Ани развел руками.

– Если найду его сейчас где-нибудь, то да. Клеон восхищенно рассмеялся:

– Вот с таким человеком мне нравится иметь дело! Аристодем всегда начинает ныть: «Не могу это, не могу то... Мое здоровье, моя земля, мои деньги... Не могу себе позволить...» Я бы не стал заключать с ним последнюю сделку, если бы нашел кого-то другого. Итак, мы решили, что я покупаю твои льняные изделия, а ты возьмешь мое стекло и, имея при себе друга царя, который будет вести деловую переписку, постараешься достать олово. Тебе уже лучше, Арион?

Цезарион с отвращением посмотрел на капитана. Преодолевая сонливость, он осознал, что его согласие на предложение Ани воспринимается как уже решенное дело. Более того, благодаря ему Ани приобретает явное преимущество как потенциальный деловой партнер. Но ведь он еще не давал своего согласия! Ани говорил ему, что торопиться некуда и у него есть время поразмыслить над их сегодняшним разговором.

Но прежде чем Цезарион успел придумать, как выразить свой протест, Ани спросил:

– Менхес давал тебе остальное лекарство?

– Нет, – ответил Цезарион. Ему стало не по себе при мысли, что Менхес должен был это сделать. – Но мне уже ничего не нужно. Рана не так сильно болит... Я...

– Нет же, тебе обязательно нужно выпить лекарство! – тут же начал увещевать его Клеон. – Лихорадка в летнюю жару ничего хорошего не сулит, однако чемерица справится с ней. Вот увидишь, она проникнет в тебя, как тупая боль, но в то же время вычистит из тебя весь яд.

Цезарион уже в полной мере ощущал ее слабительное действие – как раз сейчас он внезапно почувствовал, что в его внутренностях начинается подозрительное бурление, – и ему казалось, что это никак не поможет заживлению ран.

– Меня когда-то ранили в живот, – оживленно продолжил Клеон. – Пираты. Дело было к югу от Птолемаиды Охотничьей. Если бы не чемерица, умер бы от лихорадки. А если бы не мирра, то инфекция свела бы меня в могилу. Завтра, кстати, пришлю тебе немного мирры – первоклассной мирры из Опоны – в качестве подарка. Идет? Для благородного помощника моего нового партнера.

– Спасибо, – незамедлительно сказал Ани. – Это лучшее средство против инфекции.

Он вскочил на ноги и вышел из палатки. Затем он вернулся, держа в руках блестящую черную флягу.

– Вот лекарство, – сказал он, обращаясь к Цезариону. – Выпей обязательно. Доктор сказал, что его нужно принять на закате. Менхес, наверное, увидел, что ты уснул, и не стал будить тебя, решив, что ничего страшного не произойдет, если ты примешь лекарство позже. Но, надеюсь, он тебя хоть ячменным бульоном накормил?

– Да, – угрюмо ответил Цезарион.

Он может сейчас заявить, что не соглашался помогать Ани. Но... Ани ведь помог ему. Он фактически спас ему жизнь. Ани дает ему кров, еду, лекарства. Он поможет ему добраться до Александрии. В Беренике становится опасно... А вдруг этот Архедам узнает его и расскажет об этом римлянам? В Александрии он мог бы... Он мог бы еще что-нибудь сделать, чтобы помочь своей семье и выполнить свой долг. Если только сын великой царицы во время путешествия не превратится в секретаря...

В конце концов Цезарион все-таки взял черную флягу и, не говоря ни слова, выпил горькое снадобье.

На следующее утро снова пришел доктор. Он остался доволен тем, как продвигается выздоровление. Воспаление уменьшилось, и жар был уже не таким сильным. Доктор снова промыл рану и сделал перевязку. Он предложил выпить того же лекарства и, к большому облегчению Цезариона, не стал настаивать, когда тот отказался его принимать. Затем он принялся расспрашивать Цезариона о травах в его мешочке – кто прописал лекарство, каков его состав. Однако он не задавал вопросов относительно протекания самой болезни, и, когда закончил записывать ингредиенты, Цезарион понял, что доктора интересовало больше лекарство, нежели сам пациент и его проклятый недуг. Зря он выдал доктору состав лекарственной смеси. Теперь этот местный лекарь будет хвастать тем, что обладает рецептом, полученным непосредственно от светила науки при царском дворе. Если это дойдет до ушей Архедама, то не исключено, что начальник порта вспомнит действительное положение человека, лечение которого он согласился оплачивать.

Интересно, находятся ли римляне еще в Беренике? Пойдет ли Архедам к ним в этом случае? Или начнет распускать сплетни, как раньше?

Нужно убираться отсюда. Чем скорее, тем лучше.

Когда доктор ушел, в палатку снова заглянул Ани.

– Может, тебе что-нибудь принести из города? – спросил он. Этим утром у него было особенно хорошее настроение: он ходил по лагерю, похлопывая верблюдов по спинам, и распевал залихватские песни.

Цезарион с неприязнью посмотрел на него.

– Ты сказал капитану, что я согласился вести для тебя переписку, – холодно напомнил он ему.

Ани вмиг протрезвел:

– Мальчик, но ты же не собираешься менять своего решения сейчас? – не скрывая своей озабоченности, спросил он.

– Что значит «менять свое решение»? – возмутился Цезарион. – Я еще ничего не решил! И прекрати называть меня мальчиком!

– О боги! – воскликнул Ани, едва сдерживая негодование. – И с какой стати тебе отказываться? Я ведь спас тебе жизнь!

– Ты спас меня только потому, что думал о пользе, которую можно получить!

– Нет! – тут же запротестовал Ани. – Спасая тебя, я не знал, кто ты и откуда. Только потом я подумал, что ты можешь кое-что сделать для меня в благодарность за спасение. Я не прошу ни о чем, что может навредить тебе. На самом деле ты только выиграешь. Милостивая Изида! Арион, неужели ты откажешься сейчас? Клеон хочет сегодня подписать контракт!

– Ты не должен был говорить ему о своих планах относительно меня, пока я не принял решения! – настаивал на своем Цезарион.

– Значит, ты отказываешься от моего предложения? – резко спросил Ани.

Наступила долгая пауза, в течение которой они пристально смотрели друг на друга. Наконец Цезарион вымолвил:

– Ну, я этого не сказал. Но ты не должен был говорить этому пьяному капитану, что это уже решенное дело.

Ани понемногу начал успокаиваться.

– Ну ладно, – шумно выдохнув, пробормотал он. – Честно говоря, мальчик, я не сказал ему, что ты согласился. Я лишь упомянул о том, что сделал тебе такое предложение. А Клеон, видимо, решил, что ты уже и согласился. Его так позабавила эта идея, что я не стал его разубеждать. Кроме того, я был уверен, что ты примешь это предложение: надо быть полным дураком, чтобы отказаться. – Ани сел на пол палатки, скрестив ноги. – Ну и что, ты согласен?

Цезарион недовольно поморщился.

– Неужели для тебя это так важно? Ани улыбнулся.

– Я не собираюсь скрывать, что давно мечтаю разбогатеть. Я тружусь, не покладая рук, но на выращивании льна много не заработаешь. Я имею в виду, что по-настоящему не разбогатеешь. Налоги, купцы, которые контролируют торговлю льном, – все это не дает возможности развернуться. Самое большее, на что я могу рассчитывать, – это двенадцать процентов прибыли в год. Занимаясь торговлей, можно иметь двести процентов, если правильно выбрать корабль и если Фортуна улыбнется тебе. Ты знаешь что-нибудь о торговле вдоль побережья Красного моря?

Цезариону вспомнились разговоры о портовых сборах и тарифах; о ценных товарах, привезенных на царских кораблях. Он знал, что царице часто приходилось рассматривать прошения об улучшении гаваней и дорог, о борьбе с пиратами и грабителями на дорогах. Разумеется, рассказывать об этом ему было нельзя.

– Корабли выходят из Береники или из Миос Гормоса, что на севере, – начал рассказывать Ани. – Они плывут по Красному морю в южном направлении. Некоторые корабли плывут аж до Опоны, что на берегу Индийского океана. На дорогу туда и обратно может потребоваться целый год. Для того чтобы найти деньги на плавание, капитан корабля или синдикат, которому принадлежит судно, ищет купцов, готовых снарядить судно. Они же получают процент с прибыли по возвращении корабля в порт.

Клеон является владельцем «Благоденствия». Он выкупил этот корабль у синдиката, который построил его. Он тоже покупает товар на свои деньги, и половина груза на корабле принадлежит ему. Вторая половина принадлежит его партнеру. Несколько лет партнером Клеона был один богатый землевладелец из Коптоса, человек по имени Аристодем. Обычно к приходу корабля в Беренику он снаряжал караван, чтобы забрать товар. Он грузил и свою долю, и долю Клеона. Товар приходил в Коптос, а затем его отправляли вниз по реке, в Александрию. Там все это продавалось, и Аристодем, зарабатывая большие деньги, покупал новый товар для новой поездки.

Однако в этом году – я, кажется, уже немного рассказывал тебе – Аристодем из-за войны побоялся вкладывать свои деньги и, конечно же, не испытывал ни малейшего желания ехать в осажденную Александрию. Еще до начала войны он поспешил отправить в Беренику караван, но без груза и в два раза меньше, чем обычно. Забрав свою часть товара, он оставил Клеона куковать одного в Беренике вместе с его товаром.

Сначала Цезарион слушал все эти мелкие подробности торгашеской деятельности с откровенным презрением, но затем вдруг осознал, что волей-неволей весь следующий месяц ему придется принимать во всем этом самое непосредственное участие, вникая в подробности и обстоятельства дела. Тогда он стал слушать с большим вниманием и даже спросил:

– А почему Клеон сам не мог отправить свой товар в Александрию?

Ани снова хитро улыбнулся.

– Конечно же, мог, но это обошлось бы ему слишком дорого. Цезарион непонимающе посмотрел на египтянина.

Ани выразительно развел руками.

– Этот город находится на краю забытой всеми богами и самой бесплодной из всех пустынь. Тут даже зимой почти негде пасти верблюдов, а про лето и говорить не приходится. В колодцах мало воды. Хватает только на пару овощных грядок. Верблюд очень дорого обходится, если брать с собой корм для животного и везти пятьсот километров по пустыне. Летом тут сложно взять верблюдов напрокат. Те, что здесь есть, будут дорого стоить. Поэтому караваны в Беренику приходят со стороны реки, а затем возвращаются назад. Клеону пришлось бы ехать в Коптос, нанимать там погонщиков с верблюдами, возвращаться с ними в Беренику, нагружать товаром и везти обратно. А оттуда – нанимать лодку, везти товар в Александрию, организовывать продажу, плыть вверх по реке, нанимать еще большее количество верблюдов и ехать в Беренику, надеясь, что корабль все еще находится в приличном состоянии. За кораблем ведь нужен глаз да глаз, а наемные работники никогда не будут беречь его так же, как владелец. Нет, без партнера ему не обойтись, и если он согласен, то я, ни минуты не сомневаясь, готов занять место Аристодема.

Цезарион вспомнил слова погонщика Менхеса, который сказал, что, мол, Аристодем не успокоится, узнав о сделке Клеона и Ани. Он также подумал, что Ани, должно быть, поступает правильно, не считаясь с возможной реакцией Аристодема: вряд ли купец может рассчитывать на то, что Клеон согласится когда-либо иметь с ним дело. Он ведь сознательно оставил капитана в безвыходном положении. Ани же, напротив, пришел ему на помощь в надежде получить с этого выгоду – точно так же, как он надеется получить выгоду от спасения Цезариона.

– Ты привез в Беренику товар на продажу, хотя Клеона даже в глаза не видел, – заметил Цезарион. – И в Александрии ты никогда не был.

– Я привез сюда льняную одежду, – согласился Ани. – Это то, что постоянно покупал у меня Аристодем. Видишь ли, «Благоденствие» всегда плавает с грузом на борту – с товаром, пользующимся спросом в других странах. Обычно это лен, в том числе крашеный, изделия из стекла, произведенные в александрийских мастерских, или олово, привезенное из других стран. Конечно же, я рисковал, когда вез лен, даже не зная, будет ли здесь покупатель. Но я был почти уверен, что Клеон, не дождавшись Аристодема, обрадуется любому каравану. Я не сомневался, что капитан «Благоденствия» возьмет у меня льняные изделия в обмен на кое-что из своего товара, и одно это оправдало бы мою поездку. Я предполагал, что он согласится предоставить мне весь свой груз, чтобы я отвез его на продажу в Александрию и получил свой процент от вырученных денег. Но о чем я действительно мечтал и чего вот-вот добьюсь – благодарю за это милостивую Изиду! – так это заключить с ним партнерские отношения на таких же условиях, как и с Аристодемом.

Цезарион подумал о перегруженных верблюдах на пути от Кабалси.

– Если лен – это только часть груза, – неуверенно начал он, – неужели ты в самом деле думаешь, что верблюды смогут увезти все то, что тебе удастся выменять у Клеона? Да еще его собственный товар?

– Ткани – это мой вклад в дело! – тут же поправил его Ани. – Все, что мы возьмем с собой в Александрию, будет принадлежать Клеону, и я получу с продажи только процент от вырученных денег. Часть прибыли мы пустим на покупку того, что нужно будет нам. А о верблюдах не волнуйся. Мы не только сможем взять с собой запас воды, но и большую часть пути будем ехать верхом. Благовония весят не так много, как, например, тюки с тканями на ту же сумму.

– Благовония?

Ани расплылся в улыбке.

– Больше ста килограммов превосходной мирры из Опоны, – с гордостью произнес он. – И еще более двухсот килограммов – качеством чуть похуже. Из Мунда – почти двести килограммов корицы и сто – ладана. Кроме того, больше ста килограммов разнообразных пахучих смол. Еще будут черепаховые панцири, тоже из Опоны, и слоновая кость из Адулиса. Для верблюдов это нe очень большой груз, но ты ведь представляешь, каких денег все это будет стоить на рынке в Александрии?

Цезарион не представлял. Однако он знал, что благовония продаются почти на вес золота – по крайней мере дороже, чем серебро. Даже по меркам царского двора этот груз был очень ценным.

– В таком случае тебе обязательно нужны охранники, – сказал Цезарион, пораженный таким размахом.

– Клеон посылает с нами пару своих моряков, чтобы те охраняли груз и помогали нам во всем. Что же касается охранников, то у них сейчас не так много работы. Видишь ли, разбойники предпочитают орудовать в другое время года. Они не будут сидеть в пустыне, тем более, когда все корабли уже ушли в Индию. А если ты беспокоишься о римлянах или об остатках войск царицы, то против них мы вряд ли сможем что-нибудь предпринять, сколько бы охранников ни сопровождали караван. Нет, мальчик мой, о грабителях беспокоиться не стоит. – Довольно улыбаясь, Ани похлопал Цезариона по плечу, не замечая, что того передернуло от такой фамильярности. – А вот что меня действительно волнует, так это олово. Клеон поставляет его в Опону в обмен на мирру и черепаховые панцири. Аристодем знает одного купца, который возит его на продажу в Александрию. Однако он друг Аристодема и вряд ли захочет иметь со мной дело. Поэтому мне нужен человек, который будет вести мою деловую переписку и поможет мне произвести благоприятное впечатление на людей, которые, возможно, в дальнейшем станут моими партнерами. Я должен убедить какого-нибудь богатого поставщика из Александрии в том, что я настоящий купец.

Цезарион усмехнулся, испытывая смешанное чувство по отношению к египтянину: он одновременно и презирал Ани, который шел на обман, и восхищался его решимостью и смелостью.

Цезариону не совсем нравилась роль, которую придумал для него Ани: придавать сомнительную достоверность притязаниям крестьянина. Но ему действительно хотелось попасть в Александрию. «Ты ведь о ком-то беспокоишься, – говорил ему Ани. – Разве ты не хочешь узнать, как они там?» Юноша вспомнил о своем младшем брате, который стоял посреди двора, сдерживая слезы.

Как же там маленький Птолемей Филадельф – сын Марка Антония и Клеопатры, которому родители дали титул – царь Македонский? Его казнили? Заточили в темницу? Может, он сейчас плачет о матери и старшем брате? Какие планы у Цезаря Октавиана, нового безжалостного правителя Египта, относительно последнего отпрыска династии Лагидов?

Цезарион никогда не был особенно близок со вторым сводным братом и сестрой. Когда близнецы Александр Гелиос и Клеопатра Селена были маленькими, он, здоровый и полный сил, занимался с учителями и проводил все свободное время со своими сверстниками. Близнецов Цезарион видел редко. Болезнь настигла его, когда Филадельфу было всего два годика. В первый год болезни Цезарион чувствовал себя очень плохо – причем попытки вылечить его доставляли больше мучений, чем сама болезнь, – и поэтому он проводил больше времени, играя в спокойные игры со своим младшим братом. Маленький Филадельф был без ума от него – старший брат, самый лучший на свете, играет с ним! – и эта любовь помогла Цезариону пережить унижения, постигшие его в тот ужасный год. Он и в дальнейшем, как только появлялась возможность, проводил время с Филадельфом.

Если бы только приехать в Александрию! Прежде всего он обязательно поможет своей матери, царице. Ему нужно будет разведать, есть ли хоть какой-то шанс вызволить ее из плена. Однако он смутно ощущал, что вряд ли ему удастся чем-то помочь ей. Филадельф же слишком мал, чтобы его охраняли стражники. Наверняка за ним присматривают няньки. Если он еще жив, то Цезарион должен попытаться спасти брата.

– Я буду писать для тебя письма, – сказал он Ани.

– Так ты согласен? – широко улыбаясь, спросил египтянин. – Хорошо, очень хорошо! Тогда, может, мне принести что-нибудь из города? Папирус? Стилос?[17]

– Ты хочешь, чтобы я начал прямо сейчас? – изумленно спросил Цезарион.

Ани успокаивающе замахал руками.

– Нет, нет! Просто я хочу, чтобы таможенные документы были готовы к тому времени, как мы прибудем в Коптос. По всей видимости, мы отправимся в путь, когда ты немного поправишься. Не знаю, будет ли у меня еще время пойти за покупками, поэтому я схожу за ними сейчас. Папирус, стилос, чернила, церы...[18] Что-нибудь еще?

Цезарион в ужасе смотрел на Ани. Он весь содрогался при мысли о пустыне. Но нельзя забывать, что здесь Архедам и римляне. Да, нужно ехать. Нужно убираться отсюда как можно скорее. Если Ани будет ждать, когда ему станет лучше, это продлится целую вечность.

– Шляпу, – сказал он.

– Гораздо лучше покрыть голову платком, – посоветовал ему Ани. – Из грубой ткани, чтобы можно было дышать. Он и от пыли защитит.

– Нет, мне нужна шляпа, – упрямо заявил Цезарион. – Петре, с широкими полями, чтобы уберечься от солнечных лучей. И еще короткая хламида, которую надевают в дорогу греки.

Ани на мгновение задумался и ответил:

– Будь по-твоему. Однако придется подождать, покаты не встанешь на ноги, чтобы пойти и примерить шляпу. Хламиду я возьму на складе.

Ближе к вечеру Ани принес хламиду – ярко-оранжевого цвета, с синей каймой. Цезарион с возмущением посмотрел на нее. Всю свою жизнь он носил пурпурное одеяние, иногда – белое с золотым или алое.

Конечно же, сейчас пурпур ему надевать нельзя, но – оранжевый? Ему вспомнилось, как в честь какого-то праздника он сидел перед толпой на площади в Александрии, одетый в пурпурный шелк, приятно касавшийся тела, а вокруг головы была повязана лента с закрепленной на ней царской диадемой. Тогда над ним витал аромат благовоний, а вокруг раздавались восторженные крики толпы.

От полуденной жары в палатке стало душно, немного кружилась голова. Рана начала неприятно жечь. Оранжевый! Пурпурный предназначен для царей, а оранжевый – для кого? Для писцов, работающих на погонщиков верблюдов, и слюнявых эпилептиков?

– Это хорошая хламида, – с гордостью сказал Ани. – Ее сделали в моей мастерской. Ткань выкрашена в шафране и корне марены, а этот синий – настоящий индиго – никогда не полиняет. Клеон сказал, что в Мунде за такую ткань готовы заплатить по цене ладана.

– Она слишком яркого цвета! – скривившись, воскликнул Цезарион. – Выглядит вульгарно. Мне нужно что-нибудь потемнее. Синий или... зеленый. Или даже черный.

«Это будет более всего подходить ситуации, – подумал он. – Черный – цвет траура».

Ани насупился и закусил губу.

– Ну, с этим сложнее. На юге любят яркие цвета, поэтому я взял с собой именно такой товар. Это все, что у меня есть.

– Тогда пойди и купи... Египтянин еще больше помрачнел.

– Послушай, мальчик, я не собираюсь покупать для тебя одежду, когда у меня на складе лежит целая куча, причем превосходного качества. Кроме того, темная хламида не для путешествий, белая тем более. От пыли она уже через полдня придет в негодность. А вот это, – сказал он и потряс хламидой, – то, что надо для дальней дороги. К тому же не так сильно пачкается. Да ты только глянь, какого хорошего качества материя! Даже в Коптосе за нее отдали бы пятьдесят драхм, а это хороший заработок за целый месяц!

Цезарион не сразу понял, о чем говорил Ани. Заработок? О Зевс! Ани оценил его труд – его, Птолемея Цезаря, которому поклонялись как богу, – в пятьдесят драхм в месяц! От возмущения юноша даже не знал, что ответить. Оставалось только с ненавистью и презрением посмотреть на египтянина.

Но Ани это не впечатлило. Не говоря больше ни слова, он просто кинул хламиду Цезариону. Внезапно тот почувствовал, как к горлу начала подкатывать тошнота, появился знакомый запах гнили. Его охватил неизъяснимый ужас.

– Аполлон! – пробормотал юноша, страшась того, что его ждет через минуту. Судорожно нащупав мешочек с лекарственной смесью, он приложил его к лицу. Ани тем временем неотрывно наблюдал за ним. Цезарион схватил злосчастную хламиду и натянул ее себе на голову, чтобы спрятаться от пристального взгляда Ани. Отвратительный запах гнили заглушил аромат специй. Вдох, другой...

В пруду плавают рыбы. Он вытягивает руку под водой, стараясь поймать какую-нибудь из них, но рука тонет в тине. Вода в пруду зацвела.

Несколько стражников волокут какого-то человека, одетого во все черное. Он стонет, зажимая окровавленный обрубок своей правой руки. «Его наказали за то, что жульничал со счетами», – с неодобрением в голосе говорит Эвмен.

Монеты, положенные на глаза Эвмена, напоминают жуков, вгрызающихся в живую плоть.

Филадельф упал и разбил себе нос. Пошла кровь. Она стекает на его пурпурный плащ и бело-золотой хитон. Его маленькое личико сморщилось и покраснело от рева. Цезарион подбегает и берет его на руки, тоже пачкаясь в крови.

Кровь тонкими струйками непрерывно льется из вскрытого затылка и стекает по канавкам, которые вырезаны в каменном полу. «Ты видишь желудочки мозга», – доносится голос из ниоткуда, и рука жертвы вздрагивает...

Жарко, снова болит бок. Кто-то держит его за плечо, вглядываясь ему в лицо... Смуглый мужчина с мощной челюстью... Ани. У него взволнованный вид.

Цезарион отвернулся и оттолкнул настойчивую руку караванщика. Он снова нащупал мешочек с травами и приложил его к лицу, глубоко вдыхая пряный аромат.

– Милостивая мать Изида! – воскликнул Ани.

Цезарион молчал, но египтянин не успокаивался и, чуть подождав, спросил:

– Что... что это с тобой?

– У меня был приступ, – коротко ответил Цезарион. – Небольшой.

Юноша уже ясно чувствовал запах лекарства, сладковатый, теплый и немного резкий. Внезапно он представил, как запах поднимается и достигает желудочков его собственного мозга...

Нет. Нельзя об этом думать.

– Но ты не упал. Я думал...

– Иногда я падаю, – холодно произнес Цезарион. – А иногда у меня случаются кратковременные приступы вроде этого.

Повисло неловкое молчание. Затем Ани снова положил свою руку на плечо Цезариона и слегка сжал его. Тот, рассердившись, поднял голову и... был до глубины души поражен, увидев искреннее сочувствие в глазах египтянина.

– У тебя был такой вид, будто ты побывал в Аиде, – тихо сказал Ани.

Цезарион растерялся и, смутившись, посмотрел на караванщика.

– Такое с тобой случается тоже раз в месяц? – мягко спросил Ани.

– Нет, – ответил Цезарион и отвернулся, вытирая лицо ладонью. – Такое случается чаще. Раз в три-четыре дня, когда я был дома. Но это... это не похоже на сильные приступы. Они длятся всего несколько минут, а затем я могу продолжать то, чем занимался до приступа.

Внезапно он понял, что нужно рассказать об этом подробнее: с ним, без всякого сомнения, будут случаться приступы в дороге, и Ани придется о нем заботиться.

– Когда у меня тяжелый приступ, – волнуясь, начал объяснять Цезарион, – я падаю и бьюсь в конвульсиях. А когда слабый, я просто... Мне говорили, что я начинаю что-то бормотать, уставившись в одну точку...

– У тебя был такой вид, будто тебе почудилось что-то ужасное, – сказал Ани. – Я тряс тебя за плечи и пытался докричаться до тебя, но ты, казалось, не слышал и не видел меня.

– Так и есть: я ничего не вижу и не слышу в момент приступа, но и не падаю, даже если до этого стоял или шел. Поэтому такой приступ не очень опасен. Но все равно, когда я чувствую, что это вот-вот произойдет, стараюсь присесть на случай, если вдруг приступ окажется сильным. Я не могу предугадать, насколько тяжелым он будет, поэтому не хочу рисковать. На самом деле, когда приближается приступ, я начинаю утрачивать связь с действительностью и ничего не воспринимаю до того момента, как приду в себя.

– Ты плакал... – Ани выглядел смущенным и обеспокоенным.

– Ко мне возвращаются воспоминания. Я вижу то, что со мной происходило раньше. Обычно это отрывки о неприятных событиях, которые меня напугали в детстве. Но это... не опасно. Иногда после такого приступа я чувствую себя не очень хорошо, однако довольно быстро восстанавливаюсь в своем прежнем состоянии. Вели я нахожусь в компании других людей, то стараюсь просто отойти от них... Но беспокоиться на самом деле не о чем. Можешь нe обращать на это внимания. С тех пор как мы с тобой встретились, такое уже случалось неоднократно, но ты ничего не заметил, потому что в тот момент мы не разговаривали. – Арион тяжело вздох-пул и замолчал.

Караванщик не сводил с него глаз.

– Сильные приступы, – продолжил юноша, – случаются обычно не чаще одного раза в месяц. В последнее время их было больше, но я объясняю это жарой, болью от раны и... переживаниями. Обычно я успеваю присесть, прежде чем приступ набирает силу, и тем самым исключаю риск серьезно удариться. Если в этот момент ты будешь рядом, ничего не предпринимай, за исключением, конечно, ситуации, когда я что-нибудь опрокину или наткнусь на что-нибудь. Приступ пройдет сам собой, а твое вмешательство может только навредить. После тяжелого приступа я несколько часов нахожусь без сознания. Доктора говорят, что у меня это намного дольше, чем у других людей, страдающих такой же болезнью. Я ничего не чувствую и не знаю, что со мной происходит. Если есть возможность, лучше всего будет, если меня оставят в покое и дадут выспаться. Ненавижу, когда я прихожу в себя и обнаруживаю, что обо мне пытались позаботиться, но не могу даже предположить, что со мной делали. Понятно, если я упаду посреди дороги, то тебе придется перенести меня в другое место, но надеюсь, что этого не произойдет. Если повезет, то, возможно, у меня и не будет такого сильного приступа до того, как мы с тобой расстанемся.

Ани внимательно слушал юношу, и в его взгляде сквозило искреннее участие, из-за чего Цезарион чувствовал нарастающие в нем смущение, раздражение и стыд.

– Я буду молиться богам, чтобы они берегли тебя, – серьезно сказал египтянин.

Стараясь не смотреть на Ани, Цезарион ответил:

– Боги здесь ни при чем, как и при любой другой болезни. Ани, надув щеки, выпустил воздух.

– Ну, не зря же ее называют проклятой болезнью, – осторожно заметил египтянин. Наверное, боги все-таки имеют к ней отношение. В Коптосе говорят, что ее вызывают демоны.

– Это болезнь мозга.

– Правда? – в голосе Ани прозвучала такая заинтересованность, что Цезарион с удивлением посмотрел на него. – Это говорят ваши доктора-греки? А почему они так думают?

– Мозг – вместилище сознания и разума. При этой болезни...

– А в Коптосе считают, что сознание находится в сердце.

– Они ошибаются. Это очень просто доказать. Если человека сильно ранили в области сердца, то он может упасть и ему, возможно, будет трудно дышать, но он не потеряет сознания. Другое дело, если его ранят в голову. Люди, получившие ранение в голову, могут утратить дар речи, зрение или память, и это может не восстановиться и после выздоровления, даже если сам язык или глаза не повреждены.

– Верно! – воскликнул Ани. – Никогда об этом не задумывался. Вот как рассуждают ваши доктора. А что они говорят о сердце?

– Сердце – это огонь, горнило, которое подогревает жизненный дух и гонит его вместе с кровью по всему телу.

– Я видел кровеносные сосуды в сердце куриц и свиней. Я никогда не задумывался над этим, но, похоже, ты прав. Кровь действительно течет от сердца ко всем частям тела. И что ваши доктора говорят о проклятой болезни?

«Почему Ани так этим интересуется?» – с подозрением подумал Цезарион. Но, взглянув на оживленное лицо египтянина, он нашел ответ на свой вопрос: Ани проявлял интерес, потому что обладал пытливым и цепким умом. Если бы ему хватало тех представлений о мире, с которыми он родился, он бы никогда не приехал в Беренику. Видя мучения Цезариона, Ани просто хотел понять, по каким причинам это происходит.

Юноша немного смутился, осознав, что это открытие каким-то странным образом изменило его отношение к Ани: он был восхищен любознательностью этого человека и даже испытывал желание, чтобы дерзкий крестьянин из Коптоса выслушал его. Ему вдруг захотелось, чтобы простой караванщик понял его и проникся к нему симпатией. Он сам не заметил, как начал подробно объяснять Ани – так же, как ему самому когда-то рассказывали об этом.

– Внутри мозга имеются полые каналы, по которым проходит жизненный дух, – говорил юноша. – Доктора называют их желудочками. У некоторых людей, в теле которых из жизненных токов преобладает флегма, эти желудочки могут оказаться забитыми слизью. В результате мозг задыхается и не может нормально работать, поэтому тело начинает биться в конвульсиях, пытаясь прочистить мозг. Ани задумался.