В первое утро в доме Каннингтона Филиппа с удовольствием нежилась в чистой и широкой постели. Ей было тепло, она была сыта и после чудесно проведенной ночи в своем новом и безопасном обиталище чувствовала себя хорошо отдохнувшей. Ни пьяные вопли, ни бранящиеся соседи, ни вонь мусорных корзин не потревожили ее сна.
      В комнату доносился запах готовящейся еды. Филиппа быстро оделась. Накануне вечером слуга мистера Каннингтона принес в ее комнату поднос, уставленный тарелками с разнообразной снедью. Отсутствием аппетита Филиппа не страдала и быстро управилась с едой, стараясь наверстать упущенное.
      Прислуги в домеs видимо, было немного. Яйца всмятку. Ветчина. В доме наверняка имеется повар, и неплохой. Если такое угощение будет ждать ее каждое утро, она готова носить мужской костюм.
      Однако надев грубые шерстяные брюки, Филиппа с тоской подумала о тонком батистовом белье, отделанном бельгийскими кружевами, и ей захотелось снова почувствовать себя леди.
      Сейчас она больше чем когда-либо тосковала по голосу своей матери. Внешне сдержанной англичанки, но с кастильским темпераментом. С бурным потоком мелодичного испанского, на который она переходила в моменты наивысшего душевного волнения.
      Отец Филиппы любил жену, испытывая к ней глубочайшую преданность, скрывавшуюся под пресловутой британской сдержанностью.
      После того как Изабелла Этуотер ушла в мир иной, что-то угасло в отце Филиппы. И когда три года назад французы вторглись в Испанию, отец лишь заметил, что Ариетта довольно изолированное местечко и военный конфликт вряд ли затронет деревушку.
      Возможно, именно по этой причине он не слишком сопротивлялся, когда за ним пришли солдаты Наполеона. Возможно, надеялся, что это поможет Филиппе спастись, и его надежды оправдались.
      После ареста отца Филиппа двое суток передвигалась исключительно ночью, добираясь до дома своего дяди. Брат ее матери с большой неохотой отправился в деревню навести справки, поскольку никому не хотелось привлекать к себе внимание. Дядя вернулся бледный и испуганный, избегая встречаться взглядом с племянницей.
      Руперт Этуотер не погиб, сообщил дядя, сунул Филиппе в руку пачку банкнот и сказал, что ей лучше вернуться в Англию, поскольку ее присутствие представляло угрозу для них всех. Он так ни разу и не взглянул ей в глаза. Филиппа поняла, что ему страшно и стыдно.
 
      Она с большим трудом добралась до побережья, где села на корабль, отплывавший в Лондон, надеясь в скором времени оказаться в Чипсайде, в спокойном и безопасном доме папиного друга.
      Но ей не удалось встретиться с мистером Апкерком.
      – Он умер, – сообщила ей соседка, весьма неохотно пригласила ее войти, однако предложила выпить чаю и поведала историю кончины Апкерка. – Бедный джентльмен скорее всего столкнулся с разбойником. Порядочным людям теперь небезопасно ходить по улицам. Когда я была молоденькой девушкой, я гуляла в сопровождении всего лишь одного или двух лакеев. А теперь вообще не отваживаюсь выходить. – Женщина сделала маленький глоток чая и продолжила: – Тело бедного мистера Апкерка достали из реки несколько недель назад. Не знаю, что будет с домом. – Она с пренебрежением окинула взглядом хорошо сшитое, но потрепанное за время путешествия платье Филиппы. – Надеюсь, сюда вселится порядочный человек.
      Потрясенная Филиппа тихо поблагодарила женщину и ушла.
      Она прибыла издалека, растратив на подкуп всяких чинуш все отцовские деньги, но тогда Филиппу не волновало состояние ее кошелька, она думала лишь о том, как передать документы отца мистеру Апкерку.
      Стоя на незнакомой улице, она осознала, что ей некуда идти. Нигде на всем свете у нее нет дома. Нет друзей, нет средств, нет родственников, которые могли бы ее защитить. Страх и отчаяние охватили девушку.
      Некогда Филиппа была убеждена, что если бы она вела другую жизнь, то стала бы другой, более смелой, более интересной личностью. Но, похоже, ей на роду написано остаться прежней Филиппой.
      Сейчас главное – выжить. О судьбе отца, о собственном одиночестве и других проблемах Филиппа вспоминала лишь в те короткие минуты, когда приходила в себя, проснувшись после очередного кошмара.
      Но прошлой ночью, которую она провела в этом прекрасном доме, кошмары ее не мучили. На этот раз ей удалось уйти от преследователей. И теперь, когда ее жизнь в безопасности, она может наконец заняться поисками отца.
      Замешкавшись у двери столовой, Филиппа нервно поправила галстук и осмотрела себя, проверяя, нет ли каких-либо погрешностей в ее внешности.
      Галстук аккуратно завязан – чертовски неудобная вещь, но прекрасно скрывает отсутствие у нее адамова яблока; жилет, вычищенные до блеска ботинки, гладко зачесанные назад волосы, руки, весьма, кстати, огрубевшие за несколько месяцев без крема.
      Стараясь казаться выше ростом, распрямив плечи, Филиппа в тысячный раз напомнила себе, что должна говорить низким голосом и сидеть с некоторой небрежностью. Вздохнув. Филиппа отворила дверь и, нервно улыбаясь, открыла рот, чтобы приветствовать…
      Никого. Ни единой души. Что же, прекрасно.
      Филиппа вошла в столовую и, подхватив тарелку, стала набирать дымящуюся еду со стоявших на большом буфете подносов. Яйца! Она не видела яиц уже много недель. И ветчина, изумительная сочная пряная ветчина. Она проворно наполнила тарелку, переходя от одного ароматного блюда к другому.
      – Копченая селедка! – Она громко вздохнула. – Не в рай ли я попал?
      – Бог мой, Филипп, это всего лишь еда.
      Филиппа резко дернулась, ее большой палец скользнул по тарелке, и она вылетела из рук. Кусочки еды разлетелись по столовой, забрызгав пол, мебель и даже потолок.
      Джеймс Каннингтон, с удивлением разглядывая гувернера, стряхивал остатки яйца со своей рубашки. Потом, усмехнувшись, оглядел столовую.
      – Что-нибудь оставили для меня, Филипп? Или решили все скормить мебели?
      Филиппа оцепенев смотрела, как подсыхают пятна подливки на коричневато-красной поверхности стола. Ее вышвырнут отсюда прежде, чем она отведает копченую селедку, повисшую на канделябре.
      У Филиппы перехватило дыхание. Мистер Каннингтон обошел вокруг стола, взял еще одну тарелку из стопки, стоявшей в подогревательном шкафу, сунул тарелку ей в руки.
      – Давайте попробуем обеими руками, сэр Метатель Тарелок, – сказал он с улыбкой.
      У Филиппы пересохло в горле.
      – Но… я…
      – Вам лучше несколько дней держаться подальше от Денни. Он не скажет ни слова, но будет произносить в ваш адрес настолько многозначительное «гм!», что вы не выдержите.
      – Денни?
      – Мой слуга, домоправитель и всеобщая нянька. Вы помните человека в нелепом костюме ярко-зеленого цвета? – Он отвернулся, чтобы достать для себя тарелку из подогревателя. – Ливрея – не моя идея. Сестра хотела, чтобы она была яблочно-красного цвета, но я решительно воспротивился. Тогда тайком от меня она заказала ливрею яблочно-зеленого цвета. – Он наполнил тарелку и понес к столу. – Ненавижу эти чертовы яблоки.
      – Все любят яблоки, – заметила Филиппа, придя в себя. Однако голос ее дрогнул.
      Она положила несколько кусочков себе на тарелку, но аппетит у нее пропал. Филиппа робко села напротив мистера Каннингтона, который очистил половину стола широким и бесполезным взмахом салфетки.
      – Не все. Я не люблю.
      – А я люблю.
      – Отлично. Съешьте их хоть все.
      – Все?
      – Все двенадцать тысяч бушелей. Красные, зеленые, красно-зеленые… – Он содрогнулся. – Не переношу их.
      – У вас двенадцать тысяч бушелей яблок? Зачем так много?
      Он вздохнул:
      – Моя сестра хотела, чтобы мы были самыми крупными поставщиками яблок в Ланкашире, но, будь я рядом, не позволил бы ей сажать эти бесчисленные акры садов. – Он положил вилку, словно еда не шла ему в горло. – Урожай почти созрел, и сейчас вся округа пропахла яблоками. Скоро они превратятся в яблочное пюре, яблочный сидр, яблочные пироги, и этому не будет конца, вот почему мы сейчас находимся в Лондоне, а не в Ланкашире.
      Значит, он владеет землей и, без сомнения, богат.
      – Мы?
      – Робби и я. А теперь и вы, конечно.
      Филиппа положила в рот кусочек яйца и начала неторопливо смаковать его. Возможно, она все-таки в состоянии будет поесть. Излишнее любопытство в отношении хозяина не стоит проявлять. Вчера Филиппе показалось, что мистеру Каннинггону не очень нравится, когда задают слишком много вопросов.
      Но сейчас в качестве гувернера Робби Филиппа решилась спросить:
      – Извините, сэр, не соблаговолите ли вы мне сказать, где мать Робби?
      Мистер Каннингтон пожал плечами и подцепил вилкой кусок ветчины.
      – Понятия не имею.
      Он проглотил ветчину и с энтузиазмом занялся яйцом. Квадратная челюсть мерно двигалась, перемалывая пищу, а Филиппа словно завороженная смотрела на его блестевшую под распахнутой рубашкой загорелую грудь.
      – Он сирота, насколько нам известно, – продолжал хозяин. – Говорит, что родителей у него нет. Судя по тому, как ужасно с ним обращались, пока он не попал к нам, ему можно верить. Никто не приходил за мальчишкой. Пусть только попробуют. Теперь у Робби есть я.
      Филиппа прищурилась, но воздержалась от каких-либо замечаний. В этом человеке странным образом уживались доброжелательность и жесткость.
      – Вы знаете, сколько ему лет?
      Продолжая жевать, мистер Каннингтон покачал головой.
      – Робби и сам точно не знает. Говорит, что двенадцать, но я полагаю, ему нет и девяти. Иногда он бывает настоящим сорванцом, эдаким уличным циником, и вдруг становится каким-то потерянным, надломленным.
      Джеймс положил салфетку и встал.
      – Ешьте хорошенько, сэр Метатель. Сегодня, думаю, силы вам понадобятся. Только поначалу не ждите от Робби слишком многого, хорошо? Бедняге пришлось пережить нелегкие времена.
      Филиппа молча кивнула. Хотела заверить хозяина в том, что у нее хватит терпения, и тут увидела на фоне двери великолепную фигуру мистера Каннингтона, обтянутую мягкой рубашкой и облегающими брюками.
      Джеймс шел к выходу из столовой, и прямо на уровне ее глаз соблазнительно двигались его мускулистые, отлично вылепленные ягодицы.
      Каннингтон обернулся. Филиппа вздрогнула и быстро отвела взгляд, устремленный на переднюю часть его брюк. Но очевидно, замешкалась, поскольку мистер Каннингтон мгновение смотрел на нее странным взглядом, потом покачал головой.
      – Если, что-то потребуется для занятий, купите и представьте мне счет.
      С этими словами он вышел, к счастью, прежде чем румянец. Филиппы вспыхнул в полную силу. Когда дверь закрылась, девушка поднесла ладони к пылающему лицу.
      Она знала, что белая кожа когда-нибудь ее подведет. Впредь следует быть осторожной.

      После, двух завтраков в доме Каннингтона Филиппа готова была обучать целый мир. Вот только комната для обучения явно не годилась. Это была бывшая детская.
      В ней стояли два детских стульчика. Вот и вся мебель. Комната была чисто убрана, в высокие окна проникало много, света. Филиппа оглядывалась, в поисках грифельной доски, хотя бы букваря. Ничего этого не было. Даже перьев и чернил.
      В комнату осторожно вошел Робби.
      – Что будем, делать?
      Взгляд у мальчишки был насторожен, но в то же время полон скрытого ожидания.
      – Я на минутку зайду в кабинет, найду какую-нибудь книгу, чтобы ты мог почитать мне.
      – Это без толку. – Робби пожал плечами, внимательно рассматривая носки своих ботинок.
      Прекрасно. Ученик не проявляет желания общаться.
      – Подожди, подожди.
      Филиппа села на маленький стульчик, стараясь держать колена широко, по-мужски расставленными.
      – Ты не умеешь читать?
      Их глаза находились на одном уровне, но он вновь отвел взгляд.
      – Чтение – это для придурков.
      – Веллингтон умеет читать. Хочешь сказать, что этот великий человек придурок?
      – Чё? Только повтори, и я поколочу тебя. Не посмотрю, что ты девчонка!
      – Значит, тебе известен мой секрет?
      – У тебя нет глотки, – ответил Робби, указывая на ее горло. – У любого парня есть глотка.
      Ага, это он про адамово яблоко. Филиппа смущенно подтянула галстук повыше. Чертова удавка. С каким удовольствием она обменяла бы ее на корсет.
      – Хочешь знать, почему я так одета?
      Робби кивнул и прищурившись посмотрел на нее.
      – Есть человек, от которого я прячусь. Очень могущественный человек.
      – Могущественнее Джеймса?
      – Пожалуй, да, – не задумываясь ответила Филиппа. – Ты поможешь мне сохранить мой секрет? Это ненадолго.
      Робби внимательно смотрел на нее некоторое время, потом кивнул.
      – Только тебе самой нужно поучиться. – Он указал на ее стул. – Парни так не сидят.
      Филиппа окинула себя взглядом и увидела, что во время разговора сдвинула колени, немного раздвинув ступни, штанины грубых невзрачных брюк задрались и приоткрыли тонкие лодыжки, торчавшие из непомерно больших ботинок.
      – Совершенно верно. Спасибо, что обратил мое внимание. – Она сдвинулась назад, хотя держать колени раздвинутыми было очень непривычно. – А теперь как?
      Робби вскинул голову.
      – Ничего. А теперь ты должна почесаться.
      Она прищурила глаза.
      – Ни за что!
      – Так ты хочешь учиться или нет?
      – Но джентльмены не чешутся! Только простолюдины…
      Она умолкла, вспомнив, что Робби и есть простолюдин. Он почесал нос.
      – Наверное, ты права. Никогда не видел, чтобы Джеймс чесался.
      – Значит, не надо чесаться?
      – Не надо. Вот плевать…
      – Нет. Ни за что!
      Он озорно взглянул на нее.
      – Ну, только разок, просто чтоб знать, что можешь.
      – Уверена, что смогу, если возникнет такая необходимость.
      – Вот увидишь, возникнет.
      – А теперь, когда ты знаешь мой секрет, будет справедливо, если я узнаю твой, верно? – Она наклонилась к мальчишке и произнесла шепотом: – Если не умеешь читать, кивни.
      Мальчишка долго молчал, потом взъерошил свои вихры и угрюмо кивнул.
      – Ну хорошо. Твой секрет не покинет этой комнаты. А как насчет моего?
      Робби поднял голову и окинул ее оценивающим взглядом.
      – А ты неплохо соображаешь для девчонки.
      – Спасибо. – Она уперлась локтями в колени, подперев подбородок ладонями. – Если читать ты не умеешь, то нет смысла начинать с книг. Сегодня днем я найду грифельную доску, и завтра с утра начнем учить буквы. А пока чем бы ты хотел заняться?
      Он моментально бросился к двери.
      – Постойте, господин Роберт! Я не сказала, что вы можете идти.
      Мальчишка остановился.
      – А жаль, черт возьми, – печально произнес он.
      Филиппа покачала головой. Но смеяться над его ужасной речью не стала.
      – Возможно, для начала мы попрактикуемся в обиходных выражениях, которые в течение дня может использовать молодой джентльмен.
      Мальчик прищурился и упрямо выпятил челюсть.
      – А что за выражения?
      – Начнем, например, с такого: «Доброе утро, мистер Уолтерс, Надеюсь, вы хорошо спали? Похоже, сегодня будет неплохая погода».
      У Робби задергался нос, и он потер его относительно чистым запястьем.
      – Здрасте, мистер Уолтерс. Погода… вроде… ничё…
      Робби покраснел как свекла и разразился такой шокирующей тирадой, слова которой не следовало знать ни одному ребенку его возраста.
      Филиппу не столько поразили сами слова, сколько то, что они были ему известны. Что за свою короткую жизнь он успел их узнать.
      Скрыв огорчение, Филиппа посмотрела мальчишке в глаза.
      – Неплохо, – нехотя произнесла она. – Немного ограниченно лексически, но неплохо.
      – Что значит «ограниченно лек… лексически»?
      – Язык трущоб довольно примитивен и вульгарен, то есть прост и груб. Настоящий знаток ругательств должен знать больше, чем несколько неприличных слов.
      – Ты смеешься, ведь так? Ты даже не бранишь меня, но ведь ты леди!
      – Да, но я образованная леди. Поэтому могу произнести и кое-что поинтересней.
      – Ха! Хотелось бы услышать.
      Она откинулась назад и по-русски загнула такое трехэтажное коленце, которое восхитило бы мужиков в любой русской деревне. По мере того как слова слетали с ее языка, глаза у Робби становились все шире, а рот сам собой открылся от восхищения. Когда Филиппа замолчала, он звонко причмокнул.
      – Ух ты! Ну и здорово! – Он глубоко вздохнул, очевидно, потрясенный ее виртуозностью. Потом засунул палец в ухо и покрутил его в задумчивости. – А меня такому научишь?
      – Если хочешь. Только уговор: мы с тобой будем меняться, я тебе одну совершенно неприличную фразу на русском языке, ты мне одну фразу на литературном английском языке с идеальным произношением.
      Минуту он обдумывал это предложение и пришел к выводу, что такой обмен ему выгоден. Робби кивнул, плюнул себе на ладонь и протянул ей руку.
      – Заметано.
      О нет. Так скоро? Филиппа, подавив отвращение, даже сумела выдавить капельку слюны на ладонь. Они обменялись крепким рукопожатием.
      – Заметано.
      Это стоило сделать ради того, чтобы увидеть, как в его настороженном взгляде зарождается уважение. Позже она хорошенько вымоет руку.
      Дневной поход за покупками начался довольно неплохо. Когда Филиппа в поисках грифельной доски и азбуки привела Робби в книжный магазин на Портобелло-роуд, то, казалось, один только вид огромного количества книг, стоявших на высоких, до самого потолка, книжных полках внушил ему благоговейный страх.
      На конторке торговца стоял весьма симпатичный глобус. Филиппа купила его, и они перешли к торговцу канцелярскими принадлежностями, где Филиппа приобрела бумагу, карандаши и чернила. И пусть у Филиппы нет ни малейшего представления о том, каким образом учить бывшего беспризорника, классная комната будет выглядеть вполне пристойно.
      Когда, нагруженные покупками, они отправились домой, тени стали заметно длиннее. Робби отстал и уже вполне откровенно хныкал. Большую часть дня он вел себя вполне стоически, но сейчас просто проголодался. Филиппа тоже проголодалась.
      Если бы Филиппа была в той, прежней жизни, сейчас ее сопровождал бы лакей. Он не только охранял бы ее, но и нес бы покупки и даже взял бы на руки Робби, если бы возникла такая необходимость.
      А теперь она вынуждена была не только справляться со своей ношей, но еще и открывать двери перед каждой леди, которая взмахивала своими юбками в сторону Филиппы.
      – Хочу чая, – капризно произнес Робби.
      – Я тоже хочу чаю, – резко ответила Филиппа. – Так что не отставай, Робби, или я все выпью, прежде чем ты дотащишься домой.
      Она шла с трудом, ноги болтались в слишком больших ботинках, Филиппа была уверена, что ступни уже покрылись волдырями. Ей бы следовало нанять кеб, но она решила не тратить денег. Неизвестно, как долго продлится ее нынешнее благополучие.
      Они вышли на широкую улицу.
      Рестораны, подумала Филиппа, ощутив запах пищи. Однако, оглядевшись, не увидела ни позолоченных окон, ни вывесок. Значит, это частные клубы.
      Голод взял свое. Подняв свертки повыше, она, не оборачиваясь, бросила через плечо:
      – Господин Робби, возможно, нам следует взять наемный экипаж, чтобы…
      Робби нигде не было видно. Ни позади нее, ни впереди, ни на обочине. Несмотря на то что в руках у Филиппы были тяжелые свертки, девушка в панике ринулась назад, быстро пробежав несколько кварталов.
      Робби нигде не было. Она спрашивала у прохожих, не видели ли они маленького мальчика, тащившего большой глобус. Филиппа вернулась на перекресток, где потеряла его, потом остановилась в нерешительности. Она была уверена, что он не ушел вперед.
      Запах говядины с подливой привлек ее внимание. Робби был так же голоден, как и она. Может, он по своей наивности решил, что в одном из этих клубов кто-нибудь покормит десятилетнего мальчишку?
      Она торопливо шла по улице, выкрикивая его имя.
      «Он сообразительный мальчуган», – успокаивала себя Филиппа, однако паника ее все возрастала.
      «Он знает Лондон лучше, чем ты», – бормотала она себе под нос. Заглядывая в каждый переулок, под каждую тележку, она повернулась и вновь прошла всю улицу.
      Девушка заглянула даже под стопку пустых ящиков в одном из переулков. Выпрямившись, она повернулась и наткнулась на крупного мужчину.
      Свертки выскользнули у нее из рук, она приземлилась на грязный булыжник, а драгоценная грифельная доска вдребезги разбилась о камни.
      Это было уже слишком.
      – Чертовы потроха тебе в задницу!
      Она вскочила на ноги, готовая выплеснуть свои страхи на первого подвернувшегося под руку человека.
      Перед ней, недовольно поджав губы, стоял Джеймс Каннингтон. Опять он бесшумно подкрался сзади.
      – Надеюсь, Робби никогда не услышит подобные выражения, Филипп.
      – О! Нет… конечно, нет! – Она не солгала, ведь в присутствии Робби она ругалась по-русски. – Робби! Он исчез! Я всюду искал, но никаких следов…
      – С ним все в порядке. Он просто заскочил ко мне в клуб перекусить. Он большой поклонник нашего повара. Думаю, Курт все еще не потерял надежду окончательно отвоевать у меня его расположение, но Робби предпочитает оставлять за собой право выбора.
      Филиппа не поняла, о чем он говорит, но испытала облегчение. И это было главное. Последний листок бумаги опустился к ее ногам. Она наклонилась подобрать его и получила звучный шлепок по заднице.
      – Ой! – Филиппа стремительно повернулась и сердито посмотрела на хозяина.
      Джеймс округлил глаза.
      – Не будь девчонкой, Филипп. Просто у тебя штаны грязные.
      – Ну ладно.
      Ее ягодицы горели! Не слабая у него рука! Покалывание, которое она до сих пор ощущала, было вызвано, конечно же, шлепком. Чем же еще?
      Кое-как они собрали рассыпавшиеся принадлежности. Мистер Джеймс Каннингтон не предложит ей свою помощь, ворчала она себе под нос, с трудом удерживая кипу разномастных свертков. С какой стати? Ведь он не знает, что она девушка, хотя на шлепок отреагировала как девчонка.
      Она проследовала за Джеймсом к неприметным дверям большого здания в готическом стиле.
      – Вот куда удрал наш негодник.
      Каннингтон кивнул полноватому молодому человеку, распахнувшему перед ним дверь, и вошел в клуб.
      Она шла за ним, пытаясь не слишком откровенно глазеть по сторонам. Женщинам не разрешалось посещать закрытые мужские заведения, подобные этому!
      Она была чуточку разочарована, обнаружив, что первая комната представляет собой не что иное, как кричащую безвкусицей бильярдную. У одной стены располагалось возвышение, напоминавшее подмостки, но занавес был опущен.
      Посетителей еще не было. Несколько молодых людей сновали по комнате, занимаясь приготовлениями к вечеру. Чарующий запах проникал через двери в дальней стене комнаты. Желудок Филиппы не замедлил выказать свое одобрение.
      – Извините. – Она поморщилась. – Мы пропустили наш чай.
      – Неудивительно, что вы проголодались. – Джеймс рассмеялся. – Вы ведь еще растете.
      Она уставилась на него в изумлении.
      – Расту?
      – Простите, простите, виноват. Вы настоящий мужчина. Вот только растительности не хватает.
      Филиппа резко подняла руку к лицу. Она не подумала о том, что в это время суток даже у чисто выбритых мужчин становится заметна небольшая щетина.
      Он считает ее мальчишкой, слишком молодым, чтобы бриться.
      Джеймс хлопнул ее по спине.
      – Не принимай это близко к сердцу. Со временем ты будешь, таким же волосатым, как Курт, помяни мое слово.
      Когда минуту спустя Джеймс представил ее Курту, Филиппа искренне удивилась этим словам. Никогда в жизни она не видела такого волосатого человека, как Курт. И такого огромного. Вид у него был поистине устрашающий.
      Тем не менее кухня показалась ей уютной и знакомой, с балок свисали пучки зелени, а в больших горшках кипело загадочное пряно-ароматное варево. Это напомнило ей то счастливое время, когда ее мать еще достаточно хорошо себя чувствовала и время от времени с огромным удовольствием возилась на кухне. И когда страшный и огромный Курт подал ей тарелку с говядиной, щедро политой великолепной подливкой и приправленной луком-пореем, Филиппе этот гигант показался самым лучшим человеком на свете.
      Филиппа отнесла тарелку ароматного сокровища на большой разделочный стол, за которым сидел Робби в окружении пустых тарелок. Девушка слегка щелкнула его по макушке кончиками пальцев и уселась рядом.
      – Напугал меня до смерти.
      Поскольку рот Робби был набит, он промолчал, лишь виновато пожал плечами. Наконец он проглотил огромный кусок и наклонился к Филиппе.
      – Девчонок сюда не пускают, – шепотом произнес он. – Такие правила.
      – Ну конечно. А ты всегда следуешь правилам, не так ли?
      Он ухмыльнулся. Откинув голову, Филиппа посмотрела на него.
      – Только попробуй еще раз сбежать от меня, и я заставлю тебя учиться шитью.
      Он широко раскрыл глаза, но ответил с напускной бравадой:
      – Напугала! Портные тоже шьют. Неплохое ремесло.
      Филиппа ехидно усмехнулась:
      – Я говорю о вышивании, парень. О рукоделии. О вышивании салфеточек.
      Он наконец дрогнул:
      – Ладно, больше не буду убегать.
      – Слово джентльмена?
      Он искоса взглянул на нее. Но не ответил.
      – Я жду.
      – Ну ладно. Слово джентльмена, – проворчал он.
      Она удовлетворенно кивнула:
      – Это все, о чем я прошу.
      Радуясь своей маленькой победе, Филиппа с жадностью набросилась на еду, вновь порадовавшись тому, что на ней мужское облачение. Ведь мужчинам позволено по-настоящему наслаждаться трапезой, чего не скажешь о женщинах. Слабый пол вынужден изящно поклевывать крохотные кусочки.

      Прихватив булочку, Джеймс оставил молодых людей. Он не собирался задерживаться в клубе, поскольку у него была назначена важная встреча с дамой. Но раз уж он все равно здесь…
      Миновав открытую для широкой публики часть клуба, он прошел через потайную дверь и направился в шифровальную.
      – Порадуй меня, Фишер, скажи, что у тебя кое-что есть для меня.
      Фишер уныло пожал плечами.
      – Я стараюсь, Джеймс, но, сам понимаешь, каждый день получаю новые документы из Франции. Теперь, когда у нас остался всего один дешифровщик… – Молодой человек побледнел. – Извини. Я не имел в виду…
      Джеймс поднял руку.
      – Не извиняйся. Пожалуйста, не надо.