Ей не пришлось долго ждать предсказуемого отклика.

– Потому что, – тут же откликнулась Сибилла, – все молодые люди Ренна будут мечтать о возможности разделить ее с одной из них!

Герцогиня рассмеялась, остальные дамы захихикали, а Элин снова порозовела. Мари только улыбнулась и заняла вое место у большого ткацкого станка, подняв с пола челок. Подобные шутки поначалу ее смущали, но теперь она уже к ним привыкла. Хоэл сказал, что она может выйти замуж за любого преданного ему рыцаря, который захочет на ней жениться, и преданные ему рыцари восприняли это как вызов, как великолепный турнир за ее сердце и поместье Шаландри. Они постоянно окружали ее куртуазной любовью, шутливым, красноречивым, пышным празднеством моды, пришедшей с юга. Это была новая игра с четко распределенными ролями: возлюбленная может иметь больше одного кавалера, но кавалер – только одну возлюбленную. Кавалерам положено было трепетать и бледнеть при появлении возлюбленной. Ради любви надо было идти на все, а то, что не соответствовало пожеланиям возлюбленной, не могло радовать. В Бретани выдалось мирное лето, и молодые люди – в основном безземельные рыцари – имели много свободного времени и лишней энергии. Куртуазная любовь из их песен обычно была адресована замужней даме, супруге лорда – высокой и недоступной. Незамужняя дама, получившая от сеньора разрешение избрать любого рыцаря, пришедшегося ей по вкусу, и отдать ему поместье, была настоящим даром небес. Рыцари наслаждались этой игрой. И Мари после первых недель полного недоумения тоже начала получать от нее удовольствие. Она никогда раньше не подозревала, что жизнь может приносить столько радости. Та Мари, которая приехала в Ренн несколько недель назад, уже казалась ей неуклюжей и наивной.

Дверь солнечной галереи открылась еще раз, и появился один из придворных пажей, мальчик девяти лет. Он бережно нес в обеих руках огромную бутыль вина, от которой поднимался пар. Позади него шли несколько рыцарей из замковой стражи, среди которых был и Тьер. Мари улыбнулась и начала сосредоточенно ткать.

– Приветствуем всю компанию! – проговорил Тьер. – Я решил, что юному Хоуэну нужно помочь нести чаши. Можно присоединиться к вам, дамы?

– Безусловно, – ответила герцогиня. – День сегодня серый и мрачный, так что не мешает сделать его светлее. Раздай чаши.

Когда Тьер и еще один рыцарь, Морван, попытались одновременно дать чашу Мари, ее руки были заняты работой, так что она смогла только кивком попросить их поставить чаши у ее ног, избавив себя от необходимости делать выбор. Разочарованный Морван поставил чашу, которую он держал, рядом с ней, изо всех сил стараясь казаться бледным и взволнованным. А Тьер ухмыльнулся, уселся рядом со станком и сам сделал глоток из чаши, которую держал.

– Итак, – проговорил он, оглядывая комнату, – половина свадебного кортежа приехала! Доброго вам здравия, леди Элин. Не сомневаюсь, что мой кузен Ален бросился бы приветствовать вас, но он сейчас в Фужере, лечит свое разбитое сердце. – Тьер моментально вспомнил, что его туда отправил герцог с приказом страдать в одиночестве, пока свадьба не закончится, но говорить об этом Элин не было нужды. – А когда приедет жених? – осведомился он вместо этого.

При упоминании об Алене Элин смутилась, но быстро пришла в себя.

– Тиарнан должен приехать завтра, – сказала она. – Так он обещал моему отцу. Но мне не положено видеть его до следующего дня.

При мысли о следующем дне, который был днем ее свадьбы, она улыбнулась. Тьер ответно ухмыльнулся, и Элин моментально перестала улыбаться. Как странно, что он настолько уродлив, когда Ален так хорош собой! И еще более странно, что они все равно очень похожи друг на друга.

– Наверное, твой жених сегодня еще занят: мечется по поместью и следит, чтобы все было готово к приезду его молодой жены, – заметила Авуаз, дав волю своей сентиментальности.

– Готова биться об заклад, что он отправился на охоту, – возразила Сибилла.

Вид у Элин моментально стал смущенный и встревоженный, а Тьер расхохотался.

– Вы выиграли, леди Сибилла. Тиарнан, несомненно, шагает по лесу под проливным дождем, ища того огромного оленя, на которого они с герцогом охотились в прошлое Крестовоздвижение. Сезон откроется в день его свадьбы. Интересно, не жалеет ли он, что выбрал именно этот день.

– Тш-ш! – отозвалась герцогиня. – Я уверена, что молодому человеку просто надо чем-то себя занять. И я уверена, что слуги уговаривают его уйти. Любому нормальному слуге в такое время захочется выставить своего господина из дома.

– Мне бы хотелось, чтобы он не ходил, – жалобно проговорила Элин. – Или хотя бы чтобы он кого-нибудь брал с собой. Мне не хочется думать, что он ходит по лесам один. Говорят, что тот разбойник, Эон из Монконтура, поклялся его убить.

При этом наступила неловкая пауза: веселье в комнате померкло. Тьер бросил быстрый взгляд на Мари.

– Я слышал, что Эон на прошлой неделе обворовал приходского священника неподалеку от Плоэрмеля, – сказал Морван. – Вломился к нему в дом, когда хозяин спал, связал его и ограбил дом.

– Мне очень жаль это слышать, – тихо отозвалась Мари. Она смотрела на свои руки, неподвижно замершие на ткацком станке, и снова думала о том, что если бы не она и не необходимость ее защищать, Тиарнан мог бы убить Зона в той стычке. Тогда приходской священник в Плоэрмеле не пострадал бы, а Тиарнан мог бы бродить по лесу, не подвергаясь опасности.

– Этот Эон просто удивительный парень, – весело объявил Тьер, мысленно кляня Элин и Морвана за то, что они напомнили Мари о пережитом. – Он бродит по лесу словно волк, вне закона и без друзей, и любой готов поднять на него руку. Он крадет хлеб в домах и спит в зарослях. Когда он в прошлый раз встретился с лордом Тиарнаном, то поспешно убежал. Как бы он мог сообщить о своих намерениях, не говоря уже о том, чтобы их осуществить? Он не смеет разговаривать ни с кем, кроме своих жертв.

– О, это не так, – возразила Авуаз. – Некоторые крестьяне ему помогают. Иначе его уже давно поймали бы.

– А почему кто-то стал бы помогать такому существу? – с отвращением спросила Элин.

– Потому что он – простолюдин, который смеет грабить священников и землевладельцев, – сухо объяснила герцогиня. – Другие восхищаются этим, даже когда он грабит и их тоже.

– Он убил управляющего Монконтуром, – внезапно вставила Дюкокан, прежде всегда молчавшая.

Мари вспомнила, что это жена одного из вассалов владетеля Монконтура. Ее муж Бранок был временно включен в гарнизон Ренна, чтобы нести военную службу за своего сеньора.

Слова вызвали возгласы ужаса и отвращения у других дам.

– Я слышала, что он – беглый из Монконтура, – сказала Авуаз, – но не знала, что он убил управляющего. Как ему удалось сделать такое?

Дюкокан замялась. Она была дочерью богатого крестьянина и до этого не решалась разговаривать в присутствии герцогини. Однако на этот раз у нее была возможность поведать историю, которую, похоже, никто не знал. А слушать интересные истории любили как в залах господ, так и в бедняцких лачугах, и здесь ее незнание придворных манер не было помехой.

– Тогда слушайте, – начала Дюкокан. В ее голосе появились привычные интонации сказителя, а история о недавних кровавых событиях зазвучала на манер старинных сказаний. – Этот Эон был крепостным в Треданиэле, поместье, принадлежавшем лорду Раулю и расположенном неподалеку от Монконтура. Он влюбился в крепостную из этой деревушки, хорошенькую девушку, и захотел на ней жениться. Он отправился к управляющему лорда Рауля, чтобы испросить разрешения господина. А управляющим лорда был человек, которого звали Ритген маб Энкар, и был он жестоким и жадным. За разрешение на свадьбу он потребовал взятку. Конечно, у Эона не было денег, так что вместо этого он пообещал десять дней отработать на земле Ритгена. Поскольку он весь день работал на земле господина, то не мог выполнить десятидневную работу за десять дней: ведь ему приходилось работать вечерами или ночью, когда светила луна. А пока он работал, Ритген отправился поговорить с девушкой. Возможно, он собирался потребовать дополнительной работы и от нее тоже, но увидел, что она прекрасна, как цветок яблони, и сладка, как ее плод. Черный дьявол вселил ему в сердце, и он потребовал, чтобы она спала с ним. Дважды она отказывалась, и даже трижды, но он был управляющим сеньора, а она – крепостной. Он пригрозил причинить страдания ей, ее семье и Эону, ее возлюбленному, и наконец она уступила. А Ритген был человеком женатым и потому не мог привести ее к себе в дом, а свою лачугу она делила с родителями, братьями и сестрой. И он отвел ее в хижину Эона, которая пустовала, пока он обрабатывал землю управляющего. Так что Эон трудился на полях управляющего, а управляющий – на поле Эона, в его собственной постели. И вся деревня знала об этом, но никто не говорил об этом Эону: все знали, что он человек отважный, и боялись того, что он мог сделать, узнав об этом.

Однажды вечером какой-то сплетник явился к Эону и посоветовал ему погасить пожар у него в доме. Эон бросил мотыгу и побежал домой – и там застал Рйтгена и девицу, которые лежали в его собственной постели. Он схватил мужчину за волосы, выволок его на двор и избивал, пока тот не начал умолять о пощаде – но пощады от Эона он не получил. Только когда собралось полдеревни, его с трудом удалось оттащить. Эон был очень сильным человеком.

После этого, конечно, Ритген пошел жаловаться своему сеньору, и сеньор встал на сторону управляющего, как то и положено, хотя втайне отругал Ритгена за то, что тот сам напросился на неприятности. Эона выпороли и посадили в колодки, а когда сняли колодки, то снова выпороли и отправили в поле в кандалах. Но этого Ритгену показалось мало. Он постоянно придирался к Эону, заставляя его выходить из себя и заслуживать наказание, так что Эон половину времени проводил в колодках. Остальные крестьяне возненавидели Рйтгена за это и старались помогать Эону, особенно девица, которая ночами пробиралась к колодкам, чтобы дать своему возлюбленному поесть и попить. Когда Ритген это увидел и понял, что вся деревня его осудила, то сказал сеньору, что девица сеет в Треданиэле смуту и лучше отослать ее подальше. И лорд Рауль нашел ей мужа в Племи (это моя деревня, да хранит ее Бог!), лежащем милях в трех к северу от Треданиэля. Я знаю мужчину, которого для нее выбрали: солидным и надежный молодой вдовец. Это был хороший брак. Но когда Ритген сказал ей, что ей нашли мужа, она ответила, что не пойдет за него, а выйдет замуж только за Эона. И она не отступалась от своего слова, даже после колодок и всех угроз, которые смог найти Ритген. И тогда Ритген пошел к сеньору и сказал ему, что крепостная крестьянка отказывается выполнить его приказ, и попросил отряд, чтобы принудить ее силой. Лорд Рауль отправил двух вооруженных людей, и они выволокли девицу из дома. Она плакала и кричала, но ее связали и взвалили на лошадь. Но когда Эон услышал ее крики, то прибежал с поля так быстро, как только позволили ему кандалы, и ударил одного воина кулаком с такой силой, что сломал ему нос и повалил на землю. Тогда Ритген и второй солдат набросились на него и избили до беспамятства. А потом они отвели его к управляющему и заперли его в сарае. Они собирались на следующий день отвести его к сеньору на суд и попросить, чтобы его оскопили. Вот чего добивался Ритген.

Но той же ночью Эон убежал. Его кандалы нашли снаружи сарая, где Эон бросил их, сначала использовав как рычаг, чтобы открыть дверь. Он вошел в дом управляющего и там нашел Ритгена, который спал подле своей жены. Он задушил своего обидчика голыми руками. Пока он это делал, жена Ритгена проснулась и попыталась его оттолкнуть, но с тем же успехом она могла пытаться передвинуть колокольню: Эон держал управляющего за горло и не выпускал, пока не убил. А потом он убежал. Лорд Рауль отправил за ним погоню, но его так и не нашли – и с тех пор он живет в лесах как разбойник. Благодаря его силе и хитрости другие беглецы и преступники сделали его своим атаманом.

Дюкокан помолчала, а потом продолжила рассказ, понизив голос:

– За эту часть моей истории в Монконтуре может ручаться любой. Но про Эона рассказывают и еще одну историю, которой многие люди верят. Говорят, что один раз, после того как его выпороли, он работал на поле у леса, закованный в кандалы. Он был один, а день клонился к вечеру. Из леса вышел незнакомец в зеленом плаще и сказал ему: «Зачем ты беспокоишь нас, принося железо к самому лесу? Что ты сделал такого, что тебя заковали?» Эон с горечью рассказал незнакомцу обо всем, что с ним приключилось. Тогда незнакомец дал Зону плащ, сделанный из волчьей шкуры. «Носи его, – сказал он, – и он тебя надежно укроет». Эон принял плащ, и как только он это сделал, незнакомец исчез. И говорят, что тот человек принадлежал к прекрасному народу, ибо они боятся прикосновения холодного железа. И еще говорят, что когда Зон принял плащ, то стал бисклаврэ. Вот почему он смог освободиться от своих оков и убить управляющего, а потом скрыться от тех, кто его преследовал, – и тогда, и до сей поры.

Мари беспокойно шевельнулась.

– А что такое бисклаврэ? – спросила она шепотом, и не только потому, что сама Дюкокан перешла на шепот, но и потому, что вспомнила это слово, а вместе с ним и то потрясение, которое испытывала в тот момент, когда его услышала.

Дюкокан перекрестилась.

– Бисклаврэ – это... я не знаю французского слова, леди Мари.

– Вервольф, – сказала Авуаз. Герцогиня заговорила обычным голосом, и все вздрогнули.

– Волк, который питается человечьим мясом? – спросила Мари. – Казалось бы, это хорошо описывает любого грабителя.

– Нет-нет, – ответила Дюкокан. – Не это. – Она снова понизила голос: – Бисклаврэ – это человек, который может оборачиваться волком. Говорят, что такие существа обладают нечеловеческой силой и могут растерзать любого, кто им противится.

Мари широко открыла глаза. Она почувствовала, как что-то холодное пробежало по ее коже, словно зверь, скользнувший в темноту.

– Но мне это приснилось! – воскликнула она. – Там, в лесу! У ручья, перед тем как я встретилась с Эоном, был волк, и мне приснилось, что он превратился в человека. А когда проснулась, надо мной стоял Эон в плаще из волчьей шкуры.

Дюкокан воскликнула что-то по-бретонски и снова перекрестилась.

– Да охранит нас Христос от всякого зла! – проговорила герцогиня и тоже перекрестилась.

– Вы, помимо прочего, встретились в лесу и с волком? – спросил Тьер. – Раньше вы об этом не упоминали.

– Я о нем и думать забыла – после Зона, – ответила Мари. Но теперь она ясно вспомнила того волка: обведенные черным глаза, клыки и высунутый язык. Она содрогнулась. – Я замахнулась на него палкой – и он убежал.

Тьер мысленно проклял суеверную жену Бранока и ее страшный рассказ. Ей следовало бы подумать, насколько пугающей будет ее история для той, кому Зон угрожал. Он приложил все силы к тому, чтобы прогнать эту тень.

– Конечно, он убежал! – твердо заявил он. – У волков трусливое сердце. Когда на них идет охота, они даже не поворачиваются, чтобы защищаться, а продолжают бежать, пока собаки их не загонят. Они боятся людей сильнее, чем самые робкие косули, – как грабители, даже этот самый Зон. Жена лорда Бранока поведала нам красивую историю о нем, но, по правде говоря, она внушает мне скорее жалость к нему, чем страх. В общем-то оказалось, что он всего лишь крепостной, которого слишком притесняли, он не выдержал, убил своего мучителя и сбежал. Встретившись с Тиарнаном, он снова убежал. Подозреваю, что бедняге больше всего хотелось бы, чтобы его оставили в покое.

В обычное время Мари посмеялась бы над историей вроде той, что рассказала Дюкокан. Однако она не могла насмехаться над ужасом, который видела в своем сне. Она проснулась и убедилась в том, что это явь, и не могла избавиться от ощущения, что под твердой поверхностью повседневности скрывается подземная река. Она вспомнила, как Эон прокричал что-то о бисклаврэ и махнул в сторону леса. Похоже, Тиарнан был уверен в том, что разбойник попытается его убить. Она неподвижно сидела у ткацкого станка, уставившись на челнок, зажатый в заледеневших руках.

Глядя на нее, Тьер мысленно послал Дюкокан в глубины ада. А потом он взглянул на Элин, сидевшую с округлившимися глазами и побледневшую от испуга. Он попытался придумать, как их успокоить, и с радостью понял, что такой способ ему вполне доступен. И ему даже не нужно лгать.

– «Если то, что о нем рассказывают, правда»? – презрительно сказал он. – Но если бы это было правдой, тогда Эон перестал бы быть бисклаврэ, потому что он оставил свой волчий плащ у источника Нимуэ. – К его глубокому облегчению, Мари подняла голову. – Я слышал об этом от братьев из Бонн-Фонтейна, – продолжил он, обращаясь уже прямо к ней и игнорируя остальных. – Они ходили к источнику, чтобы забрать трупы разбойников, которых убил лорд Тиарнан, потому что он поручил им их похоронить. Они нашли трупы лежащими поддеревьями на прежнем месте, а плащ из волчьей шкуры лежал отдельно, на солнце. Один из братьев захватил его с собой, чтобы использовать как подстилку, но вынужден был его сжечь, потому что он оказался страшно блохастым. Мне сдается, что волшебная волчья шкура Зона была просто шелудивым старым зимним плащом, настолько плохим, что он даже не побеспокоился за ним вернуться. Он не пришел и за телами своих товарищей. И сомневаюсь, чтобы он боялся дамы Нимуэ. Не похоже, чтобы он думал о ней, когда напал на вас, леди Мари. Нет, он боялся, что если он не уберется из этих мест как можно скорее, то рыцарь его убьет. Авуаз, которая отбросила собственные смутные страхи, когда заметила, что две юные дамы нуждаются в успокоении, рассмеялась.

– Я уверена, что вы правы, лорд Тьер, – сказала она. – Можешь не беспокоиться, леди Элин. Твой жених завтра приедет, целый и невредимый.

Во время вечерней трапезы Элин особого беспокойства не выказывала, но когда в замке начали готовиться ко сну, Мари обнаружила ее в солнечной галерее: она стояла, прислонившись к стене, и смотрела сквозь узкое окно на лес. Летние сумерки медленно прогоняли последние отблески сероватого света, и дождь продолжал хлестать.

– Проводить тебя в постель, леди Элин? – предложила Мари.

Элин шмыгнула носом и вытерла щеки. Мари подошла и встала рядом с ней. В комнате было темно: в это время года свечей не зажигали. Однако слабого света, падавшего из окна, оказалось достаточно, чтобы стали видны слезы Элин.

Секунду неловко помявшись, Мари положила руку на плечо девушки.

– В чем дело? – мягко спросила она, заранее зная, какой ответ услышит.

Элин снова шмыгнула носом.

– Мне неприятно думать о том, что Тиарнан сейчас там, совсем один. Сидит в каком-нибудь укрытии, под дождем, а может, рядом рыщет этот отвратительный Эон! Будет так ужасно, если он завтра не приедет, если я буду здесь ждать его, а он так и не появится. Как бы мне хотелось, чтобы он не уходил охотиться так часто!

– А он всегда так делал? – спросила Мари, не зная, что еще можно сказать.

Элин начала тереть глаза.

– Наверное.

Она слышала о том, какой Тиарнан отличный охотник, еще до того, как с ним познакомилась. Один из лесов Таленсака находился неподалеку от Комперского леса, и всякий раз, как ее отец с братьями обсуждали организацию охоты, кто-нибудь обязательно говорил: «Лорд Тиарнан из Таленсака говорит, что есть отличный олень (или кабан, или стадо косуль) там-то и там-то». И тогда кто-то другой отзывался: «Правда? Ну что ж, попробуем их найти». Она вспомнила, как впервые встретилась с Тиарнаном. Кабан, на которого он охотился, зашел на землю ее отца. Это было сразу после Рождества: одинокий всадник галопом подлетел к Комперу прямо по снегу, соскочил на землю и вошел в зал в белом вихре. Поздоровавшись с ее отцом, он заявил, что если тот соберется немедленно, то можно будет убить отличного кабана. Эрве уже через минуту сидел верхом, и все мужчины их дома тоже. Они присоединились к охотникам из Таленсака, гнали кабана до сумерек и убили его. А потом они все вместе вернулись в Компер, чтобы сидеть у огня, пить и обсуждать охоту. Она обратила внимание на Тиарнана еще до того, как ей сказали, кто это: всадник, прискакавший первым, в одиночку. Теперь он сидел среди других, смуглый и поджарый, изредка улыбаясь, но почти ничего не говоря. Когда она спела для присутствующих, он посмотрел на нее – и глаза у него засверкали. Да, Элин знала, что он все время охотится.

– Ну, вообще-то я не против охоты, – ответила она Мари, – но мне так не нравится, что он охотится один! Это... это неблагородно и несолидно! Люди говорят об этом всякие глупости.

Слова Алена уже давно не давали ей покоя.

– Мне кажется, что ему больше всего нравится охотиться одному, – сказала Мари.

Элин изумленно воззрилась на нее.

– Почему ты так говоришь? – спросила она с подозрением.

Мари сама толком не знала и потому ответила не сразу. Она очень живо помнила, как Тиарнан вышел из лесного полумрака: уверенно, как человек, находящийся у себя дома. Она помнила ощущение связи с чем-то огромным и живым.

– Он не ходил бы один, если бы ему это не нравилось, – проговорила она наконец.

– Мне хотелось бы, чтобы он не делал этого сейчас, – заявила Элин. – Как ты думаешь, это отвратительное создание, Эон, действительно может его убить? Ты ведь его видела!

Мари снова замялась. Сама она боялась «этого отвратительного создания», но почувствовала, что Элин нуждается в утешении.

– Я уверена, что Тьер сказал правду насчет той волчьей шкуры, – ответила она.– История Дюкокан – это чья-то выдумка, придуманная, чтобы объяснить, как это крепостной мог убить управляющего и остаться цел. И Тиарнан не боялся Эона при их встрече, это Эон боялся его. Хоть я сама и была испугана, но это я заметила. Беглому крепостному должно быть страшно сражаться с рыцарем.

– Особенно с таким рыцарем, как Тиарнан! – Элин немного повеселела, но потом снова нахмурилась. – А откуда он мог знать, кто такой Тиарнан?

– Он его узнал. Тиарнан сказал, что они уже встречались друг с другом раньше.

– Правда? Он мне об этом не рассказывал. Но наверное, он мне много чего не рассказывал. Он мало говорит.

– Тогда я желаю тебе много лет счастья узнавать то, чего он тебе еще не рассказывал.

Элин улыбнулась.

– Какое милое пожелание, леди Мари. Спасибо. – Она шдохнула и поправила головную повязку. – Я устала.

– Давай я покажу тебе твою постель.

Постель оказалась в комнате рядом с герцогской спальней – большом помещении, разделенном на более мелкие с помощью слишком низких перегородок. Они разделись до рубашек и вместе легли на низкую кровать.

– Ты очень добрая, леди Мари, – сказала Элин, расправляя в темноте простыни. – Можно мне кое о чем тебя спросить?

– Если хочешь.

– Говорят, что все рыцари герцогского гарнизона хотят на тебе жениться. Ты знаешь, которого выберешь?

Мари вздохнула и повторила стандартную отговорку:

– Я ни за кого не выйду замуж без благословения моего отца. А я уверена, что отец не благословит никого из вассалов герцога Хоэла.

– Но я думала... То есть я, конечно, слышала, что ты пыталась убежать по дороге в Ренн, но ты тут, похоже, так освоилась, что я решила, будто наш герцог тебя покорил.

Мари секунду молчала.

– Я дала герцогине клятву, что не буду пытаться убежать, если меня не станут принуждать к браку, – призналась она. – И все здесь были очень добры и относились ко мне как к гостье... или даже лучше. – Она почувствовала, что у нее загорелись щеки. – Так что я тут действительно освоилась. Но моя верность по-прежнему принадлежит Нормандии.

Сказав это, Мари попыталась понять, действительно ли это так. Ее решимость не изменять вассалитета семьи сохранилась, но ей трудно было удержаться от растущей рядом новой приверженности. Ей нравился герцог Хоэл – он действительно оказался благородным терьером: энергичным, шумным, прямодушным, любящим смех и охоту. Ей нравилась хитрая сентиментальная герцогиня, которая радушно принимала ее саму – и всех на свете. И ей нравились молодые рыцари гарнизона, которые обращались с ней лучше, чем с гостьей: ей нравились их комплименты, их шутки и их внимание. Ей было даже стыдно, что все это так сильно ей нравится. Та девочка, которая жила в Шаландри, и послушница из монастыря Святого Михаила казались ей скучными особами рядом с той женщиной, в которую ее превратил Ренн.

– Меня привезли сюда из-за Шаландри, – напомнила она себе вслух. – Не из-за того, какая я на самом деле, а только потому, что я – наследница.

В темноте она почти ощутила поместье вокруг себя, словно лежала сейчас в собственной кровати, в комнате, где умерла ее мать. Дом. Ступенька на лестнице, которая всегда скрипела, полоса кустиков иссопа в огороде, старые бревна частокола, окружавшего поместье, деревня и поля, сбегающие к реке. Рекой в Шаландри был Куэнон. Вот почему, сказала она себе, герцог так об этом хлопочет. Эти земли лежат на границе, на середине дороги, по которой должны будут ехать нормандцы, чтобы напасть на Бретань. Если герцог их получит, то сможет построить там крепость, завершив цепь, защищающую границу: Шатобриан, ла Герш, Витре, Фужер... и Шаландри. Владелец замка, кастелян, стоит выше рыцаря, который владеет простым поместьем, пусть даже укрепленным. Понятно, что молодые рыцари гарнизона мечтали о таком.

– Но ведь Шаландри – владение Пантьевров! – возразила Элин, как это делали и другие.

– Я спорила об этом со всеми в Ренне, – нетерпеливо объявила Мари. – Я не могу изменить того, что сделали люди в прошлом. Может быть, мой дед неправильно поступил, перейдя к нормандцам, но это не значит, что я могу перейти обратно, не поступившись честью. Верность начинается там, где ты оказываешься. Когда-нибудь мой отец и герцог Роберт возвратятся из крестового похода, и тогда, наверное, герцог Хоэл разрешит мне вернуться в обитель. Особенно если я пообещаю там остаться и передать все земли моего отца монастырю Святого Михаила.

– Ты действительно хочешь стать монахиней? – изумленно спросила Элин. – Почему?

– Я хотела стать монахиней, – ответила она просто, надеясь, что Элин не обратит внимания на изменение времени. – Мне... мне хотелось вооружиться против дьявола и защищать мир силою молитвы.

Теперь это желание уже представлялось ей заносчивым, глупым и лицемерным. Она льстила себе мыслью о том, что относится к духовно избранным, что не имеет значения, обладает ли она красотой и талантами и что отец и брат едва ее замечают. А теперь, став объектом похвал и внимания, она обнаружила, что не так уж сосредоточена на духовности и что мир отнюдь не кажется таким пустым и злым, как раньше.

– Это так благородно! – проговорила Элин, на которую эти слова произвели глубокое впечатление. – А мне всегда хотелось только выйти замуж за лорда и рожать детей.

– Я не очень благородная, – виновато призналась Мари. – Думаю, что и мне хотелось бы того же, что и тебе, если бы я могла получить это честно.

Элин вдруг обняла Мари, словно та была ее родной сестрой.

– Я молю Бога, чтобы ты смогла! – воскликнула она. – Когда я пойду молиться перед свадьбой, то попрошу святую Агнессу и нашу благословенную Богородицу, чтобы для тебя нашелся такой муж, которого бы приняли и твой отец, и наш герцог. Мне хочется, чтобы все были счастливы так, как счастлива сейчас я!