело штурмовиков.
      Судья (ходивший взад и вперед по комнате, останавливается). Откуда ты знаешь?
      Советник. Об этом у нас еще вчера говорили. Очень неприятное дело.
      Судья (взволнованно бегает по комнате). А что у вас говорят?
      Советник. Не завидуют тебе. (С любопытством.) Что ты думаешь делать?
      Судья. В том-то и беда, что не знаю. Но я, по правде сказать, не предполагал, что этим делом так интересуются.
      Советник (с удивлением). Вот как?
      Судья. По-видимому, этот компаньон Арндта - опасный субъект.
      Советник. Так говорят. Но фон Миль тоже не ангел.
      Судья. О нем что-нибудь известно?
      Советник. Не много, но достаточно. У него, понимаешь ли ты, связи.
      Пауза.
      Судья. В высоких сферах?
      Советник. В очень высоких.
      Пауза.
      (Осторожно.) Если ты еврея отведешь, а Габерле, Шюнта и Гауницера оправдаешь на том основании, что безработный Вагнер спровоцировал их, а потом поспешил укрыться в магазине, то, по-моему, штурмовики будут довольны. Арндт ведь не станет на них жаловаться.
      Судья (озабоченно). Он-то не станет, а его компаньон? Он будет требовать возвращения пропавших вещей. И тогда все руководство штурмовых отрядов взъестся на меня.
      Советник (обдумав этот довод, которого он явно не ожидал). Но если ты закопаешь еврея, фон Миль тебе непременно шею сломает, это в лучшем случае. Ты, должно быть, не знаешь, что у него просроченные векселя. Он держится за Арндта, как утопающий за соломинку.
      Судья (с ужасом). Векселя?
      В дверь стучат.
      Советник. Войдите!
      Входит служитель.
      Служитель. Господин судья, я просто не знаю, куда посадить господина генерального прокурора и господина Шенлинга, председателя окружного суда. Хоть предупреждали бы заранее.