Жан. Ну что же... Но только бесстрастно. Франсуа (беспомощным тоном). Ах, Жан, мы ничего не знаем.
      Пауза.
      Твою мысль можно было бы, пожалуй, выразить так: Филипп не слишком храбрый парень, потому что он не научился думать.
      Жан. Правильно.
      Бабетта. Женевьева, если я перееду к Жану, ты сможешь одна платить за комнату?
      Женевьева. Смогу.
      Жан. О, черт!.. Вы, бабы, не можете не говорить о будущем?
      Женевьева (тихо). Она должна, Жан.
      Франсуа. Плохо, что мы отрезаны от страны. Мы не можем обратиться к Франции.
      Женевьева. Они сами должны соображать.
      Жан. Кстати, Бабетта, мы должны сходить за нашим плакатом... Одно ясно: если они пойдут на приступ, Париж станет их могилой. Верно, Франсуа?
      Они продолжают работать. Входит мадам Кабэ.
      Мадам Кабэ. Не сердитесь. Мне так хотелось сходить к всенощной, ио я ночью сшила лишних четыре мешка. А теперь - получайте пасхальные подарки. (Протягивает Франсуа пакет.)
      Франсуа (разворачивает его). Мой Лавуазье! Как раз вчера я хотел полистать его. Мне нужна была справка.
      Мадам Кабэ. Жюль и Виктор, вам нужно было отдать первым. (Дает каждому по булочке.) Жан, тебе галстук, я немножко укоротила наш флаг. "Папаша" был недоволен, но я это сделала. Для вас, Женевьева, у меня нет ничего, кроме крепкого рукопожатия. (Трясет руку Женевьевы.) Всегда ужасно неприятно, когда нечего подарить. А это тебе, Бабетта, в сущности даже не тебе, а кому-то другому, - ты меня понимаешь? (Дает ей пасхальное яйцо.) На будущую пасху он получит такое яичко.
      Жан. Он... А если она?
      Все смеются.
      Мадам Кабэ. А теперь я прошу вас всех наверх, у меня есть по глотку вина для каждого.
      Все, кроме Женевьевы, идут за ней. Когда Женевьева поднимается с места,
      появляются две монахини.
      Первая монахиня (шепотом). Женевьева!
      Женевьева (бежит ей навстречу, обнимает). Ги!
      Ги. Девочка моя, скажи, тебе худо пришлось?
      Женевьева. Но что за одежда на тебе?.. Целых семь месяцев...
      Ги. Можно зайти в твою комнату? Ты живешь одна?.. Можешь ли ты достать мне бритву? Эта проклятая щетина!
      Женевьева. К чему такая таинственность? Здесь тебе ничто не грозит. Ты бежал из плена?
      Ги. Нет. Я объясню тебе все... в твоей комнате.
      Женевьева. Но я давно уже не одна. Со мной Бабетта, она может войти в любую минуту. Если это тебя смущает... Ги, ты не против нашей Коммуны? Ты ведь не за Тьера?
      Ги. А ты все еще за Интернационал? Несмотря на все зверства?
      Женевьева. Какие?
      Ги. Долой! Время революционной и человеколюбивой болтовни прошло, теперь все будет всерьез. Вся Франция решила положить конец разбою и насилиям.
      Женевьева. Итак, ты стал шпионом Тьера, агентом палача?
      Ги. Женевьева, мы не договоримся здесь, на улице. Меня выследили, я не хотел втягивать тебя в эту историю, но проклятая щетина заставила прийти сюда. В конце концов, мы же обручены... Или, окажем лучше, были обручены. Ты не допустишь, чтоб меня пристукнули... К тому же сестры из монастыря святого Иосифа запутаны в это дело, и я думал, что ты, как католичка... Или и с этим покончено?
      Женевьева. Да, Ги.
      Ги. Ну и сюрприз! И все - на улице!
      Женевьева. Улица - хорошее место. Мы собираемся защищать наши жилища на улице.
      Ги. Чистейшее безумие. Версаль готов к наступлению. Три армейских корпуса. Если ты выдашь меня... (Достает из-под рясы пистолет.)
      Входит "папаша" вместе с Коко и сразу замечает поведение Ги.
      "Папаша". У вас занятные друзья, мадемуазель.
      Женевьева. Господин Ги Смотри - мой жених, "папаша".
      Монахиня, пришедшая с Ги, внезапно убегает.
      "Папаша". Держи ее, Коко. Или его. (Женевьеве.) Ну-ка, объясните, в чем дело.
      Коко бежит за монахиней.
      Женевьева. Господин Сюитри был в немецком плену, а теперь выполняет в Париже поручения господина Тьера.
      Ги. Женевьева!
      "Папаша". Вот как. Извини, Женевьева.
      Коко (вернулся). Хоть и без бюста, а баба. К стенке его! Надо нанести визит в обитель святого Иосифа. (Штыком гонит Ги к баррикаде.) А ну, повернись!
      Входит Франсуа.
      Франсуа. Женевьева, где же ты? Что здесь происходит?
      "Папаша". Ее Ги вернулся. Бисмарк отдал его Тьеру, чтобы он здесь шпионил за нами. А монахини святого Иосифа пригрели его. (Ги.) Поворачивайся, говорят тебе.
      Франсуа. Так нельзя... Вы можете его арестовать.
      "Папаша". Тогда он угодит в тюрьму Рокет и будет есть там котлетки вместе с господином архиепископом. Наши люди в Коммуне, к сожалению, соревнуются в великодушии со святым Иосифом. Они будут миндальничать до тех пор, пока нас всех не поставят к стенке. (Ги.) Нет, голубчик, ты уже никому не сообщишь, что ты видел на площади Пигаль.
      Франсуа. Только без излишней торопливости, "папаша"!
      "Папаша". Ах, это торопливость? Генерал Жерве спешит продать Версалю один из наших фортов, а я, оказывается, проявляю торопливость. Вы, наверно, думаете: старик завяз во всем этом глубже нашего и потому горячится. (Женевьеве.) Однажды утром я вас встретил, помните, - я провел тогда всю ночь без сна...
      Женевьева. Гражданин Гуль, за это время я поняла, что бороться надо так: один за всех и все за одного. И если мне пришлось бы защищать вас, я, поверьте, не ушла бы с этой баррикады.
      "Папаша" (неуверенно). Кажется, я вас понимаю.
      Франсуа. Мадам Кабэ не потерпит этого, "папаша". Пусть решит Женевьева, не спешите. Женевьева, скажи им, что ты этого не хочешь. Мы поймем: ты говоришь так не потому, что он твой жених. Скажи им, Женевьева.
      Женевьева молчит.
      "Папаша". Молодец, Женевьева. Ступай в дом.
      Коко. Эй, ты, повернись, говорят тебе!
      Входит мадам Кабэ с мальчиками.
      Мадам Кабэ. Жан и Бабетта захотели остаться одни. Ах, любовь! Насколько она лучше, чем шитье мешков для песка. Постойте, что вы делаете?
      Коко. Это не монахиня, мадам Кабэ. Это жених Женевьевы. Шпион.
      Мадам Кабэ. Почему он стоит у стены? Ему же дурно, разве вы не видите?
      Все молчат.
      Нет, не делайте этого! В пасхальное воскресенье! И не при детях! Ни в коем случае не при детях! Отведите его в полицию - ведь и это достаточно тяжко для Женевьевы. А ты, Женевьева, иди со мной и выпей стакан вина, тебе он в самую пору. И чтобы никаких глупостей здесь не было.
      "Папаша" (недовольным тоном). Черт бы вас всех побрал! Вас же растопчут как дерьмо... Ступай, ты, мерзавец, и благодари детей, они высшая власть у нас в Париже.
      Коко и "папаша" прогоняют Ги.
      Франсуа (мальчикам). Ну, за работу!
      Они снова берутся за дело. Мадам Кабэ пытается увести Женевьеву. Но та
      остается и опять принимается за шитье мешков.
      И у нас попадаются нехорошие люди. В некоторые батальоны приняли даже уголовников.
      Мадам Кабэ. Но то, что они с нами, это единственно хорошее, что они когда-либо совершили.
      Франсуа. И наверху тоже есть люди, извлекающие выгоды для себя.
      Мадам Кабэ. Что получаем, то и берем.
      Франсуа. Мне придется срубить яблоню.
      Мадам Кабэ. Это необходимо?
      Входят Жан и Бабетта.
      Жан, Бабетта, вы слышите. Франсуа хочет срубить яблоню.
      Бабетта. Не надо.
      Жан. С этой яблоней посередине никогда не выйдет порядочная баррикада. Но пусть она остается, если ты так хочешь. (Похлопывает ладонью по пушке.) Есть для тебя снаряды или нет их, а все-таки с тобой лучше, что бы ни говорили генералы, включая наших собственных.
      Вместе с Бабеттой они развертывают полотнище с надписью: "Вы такие же
      рабочие, как мы".
      Вот наш лозунг - смотри, Франсуа.
      Они укрепляют плакат над баррикадой, лицом к противнику.
      Пусть читают. Это должно быть сказано.
      Мадам Кабэ. Не знаю, Жан, не знаю. Если это те же, что были раньше в армии... Эти темные парни из провинции, которые батрачат по шестнадцать часов в сутки, и сынки разорившихся лавочниц... Даже сапожники и те считают, что они сделаны из лучшего теста, чем рабочие.
      Жан. И все-таки, мама, может быть, они что-то поймут, когда эти слова будут поддержаны ружейным огнем,
      XIII
      На площади Пигаль в один из дней кровавой майской недели. У баррикады готовые принять бой Женсвьева Герико, Жан Кабэ, Франсуа Фор и двое штатских. Немецкий кирасир подносит ящик с патронами "папаше", находящемуся в укрытии возле стены. Тяжело раненная неизвестная женщина лежит в бреду под другим укрытием. Доносится грохот орудий. Слышен барабанный бой - сигнал атаки на
      близлежащие улицы. Яблоня в центре баррикады в полном цвету.
      Франсуа (кричит громко). Если бы Ланжевен и Коко были живы, они давно пришли бы. Их нет уже три дня.
      "Папаша". Коко жив, увидите... Если Париж отбросит сегодня всю эту версальскую шваль, то она рассеется раз и навсегда.
      Франсуа. Они хорошо вооружены. У них митральезы... Знаете, я замечаю, что новые времена всегда спешат вооружить своим оружием шакалов старых времен.
      "Папаша". Восемнадцатого марта мы могли уничтожить это осиное гнездо за каких-нибудь два часа.
      Франсуа. А ты как думаешь, Жан?
      Жан. Как ты уже сказал мне однажды: мы ничего не знаем.
      Женевьева. Но мы учимся, Жан.
      Жан. Да, учимся подыхая. Очень нам это поможет.
      Женевьева. Поможет, Жан. Они, кажется, снова идут.
      Жан. Нет еще. Чем нам поможет знание, Женевьева, мне и тебе, когда мы умрем?
      Женевьева. Я говорю не о тебе и не о себе. Я сказала - "мы". А мы - это больше, чем я и ты.
      Жан. Я только надеюсь, что этого "мы" у нас хватит в тылу и на флангах.
      Шум битвы несколько утихает.
      Раненая (приподнимается; говорит ясно и раздельно). Послушайте, - я живу в доме пятнадцать по улице Синь, напишите на стене у двери, что со мной случилось. Напишите для моего мужа. Мое имя Жарден.
      Франсуа. Хорошо. Улица Синь, дом пятнадцать.
      Раненая. Мы хотели дальше сражаться с пруссаками, потому что нам сказали, что они не вернут нам сразу пленных. У меня двое в плену. А теперь они возвращаются, теперь они приходят вот так. (Указывает рукой на пространство за баррикадой.) Чего им там про нас только не наговорили! Мне снова худо... (Падает, начинает бормотать в бреду.)
      Франсуа. Они зверствуют оттого, что их заставляют.
      Жан. Надо бы отнести ее в дом.
      Франсуа. Нельзя, она не хочет. Она боится пожара.
      Жан. Но здесь она мешает.
      Франсуа. Не очень, Жан. И ведь она же сражалась.
      Жан. Да, она стреляла, она умеет держать ружье.
      Барабанный бой совсем близко.
      Они штурмуют улицу Бланш.
      Входит Пьер Ланжевен, за ним - мальчик.
      Ланжевен (пытаясь отослать мальчика). Уходи! Я тебе приказываю! Ты тут только мешаешь.
      Мальчик делает несколько шагов, потом останавливается, поджидая Ланжевена.
      На улице Бланш необходимо подкрепление.
      Жан (пожимает плечами). Где Коко?
      Ланжевен (качает головой, глядя на "папашу", затем). Уступите им кирасира?
      "Папаша". Привет Коко... Нет, Фриц понимает только меня. Что происходит в ратуше?
      Ланжевен. Там нет никого. Все на баррикадах. Делеклюз пал на площади Шато д'О. Верморель ранен. Варлен сражается на улице Лафайет. У Северного вокзала бойня такая, что женщины бросаются на офицеров, бьют их по щекам и сами становятся к стенке. (Уходит, мальчик за ним.)
      Жан. Дела очень плохи, он даже не спросил про мать.
      Мадам Кабэ и Бабетта приносят суп.
      Мадам Кабэ. Дети, вы должны поесть. Но у меня нет лука. И зачем вам носить кепи, нам ничто уже не поможет, а по этим шапкам вас опознают. Жан, тебе придется есть разливательной лож... (Протягивает ему разливательную ложку и внезапно падает.)
      Жан. Мама!
      Франсуа. Они стреляют с крыш!
      "Папаша" (рычит). В укрытие! Она только ранена, в руку. (Подбегает к мадам Кабэ и тащит ее в дом.)
      Бабетта, потрясенная, собирает тарелки и идет за "папашей". На полпути
      к дому она падает.
      Женевьева (удерживая Жана). Жан, не смей идти туда.
      Жан. Но она же только легко ранена.
      Женевьева. Да.
      Жан. Нет, тяжело. (Идет.)
      Франсуа. Они идут. Огонь! (Стреляет.)
      Жан (вернулся к баррикаде, стреляет). Проклятые псы! Псы проклятые!
      Один из штатских убегает. "Папаша" возвращается. На улице слева появляются солдаты, становятся на колено, стреляют. Франсуа падает. Залпом сбит плакат. Жан показывает на него и падает. Женевьева уносит красный флаг с баррикады в укрытие у стены, откуда стреляют "папаша" и кирасир. Кирасир падает.
      Следующей пулей ранена Женевьева.
      Женевьева. Да здравствует... (Падает.)
      Из дома выползает мадам Кабэ и смотрит на павших. "Папаша" и штатский продолжают стрелять. Из окрестных улиц с ружьями наперевес бегут к баррикаде
      солдаты.
      XIV
      С городских валов возле Версаля буржуа смотрят в бинокли и лорнетки на
      разгром Коммуны.
      Дама. Больше всего боюсь, чтобы они не сбежали в сторону Сент-Уэна.
      Господин. Не тревожьтесь, сударыня. Еще позавчера мы подписали договор с саксонским кронпринцем, что немцы никому из них не дадут уйти. Эмили, где корзиночка с завтраком?
      Другой господин. Какое возвышающее душу зрелище! Огни пожаров, математическая точность движения войск! А эти бульвары! Только теперь начинаешь понимать всю гениальность Османа. Какой замечательный замысел эти парижские бульвары. Помните наши споры: украшают ли они столицу? Теперь можно не сомневаться - они, во всяком случае, помогают ее умиротворению!
      Сильные взрывы. Буржуа аплодируют.
      Голоса. Это здание мэрии на Монмартре. Особо опасное гнездо.
      Герцогиня. Бинокль, Анета. (Смотрит в бинокль.) Великолепно!
      Дама подле нее. Ах, если бы бедный архиепископ дожил до такого часа! Как он мог не выменять архиепископа на этого Бланки? Право, это несколько жестоко.
      Герцогиня. Глупости, моя милая. Он отлично все объяснил, с классической, поистине латинской ясностью. Этого апостола насилия, Бланки, парижская шваль считала равным армейскому корпусу, а за убийство архиепископа - господи, прими его душу - они заплатят двумя корпусами. Ах, смотрите, вот он - он сам идет!
      Входит Тьер в сопровождении адъютанта - Ги Сюитри. Его встречают
      аплодисментами. Он, улыбаясь, наклоняет голову.
      (Вполголоса.) Господин Тьер, свершившееся венчает вас бессмертием. Вы вернули Париж Франции - его законной госпоже.
      Тьер. Милостивые государыни и милостивые государи, Франция - это вы.
      КОММЕНТАРИИ
      Переводы пьес сделаны по изданию: Bertolt Brecht, Stucke, Bande I-XII, Berlin, Auibau-Verlag, 1955-1959.
      Статьи и стихи о театре даются в основном по изданию: Bertolt Brecht. Schriften zum Theater, Berlin u. Frankfurt a/M, Suhrkamp Verlag, 1957.
      ДНИ КОММУНЫ
      (Die Tage der Kommune)
      Пьеса "Дни Коммуны" написана в 1948-1949 гг. в Цюрихе, впервые опубликована в итальянском переводе (издательство "La raffa") и уже позднее - в оригинале - в 1957 г., в пятнадцатом, последнем выпуске "Опытов" (Aufbau-Verlag). Русский перевод А. Дымшица и Е. Эткинда вышел в 1958 г. в издательстве "Искусство".
      Пьеса создана в тот период, когда в восточной части Германии шла национализация крупных предприятий, была проведена земельная реформа. Немецкий исследователь Г. Кауфман справедливо пишет: "...в пьесе Брехта дело идет о том, будет ли нация развиваться по революционному или по реакционному пути, одержит ли верх "новое время" и не капиталистический, в перспективе социалистический порядок, или победит старый капитализм... Брехт был первым немецким писателем после 1945 г., поставившим в большой литературной форме проблему нового общества и "нового государства" как поворотного пункта истории". (Hans Kaufmann, Bertolt Brecht. Geschichtsdrama und Parabelstuck, Berlin, "Riitten und Loaning", 1962, S. 21). Таким образом, историческая пьеса о Парижской коммуне оказалась связанной с животрепещущими вопросами современности.
      Источником для Брехта послужила пьеса норвежского писателя Нурдаля Грига (1909-1943) "Поражение", написанная в 1939 году. Драматическая хроника Брехта возникла как результат размышлений над произведением Грига, как полемическая реплика в адрес норвежского революционного писателя.
      "Поражение" - пьеса о Парижской коммуне, о ее борьбе и гибели. Н. Григ написал свою драму вскоре после победы фашизма в Испании, где сам автор сражался в составе одной из Интернациональных бригад. Силы прогресса потерпели поражение, говорил Григ своей пьесой, враги утопили революцию в крови. И все-таки борьба не была напрасной, она должна дать плоды в будущем, когда борьба возобновится и когда нынешние победители неминуемо будут разгромлены. Пьесой "Поражение" Н. Григ обращался к своим современникам, свидетелям разгрома республиканской Испании.
      Б. Брехт принимал эту общую направленность пьесы Грига. Но он не мог согласиться с трактовкой Парижской коммуны. Прежде всего у H. Грига слишком многое в развитии событий, по мнению Брехта, зависит от индивидуальных характеров исторических деятелей. Тьер охарактеризован Григом как злобный и последовательный реакционер, действия которого во многом определены его личными свойствами. Брехт углубляет образ Тьера, показывает палача Коммуны во всей социальной обусловленности его действий. То, что замышляет и делает Тьер, - это, в понимании Брехта, выполнение классового заказа буржуазии; его личные свойства хотя и налагают своеобразный отпечаток на его поступки и речи, но отнюдь их не определяют. Тот же принцип и в характеристике рабочего Белая. У Грига трагедия коммунаров, оказавшаяся следствием отказа от национализации Французского национального банка, в значительной степени объясняется особенностями Белая как личности, которого хитроумный и многоопытный дипломат маркиз де Плок сумел провести, очаровать и в конце концов склонить к измене делу Коммуны. Брехт и здесь углубляет социальную перспективу. Дело не в личности Белая или, во всяком случае, далеко не только в ней. На сцене проходят одно, другое, третье заседания Коммуны, и мы видим, что Белай представляет целую концепцию борьбы, целое крыло коммунаров, склоняющихся к "законным" методам действий, к либерализму, к бескровным и "легальным" переменам. Пьеса Брехта основана на марксистском знании соотношения классовых сил внутри Парижской коммуны. Она дает правдивую, исторически верную картину соотношения сил бланкистов (Рауль Риго) и прудонистов-правых (Белай) и левых (Эжен Варлен), а также так называемых "неоякобинцев" (Делеклюз).
      Для Брехта ошибки Коммуны - не заблуждения частных лиц, но неизбежные ошибки определенного исторического этапа развития пролетарской революционности. Н. Григ стоял на противоположной точке зрения. Именно поэтому в его пьесе так много подлецов и трусов. Художник Густав Курбе, член Коммуны, изображен у него краснобаем, легкомысленным эпикурейцем, который в минуту смертельной опасности испытывает животный страх, толкающий его на подлость. Риго, начальник полиции Коммуны, не только безжалостный сторонник кровавого террора, но и чуть ли не садист, он неврастеник, развратник, пьяница. У Брехта все совсем иначе. В его пьесе нет той атмосферы кровавого ужаса, которая характерна для "Поражения" Грига. Коммунары Брехта - честные, прямые люди, нередко грубые и резкие, но простые и справедливые. Риго в "Днях Коммуны" - крупный политический деятель, широко и по-государственному решающий национальные и классовые вопросы. Его ошибки, как и ошибки Белая, исторически обусловлены закономерной ограниченностью мировоззрения ранних пролетарских революционеров.
      У Брехта, в отличие от его предшественника, в центре пьесы стоят не отдельные лица, отличающиеся выдающимися доблестями или отталкивающими пороками, но героический народ Парижа. Народу этому, представленному "папашей", мадам Кабэ, Ланжевеном, Бабеттой, свойственны понимание политической обстановки, высокий пролетарский гуманизм, яркий юмор. В центре действия у Грига - интеллигенты, которые философствуют, а если и действуют, то с истерическим надрывом. Таков в драме "Поражение" Делеклюз, таков Курбе, такова учительница Габриэль, мечтающая о победе разума и человечности над жестокостью и над закономерностью классовой борьбы. У Брехта в центре действия люди труда, действующие, а не рефлектирующие; вместе с ними борются и интеллигенты - они тоже больше действуют, чем говорят, больше сражаются, чем рассуждают о борьбе и гуманизме. Таковы, например, семинарист Франсуа, национальный гвардеец, влюбленный в сочинения Лавуазье, учительница Женевьева Герико (противопоставленная григовской Габриэли), таков Делеклюз.
      В данном случае Нурдаль Григ оказался литературным противником Бертольта Брехта. На примере "Дней Коммуны" читатель видит, как Брехт вел литературно-идеологическую борьбу. Ведь Григ, в сущности, в жизни и творчестве был его союзником. Коммунист, прямой и бескомпромиссный человек, этот прекрасный норвежский поэт и драматург сложил голову в боях с фашизмом - он участвовал в боевых операциях союзной авиации и погиб во время одного из очередных налетов на гитлеровский Берлин. Нурдаль Григ был не только выдающимся прогрессивным литератором, но и подлинным героем антифашистской войны. "Поражение", однако, проникнуто духом тяжкого трагизма. В пьесе своей Григ выдвинул на первый план страшные, кошмарные стороны первой в истории человечества пролетарской диктатуры. В результате искаженная картина Парижской коммуны, смещение пропорций, сгущение трагизма и пессимистические ноты, определившие даже название драмы Грига "Поражение".
      Б. Брехт ответил Григу, но ответил как художник. Он взял ту же тему, тот же исторический материал, даже почти тех же персонажей - и написал другую пьесу. Он дал интереснейший пример того, что представляет собой настоящая типизация. Когда на первый план оказались выдвинутыми важнейшие исторические закономерности, а не случайные, менее достоверные моменты, тогда решительно изменялась вся концепция Коммуны, и вместе с ней атмосфера драмы. "Дни Коммуны" пронизаны светом оптимизма и народного юмора. Драма Брехта - оптимистическая народная трагедия.
      "Дни Коммуны" были впервые поставлены в театре г. Карл-Маркс-штадта в декабре 1956 г. режиссером Бенно Бессоном и Манфредом Веквертом; художник Каспар Неер. В программе спектакля были напечатаны каррикатуры и портреты современных буржуазно-реакционных политических деятелей - это подчеркивало связь пьесы Брехта с современностью. Часть западногерманской печати пыталась истолковать пьесу Брехта в том духе, что она призывает к отказу от мирного сосуществования и к немедленному развязыванию классово-освободительной войны; так писал, например, Ульрих Зеельман-Эггебрехт, статья которого публиковалась в ряде газет под крикливыми заголовками: "Кровавые руки Берта Брехта", "Отказ от сосуществования". Демократическая пресса отмечала жгучую актуальность исторической хроники Брехта и ее художественное своеобразие; об этом писал, например. Ф. Дикман в "Tribune" (1956, 24 ноября). Впрочем, ряд критиков указывал на слабость спектакля, отличавшегося сухостью и затянутостью ("Junge Welt", 1956, 23 ноября; "Der Morgen", 1956, 23 ноября),
      Настоящее театральное рождение "Дней Коммуны" состоялось через шесть лет, в октябре 1962 г., когда пьесу поставили в "Берлинском ансамбле". Режиссеры Манфред Векверт, Иоахим Теншерт и Ги де Шамбкир (Франция); художник Карл фон Аппен; роли исполняли: Раймунд Шельхер (Ланжевен), Эккехард Шалль (Риго), Зигфрид Вейс (Делеклюз), Гюнтер Науманн (Варлен), Герман Хисген (Белай), Вольф Кайзер ("папаша"), Гизела Май (мадам Кабэ), Хильмар Тате (Жан Кабэ), Манфред Карге (Франсуа Фор), Рената Рихтер (Женевьева Герико). Для этого спектакля была создана новая редакция пьесы авторы спектакля исходили из того, что Б. Брехт рассматривал текст, написанный в Швейцарии, лишь как предварительный набросок. Иоахим Теншерт писал: "Брехт не решался в такой форме ставить этот драматургический эскиз. В июле-августе 1956 г., за несколько недель до смерти, Брехт провел ряд бесед, которые сохранились в записях и протоколах, где он предлагал далеко идущие изменения, касающиеся сюжета, персонажей и текста. Так, была совершенно перестроена первая сцена; она должна была показать марш батальонов Национальной гвардии к ратуше, причем на передний план должен был выступить мирный характер этой патриотической демонстрации". В дальнейшем с полной ясностью должно было проявиться "спонтанное перерастание национальной борьбы в социальную; вспышка революции почти что независимо от воли революционеров" (И. Теншерт, Редакция "Берлинского ансамбля", "Theater der Zeit", 1962, Э 9, S. 11).
      Пресса вполне единодушно отмечала общественное значение спектакля и его художественные достоинства; "великолепное мастерство" (superb craftmanship) - писал корреспондент английской газеты "Time" 24 октября 1962 г. Критики ГДР говорили о важнейшей идее спектакля, которая перекликается с идеей пьесы "Сны Симоны Машар": показ космополитического характера буржуазии, чьи классовые интересы преобладают над национальными.
      Стр. 337. Национальная гвардия - вооруженное гражданское ополчение с выборным командованием. Во время осады Парижа в сентябре 1870 г. в нее широким потоком хлынули рабочие массы, которые в короткий срок сами отлили для себя 400 пушек и разыскали нужное количество оружия. В это время ее численность превышала 250 тысяч человек. Ни Бисмарк, ни Ж. Фавр не решились отнять у нее оружие.
      Тьер Адольф (1797-1877) - с февраля 1871 г. глава французского правительства, заключивший унизительный мир с Пруссией. Провозглашение Парижской коммуны явилось следствием попытки Тьера разоружить рабочих. Тьер бежал со своим правительством в Версаль и оттуда руководил операциями по подавлению Коммуны, палачом которой он стал.
      К. Маркс назвал монархиста Тьера "карлик-чудовище" и писал о нем: "Тьер был верен только своей ненасытной жажде богатства и ненависти к людям, создающим это богатство... Мастер мелких государственных плутней, виртуоз в вероломстве и предательстве, набивший руку в банальных подвохах, низких уловках и гнусном коварстве парламентской борьбы партий, не останавливающийся перед тем, чтобы раздуть революцию, как только слетит с занимаемого места, и затопить ее в крови, как только захватит власть в свои руки; напичканный классовыми предрассудками вместо идей, вместо сердца наделенный тщеславием..." (К. Маркс, Гражданская война во Франции, Госполитиздат, 1953, стр. 43). Б. Брехт, создавая образ Тьера, ориентировался на эту характеристику.
      Фавр Жюль (1809-1880) - после сентябрьской революции 1870 г. вице-председатель и министр иностранных дел в "правительстве национальной обороны". Позднее - министр иностранных дел в правительстве Тьера (до августа 1871 г.). За два дня до изображенной Брехтом сцены, 23 января, отправился в Версаль, где пять дней спустя было подписано унизительное перемирие с немцами: французы обязались сдать все парижские форты, вооружение и боеприпасы; гарнизон Парижа (250 тысяч человек) объявлялся на положении военнопленных; Франция должна была выплатить контрибуцию в 250 миллионов франков в течение двух недель.
      Белай Шарль (1795-1878) - член комиссии финансов Коммуны и делегат Коммуны при французском банке (с 30 марта), занимал нерешительную позицию в отношении конфискации денежных средств крупной буржуазии.
      Варлен Луи-Эжен (1839-1871) - рабочий-переплетчик, член I Интернационала и ЦК Национальной гвардии, один из видных деятелей Коммуны.
      Риго - делегат Коммуны.
      Стр. 339. Накануне 22 января... - Действие происходит накануне восстания парижских рабочих (21-22 января), которые были возмущены заявлением главы кабинета министров, военного губернатора Парижа генерала Трошю, о намерении правительства подписать унизительный для Франции мир с Пруссией. Материал для этой сцены, как и для нескольких других (в особенности 3, 6, 7 а и др.), заимствован в известной книге коммунара-историка Э. Лиссагарэ "История Парижской коммуны в 1871 году" (изд. в 1876 г.)
      Цены, проценты, продовольствие! - С конца ноября в Париже царил голод. В январе 1871 г. ежедневно умирало от истощения до 700 человек.
      Стр. 341. Губернатор - генерал Трошю.
      Мы не для того прогнали вонючку...- так в народе называли обанкротившегося Наполеона III.
      Стр. 342. Мои Валерьен - высота в 11 км от Парижа, где в 1841-1843 гг. был сооружен мощный форт, сыгравший большую роль во время осады Парижа и Коммуны.
      Стр. 343. Бюзанвальский парк - парк вокруг дворца Бюзанваль близ Монтрету.
      Сен-Клу - город в 9 км от Версаля; там находился императорский дворец, сожженный в январе 1871 г. пруссаками.
      Стр. 346. ...требования парижан... - выдвинутые восставшими рабочими 21-22 января, сводились к провозглашению народной власти.
      Стр. 348. ...с утра третьего сентября. - Первого сентября 1870 г. началось сражение под Седаном, в результате которого французская армия два дня спустя вместе с императором Наполеоном III сдалась в плен пруссакам. 4 сентября народ Парией низверг империю и провозгласил республику. Было сформировано "правительство национальной обороны" во главе с генералом Трошю.
      К. Маркс писал: "Республика была провозглашена 4 сентября не крючкотворами, водворившимися в городской ратуше в качестве правительства обороны, а парижским народом" (К. Маркс, Гражданская война во Франции, Госполитиздат, 1953, стр. 21).
      Стр. 350. Ваше избрание, господин Тьер... - На 8 февраля 1871 г. были назначены выборы Национального собрания, которое 13 февраля в Бордо избрало Тьера главой исполнительной власти и утвердило те условия мира с Германией, о которых идет речь в этой сцене: уступка Эльзаса и восточной Лотарингии, выплата в трехлетний срок контрибуции в 5 млрд. франков.
      Ночь с 17 на 18 марта. - 17 марта правительство приняло решение разоружить Национальную гвардию. Прежде всего намечалось отобрать принадлежавшие ей пушки, установленные на высотах Монмартра и в других предместьях Парижа. В три часа ночи началось осуществление этого плана, вызвавшего революцию.
      Стр. 354. "Отечество в опасности" ("La Patrie en danger") - газета, которую издавал Огюст Бланки, требовавшая решительных боевых действий против прусской армии и объединения всех сил пропив общего врага.