Ни один не стягивал редкие пряди какой-нибудь повязкой, их женщины не носили ярких металлических гребней и заколок, которые я привык видеть на родине. Я вообще видел у них очень мало металла.
Они бесстрастно взирали на нас, и, спешиваясь, я чувствовал, что рассматривают они в основном меня. Затем человек, такой же сухой и бесцветный, как остальные, стоявший перед хижиной старейшины, поманил меня к себе, не сделав даже шага навстречу. Как если бы в этом месте не знали даже законов гостеприимства.
Таким образом, меня проводили к Дару-За-То, Голосу деревни. Он был очень стар. Настоящий скелет сидел, ссутулившись, на табурете в хижине. Один глаз был затянут серовато-белым бельмом, точь-в-точь под цвет его спутанных волос.
За его спиной собралась, видимо, его личная охрана, хотя их единственным оружием (если это вообще было оружие) были длинные шесты выше их роста. Там были также мужчины и женщины — как я понял, главы различных Домов. Однако одеты они были ничуть не лучше толпы простолюдинов снаружи.
Посреди комнаты был очаг — едва ли больше, чем горстка красноватых углей. Над ней на треноге висел котел из бесцветного металла, из которого лениво поднимался дымок.
— Ты проделал долгий путь, чтобы умереть. — Приветствие, конечно, было не из тех, что способны ободрить. — Тот, кто был здесь первым, был из нашего народа, но все же погиб.
Похоже, ответа на это не подразумевалось. Старик уставился на меня сквозь спадающие на лицо волосы.
— Справедливо, чтобы тот, кто будет носить великую корону, сперва узнал, чем живут те, кем он будет править, разве нет?
— Да, — коротко ответил я. Цель этих испытаний была известна всем — будущий император должен познакомиться с жизнью всех народов.
Старейшина кивнул. Затем поднял руку. Стоявшие у него за спиной расступились, некоторые из них окружили меня. Мне это не понравилось. Вождь снова дал знак.
Одна их присутствующих, женщина, выглядевшая почти такой же старой, как и он сам, носившая первое встреченное мной здесь украшение (если это можно так назвать) — ожерелье из крысиных зубов и соляных бусин, — опустилась на колени возле лениво кипящего котла и зачерпнула оттуда бесформенной чашей тошнотворную зеленую жидкость. Когда она протянула чашу мне, я понял, что это огромный крысиный череп.
— Хочешь быть одним из нас, сборщиком соли, — сказал старейшина, — готовься, как и мы, пройти по вечно изменчивому пути. Пей, чужак! — Последние слова прозвучали приказом, с которым не спорят.
Жидкость отвратительно пахла, и я догадался, что ее вкус окажется еще хуже. Но выбора у меня не было. Я каким-то образом ухитрился проглотить ее, а затем справиться с тошнотой. Я был уверен, они ожидали, что я выплюну ее. Но я не доставил им такого удовольствия.
Тошнота не проходила, и к ней присоединилась грызущая боль в желудке. Яд? Нет, я был уверен, что они не осмелились бы отравить никого из соискателей. Женщина подняла поставленную мной на пол чашу, дважды наполнила ее заново и дала выпить еще двоим.
Это отчасти было ответом на мой вопрос. Должно быть, это обязательный ритуал перед походом к соляному озеру.
Я как-то выбрался из хижины, едва справляясь со спазмами, скручивающими мое тело. Мне сунули в руку шест, и я заставил себя крепко схватить его.
В сопровождении почти половины деревни мы стали спускаться вниз с твердого каменного гребня к краю озера. Старейшина с нами не пошел, но местная пророчица была уже далеко впереди, и я заметил, как она оглядывается на меня с неприязненной усмешкой.
Двое мужчин, что пили зелье вместе со мной, уже шли по корке, пробуя путь впереди себя шестами. Они уже достаточно далеко отошли от края, когда остановились и обернулись, издав странный крик. Провидица подошла ко мне.
— Иди, чужак. Наши люди показали тебе искусство хождения по корке, теперь твоя очередь делать так же. Прямо впереди соляной пруд, где кристаллы уже созрели для сбора. Мы вырастили их нарочно для испытаний. Но чтобы добыть их, тебе придется смотреть себе под ноги.
У меня все еще сводило желудок от питья. Однако, прощупывая дорогу шестом, я осторожно ступил на корку. Я не мог идти той же дорогой, что и кто-нибудь из тех двоих, поскольку они загораживали мне путь. Я должен был найти свою собственную тропу.
Я пытался сосредоточиться на поверхности у себя под ногами, хотя мне трудно было отвлечься от мучительной боли в желудке и туч насекомых, клубившихся надо мной. Дважды мой шест протыкал корку, и я еле удерживал равновесие, пробуя поверхность вокруг себя, чтобы безопасно шагнуть в другую сторону.
Наконец я прополз мимо места, где остановились оба сопровождающих, и передо мной открылась дорога к озеру. Никто из опытных сборщиков не составил мне компанию. Меня пробрало холодом от пришедшего понимания: они не станут спасать меня, если я сделаю ошибку. С этого момента я не мог рассчитывать ни на кого, кроме себя.
Я не оглядывался. Я сосредоточился только на том, что было у меня под ногами или прямо перед ними. Плечи от постоянного постукивания шестом начали ныть. Снова конец шеста провалился под предательски тонкую корку, и я чуть не упал следом, потеряв равновесие. Каким-то чудом я удержался на ногах, но надеяться на то, что мне продолжит везти, я не мог. Я заставил себя идти медленнее, стараясь внимательно смотреть под ноги глазами, постоянно атакуемыми насекомыми, чтобы поставить ногу на надежную основу.
Наконец я увидел соляной пруд. Из него торчали концы разветвленных палок, на которых собиралась соль. Меня это подбодрило, и я сделал очередной шаг.
Прощупав дорогу шестом, я понял, что впереди ловушка. Я двинулся в сторону, думая подойти к пруду под другим утлом. Снова шест подсказав мне, что это не выйдет. Так я пошел по кругу, пытаясь найти подход. Он должен здесь быть, ведь как иначе сборщики добираются до своего урожая? Теперь это казалось тщательно охраняемым секретом, которым со мной местные жители делиться не пожелали. Я оперся на посох, изучая пруд.
Ветки были воткнуты вдоль его края. Очевидно, не существовало способа поместить их в середину озера. Ближайшая? Я мог коснуться ее концом шеста, если собраться с силами и вытянуть его вперед до предела. Однако гладкий шест вряд ли позволит как-то зацепить ветку, скорее всего, прочно воткнутую в дно.
Я был в дорожной одежде. Веревки вроде той, что я брал с собой в соло, у меня не было. Но пояс на мне был, хотя его украшали тяжелые бляшки. Я расстегнул его и начал отрывать медные и золотые диски, чтобы он весил меньше. Наконец с пальцами, израненными в процессе, я получил полоску выделанной ориксеновой кожи, которая без украшений стала намного мягче.
Теперь мне понадобится вся моя ловкость. Поможет ли мне мое умение обращаться с пращой? Я закрепил пояс петлей на конце шеста, загнув две золотые бляшки, прежде украшавшие его, на концах так, чтобы он не слетел, и проверил прочность конструкции несколькими сильными рывками.
Затем я попытался зацепить петлей конец ближайшей ветки. Мне пришлось пробовать это четырежды, после каждого раза делая передышку, чтобы отдохнуло плечо и перестали трястись руки. Это не могло продолжаться бесконечно. Но мне не следовало позволять себе спешить — этим бы я ничего не достиг, только израсходовал бы так нужные мне силы.
Я стоял, тяжело дыша, и смотрел на ветку в пруду. Она чуть клонилась в моем направлении. Один раз моя импровизированная петля ударилась об нее, но не зацепила.
Теперь я снова смерил взглядом расстояние и перевернул шест, чтобы проверить корку справа от себя, К моему облегчению, он ударился о твердую поверхность, и я передвинулся в сторону. Мне показалось, что я действительно оказался ближе к ветке. Я перевернул шест и снова бросил петлю.
Пояс задел ветку, обвил ее, скользнул вниз, когда я стал потихоньку опускать шест. Я осторожно пошевелил шестом, делая круговые движения, вращая или пытаясь вращать пояс, который уже почти потерялся среди отростков, отходящих по всей длине ветки.
Глубоко вздохнув, я осмелился потянуть с усилием.
К моей радости, я почувствовал сопротивление! Пояс надежно запутался в отростках. Теперь оставалось посмотреть, сможет ли он выдержать достаточно сильный рывок, чтобы выдернуть ветку из воды.
Я потянул. Ветка не подалась, но, по крайней мере, пояс не сорвался. Оставалось только одно. Я понятия не имел, как сборщики достают ветки из озера, но они не могут быть всажены настолько глубоко, чтобы их было сложно вытащить. Слишком велика опасность потерять равновесие и, возможно, попасть в соляную ловушку.
Взявшись за шест обеими руками, я вложил всю силу в один резкий рывок. Ветка внезапно подалась, и я попятился. Одна нога соскользнула с безопасной поверхности, на которой я стоял. Я рухнул на колени, пытаясь всем весом упасть вперед. Усеянная кристаллами ветка пролетела у меня над головой, я вогнал другой конец шеста как можно глубже в надежную корку и подтянулся, надеясь, что она меня выдержит.
Какое-то мгновение я боялся, что мне никогда не хватит сил выбраться на безопасное место. Но вскоре я уже сжался в комок у основания воткнутого шеста, Ветка раскачивалась надо мной. В первый раз я осознал, что день почти закончился.
А смогу ли я найти дорогу назад к гребню в сумерках? Я с трудом поднялся на ноги, все еще опираясь на шест. Затем я выпутал ветку и поясом привязал ее к спине. Я повернулся в ту сторону, откуда пришел.
Те два сборщика соли, что провожали меня к этой трясине, ушли, но я различал какие-то фигурки на каменистом гребне. Ноги у меня дрожали не только от пережитого страха, но и от напряжения.
Но наступление ночи могло помешать мне отсюда выбраться, а этого я допустить не мог, Я буду не в большей степени готов к возвращению сюда, возможно, даже в меньшей.
Мой шест качнулся, нащупывая следующую опору для ноги, и я заставил себя идти вперед. Дважды я снова чуть не потерял равновесие, когда казалось, что корка выдерживает шест, а потом он вдруг проваливался. Все тело болело от напряжения. Единственным небольшим утешением было то, что с наступлением сумерек надоедливые насекомые исчезли.
Теперь я все внимание сосредоточивал на следующем шаге, не глядя вперед, и наконец, когда я уверился, что не могу идти дальше, мой шест глухо стукнул о поверхность, способную выдержать вес всего моего тела. Я не мог поверить, что вернулся, пока один из сборщиков соли не встал передо мной, и впервые я увидел на его лице след каких-то чувств.
Он протянул мне руку, но я выбрался сам, не приняв предложенной поддержки. Я, спотыкаясь, поднялся вверх на гребень и встал перед женщиной, носящей ожерелье из зубов и соли. Похоже, что здесь судить могла только она. Отвязав ветку, я бросил ее к ее ногам.
25
Я был не единственным чужаком, нашедшим этой ночью приют в деревне сборщиков соли. С той стороны, куда мне предстояло отправиться завтра, пришел странствующий торговец. Его громкие жалобы доносились из хижины вождя. На него дерзко напали крысы, загрызли двух из его яксов, а ему самому пришлось бежать, бросив тюки с товарами, которые они несли. Одному из его людей так покалечили руку, что он может никогда не оправиться от раны.
Кроме того, торговец привез с собой одну из напавших крыс, убитую искусным броском копья, чтобы доказать, что на него напал необычный враг. Как и те трупы, что я видел после наших столкновений на скальных островах, обмякшая туша, волочившаяся на веревке за ориксеном торговца, была большой — даже больше тех, которых я осматривал. Тварь почти достигала размеров Мурри, а то и слегка их превосходила.
Деревенские жители столпились вокруг трупа, и было совершенно ясно, что они потрясены увиденным, и бесстрастность, с которой они встречали меня и мою охрану, их покинула. Из их негромких разговоров я понял, что тварь, подобную этой, здесь уже видели и что она загрызла опытного сборщика соли, поскольку была способна каким-то невероятным образом преследовать его по корке соляного пруда.
— Таких паразитов много повсюду вокруг, — продолжал торговец, выходя из хижины и по-прежнему громко жалуясь. — Но эти способны уничтожить целый караван, если соберутся вместе для атаки! А что, если они это сделают? — Он медленно обвел взглядом собравшихся, словно пытаясь встретиться глазами с каждым из них. — Может ли путник выстоять против стаи таких тварей? А ваша деревня сможет от них отбиться? Я говорю вам — беда приближается, и лучше бы вам быть готовыми встретить многих таких у своего порога! — Он пнул труп и удалился.
Как бы то ни было, в ту минуту меня больше занимал процесс заползания на собственную спальную циновку. Желудок по-прежнему болел, и у меня не было ни малейшего желания сидеть у костра вместе с моей охраной. В голове вертелась только одна мысль — я прошел три из пяти испытаний и сознавал, что в глубине души и не предполагал, что смогу это сделать.
На следующее утро я смог что-то съесть на завтрак. Не было никакого объяснения, почему меня вчера заставили выпить этот отвар. Я мог только предположить, что это было сделано специально, чтобы моя задача стала еще сложнее, и я далеко не доброжелательно думал о жителях деревни и был весьма рад, когда она скрылась из виду.
Стража ехала, держась начеку, вперед выслали разведчика. Они были готовы к нападению тех тварей, что набросились на торговца. Но мы шесть дней ехали по унылой, негостеприимной земле, так и не встретив ни одного врага. Дважды мы ночевали в деревнях, и я слышал, как командир моей охраны расспрашивал местных жителей о таких нападениях. Получаемые им новости не слишком обнадеживали.
Торговец, который привез труп гигантской крысы в доказательство своих слов, был не первой жертвой нападения на этой дороге. Но другим далеко не так повезло. Двое деревенских жителей, шедших вдоль гребня, наткнулись на останки маленького каравана, и обглоданные догола кости людей и животных были всем, что им удалось найти. Даже их мешки были прогрызены, содержимое раскидано вокруг, перепачкано или попросту исчезло.
Последнее в наибольшей степени озадачивало и деревенских, и стражу. Понятно, что крысы сожрали все, что смогли найти съедобного, но почему они уволокли с собой товары? Наиболее вероятным казалось, что на место побоища позднее пришли изгои и забрали все, что могли. Хотя зачем изгои могли бы оставаться в этой стране, я не мог понять. В здешних деревнях нечего было красть, а их жители, я уверен, владели собственными смертоносными способами защиты. Даже я, кому очень не нравился этот народ, мог с этим согласиться.
Когда мы достигли границ Твайихика, наш разведчик сообщил, что нас там уже ждет сопровождение, причем вместе с удачливым соискателем престола под их охраной. Мы подошли к ним с наступлением ночи, и единственный раз оба отряда встали одним лагерем.
Отношение другого эскорта к их подопечному разительно отличалось от того, что встретил я. И посмотрев на него, я понял, в чем состояла разница. Это был Шанк-джи. Вместо тусклой дорожной одежды он носил пышное воинское облачение. Он смеялся и оживленно разговаривал со своими спутниками.
Мне стало интересно, как он выживет на предательской корке соляных прудов, как пройдет по огненным дорогам гор и наконец предстанет перед леопардом, чьи отметины я носил на своих ладонях.
Обычай предписывал нам держаться порознь. Возможно, для того, чтобы мы не обменивались советами по поводу предстоящих испытаний, хотя, по-моему, соперничество между претендентами было достаточно жестким, чтобы не допустить подобной возможности. Как бы то ни было, мы все же могли видеть друг друга издалека. На его лице легко читалось презрение, но там была и тень еще какого-то чувства — возможно, гневного изумления, что подобный мне мог зайти так далеко.
Наверное, он считал себя избранником судьбы. Вапальское испытание будет последним, и состоится оно только тогда, когда все выжившие соискатели соберутся в городе. Я знал только то, что еще, по крайней мере, один из нас успешно прошел несколько испытаний, а еще один провалился и, вероятно, погиб. Значит, нас осталось трое.
В ту ночь стража пировала, и Шанк-джи участвовал в празднике. Некоторые из его спутников готовы были биться об заклад, что он окажется победителем, но против них никто ставить не стал. Я наблюдал за ними издалека и наконец отправился к своей циновке, чтобы лечь и смотреть на звезды.
То, что у меня не было ни одного доброжелателя, внезапно показалось мне тягостным. Я переезжал из страны в страну со стражей, назначенной каждой из королев по очереди, но никто ни разу не проявил по отношению ко мне дружелюбия, не пожелал мне удачи и не высказал одобрения, когда я справлялся с очередной задачей, А Шанк-джи, который пока прошел только одно испытание, вел себя так, словно уже был победителем, и его спутники признавали его таковым.
Я посмотрел в лицо этой жалости к себе, постаравшись открыть свой разум Великому Духу, чтобы тот изгнал из него это чувство, ослаблявшее меня. И тут я понял, что все, что я слышал о Твайихике, — правда. Когда лагерь затих, над ним сомкнулась тревожная тишина этого края.
Тут не было шелеста песка — но впереди лежали те самые громадные дюны, которым местные жители нашли такое полезное применение. Так что единственным предназначением раскинувшейся передо мной сухой пустыни было служить местом для развлечений гостям из других земель, которых сюда влекли скольжение по пескам и прочие забавы. Города, заключенные в купола из зеленого стекла, выращивали некоторые из фруктов, встречающихся лишь в Вапале. Каждый город специализировался в чем-то своем, что он мог предложить гостям. Здесь проходили состязания музыкантов, трупп танцоров, разыгрывавших в лицах старинные легенды каждого из королевств, здесь были гостиницы, славящиеся своей кухней и игорными залами на верхних этажах. Здесь были женщины и мужчины, готовые предложить любое развлечение, какое только могли себе представить приезжие. Все желания юношей, соревнующихся друг с другом в опасном скольжении по дюнам, исполнялись в этих поселениях под куполами.
Однако сейчас я ощущал лишь пустоту в душе. Были ли здесь те, кто ищет уединения, чтобы открыть свой разум и сердце Высшему Духу, ожидая, что тот наполнит их блаженством, которое обретается лишь после долгих и упорных поисков? Я ничего не ощущал — словно между мной и осознанием моего единства с этой землей и всем, что живет в ней, оказалась плотно закрытая дверь.
Мы оставили лагерь. Те же сопровождающие, кто был столь сердечен с Шанк-джи, со мной оставались отчужденными. Мы обменивались только необходимыми формальностями, которых требовали насущные вопросы. И пустота, которую я ощутил в себе первой ночью в границах этой земли, продолжала угнетать мой дух, несмотря на всю мою борьбу с ней.
Я тосковал по Мурри. Действительно ли он пережил то испытание в огненных горах? Находится ли он снова на пути нашего отряда? Я начал пробовать каким-то образом дотянуться до него, рисуя его в своем воображении и пытаясь послать ему свой призыв.
И на вторую ночь я услышал ответ!
— Брат… — слабо, словно издалека, донесся его голос.
— Мурри! — В именах есть сила, и, возможно, она позволит нам сблизиться, если я назову его.
— Я… здесь… — Казалось, его ответ возник в моем разуме. Но где это «здесь»? Я не мог поверить, что он сможет выжить в голом краю огромных дюн — как и в краю соляных озер.
— Я жду…
Хотя я и пытался снова до него дотянуться, я больше ничего не услышал. Ждет — но где и чего? Я плохо спал той ночью.
Мы двигались вперед, пока за нами не осталось четыре дня пути. Однажды мы остановились в одном из поселений под куполом. Меня угостили как императора, уложили спать на мягкой постели, но я словно был отгорожен стеной от окружающих меня людей. И опять я подумал: а не преднамеренно ли это делается, не запрещено ли общение с любым, кто может помочь мне с моим заданием?
На второй день после того, как мы оставили этот роскошный приют, к нам присоединилась канцлер этого королевства. Она немедленно призвала меня, смерила взглядом с ног до головы, словно ориксена сомнительных достоинств, которого ей предложили приобрести, а затем резко заговорила.
— За этими дюнами, — она показала на высокие горы песка слева, — лежит твоя цель, человек из Кахулаве. Это деревня, в которой нет жителей, поскольку в ней обитает незримое зло, и почти все, кто пытается туда войти, исчезают. Но в ее садах растут дыни. Их природа такова, что за ними нужно внимательно наблюдать, поскольку они созревают внезапно. Их надо срывать сразу же, как только они созреют, поскольку если они останутся на лозе чуть дольше, они так же быстро сгниют. Тот, кто проходит испытание в нашей стране, должен войти в это опасное место, найти две дыни и принести их нетронутыми гнилью. Никто не скажет, что за опасности ждут тебя там, но они внушают ужас.
Я полагал, что она пыталась напугать меня. Но я понимал, что каждое испытание действительно чревато смертью и, без сомнения, с этим местом связано некое зло.
Она больше не сделала никаких указаний относительно места моего испытания. Мой эскорт тоже. Я постарался обойти дюну по краю, размышляя, что же такое ужасное может таиться в этом куполе, если они боятся даже приблизиться к нему на расстояние видимости? Но ведь другие соискатели престола — по крайней мере, Шанк-джи и кандидат от этого королевства — уже делали это, причем Шанк-джи явно справился с испытанием успешно.
Я повернул свой посох и посмотрел па солнечный блеск выдвинувшихся из его концов лезвий. Наверное, у Шанк-джи было лучшее вооружение, но к чему меч мне, тому, кто давно уже доказал свою неуклюжесть в обращении с ним?
Соскальзывая и оступаясь, я выбрался на другую сторону дюны. Там, как и обещала канцлер, возвышался зеленый пузырь купола. Он был меньше размером, чем я ожидал. Наверное, его изначальное население не превосходило численностью то, что мой собственный народ счел бы отдельным кланом или Домом. Зеленое стекло было матовым, хотя после посещения того города я знал, что это не мешает солнечным лучам проникать внутрь, а только защищает от чрезмерного жара и яркости внешнего мира.
— Брат… — Из песка, столь близкого по оттенку к его собственному меху, возник, отряхиваясь, Мурри.
Золотые глаза, обращенные ко мне, несомненно, были ясными, насколько я мог определить. Да, он был таким же, как и прежде, за исключением того, что, казалось, каждый раз, когда мы были порознь, он прибавлял в росте. Я отбросил посох, протянул ему навстречу руки, зарылся пальцами в мех на загривке, пока его шершавый язык теркой проходился по моим щекам. Вся внутренняя пустота, охватившая меня с той минуты, как я вступил в эту чрезмерно безмолвную страну, пропала. Какой товарищ еще может быть нужен мне, кроме того, которого я сейчас приветствую?
Он поднял огромную лапу, как сделал бы при встрече с сородичем, и опрокинул меня на спину с притворным рычанием, которому я попытался вторить настолько грозно, как только мог. В ту минуту я мечтал о способности взлететь в воздух гигантским прыжком, как танцующий кот, чтобы показать, как легко у меня на сердце.
Наконец Мурри сел и вопросительно посмотрел на меня:
— Куда идем?
Я показал на зеленый купол.
— Туда.
Затем я объяснил ему в меру своего ограниченного владения его языком, что я должен там сделать.
— Нетрудно, — заметил он.
— Должно быть трудно, — продолжил я, — иначе они не послали бы меня делать это.
— Если ждать, легче не станет, — разобрал я из сложной последовательности произнесенных им звуков, И это было правдой.
Я снова подобрал посох и, ощущая себя способным встретить любую ожидающую впереди опасность, пока Мурри рядом с мной, направился к куполу.
Здесь отсутствовал большой вход, как тот, что обеспечивал доступ в город. Вместо него был проем, через который могли войти бок о бок два пешехода, или одно животное со всадником или повозкой. Дверь была заложена металлическим засовом, таким широким, что казалось, будто то, что таится внутри, обладает силой больше человеческой.
Засов было трудно сдвинуть с места. Он прочно держался в скобах, и его явно не слишком часто снимали. Возможно, это делали только соискатели, что побывали здесь до меня. Он с глухим ударом упал на песок, которым высоко занесло проем, а я потянул дверь, выяснив, что мне придется применить силу, приоткрывая ее настолько, чтобы мы с Мурри смогли проскользнуть внутрь.
Первым, что я увидел, оказался спутанный клубок растений, почти полностью спрятавших несколько домов. Петли лиан местами достигали почти самой вершины купола. Вокруг стоял крепкий запах — не водорослей, к которому я привык, а похожий на тот, что я чувствовал в полях Вапалы.
Та, другая твайихикская деревня была полна ароматов — духов, специй, всего, что так привлекало посетителей. Здесь был только один. Через пару мгновений я решил, что он слишком резок и неприятен.
Вокруг не было ни следа дынь. Но зато виднелись отметины, уже почти скрытые здешней растительностью, которая, казалось, спешила спрятать повреждения, нанесенные ей кем-то, прорубавшим себе путь через эту путаницу. По крайней мере тот, кто был здесь до меня, оставил мне этот след.
Мурри с силой ударил по переплетению растений лапой, когтями разрывая листву и ветви. Это расширило вход в недавно расчищенную просеку, и я взялся за посох, выдвинув лезвия на всю их длину и ими прокладывая себе путь.
Мурри задержался, повернув голову влево, и я увидел, как раздуваются его огромные ноздри, пробуя воздух. Затем он взмахнул лапой и проделал в зарослях изрядную брешь, вырвав клок зелени с корнем. И я увидел, что там скрывалось — груда костей и среди них череп, который злобно смотрел на меня пустыми глазницами. Несомненно, останки одного из моих сородичей.
Хотя там не сохранилось ни следа одежды, ни оружия, у меня было чувство, что смерть его наступила не так давно, несмотря на то что кости вы глядели обнаженными. Один из моих сотоварищей-соискателей престола, уничтоженный неведомым злом, затаившимся здесь?
Мурри все еще принюхивался. Наверное, искал тропу. Единственное, что он сказал, было:
— Плохо… Опасность…
— Какого рода? — спросил я.
Будучи пастухом, я научился бдительности и сейчас вспоминал это умение. Я искал хоть какой-то намек на природу опасности, затаившейся здесь, и на то, откуда она может явиться к нам без предупреждения.
Здесь не было ни следа дынь среди лоз, почти окруживших нас, за исключением расчищенной нами дороги. Похоже, нам следовало идти дальше вглубь.
Мурри не ответил на мой вопрос, и я понял, что он тоже в недоумении, что за опасность нас ждет. Но он явно не был намерен поворачивать назад, а скорее, был готов решительно наброситься на заросли.
Мы миновали первое строение, настолько заросшее, что не видно было ни окон, ни дверей, а лишь маленькие участки стен. Внезапно Мурри вскрикнул — не только от неожиданности, но и от страха. Лапа, которую он протянул, чтобы прорвать себе путь, попалась в петлю какой-то толстой серой веревки, а вторая такая же поползла по нему, пока он зубами пытался разорвать первую.
Я взмахнул посохом. Клинки сначала отскочили от пут, быстро связывающих Мурри, но второй удар по образовавшейся засечке разрубил стягивающую его веревку, Она развернулась, упала на землю, подергиваясь и извиваясь, из разреза потекла густая желтоватая жидкость, испуская отвратительный запах.
Это не было какой-либо тварью, какую я знал, скорее оно напоминало усик растения. На спине Мурри, где эта штука опутала его, остался мокрый липкий след и шерсть местами была выдрана.
Он выплюнул обрывок того, что попало ему в рот, и лапой вытер клыки, с которых стекала желтая слюна. Я опасался, что прокушенная им штука могла быть ядовитой, поскольку он вел себя как котти, выкашливающий проглоченный комок шерсти.
Но наблюдал я за этим вполглаза, поскольку оставался начеку, высматривая другие петли лоз. Они словно выпрыгивали из клочка земли, который мы расчистили, и действительно были лозами, поскольку все еще оставшиеся в земле концы выпускали крохотные листочки того же самого тошнотворно желтого цвета с красными прожилками.
Я рубил, размахивался, снова рубил. Затем концы лоз, которые, извиваясь, выползали на поверхность из влажной почвы, исчезли. Наконец у нас появилось время передохнуть. Я погладил кожу, по которой прошелся один из этих ужасных, обдирающих кожу отростков. На ладони осталась кровь. Боль от прикосновения была куда мучительнее, чем от укусов насекомых на соляных прудах.
Дынь по-прежнему не наблюдалось. Но забираться глубже в эту массу растений было бы приглашением напасть, затаившемуся под землей ужасу. Я размышлял, потревожили ли его наши шаги, или оно чувствовало жертву иным способом? Может, даже окружавшие нас листья служили глазами, ушами или еще какими-нибудь органами чувств для того, что сидело под землей.
Но ведь кто-то сумел пройти дальше, как показывали почти поглощенные растительностью следы.
И я знал, что, по крайней мере, Шанк-джи принес добычу из этого недоброго места.
С огромными усилиями мы пробились мимо первого из опутанных домов и на время оказались в безопасности, поскольку выбрались из зарослей на круг чистого песка, такого же, как и тот, что лежал вне купола.
Я обследовал спину Мурри, но присоски лианы не ранили его, а всего лишь вырвали несколько клочьев шерсти. Тошнить его перестало. Моя рана была довольно мала, и я не замечал, чтобы она была каким-то образом отравлена, или я на это надеялся.
— Брат. — Я положил руку на голову Мурри.
— Я жив. Но тут плохо.
С этим я был полностью согласен. Затем я обследовал круг песка, в котором, видимо, не смогли укорениться растения. Справа от того места, откуда мы пришли, я снова обнаружил следы прорубленного пути. То, что это действительно было просекой, подтверждал отвратительный запах. Мне говорили, что испорченный или сгнивший плод дыни должен испускать такой же. Значит, «сад», который мы ищем, лежит в том направлении,
Но сейчас мы были довольны возможностью сидеть на нашем клочке безопасности и лишь думать, каким будет второй этап сражения, возможно, даже более трудный.
26
