Доверимся народу, который штурмом взял Бастилию, провозгласил в Париже революцию, охранял ее первые шаги, пролил свою кровь на Марсовом поле, захватил Тюильри, уничтожил жиронду, смел со своего пути попов и религию и, оттесненный на время Робеспьером, снова поднялся в прериале, исчез затем на целых двадцать лет, чтобы появиться под грохот союзнических пушек, и опять ушел в черную ночь, чтобы вновь восстать в тысяча восемьсот тридцатом и, снова подавленный с первых лет господства капитала, вызвал его судороги, который в тысяча восемьсот сорок восьмом разорвал железные сети рабства и четырьмя месяцами позже схватил за горло буржуазную республику и, еще раз поверженный, через двадцать лет снова восстал с неистовой, юношеской силой, сотрясающей трон империи и разбивающей его в куски, вновь проявил свою полную готовность сражаться против иноземных захватчиков и встретил в ответ новые унижения и обиды, - вплоть до восемнадцатого марта, когда он сокрушил вражескую руку, пытавшуюся задушить его. Да что же можно. иметь против прямого вмешательства народа? Он требует немедленной передачи всех предприятий и банков под его управление. Он требует борьбы по всем линиям, но прежде всего - похода на Версаль!
      В зале волнение.
      Возгласы. Итак, гражданская война!
      - Кровопролитие!
      - Здесь слишком часто говорят о насилии - берегитесь!
      Риго (потрясая пачкой газет). Вот послушайте, о чем говорят на улицах Парижа. Я читаю из газеты "Ла сосиаль", одной из немногих газет, которые стоят за нас: "Граждане делегаты, идите на Версаль! За вами пойдут все двести двадцать батальонов Национальной гвардии, за вас все - чего же вы ждете? Вы слишком терпеливы. Идите на Версаль! Доверьтесь Парижу, как Париж доверяется вам. Идите на Версаль! Приумножим эту великую силу. Приведем ее в действие!"
      Волнение нарастает.
      Возгласы. Вы цитируете то, что сами заказали!
      - Это безответственные элементы!
      - Социализм шагает без штыков!
      Риго. Но, граждане, против него обращены штыки. Над Марселем и Лионом реют красные флаги, но Версаль уже вооружает против них невежество и предубеждения. Понесем огонь восстания в страну. Мы должны разорвать железный пояс вокруг Парижа, выручить большие города.
      Волнение продолжается.
      Возгласы. Это военная авантюра!
      - Довольно!
      - Коммуна осуждает гражданскую войну!
      - Вношу предложение: собрание возобновляет свою мирную работу, отвергая попытки нетерпеливых ввергнуть Париж в авантюру.
      - Согласен. Но предлагаю также запретить враждебные нам газеты. Я называю их: "Ле пти Монитер", "Ле пти насиональ", "Ле бон сане", "Ла птит пресс", "Ла Франс", "Ле тан".
      - Посмотрите вокруг себя, изучите основы нашего собрания!
      Смех среди делегатов, окружающих Риго и Варлена. Тем временем
      председательствующему принесли какую-то бумагу.
      Председательствующий. Граждане делегаты, я получил известие, которое должно придать новое направление нашей работе.
      Б
      В кулуарах ратуши. Делегаты и военные проходят в зал. Газетчик продает
      "Офисиель".
      Газетчик. Покупайте "Офисиель"! "Версальское правительство предателей перешло в наступление!""Папские зуавы и полицейские кайзера вторглись в Нейли!" - "Среди раненых женщины и дети!" - "Мобилизация всех граждан от семнадцати до тридцати пяти лет!" - "Версальское правительство предателей перешло в наступление!"
      Старый нищий (приближается к нему). Есть у тебя хлеб?
      Газетчик. Разве ты не знаешь, что попрошайничать запрещено? "Версаль развязывает гражданскую войну!"
      Нищий. Не могу же я запретить моему брюху урчать.
      Два делегата покидают заседание.
      Один (другому). Это нападение, предпринятое столь незначительными силами, - акт чистейшего отчаяния: выборы в деревнях не дали господину Тьеру желанных результатов.
      Нищий (останавливает проходящих делегатов). Господа, позвольте мне показать вам воздушный шар, который сейчас покидает Париж. Он виден над домами.
      Делегат. Ах, наш воздушный шар? Он уже поднялся?
      Нищий. Да, с воззваниями и декларациями. Десять тысяч листовок для деревни. Земля будет отдана крестьянам. С воздушного шара! Я-то сам из деревни. Я знаю. Я покажу вам воздушный шар.
      Делегаты, задрав головы, смотрят в окно.
      Господа, вот, смотрите, вот воздушный шар!
      Делегат. Ты крестьянин, старина?
      Нищий. Из Оверни, из Сент-Антуана.
      Делегат. Так почему же ты здесь?
      Нищий. Посмотри на меня, разве я могу ходить за плугом? Это занятие для молодых.
      Делегат. Ты что же - приехал в Париж к родственникам?
      Нищий. У них нет места для меня.
      Делегат. А что ты думаешь о Коммуне?
      Нищий. К вашим услугам, господа. Вы желаете лучшего, хотя вы желаете все поделить. Да поможет вам господь. Осмотр воздушного шара, господа, стоит десять сантимов.
      Делегат. А почему же ты против раздачи земли?
      Нищий. Так ведь, господа, ее для этого отнимают.
      Делегат. Но не у тебя же? Ты ее получишь.
      Нищий. Простите, сударь, ее отнимают. Где теперь мой двор? Десять сантимов, сударь, прошу вас.
      Делегат. Но двор остался твоим собственным детям, не так ли?
      Нищий. Вы видите шар?
      Делегат. Ведь ваши беды происходят именно оттого, что вам не хватает земли!
      Нищий. Очень прошу вас, дайте мне десять сантимов. Воздушный шар вот-вот исчезнет.
      Делегат. А помещик есть у вас в Сент-Антуане?
      Нищий. А как же? Господин де Бержере.
      Делегат. Он пользуется любовью?
      Нищий. Как вам сказать, сударь, - своего не упустит.
      Делегат (дает нищему деньги, покачивая головой). Вот и враг. С нищенским посохом в руках он защищает собственность, даже собственность вора, который обокрал его. Чтобы переубедить такого, нужны годы и годы. (Уходит.)
      Нищий (показывает монету газетчику). Десять сантимов. Отличный воздушный шар! Ну и болваны. Не могли сами посмотреть в окно?
      Газетчик. "Среди раненых женщины и дети!.." (Нищему.) Поди-ка сюда и прекрати свое надувательство. Возьми пачку газет, становись у другой лестницы и кричи вслед за мной. За каждую газету получишь сантим. (Дает ему пачку газет.)
      Нищий повторяет его выкрики.
      Оба. Читайте "Офисиель"! "Мобилизация всех граждан от семнадцати лет!"
      В
      Ночное заседание Коммуны. Некоторые делегаты работают над бумагами, другие переговариваются между собой. Один из делегатов дает советы женщине,
      пришедшей сюда с ребенком.
      Председательствующий. Ввиду того что данному собранию нежелательно вмешиваться в область военных операций, мы, несмотря на неясность военного положения в районе Мальмезона, продолжаем наше обсуждение. Слово имеет гражданин Ланжевен.
      Ланжевен. Вношу предложение: исходя из того, что первым принципом республики является свобода, исходя из того, что свобода совести является первой среди свобод, исходя из того, что духовенство явилось сообщником монархии в преступном заговоре против свободы, Коммуна объявляет: церковь отделяется от государства... В этой связи я призываю уполномоченного по вопросам просвещения обязать учителей и учительниц убрать распятия, изображения мадонны и прочие предметы религиозной символики из школьных помещений и передать металлические предметы монетному двору.
      Председательствующий (подсчитывая поднятые руки). Принято.
      Возгласы. Поступают жалобы на то, что католические сестры милосердия плохо ухаживают за ранеными коммунарами.
      - А как с проектом читален в госпиталях? Для большинства рабочих пребывание в госпитале - единственное время для самообразования!
      Председательствующий (получивший донесение). Граждане делегаты, командир батальона Андре Фарро, вернувшийся с фронта, хочет, несмотря на тяжелое ранение, предстать и отчитаться перед вами.
      Офицера Национальной гвардии вносят в зал на носилках.
      Гражданин Фарро, я предоставляю вам слово. Фарро. Граждане делегаты, мы заняли Аньер,
      Волнение в зале.
      Возгласы. Да здравствует Коммуна!
      - Да здравствует Национальная гвардия!
      Фарро. Граждане, с разрешения уполномоченного по военным делам я хочу сейчас, когда ранение вырвало меня из боев, обратить ваше внимание на определенные трудности, которые осложняют операции наших войск и приводят к тому, что победы добываются большой кровью. Наши люди дерутся как львы, но они совершенно недостаточно вооружены. Право собственности на пушки отдельных, сформированных по округам батарей приводит к тому, что из тысячи семисот сорока пушек в дело вводятся только триста двадцать.
      Возглас. Не забывайте об особенностях нашей армии, первой в своем роде в мировой истории. Эти люди сами отлили свои пушки, гражданин офицер.
      Фарро. Они отлили их не на свои средства, гражданин делегат. Может быть, именно поэтому они не умеют воспользоваться ими. Наши пушки используются как винтовки или бездействуют. И каждому хочется стрелять, но подвозить снаряды нет охотников. И каждый выбирает себе командира и огневую позицию.
      Варлен. Ваше прошлое, гражданин офицер?
      Фарро. Я воспитанник артиллерийской школы в Венсене, капитан регулярных войск.
      Варлен. Почему вы сражаетесь за Коммуну?
      Один из санитаров. Он за нас.
      Варлен. Знаете ли вы, что Коммуна меньше чем два дня тому назад объявила об упразднении генеральских званий?
      Офицер молчит.
      Подозреваю, что вы хотите предложить нам передать командование кадровым офицерам?
      Фарро. Война - это профессия, гражданин делегат.
      Варлен. Вы выступаете здесь с согласия уполномоченного по военным делам, который сам не явился?
      Фарро. И который, вопреки всем правилам военного искусства, сражается в первых рядах.
      Ранвье. Граждане делегаты, я понимаю мысль этого человека так, что, раньше чем отменять приказы, надо самим научиться приказывать... Гражданин Фарро, мы желаем вам скорейшего выздоровления. Не делайте поспешных выводов из того, что это собрание молчит. Молчат не только неспособные учиться. Наши трудности велики, таких трудностей еще никто и никогда не знал, но мы с ними справимся. Коммуна удовлетворена вашим сообщением.
      Офицера уносят.
      Граждане делегаты! Вы получили весть о победе. И вы получили правдивый доклад. Пусть то и другое послужит вам на пользу. У вас есть войска, но враг имеет обученных офицеров. У него нет таких войск, какими располагаете вы. Преодолейте же свое оправданное недоверие к людям, которых вы до сих пор видели только на стороне противника: не все они ваши враги. Помножьте воодушевление наших коммунаров на знание - и победа будет вам обеспечена.
      Аплодисменты.
      Г
      Заседание Коммуны.
      Председательствующий. Граждане делегаты, я прерываю обсуждение докладов о благоприятном течении боев за Нейли, чтобы огласить слова, произнесенные вчера в германском рейхстаге Августом Бебелем. "Весь европейский пролетариат и все, в чьей груди не остыло стремление к свободе, смотрят сейчас на Париж. Боевой лозунг парижского пролетариата "Смерть нужде и праздности!" станет боевым лозунгом всего европейского пролетариата". Граждане, я призываю вас подняться с мест в честь немецких рабочих.
      Все встают.
      Варлен (спокойным, твердым голосом). Да здравствует Интернационал рабочих! Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
      X
      Франкфурт. Опера. На сцене идет "Норма". Из ложи выходят Бисмарк в форме
      кирасира и Жюль Фавр в гражданской одежде.
      Бисмарк (закуривая сигару). Я еще кое-что хотел сказать вам, Фавр, но вы же здорово поседели, а? Ну, предположим, вы сейчас подписываете мир здесь, во Франкфурте. Но что происходит в Париже? Сорвите наконец этот красный флаг с парижской ратуши! Это свинство стоило мне уже нескольких бессонных ночей, - чертовски скверный пример для Европы, его нужно уничтожить, как Содом и Гоморру, - выжечь горящей серой. (Прислушивается к музыке, доносящейся через открытую дверь в ложе.) Нет,какова эта Альтманша! И как женщина хороша: крепкая баба... Мда. (Шагает с сигарой в зубах.)
      Фавр, угодливо изгибаясь, следует за ним.
      Смотрю я на вас - ну и чудаки же вы. Помощь оружием вы стыдливо отклоняете, но хотите, чтобы пленных мы отдали. Знаю, знаю, хотите обойтись без помощи чужого правительства. Совсем как в песенке: "Ах, Теодор, ах, старый козел, не лезь при людях мне под подол!" (Снова прислушивается к музыке.) Сейчас она умирает. Эпохальное зрелище. Мда, наши голоштанники в рейхстаге тоже ведь требуют, чтобы мы вам выдали Бонапарта. Но ничего не выйдет, Бонапарта оставлю в своем кармане, чтобы держать вас на поводке, ха-ха! Отпущу я только мелкую сошку, чтобы вы могли напустить их на парижских "товарищей", вот будет сюрприз. Война войной, а порядок должен быть. И ради порядка, Фавр, я готов поддержать исконного врага под ручку. Ведь мы уже освободили около двухсот тысяч человек. Кстати, хватит ли у вас цехинов, чтобы заплатить за них?
      Фавр. Теперь могу вам сообщить: нашей главной заботой была судьба Французского банка. Но все улажено. Нам удалось извлечь из него уже двести пятьдесят семь миллионов.
      Бисмарк. Мда, это достижение, есть чему радоваться. Но послушайте, кто может поручиться, что эти типы не начнут снова брататься, как восемнадцатого марта?
      Фавр. У нас есть надежные люди. Крестьяне, с крепкой мужицкой основой. Кроме того, я надеюсь, подстрекатели не могли проникнуть к пленным.
      Бисмарк. Хорошо, похоже, что мы справляемся. Но я уже говорил: я хочу видеть дела. Я дал согласие на то, чтобы вы начали выплачивать контрибуцию после умиротворения Парижа, так что вложите огонька в это дело. (Прислушивается.) Сказочно, сказочно она подает эту арию... И смотрите, чтобы не вышло ошибки. Первый чек, Фавр, пойдет Блайхредеру - этому я доверяю, он мой личный банкир, и я ставлю условием, чтобы он получил за комиссию. Здорово, Альтманша, браво!
      XI
      А
      Ратуша. Глубокая ночь. Зал пуст. За Ланжевеном, который работал здесь
      один, приходит Женевьева.
      Ланжевен. Вы жалуетесь, что нет денег на завтраки школьникам. Да знаете ли вы, какую сумму Белай вчера принес с видом триумфатора на постройку баррикад? Одиннадцать тысяч триста франков. Сколько ошибок мы делаем, сколько ошибок мы сделали! Конечно, нужно было идти на Версаль, немедленно, сразу же, восемнадцатого марта. Если бы у нас было время. Но народу никогда не дано больше одного часа. И горе, если в этот час он не готов во всеоружии к бою.
      Женевьева. А какой у нас народ! Я была сегодня на концерте в пользу лазаретов, в Тюильри. Ожидалось несколько сот слушателей, пришли десятки тысяч. Я стояла в этой необозримой толпе. И - ни слова жалобы!
      Ланжевен. Они верят нам и многое терпят. (Смотрит на плакаты.) Номер первый. Право на жизнь. Да, да, но как это право обеспечить? Взгляни на другие плакаты, там написано все очень верно, но как это выглядит "а деле? Номер второй. Не есть ли это и свобода делать дела, свобода существовать за счет народа, вести интриги против народа и служить его врагам? Номер третий. Хорошо... Но что предписывает им совесть? Разве не то, что предписывают им власть имущие? А номер четвертый? Выходит, что всем биржевым акулам, всем чернильным гадам из продажной печати, всем мясникам-генералам и прочим пиявкам дано право собираться в Версале и устраивать против нас гарантированные номером, пятым манифестации "идейного" свойства. Может быть, свобода клеветы им тоже гарантируется? Ну а в номере шестом разве не допускаем мы выборы обманщиков? Выборы народом, сбитым с толку школой, церковью, прессой и политиканами? А где наше право захватить Французский банк, в котором хранятся богатства, созданные нашими руками? Ведь этими деньгами мы могли бы подкупить всех генералов и политиков, наших и прусских!.. Мы должны были узаконить только одно единственное право, один пункт: _наше_ право на жизнь!
      Женевьева. Почему же мы этого не сделали?
      Ланжевен. Ради свободы, в которой мы ничего не понимаем. Мы не были готовы, чтобы, подобно отряду, который сражается не на жизнь, а на смерть, отказаться от личной свободы, пока не завоевана свобода для всех.
      Женевьева. Но мы же только не хотели обагрить наши руки кровью.
      Ланжевеи. Да, но в этой борьбе возможно лишь одно из двух: или обагренные кровью руки, или отрубленные руки.
      Б
      Заседание Коммуны. Входят и выходят гвардейцы с донесениями. Время от времени тот или иной делегат поспешно покидает зал. Чувствуется сильнейшая усталость. Слышен отдаленный грохот орудий - работа приостанавливается.
      Делеклюз. Граждане делегаты. Вы слышите пушки версальцев. Начинается последний решительный бой.
      Пауза.
      Риго. В интересах безопасности я разрешил делегации женщин одиннадцатого округа явиться сюда, чтобы в этот ответственный час передать вам некоторые пожелания парижан.
      Общее одобрение.
      Делеклюз. Граждане, вы назначили меня уполномоченным по военным делам. Бесчисленные задачи по устранению ущерба, причиненного войной, то превращению войны национальной в войну социальную, удары, наносимые извне, вроде передачи Бисмарком Тьеру ста пятидесяти тысяч военнопленных, - все это и многое другое не оставило нам времени должным образом организовать отборные силы пролетариата в новой и чуждой ему военной области. Мы имели дело с генералами разного рода. Те, что пришли снизу, из наших собственных рядов, не владеют новым оружием, те, что сверху примкнули к нам, не умеют управлять новыми солдатами. Наши бойцы, только что сбросившие иго эксплуататоров, не хотят, чтобы ими командовали, как марионетками. Обученные офицеры принимают их инициативу, их отвагу за недостаток дисциплины. Главнокомандующий Россель потребовал, чтобы для освобождения форта Исси ему за ночь собрали десять тысяч человек. Делегаты сами взяли на себя вербовку людей и собрали семь тысяч. Господин Россель, не досчитавшись трех тысяч, садится на коня и покидает свой пост, оставляя форт Исси версальцам, которые сидят наготове в своих казармах. Больше того: господин Россель сообщает реакционным газетам, что наше дело погибло.
      Ранвье. Вот он, великий хирург, которому подавай лизол, а если его нет, он умывает руки и бросает больного.
      Делеклюз. Мы стоим перед решительным боем, перед уличными битвами, которые решат исход борьбы. Теперь начнутся баррикадные схватки, столь презираемые военными специалистами, начнется борьба самого населения за каждую улицу, за каждый дом. Граждане делегаты, мы пойдем в бой, как привыкли ходить на работу, и мы будем так же хорошо драться, как работали. И если бы, граждане, нашим врагам удалось превратить Париж в могилу, он все равно никогда не станет могилой наших идей.
      Бурные аплодисменты, многие встают. Гвардейцы вводят в зал трех женщин.
      Граждане делегаты, к нам прибыла делегация одиннадцатого округа.
      В зале наступает тишина. Несколько делегатов идут навстречу женщинам.
      Делегат. Гражданки, сама весна приходит с вами в ратушу.
      Женщина. А как же!
      Смех.
      Граждане делегаты, я принесла вам послание. Оно короткое.
      Возглас. У нее в руках не менее двадцати страниц!
      Женщина. Не шуми, малыш, это подписи, их пятьсот пятьдесят две.
      Смех.
      Граждане делегаты! Вчера в нашем округе появились воззвания, призывающие нас, женщин Парижа, взять на себя посредничество в примирении с так называемым версальским правительством. Мы отвечаем на это: нет и не будет примирения между свободой и деспотизмом, между народом и его палачами. Место рабочих и работниц - на баррикадах. Еще четвертого сентября было сказано: за нашими фортами наши городские валы, за нашими валами наши баррикады, за нашими баррикадами - наша грудь.
      Аплодисменты.
      Мы вносим свою поправку в эти слова. За нашими баррикадами наши дома, за нашими домами наши снаряды.
      Аплодисменты усиливаются.
      Так говорим мы, граждане делегаты Коммуны, и при этом просим вас - не превращайте топор в лопату. Граждане, четыре дня тому назад взлетела на воздух патронная фабрика на улице Рапп, изувечено более сорока работниц, обрушилось четыре дома. Виновные не найдены. А почему на работу и в бой идут лишь те, кто сами того желают? Граждане делегаты, это не жалоба на вас, поймите нас правильно. Но, как честные гражданки, мы не можем не опасаться, что слабость членов Коммуны - простите, это место исправлено... что слабость некоторых - простите, я не могу это прочесть... здесь вычеркнуто... что слабость многих... Граждане делегаты, в этом месте у нас не было единства мнений...
      Смех.
      Итак, что слабость некоторых членов Коммуны может обратить в ничто все наши планы и надежды. Вы обещали нам заботиться о нас и о наших детях, я предпочту увидеть моего ребенка мертвым, чем в руках версальцев, но терять детей из-за вашей слабости мы не хотим. Пятьсот пятьдесят две женщины одиннадцатого округа. Счастливо оставаться, граждане.
      Женщины уходят.
      Варлен (вскакивает с места). Граждане делегаты, нам говорят, что жены версальских солдат льют слезы, но наши женщины не плачут. Допустите ли вы, чтобы наше бездействие выдало их врагу, никогда не останавливавшемуся -перед насилием? Несколько недель тому назад нам говорили здесь: никаких военных операций - они не нужны, Тьер не имеет войск, нельзя развязывать гражданскую войну перед лицом врага. И что же мы видим? Наша буржуазия без всяких колебаний вступила в союз с врагом Франции, и враг дал ей войска для гражданской войны: лапавших в плен крестьянских сынков из Вандеи, отдохнувших, нетронутых нашим влиянием солдат. Нет таких противоречий между двумя буржуазиями, которые помешали бы им тотчас же объединиться против пролетариата той или другой страны. Нам еще говорили: не нужно террора, какая же это новая эра, если террор? Но версальцы встали на путь террора и, чтобы не наступила новая эра, готовы истребить всех нас. Если мы будем разгромлены, то только из-за нашей мягкости, чтобы не сказать - беспечности, из-за нашего миролюбия, чтобы не сказать - невежества! Граждане, мы заклинаем вас: учитесь наконец у врага!
      Аплодисменты одних, неодобрительные крики других.
      Риго. Граждане, если вы перестанете надрывать голосовые связки, призывая щадить смертельного врага, вы сможете услышать грохот его пушек.
      В зале наступает тишина. Слышится канонада.
      Можете не сомневаться - враг будет беспощаден. Уже сейчас, когда враг готовится осуществить великое кровопускание, он наводнил Париж шпионами, саботажниками, провокаторами. (Поднимает портфель с документами.) Вот здесь имена - я неделями предлагаю их вашему вниманию. Архиепископ Парижа не только служит молебны. Директор Французского банка умеет распоряжаться деньгами, в которых он вам отказал. Форт Кан был продан версальцам за сто двадцать тысяч франков. На Вандомской площади, среди развалин памятника милитаризму открыто торгуют точнейшими планами наших укреплений. Наши разгневанные женщины бросают в Сену агентов врага, - может быть, вы предложите выудить их оттуда? В Версале убивают двести тридцать пять пленных гвардейцев и расстреливают наших санитарок. Когда же перейдем мы к ответным мерам?
      Возглас. Гражданин, мы провели дискуссию на этот счет. Мы установили, что не намерены подражать врагам человечества. Они изверги, мы - люди.
      Аплодисменты.
      Варлен. Человечно или бесчеловечно - этот вопрос решается с помощью другого: чье государство, их или наше?
      Возглас. Мы против государства, потому что мы против угнетения.
      Варлен. Их государство или наше?
      Возглас. Стоит нам перейти к угнетению, как мы уже не сможем отделить себя от него. А ведь мы боремся за свободу.
      Варлен. Если вы хотите свободы, вы должны подвергнуть угнетению угнетателей. И поступиться своей свободой ровно настолько, насколько это необходимо. У вас может быть только одна свобода - бой с угнетателями.
      Риго. Террор против террора, подавляйте, или вас раздавят, уничтожайте, или вас уничтожат!
      Сильное волнение в зале.
      Возгласы. Нет, нет!
      - Это призыв к диктатуре!
      - Завтра вы уничтожите нас!
      - Они требуют расправы с архиепископом, но метят в нас, противящихся этому.
      - Взявший меч от меча и погибнет. В ар лен (громко). А не взявший меч?
      Мгновение полной тишины.
      Возглас. Великодушие Коммуны еще принесет свои плоды! Пусть скажут о Коммуне: "Она сожгла гильотину!"
      Риго. И сохраняла неприкосновенным банк! Великодушие! Граждане, Коммуна постановила обеспечить сирот, отцы которых погибли за Тьера. Она не отказала в хлебе вдовам девяноста двух убийц. Вдовы не стоят под знаменами, под которыми сражались их мужья, республика раздает хлеб всем нуждающимся, расточает ласки всем сирым. И благо ей! Пусть не говорят мне о равных правах для борющихся в нашем и в их стане. Народ сражается не как борцы на арене или торговцы на рынке, не как нации, соблюдающие интересы этих торговцев. Народ сражается как судья против преступника, как врач против рака. И все же я требую только ответить на террор террором, хотя мы одни имеем законное право на террор!
      Возглас. Это кощунство! Не станете же вы отрицать, что применение насилия унижает и того, кто его применил?
      Риго. Нет, не отрицаю этого.
      Возгласы. Лишить его слова! Такие речи дискредитируют нас! Посмотри вокруг. Нас здесь уже меньше, чем было в марте!
      - Пусть скажет Делеклюз.
      - Делеклюз!
      - Слово Делеклюзу!
      Делеклюз. Граждане, вы видите меня в нерешительности - я должен в этом признаться. И я до сих пор торжественно поднимал свой голос против насилия. Опровергнем, говорил я, укоренившееся мнение, будто справедливость требует насилия. Я говорил: пусть справедливость побеждает отныне голыми руками! Ложь пишется кровью, правду можно писать чернилами. Я говорил: за несколько недель Парижская коммуна предприняла во имя человеческого достоинства больше, чем все другие правительства за восемь веков. Так будем же спокойно продолжать наше дело: внесем порядок в человеческие отношения, покончим навсегда с эксплуатацией человека человеком... Посвятим себя нашим трудам, приносящим пользу всем, кроме паразитов, - и тогда толпа наемников, окружающих полсотни хищников в Версале, растает, как снег под лучами весеннего солнца. Голос разума, свободный от гнева, удержит их от душегубства, и простые слова - "вы такие же рабочие, как мы" - заставят их броситься в наши объятия. Так я говорил - говорил, как и многие из вас. Да простится мне и вам, если мы ошибались! Я прошу поднять руки тех делегатов, которые и теперь остаются противниками репрессий.
      Большинство делегатов медленно поднимают руки.
      Делеклюз. Коммуна высказывается против репрессий. Граждане делегаты, вам будут выданы ружья.
      Гвардейцы вносят ружья и распределяют их среди делегатов.
      Граждане делегаты, переходим к текущим делам. На обсуждение выносится организация комиссии по женскому образованию.
      ВСЕ ИЛИ НИКТО
      1
      Кто, рабы, вам даст свободу?
      Лишь, товарищ, те, кто сами
      Пропадают в черной яме.
      Угнетенному народу
      Лишь рабы дадут свободу.
      Драться - только вместе. Все или никто.
      Вместе в бой мы готовы.
      Оружье иль оковы.
      Драться - только вместе. Все или никто.
      2
      Кто же даст голодным пищу?
      Лишь узнавший голодуху
      Даст голодному краюху.
      Путь укажет вам лишь нищий,
      Лишь голодный даст вам пищу,
      Драться - только вместе. Все или никто.
      Вместе в бой мы готовы.
      Оружье иль оковы.
      Драться - только вместе. Все или никто.
      3
      Кто за битых отомстит им?
      Встань, избитый, непреклонно
      С битыми в одну колонну.
      Встань, товарищ, к нам, избитым.
      Только битый отомстит им.
      Драться - только вместе. Все или никто.
      Вместе в бой мы готовы.
      Оружье иль оковы.
      Драться - только вместе. Все или никто.
      4
      Кто ж расправится с врагами?
      Чтобы нам добиться воли,
      Не откладывая боле,
      Пусть униженные сами
      Встанут к нам, под наше знамя.
      Драться - только вместе. Все или никто.
      Вместе в бой мы готовы.
      Оружье иль оковы.
      Драться - только вместе. Все или никто.
      XII
      Пасхальное воскресенье 1871 года. Площадь Пигаль. Жан Кабэ, Франсуа Фор и двое мальчиков строят баррикаду. Бабетта Шерон и Женевьева Герико шьют мешки для песка. Слышны отдаленные пушечные выстрелы. Женевьева только что спела песенку детям, которые размешивают в корыте цементный раствор
      лопатами, большими, чем они сами.
      Мальчик. Спойте нам еще раз, мадемуазель. Спойте, пожалуйста.
      Женевьева. Ну хорошо. Только в последний раз. (Поет.)
      В пасху катались по Сене
      Папа и вся детвора.
      День лучезарен весенний,
      Весело было с утра.
      В мячик играли, и в прятки,
      И в чехарду, и в крокет,
      Так что забыли ребятки
      Даже про мамин обед.
      Дети до вечера пели,
      Дома мечтая опять,
      Как они в новом апреле
      Снова поедут гулять.
      Первый мальчик (поет, подхватывая последнюю строку).
      Снова поедут гулять.
      Второй мальчик (Жану). Вы с Бабеттой спите вместе?
      Жан. Да.
      Первый мальчик. Здорово ты ее обкрутил.
      Жан. Гм... Просто она в меня влюбилась.
      Бабетта. Это ты в меня влюбился.
      Жан. Как бы то ни было, начала она.
      Бабетта. С чего ты взял? Я ни слова не сказала. Это ты начал.
      Жан. Ты-то не говорила, но твои глаза.
      Бабетта. А твои? (Франсуа.) Чего ты надулся, малыш?
      Франсуа. Мне не нравится тон, каким ты сказала: "Филипп сбежал". Этот случай надо рассматривать с научной точки зрения, то есть бесстрастно. Я полагаю, что, в отличие от нас, он решил, будто борьба безнадежна. Он сделал вывод: покинул Париж.
      Жан. Ты хочешь сказать - покинул нас. Тех, кто борется.
      Франсуа. Он бежал не от нас, а только от безнадежной борьбы.
      Жан. А вот мы, к сожалению, не можем так легко покинуть Париж. И знаешь почему? Потому же, почему листья не могут расстаться с деревом. Иное дело вши на листьях. Вошь - вот кто он такой, Филипп.
      Франсуа. Жан, кажется, придется пересчитать тебе зубы.