Здесь последствия Поворота были еще заметнее, чем внизу, где более мягкие условия способствовали возрождению жизни, но первобытное великолепие природы трогало и завораживало.
      Местность была необыкновенно дикая, каменное царство, мрачность которого лишь подчеркивали немногие чахлые растения, которые сумели вырасти. Этот мир околдовывал, вопреки - а может, именно благодаря - своей дикости и свирепости. Он необыкновенно привлекал того, кого не отпугивал холод девственных скал.
      Сокольничий знал, где хотел начать свои поиски, и направился туда - к основанию большого утеса, который возвышался за меньшими высотами, на которых расположен Лормт и окружающие его фермы. Снизу Тарлах видел его многочисленные выступы и карнизы и хотел осмотреть их внимательней. Теперь у него появилась такая возможность, и он решил не терять ни мгновения.
      Сколько можно было, Тарлах проехал верхом, потом спешился на небольшом природном лугу вблизи того места, где начнет свой подъем. Он опустил поводья, чтобы Леди Гей знала, что может свободно пастись. Но далеко она не уйдет. На лугу хорошая сочная трава, небольшой быстрый ручей даст воду, и сокольничий знал, что в его отсутствие лошадь ни в чем не будет испытывать недостатка.
      Он проследил за неровной линией склона. Глаза его горели от возбужденного предчувствия. Подъем возможен, но для него потребуется все его мастерство горца. И Тарлах наслаждался этим вызовом. Давно не приходилось ему встречаться с таким.
      Трудность восхождения быстро возрастала, как только он начал подниматься, но это по-прежнему был вызов, а не непреодолимая преграда, и Тарлах продолжал подниматься, пока, наконец, не оказался в месте, которое выбрал для поисков в первый день.
      Тело его было упругим, дыхание вскоре снова стало нормальным.
      Воин огляделся. Отсюда видна только небольшая часть высокогорья. Он поднялся высоко, но вершины окружающих гор по-прежнему возвышаются над ним.
      Это неважно. Он пришел сюда не для покорения вершин, а чтобы осмотреть их склоны.
      Тарлах поворачивался, разглядывая запретный миниатюрный мир, в котором оказался. Сам подъем сюда принес ему радость. Он поднимался не спеша, и преодоление препятствий подбодрило его. Сейчас он снова свеж и готов к возбуждающим открытиям.
      Место не очень красивое. По правде сказать, трудно представить себе более непривлекательную и суровую местность. Он назвал это склоном, но на самом деле оказался на карнизе, выступающем из почти отвесной стены, которую неопытный человек счел бы непреодолимым препятствием.
      Эта часть горы никогда не зарастала лесом и потому особенно страдала от выветривания. И сейчас здесь не было папоротников, трав и жестких кустарников, которые покрывают склоны пониже. Там, внизу, начинают возвращаться даже деревья.
      Редкость растений делала немногие существующие еще более привлекательными. Капитан склонился у приземистого извилистого дерева, всматривался в изгибы ствола и ветвей, и пытался определить, насколько глубоко уходят его корни. Он не хотел копать землю или предпринимать какие-то другие усилия, чтобы ответить на этот вопрос, боясь повредить цепляющемуся за жизнь организму.
      Да, это упорное дерево. Тарлах с уважением коснулся его искривленных ветвей. Оно не выросло здесь за последние восемь лет. Одно из немногих, оно каким-то образом пережило Поворот. Вероятно, пережило и немало других катастроф с тех пор, как впервые проклюнулось из семени.
      Негромко насвистывая песню, известную в отряде, Тарлах направился к другому клочку зелени, который привлек его внимание.
      ***
      Полчаса сокольничий неторопливо переходил с места на место, радуясь возвращению к жизни, которую вел много лет.
      Даже за такое короткое время он убедился, что горы, которые кажутся такими безжизненными, на самом деле полны жизни. Конечно, растений было не очень много, они были небольшими, и их легко было проглядеть, но там, где почва позволяла укорениться, их сразу же появлялось множество. Везде он видел растения, знакомые с юности, проведенной в горах. Их пока еще немного, отдельные участки, а не сплошной ковер, но они возвращаются и процветают. Постепенно горы обязательно станут такими же, какими были до Поворота.
      Выветривание, которое создало так много удобных мест для семян и корней, оказалось менее благоприятным для человека. Много попадалось свободных камней и неустойчивого гравия, и Тарлах ставил ноги очень осторожно. Сломанная нога, о которой говорила Уна, может оказаться такой же опасной, как и падение. Здесь никто не придет на помощь.
      Тарлах думал просто осмотреть растительность на склоне и рассмотреть окружающие плоскогорья. Но, когда он присел возле группы особенно заинтересовавших его растений - первых представителей своего вида, которых он обнаружил, - его внимание привлек сам склон горы. Неожиданно Тарлах понял, что меняет положение, стараясь уйти от холодного сквозняка.
      Удивленный, он осмотрел каменную стену за собой и обнаружил почти на уровне основания черную щель.
      Приложив влажный палец, убедился, что ветер тянет именно из нее.
      Он осторожно вложил руки в трещину и начал исследовать ее, но небольшое доступное для него пространство не давало возможности найти достаточно большой вход.
      Тарлах удивленно смотрел на трещину. Потом улыбнулся. Причин для удивления нет. Разве Аден не говорила, что горы вокруг Лормта прорезаны лабиринтом пещер? Это просто часть обширной системы.
      Тарлах встал и отступил, разглядывая утес в поисках других признаков населенного призраками подземного мира.
      Это движение было неосторожным и слишком поспешным. Споткнувшись о камень, Тарлах тяжело упал.
      Он инстинктивно ухватился руками за землю, хотя на самом деле опасность скатиться с карниза ему не грозила.
      Неожиданно земля ушла из-под его ног. Казалось, весь мир исчез в зияющей пропасти.
      Тарлах отчаянно цеплялся руками, пытался подтянуться, но ослабевшая поверхность подалась еще больше, и он упал в поток гравия и камней большего размера.
      Ударившись о дно, воин не сразу потерял сознание.
      Он смутно понимал, что вокруг продолжают падать обломки, видел широкое пятно света над собой и отполз подальше в темноту. И там лишился чувств.
      ***
      Сознание возвращалось к Тарлаху медленно, но постепенно сокольничий начал осознавать свое окружение.
      Он сел, схватившись за голову, и на несколько минут прислонился к каменной стене, плотно закрыв глаза, пока мир не перестал вертеться и он смог осмотреться.
      Физически он оказался в неплохом состоянии. Могло быть гораздо хуже. На теле множество ушибов, ужасно болит голова, но Тарлах не обнаружил сломанных костей или каких-либо серьезных увечий. Нет ни разорванных артерий, ни проникающих ран, иначе он на этой стадии вряд ли был бы способен осматриваться. Нет признаков шока, свидетельствующих о внутренних повреждениях, хотя в этом можно будет убедиться только с течением времени.
      Пожалуй, этим ограничивается его удача, подумал Тарлах, продолжая оглядываться.
      Полуосознанный инстинкт, который заставил его отползти глубже в пещеру, спас ему жизнь или, по крайней мере, продлил ее. На месте его падения образовалась большая груда обломков. Яма заполнилась почти доверху. Оставалось только несколько дюймов, открытых во внешний мир. Пробивавшийся луч не давал сильного освещения, но этого было достаточно. Постепенно глаза Тарлаха приспособились.
      Воздух оставался свежим; не похоже, что он проходит через маленькую щель вверху. Тарлах решил, что упал в относительно большую систему пещер.
      Он не мог сказать, соединяется ли она с внешним миром. Но сейчас это не особенно важно. Он не может проползти мили по вероятно запутанному лабиринту проходов, в которых может встретиться множество опасностей, - проползти без пищи и воды: у него с собой лишь небольшой запас, который он прихватил из седельной сумки, надеясь вскоре вернуться к Леди Гей. Даже не вспоминая о призраке, Тарлах считал, что не справится с этим. В таких условиях шанс отыскать другой выход слишком ничтожен, чтобы обдумывать его.
      Что же тогда? У него есть с собой оружие. С его помощью легко освободиться от голода, жажды и ужаса медленной смерти.
      Но рука его не искала меч или кинжал. Это позже, когда не останется надежды и он не начнет по-настоящему страдать. Гораздо лучше немного изучить это царство вечной ночи, чем преждевременно обратиться к избавлению от жизни.
      Но есть и другая возможность.
      Он не очень глубоко под поверхностью, в каких-нибудь пятнадцати футах, и отверстие вверху свидетельствует, что потолок не очень прочен. Возможно, удастся пробить его.
      Тарлах осмотрел обломки, которые последовали за ним в яму. В основном небольшие, решил он, гравий и почва, которые скопились в углублении и образовали непрочную корку над трещиной. В груде почти не видно крупных камней.
      Такой материал может оказаться предательским, но Тарлах считал, что справится с ним с помощью орудий, которые у него есть или которые он сумеет изготовить.
      Теоретически он может подняться на груду и оттуда выбраться на поверхность.
      Конечно, попытка будет нелегкой. Скорее, он будет не подниматься, а вкапываться. Придется делать ряд ступенек, грубую лестницу или леса, которые позволят подниматься относительно безопасно в каждой фазе операции.
      Тарлах облизал пересохшие губы. У него есть одна попытка, в лучшем случае, две. Если не откажут слабеющие силы, подведет крыша и то, что осталось от корки.
      Его действия приведут к тому, что обрушатся остатки слабой поверхности и вся масса упадет. Он либо будет погребен под ней, либо навсегда отрезан в яме, которая станет его могилой.
      Возможно, это все и не имеет значения. Здесь, в подземном мире, бродит ужас, который страшнее оползней, бесконечной ночи и физической боли. Сколько времени пройдет, прежде чем призрак, о котором рассказывала Аден, коснется его своим разлагающим дыханием?
      Через сколько времени плоть его начнет распадаться на все еще живом теле, словно оно превратилось в труп, давно покинутый душой?
      Тарлах постарался забыть об этой опасности, потому что никак не мог отвратить ее, и принялся за работу со всей скоростью и силой, какие позволяли не потревожить груду обломков.
      ***
      Задача, которую поставил перед собой сокольничий, оказалась гораздо более трудоемкой и утомительной, чем он предполагал. Трудно оказалось копать землю ножом и плоским камнем, который он использовал в качестве лопаты. Влажная осень и зима сделали гравий вязким, и все равно прошло несколько часов, а Тарлах чувствовал, что почти не продвигается.
      Он был готов впасть в панику. Темнело, а он сможет работать только при свете, который продолжал проникать через небольшое отверстие.
      Тарлах со страхом посмотрел вверх и покачал головой. Теперь, с наступлением вечера, ночь придет очень быстро. Невидимое солнце уже заходит.
      А что потом? Он с трудом распрямился, поднимая очередную груду высвобожденного влажного гравия.
      Тогда придется сесть у какого-нибудь камня и ждать, пока небо не посветлеет. И снова копать.
      День снова наступит, если новый обвал не отрежет его полностью от света, но Тарлах в глубине души знал, что дитя-призрак доберется до него раньше.
      Он пытался убедить себя, что этот район безопасен, всего лишь яма в земле, но знал, что это не так. Это часть системы пещер, и ему не следует ждать милости, когда здесь снова воцарится тьма.
      Глаза его закрывались, и ему приходилось заставлять себя работать. Слишком выразительно рассказывала целительница. Конечно, смерть в битве тоже нежелательна, но она, по крайней мере, часть того пути, который он для себя избрал, к которому готовился; здесь же в смерти слишком большой ужас. И вся решимость Тарлаха не помогала ему сохранять спокойствие.
      Усиливающийся ужас действовал против него, делал его движения резкими и торопливыми, лишал их координированности, но свыше его сил было подчинить их себе. Он мог только стискивать зубы и продолжать, сражаясь с самим собой и со временем, чтобы неподдающееся вещество принимало необходимую форму.
      ***
      Вскоре, как он и предполагал, стало совсем темно.
      И хоть Тарлах ждал этого, отсутствие света его доконало. Он бросился на груду обломков, тело его содрогалось от тяжелых рыданий. Через несколько мгновений волна истерии схлынула, и Тарлах снова смог взять себя в руки. Он опустился на колени и начал нащупывать дорогу к более удобному и устойчивому месту.
      Отступив в глубину, он лег, снял свой побитый шлем, решив отдохнуть и поспать, если сможет. Краткий срыв устыдил его, но он в то же время был ему благодарен. Он высвободил нараставший ужас. Страх сохранялся, но паники больше не было. Если в последующие часы Тарлах сможет с ней справляться - и избегать участи, в ожидании которой он и почувствовал панику, - он на следующее утро, или, в крайнем случае, к полудню сможет закончить свою работу. Тогда, конечно, придется заняться кровлей.
      Он знал одно: ему отчаянно хочется жить, и он будет сражаться за жизнь до последних сил.
      7
      Тарлах застонал и открыл глаза.
      Мягкий свет заполнял каменное помещение, и на сокольничего смотрело с любопытством детское лицо. В нем сочетались озорство и веселье, и это действовало так непреодолимо, что, еще не проснувшись полностью, Тарлах рассмеялся и со смехом постучал себя по носу, как часто в Морской Крепости играл Руфон со своей маленькой внучкой.
      И тут же сердце у него дало перебой, он отшатнулся, чувствуя, как на него наваливается ужас.
      Это не лицо ребенка из долины со смеющимися глазами и загоревшими на ферме отца под летним солнцем щеками. Девочка, которую увидел Тарлах, необыкновенно прекрасна со своей массой спутанных каштановых волос и огромными светло-зелеными глазами, но она не может быть живой. Жители Лормта правильно называли ее призраком. Ничем иным она не может быть.
      А свет исходит от нее.
      Призрак протянул к нему руку, но остановился, когда Тарлах отшатнулся. Теперь девочка смотрела на него удивленно и обиженно.
      Тарлах быстро сел.
      - Прости, - сказал он, пытаясь справиться с дрожью в голосе. Он слышал, что тот, кто заговорит первым, приобретает в такой встрече преимущество. Мне показалось, что ты моя знакомая маленькая девочка.
      - Твоя маленькая девочка?
      - Нет, не моя. Просто знакомая.
      - О!
      Девочка как будто разглядывала его, наклонив голову набок.
      - Тебе холодно? - спросила она наконец.
      - Не очень. А что?
      - Ты дрожишь.
      Тарлах посмотрел на нее, потом, вопреки своему желанию, улыбнулся.
      - Наверно, ты меня испугала, - честно сказал сокольничий.
      Призрачный ребенок весело рассмеялся.
      Девочка села рядом с ним, тщательно расправив платье. Тарлах впервые обратил на него внимание и решил, что оно неуклюжее. Таких он не видел у женщин или девочек Эсткарпа или Верхнего Холлека. Наверно, оно очень древнее, если верить легенде. Но Тарлах ничего не понимал в женских модах и не мог определить по покрою платья время.
      Девочка подняла свое маленькое личико и посмотрела прямо на воина.
      - Ты долго спал. - Ей пришла в голову новая мысль. - Я тебя разбудила?
      - Нет, я так не думаю. Вероятно, я просто выспался и проснулся сам по себе. - Или чувство опасности, присущее воину, разбудило его.
      - Я рада! Я старалась не шуметь. Катрин говорит, что я всегда слишком много болтаю и не должна беспокоить людей.
      - А кто такая Катрин?
      - Моя сестра. Она большая и очень умная. - Лицо девочки осветилось гордостью. - И очень красивая.
      - Не сомневаюсь, если она похожа на тебя.
      Призрак энергично кивнул.
      - Меня зовут Адила, - сказала девочка, как будто вспомнила манеры хорошего тона, которым ее когда-то учили.
      Сокольничий заколебался. Он не хотел пугать ребенка, не хотел причинять ей боль, но знание имени дает владеющему волшебством власть над носителем имени.
      Он не собирался открывать свое имя этому призраку или любому другому. К тому же это противоречит обычаям его народа. Только Уна...
      Неожиданно он вспомнил, как называет его владелица долины.
      - Меня зовут Горный Сокол, - сказал он и склонил голову, как делают лорды долин. - Рад познакомиться с тобой, Адила.
      И тут же замигал, не зная, смеяться ему или плакать.
      Он понял, что сказал правду.
      Адила на этот раз не заметила в нем перемены. Она оглядывалась, как будто впервые увидела окружение.
      Потом снова повернулась к Тарлаху.
      - А почему ты спал?
      - Потому что у меня закрывались глаза.
      - Нет! - раздраженно воскликнула она. - Я хочу спросить, почему ты спал здесь?
      - Упал и очень устал, пытаясь выбраться.
      - Ты ищешь алмазы?
      - Нет, - с некоторым замешательством ответил он. - Я провалился в дыру.
      Призрачная девочка надолго замолкла. Продолжала осматриваться, прижимаясь к Тарлаху, как будто чего-то боялась.
      Он обнял ее за плечи и почувствовал, как она расслабилась.
      - У тебя есть двоюродные братья? - неожиданно спросила она тихим голосом.
      - Вероятно. А что?
      - Мне не нравятся двоюродные братья. Но-эль - мой двоюродный брат.
      Тарлах почувствовал холод в желудке. Ему не хотелось знать, за что девочка не любит этого Но-эля.
      Однако она была захвачена воспоминаниями и продолжала, почти забыв о его присутствии:
      - Но-эль сказал нам, что мы найдем алмазы для мамы в пещере. Это должен был быть сюрприз, и мы никому не должны говорить, пока не вернемся с алмазами, но пещера была такой темной, а вход в нее таким узким, что я заплакала, а Катрин сказала, что мы сможем найти алмазы и снаружи, если хорошо поищем.
      Ее большие глаза стали еще больше, девочка вдруг посмотрела прямо на Тарлаха.
      - Но-эль взял камень и стал бить Катрин по голове, пока вся голова не стала красной. Потом он протолкнул ее в пещеру, а меня за ней и прикатил большой тяжелый камень, которым закрыл вход. Он его не убирал, и я не могла выйти, как ни старалась.
      Губы ее дрожали, слезы потекли по щекам, но она слишком была захвачена старым страхом, чтобы стирать слезы.
      - Катрин спала. Я ее звала и звала, но она не просыпалась. Я звала всех, но никто не пришел.
      Адила маленьким кулачком потерла глаза.
      - Я очень хотела есть и пить, хотела, чтобы мама пришла и забрала нас из этой ужасной тьмы...
      Воин закрыл глаза. Взял ребенка на руки и прижал к себе. Тело девочки показалось ему ощутимым, вполне реальным, но оно было холодное, и он не чувствовал биения сердца.
      Но сейчас он не думал об этом, поглощенный ее страхом и отчаянием.
      - Мама не могла тебя услышать, Адила, - негромко сказал он, - и.., и Катрин тоже. Поэтому они тебе не помогли.
      Она перестала плакать.
      - Мама осталась внизу, в большой крепости, в которой мы остановились, но ведь Катрин была со мной...
      Она замолчала и посмотрела на него.
      - Катрин умерла? Как бабушка?
      - Да.
      Девочка опустила подбородок на грудь.
      - Ее убил Но-эль?
      - Да.
      - Он, наверно, очень плохой.
      - Невероятно плохой.
      Она немного отодвинулась от него.
      - Его наказали?
      - Наверно, - ответил Тарлах. Он погладил ее густые мягкие волосы и вздохнул. - Это было очень давно, Адила. Мама и Катрин не хотели бы, чтобы ты плакала.
      Он пытался подавить горящую внутри ярость. Девочке не нужны гнев и ненависть. Она еще совсем ребенок и слишком много страдала...
      И не заслужила такие страдания. Не заслужила того, кем стала.
      Вспомнив о том, какую участь несла эта девочка людям, Тарлах только плотнее прижал ее к себе. Если он умрет из-за нее, пусть. Она не виновата, и он не будет ее ненавидеть. К тому же у него есть средство избавления, прежде чем начнутся страдания. А тем временем он не может отказать ей в утешении, в котором она так нуждается. Даже ужас не сделает его настолько жестоким.
      Девочка затихла, и Тарлах подумал, что она уснула.
      Он посмотрел на нее, и страх оставил его. Адила - ребенок, несмотря на свое физическое состояние. Ужасная смерть, неисполненное стремление отомстить тому, кто так с ней поступил и, может быть, тем, кто не помог, покорили незрелую душу, заморозили сочувствие и человечность и, в свою очередь, превратили ее в орудие уничтожения. Но теперь проклятие снято. В этом он был уверен.
      Капитан надеялся, что каким-то образом сумеет освободить девочку, но думал, что просто для этого настало время. Иначе он не мог объяснить, почему уцелел.
      Может быть, зрелище человека, спокойно спящего в таком окружении, вернуло Адиле искорку замершей человечности.
      Он подумал, что же теперь будет. Вероятно, она сможет, наконец, начать свое последнее долгое путешествие.
      Теперь она свободна и снова обрела себя. Но девочка продолжала находиться рядом с ним.
      Он нежно улыбнулся. Может, просто нуждается в отдыхе после бесчисленных веков блужданий.
      ***
      Тарлах и сам задремал и уже погружался в крепкий сон, когда Адила вырвалась из его объятий.
      - Катрин! Это Катрин! Ты разве не слышишь ее?
      Тарлах покачал головой, но выпустил руку своей маленькой спутницы. Он не сомневался, что она обладает неведомыми ему чувствами.
      Сердце его забилось чаще. Должно быть, приближается момент ее освобождения!
      - Ищи сестру! Быстрее! Она очень долго тебя ждала.
      Адила кивнула без споров. И побежала. Ее маленькое тело словно задрожало и исчезло из вида.
      ***
      Вместе с ней исчезло бледное свечение, и снова вокруг воцарилась тьма.
      Но наемник не расстраивался. Ночь подходит к концу, и он знал, что очень скоро утро принесет свет.
      Он опустил голову на грудь. Он рад за Адилу, но - именем Рогатого Лорда! - ему бы хотелось, чтобы она осталась с ним еще немного. Он по-прежнему может здесь погибнуть, и теперь одиночество, казалось, усилилось тысячекратно.
      8
      Вскоре после отъезда капитана из Лормта Пира разыскала Уну в длинном читальном зале.
      Она села рядом с женщиной из долины.
      - Дуратан рассказал мне о цели твоего приезда, - сказала она после недолгого колебания. - Он узнал о ней из уст твоего сокольничего, перед тем как тот поехал встречать тебя.
      - Ему следовало бы рассказать раньше, - ответила Уна, скрывая свое удивление от темы, поднятой целительницей.
      - Цель благородная, но я боюсь, что она обречена на неудачу. Что бы ни сказали командиры и товарищи сокольничего, сомневаюсь, чтобы он достиг успеха в деревнях. Ведь ему нужно добиться и согласия женщин.
      - Да. Если он применит силу, то не получит доступа в Морскую Крепость. А без этого невозможно сооружение постоянного Гнезда.
      Пира покачала головой.
      - Но как это возможно, госпожа? Сокольничьи таковы, каковы они есть. Они не изменят своих обычаев.
      Их страх слишком силен, а со временем к этому добавились и иные соображения.
      - Но мне кажется, они медленно изменяются с тех пор, как потеряли свою крепость. Теперь им приходится надолго поступать на службу, больше времени находиться среди других людей. Они не глупы, и то, что они видят, производит на них впечатление. Те, кто служит у меня, никогда не сталкивались с неуважением, а в Морской Крепости почти все работы выполняются женщинами, потому что война и эпидемия погубили большинство наших мужчин. Мы старались уважать обычаи сокольничьих, но взаимодействие все равно неизбежно.
      - Ты веришь, что они готовы осесть, как все остальные? - презрительно спросила Пира.
      - Нет, конечно, нет. Это в больших масштабах невозможно еще в течение нескольких поколений, если вообще когда-нибудь станет возможно. - Глаза Уны сузились. - И я не уверена, что это было бы наилучшим выходом для мужчин и женщин. Женщины в этих деревнях тоже долгие века живут своей особой жизнью.
      Они тоже могут не увидеть преимуществ обычной жизни для своих дочерей и внучек. Той жизни, которую женщины ведут во всех частях мира.
      - С другой стороны, новое Гнездо может послужить наилучшим, если не единственным способом продолжить тот процесс, который уже начался.
      Целительница нахмурилась.
      - Что ты имеешь в виду?
      - Подумай! Деревни постепенно гибнут, по мере того как все больше и больше женщин уходит из них, чтобы жить обычной жизнью. Многие удовлетворятся тем, что будут выращивать сильных сыновей и прекрасных дочерей, но что станется с теми, кто принесет с собой свое мастерство? Целительница женщина всегда встретит приветливый прием, ткачиха и белошвейка тоже.
      Но как будут приняты женщина кузнец или плотник?
      Как их примут жители Эсткарпа? А как женщины, которые выращивают и тренируют лошадей или коров, а не просто доят их?
      - Я знаю, о чем говорю, Пира. Обстоятельства заставили меня выйти далеко за рамки той роли, которую обычно играет владычица долины.
      - Так поступали многие.
      - Да, в те времена, когда Псы терзали Верхний Холлек, но когда они потерпели поражение и мужчины вернулись домой, большинство женщин снова заняли свое привычное место. Мой отец вернулся безногим и не мог пользоваться правой рукой. Он вынужден был положиться на мою маму и на меня, а позже на меня одну, чтобы справляться с управлением Морской Крепостью. Потом болезнь унесла и его, и моего мужа, и я стала полноправной правительницей долины. Соседние лорды научились уважать мои способности, но большинство по-прежнему считает меня кобылой, ушедшей со своего пастбища.
      - Возможно, в твоих словах есть правда, - ответила после недолгого молчания Пира, - но подумай и о других сторонах этого положения. Большинство наших деревень не страдает от посещения мужчин. Эти посещения не приносят радости ни мужчинам, ни женщинам, но мужчинам нужны сыновья, а их временным подругам - дочери, и то, что происходит, совершается без насилия. Большинство деревень держит у себя мальчиков до пяти-шести лет, и они редко подвергаются насилию. Только когда рождается урод.
      - Бывают исключения. Мужчины иногда буквально насилуют женщин. Мальчиков они забирают в годовалом возрасте и убивают по своей прихоти и женщин, и их потомство. С такими никто не хочет связываться.
      - Капитан рассказывал мне об этом, - мрачно сказала Уна. - Он объяснил, что каждая деревня относится к определенной колонне, и обычно сокольничьи не бывают грубы. Даже перед падением Гнезда, когда необходимость распространить семена народа как можно шире заставляла их выходить за пределы привычных районов, за ними внимательно наблюдали, чтобы предотвратить насилие, о котором ты говорила. Он сам видел, как сокольничий напал на девушку только потому, что ему не понравился цвет ее волос. Командующий сокольничьих лично обезоружил его и приказал увести, а девушку велел отправить домой и не трогать ее, потому что она была очень молода и потрясена случившимся.
      - Ты хочешь, чтобы и остальные подвергались такой же опасности?
      - Такая власть над жизнью должна кончиться. Она уже почти кончилась из-за сокращения и даже исчезновения самих деревень. К тому же я сомневаюсь, чтобы такие люди согласились жить в новом Гнезде.
      Судя по словам капитана, большинство из них слишком привыкли к прежним обычаям.
      - Вплоть до того, что готовы скорее погибнуть, чем изменить им?
      - Да. - Глаза Уны потемнели. - Я только надеюсь, что они не сумеют переманить на свою сторону большинство. Если им это удастся, капитан за свои планы будет отвергнут, лишен командования и дружбы своих товарищей.
      Пира смотрела на нее.
      - Он ведь не останется без места, так? Большинство решит, что обладание двумя долинами гораздо предпочтительней судьбы наемника.
      Владелица долины застыла.
      - Большинство - это не сокольничьи! - резко ответила она. - У сокольничьих в жизни нет ничего, кроме дружбы с теми, кто их обучал и с кем рядом они сражались. И еще дружбы с их крылатыми товарищами. Не знаю, сможет ли земля и отношения с другими людьми восполнить потерю этой дружбы, если сокольничий будет опозорен и изгнан.
      Она сжала стол так, что побелели пальцы.
      - Это хороший и гордый человек. Я не хочу видеть, как он потерпит поражение, как станет жалок в глазах тех, кто понимает его замысел. - Уна пристально посмотрела на Пиру, глаза ее словно превратились в копья. - А что касается твоего намека, то мы обе женщины, а не девушки с мечтательными глазами. Об этом не следует думать, даже спрашивать, возможно ли это в реальности. Он не мальчик, который отвечает только за себя, за свою лошадь и своего сокола. Если хоть одно слово достигнет его командира и других товарищей, наши надежды рухнут навсегда, а он в их глазах превратится в бешеного пса. Что бы я ни чувствовала по отношению к нему, я не могу рисковать и так поступить с ним.
      - Конечно, нет, - согласилась Пира. - Прошу прощения, госпожа. Я говорила, не подумав. Очевидно, что вы привязаны друг к другу, очевидно и твое беспокойство и необходимость в осторожности. Прежде всего, у меня не было права поднимать этот вопрос - в разговоре с тобой или с кем-то еще.
      - Мы часто говорим то, что не следует, когда защищаем близких, спокойно ответила Уна. - Ты ведь сама из народа сокольничьих, Пира?
      Лицо целительницы застыло и превратилось в маску.
      - Ты шутишь, но невесело, - предупредила она.
      - Каждый народ имеет свои приметы, и сокольничьи больше других, потому что долгое время производили потомство только в узком кругу. Несмотря на эти высокие шлемы, я хорошо их изучила. У тебя те же черты лица, хотя, конечно, ты женщина.
      - А что бы ты сказала, если я действительно из сокольничьих?
      - Ты могла бы помочь нам, если захочешь, поговорить со своими. Ты обладаешь авторитетом, он окутывает тебя, словно плащом. Я думаю, твои сестры прислушаются к тебе, как не стали бы слушать чужака, мужчину или женщину.
      Снова женщина из народа сокольничьих замолчала.
      Молчала долго, а когда ответила, было видно, что она тщательно подбирает слова.
      - Ты мне нравишься, Уна из Морской Крепости, я уважаю тебя, мне нравится твой капитан, хотя сначала я его опасалась. Как ты сказала, он хороший человек, и это невозможно скрыть, хотя манеры его холодны по обычаю всех сокольничьих. Это я вижу, но разве я могу слепо звать других в какое-то иное место, на другой континент, снова быть прикованными к горной крепости, когда я не знаю почти ничего, не знаю, каковы условия там и многое другое?