Терпение! Терпению Лойз научилась давным-давно. И теперь ей снова придется им воспользоваться как оружием против страха и паники, которые стыли внутри нее, тисками схватывали горло, придавливая тяжелым грузом. Терпение,.. и ее собственный ум — вот что оставили ей.
      В комнате, где ее так надолго оставили одну, царила мертвая тишина. Не было нужды пытаться проверить прочность ставен или двери: ведь они даже ободрали драпировки со столбов у постели. Чтобы она ничего не сделала с собой, так решила Лойз. Но до этого пока что не дошло, о, нет и нет! Губы Лойз сложились в подобие улыбки, но в глазах застыла горечь.
      Она чувствовала себя очень плохо. Комната плыла и раскачивалась перед глазами, так что Лойз никак не могла собраться с мыслями. Еще на борту корабля ее стала мучить тошнота, и она не могла ничего есть. Сколько времени она не ела? Она стала по-детски загибать пальцы, подсчитывая дни. Три, четыре… пять дней? И все время перед ее мысленным взором стояло лицо той темноволосой женщины, которая однажды утром явилась в Эс-Касл и предстала перед ней с какой-то сказкой. Что она налгала?
      Лойз изо всех сил напрягла память, стараясь вспомнить все подробности той встречи. И страх ее стал еще сильнее, когда она вдруг отдала себе отчет в том, что провал в памяти не имеет ничего общего с недомоганием и потрясением, которое она испытала. Нет, это была блокировка памяти, которая никак не могла быть связана ни с ее физическим состоянием, ни с эмоциями. Эта женщина… Бертора! Лойз испытала острую радость, когда все же сумела вспомнить имя женщины. Эта Бертора увезла ее из Эс-Касла, принеся ей какое-то сообщение. Но что это было за известие? И от кого? О, почему, почему она в такой глубокой тайне сохранила свой отъезд с Берторой из Эс-Касла? Какие-то отрывочные воспоминания у нее сохранились о дороге через лес, о шторме и о том, как они искали убежища от волн и ветра среди скал. А потом они спустились к самому морю и стали ждать.
      Почему? Почему она так спокойно оставалась с Берторой, не испытывая ни беспокойства, ни подозрения? Быть может, ею двигала какая-то посторонняя сила? Нет, в это трудно поверить. В Эсткарпе у нее были только друзья, не враги. А вот теперь, соединяя воедино отрывочные воспоминания, Лойз начала понимать, что Бертора вела с ней себя так, словно бежала от врагов на чужой земле! Неужели и у Карстена также есть волшебницы?
      Лойз сжала руками щеки, и те, и другие были холодны, как лед. Но ведь поверить в это — значит, усомниться в собственной же Родине. С тех пор, как потомки Древней расы были объявлены в Карстене вне закона — их убивали на месте по любому поводу — там не осталось волшебниц. И все-таки, она уже не сомневалась больше, что ей была навязана чужая воля, что ее, помимо ее собственного желания, кто-то принудил идти на юг, к морю, где ждал корабль.
      И что-то еще там было… что-то, связанное с Берторой. Она должна вспомнить, ведь это так важно. Она стиснула судорожно кулачки, так что побелели костяшки пальцев.
      Да, верно… Бертора что-то кричала им.
      Лойз не могла вспомнить, что именно Бертора кричала, но помнила интонации: они были сначала молящие, потом отчаянные. И один из тех, кто прибыл на корабле, прекратил эти крики, спокойно, почти небрежно проткнув женщину кинжалом. Бертора пала навзничь, руки ее вцепились в рукоять клинка так сильно, что владелец оружия не смог выдернуть его из груди женщины. Потом раздался короткий приказ, другой из прибывших наклонился над Берторой, пошарил в складках ее туники и извлек оттуда какой-то предмет, который зажал в кулаке — что именно? Лойз не сумела увидеть.
      Бертора отдала ее в руки Карстена, и за это ей заплатили смертью. Но помощь Берторе в этом деле оказало какое-то оружие, неизвестное Лойз.
      Впрочем, неважно, как это было сделано. Теперь она в Карcе, в руках Ивьяна. Даже если ее сейчас ищут в Эсткарпе, то все равно они могут строить только догадки о том, куда она исчезла. К тому же… если даже они догадаются… ведь им понадобится целая армия, чтобы выручить ее из Карса. А такую армию Эсткарп не может выставить в данный момент. Лойз достаточно часто присутствовала на военных советах, чтобы отдавать себе отчет, как непрочно сейчас положение Древнего Королевства. Стоит только им отправить армию против Карстена, и Ализон немедленно нападет на них с севера.
      Когда-то в Верлейне она была одна против могущества, против всей власти Фалька, и не было у нее ни одного друга в стенах этой морской твердыни. И снова она оказалась одинокой против могущественного врага, если бы только не эта ужасная тошнота, если бы только не кружилась так голова, она бы тогда могла мыслить более ясно. Но стоило ей лишь пошевельнуться, как пыльный пол начинал уходить у нее из-под ног…
      Внезапно отворилась дверь, темноту комнаты разрезал узкий луч света лампы, ослепивший ее на мгновение. Когда она открыла глаза, перед ней стояло трое: двое мужчин в ливреях герцогских слуг, один из них держал лампу, другой — поднос, уставленный тарелками, а третий не был мужчиной, судя по изящной фигуре и шарфу, накинутому на голову…
      Поставив лампу и поднос на столик, слуги удалились, и только тогда женщина подошла к Лойз и откинула густую вуаль.
      Она была выше ростом, чем наследница Верлейна, отлично сложена и держалась с непринужденной грацией и изяществом, каким не могла похвастаться Лойз. Светлые густые волосы были уложены в замысловатую прическу и убраны под золотую сетку, украшенную драгоценными камнями. Такие же драгоценности сверкали на шее, на рукавах и на подоле тяжелого платья, ее тонкие запястья украшали браслеты. Можно было подумать, что, готовясь к встрече, эта женщина специально украсила себя со всей пышностью и великолепием, какие были ей доступны. Но увидев спокойные глаза, серьезное лицо, Лойз подумала, что эта женщина вряд ли нуждается в такой поддержке, как вся эта мишура.
      Женщина протянула сверкающую драгоценностями руку, взяла лампу со столика и подняла ее повыше, глядя прямо в лицо Лойз оценивающим взглядом, который мог бы вызвать у нее краску смущения, но девушка даже не дрогнула. Она не могла, разумеется, соперничать с такой красотой. Взамен золотой копны у Лойз была гладкая прическа из бесцветных прядей; взамен изысканной грации движений, не заученной, а природной, Лойз отличалась неловкой угловатостью. Что же касается ума, то и здесь Лойз не превосходила эту женщину, ибо леди Алдис славилась своим умением искусно плавать в мутных волнах двора Ивьяна.
      — Должно быть, в вас есть что-то такое, чего сразу не увидишь, — первой нарушила молчание леди Алдис. — Но только уж очень глубоко это, видимо, скрыто у вас, милая герцогиня.
      Голос ее звучал шутливо, но в словах таилась дерзкая насмешка.
      Все еще не выпуская из рук лампу, Алдис отвесила поклон, и ее юбки грациозно взметнулись с непревзойденным изяществом, не доступным ни одной женщине, кроме нее.
      — Милая герцогиня, не хотите ли перекусить? Ведь, я думаю, вы должны были проголодаться за долгую дорогу?!
      Она поставила лампу на стол, подвинула поближе к Лойз стул, все это с преувеличенной услужливостью, в которой сквозило явное пренебрежение. Лойз не пошевельнулась и ничего не ответила. Алдис озадаченно поднесла к губам палец, потом улыбнулась:
      — А… я ведь еще не представилась Вашей Светлости! Меня зовут Алдис, и я очень рада приветствовать вас в вашем городе Карcе, где вас так давно ждут. Ну, теперь, быть может, вы изволите пообедать?
      — Разве Карc это не ваш город? — спросила Лойз так бесхитростно, как мог спросить ребенок.
      Она еще не знала пока, какую роль ей лучше всего играть, но на всякий случай решила, что имеет смысл держаться так, чтобы любовница Ивьяна недооценивала ее.
      Улыбка Алдис стала еще шире и яснее. — Все это — лживые сплетни. Им бы вовсе не следовало касаться ваших ушей, миледи герцогиня. Когда во дворе нет настоящей госпожи, кто-то ведь должен позаботиться о том, чтобы все шло как подобает и как угодно нашему лорду герцогу. Я льщу себя надеждой, что вы не захотите ничего изменить в налаженном порядке.
      Что это? Угроза или предупреждение? Во всяком случае, сказано это было самым небрежным легким тоном. Лойз считала, что Алдис никогда не согласится уступить свое место, свою власть, которой она здесь обладала, жене, на которой женились только по государственным соображениям.
      — Известие о вашей смерти было большим ударом для нашего милорда герцога, — продолжала Алдис. — Он ведь был готов приветствовать свою супругу, а вместо этого ему сообщили о том, что окно башни открыто и что за ним болтается разорванная веревка, а внизу бушует море — как будто эти волны жаднее его объятий! Немало огорчений принесло это нашему милорду герцогу! Зато каким большим облегчением было для него известие о том, что Лойз из Верлейна жива! Правда, ее околдовали эти собаки с севера и держат у себя в качестве заложницы. Но теперь-то все в порядке, не так ли? Вы в Карcе, и сотня мечей образует надежный заслон между вами и вашими врагами! Так что поешьте, миледи, а потом отдыхайте! Недалек тот час, когда вы будете должны во всей своей красе предстать перед взором своего супруга!
      Насмешка больше не была легкой — на сей раз Алдис выпустила коготки и вонзила их поглубже.
      Она сбросила салфетки со стоявших на подносе блюд, и запах пищи снова вызвал у Лойз приступ тошноты. Сейчас не время для проявления гордости, не время бросать вызов врагу.
      Лойз закрыла лицо руками, словно ребенок, который устал от рыданий, и с трудом поднялась на ноги, держась за спинку кровати. Ее качнуло к столику, и она с трудом двинулась к стулу и почти упала на него.
      — Бедное дитя! Вы и в самом деле измучены, — но Алдис не подошла, чтобы помочь ей, и Лойз была искренне благодарна ей за это.
      Лойз пришлось взять бокал двумя руками, чтобы поднести его ко рту, до такой степени она ослабла. Ей было неприятно, что Алдис видит, как у нее дрожат руки, она не хотела, чтобы та догадывалась о ее слабости.
      Впрочем, особого значения это сейчас не имело. Зато очень важно было то, что силы постепенно возвращались к ней, и прояснялись мысли. То, что Алдис пришла сюда, это, конечно, неспроста. Но пока еще Лойз не знала, сможет ли она извлечь какую-нибудь пользу из этого визита.
      По телу разлилось приятное тепло: тот страх, который грыз ее все время, понемногу начал ослабевать. Лойз поставила кубок на столик, пододвинула тарелку с супом и стала есть, с удовольствием вдыхая аромат навара. У герцога Ивьяна отличный повар. Против своей воли Лойз расслабилась, наслаждаясь вкусной едой.
      — Говядина в красном вине, — весело прокомментировала Алдис. — Это блюдо вам будут подавать теперь часто, ведь наш милорд герцог обожает его. Джаппон, наш шеф-повар, особенно славится этим блюдом. Милорд герцог желает, чтобы мы все учитывали его вкусы и всячески угождали ему.
      Лойз отпила еще немного вина.
      — Отменно выдержанное вино, — сказала она, стараясь, чтобы ее голос звучал так же весело и непринужденно, как и той… другой. — Похоже, что ваш милорд герцог — тонкий ценитель напитков. Правда, мне-то казалось, что его небо больше привыкло к грубому вину таверн…
      Алдис улыбнулась еще слаще.
      — Наш милорд герцог не любит, когда намекают на… Как бы это сказать?.. На не совсем обычное начало его карьеры. То, что он завоевал Карстен силой своего оружия…
      — И при поддержке наемников, — холодно перебила ее Лойз.
      — И с помощью своих сторонников, — согласилась Алдис. — Он гордится этим и часто рассказывает об этом в кругу друзей.
      — Тот, кто забирается на самую вершину, должен всегда помнить о том, что внизу, — Лойз отломила корочку орехового хлебца и разломила ее пополам.
      — Тот, кто поднимается к вершинам, всегда позаботится о том, чтобы внизу все было гладко и спокойно, — возразила Алдис. — Он научен не доверяться случаю, ибо фортуна слишком капризна.
      — А мудрость уравновешивает силу оружия, — ответила Лойз пословицей жителей холмов.
      Поев, она уже не чувствовала себя так отчаянно плохо. Но не следовало переоценивать себя. Ивьян далеко не глуп, он не привык попусту размахивать мечом и его нелегко провести. И он-то завоевал Карстен не только силой оружия, но и остротой ума. А уж эта Алдис… Тише, тише, Лойз, будь внимательна, ступай осторожно, чтобы ни один лист не шелохнулся…
      — Наш милорд герцог — непревзойденный искусник во многих вещах: и в обращении с мечом, и в совещательной комнате… Да и в постели тоже. Да и тело у него не искалечено, он отлично сложен…
      Лойз надеялась, что Алдис не заметила, как она похолодела при этих словах, но на это было мало надежды. И следующее замечание Алдис подтвердило опасения Лойз.
      — Говорят, что на севере замышляются какие-то великие дела, и во главе всего этого стоит какой-то несчастный карлик, который изо всех сил размахивает у кого-то украденным топором…
      — Да? — Лойз открыто зевнула, потом еще раз и еще. Ее усталость вовсе не была наигранной. — Слухи всегда преувеличены и мало похожи на правду. Я уже поела, можно мне теперь поспать?
      — Но, миледи герцогиня, вы говорите так, как будто считаете себя пленницей! А ведь вы — могущественная повелительница Карса и Карстена.
      — Я это буду иметь в виду. Но все же эта мысль, как бы отрадна она ни была, приносит мне меньше радости, чем принес бы отдых. А поэтому, пожелаю вам всего доброго, миледи Алдис!
      Еще одна улыбка, легкий смешок, и она исчезла. И Лойз тут же услышала звук, который и ожидала услышать — скрежет ключа в замке. Какой бы могущественной повелительницей Карса она ни была, во всяком случае, на эту ночь она — пленница, запертая в этой комнате, и ключ от замка не в ее руках. Лойз больно закусила губу при самой мысли о том, что именно это может означать.
      Она внимательно осмотрела комнату. Кровать без полога, который непременно полагался в таких покоях, стояла на возвышении, к которому вели две ступеньки. И когда она отодвинула ставни на одном из двух окон, рука еще нашарила прочную металлическую сетку, через ячейки которой проходила только первая фаланга ее указательного пальца, но не больше.
      У дальней стены стоял комод, в его ящиках лежала какая-то одежда, но Лойз не стала ее рассматривать. Она чувствовала страшную усталость, все ее тело ныло от желания растянуться на постели. Но ей нужно было еще кое-что сделать перед тем, как лечь. И когда задача была выполнена, Лойз почувствовала, что лишилась последних сил и вся дрожит в изнеможении. Сейчас она ляжет и уснет, но теперь никто не застигнет ее врасплох, потому что к самой двери был придвинут тяжелый стол.
      Несмотря на свинцовую усталость, сковывавшую все ее члены, Лойз долго лежала без сна. Она не загасила лампу, так что даже самые дальние углы комнаты были освещены.
      Ее томило мучительное беспокойство — когда-то она уже испытывала подобное… И оно было таким же сильным сейчас, как в тот миг, когда она пробиралась по подземелью, мимо забытого алтаря забытого народа, прежде, чем выйти под ясное небо. Подземелья Верлейна… Она на мгновение будто снова ощутила их гнетущую атмосферу и страшную наэлектризованность воздуха…
      Волшебство! Если когда-то хоть раз сталкивался с ним, то безошибочно определяешь снова и снова… В конце концов, ей вовсе неизвестны все тайны Эсткарпа, ведь было же когда-то время, когда они с Джелит провели много дней в самом сердце Карса под личиной воинов-наемников, собирая информацию, столь необходимую делу Севера. И вот сейчас здесь тоже могут быть агенты Властительниц.
      Она вцепилась руками в покрывало. Ах, если бы она только обладала такой Силой, если бы только могла послать сообщение, которое мог бы принять дружественный мозг-приемник! Она страстно желала этого, слезы струились по ее . щекам — ей нужна была не только помощь, а хотя бы поддержка, участие, сознание того, что она не одинока. Когда-то она была совсем одна, но потом появились Джелит и Саймон, этот высокий чужестранец, которому она сразу поверила, и вместе с ним — Корис! Слабый румянец выступил на ее щеках при воспоминании о насмешке Алдис. Несчастный карлик. Какая нелепость, какая ерунда! В нем была смешанная кровь, это правда, кровь матери из рода торов, с их приземистыми могучими телами, и кровь отца из благородного семейства из Горма, из людей, отличавшихся редкой красотой. Но все равно лишь его одного выбрало ее сердце из всех мужчин с того самого дня, когда она увидела его рядом с Саймоном. Они ждали ее у ворот Карса, переодетые наемниками, вызванные мысленным сообщением Джелит.
      Вызванные мысленным сообщением! Но ведь она не может послать такое сообщение! Лойз еще раз попыталась разобраться, что за барьер возник в ее мозгу, стараясь преодолеть его. Нет, здесь определенно было какое-то волшебство! Она совершенно уверена в этом!
      Лойз соскользнула с кровати на пол и, сама того не сознавая, принялась отодвигать стол от двери, словно выполняла приказ неведомой силы. Все внутри ее протестовало против этого, и все же через минуту стол был отодвинут.
      И почти сразу послышался звук поворачиваемого ключа в дверном замке, тяжелая ручка повернулась. Снова Алдис! На мгновение Лойз расслабилась, потом посмотрела вошедшей в лицо. Оно было точно такое же, как и раньше — красивое, спокойное… и все же не совсем такое!
      Что-то неуловимо изменилось в ее лице, Лойз не смогла бы даже сказать, что именно. Как будто та же самая легкая улыбка, то же ясное лицо. И все же всем своим существом Лойз чувствовала, что это — не та Алдис, которую она видела раньше.
      — Вы боитесь, — сказала Алдис, и ее голос звучал почти так же, как раньше — почти, но не совсем так! — У вас есть основания бояться, миледи герцогиня! Наш милорд герцог не любит, когда ему идут наперекор. А вы несколько раз обставляли его! Он должен вас сделать своей верной женой — вы ведь знаете, иначе ему не достигнуть своей цели. Но не надейтесь, что вы найдете в нем нежного возлюбленного! Отнюдь нет! И поскольку вы в какой-то мере мешаете и мне, я решила дать вам один шанс, миледи герцогиня.
      Что-то сверкнуло в воздухе и упало на край постели — маленький кинжал, из тех, которые когда-то приходилось Лойз носить на поясе, но все же настоящее оружие.
      — Это подарок для тебя, — сказала Алдис (и не Алдис) таким тихим голосом, что Лойз едва разбирала, что она бормочет. — Интересно, как вы решите им воспользоваться, миледи герцогиня, Лойз из Верлейна? Каким именно образом — так или иначе?
      И она исчезла. Лойз уставилась на тяжелую дверь, недоумевая, как Алдис так быстро исчезла. Словно вообще была лишь призраком — без плоти и крови
      — иллюзией и только.
      Иллюзия? Оружие и защита волшебниц. А была ли здесь Алдис на самом деле? Быть может, это всего лишь уловка со стороны какого-то агента Эсткарпа, который хотел хоть так помочь пленнице из Верлейна? Но нет, ей не следует питать таких призрачных надежд.
      Лойз бросила взгляд на постель, словно ожидая, что кинжал тоже исчез, как призрачное видение. Но он лежал там по-прежнему, и в руках у нее он был холодным и гладким на ощупь, а его тонкое лезвие остро отточено.
      Что ж, значит, она должна им воспользоваться. Только против кого же, интересно? Против Ивьяна? Или против себя самой? По-видимому, для Алдис — или для призрака Алдис — особой разницы в том не было.

      Саймон стоял на лестнице, прислушиваясь. Снизу доносились звуки битвы. Гремел боевой клич салкаров: «Сал! Сал!». Но Саймон прислушивался совсем к другим звукам, которые должны были послышаться сверху. Он не мог ошибиться. Где-то на верхних площадках этой лестницы должен быть Фальк.
      Вот оно! Скрежет металла по камню. Какую еще ловушку приготовил Фальк для своих преследователей? И все же, прежде всего, именно Фальк был им необходим для осуществления задуманного плана. А время работало против них, оно было союзником Фалька.
      Правда, пока что все шло, как они и рассчитывали. Судно, выброшенное на риф, открыло перед ними ворота крепости, выманило гарнизон за стены, привлекло к себе всеобщее внимание. Так что нападавшие уже проникли в крепость, прежде, чем люди Фалька успели опомниться.
      Но это не означало, что они готовы сдаться, наоборот, они сражались отчаянно, как люди, у которых нет пути к отступлению. Только потому, что в разгаре сражения Саймон оказался отброшенным вражеским ударом далеко в сторону, он успел заметить, как правитель Верлейна, высокий человек с огненно-рыжей гривой волос — шлем с него свалился, — побежал. Саймону приходилось слышать много легенд о том, как Фальк бросается в атаку впереди своих людей, но на этот раз властитель Верлейна повел себя почему-то совсем иначе. Вместо того, чтобы повести своих воинов в яростный бой против пограничников, Фальк метнулся в сторону и помчался к одной из внутренних лестниц. И Саймон, в голове которого все еще гудело от страшного удара, последовал за ним. Снова послышалось звяканье металла о камень. Быть может, там готовится оружие, более грозное, чем сабля или топор? Оттуда, где он стоял, Саймону была видна только верхняя площадка лестницы. И там вдруг стал разгораться бледный свет.
      Свет мигнул, Саймон задержал дыхание. Мерцание продолжалось несколько минут. Наконец Саймон не выдержал и сделал шаг наверх, потом еще один… Следующий шаг привел его на площадку, где его ожидало неведомое… Саймон считал колебания света. Он знал, что шаровые лампы, освещающие стены коридора, разгораются сильнее, если постучать по стене. Их никогда не меняли, секрет их был давно утерян. Теперь лампы стали тускнеть. Если они погаснут…
      Саймон двинулся вперед, прижимаясь спиной к стене, держа самострел наготове. Четыре ступени, шесть, осторожная перебежка по узкому коридору… Саймон очутился перед баррикадой — сваленный в кучу всякий хлам, стащенный второпях из соседних комнат. Быть может, Фальк лежит где-то рядом с оружием наготове, целясь в того, кто первым намерен разнести это нагромождение столов и стульев?
      Саймон почувствовал смутное беспокойство. Поступки Фалька странным образом не совпадали с тем, что ему было известно о береговом властителе. Он вел себя как человек, стремящийся выиграть время. Для чего? Все силы Фалька были брошены в бой, кипевший внизу. Он не мог надеяться на подкрепление. Нет, он пытается спастись в одиночку! Саймон и сам не понимал, откуда у него такая уверенность, но был убежден в этом.
      Может быть, Фальку был известен какой-то потайной ход, и он теперь его ищет?
      Снизу больше не доносился шум битвы, вероятно, в живых осталось лишь несколько бойцов Фалька.
      Лампы еще сильнее замигали, и тут же Саймон услышал наконец какой-то слабый звук, инстинкт бойца заставил его отступить. Белое пламя взрыва! Ослепленный сиянием, Саймон закрыл глаза руками. Но шума от взрыва он не услышал. Что бы это ни было, для Саймона оно было новостью. Теперь поплыли клубы дыма, горло стало немилосердно жечь. Саймон закашлялся, еще раз протер глаза, но ничего не смог увидеть.
      — Саймон! В чем дело?..
      — Фальк! — ответил Саймон Корису. — Будь осторожен… Он там, наверху…
      — Фальк! — Корис твердой рукой поддержал Саймона. — Что он там делает?
      —Чинит любое зло, какое только сумеет, лорд, — раздался позади них голос Ингвальда.
      — Осторожно, — сказал Саймон. Зрение к нему вернулось. Он скользнул вверх по лестнице, опережая Кориса. Дымовая завеса рассеялась, на стене виднелись обугленные участки дерева, в воздухе носились хлопья золы.
      Ни звука не доносилось на площадку, куда выходили двери. Саймон продвигался вперед шаг за шагом. Из-за одной двери послышался громкий шорох, и, прежде чем Саймон успел сделать движение, огромный топор Вольта обрушился на створку двери. Дверь разлетелась, и они увидели комнату, прямо перед ними было широко распахнутое окно, из которого свисал обрывок веревки, прикрепленный к сундуку.
      Корис положил топор на пол и вцепился в веревку. Напрягая могучие мышцы, он стал тянуть веревку вверх. Саймон и Ингвальд подбежали к окну. Ночь была темная, но все равно все происходящее внизу было достаточно ясно видно. Фальк собирался с помощью этой веревки спуститься на следующую, более низкую, крышу. Но сейчас веревка медленно и неуклонно ползла вверх — дальше и дальше от того места, где Фальк мог безопасно спрыгнуть вниз.