Уловив холодную решимость в голосе Эйдрис, волшебница и се солдаты остановились. Послышался шорох, звук удара сапог о землю, и Алон встал рядом со сказительницей. Вдвоем они противостояли солдатам Эсткарпа.
      — Возьми, — сказала молодая женщина, передавая посох своему союзнику. — Если не хочешь сдаваться, боюсь, тебе придется сражаться рядом со мной. Защищай мне спину.
      Алон послушался, подчинился, и они встали спина к спине. И тут сказительница услышала его шепот:
      — Ты, должно быть, спятила! Их семеро против нас двоих!
      Но сам не опустил оружие, которое она ему передала, держал его неловко, как палку. Девушка про себя вздохнула. «Если освободимся, я должна научить его драться. Как он мог прожить так долго без этого умения?»
      — Ну? — обратилась она к противникам. — Что выберешь, госпожа волшебница? Предпочтешь убить нас или отпустишь с миром?
      — Ты говоришь убежденно, — ответила старшая женщина, подув на свой туманный камень, который она носила в серебряном браслете. — Остается проверить, правду ли ты говоришь.
      Их взгляды сошлись, холодный серый и ярко-голубой, и Эйдрис неожиданно осознала, что вокруг наступила тишина. Лес затих, ни одна птица не пела, ни одно насекомое не жужжало. Даже лошади застыли неподвижно.
      Волшебница испытывала ее волю, проверяла, трогала. Девушка попыталась защититься с помощью колыбельной матери. Слова… да, вот эти слова:
 
Песня ветра освободит тебя,
Песня волны научит тебя,
А моя песня будет любить тебя
Во все времена года…
Спи, моя маленькая морская птичка, спи…
 
      Но как ни старалась, сказительница не могла оживить мелодию. Она помнила ноты, видела, как пальцы движутся по струнам арфы, но не слышала музыку.
      Девушка дрогнула, оторвала взгляд, не в силах больше сопротивляться. А когда снова посмотрела, волшебница улыбалась, но в ее насмешливой улыбке не было веселья.
      — Так я и думала, лейтенант, — обратилась она к командиру солдат, — в ее сознании нет того убеждения, что в словах. Нас семеро против двоих: ни один опытный боец не станет сражаться при таком соотношении. Можете взять ее.
      Эйдрис в отчаянии закрыла глаза. «Отец, прости, — подумала она. — Я подвела тебя. А ведь мы так близки к Лормту!» Плечи ее опустились, голова закружилась от неожиданной усталости. Алон обхватил ее за плечи, поддерживая.
      — Не все потеряно, — прошептал он. — Подожди. Вечером…
      — Не разговаривать, вы двое! — приказал офицер, отталкивая их друг от друга. — Девушка, отдай меч и не пытайся схитрить. — Он протянул руку.
      Эйдрис покорно отдала меч. На солнце вспыхнули глаза грифона из кванской стали, как будто животное протестовало против такого обращения.
      Один из стражников схватил Алона за руки и так грубо завел ему их за спину, что юноша скривился от боли. С Эйдрис обошлись так же, ей грубо связали руки за спиной.
      — Осторожно! — предупредила волшебница, услышав, как ахнула девушка. — Не причините ей вреда. Ясно?
      Услышав пронзительный крик сверху, сказительница подняла голову и увидела, как спускается Стальной Коготь, вытянув когти. С криком отчаяния лейтенант прикрыл рукой глаза и бросился на мшистую почву.
      Сокол взмыл вверх, несколько стражников подняли свои игольные ружья и выстрелили.
      — Нет! — закричала Эйдрис, пытаясь вырваться.
      Но ни одна стрела не попала в цель, а Монсо воспользовался тем, что внимание стражников было отвлечено. Без предупреждения жеребец встал на дыбы, оскалил зубы и бросился к лошадям стражников.
      Те закричали от страха и разбежались перед напором кеплианца. И черный конь мгновенно исчез в подлеске. Не стало видно и сокола.
      «По крайней мере, Монсо и Стальной Коготь свободны», — тупо думала Эйдрис, пока стражники, грубо подталкивая, вели ее по лугу к лагерю, в котором их ожидала волшебница. К этому времени солнце уже почти скрылось за деревьями; по мягкой почве наползала темнота.
      Им с Алоном позволили завернуться в плащи: потом один из солдат дал им хлеба, сушеных фруктов и бутылку с водой. Эйдрис заставила себя поесть. Еда означает силу — может быть, силу для бегства. Девушка не могла забыть слов Алона о надежде.
      Когда пленники кончили есть, стражники связали их по рукам и ногам. Потом по приказу лейтенанта привязали к деревьям. К тому же Алона привязали далеко от Эйдрис, так что пленники не могли разговаривать. Но когда стражники наконец отошли и занялись едой, Алон повернул голову и встретился с девушкой взглядом. Подмигнул и намеренно отвел взгляд.
      Лагерь жил обычной жизнью, одни солдаты караулили, другие, свободные от дежурства, заползли в спальные мешки. Девушка продолжала украдкой поглядывать на Алона. В темноте она едва различала его тело у дерева: сумерки уже миновали, а луна взойдет еще через несколько часов. На глазах у девушки Алон стал отодвигаться назад, неуклюже — ему мешали связанные руки и ноги, — пока не прижался спиной к стволу дерева. Теперь при свете костра Эйдрис видела его профиль.
      Она видела, как к ней повернулось бледное пятно его лица. Он хотел убедиться, что она его видит. И, убедившись, нарочито широко и протяжно зевнул. Плечи его поникли, подбородок опустился на грудь. Алон явно собирался спать.
      Чувствуя, как возбужденно бьется сердце, Эйдрис повторила его действия. Но по мере того, как тянулось время, она все чаще задумывалась над смыслом последних слов своего спутника. У Алона есть какой-то способ освободиться? Может, нож, зашитый в край плаща или в полу рубашки? А может, он скрыт в подошве? Она слышала, как отец говорил о таких местах, в которых можно спрятать небольшое оружие.
      Но Алон как будто не шевелился.
      Частью сознания Эйдрис прислушивалась к голосу лейтенанта, который осматривал посты. Потом прозвучали негромкие шаги часовых, слышалось фырканье лошадей. Девушка устала, и скоро ее деланная дремота сменилась настоящей.
      Сказительница пыталась держать глаза открытыми, но веки отяжелели, как якорь салкарского корабля. Несмотря на все усилия, она уснула…
      … и проснулась, ахнув, оттого что что-то тяжелое опустилось ей на ногу. Испуганная, она подогнула колени и в ужасе смотрела на бесформенную массу перед собой. С обиженным возгласом эта масса поднялась в воздух и перелетела на ближайшую ветку. Сказительница увидела блеск глаз и разглядела белое V на груди.
      — Стальной Коготь! — прошептала она. — Что ты здесь делаешь?
      Эйдрис оглянулась на Алона и увидела, что он сидит прямо и явно не спит. Юноша негромко свистнул — так кричит ночная ласточка, и Стальной Коготь неслышно перелетел к нему. Алон наклонился вперед, а сокол приземлился перед ним.
      Девушка в лунном свете видела, как лицо Алона исказилось от боли. Она сочувственно прикусила губу, поняв, что клюв сокола сейчас рвет ремень и вместе с ним кожу на руках Алона.
      «Неужели он все это спланировал? — удивилась она. — Он так может управлять действиями птицы? Или сокольничьи учат своих соколов освобождать хозяина от плена?» Она не знала.
      Несколько минут спустя Алон дернул путы, они распались, и он наклонился вперед. Эйдрис смотрела, как юноша растирает руки, стараясь восстановить кровообращение. Потом он поднял колени и начал возиться с веревкой, которой связаны ноги.
      Сказительница продолжала прислушиваться к звукам часовых, боясь, что те что-то заподозрят, но в темноте все было тихо.
      Освободившись, Алон осторожно пополз по траве к Эйдрис и прижал палец к губам, призывая к молчанию.
      Но, к удивлению Эйдрис, не стал ее развязывать. Напротив, прошептал ей на ухо:
      — Потерпи. Скоро освобожу тебя.
      Она пыталась выделить один вопрос из множества вертевшихся в сознании, как мякина на ветру, но он покачал головой и прижал палец к ее губам.
      — Подожди, — прошептал он. — Смотри…
      Сказительница услышала звук копыт, потом фырканье. Показалась темная тень, стремена свисали с пустого седла. Но вот еще одна темная тень опустилась на седло и сидела там, покачиваясь.
      Монсо! Монсо и Стальной Коготь!
      На глазах у Эйдрис кеплианец и сокол обошли лагерь по кругу, двигаясь очень медленно и осторожно.
      Обошли раз…
      Второй…
      Третий…
      «Волшебство, — поняла девушка, чувствуя холодок на спине. Она вспоминала времена, когда Керован или Джойсана пользовались Силой. Животные околдовывают лагерь!»
      На мгновение ее охватил страх, но потом она поняла, что животные обходят лагерь справа налево, по часовой стрелке, а не наоборот, не против пути солнца по небу. Девушка успокоилась. Те, кто идет по Левой Тропе, не могут так двигаться.
      Завершив третий круг, кеплианец остановился и громко фыркнул. Никто из спящих у костра даже не пошевелился.
      — Хорошо, — прошептал Алон, потом встал и подошел к ближайшему стражнику. Мгновение спустя он вернулся с ножом в руке. Несколькими движениями перерезал путы Эйдрис. — Надо уходить побыстрее, — сказал он, не беспокоясь о том, чтобы понизить голос — Тройной круг не выстоит против рассвета.
      Сказительница перевела взгляд со спящих стражников на животных, стоящих в нескольких шагах.
      — Они это сделали? — в волнении прошептала она. — Как могут конь и сокол использовать сонные чары?
      — У зверей есть свое волшебство, — ответил Алон. — И не забывай: Монсо и Стальной Коготь не обычные животные.
      — А что с часовыми? И с волшебницей?
      — Все спят. — Он взял ее руки в свои и принялся растирать. Она была поражена тем, как распухли его пальцы. И когда в отчаянии воскликнула, Алон посмотрел на свои пальцы и осторожно согнул их. — Стражник был не очень нежен, — мрачно согласился он. — Мне дали ясно понять, что я не почетный пленник.
      Мгновение спустя он встал и помог девушке распрямиться. Они потопали, поразминали пальцы ног, морщась от боли восстанавливающегося кровообращения.
      Наконец Алон покрепче закрепил плащ на плечах Эйдрис.
      — Пошли, — сказал он. — Мы должны торопиться.
      Девушка последовала за ним в лагерь. Она с удивлением смотрела на спокойные лица спящих. Никто не пошевелился, пока они отыскивали свое добро. В лунном свете даже волшебница казалась другой, ее строгое лицо расслабилось и стало уязвимым во сне. «Так велика сила волшебства тройного круга животных, что у них не было времени даже насторожиться», — с благоговением подумала Эйдрис.
      — Отыщи свое оружие, — сказал Алон с противоположной стороны лагеря. — Я соберу немного припасов. Двигаться будем быстро и налегке.
      Сказительница отыскала свой меч и посох, потом, подчиняясь порыву, взяла меч и оружейный пояс лейтенанта, лежавшие рядом с его расслабленным телом.
      — Вот, — сказала она, протягивая оружие спутнику, — надевай это.
      Он взял и с сомнением надел пояс.
      — Не так! Ниже, пусть опирается на бедра… вот так. — Она поправила пояс. — Когда будет время, начну учить тебя пользоваться этим.
      В лунном свете она увидела, как он сухо улыбнулся.
      — Ты считаешь, мне необходимо научиться солдатскому мастерству?
      — Да, — твердо ответила она и осмотрела его, упираясь руками в бока. — Если нам еще предстоит ехать вместе, пусть хоть часть дня, я хочу, чтобы ты был вооружен. Я не могу вечно защищать тебя.
      Он рассмеялся и взял сумку с едой.
      — Да, конечно, не можешь, хотя накануне вечером ты очень хорошо это делала. — Он посмотрел па меч у себя на боку. — Не могу дождаться.
      Отвязав лошадей стражников, освобожденные пленники помахали факелами и одеялами, и лошади с фырканьем разбежались, скрылись в темноте. Алон сел на Монсо и посадил Эйдрис за собой.
      — В Лормт, — сказал он, поворачивая кеплианца носом на восток.
      Эйдрис кивнула.
      — В Лормт! — повторила она. — И пусть побережется тот, кто попытается снова нас остановить!
      Езда в темноте конца ночи раздражала: беглецы не могли воспользоваться преимуществом в скорости. Большую часть пути они ехали частым лесом, а на открытых местах слишком велик риск: Монсо мог попасть копытом в нору какого-нибудь подземного жителя и сломать ногу. Путники вынуждены были двигаться шагом, когда все в них требовало бега.
      Утомленная событиями дня, Эйдрис обнаружила, что у нее сами собой закрываются глаза. Ритмичное покачивание кеплианца действовало усыпляюще. В убывающем лунном свете окружающий ландшафт стал казаться призрачным, нереальным. Глаза девушки закрылись…
      Монсо остановился, и Эйдрис проснулась. Она поняла, что задремала, прижавшись щекой к спине Алона. И торопливо выпрямилась, чувствуя, как краснеет.
      — Приехали?
      — Нет, у нас еще примерно час пути, — ответил Алон.
      Тьма рассеивалась, на востоке появилось слабое розовое свечение. Скоро рассвет.
      Сказительница напрягала зрение, разглядывая местность впереди. Серые скалы, молодая поросль леса. Вдали виднелся дом с крытой тростником крышей. Вся местность выглядела странно дикой, смятой.
      — Что так перемешало здесь все? Великая Перемена?
      — Да, — ответил Алон. — Но сам Лормт был защищен. Древние, соорудившие его стены и башни, заложили в их основания шары из кванской стали — это синий металл, из которого сделаны глаза твоего грифона. Основание одной из башен разрушилось, и шар был утрачен, поэтому, когда земля поднялась, эта башня рухнула, прихватив с собой часть соседней башни и соединяющую их стену. Но остальные две башни устояли.
      Монсо позволили попастись несколько минут, сами путники размяли ноги, немного поели и плеснули в лица воды из быстрого соседнего ручья. Вода, очевидно, стекала с гор, которые теперь виднелись на востоке, и была такой холодной, что у Эйдрис заныли зубы.
      Она не могла удержаться и все время оглядывалась, напрягая слух, ожидая услышать стук копыт, хотя понимала, что сейчас их похитители только еще просыпаются. Кожу на затылке девушки покалывало: она представляла себе ярость волшебницы, когда та обнаружит, что ее добыча снова сбежала.
      — Сейчас тройной круг животных, наверно, уже не действует, — сказала Эйдрис. — Мы не должны задерживаться, Алон.
      Он оставался спокоен.
      — Мы их опередили на несколько часов, а когда снова двинемся, Монсо сможет скакать быстро.
      — Но они знают, куда мы направляемся. — Девушка вспомнила холодный взгляд серых глаз волшебницы и с тревогой глотнула. — А эта волшебница… она так легко не сдастся.
      Алон натянул повод коня, лицо юноши стало серьезным.
      — Тогда нужно продолжать уходить от них. Не хочу провести остаток жизни в какой-нибудь темнице в Рилон Корнерсе.
      Они снова сели в седло, Алон слегка наклонился вперед и ослабил повод.
      — Вперед, — прошептал он, и кеплианец, фыркнув, поскакал.
      Глаза Эйдрис заслезились, окружающая местность потеряла четкие очертания. Девушка отчаянно вцепилась в пояс Алона и напрягала все силы и все свое мастерство всадницы, чтобы сохранить равновесие и не упасть. Монсо скакал галопом, а Эйдрис пыталась заранее разглядеть препятствия и повороты, чтобы они не застали ее врасплох.
      Солнце уже на ладонь поднялось над горизонтом, когда Алон натянул узду и Монсо остановился.
      — Лормт, — объявил юноша, тяжело дыша от усилий, с какими сдерживал пляшущего кеплианца.
      Эйдрис выглянула из-за плеча Алона и увидела реку, текущую мимо нескольких полуразвалившихся домов и одного здания побольше, должно быть, гостиницы. Сразу за этими домами виднелась высокая каменная стена и массивные башни. Как и сказал Алон, угол этого сооружения превратился в груду камней, и в этой груде заметны были очертания еще одной башни, хотя и полуразрушенной.
      Путники начали медленно спускаться по истоптанной тропе, которая переходила в главную улицу небольшого поселка. Эйдрис чувствовала, что их разглядывают из-за занавесей и в щели стен, но единственными жителями деревни, которые осмелились показаться, были несколько босоногих ребятишек, слишком маленьких, чтобы работать на полях или помогать в прядении.
      Эйдрис подумала, что они начнут что-нибудь выпрашивать, но дети молчали. Двое, мальчик и девочка, пошли за путниками, а один мальчик постарше скрылся в дыре в стене. Очевидно, побежал сообщать об их появлении.
      Ворота, обитые металлом, не были закрыты, створки их покосились, и путники беспрепятственно въехали на мощенный камнем двор. На ступенях одной из сохранившихся башен их ждали двое — мужчина и женщина.
      Мужчина держался прямо, как человек, привыкший носить оружие и участвовать в боях. Он слегка выше среднего роста, явно принадлежит к Древней Расе, лицо у него гладко выбрито. Вместо мантии ученого, какую ожидала увидеть Эйдрис, на нем рубашка цвета ржавчины и кожаная куртка, пояс из лошадиной шкуры с оставленными на коже волосами, брюки для езды верхом и сапоги.
      Женщина в простом платье коричневого цвета — цвета осени, на плечи наброшена легкая зеленая шаль: еще по-утреннему свежо. Волосы у нее забраны назад и связаны узлом на шее. Лицо сильное, с четкими чертами, но на одной щеке большое родимое пятно, портящее внешность.
      Эйдрис заставила себя прямо посмотреть в глаза этой женщине; трудно было удержаться и не смотреть на это безобразное пятно. Девушка ощутила сочувствие; она представила себе, как жестоки бывают дети, как они могут причинить боль, если видят какое-то бросающееся в глаза уродство или отличие.
      Но спустя несколько мгновений Эйдрис поняла, что эта женщина давно свыклась со своей внешностью; ей не нужна жалость. Девушка не знала, с чего начать, а в это время Алон откашлялся и поклонился.
      — Удачи этому дому и доброго утра вам двоим. Меня зовут Алон, а это сказительница Эйдрис.
      Мужчина кивнул, не отрывая взгляда от лица юноши.
      — Добро пожаловать в Лормт, Алон и Эйдрис. Я мастер Дуратан, а это глава целительниц госпожа Нолар. Чем мы можем вам помочь?
      — Эйдрис хочет посоветоваться по вопросам излечения.
      — Излечения? В этом я неплохо разбираюсь, — впервые заговорила Нолар — ясным мелодичным голосом. — Входите, пожалуйста. Можно поговорить в моем кабинете.
      Дуратан вежливым жестом пригласил путников заходить.
      — Я попрошу конюха позаботиться о вашей лошади.
      Но Алон не сдвинулся с места, он только покачал головой.
      — Лучше, если я сам присмотрю за своим жеребцом, мастер Дуратан. У него может быть… неустойчивый характер. Я присоединюсь к вам через несколько минут.
      — Хорошо. Тогда я покажу тебе, где конюшня. — Дуратан пошел навстречу Алону, и сказительница заметила, что хоть держится он прямо и плечи у него широкие, но летописец при ходьбе заметно хромает.
      Вслед за целительницей девушка прошла в древнее здание и сразу вспомнила крепость в городе Эс. Та же аура древности окружала камни — нет, это место казалось еще более древним. Женщины проходили мимо множества комнат, заполненных полками; на каждой полке сотни книг и даже древних свитков в металлических и кожаных футлярах. Ученые в мантиях (и мужчины, и женщины) тихо проходили коридорами, неся охапки книг, свитков и свежеочиненных перьев.
      Поднялись по лестнице в одной из башен; Нолар остановилась перед дверью и открыла ее. За дверью оказалось просторное помещение с окном, откуда открывался вид на восточные холмы. На каменном подоконнике стояли горшки с травами, стены покрыты завесами мягких цветов; это гобелены, но их изображения уже невозможно различить. Выбеленные стены уставлены шкафами, в которых тоже множество свитков в деревянных или украшенных бронзой футлярах.
      Эйдрис вдохнула пыльный запах кожи и подумала, что здесь скорее всего сможет найти древние знания, которые помогут ее отцу.
      Нолар осторожно передвинула рваный свиток, который, по-видимому, изучала, потом пригласила девушку сесть.
      — Расскажи, зачем ты пришла, Эйдрис.
      Набрав побольше воздуха, сказительница начала рассказ. И уже была на середине, когда в комнату вошли Дуратан и Алон. Рассказывая о событиях прошлого, девушка видела, что взгляд летописца не отрывается от лица юноши; Дуратан избегал смотреть открыто, но наблюдал исподтишка, как мог бы наблюдать Стальной Коготь за кроликом, слишком далеко отошедшим от своей норы.
      «Почему мастер-летописец так заинтересовался Алоном? — удивилась Эйдрис. Потом ей пришла в голову возможная причина. — Дуратан, очевидно, читал о кеплианцах из Эскора и узнал Монсо. Конечно, его заинтересовал человек, который сумел приручить такое существо».
      — … и все эти годы Джервон оставался таким, — закончила Эйдрис. — Как малый ребенок… послушный, но нуждающийся в помощи в самых обычных делах: еде, мытье, одевании. — Она умоляюще посмотрела на целительницу. — Госпожа Нолар… знаешь ты что-нибудь, что могло бы помочь ему? Я не могу допустить, чтобы он продолжал так жить!
      — И ты говоришь, что нет никакого шрама, никакого углубления на черепе, где он ударился головой?
      — Нет. Джойсана, которая воспитывала меня после исчезновения моей матери, Мудрая Женщина и сама очень искусная целительница. Она сказала, что дело не в физической ране, а в мозгу и, может, душе. Как… — она поискала пример, — как река во время наводнения, которая оставляет свое русло и заливает берега. Так же и со связями в мозгу Джервона.
      — Понятно… — ответила целительница. Она посмотрела на Дуратана. — Кажется, похоже на случай с Элгарет. Может быть, Камень…
      — Камень? — переспросила Эйдрис. — Какой камень?
      — Камень Коннард, — сказал Дуратан. — Это целебный камень большой силы. Он находится в пещере, в горах далеко отсюда. Осколок этого камня излечил тетку Нолар, мозг которой повредился во время Великой Перемены. Когда-то эта женщина была одной из волшебниц.
      — Осколок? А мы можем его получить? — сердце у Эйдрис сильно забилось, как птица, попавшая в ловушку и пытающаяся спастись.
      — Увы, у меня его больше нет, — сказала Нолар.
      — Вскоре после излечения Элгарет осколок привлек меня к камню и там слился с ним, — добавила она немного погодя. — И поэтому у меня его нет больше. И не думаю, что за прошедшие годы был найден другой. А можешь ты отвезти отца к камню?
      — Камень Коннард… — прошептала Эйдрис. Сердце ее упало. Она представила себе бесконечное утомительное возвращение в Кар Гарудин, потом поездку с отцом, вначале через горы, потом через пустыню, ограничивающую Арвон, потом по долинам Высшего Халлака, через море, потом придется пересечь весь Эсткарп..
      Эйдрис не видела возможности совершить такое путешествие. Джервон может идти целый день, но только если его ведут за руку. Он ездит верхом, но не может управлять конем, его нужно вести. Каждую ночь в его комнате ночует слуга или нянька, чтобы он не ушел куда-нибудь…