Блейку было очень трудно открыть глаза и сосредоточиться на окружающем. Яркий свет обжигал, не давал разглядеть лица. Кто-то придвинулся к нему, его внимательно разглядывали темные глаза. Рука протянулась к нему, сорвала с пояса значок с гербом. Послышались резкие слова, должно быть, ряд приказов.
      Патрульного снова подняли и понесли, но на этот раз осторожнее. И опустили на матрацы. Старческое лицо, покрытое морщинами, выплыло из окружившего его тумана. Ожог страшно болел, но руки свободны, они лежат по бокам. Ему приподняли голову и плечи, прижали к губам чашку и заставили пить. От горечи этого напитка он едва не подавился, но все-таки проглотил. Потом его положили на маты, и он уснул.
      Проснувшись, Блейк не мог вспомнить, что ему снилось. Теперь он осознавал не только свой мозг и тело, но и окружение. И испытал предчувствие в высокой степени. С ним такое происходило только раз или два в жизни, и каждый раз он черпал в этом своем обострившемся даре внутренние силы. Он еще немного полежал с закрытыми глазами, не показывая, что пришел в себя. Кто-то пытался проникнуть в его мысли — не так, как это делают на Вруме, а поверхностно касаясь мозга. Тот, кто пытается прочесть его мысли, явно не очень хорошо владеет даром.
      Блейк открыл ложные воспоминания — воспоминания о жизни Руфуса Трелонли. Ему было легко отобрать их и предъявить ищущему, слишком легко. С каждым ударом сердца усиливались подозрения. Но он во все время испытания оставался Руфусом Трелонли, пока неопытный искатель не отвел свою мысль и Блейк не остался один. Любой телепат с Врума, чьи способности совершенствовались и усиливались много поколений, настолько же превосходит этого неопытного искателя, как лазер превосходит деревянные копья с каменными наконечниками, которыми некогда воевали люди Империи. Но у народа, который вообще не владеет телепатией, всякий, кто может прочесть даже поверхностные мысли, считается чудотворцем. И сегодня жители Империи зависят от тоналполкви, тех, кто занимается предсказаниями, по-прежнему уважают и боятся жрецов, особенно среди низших классов. При рождении, при первых вздохах ребенка для него составляют гороскоп. А если тоналполкви обладает еще и пси-способностями, его авторитет должен быть особенно велик.
      Блейк прислушался. Как будто в помещении никого нет. Он открыл глаза, но не пошевелился. Над ним белая поверхность, на которую падает солнечный луч. Где-то недалеко готовят еду, до Блейка донесся острый аппетитный запах. Эти мирные наблюдения противоречат сигналу тревоги.
      Он повернул голову налево и увидел стену, с росписью из сплетенных листьев и цветов неярких тонов; в стене три незавешенных окна. Окна непрозрачные, они пропускают свет, но не позволяют увидеть, что за ними.
      У стены стол, низкий, его поверхность недалеко от пола. Те, кто им пользуются, должны сидеть на полу, на матах, скрестив ноги. Эти маты лежат тут же грудой. Блейк заключил, что он не в доме знатного человека, но там, где придерживаются старых обычаев, которые теперь встречаются только у крестьян.
      Левая рука его перевязана и тяжело лежит на боку. Правой рукой Блейк ощупал постель, на которой лежит. Еще одна груда матов. Повернув голову направо, он увидел в футе от себя еще одну стену, а в ней дверь. Его рваная грязная одежда исчезла. Его укрывает грубая простыня и тканое одеяло со сложным цветным рисунком.
      О нем позаботились, он явно не в тюрьме. Это хорошо. А что касается остального — сигнал тревоги продолжает звучать.
      Сквозь пол Блейк ощутил дрожь. Кто-то идет. Он сел и ухватился рукой за стену, потому что комната покачнулась. Когда в голове прояснилось, он посмотрел на дверь. С той стороны повернули ключ в замке, Блейк услышал скрежет металла о металл. Этого человека нужно опасаться.
      Тяжелая дверь открылась внутрь, и Блейк посмотрел на вошедшего. Высокий человек с резкими орлиными чертами лица, характерными для представителей древних ацтекских родов. Просторные брюки из материала, перевитого цветными нитями, красными и синими. Рубашка с широкими рукавами желтая, на плечах вышитые украшения. А края плаща оторочены яркими перьями. На ногах мягкие сапоги с бирюзовыми пряжками, тоже свидетельствующие о высоком происхождении. Но не этот великолепно одетый посетитель открыл дверь. У этого в руках только букетик цветов и трав, в специальном драгоценном держателе, к которым он время от времени принюхивается.
      Ключ держит человек в мундире частного стражника, это явно простолюдин, похожий на охотников из той группы, что захватила Блейка. Под рукой у него сверток, он бросил его в направлении постели из матов. В воздухе сверток развязался, и на Блейка упала одежда жителя Новой Британии.
      — Вставай! — Стражник указал на одежду. — Одевайся. Тебя ждет суд.
      Блейк не притронулся к рубашке, лежащей рядом с ним. Храбрость может стать оружием, когда имеешь дело с народом воинов.
      — Ты говоришь о суде. — Он постарался говорить на самом официальном языке Новой Британии. — Но суд нужен для преступников. В чем меня обвиняют? — Он говорил нетерпеливо и повторил:
      — В чем меня обвиняют, текутли? — Обратился не к стражнику, а к его господину. И не упустил заметить, что ноздри его выдающегося ацтекского носа слегка раздулись.
      Дворянин, кем бы он ни был, не ожидал таких слов. Но чем быстрее он поймет, что Блейк не обязан ему «ни водой, ни деревом», тем лучше. Принадлежащие к древней крови всегда отличались фаталистическим принятием судьбы; отказ признать приговор приводит их в замешательство. Люди, перед глазами предков которых с утра до вечера покорно проходили сотни и тысячи человеческих жертв, послушно ждали, пока их живьем вскроют на алтаре во славу множества богов, такие люди даже и поколения спустя не привыкли к открытому вызову и непослушанию.
      — Вставай! — Офицер повторил приказ стражника. — Теактли ждет! — Он свистнул, и за ним показались еще два солдата. — Иди — или тебя поведут.
      Блейк протянул руку к одежде. Вдобавок к тому, что она испытала в пути, кто-то с ней обошелся очень нелюбезно. Обыекали каждый шов, распороли все части, в которых могло что-то скрываться. Но что они искали? Одежду торопливо залатали, длинными стежками. Блейк надеялся, что они выдержат, иначе его достоинство на суде может пострадать. Как можно медленнее он оделся.
      Один из солдат, увидев, что его помощь не нужна, исчез. Вернулся он с чашкой и миской, которые поставил на стол.
      Офицер сделал жест.
      — Ешь. Пей.
      В чашке находился обычный напиток тольтеков — шоколад, не приправленный ванилью. Но горячий и, Блейк знал это, очень питательный. В миске кукурузные лепешки, намазанные тонким слоем пасты, которая слегка смягчала их сухость. Блейк съел и выпил все до последней крошки и капли. Он продолжал размышлять, хотя здравый смысл говорил ему, что в незнакомом городе, с его цветом кожи и волос, в одежде, которая явно указывает на его иноземное происхождение, словно он несет в руке вымпел с надписью «сбежавший пленник», — со всем этим сбежать невозможно.
      Убедившись, что он оделся и поел, дворянин вышел, держа букет как знак своей власти. Офицер вышел за ним, а сзади между двумя солдатами шел Блейк. Они оказались в узком проходе между стен, с низкой крышей над головой. В воротах Блейк увидел сад, сверкающий множеством цветов. Но его внимание привлек человек, ждущий в конце прохода; дальше находился двор, и на нем несколько экипажей.
      Это.., это и есть тот, кто пытался проникнуть в его мозг. Как собака сразу чувствует врага в большой кошке, так и внутренний сигнал Блейка тотчас предупредил его. Этот человек старше дворянина, у него такие же ацтекские черты лица, только рот более напряжен, а глаза ввалились в череп. Волосы с сединой длинные, спутанные, похоже, что их не расчесывали годами. В отличие от остальных, он в черном, а плащ такой длинный, что напоминает рясу. Человек опирается на полированный посох с выступами и углублениями, как будто когда-то он был резным, но резьба за долгие столетия стерлась.
      Дворянин быстро подошел к старику, демонстрируя такое же почтение, какое солдаты проявляли к нему самому. А офицер прижался к стене и знаком велел Блейку встать перед стариком. И патрульный, заглянув в глубоко посаженные глаза, увидел в них огонек безумия. Внутренняя тревога усилилась отвращением, неконтролируемым стремлением отшатнуться.
      Врум и его жители чужды миру, в котором Блейк провел свое детство. На других уровнях он встречал «людей», далеких от его рода; там жизнь уклонилась в сторону от той дороги, по которой пошел он и его соплеменники, и ушла так далеко, что оставалось мало общего. Ему встречалось зло, с которым его племя никогда не сталкивалось. Но здесь было нечто совершенно другое: фанатизм многих поколений. Это не человек, как сам Блейк и другие люди, это воплощение темных целей, сосуд, содержащий нечеловеческие силы, желания и волю.
      Этот человек владеет силой, темной силой. И в его устремленном на Блейка взгляде голод, голод, давно не знавший насыщения. Внутренний сигнал тревоги превратился в стремление бежать, такое сильное, что Блейку показалось, что он с ним не справится. Молодому человеку казалось, что они бесконечно долго стоят и смотрят друг на друга. Но вот посох в руке старика двинулся, сглаженным от времени концом уперся в грудь Блейка. Легчайшее прикосновение, но патрульный почувствовал, словно дерево заклеймило его.
      Ни слова не говоря, человек в черном повернулся, прошел по двору и сел в одну из машин. Это использование механического транспорта казалось несоответствующим, не совпадающим с его образом. И этот факт сам по себе разрушил чары, охватившие Блейка. Но и его стражники подталкивали к небольшому фургону.
      В фургоне есть окна, но они забраны решетками, и Блейку лишь урывками видны были улицы, по которым они проезжали. Но фургон предназначен для перевозки людей, в нем удивительно удобные мягкие сиденья. Блейк сидел на одном из них, и по обе стороны от него сидели стражники. Они молчали.
      Империя обладает сложной системой судопроизводства; Блейк узнал это во время подготовки. С самого далекого прошлого суды считаются неподкупными: наказание за пристрастность со стороны судьи — смерть. Но Блейк не понимал, зачем его ведут в такой суд. Его легко объявить шпионом и передать армии для краткого судебного разбирательства; здесь «слушание» — это по существу допрос, во время которого пленник может умереть и тем избавить своих захватчиков от всяких хлопот. Но, по-видимому, его везут на законный суд. А почему?
      Чтобы предотвратить «инцидент», который может вызвать осложнения в отношениях с Новой Британией? Блейк сомневался в этом. Оба государства уже многие годы придерживаются правила, что их граждане, оказавшись за границей, делают это на свой страх и риск и не должны ожидать никакой помощи из дому, если попадут в ловушку.
      Машина свернула за угол и остановилась, заднюю дверцу с грохотом открыли. Блейк, мигая, вышел на яркий свет. Он стоял на мощеной площадке в начале внушительной лестницы, которая поднималась тремя пролетами к зданию на пирамидальном основании. Монументальные руины, те, что находят в джунглях его собственного мира последовательности, руины, приводящие в благоговейное восхищение ученых и путешественников через несколько столетий после того, как они перестали обозначать живые города, — эти руины — предшественники официального здания, перед которым оказался Блейк. Крылатые змеи, ягуары, головы богов с течением времени превратились в символические изображения. Но оставалась прежней тонкая работа по камню.
      Блейк смотрел на здание и на яркую толпу, собравшуюся вокруг него, а толпа в свою очередь смотрела на него. Приказы офицера расчистили путь. Патрульный мог быть членом императорского двора, судя по скорости, с какой проделали эту операцию. Даже знатные люди расступались, пропуская его и стражников.
      Ступени длинные, но узкие. Стражники шли рядом с Блейком, то ли для поддержки, то ли чтобы помешать возможной попытке к бегству. И вот они через вход со столбами прошли внутрь здания.
      Внутри тоже толпа. В Империи нет суда присяжных; приговор произносят судьи. Они сидят на платформе по старому обычаю, на матах, скрестив ноги. За ними еще одно возвышение, отведенное для императора. В центре его трон на ножках в форме лап ягуара; ручки заканчиваются оскаленными пастями; на троне подушка из переплетенных орлиных перьев. Трон всегда ждет императора, если ему вздумается посетить суд.
      Расчистили дорогу к судейскому помосту, вдоль нее выстроились солдаты в мундирах. Блейка поставили прямо перед платформой, стражники отступили на несколько шагов, и он остался в одиночестве. Судейский чиновник начал монотонную речь, время от времени заглядывая в свиток. Иногда один из судей кивал во время паузы или делал замечание. Когда говоривший смолк, все посмотрели на Блейка, словно ожидали, что он скажет. Ну, он по крайней мере может попросить объяснений. Кто-нибудь тут понимает по-английски, хотя и не показывает этого.
      — Если угодно суду… — ему пришло в голову, что такое начало будет правильным… — я не знаю, какие обвинения выдвинуты против меня. Не знаю, за какое преступление меня судят.
      Наступило молчание, потом один из судей заговорил по-английски с едва заметным акцентом:
      — Ты предстал перед правосудием Великого, носящего орлиные перья. — Судья склонил голову. — Ты обвиняешься перед этим судом и троном Великого в…
      Но его прервал какой-то шум в зале за Блейком. Что-то изменилось! Его предупредил дар предвидения. Приближается перемена. Он пытался определить смысл предупреждения, но не оглядывался. Слева толпу еще плотнее прижали к стене. В линию выстроилось больше солдат. Эти солдаты были одеты в алые плащи и с масками ягуаров, обозначающими принадлежность к элитарному корпусу. Один из военных, судя по шлему с высоким гребнем, офицер, прыгнул на отведенное для императора возвышение и набросил черно-белый плащ на подушку из орлиных перьев.
      Это знак куикоатла, вице-императора, которого на всей территории тольтеков превосходит только один человек — мальчик-император. Но тот, кто сел на трон, покрытый черно-белым плащом, совсем не мальчик. Ему лет тридцать, и он не воин, как те, кто с почтением окружает его. У него странная раскачивающаяся походка, вызванная тем, что левая нога короче правой, а левая рука скрыта в складках плаща. Лицо его напоминает хрустальные черепа, которые с таким мастерством и точностью вытачивают ювелиры Империи.
      Это Тлакаклел, старший брат покойного императора, не ставший императором из-за своего физического уродства. Его умственные способности произвели такое впечатление на ближайших советников, что они вынуждены были назначить его вице-императором, хотя им очень этого не хотелось. Сев на трон, он кивнул офицеру, который со стуком опустил конец церемониального копья «присутствия».
      Блейку показалось, что дрожь прошла по телу судьи, сидевшего непосредственно перед этим императорским орлом-калекой. Но никак внешне не реагируя на присутствие куакоатла, судья вторично начал перечислять обвинения.
      — Тебя привели сюда, незнакомец, так как ты пытался проникнуть в тайны императорского дома, хотел вызвать смятение…
      Куакоатл смотрел на Блейка. И когда судья сделал паузу, резко заговорил:
      — Как объяснил этот из-за реки свое присутствие здесь? Все судьи зашевелились. Хоть он и куакоатл, живое воплощение императора, такое нарушение процедуры запрещено.
      Тлакаклел снова сделал жест, и снова удар концом копья потребовал тишины и внимания. Теперь вице-император концом острого ногтя указал непосредственно на Блейка.
      — Говори. Как ты объясняешь.
      Правда, насколько можно, быстро решил Блейк. Он опирался на свое чувство, предупреждающее о перемене, но не об опасности.
      — Я разрешенный торговец из группы, которая по закону направлялась в Ксоматл, Великий… — Он постарался сделать свой рассказ кратким, хотя говорил медленно. Падение за борт превратилось в несчастный случай, но в остальном он придерживался фактов. Он не знал, насколько понимают его слушатели, хотя большинство дворян и все торговцы знают английский.
      Говоря, Блейк напряженно думал. Он вспомнил один из многих ставших ему известных на Вруме фактов. Закончив, он коснулся пальцем пола, потом губ и посмотрел в лицо вице-императору.
      — Клянусь в этом Хитзилопоцли!
      Пятьсот лет назад человек, сделавший такое заявление, больше не допрашивался. Он говорил правду. Тлакаклел несколько секунд внимательно смотрел на него, потом сказал:
      — Бог-Бабочка давно не подтверждает истинность клятвы жизнью и смертью в этой земле, чужеземец. Ты дал странную клятву. Но мне кажется, слова эти сохраняют свою силу. Может ли кто-нибудь здесь высказаться в твою защиту, подтвердить, что ты говоришь правду, что тебя следует вернуть на родину, так как ты не причинил вреда этой земле и тем, кто живет в ней? Кто поручится за него в присутствии судей?
      Действительно ли этот вопрос адресован Блейку? Куакоатл больше не смотрел на пленника, его внимание переместилось на толпу, которую ограждали ряды стражников.
      — Я поручусь. , В передний ряд толпы выдвинулся офицер. У него не было значка ягуара, мундир его казался тусклым среди этого разнообразия цветов. И Блейк не узнавал герб на его нагрудном значке.
      — Да будет записано, что достойный куаухуахуаткве Тотзин с границы высказался за пленника, зная, что тот говорит правду, и вина отныне на них обоих поровну.
      Куакоатл произнес это быстро, и снова судьи зашевелились. Тотзин подошел к нижней платформе, сделал какое-то формальное заявление, ему что-то ответили, и он направился прямо к Блейку. Стражники отступили, хотя и с явной неохотой.
      — Пошли быстрее!
      Блейка не нужно было подгонять. Он не знал, что скрывается за этим, но положение изменилось к лучшему, и он готов следовать за своей удачей. Во всяком случае сюда его привели под охраной, а уходит он свободно.

      Только когда показалась пристань, Блейк понял, что они направляются к реке. Тотзин ничего не объяснил, и патрульный считал неразумным расспрашивать, пока не разберется в обстановке. Машину вел шофер в таком же простом мундире, что и у офицера, а сзади на сиденье были еще два солдата.
      У пристани стоял небольшой катер, у руля человек, другой готов отдать концы. Тотзин вторично приказал:
      — Пошли быстрее!
      Он подтолкнул Блейка перед собой на палубу, оглянувшись при этом, «словно опасался преследования. И только когда они уже плыли посреди реки со скоростью, намного превосходящей обычную скорость речных судов, офицер успокоился.
      Он коснулся руки патрульного, показал на рубку, сам сменил рулевого, взяв в руки руль. Когда они остались наедине, он слегка улыбнулся Блейку.
      — Тебя поистине направил в путь сам Великий Змей или ты родился под благоприятным знаком, тейауалоуниме. Нас еще могут догнать стрелы, если те, кто хотят твоей встречи с Ксипи или Хитзилопоцли по старому обычаю, захотят осуществить свое желание. Только Великий мог так противоречить воле Тлалоге. Клянусь Девятью, какой злой ветер принес тебя в их руки?
      Осторожно нащупывай дорогу, предупредил себя Блейк. Очевидно, его приняли за человека, который имеет право на помощь от подданных императора. Но кто же такой истинный Руфус Трелонли?
      — Все, как я сказал судьям, — ответил он. — Я упал за борт…
      — И от этого получил ожог лучом? — На этот раз на него бросили предупреждающий взгляд.
      — Это произошло, когда я уже был в воде, — сказал Блейк. — Не знаю, кто стрелял в меня и почему. Ответ хороший. Офицер кивнул.
      — Да, возможно. Видя тебя в реке, стражники должны были исполнить приказ, а А Кукум не мог возразить им, не вызывая подозрений. У Нактитла на всех кораблях есть глаза и уши, открытые и тайные. Скажи мне, как идут переговоры? Ты принес хорошие новости?
      Блейк взглянул на быстрое течение, по которому прокладывал курс нос катера.
      — Я слышал, что переговоры идут гладко. Мой.., мой руководитель знает больше. — Двусмысленно, но, очевидно, спрашивавшего он удовлетворил.
      — День… — Тотзин оторвал руку от руля, поднял ее, сжав кулак. — День, когда мы снова сможем поднять знамена, прогреметь в трубы! — Он замолчал и бросил на Блейка смущенный взгляд. — Это просто древний оборот речи — мы теперь не воюем, как наши предки.
      — Мужество воинов Империи хорошо известно, известно искусство ее солдат и их таланты, — согласился Блейк.
      — И скоро мы все это продемонстрируем! Этот новый закон, который нам навязали, невозможность защищаться, открытая граница. Торговля, вечно торговля…
      Блейк гадал, что тот имеет в виду. В Акроне говорили об усилении строгостей на границах, о росте враждебности между двумя государствами. Но здесь как будто речь идет о более либеральной политике.
      — Скажи мне, — продолжал Тотзин, — почему вы, англичане, хотите падения Новой Британии, пытаетесь сделать ее добычей Империи?
      Хороший вопрос. Попробуй ответь! Блейк каким-то образом нашел нужные слова.
      — Разве никогда раньше не бывали разные мнения? Я всего лишь рядовой солдат; на такой вопрос может ответить только мой начальник.
      Но Тотзина уже интересовало другое.
      — Скажи мне, видел ли ты собственными глазами новое оружие, которое превращает каменную стену в щебень, заставляет людей бежать из любой крепости безоружными? И если человек вдохнет воздух, голова его пустеет и он стоит, когда враг проходит через ворота, которые ему поручено охранять? Ты видел такое?
      Блейк ухватился за поручень. Он был поражен, словно получил удар лазера максимальной мощности, только этот удар холодный и смертоносный, а не обжигающий жаром.
      — Да… — сказал он шепотом. Потом заставил себя говорить громче. — Да, я видел такое оружие! — Он смотрел на воду, но не видел ее, не видел ни катера, ни Тотзина. Он видел картины, которые показывали ему при инструктировании на Вруме.
      У мира была своя темная и кровавая история. На всех уровнях последовательности, кроме тех, на которых не появился человек, войны, слухи о войнах, битвы и поражения стали образом жизни. Гораздо раньше, чем его собственный мир последовательности, Врум развил механическую цивилизацию на всей планете. Вначале механическую, потом атомную, потом.., последняя испепеляющая ужасная волна отбросила остатки человечества в варварство, за исключением небольших изолированных участков, где собрались уцелевшие. В результате мир на три четверти умер, и спасло его только пересечение времени. В последние лихорадочные дни умирающей цивилизации были изобретены страшные виды оружия, некоторые из них так и остались неиспользованными. Но они известны, результаты их применения производят неизгладимое впечатление на всех потомков тех, кто был настолько безумен, что создал это оружие. Врум теперь мирный уровень, но по-прежнему ведется строгое наблюдение, чтобы никакая извращенная личность не могла нарушить этот мир. И вот здесь, на другом уровне, человек свободно говорит о таких запрещенных видах оружия! Ни у одного уровня нет пересечения времени, а уровень, на котором они теперь находятся, вообще не имеет технология для этого.
      — Ты действительно считаешь такое оружие страшным, тайауалоуниме?
      — Это оружие дьявола! — взорвался Блейк и тут же понял, что выдал себя.
      — Дьявола?
      — Сил зла.
      — Может быть. Но иногда приходится принимать помощь тзтизимиме, древних чудовищ тьмы, и это приносит добро. Что станет с нашим образом жизни, если эти текунененкве, которые больше думают о сокровищах, чем о чести и Великом Змее, отберут у нас оружие и превратят в рабов? К тому же нам совсем не нужно пользоваться этим оружием, нужно только показать, что оно у нас есть. Ну, может, раз использовать. И тогда те, кто отравляет нашу воду, будут бегать с лаем, как псы, и не найдут куда спрятаться. Если у человека в руке острый меч и он умеет им пользоваться, он становится высок, и меньшие обходят его стороной.
      Насколько это правда, размышлял Блейк, а насколько сахарная приманка поверх пилюли?
      — Мы не дадим такое оружие в руки экстремистам.
      — Экстремистам?
      Тотзин улыбнулся.
      — Теперь ты сам можешь утверждать, что разговаривал с ними. Лорд Чаксиб, который привел тебя на суд, дает убежище Иуитималу. Он внимательно его слушает. В прежние времена Иуитимал был бы каукаукуилтином, почтенным Древним, посвященным Хитцилопоцли. Я слышал его речи, выражающие желания его сердца. Когда-то те, кто выполняет опасные задания на границе, получали титул куаухуахуаткве. Это значит — жрец-воин первого ранга. Может, вы в Англии недостаточно изучаете нашу историю, чтобы понять значение…
      — Я ее знаю немного, — сказал Блейк, когда офицер сделал паузу.
      — Тогда ты должен знать, что некогда наш образ жизни был самым кровавым, как вы говорите. Все воины обязаны были не убивать, а пленять врагов, чтобы можно было приносить жертвы богам. У нас было много богов, и все они требовали жизни людей. Только захватив в плен много врагов, воин мог заслужить почести, и дорога эта была открыта и для простых, а не только для сыновей знатных отцов.
      Всегда были такие, кто поворачивался к старым богам и их обычаям, кто негодовал, когда Кецалкоатл впервые предложил заменить человеческие сердца на жертвенных камнях зерном, птицами и цветами. И когда то же самое стал делать Кукуклан Второй, нашлись такие, кто до конца противился ему, втайне совершая прежние обряды.
      И вот теперь такие люди снова стали выходить из тени тайны, они поддерживают партию Возвращения. И так как каждый человек означает дополнительную поддержку, их там приветствуют. Но когда борьба кончится, экстремисты обнаружат, что их мечта о кровавых алтарях не осуществляется. А пока с ними стараются не спорить. Если бы тебя приговорили…
      Офицер замолчал и искоса взглянул на Блейка. Он молчал так долго, что патрульный поторопил его:
      — Что тогда могло бы случиться?
      — Тебя могли бы передать лорду Чаксибу, на земле которого ты был захвачен, чтобы он осуществил приговор. А это привело бы тебя в руки Иуитимала и его последователей. А те принесли бы тебя в жертву богу.
      Опасение Варлта за Марву! Если Тотзин может серьезно предполагать это, тем больше у Варлта оснований для страхов. Патрульный старался оставаться невозмутимым, он лишь заинтересованно спросил:
      — Такое случается?
      — Случается. — На лице Тотзина появилось выражение отвращения. — Говорят, мы должны привлечь к себе экстремистов, потому что их слушаются крестьяне и дикари. Честь воина — это хорошо, она кровь Империи, но нельзя вернуть прошлое. Мы не должны тревожить сон старых богов. А когда у нас будет новое оружие, никто: ни жрец, ни торговец — не посмеют выступить против нас.