Эйран, сидевшая в самом дальнем конце, немного наклонилась вперед, забыв тарелку с едой. Она слушала очень внимательно, зная, что Ярет старается не думать о том, почему захватили детей, его больше занимает, как их освободить.
      Гирван поднес тарелку ко рту и отхлебнул соуса.
      - Что ж, - сказал он, вытирая рот рукавом, - когда я в последний раз был в Ализоне, кое-что слышал. Не хотел об этом говорить без доказательств, если вы меня понимаете.
      - Думаю, мы должны знать все, что ты услышал, доказанное или нет, чтобы соответственно строить планы, - сказал Ярет. - Позже разберемся, что правда, а что нет.
      Остальные кивнули. Гирван, уступая, поднял руку.
      - Хорошо. Слухи таковы. Малландор усадил за работу своих ученых, чтобы найти способ снова открыть врата в мир колдеров.
      Слушатели протестующе воскликнули. Велдин отшатнулся, а Острый Коготь с криком взвился в воздух.
      - Снова выпустить этих демонов! - воскликнул сокольничий. - Молись, чтобы это осталось слухом, Гирван! Я с ними сражался. И знаю, на что они способны.
      Эйран дрожала всем телом, пытаясь справиться с собой.
      После слов Гирвана ее охватили страшные предчувствия.
      Как и остальные, она знала колдеров: это само воплощение зла в мире. Если остались еще живые колдеры... Вот причина, по которой похитили детей! Хоть она всей душой протестовала против того, что Ярет называл детей "ведьмиными детенышами", она понимала, что они - источник Силы, хотя не подготовлены к пользованию своими дарами. Наверно, их Сила нужна ученым Ализона как последняя ступень в их подготовке к открытию ужасных врат!
      Ужас стиснул ей горло. Если такое использование не убьет детей, их все равно убьют в тот момент, когда откроются врата и дети станут не нужны. О, только бы не заикать! Мы еще недалеко от города Эс, и Ярет отправит меня назад, а я не могу остаться, не сейчас, когда моей Дженис грозит страшная опасность!
      Что-то коснулось ее сознания, и она подпрыгнула и с трудом глотнула.
      Дженис!
      Как будто девочка в нескольких шагах и зовет ее.
      Дженис?
      Но ответа не было, и это щекочущее ощущение на краю сознания больше не повторилось. Эйран заставила себя успокоиться, стала вспоминать и задумалась. В своем доме в Благдене она часто испытывала такое же ощущение и всегда обнаруживала, что Дженяс в ней нуждается. Может, это знак того, что Дженис владеет Силой, что она обладает даром волшебницы?
      Если так, то этот короткий контакт означает, что Дженис еще жива. Конечно, если сознание ее не обманывает.
      Может ли она ответить? Может ли как-то узнать, реален ли этот слабый контакт. Или просто тревога за ребенка и воображение подводят ее. Нахмурившись, она постаралась сосредоточиться и вернуть это легкое прикосновение. Но не знала, как это сделать. Паника грозила затопить ее.
      Дженис!
      Усилием воли она остановила икоту, которая все время грозила вырваться наружу. Мрачно приказала себе остановиться, перестать думать и чувствовать, окутать себя таким же непроницаемым покровом эмоций, как маскировка, данная ей хранительницей. Я не должна быть раскрыта, думала она. Не должна. Желудок ее восстал, и она отодвинула тарелку.
      - Не ешь, Кернон? - Это Ранал. Он вопросительно смотрел на нее. - Это что-то новенькое.
      Эйран вспомнила, что человек, которого она изображает, славится своим легендарным аппетитом. Этот аппетит вызывал в замке много добродушных шуток. Она заставила себя пожать плечами.
      - Новости о вратах колдеров лишили меня желания есть, - сказала она.
      - При мысли о колдерах всякий потеряет аппетит, - согласился Ранал. Он мрачно смотрел на свою почти опустевшую тарелку.
      - Во всяком случае, - продолжала Эйран, - мне кажется, я что-то неладное съел за завтраком. Хочу дать желудку немного отдохнуть.
      Глава 19
      Как женщина, в облике мужчины живущая среди мужчин, Эйрат старалась держаться обособленно. По-видимому, Кернон предпочитал одиночество: после того, как ее спросили об отсутствии аппетита, все оставили ее в покое, как она того и хотела.
      Она выполняла свою долю работ и была рада что по обычаю каждый сам заботился о своей лошади. Рангин давно к ней привязался, может быть, потому, что она часто приносила ему кусочки ячменного сахара. И она не знала, настолько ли изменило волшебство ее внешность, чтобы обмануть и глаза животного, но не хотела рисковать. Вдруг Рангин начнет подталкивать ее носом, как всегда делал, выпрашивая сладости.
      По той" же причине она сторонилась и Смельчака.
      Сокол, который никогда не проявлял открыто привязанности, в то же время не относился к ней с той враждебностью, с какой соколы относятся к несокольничим. Остальные воины тоже держались подальше от свирепых птиц с черно-белым оперением, и поэтому поведение Эйран не вызывало подозрений. Странно, но в определенных пределах Ярет и Велдин могли общаться с соколами друг друга. Но чужак шел на серьезный риск, если бы захотел к ним приблизиться.
      Единственная женщина - вообще единственный человек, которого по-настоящему любил Смельчак, была Дженис. С того времени, как научилась ходить, она обращалась с соколом с уважением и заботой, и Смельчак отвечал ей тем, что можно назвать любовью, если такое чувство доступно птицам сокольничьих. Смельчак позволял девочке брать себя на руки и в редких случаях даже клал ей голову на руку. Эйран и Ярет обычно шутили, что Дженис - "домашний человек" их птицы.
      Может быть, это тоже воображение, но Эйран казалось, что к Смельчаку вернулась юношеская энергия, которой в последнее время ему так не хватало. Наверно, он понимал, что они идут спасать его любимую Дженис.
      Но это глупо, говорила себе Эйран. Смельчак, конечно, исключительное существо, но он всего лишь птица, и сознание у него ограниченное птичье.
      Вероятно, в личном смысле самым трудным в пути оказалось выдерживать то, как относится к Ярету Велдин.
      Очевидно, он считал "слабостью" Ярета то, что тот жил с одной женщиной и продолжал с ней жить. Это выводило из себя второго сокольничего.
      - Послушай, - часто говорил он. - Покажи нам, как разжигать костер, приготовлять пищу, расстилать постель. Твоя.., гм.., жена должна была научить тебя хорошо это делать. Тебе одиноко? Удивительно, как ты не прихватил с собой твою.., гм.., жену.
      Ярет обычно только смотрел на него своими янтарно-карими глазами, ни слова не говоря ни в свою защиту, ни в защиту Эйран. И ничего не делал. На время Велдин отставал и выражал только молчаливое презрение, но при любой возможности снова начинал свои тирады. Остальные научились не подходить к сокольничим, когда Велдин так себя вел.
      Ярет все еще на меня сердится, иначе он давно бы ответил, жалобно думала Эйран. Он оскорблен, что я не пришла попрощаться с ним. И я не могу его винить. У него гордое сердце, и я опозорила его. Неужели недостаточно того, что он отказался от традиций сокольничьих и взял ее в жены? Неужели и она должна казаться трусихой, которая сбежала, не сумела встать рядом с ним, когда он поехал спасать их ребенка?
      Она осторожно поглядывала на луну. Но ее женское время не наступало. Эйрин обрадовалась, но и встревожилась. Наверно, тревога и объясняет его отсутствие. Она знала, какое действие могут оказать на месячные сильные чувства. А может, это результат того изменения внешности, которое она претерпела. Женщине в мужском облике было бы трудно это объяснить, мягко говоря, и хранительница, наверно, это предвидела и позаботилась о ней.
      Их продвижение на север еще больше замедлилось.
      Когда прошло понятное стремление убраться подальше от места засады и Псы убедились, что их не преследуют, они двинулись медленнее. Теперь они передвигались не как банда разбойников, уходящих от погони, а как группа путников, возвращающихся домой неторопливо, хотя и достаточно проворно. Ярет и Велдин по-прежнему через равные интервалы времени посылали соколов в небо, и дважды приходилось уходить в сторону и укрываться, когда Псы посылали разведчиков назад на несколько лиг.
      - Нужно отдать им должное, они не дураки, - говорил Гирван. - В Ализонском проходе придется быть особенно осторожными. Там стоят волшебные преграды и не знаю еще что, и многие способны повернуть путников в сторону болот.
      Эйран кивала вместе с остальными, хотя в таких делах у нее нет опыта. Но даже в Карстене и в Благдене она слышала об ужасных болотах Тор и о том, что люди оттуда не возвращаются.
      - Но ты проходил через проход много раз, - возразил Ярет. - Должна существовать тропа. Разве ты не знаешь безопасных мест?
      - Нет. Тропа постоянно перемещается, иногда совершенно меняет направление. Пройдет день, неделя, месяц - невозможно сказать. Я ведь говорил, что не был здесь четыре месяца. За это время преграды могли десять раз переместиться. Но можно быть уверенным, что Псы прошли сразу после последней перемены и назад пойдут тем же путем. Мы пройдем по их следу, вот и все, и тогда нас ни одна ловушка не поймает.
      - А почему бы не пройти кратчайшим путем через Ализонский хребет? спросил Ярет. Он разглядывал линию гор на горизонте. К востоку поднимались высокие утесы, образуя барьер на границе с болотом, холодные и пурпурные. Их вершины тут и там скрывались в густых облаках. Рядом с этими разрывающими небо горами Ализонский хребет вообще не казался преградой.
      - Действительно легко - даже для обычного человека, не сокольничего, поддержал Велдин. Голос его звучал хвастливо. - Ты, вероятно, слишком молод, чтобы помнить, но Гнездо было расположено так высоко, что эти "горы" в сравнении с ними кажутся холмиками. Но должен предупредить тебя, что и в них есть опасности. Не зря Псы избрали более долгую дорогу в обход. В последнее время ты, наверно, был слишком ., гм... занят, чтобы слышать об этом.
      Ярет бесстрастно посмотрел на второго сокольничего, потом молча отвернулся.
      Торопливо заговорил Ранал, заполняя опасную паузу:
      - А можно определить, когда подходишь опасно близко к этим волшебным ловушкам?
      - Нет, пока не окажешься захваченным одной из них. Густой туман, в котором можно задохнуться, иллюзорные армии, звери с клыками в твою руку о, волшебницы много интересного приготовили здесь для неосторожных путников. Хуже всего, когда перед тобой показывается скала, и тебе приходится свернуть, а единственная возможность свернуть приводит в болота. Сама земля ведет тебя туда. Если только ты не знаешь каждый камень, как собственного брата, и сумеешь отличить ложный от настоящего, будешь блуждать и никогда не поймешь разницы. - Гирван покачал головой. - Сам я никогда не могу сказать, какой камень настоящий, а какой нет, даже когда у меня под ногами твердая почва.
      Но это неважно. Важно то, что ловушки не позволяют Ализону пройти и ударить Эсткарпу во фланг.
      - Не позволяли до последнего времени, - поправил Ранал. - Что ж, если нас ждут с одной стороны горы, с другой - болота, а посредине волшебство, я предпочту волшебство. Оно не так опасно, в конечном счете.
      - Не забывай о Псах, - сказал Даннис, - Они нас ждут, если мы переживем эту часть пути.
      - Я ничего не забываю. Сейчас они уже считают, что ушли спокойно. Даже не оглядываются.
      Эйран не могла сдержаться.
      - Конечно, - голос ее чуть дрогнул, - конечно, дети-волшебницы могут почувствовать, когда приближаются к чему-то волшебному. - Она осмотрелась:
      Хирл и Ранал смотрели на нее. - Я хочу сказать, что они именно поэтому нужны Псам. Что в них врожденное волшебство.
      - Пожалуй, это имеет смысл, - сказал Даннис. Даже на его жизнерадостный характер подействовала опасная перспектива, ожидавшая и всадников, и детей, которых те собрались освобождать. - Псы, как мы знаем, не дураки.
      - Да, - согласился Гирван. - Но Псы не для того схватили детей, чтобы те вывели их назад в Ализон. Не сомневайтесь, у них гораздо более темные цели.
      Эйран не нужно было напоминать об этом. Дженис, подумала она. Если бы я только могла с тобой связаться, сознание к сознанию. Если бы только ты снова связалась со мной. И Ярет. Если бы мы могли утешиться в объятиях друг друга.
      Она посмотрела на Ярета. Сокольничий смотрел на север, и мышцы на его подбородке сжимались, как всегда, когда он молча и сильно на что-то сердится. Эйран думала, на кого он сердится больше: на волшебниц - он называет их ведьмами, на Псов или на нее.
      Глава 20
      Мышь давно перестала плакать. У нее просто не осталось больше слез. У остальных девочек тоже. Однажды из глубины своего отчаяния она позвала маму. Но мама в Благдене, она по-прежнему гадает, куда делась Мышь, и не знает, что с ней стало. Призыв о помощи больше не повторялся.
      День за днем девочки-волшебницы ехали перед светловолосыми воинами, которые бросали для этого жребий. Это Псы Ализона, солдаты вражеской страны на севере. Мышь чувствовала ненависть своих ежедневных охранников, когда ехала на их лошади. Она чувствовала себя менее значительной, чем мешок с зерном: зерно можно есть, а их самих надо кормить, и хоть кормили их плохо, все равно они сокращают запасы продовольствия. И она все время думала, почему эти люди тратят столько сил ради нескольких маленьких девочек.
      Даже если бы им каким-то чудом удалось бежать, пешком они далеко бы не ушли. Лошади северян для них слишком велики, они с ними не справятся. И, вообще, они отзываются только на приказы своих хозяев. А девочки все время хотят есть, они так голодны. И постепенно слабеют. Предоставленные сами себе, они и дня не выдержат.
      Теперь, когда разбойники не опасались преследования, они двигались медленней, сберегая силы лошадей. Тем не менее Эсгир, их предводитель, время от времени посылал назад разведчиков, чтобы убедиться, что никто за ними не идет. Каждый раз разведчики возвращались с докладом, что никого и ничего подозрительного не видели. И каждый раз настроение Мыши все ухудшалось, надежды на освобождение таяли, и ей все труднее становилось сохранять бодрость и оптимизм. Но, несмотря на все свои беды, дети обладали упругостью молодости.
      Они преодолели шок от смерти Листа и от похищения, все, даже Мышь, хотя по молчаливому соглашению никогда об этом не говорили. Может быть, всякое проявление сопротивления вызовет гнев похитителя, обрушит и на их шеи его меч? По ночам они тихо жались друг к другу, и если разговаривали, то только шепотом.
      Иногда, когда позволяли обстоятельства, они собирали съедобные корни и ели их перед сном. И если удавалось найти немного свежей пищи, которая скрашивала сухой рацион ализонцев, девочки спали лучше.
      Но им везло редко. По ночам, когда ничего не удавалось найти, они еще теснее жались друг к другу.
      - Куда мы идем? - У Шепелявой глаза блестели, она умоляюще посмотрела на Звезду; как будто, если задавать этот вопрос часто, Звезда найдет ответ.
      В первый раз та ответила.
      - На север. Мы идем на север.
      - Откуда ты знаешь? - прошептала Сверчок.
      Как и другие девочки, Звезда осунулась и обычно бывала мрачной, ей тоже приходилось трудно. Сейчас ее выражение слегка смягчилось.
      - Вспомните мое волшебное имя, - сказала она. - Я знаю звезды. И могу по ним сказать, что мы все время движемся на север. Иногда слегка отклоняемся. Но потом обязательно возвращаемся к прежнему направлению. Поэтому я и уверена.
      - Я думала, тебе дали такое имя, потому что ты умная. - Мышь торопливо прикрыла рот руками, она испугалась, что заговорила слишком громко.
      - Я тоже, - прошептала Птица. - Ты самая умная, кроме моих мамы и папы. И хранительницы, - рассудительно добавила она.
      - Спасибо, - ответила Звезда. - Но какая польза от того, что мы знаем, в каком направлении идем? Мы все равно ничего не можем сделать.
      Пламя коснулась руки Звезды.
      - Я уверена, когда наступит время, мы что-нибудь придумаем, - сказала она со своей характерной твердостью.
      - Может быть.
      Звезда легла, закуталась в тонкое одеяло и закрыла глаза. Неожиданно Мышь услышала мысли Звезды.
      Такое с ней случилось впервые. Раньше она слышала только маму. А сейчас она словно проникла к Звезде в голову и слилась с ее мыслями. Девочки слишком надеются на ее советы и предводительство, а она чувствует себя такой маленькой и одинокой, не способной им помочь. Мышь легла рядом со Звездой, прижалась к ней и накрыла их обеих своим одеялом. Дети очень быстро поняли, что такая близость дает дополнительное тепло, а ночи все еще холодные.
      - Я помогу, Звезда, - очень тихо сказала Мышь. - Мы все поможем. Не волнуйся. Ты не будешь одна.
      Звезда только вздохнула. Может, уже засыпала. Рядом остальные девочки тоже укладывались парами, как Мышь и Звезда, пытаясь получше укрыться неподходящими для такой погоды одеялами. Птица и Пламя уже уснули, но Шепелявая и Сверчок толкались и жаловались на камень, который впился в бок сначала одной, потом другой. Наконец Сверчок села, поискала вокруг, нашла этот камень и бросила его в сторону, но не в направлении светловолосых стражников.
      - Вот, - с отвращением сказала она. - Младенец.
      Хорошо, что мы за тобой присматриваем.
      Шепелявая ничего не ответила, но Мыши показалось, что она всхлипнула. Шепелявая больше всех ее беспокоила, и Мышь знала, что остальные четыре девочки считают так же.
      Ну почему они оказались во власти этих страшных светловолосых солдат, а не в безопасном Месте Мудрости, где они должны учиться волшебству? Почему Мышь невнимательно слушала Пчелу, когда та говорила о волшебстве по дороге в город Эс?
      Звезда сказала, что они идут на север. Мышь с замирающим сердцем подумала, что там страна, в которой еще больше светловолосых, что они приближаются к их родине - Ализону. Она надеялась, что туда еще неблизко, потребуется много дней. Все, что угодно, лишь бы затянуть время, пока она не узнает, зачем она и ее сестры нужны незнакомцам и что с ними намерены сделать.
      Глава 21
      Приблизившись к основаниям гор, преграждавших путь, отряд еще больше замедлил скорость продвижения. Красновато-коричневая почва сменилась красно-рыжей, цвета засохшей крови. В почву как будто столетиями закапывали гнилую растительность или что-то еще похуже, хотя ни один сельскохозяйственный инструмент этой почвы не касался. Растительность снова стала серо-зеленой, хотя выглядела болезненной и совсем не походила на ту, что окружает город Эс.
      Нечистая, думала Мышь. Вся эта земля какая-то нечистая, больная. Мне здесь не нравится.
      Кто-то далеко завыл, и тощие белые собаки подняли морды и завыли в ответ. Солдаты торопливо посадили их на поводки, а собаки прыгали, натягивали поводки, старались убежать и преследовать зверя, звавшего их.
      В воздухе запахло влагой, хотя Мышь инстинктивно почувствовала, что это запах не моря, а чего-то гораздо более страшного. Пахло так же, как выглядела местность, - скверно и нечисто. Несколько дней подряд по утрам они ехали в тумане, который потом неохотно рассеивался, как будто обладал собственным разумом и не приветствовал пришельцев. Туман окутывал края холмов и катился по земле, как беззвучные серые волны. Он клубился у ног лошадей, и путники продвигались еще медленней. Лошади словно шли по стоячей воде, ощупью находя путь в этой безрадостной местности. Постепенно туман поднялся до колен лошадей, потом до боков, пока не закрыл всю лошадь толстым серым одеялом.
      И хотя дорога выглядела здесь гораздо лучше - казалось, ею пользуются чаще, чем в лигах отсюда, - ализонцы пустили лошадей шагом. Несколько Псов спешились и пошли впереди, разглядывая землю. Они как будто что-то искали. В полдень путники остановились, чтобы отдохнуть и быстро и невесело перекусить.
      - Где мы сейчас, Звезда? - спросила Птица. Она дрожала: день холодный, а кусок черствого хлеба с твердым сыром не давал тепла.
      Звезда погрызла свой хлеб и половину завернула в плащ. Этому они все научились: тепло тела иногда размягчает черствую корку, и тогда ее легче есть.
      - Я думаю, мы возле болот Top, - сказала она, продолжая жевать. Стерла плесень и откусила сыра.
      - О, - отозвалась Шепелявая негромким безжизненным голосом. - Это плохое мешто.
      - Скорее опасное, - ответила Звезда. - Когда я ездила с родителями в фургоне, мы его всегда избегали.
      Предпочитали иметь дело с фермерами в предгорьях, когда забирались так далеко на север.
      Мышь проглотила кусочек хлеба с сыром. Вкус как у пепла. С болью вспомнила она мамин сыр. Какой у него вкус! Она может никогда больше не увидеть маму, никогда не есть хорошей пищи... Нет. Нельзя так думать. Хотя еда невкусная, голод она смягчает, так что надо есть. Нужно оставаться сильной, если она хочет выжить. Ее кусок хлеба не такой черствый, как у остальных, и она решительно приказала себе есть, не думать о вкусе, пока все не съела. И в своей поглощенности едой даже не заметила, что к ним направляется Эсгир. Увидела, только когда он в сопровождении нескольких своих солдат оказался буквально среди девочек.
      - Мне нужна помощь ведьмы, - резко сказал он. - Вот эта. Возьмите ее.
      Сверчок отшатнулась от указующего пальца Эсгира и от солдата, который направился к ней, выполняя приказ начальника. Недоеденный хлеб с сыром упал на землю, девочку схватили за руки и потащили за Эсгиром, который пошел назад, туда, откуда пришел.
      - Что они ш ней жделают? - со страхом спросила Шепелявая. Глаза ее на маленьком осунувшемся лице казались неестественно огромными и блестели непролитыми слезами.
      - Ничего, - ответила Пламя. Она подобрала с земли хлеб и сыр, брошенные Сверчком, и стерла с них грязь. - Мы ничего не можем сделать, - пояснила она.
      Шепелявая начала всхлипывать.
      - О, перестань! - раздраженно сказала Птица. - Если бы они хотели ее убить, сделали бы это давно. И нас всех тоже.
      Звезда кивнула.
      - Она права. В любом случае нужно оставаться спокойными.
      Подошли ализонцы и заставили девочек встать.
      - Мы выступаем, - сказал один из них.
      Дети торопливо спрятали остатки еды в карманы плащей, давно научившись сразу выполнять приказы.
      Пламя спрятала еду Сверчка в другой карман: отдаст ей потом. Как обычно, за каждой девочкой во время движения присматривал солдат, и им приказывали никуда не отходить.
      Мышь никак не могла забыть о еде в кармане плаща Пламени. Я ничего не запасла, думала она. Ее плащ кажется потрепанным. Мой тоже. Когда кончится эта пытка?
      Впереди, в тумане, послышался детский крик. Девочки, как одна, остановились, сердце билось у них в горле.
      Но солдаты подтолкнули их. Пошли дальше сквозь густой туман, видя только спину идущего впереди.
      - Поверни немного налево, - сказал стражник Птице Они вели девочек вслед за теми солдатами, которые окружали Эсгира и Сверчка. - Смотри внимательно и ступай только на следы того, кто перед тобой. - Солдат оглянулся и улыбнулся в тумане. - Надейся, что ведьменыш отыщет все эти колдовские ловушки. Барон Эсгир сказал, что, если останется доволен, вам сегодня вечером дадут супа. Если же у нее не получится... - он картинно провел пальцем по горлу, и Мышь вздрогнула, - он вас всех прикончит.
      Дрожа так сильно, что едва могла идти, Мышь старалась ставить ногу точно в след солдата, идущего перед ней. Напрасно пыталась она развести туман. Все равно что раздвигаешь перья в воздухе. Туман тут же заполнял расчищенное место. Девочка боялась посмотреть по сторонам, боялась увидеть, что ждет ее там.
      Она чувствовала, как на краю зрения колеблются и движутся темные тени. Или это потому, что она сама движется?
      Снова крик, похожий на вопль обреченного на страдания призрака, послышался спереди, из тумана, его сразу заглушил лихорадочный лай. Собаки прыгали и рвались с поводков. Маленькая девочка во главе колонны снова закричала.
      Какие ужасы испытывает Сверчок, действуя живым щитом для них всех? Мышь была очень испугана, ни понимала, что ее испытания - ничто по сравнению с тем, что испытывает Сверчок. Упрямо, не зная, как это делается, Мышь попыталась поддержать Сверчка своей силой. Она надеялась, что остальные девочки делают то же самое.
      Сосредоточившись на необходимости ступать в следы идущего впереди, Мышь заметила, что тропа странно петляет. И каждый раз поворот становился резче. Девочке казалось, что они идут рядом с болотом. Холодный влажный ветер заставил ее вздрогнуть и плотнее завернуться в плащ. Ветер ничуть не разгонял туман.
      Неожиданный окрик спереди заставил ее поднять голову, но она ничего не увидела.
      - Сюда! - сердито крикнул человек. Судя по голосу, Эсгир.
      Снова закричала Сверчок, но на этот раз не в страхе и боли, а в гневе.
      - Нет! - Ее высокий голос разрезал туман. - Отпусти меня! Мы должны повернуть направо!
      - Там скала. Дорога ведет сюда.
      - Она ведет в болото. Поворачивай, говорю тебе, или наткнешься на жителей Тора.
      Стало тихо. Мышь подумала, что ализонец взвешивает слова Сверчка. Голос девочки звучал твердо, и Мышь надеялась, что это она помогла ей своей силой.
      Хоть бы Эсгир не обидел Сверчка! У него такой сердитый голос.
      - Хорошо, - сказал, наконец, Эсгир. - Повернем направо. Все! Смотреть внимательней! Этот ведьменыш уводит нас с дороги, так что глядите, куда ступаете!
      С бесконечной осторожностью цепочка мужчин, детей и лошадей снова двинулась. Мышь улыбнулась про себя, услышав впереди приглушенные восклицания. При их приближении "скала" растворилась, и вскоре послышался топот ног и копыт по твердой дороге. Мышь поняла, что они незаметно в тумане сбились с нее. Но когда вернулись на дорогу, туман постепенно начал расходиться, и вскоре девочка уже различала впереди очертания людей, потом увидела Эсгира и Сверчка в начале колонны.
      - Будь я проклят, если ты не права! - сказал Эсгир. - Еще одна проклятая волшебная хитрость. Хорошо, что девчонки могут вынюхивать трюки ведьм. Ну, ладно, возвращайся к остальным. Отсюда мы уже сами найдем дорогу. - Он заговорил громче. - Всем верхом!
      Я хочу, чтобы до ночи между нами и этим проклятым местом пролегли лиги!
      Солдаты торопливо выполнили приказ. Один из них подхватил Сверчка и посадил к себе на седло прежде, чем она вернулась к остальным. Пламя приглушенно вскрикнула.
      - Пожалуйста, - обратилась она к ализонцу, в седле которого сидела, разреши мне дать ей поесть. Она не успела поесть и, наверно, очень проголодалась.
      - Хорошо, - ответил тот. - Она это заслужила.
      Он придержал лошадь, пока не догнали остальные.
      Пламя передала хлеб с сыром. Сверчок выглядела слишком усталой для еды, но тем не менее развернула сверток и принялась грызть неаппетитную корку. Постепенно серость покидала ее лицо.
      Мышь увидела, что едет рядом с Шепелявой. У девочки был несчастный вид, глаза ее блестели. Мышь уже знала эти признаки и боялась их.
      - В чем дело, Шепелявая? - спросила она.
      - Мне.., мне так штыдно, - ответила та. И потерла руками глаза. - Когда они вжяли Шверчка, я надеялашь, что Пламя поделитшя ш нами хлебом и шыром.
      Мышь молча вспоминала, что она сама при этом подумала.
      - Не надо стыдиться, - сказала она. - Ты просто голодна. Мы все хотим есть.
      Хотя барон Эсгир больше об этом не говорил - Мышь была уверена, что он забыл, - но этим вечером им дали горячей еды. И хотя это была почти вода, солдаты, охранявшие девочек, добавили немного мяса и ячменя и доварили, так что зерно размягчилось.
      Мышь решила, что никогда в жизни ничего вкуснее не ела. Она улыбнулась солдату, который проявил к ним доброту. Почему-то у него светлые волосы и зеленые глаза не казались такими противными, как у остальных.
      - Я хочу, чтобы ты знала: мне не нравится, когда голодают дети, грубовато сказал он. - Я немного могу, но пригляжу за вами. Меня зовут Талгар.
      - А меня Мышь.
      Он серьезно взял ее руку и поцеловал.
      - Для меня это честь, госпожа Мышь.
      Она хихикнула, не смогла удержаться. Впервые в жизни ей целовали руку и называли госпожой.
      - Ешьте, - сказал Талгар девочкам. - Сегодня, с полными животами, будете хорошо спать. А завтра поскачем быстрее. Мы почти дома.
      "Дома", - негромко повторила Мышь. И сразу радостное настроение покинуло ее. Никогда в своей короткой жизни она не была так далеко от дома.
      - Смелей, дитя. Я сказал, что присмотрю за вами, сколько можно.
      Впервые со времени засады Мышь ощутила что-то вроде надежды. Наверно, и в Ализоне есть такие, как он.
      Глава 22
      Оставив позади тьму болот Тор, весь следующий день они ехали по холмистой продуваемой ветром равнине.
      Как и сказал Талгар, скорость их резко увеличилась.
      После опасностей Ализонского прохода лошадей стало трудно удерживать. Они чувствовали дом и стремились вернуться побыстрей. Собаки, спущенные с поводков, бегали взад и вперед, лаяли и сцеплялись друг с другом.
      Хотя местность, в основном, была голой, изредка попадались рощицы деревьев с серыми стволами, они укрывались в затишье между холмами. Кружевная листва на вершинах, где ее доставал ветер, была разорвана в клочья, и оставались только голые ветки с несколькими листьями. Домов почти не было. По обе стороны дороги тянулись колючие изгороди, окружая отдельные поля и луга. Кто-то владел некогда этой землей и наложил на нее свой отпечаток. На лугах паслись грязно-серые овцы, а на самых больших лугах табуны лошадей.
      Талгар поменялся обязанностями с воином, который должен был присматривать за девочками, и теперь вез Мышь на своем седле.
      - Все это принадлежит знатным баронам, - объяснил он. - Они владеют всем и сдают свои земли в аренду простым людям. У моего отца такая же ферма, только она по другую сторону от города Ализона.
      - Я никогда такого не видела, - сказала Мышь, глядя на стену из колючих кустов. Теперь, приглядевшись внимательней, она видела, что там несколько разных растений. Плющ и ягодники, уже начинавшие цвести, терялись среди колючек. Иногда девочка замечала знакомые цветы и другие растения. И все это не росло непосредственно из земли, а казалось выходящим из рядов рыжеватых камней, скрывавшихся под растительностью.
      - Изгороди? - переспросил Талгар. - Они очень древние. Когда первые ализонцы пришли в эту землю, они уже были здесь. - Он улыбнулся. - Бароны пытались их выкорчевать, но изгороди им не подчинились.