На следующую ночь я уже был готов отправиться дальше и ждал этого с нетерпением. Мне казалось, чем дальше я зайду в лежащий предо мной лабиринт, тем быстрее пойму, в чем причина и суть происходящего.
      Когда мы достигли границы, мы встретили другой отряд. Это была гвардия Фноссиса, и с ними один из соискателей трона, родом из этой страны. Мы не перекинулись ни словом, но сам факт, что мы встретились друг с другом, показывал, что он выполнил свое задание и спешил взяться за следующее.
      Фноссис — земля неукротимой жестокости. По крайней мере, мне так показалось после спокойствия песчаной пустыни и скальных островов моей родины. Там тоже имелись скалы, но они закручивались в какие-то абсурдные формы, а из горных вершин, вырисовывавшихся на фоне неба, вверх поднимались клубы дыма. Спокойствия не было в этой земле. Внутренний огонь нашего мира все еще бушевал и то и дело прорывался наружу неспешными потоками расплавленного камня, струящимися по склонам гор. Небо было затянуто тучами, и солнце бледно светило сквозь дымку, а вдыхаемый воздух был настолько насыщен едкими испарениями, что вызывал приступы жестокого кашля.
      Народ Фноссиса давно уже научился пользоваться и этим грозным неугасающим огнем, и металлами, которые находил в горах, где бушевало подземное пламя. И с их искусством работы по металлу не могли сравниться другие народы. Мой собственный посох с искусно спрятанными в нем смертоносными лезвиями был сделан здесь. А слитки золота, серебра, меди, в которых так нуждалась Кура для своих работ, добывались и выплавлялись в лежащих впереди холмах.
      Это была действительно суровая земля, и люди в ней жили суровые и резкие, куда более враждебные, чем мои соотечественники.
      Они гораздо меньше были склонны к ритуалам, и я знал, что в людях они ценят, прежде всего, силу и отвагу.
      Через три дня мы достигли подножия гор. Мне было трудно ускользать из лагеря с едой для Мурри, и мне показалось, что кот голодает и дорога для него трудна. Почва стала каменистой, так что мои ботинки быстро снашивались, а насколько хуже было лапам Мурри? Но когда я предложил ему остаться, он решительно отказался, словно и сам должен был пройти какое-то испытание.
      Наконец мы разбили лагерь у самого подножия одной из гор, извергавшей дым. Там нас ожидали женщина-канцлер этого королевства и ее личная гвардия. Черты лица канцлера были резки и суровы, и мало что в нем позволяло предположить, что она желает мне удачи.
      Мне предстояло идти вперед к горе, у вершины которой находились руины очень древнего храма духа огня. Дважды потоки лавы чуть не поглощали его, и единственная дорога к нему сейчас угрожала огненными провалами и расщелинами, из которых вырывались клубы удушливого дыма.
      Однако мне выдали снаряжение их собственных горных проходчиков, разведывающих новые месторождения руды и драгоценных камней. Так что я переобулся в гораздо более прочные ботинки и надел верхнюю одежду с капюшоном, который можно было натянуть на лицо, чтобы защититься от удушливого дыма. Один из мастеров-рудокопов кратко объяснил мне, как следует проходить самые опасные участки пути. Я знал, что должен сделать. В находящемся под угрозой храме находились фигурки кошек, каждая из которых была вырезана из огромного рубина. Одну из них я должен был добыть и принести сюда.
      Хотя я был экипирован так же хорошо, как любой,кто осмелился бы на это восхождение, Мурри это не касалось, и, когда он присоединился ко мне после того, как лагерь скрылся за горным гребнем, я сказал, что этот подъем — не для него.
      — Не так, — в ответ проурчал он. — Родичи ходили во Фноссис. Здесь огненные ящерицы — хорошая еда. — Он облизнул свои усы.
      Старшие и более закаленные странствиями песчаные коты действительно могли осмелиться охотиться здесь, но Мурри такого опыта не имел, и это меня беспокоило, хотя я понимал, что не могу ничего сделать, чтобы его отговорить.
      Потому мы пустились в путь по тропе, которую мне указали. Камни под ногами были не только острыми, но порой даже ломкими, Один раз я был близок к смерти, когда из трещины совсем близко ко мне вырвался клуб желтого дыма. Я едва успел натянуть капюшон на лицо.
      Мурри! Я всмотрелся сквозь прорези для глаз в капюшоне, думая, что увижу его погибшим. Но он по-прежнему был впереди. Его шаги удлинились до прыжков, почти таких же легких и высоких, как у взрослых котов в танце. И складывалось впечатление, что он обрел почти сверхъестественную способность избегать опасных расщелин и огненных провалов.
      Дважды мне приходилось идти в обход. Мне стало жарко в моей одежде — почти как если бы я шел под лучами полуденного солнца. Временами мне приходилось останавливаться на пару вдохов, чтобы справиться с головокружением. Меня мутило, и я подумал, что дым все же нашел дорогу под мое защитное снаряжение.
      Мне казалось удивительным, что жители Фноссиса воспринимают такие рискованные путешествия как часть их повседневной жизни. Наконец я подошел к тому месту, где тропа обрывалась в образовавшейся расщелине, из которой поднимались ядовитые испарения. Однако они не скрыли силуэт Мурри, одним прыжком преодолевшего этот смертоносный туман. Хотя на мне были тяжелые защитные одежды, я понимал, что мне придется последовать его примеру.
      Я слегка отступил и сосредоточил все внимание на той точке, откуда прыгал Мурри, затем разбежался и прыгнул сам, не решаясь думать о том, что находится там, внизу. Я растянулся на твердой скале, скользя по ней, словно моя одежда была влажным комком водорослей.
      Мурри повернул голову, чтобы взглянуть на меня, и я увидел, какую защиту дала ему от пламени и дыма этой страны природа. Огромные глаза сузились в щелочки, а кожистые клапаны закрыли ноздри. Казалось, Мурри и его сородичи были специально экипированы для охоты в этих местах.
      Он уже снова поднимался наверх. Я осторожно последовал за ним. Перепрыгивать через расщелины больше не приходилось, и наконец я увидел сквозь обдирающий глотку дым то, что должно было быть нашей целью.
      Это было приземистое здание, один край которого нависал над широким и медленно движущимся лавовым потоком. Рано или поздно огненная река поглотит этот храм, но пока часть дверного проема еще сохранилась.
      Проем, а точнее — дыра, предназначенная, наверно, для тех ящериц, о которых упоминал Мурри. Человеку туда придется ползти на четвереньках, и никаких признаков другой двери видно не было. Я задумался, каково будет оказаться внутри, если все это здание погрузится в лаву.
      Мурри распластался на камнях и медленно пополз в эту дыру, как если бы он охотился. Я неохотно опустился на четвереньки, понимая, что не могу сделать меньше, чем он.
      Я протиснулся внутрь. Там было темно, поскольку подземный огонь не разрушил стены. Я почувствовал, что Мурри толкает меня плечом, и протянул руку, больно ударившись о стену.
      Затем маленький светильник, встроенный в мой капюшон, загорелся, и я смог кое-как видеть. Под ногами у меня лежали камни и что-то казавшееся осколками стекла, но сверкавшее гораздо ярче, чем могло бы стекло.
      Эти обломки лежали преградой между мной и полкой, шедшей вдоль одной из стен. На ней сидели три кошачьих фигурки. Их было больше, о чем свидетельствовали зазубренные обломки, оставленные катастрофой (или, возможно, чьей-то злобой). Все три уцелевшие кошки были в дальнем углу комнаты. Они находились в той части здания, которая должна была нависать над лавовым потоком.
      По осколкам на полу было опасно ступать даже в крепкой рудокопской обуви. Мурри отошел назад к двери. Было понятно, что он не осмелится так рисковать своими лапами.
      В скудном свете я попытался отыскать наименее опасный путь. Осколки хрустели под ногами, и мелкие щепки вонзались в мои ботинки. Я добрался до полки. Теперь надо было продвинуться вдоль нее влево и забрать ближайшую фигурку,
      Кошка была высотой с мою руку, и, когда я попытался взять ее, я обнаружил, что она прочно прикреплена к камню под ней, словно вырастая из него, Поскольку я не смог поднять фигурку прямо вверх, я попытался повернуть ее, как если бы пытался вывинтить, но она непоколебимо оставалась на месте.
      С собой я не взял никаких инструментов, чтобы их можно было использовать как рычаг. Я наклонился поискать что-нибудь подходящее в мусоре на полу. Теперь, я подумал, я понимаю, откуда все эти осколки. Они были последствиями других подобных попыток.
      Мурри шевельнулся, и я быстро взглянул на него.
      — Подожди. — Даже сквозь капюшон я смог различить его голос.
      Он наклонил голову, выпустил когти и зубами вырвал один из них. Я часто видел, как котти поступают так же, снимая со слишком длинного когтя верхний слой, чтобы дать нарастающему большее пространство. Так сделал и Мурри. Он выплюнул изогнутую оболочку когтя длиной примерно с мою ладонь.
      В защитных перчатках мои руки были слишком неуклюжи, Я стряхнул перчатку и подобрал коготь. А он ведь, как и те, от которых избавляются котти, должен быть хрупким. Я не был уверен, что он окажется мне полезен, но решил попытаться.
      Я снова вернулся к полке и с крайней осторожностью осмотрел основание фигурки. Она так плотно прилегала к камню, что я не смог заметить даже намека на трещину, хотя был уверен, что она никак не могла вырасти из самого камня. Я вспомнил, что один соискатель уже успешно справился со своей задачей здесь — я видел его на границе моей страны. Значит, сделать то, что я пытался, все же возможно.
      Кончиком когтя я обвел основание фигурки, уверившись, что он прошел по месту соединения камня и рубина. Там не осталось ни царапинки, которая бы отметила мои усилия. Затем, глубоко вздохнув, я осмелился просунуть коготь между одной из передних лап и полкой.
      Она шевельнулась! Я надавил сильнее, на этот раз подсунув коготь под другую лапу. В итоге я прошел по всему периметру основания фигурки. С осторожностью, с какой моя сестра работала над замысловатым узором из драгоценных камней, я обхватил рубиновую кошку обеими ладонями и медленно ее повернул — вправо не получалось, так что я решил попробовать влево.
      Она неохотно подалась — совсем чуть-чуть. Но все же сдвинулась. Но, хотя она и поворачивалась на основании, я не мог ее поднять. Я задыхался. В этом конце комнаты было жарко. Громоздкое рудокопское облачение, бывшее моей защитой, давило на меня, и плечи мои ныли от усилий, причем работать надо было крайне осторожно, чтобы добиться успеха.
      Могло возникнуть желание резко рвануть фигурку — и, возможно, таким образом сломать ее совсем. Нетерпение следовало сдержать, подавить.
      Я снова подсунул коготь и держал его на месте, пока медленно проворачивал фигурку. Она наклонялась, встречая это препятствие. Внезапно сопротивление исчезло, и я почти потерял равновесие, пошатнулся назад, захрустел осколками, но красная кошка была в моих руках.
      Обернувшись, я не увидел Мурри и ощутил укол страха. Неужели это испытание потребовало слишком многого от песчаного кота, хотя он хвастался, что его народ охотится здесь?
      Прижав фигурку к груди, я выбрался из дверей, продвигаясь ползком как можно быстрее, пока не ощутил, что могу выпрямиться. Неподалеку из земли забил фонтанчик огня. Ядовитый туман был очень густым, и я понял, что не смогу найти дороги, по которой пришел сюда. Я слишком полагался на Мурри в качестве проводника и сам не запоминал никаких примет местности.
      Сквозь недолго сохраняющиеся разрывы в дыму я видел, что местность справа от меня понижается. Поскольку сюда я поднимался, то закономерно, что назад надо будет спускаться.
      Несмотря на испарения и жару, я осмелился расстегнуть рудокопское одеяние и сунуть фигурку за пазуху. Это было самое безопасное для нее место, которое я мог придумать. Затем я начал продвигаться вниз.
      Мне приходилось постоянно быть начеку, чтобы избегать опасно острых камней, о которые даже самый осторожный может споткнуться, и полных огня и дыма провалов. Ноги у меня дрожали не только от напряжения, но и от страха сделать неверный шаг. И еще я искал Мурри…
      Неужели огромный кот ослаб? Если так, то как мне спустить его вниз? Хотя он был намного меньше своего отца, все же нести его мне было бы не под силу.
      Я осмелился остановиться и приподнять капюшон и громко крикнул:
      — Мурри!
      В дыму возникло какое-то движение, но это был не всполох огня. Я повернулся в ту сторону. Там стоял мой мохнатый друг, опустив голову и заметно дрожа. Я потянулся к нему и вцепился в густой мех на его загривке. Он чуть приподнял голову и повернулся ко мне. Я увидел, что его огромные глаза плотно закрыты.
      — Не вижу…
      В двух этих словах был панический ужас, который подстегнул и мой страх. Неужели Мурри ослеп от ядовитого дыма? Как мы теперь найдем дорогу вниз? Бросить его здесь для меня было невозможно.
      Я потянул его за загривок, и он пошел за мной, шаг за шагом, спотыкаясь. Я старался постоянно описывать ему, что лежит впереди. Но вот мы дошли до расщелины, которую нам пришлось перепрыгивать по дороге сюда, И тут я понял, что ничем не смогу помочь Мурри.
      — Иди… зови… много раз зови… Надеяться на это было просто невозможно. Он подтолкнул меня головой.
      — Иди… зови… — Он тяжело закашлялся.
      — Ты не можешь…
      — Иди… зови! — На этот раз он оскалил клыки, и его слова завершились рычанием.
      В конце концов я пошел, думая, что, возможно, это единственный шанс для нас обоих.
      Я отыскал место, откуда, на мой взгляд, было легче всего прыгнуть, — противоположный край я временами различал сквозь пелену дыма, менее густую здесь. Так что я прыгнул и устоял на той стороне, хотя обеими руками прижимал к груди сокровище, добытое мной из храма, чтобы фигурка не разбилась. Каким-то чудом она уцелела. Затем я чуть отодвинулся от того места, на которое приземлился, снова поднял капюшон и позвал:
      — Мурри!
      Он перепрыгнул, хотя и не слишком ловко приземлился. Его задние лапы соскользнули с края расщелины. Я отчаянно вцепился в его загривок обеими руками и рванул его на себя.
      Это было последнее серьезное препятствие, преграждавшее нам путь. Я смог обогнуть остальные ловушки, ведя за собой Мурри. Затем мы достигли последнего спуска. Между нами и лагерем еще оставался скальный гребень. Я не мог бросить Мурри здесь, а те, кто ждал меня впереди, встретят его сталью.
      Пришло время открыто сказать всем, что Мурри — мой товарищ. Без сомнения, мое положение соискателя придаст вес требованию дать ему уход и лечение. То, что меня выбрал Голубой Леопард для этого круга путешествий, опасных для жизни, должно было производить какое-то впечатление на моих сопровождающих, как бы низко они меня ни оценивали.
      Мурри не возражал, пока я вел его, придерживая за мех на загривке. Во мне усиливался страх, что кот ослеп навсегда. Для таких существ, как песчаные коты, это хуже смерти. Но в наших обычаях освобождать и отпускать к Высшему Духу тех, кто потерял последнюю надежду. Это я сделал для Биалле.
      Хотя мне никогда не приходилось дарить подобный выход кому-то своего собственного вида, я понимал, что такое порой тоже приходится делать, и в таком случае, будь я Мурри, я только приветствовал бы быстрое милосердие ножа.
      Но все же шанс оставался. Никто не станет странствовать в этих краях огня и ядовитых паров, не умея лечить ожоги и тому подобное. Я держался за надежду, что те, кто меня сюда привез, знали способ с этим справиться.
      Мы поднялись на гребень и на мгновение остановились. Я отбросил капюшон, ограничивающий мне обзор, и внимательно осмотрел Мурри. Глаза его были по-прежнему закрыты, между веками застывала желтая корочка.
      — Тебе больно… брат? —спросил я.
      — Нет боли… сейчас. — Он высоко поднял голову, словно мог видеть, и я увидел, что колеистые клапаны в ноздрях снова спрятались и что он принюхивается к воздуху.
      — Они ждут, — проворчал он.
      Это я хорошо мог видеть. Те, кого я оставил в лагере, приближались к основанию гребня. Двое держали натянутые луки со стрелами на тетивах, и смотрели они на Мурри.
      Я покрепче схватил кота за загривок и встал так, чтобы любой прицеливающийся встретил вместо мишени меня.
      — Его нельзя убивать! — Я повысил голос так, чтобы он гулко отозвался от склона истерзанной горы у меня за спиной. — Он под моей защитой!
      Имели ли мои слова какое-то значение для них? Я не мог быть в этом уверен. Однако предводитель отряда воинов махнул им рукой, и те опустили луки.
      Мы вместе спустились вниз. Земля тут, к счастью, была довольно гладкой, и даже Мурри, хотя и ничего не видел, уверенно ставил лапы. Так мы спустились на настолько ровную землю, насколько возможно в этой стране.
      Я остановился на расстоянии выпада клинка от тех, кто смотрел на меня. Сунув руку за пазуху, я достал рубиновую кошку и, когда канцлер не сделала попытки взять ее из моих рук, поставил ее на землю.
      — У вас есть снадобья для ран, — сказал я. — Дайте их мне. Я выполнил ваше задание, так что вы, люди Фноссиса, не имеете более власти надо мной.
      Канцлер сделала знак, и один из ее гвардейцев поднял рубиновую кошку, хотя все еще держал наготове обнаженный меч и смотрел на Мурри, словно боялся внезапного нападения.
      Я протянул вперед руку и задрал рукав, показав запястье со шрамом от зубов.
      — Он мой побратим по закону, знакомому всем воинам. Я ношу его знак. Дайте мне то, чем я смогу облегчить страдания моего брата.
      Я твердо помнил две вещи. Во-первых, соискатель в промежутках между испытаниями всегда сопровождается охраной и любая помощь, о которой он может попросить во время пути, ему беспрекословно оказывается. Во-вторых, кровное побратимство было распространено среди воинов. И даже если они меня таковым и не считали, конечно, никто не мог отрицать боевых качеств Мурри.
      Теперь я действовал так, словно это было самым обычным для меня делом. Я двинулся вперед, рукой все еще направляя Мурри, и воины расступались передо мной без единого слова, хотя у канцлера и ее гвардейцев был довольно мрачный вид.
      Как бы то ни было, я привел песчаного кота в лагерь. Лекарь принес мне свой мешок, но всего лишь разложил свои запасы на земле и отступил, не став помогать мне. Я мог помочь Мурри только так, как много раз в прошлом делал для скота и котти. Среди содержимого мешка нашелся плотно закрытый горшочек с пастой, которую я опознал по запаху как средство первой помощи при ранениях. Подействует ли оно на глаза песчаного кота, я не знал, я мог только попробовать.
      Зачерпнув кончиком пальца пасту, я размазал ее по покрытым желтой коркой векам. Затем из соседнего свертка вытащил мягкую тряпочку и, прикасаясь осторожно, как мог, стал снимать запекшуюся корку. Она сходила маленькими чешуйками, которые надо было осторожно удалять, чтобы они не попали в сам глаз, и это было нелегко. Но наконец я очистил веки Мурри от последней крошки. Песчаный кот все еще не открывал глаз. Я порылся в содержимом лекарского мешка, пока не нашел сверток, который был мягким на ощупь и откуда можно было отщипывать клочки пропитанных водой водорослей. Ими я дважды промыл веки Мурри и сел на корточки, все еще не избавившись от страха за его зрение,
      — Брат, — тщательно выговорил я, — взгляни!
      Глаза открылись. На мой взгляд, они, как всегда, казались круглыми драгоценными камнями с единственным штрихом тьмы посередине, который только и говорил о том, что они все же не просто камни, на которые так похожи.
      Мурри дважды моргнул. Поднял лапу, словно чтобы умыться, но морды не коснулся.
      — Вижу… немного…
      Поскольку я не мог видеть этими пострадавшими глазами, я не знал, временное это ограничение или так останется навсегда. Я взял еще влажной пасты и размазал ее по длинной полосе ткани, явно предназначенной для перевязки. Мурри уже снова закрыл глаза, и я крепко завязал тряпочку с успокаивающей мазью на его глазах.
      Только тогда я снял выданное мне одеяние рудокопа. Я был рад наконец избавиться от него. Теперь я остался в одних своих дорожных штанах. На моей груди покачивалась кошачья подвеска.
      У меня за спиной послышалось какое-то движение. Один из слуг канцлера принес остальную мою одежду, но положил ее чуть поодаль. Я увидел, что мои спутники окружили меня кольцом, наблюдая. Они отложили луки, спрятали в ножны мечи, но я просто чувствовал всей кожей их взгляды, полные беспокойства не только из-за присутствия раненого Мурри в их лагере, но и из-за меня, поскольку я заявил о своем кровном родстве с их старинным врагом.
      Когда я натянул остальную мою одежду, я посмотрел на канцлера.
      — Я сделал то, за что брался, Голос правительницы, — формально обратился я к ней. — Это принято?
      — Принято, — коротко ответил он и отвернулся, разомкнув своим уходом кольцо смотревших на меня. Я заметил, что два мечника не ушли, хотя и сохраняли дистанцию.
      Мне принесли еду, и я разделил ее с Мурри, прежде чем отвести его к небольшой палатке, отданной в мое распоряжение.
      Ту ночь мы спали вместе. Во Фноссисе путешествуют по большей части днем, поскольку почва его слишком ненадежна, чтобы ехать не под ярким, хотя и мучительно палящим солнцем.
      Заснуть мне оказалось нелегко. Я не мог поделиться своими сомнениями с Мурри. Он лежал, свернувшись калачиком, положив перевязанную голову на передние лапы, и уже спал. Если утром зрение все еще не вернется к нему…
      Я должен был отправляться в Азенгир, в эту опасную пустыню пересыхающих соляных озер. Страшную для любого, кроме, пожалуй, тех, кто живет в этой самой жестокой из всех наших земель. Ни один песчаный кот туда не заходил. Ни один зверь, за исключением вездесущих крыс. Я не осмеливался взять с собой Мурри, поскольку не верил, что те, кто едет со мной, позаботятся о коте, если я погибну. Не мог я и оставить его здесь слепым и беспомощным. Все теперь зависит от того, подействует ли лекарство.
      Мое тело ныло от усталости, и сон поглотил меня, несмотря на все размышления и тревоги, осадившие мой разум.
      Во сне я увидел свет. Не палящие лучи солнца — светильники, мягкие, каким-то образом даже успокаивающие после испытания в огненных горах. Я стоял на полированном деревянном полу, но шевельнуться не мог. Откуда-то сверху появились руки, ясно вырисовавшись в лучах ламп, достаточно большие, чтобы уместить в горсти все мое тело.
      Они держали что-то покрытое золотистым мехом и поставили рядом со мной — это оказался Мурри. Глаза его, полные живого сияния, не были закрыты повязкой. Но когда его поставили здесь, он не шевельнулся, словно был фигуркой вроде той рубиновой кошки, которую я вынес из горного храма.
      Теперь руки опустились на поверхность передо мной, и я рассмотрел их. На каждом пальце было надето кольцо, достаточно широкое, чтобы служить мне поясом. На каждом из колец был свой узор. На них были изображены голова мужчины в воинском парике, женщина в богато украшенной короне, ориксен со сверкающими серебром острыми рогами, яке, свернувшаяся во сне когти, само гибкое тело которой и образовывало кольцо. Эти были наодной руке. На другой было подобие кошачьей маски с моей подвески, рядом вторая женщина в короне, дальше нечто, что оказалось не головой или лицом, а замысловатым символом, затем кинжал, выдающийся в обе стороны вдоль пальца за пределы ободка кольца, и, наконец, что-то, могущее изображать только свиток высшего учения, какой каждая семья хранила в своих архивах.
      Некоторое время эти руки лежали неподвижно, затем чуть приподнялись, и пальцы задвигались, не соединяясь вместе, как будто к ним были привязаны нити, которые следовало сплести в единый узор. Затем меня объяла тьма, а вслед за ней появились свет, звуки просыпающегося лагеря и тревожная барабанная дробь.
      Мурри сидел у входа в нашу маленькую палатку. Повязка была на месте. Но он чуть повернул ко мне голову.
      — Хочу увидеть…
      Если только сможешь, подумал я, но не стал говорить этого вслух. Вместо этого я дернул узел, удерживающий повязку, и та упала с его глаз. Мне его глаза снова показались нормальными, но могли ли они видеть…
      Мурри посмотрел долгим взглядом, так свойственным его роду, а затем издал звук, похожий на глубокий вздох:
      — Я вижу!
      Я обнял его и зарылся лицом в густой мех на его загривке. Это было куда прекраснее, чем возвращение с одной из рубиновых кошек из мест, осаждаемых огнем!
      — Я ухожу. Тут мне не рады.
      Мурри поднялся на лапы и потянулся, как потягиваются, пробуждаясь, его сородичи.
      То, что он сказал, было правдой. Но насколько полным было излечение? Вдруг это только временное улучшение и, когда он выйдет из лагеря, слепота снова настигнет его там, где ему никто уже не поможет? Я не успел возразить ему, он заговорил снова:
      — Не пойду в соляное место.
      — Если ты… твои глаза…
      — Мы снова встретимся. После соляного места. Он уже выбрался из палатки. Люди в лагере заволновались, но он двумя огромными прыжками исчез за его границей. Последний раз я видел его летящим в воздухе — или так могло бы показаться тем, кто не знает его сородичей, — прочь от лагеря. И по прямой линии его полета я понял, что он может видеть и что я должен в душе надеяться, что это навсегда.
      Шесть дней мы ехали по этой земле непостоянной поверхности и огнедышащих гор. Как обычно, моя охрана обменивалась со мной разве что несколькими словами, да и то лишь по необходимости. Однако, к моему удивлению, в первое же утро после ухода Мурри канцлер подъехала на своем ориксене, поравнялась со мной и обратилась ко мне с такими словами:
      — Кровный родич котам. И как ты добился такого отличия?
      Ее речь была не слишком формальной, да и слова не были приказом. Но я был обижен на нее, хотя и постарался ничем себя не выдать. В конце концов, советник королевы Фноссиса, возможно, имела причины быть обо мне невысокого мнения.
      Я изложил ей свою историю как можно более кратко. Она, как я видел, слушала мой рассказ столь же внимательно, как будто бы я делал важный доклад.
      Под конец я снова показал ей мое запястье, чтобы она увидела шрам, который свидетельствовал о моей дружбе с теми, кто так долго был врагом людей.
      Она чуть нахмурилась, когда я закончил.
      — Это могло бы быть сказкой барда, — заметила она, — только ты показал нам, на что способен. Действительно странно, ведь между нами и песчаными котами всегда была война.
      — Всегда? — Я припомнил полулегендарные истории, о которых говорила Равинга, — о временах, когда человек и песчаный кот вместе сражались против великого, но ныне забытого зла.
      Она нахмурилась сильнее.
      — Ты говоришь о вещах, которые предназначены не для всяких ушей.
      Канцлер послала ориксена вперед, снова оставив меня размышлять над тем, что казалось незримой паутиной, в которую я попался.
      Больше она не заговаривала со мной. На пятый день мы достигли границ Азенгира и встретили там ожидающую меня стражу и канцлера этой страны. На этот раз с ними не было удачливого соискателя трона, и я догадался о его провале в испытании, о котором еще не знаю.

24