Комната была так велика, что ее углы скрывались в тени; освещение исходило из единственного шара, установленного посредине длинного стола. С трудом можно было разглядеть закутанную в плащ женщину, сидящую на троне под балдахином во главе стола. В комнате тепло, но женщина плотнее запахнулась в меховой плащ, словно ей холодно.
      Однако мужчины, сидящие в гораздо менее внушительных креслах, хорошо видны. Мужчин четверо, в возрасте от юношеского до средних лет. Все молчат, словно каждый не хочет – или боится – поделиться мыслями с остальными.
      Справа от женщины расположился одетый в черно-белое одеяние Оситес, Верховный Шаман, представитель Незримой (хотя и ощущаемой) Силы. За ним – личный советник Урсвик, он чуть помоложе шамана. Эти двое представляют зрелость и консервативную осторожность, уравновешивая молодость и нетерпеливость тех, кто сидит напротив них.
      Одежда принца Бертала поблескивает, когда он нетерпеливо ерзает; на его груди сверкают драгоценностями геральдические символы. Его сосед одет менее роскошно, и на его одежде только герб двора. Но на лице у него высокомерное выражение, свидетельствующее, что это не простой слуга, а один из тех, кто присутствует здесь как равный. Это Мелколф, искатель новых путей мысли, экспериментатор, недавно сделавший открытия, которые заставляют с ним считаться.
      Все слегка повернулись в сторону трона с балдахином, словно ожидали слов сидящей на нем. Возможно, это подействовало на императрицу, потому что она слегка наклонилась и посмотрела на собравшихся.
      Теперь свет упал на ее лицо. Она старая, смуглая кожа плотно натянута на скулах и вокруг острого носа. Глаза у нее властные, они напоминают присутствующим, что ее воля превыше всего, хотят они этого или нет.
      – Ты уверен? – Императрица обратилась непосредственно к Мелколфу.
      – Доказательство было предъявлено, ваше царственное великолепие, – ответил он с полной уверенностью.
      Бертал снова поерзал в кресле. Рука Оситеса, морщинистая, с ясно выделяющимися венами, лежала на столе; он начал постукивать пальцем; при этом свет заблестел в красных и зеленых камнях перстня. Шаман словно отсчитывал количество произнесенных слов или прошедшее время.
      Урсвик, обычно придерживающийся консервативного курса, на этот раз поддержал Мелколфа, хотя слова его прозвучали так, словно он делает это не вполне добровольно.
      – Прошло три обмена, ваше царственное великолепие. Все три успешные.
      Снова наступило молчание. Его нарушил Оситес:
      – Это неправильное, злое дело…
      Глаза императрицы устремились к нему.
      – Зло бывает малое и большое. Ты сам, преподобный, провозгласил пророчество, что произойдет с этой землей, если дела пойдут в соответствии с обычаями. Мой сын лежит на смертном одре. Он едва дышит, и только пока он дышит, у нас есть время, чтобы остановить или развеять тьму, которую влекут на нас Очалл и его раб Каскар.
      – Можешь ли ты отрицать, что задуманное ими зло, – продолжала она, – очень большое зло, способное поглотить все, чего добились мой супруг Хунольд и мой сын Пиран? Иногда у нас не бывает выбора между добром и злом, а только между малым злом и большим. Именно таков наш выбор в этот час.
      Оситес отвел глаза от ее яростного взгляда. Палец его двинулся по столу, чертя знаки, которые никто, кроме него самого, не мог понять.
      – Твои слова справедливы, царственное великолепие. Но зло остается злом. – Оситес, шаман, смолк, словно отстранился от того, что предстояло сделать.
      – Ты уверен, что нашел нужного человека? – На этот раз заговорил Урсвик, обращаясь к Мелколфу.
      Мелколф пожал плечами.
      – Спроси его преподобие шамана. Это его знание обыскивало миры для нашей цели.
      – Да. – Шаман не поднял взгляда от своего движущегося пальца. – Найден двойник Каскара. Сон совершенно ясен, все записано.
      – Видите? – спросил Мелколф. – Все готово. Нужно только действовать. И судя по последним докладам, действовать быстро. Его верховное могущество быстро теряет силы. В его комнате постоянно находится человек Очалла. Как только принц перестанет дышать, Каскар будет объявлен правителем. И неужели вы думаете, что после этого хоть один из нас будет в безопасности даже на час?
      Бертал провел языком по губам. Неуверенно взглянул на императрицу Квендриду, сидящую в «пещере» своего трона. Пальцы его сомкнулись на рукояти церемониального меча.
      – Несмотря на всю свою дерзость, – продолжала старая императрица, – Очалл открыто не выступит против меня. Но есть и тайные пути, да. Я не сомневаюсь, что он намерен со своей обычной эффективностью устранить всех противников. И так как Каскар полностью в его власти, его замыслы простираются очень далеко. Увидеть, как все, ради чего боролись мы с мужем, ради чего старался Пиран, увидеть, как все это гибнет из-за этого… этого человека!.. – Она ударила кулаком по столу, голос ее стал глубже и напряженней.
      – Если исчезновение одного человека, о котором мы знаем только, что он существует, может спасти нашу землю, по мне это достойное деяние! – Взгляд ее сосредоточился на шамане, словно требуя от него ответа. Но тот молчал.
      – Хорошо. Быть по сему. Надо все сделать как можно скорее. Но еще один человек должен знать об этом…
      Все удивленно посмотрели на нее.
      – Герцогиня Текла. Она на пути сюда для церемонии своего обручения – с Каскаром. Мы хорошо знаем, что делает она это вынужденно и под угрозой. Однако она любит свою страну и не хочет видеть ее под пятой Очалла, поэтому идет на это. Нам тоже нужен Олироун, но мы не разграбим его, как это сделал бы Очалл. Теклу любят в ее стране. Ее народ восстанет, даже если бы это означало разорение страны.
      – Мои глаза и уши передали мне много сообщений. В Олироуне уже неспокойно. Распространяются слухи, что Текла выходит замуж по принуждению. И поэтому мы должны убедить ее, что ей не обязательно будет выходить за Каскара…
      – Царственное великолепие, – осмелился заговорить Урсвик, советник, когда его госпожа смолкла, чтобы перевести дыхание, – разумно ли это? Следует ли ей знать? Особенно если все будет проделано до ее прибытия?
      Императрица кивнула.
      – Она должна знать. Должна понять, что мы делаем это и ради блага ее земли. Это сделает ее впоследствии сговорчивей, когда мы предложим ей соединиться с Берталом. Если Каскар умрет так, что она не поймет причины, она может уехать в Олироун и заключить союз, который нам не понравится. Но если она будет уверена, что ей не нужно обручаться с Каскаром, она может принять сторону Бертала. И твой долг, – теперь ее ястребиные глаза были устремлены на принца, – ухаживать за ней со всем искусством, о котором я так наслышана…
      Принц вспыхнул. Он открыл рот, словно собираясь ответить, но императрица продолжала:
      – Ты, Оситес, приведешь ее сразу после прибытия в мои личные покои. Я дам ей понять, что мы сделали и почему. Никого другого я не могу просить рассказать об этом. Каскар… – Она перевела дыхание и заговорила снова. – Каскар сын моего сына по плоти, но не по духу и уму. Я верю в древние легенды об одержимых. Не знаю, как добился Очалл этой перемены в нем. Может быть, тебе стоит заняться этим, мастер, – взглянула она на Мелколфа. – Может, Очалл тоже владеет машинами, которые могут изменить душу человека? Или, Оситес, он может призвать себе на помощь Неограниченную Силу?
      – Может быть, – негромко ответил шаман.
      Квендрида взглянула на него, и впервые лицо ее приобрело удивленное выражение.
      – Ты говоришь серьезно, преподобный!
      В голосе ее звучало изумление.
      – Да, царственное великолепие, этого можно достигнуть мыслью. Есть способы мыслью подавить личность человека. Как Мелколф с помощью своей машины может поместить душу одного человека в тело другого в альтернативном мире. Очалл не из числа Просвещенных. Однако это не значит, что он не знает способов подавления души нашего бедного принца. Он сделал Каскара копией самого себя.
      Советник Урсвик наклонился вперед.
      – Но если это так, нельзя ли разорвать его заклинание? Почему ты не сказал этого раньше? Как Просвещенный, ты можешь…
      – Я ничего не могу, – прервал его Оситес. – Душа Каскара давно погибла. Вы думаете, – он поднял голову, переводя взгляд от одного к другому, – я не пытался? Не знаю, какую силу призвал Очалл, но ее невозможно сломить. Не думайте плохо о Каскаре: он всего лишь беспомощное орудие в руках целеустремленного и злого человека. И теперь мы замышляем его смерть – и смерть еще одного, совершенно невинного человека. И говорим, что это должно быть сделано ради блага Улада.
      – Ты знаешь, что должно… – голос императрицы звучал почти умоляюще.
      Оситес кивнул.
      – Раз ты так говоришь, царственное великолепие, должно. Но от этого дело не становится менее злым, и будет предъявлено нам, когда мы придем к Последним Вратам. – Он поднял голову и закрыл глаза, плечи его обвисли под тяжелыми складками черно-белой мантии. – Я представлю Неограниченной Силе все оправдательные доводы, какие смогу. Но деяние это тяжко…
      Настала очередь Мелколфа повернуться в кресле. На его остром лице было еле заметное выражение отвращения, как будто Оситес несет вздор, который младший выдерживает с трудом.
      – Значит, нужно действовать немедленно? – спросил он.
      Все посмотрели на императрицу. Немного погодя та кивнула, хотя выражение у нее было тревожное и она чуть неуверенно смотрела на Оситеса. Раньше этой неуверенности не было.
      – Преподобный? – Она произнесла титул вопросительно.
      Оситес опустил руку, закрывавшую глаза.
      – Царственное великолепие, координаты уже введены в машину. Сны подготовили избранного, связали его со временем нашего мира.
      – Кто он там? – проявил некоторое любопытство Бертал. – Правитель? Его там хватятся? Если у нас есть двойники в альтернативных мирах – а они должны быть, иначе наши эксперименты не получились бы, – живут ли они такой же жизнью, как мы? Есть ли там другой принц Бертал, другой преподобный, – он кивком указал на Оситеса, – другой советник?..
      – Обстоятельства разные в каждом мире, принц, – ответил Мелколф. – Думаю, в мире, куда мы посылаем Каскара, осталось очень мало принцев и императоров.
      – Кто же ими правит? – спросил Бертал.
      – Представители, избранные населением, я думаю. От нашего человека там мы получили лишь разрозненные сведения. Он был студентом, а сейчас ищет работу…
      – И он двойник Каскара? – Бертал рассмеялся. – Не принц, а самый обычный человек, который должен своими руками зарабатывать себе на хлеб? Хотел бы я, чтобы Каскар узнал об этом! Хотел бы рассказать ему… – И он снова рассмеялся.
      – Это не забавно! – Голос Квендриды прозвучал холодно и резко, как удар бича. Принц снова покраснел. – Ты говоришь о человеке, которому предстоит умереть, и не нужно смеяться над его смертью. По словам Оситеса, тот, кто снами связан с Каскаром, гораздо достойней имперской короны, чем моя кровь. Я хотела бы спасти его, но это невозможно. Да, мастер, это должно быть сделано – и побыстрее, пока еще жив мой сын, император Пиран. Мы не должны колебаться слишком долго.
      – Это деяние… злое. – Шаман глубоко вздохнул. – Но предзнаменования также злые. Это правда, у нас нет выбора, но сказать да – я не могу. Вы все согласны. Я внутренне тоже согласился, да простит меня Сила!
      – Значит, все согласны? – Императрица, спрашивая, не смотрела на Оситеса.
      Мелколф и Бертал быстро и уверенно ответили «да», немного погодя к ним присоединился Урсвик.
      – Да будет так, – закончила Квендрида. – Делай же это, мастер. И побыстрее. Как вы все знаете, у нас мало времени.
      Трое мужчин встали, поклонились старой императрице и торопливо удалились в тень за пределами света от шара. Оситес остался на месте.
      – Друг мой, – императрица протянула к нему руку, – поверь, я понимаю, что сейчас в твоем сердце. С помощью Неограниченной Силы найден этот человек, которого мы приносим в жертву, и ты сам установил, что он связан с судьбой Улада. Долг – жестокий повелитель. Я произнесла слова, которые не сказала бы, если был другой путь достичь того, что должно быть достигнуто. Я приговорила свою собственную кровь, своего недостойного внука, потому что он стал бы только личиной, за которой правил бы злой и жестокий человек. Это нелегко… Но я должна это сделать, чтобы все созданное в мире и доброте не было уничтожено.
      – Ты знаешь, в каком состоянии была наша земля, когда на трон сел мой супруг. Каждый лорд воевал с соседями, голод и смерть шли по стране рука об руку. Ни один мужчина, женщина или ребенок не был в безопасности. Мой супруг призвал все силы, способные противостоять этому хаосу. Он призвал тебя и других Просвещенных, он вырастил Рощи, в которых вы учите миру и осуществлению. Он укротил непокорных лордов, заботился о торговле городов, он превратил Улад в прекрасную процветающую страну.
      – А после него Пиран продолжил дело отца с той же волей и самоотверженностью. Но болезнь, захватившая его, подорвала силы его тела и ума, она победила его. Тут появился этот дьявол Очалл. Он стал так силен, что захватил ключ верховного советника, и никто не смеет противиться ему. А Каскар – Очалл захватил Каскара, как змея захватывает добычу, лишил его собственной воли.
      – Я была в глубоком отчаянии, потому что знала – и твои предсказания подтвердили это, – что будет с Уладом, когда станет править Каскар. И тут Бертал и Урсвик привели ко мне Мелколфа, и я снова обрела надежду. Не для блага своего рода – теперь он прервется, но для земли, которую обязана охранять. Да, я живу долгом, а не сердцем, старый друг. И если это деяние действительно ляжет на меня тяжестью, когда я приду к Последним Вратам, я могу оправдаться только всей своей жизнью.
      Шаман поднял глаза, и в них была печаль.
      – Леди, – негромко сказал он, – я стоял рядом с тобой, когда ты выходила замуж за нашего повелителя, я давал имя твоему сыну, который лежит сейчас, истощенный и беспомощный. Я хорошо знаю, что долг давит на твои плечи такой же тяжестью, как на мои – Сила. Мы давно сделали свой выбор и должны придерживаться его. Я не сомневаюсь, что это деяние спасет Улад, который создал твой Дом. И буду умолять Силу, чтобы из зла возникло добро, потому что другого пути у нас нет…
      – Другого пути нет, – повторила она. – А теперь я должна идти к Пирану и смотреть, как жизнь медленно покидает его, молиться, чтобы он жил, несмотря на всю боль и мучения, пока мы не обезопасим страну. И этот долг тяжело лежит на мне.
      Она сжала ручки трона, приподняла тело так, словно оно онемело и ей с трудом даются движения. Оситес тоже встал, но не пытался ей помочь: он хорошо знал ее гордость, она не позволит признать свою физическую слабость.
      С усилием она выпрямилась, и теперь спина у нее была прямой, голова, в вышитом шарфе с бриллиантом величия, высоко поднята. Она прошла в затененный конец комнаты, двигаясь целеустремленно, Оситес шел рядом, но не касался ее.
      Еще один сон! Рамсей Кимбл сел в постели со спутанными скомканными простынями, словно только что закончил бой. Он вспотел, хотя ночной воздух холодный; черные волосы прилипли ко лбу. Осмотрелся, слегка удивившись знакомому окружению своей спальни. Он не в том, другом месте, которое казалось ему таким реальным. Рамсей включил лампу для чтения, потянулся за блокнотом и ручкой, которой заложил нужную страницу.
      – Записывай, как только проснешься, – сказал ему на прошлой неделе Грег. – Чем дольше ждешь, тем больше подробностей забудутся. – Рамсей положил блокнот на колени и принялся писать.
      – Большая комната, – неразборчиво писал он, – какие-то машины… никогда раньше таких не видел. Два человека… – Он должен припомнить подробности. – Один молодой, в странной одежде, что-то вроде леотарда, обтягивающего трико акробата или танцовщика, плотно обтягивающее, цвет… – Рамсей закрыл глаза и попытался сосредоточиться на воспоминании, которое уже начало ускользать. Да! – Цвет зеленый, темно-зеленый. Поверх этого трико что-то вроде тесного жилета… без рукавов… до середины бедра… но не настоящий жилет, потому что не открыт впереди. На груди рисунок – похоже на жемчужины и золото… очень сложный. – Но он смог вспомнить только общее впечатление.
      – Другой человек… постарше… костюм такой же… серый, а поверх что-то вроде жакета… тоже серый… никаких украшений, кроме красной полоски на правой стороне груди. У обоих смуглая кожа… но не черная… темные волосы и глаза слишком… индейские? – Он подчеркнул слово, в котором сомневался. – Человек в сером занят машинами, переходит от одной к другой. Ощущение возбуждения – оба очень напряжены, словно что-то должно произойти. Впечатление, что это другая комната в том же здании, которое снилось мне раньше. Но старика здесь нет. Ощущаются прежде всего их чувства… напряжение… как будто очень многое зависит от того, что они делают.
      Закрывая блокнот, он не стал добавлять то, что ощутил в последний момент, – что он сам очень важная часть предстоящего. Конечно, это естественно. Ведь в конце концов это егосон.
      Рамсей потушил лампу, поправил подушку и лег. От окна тянулась полоска лунного света. Рамсей смотрел на нее, не испытывая никакого желания спать.
      Может, он сам подкармливает сны своим воображением, потому что Грег Хоувелл так ими заинтересовался. Подсознательно ему хочется угодить Грегу, показать себя более важным, и поэтому он видит такие сны. Однако он уверен, что это не обычные сны. Более всего они напоминают отрывки пьесы. Одно действие происходит здесь, другое там, хотя общий сюжет от него ускользает. Но эпизоды снов как будто связаны, а люди, которых он видит во сне, их окружение реальны, как ни в каком другом сне раньше.
      Конечно, Грег пришел в возбуждение из-за своего проекта и еще потому, что Рамсей наполовину ирокез. Он все говорил о том, что индеец должен был во сне увидеть своего духа-руководителя, прежде чем стать взрослым. Разумеется, в старину так и было. Но такие волшебные сны, насколько мог судить Рамсей по прочитанному, всегда о животных или о каком-то предмете, который впоследствии мог служить тотемом человека. А эту последовательность странных сцен никак не объяснишь наследственной памятью.
      Проект «Сон» в университете новый, и Грег целиком им захвачен. Проект исследует возможность телепатии во сне: контрольный испытуемый смотрит картинку, а спящий должен уловить ее. Но Рамсея это не интересовало. Он уже закончил курс, и пора искать работу. А ассигнований для расширения проекта нет…
      Если бы он ничего не рассказал Грегу, когда у него начались эти сны! Рамсей поморщился в лунном свете. Теперь Грег все время преследует его: пиши отчеты, старайся вспомнить, что могло вызвать сон. Разумеется, ничего из увиденного по телевизору, ничего из прочитанного или встреченного не имеет отношения к этим снам. Грег очень тщательно расспрашивал его, и они оба убедились в этом. Но тогда почему ему снятся эти сны? И они, сны, с каждым разом становятся все ярче. В последний раз ему казалось, что он может протянуть руку и коснуться плаща или жилета – одежды того человека в зеленом.
      Рамсей испытывал странное возбуждение, словно тревоги увиденных им во сне людей захватили и его. Уснуть не удастся, в этом он уверен.
      Он встал с кровати и подошел к окну. Лунный свет исчез, луна тоже. Ее затянули облака. Рамсей вздрогнул и оглянулся через плечо. У него появилось странное ощущение, что за ним наблюдают, и это ощущение все усиливалось. Все воображение! Решено! Он не будет больше проводить никаких экспериментов с Грегом.
      В отдалении низко раскатился гром. Рамсей начал торопливо одеваться, он сам не понимал причину этой лихорадочной спешки. Он ни минуты не может больше оставаться в этой комнате! Он посмотрел на часы. Час ночи. Сегодня Грег ночью работает в лаборатории. Хорошо. Он сам отправится туда и скажет…
      Затягивая пояс, Рамсей покачал головой. Неужели необходимо разговаривать с Грегом сейчас, в такой час ночи? Он, должно быть, спятил… Эти сны… Хотя если он скажет Грегу, что все кончено, может, удастся вернуться и уснуть? Завтра в десять утра у него встреча с менеджером по кадрам из заведения Робинсона. И он не собирается упускать такую возможность. Да, надо обязательно сказать Грегу, что все кончено, вернуться, принять аспирин и хорошо выспаться.
      В коридоре он понял, что чуть ли не бежит, но ничего не мог поделать с охватившим его ощущением, что нужно торопиться. Рамсей знал только, что должен выйти из дома, отправиться в лабораторию. Он обнаружил, что сжимает в кулаке ключи от машины, хотя и не помнил, когда взял их.
      Снаружи было темно от дождевых туч, закрывших небо. Рамсей сел в машину на стоянке и сразу на полной скорости повел ее. Но потом заставил себя ехать медленнее. Почему он так торопиться? Почему…
      Однако внутренняя тревога усиливалась, заставляла ехать быстрее, скоро она переросла в какой-то страх, от которого Рамсей оглядывался, словно кто-то сидел за ним в машине и приказывал ему торопиться.
      Что с ним происходит? Он должен увидеть Грега, узнать у него, является ли такая реакция нормальной после его снов. Но… но это совсем не дорога в лабораторию! Ему следовало свернуть на Ларчмонт, а теперь он проехал уже лишних два квартала. Теперь придется повернуть на Аллоуэй, а потом ехать через парк к озеру.
      Он не хотел туда ехать… что его заставляет?..
      От страха пересохло во рту. Его руки на руле, нога на педали – но он не хочет туда ехать! И не может заставить себя повернуть, уйти от принуждения, которое заставляет его двигаться в темноту.
      Началась буря, и очень сильная. Дождь впереди встал стеной, огни фар не пробивали эту стену. Разумно остановиться и подождать, но то, что овладело им, не давало остановиться. Он не видел больше освещенных окон и уличных фонарей. Должно быть, приближается к парку, и дорога здесь поднимается. В такой дождь ее повороты очень опасны.
      Но он по-прежнему не может остановиться.
      Фары слабо осветили белые перила слева, он как раз над речным обрывом…
      И тут…
      В слабом свете фар фигура. Рамсей невольно закричал и свернул, чтобы не столкнуться с ней. Машина устремилась к ограде. Послышался удар. Рамсей снова ощутил страх, поняв, что машина летит вниз. 

      Запах… Запах цветов. Это было первое, что Рамсей ощутил. Он как будто медленно поднимается по подъему холма в каком-то саду. Но запах гораздо концентрированней, сильней, чем аромат любого сада.
      Он попытался вспомнить как можно больше и испытал сильный страх, когда обрывки прошлого стали соединяться в единую картину. Крутой подъем дороги в темноте, поворот, когда он пытался избежать столкновения с человеком, которого мельком осветили его фары. Должно быть, он упал вниз.
      Запах цветов – палата больницы?
      Он попытался ощутить какую-нибудь боль, какой-то признак, что он попал в аварию. Ничего. Снова его охватил страх – и сильный! Сломанный позвоночник? Полный паралич? Сильный ужас не давал ему шевельнуть рукой или ногой.
      Он лежал, парализованный собственными мрачными подозрениями, и тут к нему вернулся слух, как только что – обоняние. Совсем рядом звучит чей-то голос. Но Рамсей не понимает ни слова. В потоке звуков чувствуется ритм, похоже на какое-то пение.
      Рамсей медленно открыл глаза. Он лежит на спине, да. Но над ним не потолок больничной палаты; такого не может быть в палате. Взметнулись вверх арки, встречаясь в центре, и с этого центра свисает на цепи маятник в форме клетки сложной резной работы; в нем светящийся шар. И хоть свет его неярок, Рамсей мигнул и продолжал мигать.
      Он не мог различить цветной рисунок на стенах – краска или мозаика между арками, но такого богатства, такого изобилия красок ему не приходилось видеть. Пение продолжалось справа от него.
      Рамсей повернул голову, отыскивая источник звука. Цветочный аромат действовал угнетающе. Вокруг себя Рамсей теперь видел массу цветов. Они покрывают постель, на которой он лежит, но… что?..
      За массой цветов кто-то стоит на коленях. Рамсей разглядел только круглую голову, плечи: фигура закутана в плотное покрывало и совершенно скрыта. Только руки, маленькие смуглые руки, подняты так, что ему их видно. В них зажат какой-то небольшой предмет, сквозь пальцы пробивается его блеск.
      Рамсей попытался понять слова, которые произносит закутанная фигура. Но не распознал ни одного знакомого. Только звуки. Что случилось?
      Теперь он намерен проверить подвижность своего тела.
      Сначала правая рука… К его радости, он смог поднять ее. Двигалась она странно, скованно, словно он долго пролежал в одной позе и рука затекла. Подняв руку, он выпустил то, что было зажато в пальцах, и этот предмет скользнул по его телу в цветы.
      Закутанная фигура вздрогнула… замолчала… отпрянула в сторону… встала. Поднялась рука, откинула вуаль, приоткрыв лицо под ней.
      Девушка – но он ее никогда не видел. Однако в лице ее есть что-то знакомое. Именно ее он не видел, но видел похожих – по фигуре, цвету кожи. Видел во снах!
      Он снова во сне. Может, на самом деле сейчас лежит без сознания в больнице и вернулся к подсознательным картинам, которые за прошедшие недели стали такими яркими.
      Однако Рамсея оторвало от собственных мыслей выражение лица девушки. Она смотрела на него вначале с… вероятно, самое подходящее слово – страх. Но страх постепенно начал уходить, сменяясь другим чувством, которое Рамсей понять не мог, глаза девушки слегка сузились, губы сжались.
      Кожа у девушки гладкая, коричневая с легким красноватым оттенком. Она может быть америндианкой, только не хватает широких скул. Лицо у нее с тонкими чертами, овальное, нос с высокой переносицей, может, слегка великоват для подлинной красоты. Но самое замечательное – ее глаза. Рамсей смотрел прямо в них, и они казались все больше и больше, и он наконец видел только их.
      Что-то слегка коснулось его щеки. Он понял, что девушка подняла руку и прижала пальцы к пульсу у него на шее.
      – Каскар? – Одно слово, произнесенное вопросительно.
      Но Рамсей это слово не понял. Такого яркого сна у него еще не было. Может, он вызван каким-то наркотиком, которым снимают боль в теле. Лекарство усилило яркость сна.
      Он понял, что не может оторвать взгляда от глаз девушки. Должно быть, она каким-то образом пытается получить у него ответ, в котором отчаянно нуждается.
      Потом он снова увидел, что она удивленно нахмурилась. Он ей не ответил, и это, по-видимому, каким-то образом напомнило ей об опасности. Он знал это так ясно, будто она произнесла это вслух. Она взглянула направо, налево, потом снова на него. Палец, который проверял его пульс, теперь был прижат к ее губам в жесте, который он легко понял.
      Она плотно запахнулась в вуаль, но не стала прятать лицо и быстрым движением скрылась из поля его зрения. Так как она дала ему понять об опасности, он послушался и остался лежать неподвижно.
      Но где он?
      Резной потолок над головой, цветы… Их запах стал так силен, что Рамсея слегка затошнило. Он пытался понять, что все это значит. Рамсей не помнил, чтобы в прошлых снах ощущал запахи. А прикосновение девушки к его щеке и горлу – он все еще ощущает его.
      Где он? Что случилось?
      Он отчаянно пытался вспомнить последние мгновения, прежде чем упал в темную пасть речной долины. Дождь, фигура, показавшаяся в свете фар. Это он помнит ясно. Однако не яснее, чем запах цветов вокруг. Но ведь это не может быть реальностью!
      Проснись, твердо приказал он себе. Проснись – немедленно!
      Если его сновидение вызвано наркотиком, подействует ли такая тактика? Кажется, нет. Он не просыпается. Цветы, все это место – все остается. Вернется ли девушка? Что она сказала? Рамсей попытался правильно воспроизвести это слово, но не вслух.
      – Каскар. – Это человек, состояние, место? Что такое Каскар?
      И почему он лежит здесь?
      Он поднял правую руку, так, чтобы увидеть ее. Кожа гораздо темнее, чем обычно, и на большом пальце широкое кольцо, золотое, сложной работы, с каменной геммой, словно должно служить печатью. На запястье тоже золотая лента, она скрывается в рукаве цвета меди – никогда в жизни не носил он такой цвет.
      В предыдущих снах он видел других, но никогда – самого себя, свое тело или одежду. В тех снах он казался себе бестелесным духом, который наблюдает за действием, но сам в нем не участвует. А эта реальность руки с кольцом и лентой на запястье – ужасна.
      Какое-то движение; он быстро поднял взгляд. Перед ним снова девушка. Теперь она схватила его с повелительной решимостью, потянула на себя. Сообщение достаточно ясное. Она хочет, чтобы он встал и пошел с нею.
      Рамсей приподнялся. Оцепенение, которое он ощутил в руке, в пальцах, казалось, охватило все тело. Одновременно он понял, что лежит не на мягкой постели, но на какой-то длинной твердой, как камень, плите, которая покрыта лишь тонкой алой тканью. В голове и в ногах стоят высокие канделябры, высотой с него самого: он убедился в этом, неуверенно встав на ноги и держась за край усыпанной цветами плиты. В каждом подсвечнике свеча толщиной с его предплечье; от свечей поднимаются тонкие струйки ароматного дыма.
      Снова девушка потянула его за руку, потащила от плиты – в тень, куда не достигал свет лампы над головой и свечей. Рамсей вздрогнул, увидев четверых мужчин, по одному в каждом углу помещения, в котором он лежал. Головы у них склонены, руки сжимают рукояти мечей, которые, обнаженные, упираются в пол.
      Рамсей послушно пошел за девушкой. Никто из мужчин не пошевелился. Проходя мимо одного из них, Рамсей увидел, что тот со странным напряжением смотрит только на лезвие своего меча. Но это не статуя, а живой человек. Рамсей видел, как поднимается и опускается его грудь при дыхании.
      Их абсолютная неподвижность, то, что они не обращают никакого внимания на Рамсея и девушку, все это не показалось ему странным. В конце концов это ведь сон. А во сне можно ожидать самого необычного. Его тревожило только, что он видит все происходящее слишком четко и в мельчайших подробностях. Ни один сон за прошлые месяцы не сравнится с этим.
      Все четверо, как отметил Рамсей, одеты так же, как люди в лаборатории, в плотно прилегающее трико и свободные куртки, доходящие до середины бедра. Трико у них черное, верхняя одежда серая, с большим вышитым гербом на груди. Рамсей взглянул на собственное тело и обнаружил, что одет в такую же одежду, но других цветов.