В хижину вбежали три предводителя чужаков. Бросив всего один взгляд, первый из них ударил напавшего на Арону кулаком под подбородок, а другой рукой ударил в живот. Тот со стоном упал, а предводитель холодно сказал:
      - Я тебя предупреждал, Харок, что эти женщины принадлежат сокольничим! Пять плетей. - Остальные двое вытащили Харока. Предводитель поклонился Ароне, как это делал Эгил. - Прошу принять мои искренние извинения, миледи. Этого человека строго накажут.
      Арона слышала, как он, выходя из дома, про себя сказал:
      - Если сокольничьи об этом услышат, Харок мертв - и я вместе с ним.
      Если сокольничьи услышат, будет мертва Арона и все остальные женщины. Но девушке почему-то не хотелось об этом говорить.
      - Мне нравятся эти чужаки, - задумчиво сказала Аста, дочь Леннис.
      - У них совсем другие обычаи, - прошептала Марра, дочь Аннет. - Один просил меня зачать дочь, но их старейший отругал его.
      - Они не такие, как сокольничьи, - согласилась третья женщина. - И не такие, как женщины. Кто может понять эти странные существа?
      Аста подняла голову, потом быстро опустила.
      ***
      Эгил выпрямился и вытер лоб. Последние упавшие деревья убраны с полей и аккуратно сложены в стороне. Там несколько сильных молодых женщин рубят их на дрова. А это что за шум? Выкрики и аплодисменты.
      Это женщины, собравшиеся вокруг, приветствуют двоих молодых людей. Среди них и Арона, вернувшаяся с тропы, она тоже это слышит! И Аста, дочь Леннис, которая смотрит на него с откровенным восторгом. Сердце Эгила забилось.
      Он никогда не думал, что тяжелая работа будет ему нравится больше учения, но госпожа Бирка больше ничему его не учит. Немного о погоде, немного о растениях и животных, другие сказки старых бабок, как будто он собирается стать травницей. Беседа о мужчинах и женщинах, во время которой он краснел. Да к тому же все только о женских делах. Неприлично так, что поверить невозможно. А ему хочется учиться писать и считать.
      Если это доступно женщинам, он тоже выучит!
      Новая нанимательница Осеберга подошла и сердечно хлопнула его по спине.
      - Хорошая работа, девушка! - прогудела она и улыбнулась им обоим. Потом села на ближайшее бревно и вздохнула.
      - Надеюсь, группа с тропы принесла немного металла, чтобы сковать из него инструменты.
      - А железный котел пригодится? - невинно спросила Лойз, дочь Аннет. Раньше в большом котле росли цветы у ее крыльца. Теперь в торопливо очищенном от земли котле хранилось то, что она и ее дочери спасли от уничтожения.
      У Эгила обвис рот.
      - Котел моей матери! - воскликнул он.
      Лойз посмотрела на него и фыркнула. У нее было грязное лицо, платье тоже грязное и рваное. На ней брюки, промокшие и грязные с ног до каемки платья. Но держала она себя, как жена мэра Кедровой Вершины.
      - Котел мой, я его честно выменяла, - укоризненно сказала она. - Я дала твоей матери и сестрам приют, когда им некуда было идти, в обмен они предложили мне котел.
      Нориэль пристально посмотрела на Эгила.
      - Отвечай быстрее. Правда ли, что твоя мать слабоумная, как утверждает повсюду Лойз?
      ^Эгил поднял топор, опустил его, распрямился, стройный и высокий.
      - Моя мать, - очень серьезно ответил он, - полностью владеет своим рассудком и способностями. Она пришла сюда, не зная ваших.., обычаев и вашего языка.
      Но в нормальных обстоятельствах ей эти знания и не нужны. - Он говорил на ломаном языке деревни, но чем дальше, тем все лучше, а если не знал слова для чего-нибудь, вставлял свое. Лойз нахмурилась, Нориэль тоже.
      - Она не слабоумная, - пояснил на их языке Эгил. - Она просто не знает ваш образ жизни и язык. - Он хотел сказать: "Да и зачем ей это?", но понимал, что это говорит его гордость. И такими словами он повредит матери. Поэтому он только сказал:
      - Я бы хотел передать это дело... - он поискал нужное слово... передать тому, кто... - попробовал он снова.
      - Судье, - подсказала слово Нориэль. Потом дала определение:
      - Это та, кто решает, что правильно, а что нет. - Эгил благодарно кивнул. Нориэль нахмурилась. - Старейшая Метчильд умерла в Ночь Бури. Но я думаю, ты прав.
      Этим должен заняться совет старейших. - Она поискала глазами ближайшую девочку и сказала:
      - Леатрис! Отыщи и приведи к нам пришелицу Элизабет. Мы должны поговорить с ней. - Потом повернулась и сказала, явно давая знать, что разговор окончен:
      - Спасибо, девушка.
      ***
      Новая старейшая, Раула, дочь Милены, стряхнула грязь с юбки, достала изношенное веретено из кармана и подняла его, требуя тишины. Элизабет, дочь Сигера, и Лойз, дочь Аннет, встали со своих мест и подошли к торопливо собранным старейшим, не глядя друг на друга. Старейшие долго разговаривали с обеими женщинами, потом подозвали всех остальных, кроме мужчины, которого это касалось - сына Лизы Эгила. Эгил сел рядом с Ароной на камне, глядя, как она делает записи на глиняной табличке, обитой деревом. Ее отыскали в развалинах и торопливо починили.
      - Дело о котле, - сказала старейшая после долгих переговоров. - Мы установили, что он принадлежит Элизабет, дочери Сигер, которая передала его Лойз, дочери Аннет, за еду и убежище. Три женщины подтвердили, что такой обмен был сделан по предложению Лойз, дочери Аннет, и что Элизабет, дочь Сигер, согласилась, потому что считала, что у нее нет выбора. Семь человек подтвердили, что Элизабет, дочь Сигер, не представляла себе истинной ценности котла.
      - Да она слабоумная, бедняга, - упрямо сказала Лойз, дочь Аннет.
      Старейшая набросилась на нее, как кошка на кролика.
      - Если Элизабет, дочь Сигер, не обладает здравым рассудком, всякая торговля с ней нечестная и потому незаконная. А что ты скажешь, Элизабет, дочь Сигер?
      Пришелица покраснела.
      - Это правда, я плохо говорю на вашем языке. Но госпожа Лойз на моем вообще не говорит. И я скажу, - она перешла на родной язык, - что если из-за этого считать человека полоумным, то Лойз, дочь Аннет, совсем спятила, потому что я кое-как ее понимаю, а она меня не понимает. Но дело не в этом. Дело в ценности котла, который у вас ценится гораздо выше, чем в моей родной деревне, потому что мы торгуем со многими районами, а вы нет. Я этого не знала: нельзя все узнать в незнакомом месте за несколько дней!
      - Говори так, чтобы мы могли понимать! - послышались крики из толпы. Говори по-нашему!
      Волшебница незаметно присоединилась к собравшимся и негромко переводила для старейших, которые не встречаются с чужаками. Когда Элизабет замолчала, волшебница подняла руку и сказала:
      - Я думаю, добрые женщины, что многие наши споры возникают из-за языкового барьера, потому что в зрелом возрасте трудно изучить чужой язык.
      - Обмен был честный, - сказала Лойз, дочь Анкет. - Она отдала котел, который мало что значил для нее, за свою жизнь и жизнь своих детей, которые значили очень много. Что здесь нечестного?
      Эгил подтолкнул Арону.
      - Священники говорят, что обмен под принуждением не правильный. Жаль, что здесь нет образованных.
      - Может, ты их образуешь? - сердито ответила Арона, увлажняя палочку, чтобы легче работать по глине. Эгил заглянул через ее плечо. Система знаков, которой она пользуется, не обычный алфавит, но какие-то сокращения, которых он не понимал. Он нахмурился и вернулся к своим мыслям.
      Подняла руку госпожа Флори. Старейшая направила на нее веретено и сказала:
      - Да, целительница?
      - Обмен несправедливый: когда Ловри, дочь Элизабет, повредила руку, Лойз, дочь Аннет, не привела ее ко мне и не позволила прийти матери девочки.
      Потом подняла руку и получила слово Элтеа, ткачиха.
      - Лойз продавала мне вышивку, которую сделала Лиза, - грубовато сказала она. - Вполне стоит нескольких дней убежища и пищи, которые она дала женщине.
      Эгил что-то начал говорить, Арона подтолкнула его.
      Он замолчал, и она подняла руку. Старейшая удивленно посмотрела на нее.
      - Хранительница? - спросила она неодобрительно, потому что хранительницы записей не принимают участия в таких спорах.
      - Эгил, дочь Элизабет, сказала мне, что в их деревне считают: вынужденный обмен не правилен, - быстро заговорила Арона, покраснев. Еще маленькой девочкой ее часто ругали за то, что она говорила на встречах. Но ведь это не формальное собрание, а вопрос важен.
      ,Старейшая повернулась к матери Эгила.
      - Таков ваш обычай?
      - Я не принимала участия в делах деревни, - запинаясь, сказала женщина на языке сокольничьих. - Но я думаю - да. Харальд как-то мне об этом говорил.
      Старейшие принялись переговариваться и рассматривать вышивку, которую принесла Элтеа. Эгил снова подтолкнул Арону.
      - Неужели у вас записывают все ссоры старух?
      Ваша старательность восхитительна, но... - Он замолчал, увидев, что старейшая снова подняла веретено.
      - В деле о котле мы видим несколько положений, - строго заговорила она. - Во-первых, по обычаям Элизабет, дочери Сигер, сделки вообще не было, так как она совершала обмен вынужденно. Во-вторых, Лойз, дочь Аннет, не выполнила условия соглашения, потому что рука Ловри, дочери Элизабет, воспалилась, и ее не лечили. В-третьих, вышивка была достаточной платой за еду и убежище, которые получило семейство Элизабет. Наконец, Элизабет, дочь Сигер, не полностью понимала суть обмена, потому что он был совершен не на ее языке.
      Старейшая помолчала.
      - Следовательно, все обмены между пришелицами и нами должны совершаться с участием переводчиков, и чужаков необходимо внимательно расспрашивать об их обычаях относительно обменов. В данном случае мы решаем, что котел должен быть возвращен Элизабет, дочери Сигер. Мы также предлагаем ей поселиться на ферме Вирдис, дочери Нилиры, теперь незанятой, если она согласится в обмен передать свой котел для переработки в плуги и инструменты.
      Эгил встал.
      - Договорились, - сказал он, как будто котел принадлежал ему. Старейшая не обратила на него внимания.
      - Приемлемы ли для тебя условия, Элизабет, дочь Сигер? - спросила она. Волшебница подробно перевела. Лиза нахмурилась и почесала голову.
      - Я должна подумать, - сказала она, наконец, ушла на поле и принялась за работу. Эгил присоединился к ней. "Какой нахальный", - не впервые подумала Арона, собирая свои записи.
      Женщины разошлись, а Арона напряженно прислушивалась к разговору Эгила с матерью.
      - У нас будет земля, - уговаривал он ее. - И ты больше не будешь служанкой старухи.
      - Я не служанка, - ответила Лиза.
      К ним подошла Элтеа и сказала:
      - Твоей матери хорошо у меня, и она не любит работать на земле.
      - Я понимаю, что ты теряешь прекрасную вышивальщицу, - согласился Эгил ядовито. - Мама. - Он повернулся и положил обе руки ей на плечи. - Тебе не нужно будет так много работать на земле, как этим женщинам. У тебя для этого есть я! Ты снова станешь хозяйкой в собственном доме, и мои младшие братья и сестры получат нужную заботу. Я знаю тебя, мама, ты никогда не поставишь свои капризы и желания выше потребностей семьи и деревни. Правда?
      - Мне нужно подумать, Эгил, - спокойно ответила она и кивнула, отпуская его.
      Эгил изо всех сил вогнал топор в последнее упавшее дерево. Однажды.., однажды он станет значительным человеком в этой деревне, и к нему не будут относиться, как к нищему мальчишке! Тут мимо прошла хранительница записей Марис со своими глиняными табличками, единственная взрослая грамотная женщина во всей деревне.
      - Госпожа Марис, - вежливо обратился к ней Эгил. - Могу я задать тебе вопрос?
      8. Суд
      Зима была долгой и голодной, все были раздражены, и потому приходилось много записывать. Особенно часто ссорилась со всеми в деревне Хуана, дочь Гунтира.
      Она всех втягивала в свои ссоры. Она притащила свою раненую дочь Леатрис и пастушку Нидорис к старейшим. Жаловалась на то, что пастушка не досмотрела за ее дочерью. И вообще - какой ужас посылать девочек пасти стадо!
      Леатрис, прикусив губу и опустив глаза, старалась как можно дальше отодвинуться от матери. Когда старейшие попросили говорить Нидорис, девушка положила руку на плечо Леатрис.
      - Она хорошо справилась. Она смелая и убила волка, который подбирался к нашим ягнятам. Если кто-то и проявил небрежность, то это ее мать и ее деревня, потому что она стала девушкой, но не прошла посвящение.
      Она даже не знала, что во время месячной крови нельзя сторожить стада.
      Старейшая подозвала к себе Леатрис.
      - Правда ли то, что говорит Нидорис?
      Леатрис поежилась, словно замерзла.
      - Правда, что я не знала.., о волках и крови, - запинаясь, сказала она. - Я дома никогда не стерегла стада, и никто из моих подруг этого не делал. Нидорис не знала, что я этого не знала, и присматривала за мной, как старшая сестра. Я не знаю, что такое это ваше посвящение, но думаю, что у меня ничего подобного не было.
      Решение было неизбежно. После длительных допросов других девушек, которые участвовали в загоне, и их матерей с Нидорис сняли обвинение в невнимании. Хуане было приказано позаботиться о том, чтобы ее дочь немедленно прошла посвящение. Несколько недель спустя Хуана с гневом хлопнула дверью госпожи Бирки, хотя никто не понял, почему. Потом Хуана устроила страшный скандал, когда Леатрис сказала, что хочет жить с госпожой Офелис, сочинительницей, как ее подмастерье.
      Перед снегом пришла еще одна группа чужаков-торговцев, и лицо Асты, дочери Леннис, все в синяках, говорило о том, что ее мать была серьезно недовольна тем, как вела себя с ними Аста. Женщины деревни продавали все, что могли, за еду, инструменты и соль. Многие вынуждены были ютиться в хижинах посещения, которые восстановили первые чужаки, и там работать на огородах. Потом снова возник спор из-за котла Элизабет, дочери Сигера. Арона до сих пор ежилась, вспоминая свое участие в том, чтобы поселить мать Эгила в доме госпожи Лойз!
      Эгил теперь был похож на кота в сыроварне. Осенью он начал учиться читать и писать, и все время, которое мог оторвать от строительства домов, работы с мулами и возделывания нового участка матери, он посвящал урокам. И не только посещал все уроки, но и задавал множество вопросов.
      - Почему у вас так много слов для таких простых вещей? - спрашивал он о любви, о беременности, о родстве и о времени месячной крови.
      - А почему у вас так много слов об орудиях защиты? - отвечала Арона, и он мог часами говорить о мелких технических различиях, как будто они действительно имеют смысл! Его легендарное высокомерие частично объяснялось чуждым акцентом и плохим знанием языка; однажды - только один раз - он приказал Ароне в присутствии Марис принести ему новую табличку, и хранительница записей надрала ему уши. Потом, словно он недоразвитый ребенок, она произнесла то же слово в повелительном наклонении и просительном наклонении. И видно было, как лицо его осветилось пониманием.
      Оказывается, высокомерие Эгила объяснялось простым незнанием грамматики.
      - А что это за маленькие слова в конце каждого предложения? - спросил он во время седьмого урока.
      - Они говорят, откуда ты знаешь то, что знаешь, - начала Арона и замолчала. Она вспомнила, что он каждое свое слово заканчивает частицей, означающей "это очевидно само по себе". Остальную часть дня она обучала его различиям, и хотя он по-прежнему предпочитал "высказывательное наклонение", как тут же назвала его Арона, постепенно он научился употреблять и другие.
      Одно наклонение даже заставило его рассмеяться.
      - Арона! Неужели это окончание означает, что говорящий - отъявленный лжец? - И он несколько дней только его и использовал, смеясь про себя.
      У него были все недостатки избалованной девушки.
      Он оказался ленив, как кот, когда дело доходило до работ по дому, и все портил, пока госпожа Марис не пригрозила, что прекратит уроки. Но учился он очень быстро и скоро стал писать не хуже Ароны. И всегда был полон идеями, как курица яйцами.
      - Когда я стану хранителем... - обычно говорил он. - Я позабочусь, чтобы эти старые легенды излагались правильно и из них делались правильные выводы.
      Когда я стану хранителем, я отделю выдумки старух от фактов. Когда я стану хранителем...
      Когда Соколиная Богиня отложит яйцо на деревенской площади!
      Они часами спорили о деревенских легендах и преданиях. Хорошо, что Эгил никогда не станет хранителем записей! Он был поражен, например, тем, что Мирра-Лиса, о которой рассказывала Арона в пещере, считается героиней ее народа. Он в ее истории видел только предательство и нарушение каких-то клятв, суть которых Арона так и не смогла понять. Ведь нигде в легенде не говорится, что Мирра давала какую-то клятву завоевателям. Эгил - когда примет у госпожи Марис и подмастерья хозяйство - намерен был неузнаваемо изменить эту легенду и сохранить старую версию только для старейших. Неужели он считает себя старейшей? Арона содрогалась при одной мысли об изменении записей.
      "Если бы только госпожа Марис услышала, чем он хвастает", - думала Арона. Но госпожа Марис вечно отсутствовала, совещалась со старейшими об одной богине известных делах, и Арона чувствовала себя очень одинокой.
      ***
      Однажды, в месяц таяния снегов, голод, холод и болезни вынудили старейших снова созвать всех на собрание. Небо ранней весны было затянуто облаками, и даже в середине утра воздух оставался сырым и холодным.
      Неподходящая погода для деревенского собрания. Арона, в промокшей юбке, в грязной обуви, шлепала по растаявшему снегу к новой конюшне. Людей слишком много даже для деревенского зала, а собрание может затянуться на целый день. Неслыханное дело для такого времени года!
      Арона несла в кармане юбки несколько яблок и стопку глиняных табличек, чтобы записать очередной спор пришелиц с жительницами деревни.
      Эгил догнал Арону, сказав:
      - Позволь помочь тебе, красавица.
      Волоски на руках Ароны снова встали дыбом, причину этого она не могла понять. Но было бы большой грубостью не принять такое предложение!
      - Спасибо, Эгил, - неохотно ответила она.
      Ветер с гор дул Ароне в лицо, когда она вслед за остальными заходила во двор конюшни - единственное место в деревне, где все население может собраться под крышей. Несколько девушек укладывали наверху камни на одеяла, чтобы защитить двор от возможного дождя. Везде были расставлены горшки с угольями, их тщательно охраняли, чтобы случайно не обронить огонь.
      Они давали больше дыма, чем тепла.
      Пять старейших вместе с волшебницей, которую звали Несогласной и которая теперь всегда вынужденно служила переводчицей, сидели на скамье под крышей, нависающей над частью двора. Они кутались в одеяла.
      Волшебница выглядела осунувшейся и состарившейся.
      Госпожа Марис тоже. Арона вытащила связку сена из груды и накрыла ее одеялом, чтобы сесть. Марис сидит по другую сторону собрания и тоже записывает, чтобы ничего не пропустить. Эгил сел рядом с Ароной и положил свои таблички слева от себя. Для него удобно, подумала Арона? но для меня нет. "Какой невнимательный!" - сердито подумала она.
      Вошла Хуана, дочь Гунтира, со своей семьей, но без Нориэль. Хуана выглядела торжествующей и рассерженной, Осеберг казался жалким. Он шел за матерью, но смотрел на толпу. Поймал взгляд Бритис и отвернулся.
      Бритис, у которой уже виден был рост ребенка, ответила ему холодным взглядом и нарочито обняла Нидорис, дочь Эстен. Хуана посмотрела на Бритис и поджала губы, словно заметила таракана в супе.
      Старейшая, Раула, дочь Милены, подождала, пока все окажутся под крышей. Потом подняла веретено - древний символ власти председателя - и приказала начинать перекличку. Присутствовали почти все, за каждую отсутствующую женщину отвечала ее родственница. Затем старейшая заговорила.
      - Я тревожилась, когда мы принимали пришелиц, - начала она, - из-за он-девушек. Я была не права. С чем мы столкнулись? Детские ссоры. Наши дочери жалуются на грубость пришелиц, пришелицы жалуются на нашу грубость. Девушки выбирают сестер-подруг, потом расходятся и выбирают новых. И тому подобное.
      Все это неважно. - Ее тон свидетельствовал о незначительности этих дел.
      Арона посмотрела на Бритис и Осеберга. Неважно?
      Может, став старейшей, она тоже будет так считать. Что могло разлучить таких подруг? Она посмотрела на госпожу Хуану и нахмурилась.
      - Но! - строго продолжала старейшая. - За зиму мы семь раз собирались из-за пришлых женщин. И теперь должны решить, останутся ли они с нами, и если останутся, то кто именно.
      Арона раскрыла рот. Изгнать этих женщин, когда зима еще не кончилась? О, некоторые, как Осеберг, сначала были очень громкими, шумными и грубыми. Зато другие оказались робкими, боялись беспорядка в одежде, боялись приходить в погнои одежде, плавать в реке. Они становились добычей таких хулиганок, как Ролдин, дочь Леннис, которая теперь стоит перед старейшими вместе с Элен, дочерью Андера, и ее тремя дочерьми.
      Ролдин жаловалась, что дочь госпожи Элен Кармонт побила ее. Кармонт, дочь Элен, смело ответила на обвинение.
      - Эта девчонка, - презрительно сказала она, - рослая и злобная, как он-женщины, приставала к моей сестре Бетзе. Спросите ее!
      Бетза, дочь Элен, принадлежала к числу самых робких и обычно не принимала участия в деревенских забавах. Когда Ролдин в первый раз пристала к ней, госпожа Элен сказала:
      - Посмотрим, - и отправилась на мельницу к Леннис. Вернулась она в слезах и, плача, говорила:
      - В этом богом проклятом месте нет ни справедливости, ни приличий!
      Леннис и ее нахальные дочери тоже жаловались.
      - К старейшим! - нетерпеливо говорили их соседи. - Пусть решают старейшие! - Так и получилось.
      Старейшие недолго совещались.
      - Ролдин, дочь Леннис, должна держаться подальше от дочерей Элен, дочери Андер, и они от них, пока не научатся жить мирно. Нидорис, дочь Эстен, ты должна научить Бетзу, дочь Элен, приемам самозащиты. Так как собственные сестры ее не научили.
      Встала главная пастушка.
      - Я сделаю это, но мне кажется, что две старшие дочери Элен, дочери Андер, сами ведут себя грубо. У меня есть вопрос к старейшим, касающийся Раннульф, дочери Элен.
      И она рассказала нечто совершенно неслыханное.
      Одна из пастушек, он-девочка, еще не прошедшая посвящение, пожаловалась, что ей не нравится тайная игра, в которую ее заставляет играть Раннульф, дочь Элен.
      - Они играли в посещение сокольничьих, - коротко объяснила Нидорис. Где могла он-девочка этому научиться? Должны ли мы обращаться с ней как с молодым сокольничим?
      Старейшие, волшебница и старшая пастушка принялись совещаться. Послали за Раннульф. Арона расслышала, как он-девочка говорила:
      - Она это начала!
      Подмастерье хранительницы записей отложила исписанную дощечку и потянулась за новой. Но ее стопки табличек не было.
      - Эгил? - спросила она. Он ответил ей взглядом. - Дай мне одну из моих дощечек, - вежливо попросила она.
      - Тебе они для этого не нужны, - коротко ответил он.
      - Нет, нужны, - возразила она, и когда он не пошевелился, протянула руку, чтобы взять самой. И, потеряв равновесие, упала ему на колени. Он схватил ее и сжал, ткнувшись носом ей в ухо.
      - Эгил! - строго сказала она. - Отпусти меня и дай табличку!
      - Хранительница! - Голос старейшей прозвучал в гомоне толпы, как ледяной ветер с Соколиного утеса. - Ты что-то хочешь сказать на этом собрании?
      Бесконечно униженная, Арона ответила:
      - Эгил, дочь Элизабет, не отдает мои таблички и играет со мной в игры. Скажи ему, что сейчас не время для детских игр.
      Эгил выпустил ее и вежливо протянул три таблички, сказав негромко, но внятно:
      - Нужно только попросить, моя дорогая.
      - Я не твоя дорогая! - сердито прошептала она, возвращаясь на свое место, едва не в слезах от стыда и гнева. И едва успела услышать решение старейших о том, что Раннульф, дочь Элен, должна прекратить свои болезненные игры с Шаннингом - как с молодым сокольничим, - а госпожа Бирка должна поговорить с госпожой Элен о том, что мальчика нужно научить тому, чего он еще не знает.
      Следующий вопрос - нужно ли позволять пришелицам встречаться с торговцами извне? Он вызвал целую бурю замечаний, и старейшей пришлось встать и утихомиривать спорящих.
      - Нет, никогда! У нас достаточно с ними хлопот!
      - Что, если об этом узнают сокольничьи?
      - Что, если чужаков станет еще больше?
      Аста, дочь Леннис, впервые, насколько все помнили, подняла руку на деревенском собрании.
      - Я думаю, - сказала она дрожащим голосом, - мы многому можем научиться у торговцев и чужаков.
      Посмотрите, как они помогли нам после Поворота! Они знают то, чего мы не знаем.
      - Это не имеет отношения к делу, - возразила Ната, дочь Лорин.
      - Только попробуй приди домой, молодая женщина! - проворчала Леннис, которая всегда была на стороне изоляционистов.
      Тогда поднял руку Эгил, дочь Элизабет.
      - А если у нас есть семьи, которые нас разыскивают? - спросил он. Разве не нужно сообщить им, что мы живы и благополучно живем здесь?
      - Хорошая мысль! - выкрикнул кто-то, и спор снова разразился. Он бушевал около часа, Арона тем временем ела яблоки и делала записи. Эгил наклонился к ней и прошептал:
      - Похоже на стаю кур, когда курятник забралась лиса.
      - У тебя есть что сказать на этом собрании, хранительница? - ледяным тоном спросила Арона.
      - Ты говоришь, как ограниченные мстительные девицы, которые вечно таскают друг друга за волосы, - разочарованно ответил он. - Я думал, ты лучше остальных. - Он замолчал, потому что к старейшим подошла Хуана, дочь Гунтира. По другую сторону от ,рее стояла Нориэль, дочь Аурики, она опустила голову измяла в больших руках головной шарф. Старейшая взяла веретено.
      Госпожа Нориэль подняла голову. Она выглядела так, словно готова была заплакать. Неужели господа Хуана и с ней поссорилась? С чего бы это?
      Старейшие заняли свои места, молодые девочки занялись горшками, добавили в них угольев, пошевелили.
      Хуана свирепо посмотрела на Нориэль.
      - Я обвиняю женщин этой деревни в грязных, неестественных и порочных занятиях. Вы не выходите замуж, как приличные женщины, вы не знаете, кто отцы ваших детей, вы спариваетесь, как дикие звери во время течки. А теперь я знаю, чем еще вы занимаетесь! - мстительно воскликнула она. Так как обвинения она произносила на своем языке, только у нескольких вопросительно поднялись брови. - И вот эта она-самец, которая выглядит как мужчина и действует как мужчина, сделала мне неприличное предложение, которое я не могу описать словами!
      Рослая кузнечиха вытерла глаза и запинаясь заговорила:
      - Мне казалось, я тебе нравлюсь. Мы так хорошо; ладили. - Она повернулась к старейшим. - Я спросила ее, хочет ли она быть моей сестрой-подругой. Я и не думала, что она воспримет это как оскорбление.
      Несогласная на языке Хуаны осторожно спросила у нее:
      - Как по-твоему, что означает это предложение?
      Хуана ощетинилась.
      - Чтобы я стала ее женой! Даже эта девчонка-хранительница говорила моему сыну, что она известная любительница женщин!
      Лицо Нориэль прояснилось, словно она услышала похвалу, и несколько голосов немедленно подтвердили.
      - Она накормила меня и моих дочерей, когда мы болели! - воскликнула одна женщина. - И попросила только проступить так же, если кто-то другой окажется в беде.
      - Она защитила моего маленького Джомми от хулиганки Леннис, - добавила госпожа Лорин, - и всегда была добра ко всем.
      - Она первой предложила еду и убежище этим пришелицам, когда они, бездомные, пришли к нам, - добавила третья. "И смотрите, как ей отплатили", - висело в воздухе.
      Оттуда, где сидело семейство Лизы, поднялась молодая, но большая и волосатая рука, и гладкий, хорошо знакомый голос произнес почти с оскорбительной снисходительностью:
      - По-видимому, мы опять столкнулись с неверным пониманием, мои дорогие женщины, потому что слово, которым вы воспользовались, в нашем языке обозначает филантропа, любителя людей, а не только женщин.
      Старейшая кивнула в знак благодарности.
      - Спасибо, госпожа Эгил. Как-нибудь я приглашу тебя переводить. Теперь настала очередь Ароны гневно сжать зубы. Старейшая указала веретеном на Хуану и спросила:
      - Если ты оскорблена, почему остаешься с Нориэль, дочерью Аурики?
      Хуана опустила голову и призналась:
      - Она сделала Осеберга своим подмастерьем. Я все бы отдала за это, кроме своей чести.
      Нориэль удивленно покачала головой.
      - Мне нужна была подмастерье. За это не требуется никакой платы. - Она шумно высморкалась. - И я не Лойз, дочь Аннет, я никого не заставляю жить с собой против воли. - Она снова заплакала и отвернулась.
      Старейшая сказала:
      - Вопрос кажется ясным. Хуана, дочь Гунтир, может уйти из дома Нориэль, дочери Аурики, куда хочет. Совсем не нужно поднимать перед нами такое простое дело.
      Есть еще что-нибудь?
      - Да! - страстно воскликнула пришелица. - Вы приказали обучить мою дочь тому, что не должна знать приличная девушка!
      Старейшая нахмурилась.
      - Я думаю, здесь снова разница в обычаях. Мне нужно знать, чему в твоей деревне учат девушек о женских делах. - Хуана открыла рот. Она покраснела и прикрыла лицо шалью. Старейшая продолжала:
      - Те, кто еще не посвящен, могут этого не слушать. Девушки, выведите детей.
      - И мальчиков, - напряженным тоном сказала Хуана. Арона мстительно радовалась, глядя, как Эгила выводят вместе с толпой маленьких девочек. Как только это было сделано, старейшая поторопила:
      - Что у вас говорят, когда у девочки начинается месячная кровь?
      Хуана заплакала от стыда.
      - Мама ударила меня по лицу, чтобы вызвать кровь на щеках. Она предупредила меня, что теперь я могу опозорить семью, поэтому я отныне должна вести себя скромно. Так я учила и Леатрис, хотя Моргат слишком много позволял ей для добродетельной девушки.
      - Но что у вас учат о том, как получаются дочери?
      - Что дети - дар богов замужним женщинам, - быстро ответила Хуана. - А у незамужних они плоды разврата и зла. Вот почему девушка должна строго беречь себя.