Среди добра, спасенного во время крушения, оказались две вещи, которые я использовал наутро. Хотя груз, заказанный инопланетниками, я не могу доставить, теперь, силой обстоятельств став хозяином пути, я должен позаботиться о его сохранности. Поэтому на ближайшем холме я установил маяк. Рано или поздно груз начнут разыскивать, сигнал маяка зарегистрируют приборы флаера. В то же время никого другого этот сигнал не может привлечь.
      В маяке я оставил ленту с рассказом о том, что с нами случилось, чтобы отца, даже мертвого, не могли обвинить в нечестности и в невыполнении контракта. Так требует кодекс чести странствующих, и я постарался все проделать правильно.
      Все утро мы работали, разбирая то, что я извлек из фургона, отбирая только то, что необходимо в пути. Инструменты и инопланетные приборы я отложил в сторону: если они выйдут из строя на диких равнинах, станут бесполезным грузом. Например, нам не нужны коммуникаторы, потому что на севере некого призывать на помощь. И мы взяли с собой только то, что берет странствующий на самый крайний случай.
      Продукты – твердые лепешки из высушенного и спрессованного мяса и зерна, очень калорийная пища. Я еще раз спустился к фургону, принес две канистры для воды. Они висели близко, и я смог до них дотянуться. Илло процедила быстро убывающую воду ручья сквозь ткань и заполнила обе канистры. Это был груз, который мы повесили на спину Дру.
      Из одеял сделали тюки, уложили в них запасные заряды для станнеров, два танглера, несколько простых инструментов, таких, как тесак, которым я прорубал дорогу на склоне, веревку, тонкую, но такую прочную, что я ее с трудом резал ножом. Большие фонари мы решили не брать с собой, предпочли дополнительные заряды для карманных фонариков: того, что был на поясе отца, и моего собственного. Илло несла свой мешок, я – другой, в который уложил все, что могло пригодиться нам в поле. Еще два тюка понесет Водру, а Витол пойдет в упряжи, к которой я прикрепил сани с телом отца.
      Когда солнце было уже высоко, мы торопливо поели и выступили. Единственное, что из взятого с собой можно было считать ненужным грузом, это ленты, которые отец надиктовал после посещения покинутых владений, а также прибор для их чтения. Я был уверен, что ничего подобного на Вуре нет, и если мы и сможем узнать что-нибудь о том, что находится перед нами, то только из этих лент.
      Мы пересекли овраг. Я не смотрел на обломки нашего фургона. Как будто эта часть моей жизни закончилась и не нужно думать о потерях – кроме одной, самой большой, которую мы несем с собой.
      Наша цель – далекая полоска Чащобы, уродливое пятно, протянувшееся вдоль всего горизонта. В кармане пояса у меня карта, начерченная отцом, и я знал все обозначения на ней так же хорошо, как линии на своей руке. Потому что я был с отцом, когда он наносил все эти обозначения. Перед тем как выступить, я показал карту Илло, и она указала на северо-запад, туда, где на карте пустота.
      – Роща Вура находится там, – сказала она так убежденно, что я не усомнился в ее словах. – А где Мунго?
      Насколько я знал, отец никогда не возвращался в этот забытый поселок после того, как забрал из него меня. Тем не менее он обозначил его особым знаком, красным, словно начерченным кровью. Я, со своим знанием равнины, полагал, что Мунго находится к востоку от того места, где мы перешли овраг. И он не так близко к Чащобе, как Роща Вура.
      На широкой равнине мало что может служить ориентиром. Самый очевидный из таких ориентиров – Чащоба, ею заканчивается любой маршрут в этом направлении. Так что нам нужно только двигаться к ней, а потом слегка отклониться, и мы уткнемся в Мунго. Во всяком случае я на это надеялся.
      Гары шли спокойным ровным шагом, и нам нетрудно было от них не отставать. Иногда странствующие привязывают гаров веревкой к передку фургона, но я их никак не удерживал. Решил, что Витол понял, что мы собираемся делать, и без принуждения пойдет с нами.
      Трава, которую постепенно просушивало солнце, начала подниматься. Вскоре мы промокли по колени, мокрыми были и ноги животных.
      К середине дня мы подошли к небольшой круглой яме, доверху наполненной водой от недавнего дождя. Три гара вдоволь напились с одной стороны, мы сделали то же самое с другой. Уровень воды и здесь уже начал спадать. И мы были не одни. В траве что-то шуршало, мелькали мелкие существа, которых мы не успевали рассмотреть. На окружавшей воду полоске грязи было множество следов животных и птиц. Я внимательно осмотрел полоску в поисках следов хищников, охотящихся в траве. К счастью, отпечатков когтей скроверов не увидел – эти свирепые животные с острым клювом легко обгоняют бегущего человека и готовы охотиться на все, что меньше и слабее их.
      Тем не менее разумно к наступлению ночи уйти как можно дальше от водопоя. Потому что днем пьют как правило неопасные животные. Истинные охотники приходят в темноте. Витол словно прочел мои мысли, потому что как только он и его соплеменники удовлетворили жажду, он пошел быстрее, и мне пришлось перейти на особый шаг странствующего, чтобы не отставать от него. Дважды я оглядывался на Илло, но она, казалось, способна держаться наравне с остальными двумя гарами, и я постепенно перестал опасаться, что она будет для меня обузой. Девушка как будто закончила ту же школу, в которой я учился годами.
      На равнине нет никаких убежищ. Без фургона, который всегда служил нам основой лагеря, я чувствовал себя голым и незащищенным. Тем не менее до наступления темноты нужно выбрать место для ночлега: у нас нет фонарей, способных создать ощущение безопасности, которое всегда дает людям огонь и свет.
      Наконец я остановился на месте у наполовину скрытого травой возвышения, какие изредка встречаются на равнине. Скосил траву, чтобы обнажить поверхность почвы. Солнце уже настолько высушило траву, что я смог уложить ее небольшими грудами. На эти груды мы положили одеяла. Но костер на ночь разжигать не стал.
      Гары, освобожденные от груза, паслись поблизости, время от времени поднимая голову и принюхиваясь, чтобы уловить запах, предупреждающий об опасности. Мы сели, поели дорожную пищу; каждый кусок приходилось долго жевать, прежде чем проглотить.
      За весь день мы обменялись всего несколькими словами. Теперь мне отчаянно хотелось – пусть ненадолго – забыть о том деле, которое ведет меня на север. Может, стоит достать ленты и, готовясь к тому, что может ждать нас завтра или послезавтра, послушать записи отца. Потому что я не мог точно прикинуть, сколько времени пройдет, прежде чем мы доберемся до руин Мунго. Но все же я на это не решился. Голос отца мог лишить меня решительности, которая одна заставляла меня идти. Поэтому я в отчаянии задал вопрос:
      – У тебя походка странствующего… далеко тебе приходилось ходить?
      Она ответила вопросом на вопрос:
      – Северная земля тебе незнакома?
      – Да. Если ты слышала о моем отце, то должна знать, что люди говорят… говорили о нем. Что он ищет то, что нельзя найти, и забредает в места, которые лучше оставить в покое.
      – Знаю. Поэтому я и искала его – и тебя. Ты спрашиваешь, далеко ли я путешествовала … да, далеко – телом и душой…
      – Не понимаю… – Если путешествуешь физически, телом, то и душа проходит то же расстояние, путано думал я. Очевидно, я очень устал. Все еще не могу думать ясно, как до бури, изменившей всю мою жизнь.
      – Что ты знаешь о целительницах? – Она сидела на одеяле скрестив ноги. Солнце уже зашло, но было еще достаточно светло, чтобы я видел ее лицо. Лицо спокойное; мне показалось, что на ней маска; то, что под маской, может очень отличаться от того, что представляют себе люди.
      – То, что знают все странствующие Вура. Что ты обладаешь способностями, которым невозможно научиться, что они у тебя с рождения. Хотя ты можешь обучаться у такой же целительницы, узнать все, чему она тебя научит, так что твои способности усовершенствуются и очистятся, как шахтеры превращают руду в металл.
      – Хорошо сказано, – ответила она. – И все верно лишь отчасти. Но мы знаем еще вот что: наши целительные способности не действуют на инопланетников, потому что любой, кого лечат, мужчина, женщина или ребенок должны верить. Только тогда лечение будет удачным. А инопланетники, прилетающие к нам, и даже некоторые поселенцы из первого поколения не могут принять то, что мы предлагаем. Наш дар частично исходит от самого Вура, его корни здесь, и, возможно, у этого дара есть и другие цели, о которых мы еще не знаем.
      – Значит, ты ищешь эту другую цель в тронутых Тенью местах?
      Она не ответила прямо, даже не взглянула; напротив, отвернулась и смотрела на быстро сгущающийся мрак и почти бесформенные массивные фигуры, движущиеся по кругу.
      – Год назад я была во владении Бетола с'Тео. Я собирала траву кор, из которой мы делаем успокаивающий напиток для младенцев, когда услышала призыв. Но другая целительница оказалась ближе и первой ответила на призыв. Она… ее звали Ката, и она тоже была с севера, с одного из мест, тронутых Тенью. Это место называлось владение Утор.
      Девушка замолчала, словно ждала моей реакции, но я ничего не сказал. Мы посетили несколько уничтоженных Тенью поселков. Два были такими старыми, что даже отец не знал их названий, хотя он всегда собирал сведения о таких местах.
      – Тот, кто нуждался в нашей помощи, не родился во владении Бетола, и даже имя его было неизвестно. Его нашли на берегу после сильной бури, и считалось, что его унесло с борта корабля. Однако в это время никто не выходит в море, да и в другие сезоны нет никаких причин уходить далеко от берега, где можно ловить рыбу…
      Она права. На других планетах бывают моря между участками суши. Я видел такое расположение на картах, с помощью которых отец рассказывал мне о прошлом нашего вида. Но Вур совсем другой. Здесь один огромный материк, который тянется вокруг всей планеты, и по краям его два моря, две узких полоски, очень опасных, подверженных неожиданным бурям, которые становятся смертоносными ловушками. Люди передвигаются только по суше. Планета так редко населена, что нет необходимости искать новые места, да и в таких местах всегда есть опасность Тени.
      – Физические повреждения у него были неопасными, – продолжала Илло. – Ката применила свои способности, и раны затянулись, быстро нарастала новая здоровая плоть. Но мозг был поврежден так, как не может повредить никакой удар по черепу. И поэтому, как проникала она в раны, чтобы изгнать инфекцию, Ката проникла в его мозг…
      Я резко перевел дыхание. Что-то в действии, описанном Илло, вызывало во мне инстинктивное отвращение. Девушка повернулась ко мне, и на лице ее не было маски. Рот строго сжат, в глазах огонек, словно семя гнева.
      – Целительница идет туда, где в ней нуждаются. Какая разница – пострадало тело или сознание? – резко спросила она.
      – Может, это и так. Но все же… Неужели ты согласна открыть все свои мысли другому человеку? Не думаю, чтобы многие ответили «да», если бы их об этом спросили.
      Она долго молчала, потом медленно кивнула.
      – Согласна, так ответит любой человек, но только не целительница. Сознание тоже можно исцелить, и если мы это знаем, то почему не использовать и здесь наш дар? Подумай об этом, Барт с'Лорн. Неужели ты бы хотел жить с поврежденным рассудком, бормоча что-то нечленораздельное, иногда впадая в такие приступы ярости, что можешь убить невиновного?
      Как бы то ни было, Ката попыталась применить к этому человеку целительные способности своего разума. Я была там и помогала ей, поддерживая своей силой и волей. И у нее получалось. – В голосе Илло звучало возбуждение. – Говорю тебе, она сделала, что хотела. Потом… пришло… тень, тьма… оно ударило и этого человека, и Кату… так что она сама потеряла сознание. А человек кричал, что вокруг собрались чудовища и мучают его. Ката много часов пролежала без сознания. А когда пришла в себя, изменилась.
      У нее появилось стремление, такие же сильное, как ее целительная способность. Она знала что-то такое, чем не могла с нами поделиться, даже со мной, когда я старалась поддержать ее. Она пошла к тому человеку и – убила его!
      Я был так поражен, словно к нам пришла Тень. То, что сказала Илло, противоречит всем законам, всем доводам разума, самому разуму. Целительница не может убить. Она может использовать свои способности, чтобы предотвратить физическую опасности, но убить… нет!
      – Это правда, – воскликнула девушка, словно я обвинил ее во лжи. – Я сама это видела. Убила и ушла из владения, ни с кем не разговаривая. И еще… что-то покрывало ее, словно дорожным плащом, и все встречные отворачивались и давали ей дорогу. И больше ее не видели и не слышали. Пока…
      – Что пока? – поторопил я, потому что она ненадолго смолкла.
      – Пока я не увидела сон. Думаю, она увидела в этом поврежденном сознании что-то настолько ужасное, что оно, оживая при стремлении исцелить, представляет угрозу всему, что движет целительницей. Вначале она бежала от него, но потом поняла, что оно проснулась из-за того, что она хотела сделать, и, может быть, она одна способна его устранить. Поэтому она стала действовать и устранила опасность. Но после этого должна была искать…
      – Что искать? – Ее рассказ захватил меня. Ни один человек не знает мир целиком, не знает он и самого себя. То, что кажется святотатством, на самом деле может быть мужественным поступком, таким же ярким, как свечи на пиру.
      – Искать ответ. Я попыталась найти ее, потому что боялась, что и она умрет. Дважды странствующие видели женщину, но никогда не приближались к ней настолько близко, чтобы окликнуть ее. Потом… Я была в поселке Стин, где ребенок сломал ногу. И тут увидела сон. Во сне ко мне пришла Ката, она стояла возле моей кровати, и я видела ее совершенно отчетливо.
      Лицо у нее было озабоченное, как будто ей предстоит трудная задача, и она смотрела на меня. Это был зов, истинный зов, хотя пришел он таким способом, о каком я не слыхала. Я ждала два дня, пока не убедилась, что с ребенком все в порядке, а потом пошла на север…
      – И ты думаешь, что это связано с Тенью?
      Илло пожала плечами.
      – Откуда мне знать? Но я по-прежнему слышу этот зов, и ведет он на север. Сначала я думала о единственном тронутом Тенью месте, которое мне знакомо, – о Роще Вура. Туда и собиралась идти, но, возможно, это место я совсем не знаю. А Мунго Таун тоже был под властью Тени.
      – А что, по-твоему, делает или пытается сделать Ката?
      – И этого я не знаю. Но не могу отказать ей, не могу не прислушаться к зову. Разве мы все не искали ответа на загадку Тени? Пятьдесят лет назад люди нашей крови поселились здесь. Первые годы – они были хорошими, ты ведь слышал много раз рассказы об этом. Их рассказывают всем детям. Потом… что-то произошло. Не сохранились записи, как и с чего началось. Один за другим северные владения и поселки попадали во власть Тени, умирали, умирали все, кроме таких, как ты и я, нескольких младенцев, которые родились уже на Вуре. Они выживали, но ничего не могли вспомнить. Если Ката нашла дорогу к ответу…
      – Но такой поиск – безумие! – резко прервал я. – Ты ведь знаешь, что приносит Тень… Мой отец провел всю жизнь в поисках, и он знал.
      – Что такое Тень? – Она задала вопрос, который постоянно задавал себе я сам. – Разве твой отец, как и Ката, не искал ответа. А ты охотно сопровождал его…
      – Не повсюду. Он никогда не разрешал мне уходит к развалинам.
      – Верно. Но всем, что узнал, он с тобой делился. Понимаешь, еще до этого сна я побывала в Портсити и попросила показать мне все его известные записи. Он очень мало там их оставил, только ответы на вопросы, которые время от времена задавали ему власти. Я слушала и смотрела. Наверно, он больше всех живущих на Вуре знал… А теперь знаешь ты.
      – Но это очень немного. Не больше, чем можно прочесть в официальных лентах.
      – Да, и в тех лентах, что ты прихватил с собой, – негромко ответила она. Руки ее лежали на коленях ладонями вверх, как будто она просила, чтобы в них что-то положили.
      Почему я так цепляюсь за эти ленты? Я говорил себе, что они могут оказаться проводником – к чему? Не к Мунго, потому что мы никогда не возвращались туда. К ответу на мои собственные вопросы? Но я слышал их много раз и не приблизился к ответу.
      – Не знаю! – слишком громко сказал я; и услышал, как громко в темноте вздохнул Витол, словно тоже хотел о чем-то спросить меня. – Не знаю ничего такого, чего нет на лентах.
      – Ты был очень близок с отцом – разве он никогда не пытался разбудить твою память?
      – Нет! – быстро и решительно ответил я. – Никогда не спрашивал сам и не разрешал врачам в Портсити, когда я был маленьким… – Это я помнил. Я всегда оставался в фургоне, когда отец вынужден был посещать эту крепость людей с иных планет. Спустя три года или чуть больше он впервые взял меня в город. Я каким-то образом понимал, что он за меня боится. Что он помнил из своих собственных инопланетных дней такого, что заставляло его тревожиться обо мне?
      – Меня они испытывали, – сказала она, и в голосе ее прозвучала холодная нотка. – Решили, что у меня блокирована память…
      – Но … но это же инопланетная техника! – возразил я. – Ты хочешь сказать, что Тень не с Вура?..
      – Она с Вура, – уверенно ответила девушка. – Наверно, существует не один способ блокировать память ребенка, совсем маленького ребенка. Естественным образом это делает сильный ужас, может быть, некоторые лекарства, даже вмешательство такого человека, как целительница, но с дурными намерениями. Я думаю, твой отец знал или подозревал что-то. Поэтому он всегда ходил на поиски в защитном костюме. Откуда у него этот костюм? На Вуре их нет, ведь прошло несколько поколений с тех пор, как приземлился первый разведочный корабль и не нашел ничего угрожающего – тогда.
      – Не знаю, где он его взял. Просто однажды распаковал и использовал.
      – Использовал без необходимости – если его сообщения верны.
      – Да.
      Неожиданно она руками зажала уши. Потом наклонилась вперед, словно у нее заболел живот.
      – Призыв! – громко воскликнула она. И в голосе ее звучал страх.
      – Сейчас? – Я вскочил и, медленно поворачиваясь, смотрел в темноту.
      Не слышно звуков жевания пасущихся гаров. Вместо этого я услышал стук копыт по земле, звук вызова, который бросает Витол, когда встречает быка из упряжки другого странствующего. Это одновременно и предупреждение, и признание равного статуса.
      – Никогда он не был таким сильным… – она помолчала. – Мы правы, наша цель впереди.
      – Я иду только для того, чтобы выполнить просьбу отца. – Собственный голос звучал в моих ушах безжизненно. Я не собирался участвовать в таинственных поисках целительницы, которая предала свой клан, убив человека. Я не хотел знать, что хранится за стенами моей памяти, даже если это то, что она ищет.
      – Хорошо… – Боль и изумление исчезли из ее голоса. Луна еще не взошла, и я вместо девушки видел только бесформенное пятно. – Выполняй свой замысел, странствующий, как я буду выполнять свой. Но я все же верю, что перед нами одна дорога.
      Я услышал шорох, словно девушка ложилась спать. Я тоже лег, хоть и не переставал тревожиться, укрылся одеялом, положил голову на свой дорожный мешок. Надо мной ярко и чисто горели звезды. Я подумал об инопланетниках, которые бродят среди звезд, как мы, странствующие, бродим по равнинам своей планеты. Они заключены в корабле, я лежу под открытым небом. Если их манят таинственные и странные загадки и события, то меня тоже, даже если я этого не хочу.
      Гары снова принялись пастись. Казалось, то, что встревожило Витола, больше их не беспокоило. Я решительно отказался думать о теле, которое лежит на самодельных санях возле того места, где мы спим. Отца с нами больше нет…
      Он никогда не следовал определенным религиозным обрядам, но тем не менее был верующим. А меня учил, что терпимость к верованиям других свойственна подлинно образованному человеку и что веру нельзя навязывать, ее нужно искать внутри самого себя. Но он верил также, что эта жизнь, нам известная, не единственная. Почему он так настаивал на том, чтобы его тело вернулось в место, которое он избегал все эти годы? Прошлым вечером я настолько оцепенел от утраты, что не задавал себе подобных вопросов. Но теперь начинал сознавать, что то, что я знал об отце, было, возможно, лишь малой его частью, и это вызвало у меня новый приступ горя.
      Должно быть, этой ночью мне что-то снилось, потому что проснулся я с тяжелым сердцем, с болью в глазах и ощущением какой-то предстоящей опасности. Илло была не в лучшем настроении, и мы, сворачивая лагерь, почти не разговаривали. Нагрузив гаров, вышли. Но вначале я поднялся на вершину поросшего травой холма и осмотрел окрестности в бинокль.
      Темная масса Чащобы прямо перед нами, она по-прежнему выглядит мрачной тучей, лежащей на горизонте. Непосредственно перед нами она как будто отступает дальше, и, сравнивая увиденное с картой, я подумал, что случайно или под каким-то неведомым влиянием выбрал маршрут верно. Мы направляемся прямо к Мунго.
      Двигались мы быстро, потому что гары сразу пошли своим стремительным, пожирающим расстояние ходом. В пути они не опускали большие головы, чтобы схватить охапку травы. Витол шел впереди, остальные за ним, и мне пришлось делать шаги шире, чтобы не отставать. Витол легко тащил сани, которые качались из стороны в сторону, на мгновение застревали в траве, но легкое движение могучих плеч их тут же освобождало.
      Солнце поднялось высоко, и мы раз или два останавливались, пили немного воды, сохраняя вторую канистру для гаров. Хоть я и странствующий и привык к переходам, вскоре я понял, что такого у меня еще не было. Но мне не хотелось замедлять ход. Если Илло влечет ее «призыв», меня тоже что-то подгоняет, требует скорости и снова скорости.
      В середине дня мы невооруженным глазом разглядели руины Мунго. Ветер и дождь, бури, такие же сильные, как та, что застала нас на равнине, здесь были полноправными владыками. Стены развалились, и остатки некоторых домов выглядели как поросшие травой холмики. И окружала их темная растительность, та необычная, изуродованная растительность, которая всегда вырастает в местах, тронутых Тенью. Среди упавших строительных блоков и прогнивших балок росли неестественно искривленные деревья.
      Здесь жизнь казалась ярче, чем на выжженных солнцем и обесцвеченных осенними ночными заморозками равнинах. Растительность на развалинах города по-прежнему темная, полная жизни, словно здесь другое время года. Но эта буйная растительности, эти искривленные деревья казались угрожающими.
      Приближаясь к рухнувшим стенам, мы пошли медленней. Стало видно, что в зелени растительности есть черные пятна, как будто какая-то болезнь поразила разворачивающиеся листья.
      Наконец гары остановились и выстроились в ряд, мордой в сторону населенных призраками руин. Я давно был знаком с такой реакцией – ни одно животное не подойдет к развалинам дальше определенного места. Только люди идут дальше; возможно, лишь мы настолько глупы, что идем туда.

      Проверив содержимое своего мешка и сняв с гаров поклажу, я развязал упряжь Витола. Илло помогала мне, не нарушая молчания, которое царило с тех пор, как я увидел свою цель. Она сказала, что это и ее цель, но я намерен был сам справиться с тяготами того путешествия, которое предпринял, выполняя клятву.
      Хоть я не раз видел развалины, в которые уходил отец, и эти ничем от других не отличались, все же это место моего рождения, в котором я жил, пока не произошло нечто невероятное. Я откровенно боялся, но знал, что должен преодолеть этот страх.
      Наконец я прямо посмотрел в глаза девушке. И сказал со всей властностью, какая была свойственна отцу:
      – Это я должен сделать один.
      Я был так уверен, что она станет возражать, что почувствовал даже разочарование, когда она сделала шаг назад, присоединяясь к гарам, и ответила:
      – Да, это только твое дело.
      Я взял в руки веревки саней, напряг все силы, чтобы тащить за собой тяжесть, и повернулся лицом к тому, что когда-то было человеческим поселением и в котором сейчас таилась неведомая угроза – все на Вуре считают ее нашим величайшим врагом. Близилась ночь, и мне хотелось покончить с делом до наступления темноты, хотя я прихватил с собой фонарик со свежим зарядом.
      Требовались все силы и вся воля, чтобы тащить такой груз, поэтому я не оглядывался, сосредоточив энергию и мысли на одном – на необходимости побыстрее выполнить данное обещание. Чем ближе подходил я к тому, что когда-то было Мунго Тауном, тем сильнее где-то глубоко нарастала во мне паника. Но я не признавался себе в этом. Не только тяжесть и неудобство саней заставляли меня дышать учащенно, словно после долгого бега. Стиснув зубы, я продолжал тащить их, так что веревка врезалась в ладони и запястья. Эта боль подействовала на меня успокаивающе.
      Растительность не представляла серьезного препятствия – в сущности прямо передо мной было нечто вроде прохода, как будто когда-то растения здесь срезали, чтобы образовалась тропа. Впрочем, такое предположение еще усилило мою тревогу. Но выбора не было: пришлось с тяжелым неудобным грузом углубляться в этот проход.
      Вблизи мясистая растительность казалась еще более неестественной. Небольшие ветки ломались с шлепающим писком, а из тех растений, что были раздавлены санями, исходил острый запах, напоминающий то зловоние, которое принес ветер перед бурей.
      Я старался дышать неглубоко. Запах не просто неприятный: я опасался, что он может оказаться ядовитым. Однако по мере того как я продвигался вперед, растительность редела, а руины, которые она покрывала, казались развалинами в меньшей степени. Когда-то здесь рядом с домами располагались небольшие сады с другими растениями, и сейчас в них, вопреки времени года, распустились цветы – широкие полоски цветков с такими яркими лепестками, каких я раньше не видел.
      В них имелось странное сходство с теми маленькими цветочками, которые по-прежнему выращивают на юге. Только здесь другие цвета – ярко-оранжевый, ярко-алый, цвет пролитой крови.
      Ветра не было, однако цветы двигались! Головки, которые казались слишком массивными для поддерживающих их стеблей, раскачивались, опускались и снова поднимались. Все цветы были широко раскрыты, и их темные центры имели неприятное сходство с… глазами.
      Я постарался сдержать воображение и потащил свой груз дальше. Частично я выполнил свою клятву, но теперь чувствовал себя в затруднении. Где оставить сани… и то, что на них? Я медленно шел, оглядываясь по сторонам.
      Память по-прежнему ничего мне не говорила. Я не мог сказать, в каком доме жил. Впрочем, здания вокруг казались почти нетронутыми, на них не было видно никаких следов бурь и времен года. Но где?..
      Поскольку у меня не было никаких определенных ориентиров, я шел дальше. Сани становились все тяжелее, и мне приходилось прикладывать все больше сил. Поселок, по-видимому, построен по хорошо знакомому мне плану: улицы, расположенные под прямым углом друг к другу, с домами, поставленными на значительном удалении друг от друга, так что вокруг каждого дома достаточно места для сада. Если тут действительно использовался такой план, чуть дальше должен находиться центр поселка, где расположен зал собраний. Я решил, что лучше всего оставить сани в этом зале – ведь это сердце Мунго Тауна, каким видели его первопоселенцы.
      Двери и окна одноэтажных зданий казались черными: единственным признаком разрушений было отсутствие привычного гласситового покрытия. Мне не хотелось заходить туда и смотреть, что там внутри. Я отводил взгляд от домов и смотрел на дорогу перед собой, потому что движение цветов становилось все более заметным.
      Плечи болели, сани как будто все чаще застревали на камнях и запутывались в растениях, они упирались, тянули меня назад, как живое существо, которое ведут куда-то против воли. Приходилось останавливаться и с усилием высвобождать их. Еще немного…
      Внезапно я споткнулся и упал. Инстинктивно вытянул руку, чтобы смягчить падение, и мясистые листья лопнули при моем прикосновении, испустив потоки сока. Я лежал лицом вниз и едва не кричал от боли: сок, коснувшийся кожи, жег, как кислота. Я видел, как за несколько секунд на теле появились волдыри. Липкая жидкость коснулась щеки и шеи с одной стороны, но, к счастью, не добралась до глаз.
      Я с трудом встал и другой рукой взял висевшую на поясе фляжку с водой. Зубами вытащил пробку и стал поливать обожженную кожу, налил воды в ладонь и смочил горящую щеку и шею. Облегчение пришло почти так же быстро, как началась боль.
      Убирайся отсюда – в моем сознании возник буквально крик – убирайся отсюда!
      Я принялся пинками разбрасывать препятствия перед собой и тут же обнаружил, обо что споткнулся. На земле лежал бластер, в его металле виднелись дыры, но проделаны они не ржавчиной. Еще одним пинком я отбросил оружие в сторону. Потянул сани и вскоре остановился на площади перед залом собраний.
      Только здесь не было двигающихся цветов и ядовитой растительности. Я стоял, недоверчиво озираясь. Если отец встречал такое в своих посещениях покинутых поселков, то ничего об этом не записал.
      Я видел кости – множество скелетов, сложенных у стен здания. Словно все население поселка выстроили здесь безжалостные враги и сожгли залпами из бластеров. Мгновение мне даже было трудно представить себе возможность насильственной смерти в таких масштабах: мне приходилось и раньше встречаться со смертью, но никогда – с такой массовой бойней. Впрочем, никаких следов ожогов от лучей бластеров на костях не было – просто это было единственное известное мне оружие, которое может неожиданно и полностью истребить население целого поселка.