- Ну, кое-что узнал, - признался Осеберг.
      - Вы в своей деревне делаете одно, а мы другое, - сказала Арона. Твоей матери наши обычаи не нравятся, но если тебе они кажутся полезными, придерживайся их, пока у тебя не будет собственного горна. Ведь твоя мама все-таки не кузнечиха.
      - Она говорит, что тетя Нориэль тоже не кузнец, но это не правда, признал Осеберг. Наверно, его тоже утомили мнения матери.
      - Когда пройдешь посвящение, - сообщила ему Арона, - тебе не нужно будет отчитываться перед матерью, только перед твоей хозяйкой или нанимательницей. Ты должен будешь по-прежнему уважать мать, но слушаться не обязан. Как это тебе? Больше нравится?
      Осеберг улыбнулся и крепко и влажно поцеловал ее в щеку. Потом сказал:
      - О! Прости, Арона!
      Она похлопала его по руке.
      - Ты прощен. На этот раз.
      Снова началась буря. Женщины бегали к навозной куче, доставали еду, искали своих родственников. Снова послышалось множество голосов. Хуана начала жаловаться на то, как называют ее детей, и Элен защебетала, что все будет хорошо. Лойз услышала голос госпожи Элизабет и фыркнула.
      - Она меня обманула!
      Хуана нашла Осеберга и схватила за ухо. В пещере словно началась семейная ссора, только многократно усиленная. Снова заплясали голубые огни, одна из волшебниц осела, сестры подхватили ее. Одна из них стала наливать упавшей воду в рот. Несогласная что-то настойчиво говорила госпоже Бирке, которая вздохнула и ответила.
      - Сестры и дочери! - крикнула госпожа Бирка - голосом, которым обращалась на деревенских собраниях Ее объявление сопровождалось мысленным голосом Несогласной. Утомленные люди замолчали. - Не хотите ли послушать предания о храбрых женщинах прошлого, чтобы поддержать наш дух? Марис? Арона?
      Офелис?
      Офелис, дочь Кеми, престарелая сочинительница песен, покачала головой, хотя в темноте этого никто не увидел.
      - Голос мой хрипит во время долгого рассказа, - хрипло сказала она. До этого она находилась среди старейших, разговаривавших с волшебницами. Марис тоже отказалась. Немного подумав, Арона начала предание древних дней, потом другое, потом еще одно.
      6. Снова Лормт
      Госпожа Нарет, ученая, отложила свиток и нахмурилась, глядя вдаль. Похоже, это не подлинная история, а фантастические легенды о земле за морем, которой правили женщины и у каждого клана был свой покровитель - животное. Однако местами рассказы совершенно покоряют.
      Например, предание о Теоре... И оно подтверждает известные факты. Свиток очень древний, пергамент и чернила старые.
      Если верно переведено, то записавшего это звали Варина, женщина-сокольничий. А "написано на брегах изгнания, когда все мужчины сошли с ума". На пергаменте какое-то засохшее пятно. Слеза? Или просто морская пена"? Аскетическая женщина-ученый снова прочла легенду, дошедшую через много столетий, и вздрогнула.
      Царица Теора и ее некогда верный человек Лангвард стояли на утесе над берегом. Из своей последней осажденной крепости Салзатар царица гневными глазами, полными горячих слез, смотрела, как последние Дома уплываюг на кораблях пиратов-сулкаров. За ней стоял человек, которого она подняла из ничего и дала ему второе после себя положение в стране.
      - Госпожа, будь разумна, - сказал Лангвард, не употребляя титула. Тебя никто не поддержит в этом твоем последнем сопротивлении. Ты из каприза хочешь сохранить свою власть.
      - Из каприза? - Она подавилась, вспомнив, сколько напряженных размышлений и трудного балансирования между разными силами стоит за этим решением.
      - Но если ты возьмешь себе лорда с долины, ты сохранишь титул царицы. Я знаю, ты ценишь и его, и честь.
      Она смотрела на него, но он не решался встретиться с нею взглядом. Неужели он считает ее такой же глупой, как женщин при дворе завоевателей? Они вечно спорят о том, у кого положение и звания мужа выше. Ценятся не личные качества женщины, а только девственность или отсутствие ее, покорность и молчание. Стать такими, как они? Никогда!
      - Как царица, я мать своего народа, я правительница, а не покорная рабыня завоевателей, - твердо сказала она. - Нет;
      - Ты не будешь в таком положении, как остальные, - флегматично заметил Лангвард. - Он предложил тебя мне. В качестве милости. - И когда ее рука легла на кинжал, Хранителя Царицы, он напомнил ей:
      - Когда-то ты мне делала такое предложение.
      - И ты отказался, сказав, что не будешь моей комнатной собачкой. Ну а я не буду твоей. Значит, ты дал клятву верности этому человеку?
      - Нет. - Ответ дан без колебаний.
      Теора несколько секунд смотрела на него.
      - Если присоединишься ко мне в этой последней попытке, тебя не ждет ни смерть, ни позор. У нас еще остались возможности - наше древнее волшебство.
      Богиня по-прежнему хранит своих детей. Я знаю, она изгнана из этой земли и поклонение ей запрещено. Это самое гнусное. Неужели ты вытерпишь и это, Лангвард?
      Лангвард посмотрел на нее и поднял руку. Из-за двери показался вооруженный житель равнины, у него было мрачное, но торжествующее выражение лица.
      - Ты был прав, Лангвард. Я слышал достаточно.
      Потрясение и гнев на мгновение лишили царицу разума и дара речи. Потом с криком:
      - Лангвард, это измена! - она вонзила лезвие Хранителя Царицы в сердце предателя. Житель равнины извлек меч и приблизился к ней. Теперь на лице его отразилась радость, как будто у него на глазах не убили только что сообщника. Убийство для этого человека ничего не значит.
      - А ты, женщина, - насмехался он, - подняла руку на человека на службе короля и потому виновна в измене Тебя повесят.
      Окно слишком далеко, иначе она выпрыгнула бы в него, чтобы не дать удовольствия видеть царицу в кандалах и на виселице. Она хотела броситься на его меч: что-то в его позе говорило, что он к этому готов. В отчаянии, загнанная в угол, она воскликнула:
      - Джонкара! Мстительница за женщин! Останови его руку и помоги мне отомстить, чтобы он понял, что мы матери, а не домашний скот.
      Движения ее противника замедлились, потом совсем замерли. Тело Лангварда, которое медленно падало, тоже остановилось. Теора не могла ни шевельнуться, ни заговорить. Наконец застыли, как движения, и ее мысли.
      Последней ее мыслью было воспоминание о старинной волшебной сказке о спящей принцессе, которая просыпается от поцелуя принца. Теора горько улыбнулась.
      "Сойду за рыбачку или девку пиратов-сулкаров", - подумала она. И тут мысли ее замерли.
      ***
      Прошло несколько дней, прежде чем госпожа Нарет снова пригласила к себе Арону. Она спросила только:
      - Откуда это предание?
      - Оно одно из самых древних, - сразу ответила Арона, - и приписывается Варине, женщине-сокольничей, подруге матери моего клана. Никто не может сказать, насколько оно правдиво, но у нас нет причин в нем сомневаться.
      "Ответ истинного ученого". Удовлетворенная, госпожа Нарет отпустила девушку и долгое время спустя не приглашала Арону, продолжая читать.
      Эти дни девушка из деревни сокольничьих свободно бродила повсюду. Она проведала своего мула и смотрела, как работают конюхи. Она исследовала древний полуразрушенный комплекс строений - и уцелевшие башни, и те, что обрушились. Смотрела на окрестности с их высоких вершин, разглядывала упавшие камни и гадала, что из них было построено. Постепенно она узнавала обычаи и пути Лормта.
      Никто не тревожил ее в аскетической каменной келье, никто не помогал ей. В первое утро она носила полный ночной горшок целые мили по коридорам, прежде чем кто-то подсказал ей, где навозная куча. Она не умерла от голода только потому, что мальчишка-проводник, который сопровождал ее к госпоже Нарет, по пути показал столовую.
      Здесь в любое время суток можно было поесть, и Арона гадала, что отдает Лормт поварихам в обмен на пищу. А может, это ученики и подмастерья, которые по очереди работают на кухне, как делали у нее дома? Но когда она спросила у одной поварихи, та только рассмеялась и сказала:
      - Я, госпожа, готовлюсь в ученые? Ну, это не для меня.
      Арона продолжала бродить, готовая в любую минуту уйти, если ее попросят. Никто не просил. Многие престарелые ученые просто отвлеченно смотрели на нее, хмыкали или произносили что-нибудь более вежливое.
      Например: "Чем могу быть полезен?"
      Она видела длинные стойки со свитками. Свитки запылились, многие начали гнить. Видела кошку, спящую на груде рукописей, в специальном ящике для них. (Кошка была маленькая, чистая, черно-белая, и со временем Арона с ней подружилась). Руки девушки сокольничьих чесались, ей хотелось положить каждый свиток на место; постепенно она вырабатывала систему их расположения.
      Некоторые она читала, но ее больше интересовал сам Лормт. Кто основал его и с какой целью? Как он снабжается, и каковы его взаимоотношения с разбросанными вокруг фермами? Как решаются споры, и что здесь считается подобающим и неподобающим? Это ей нужно было узнать прежде всего, потому что она видела в собственной деревне, как споры и ссоры возникают просто из-за разного понимания хороших манер и приличия.
      ***
      - Давным-давно, когда он-женщины жили с нами в мире и согласии за морем, - Арона начала рассказывать длинное предание испуганным жителям Риверэджа, которые, спасая жизнь, забились в пещеру от страшных деяний снаружи, - жила девушка тринадцати лет, которую звали Мирра-Лиса. Она была главой своей семьи, потому что ее мать умерла. У нее были две верные он-сестры, старше ее, но она была единственной дочерью и потому возглавила семью.
      - Тогда существовал обычай: глава семьи должна была приручить дикую лошадь, чтобы показать свое умение. Но на этот раз Мирре-Лисе не повезло.
      Арона зловеще снизила тон голоса.
      - На их деревню напали дикие самцы с равнин.
      Они, подобно волкам, не знали ни приличий, ни доброты. Они напали на Мирру-Лису и в своем безумии перебили ее стражу. Они поступили с ней и с телами ее стражниц, как поступают сокольничьи. Потом их он-госпожа, по имени Тсенган, дочь неизвестной матери, положила Мирру-Лису на свою огромную прирученную лошадь и поехала к вратам своего большого укрепленного дома, криком призывая ее он-сестер. Тсенган пообещала им пощаду, если они поклянутся относиться к ней как к своей матери и госпоже во всем, и, чтобы спасти свою жизнь, он-сестры Мирры-Лисы согласились.
      Эгил, слушавший в темноте, нахмурился и покачал головой. Такая выдумка - он решил, что это, конечно, любовная история, - не напугает женщин и детей, хотя может их отвлечь. Он был лучшего мнения об Ароне.
      Впрочем, чего ждать от девчонки?
      Арона продолжала гневным голосом.
      - Эта Тсенган заперла Мирру в ее комнате и не разрешала ей ни говорить, ни выполнять свои обязанности главы семейства, но била ее, как жестокая госпожа, добиваясь покорности, и каждую ночь делала с ней то, что делают сокольничьи, пока в ней не зародилась дочь. И тогда Тсенган сказала, что отдаст ее нерожденную дочь другому дикарю, у которого она будет рабыней, и этого Мирра вынести не могла.
      - Тсенган также жестоко угнетала всех членов семейства Мирры и всех остальных. Дикари стали хозяйками в каждом доме, им разрешалось бить женщин и их детей, некогда свободных и гордых! Они перебили целительниц и мудрых женщин. Каждая девушка становилась рабыней дикаря, и дикари каждую ночь поступали с ними как сокольничьи. Похоже было на посещение сокольничьих, которое затянулось навечно. - В голосе Ароны звучал искренний ужас. Леатрис вздрогнула. Она плохо представляла себе, что означает посещение сокольничьих, но, очевидно, нечто невыразимо ужасное произошло в доме женщины-лисы.
      Голос Ароны смягчился.
      - И вот однажды, когда Мирра сидела в своей комнате и думала, как ей освободиться от безумца, в окно влетел сокол. Некоторые утверждают, что это была сама Джонкара. Сокол сел ей на плечо и сказал: "Женщины сокольничьих должны бежать через горы за море". И Мирра поняла, что освобождение близко. Она послала свою прирученную лису с запиской за ошейником, чтобы она побежала за соколом к дому госпожи соколов. И принялась ждать. Но освобождение не приходило.
      В пещере послышались вздохи. Голос Ароны прозвучал сильно и звучно.
      - Она должна была спасаться сама* И вот однажды ее безумная он-госпожа обвинила деревенскую женщину в колдовстве и заставила Мирру, одетую как глава семьи, молча смотреть, как эту женщину сжигают живьем. Она поступила так, чтобы все подумали, будто это приказала сама Мирра. А Мирра день и ночь спорила с ней, просила о справедливости, и никакие побои не останавливали ее.
      И тогда Мирра поняла, что она должна делать.
      Эгил нахмурился. Нет, пожалуй, это не любовная история. Скорее рассказ о женском мщении.
      Арона заговорила многозначительно и негромко.
      - Мирра тайком поговорила с женщинами в своем доме, с теми, кто знал, что она их защищает и пытается о них заботиться и" уберечь от безумца. Она говорила с поварихами и с теми, кто прислуживал за столом. Со своими он-сестрами она не говорила, потому что они поклялись повиноваться Тсенган и не причинять ей вреда, чтобы спасти жизнь Мирры, а они никогда не нарушали свою клятву. Она уговорила своих женщин найти какой-нибудь предлог и запереть ее двух он-сестер в комнате. Она подсыпала им в вино порошок, чтобы они уснули. Закрыла их, чтобы они могли сказать, что не нарушили клятву, потому что были беспомощны.
      Арона помолчала.
      - Потом она подсыпала в вино безумцев еще большую дозу и убила их всех. Некоторых ей пришлось добивать ножом, другие умерли от снадобья, но она их всех перебила. Потом она нашла своего коня и поскакала, как могла, быстро к Дому Сокола, который безумцы осаждали и грабили много лет, но не могли взять. Мирра хотела рассказать свой двоюродной сестре женщине-соколу, что она свободна, а самцы мертвы.
      В пещере царила мертвая тишина. Эгил думал об этой исключительной жестокости женщин давних лет.
      Голос Ароны зазвучал торжественно.
      - В обычае тех лет было каждой женщине брать себе он-самца, который становился ее сестрой, чтобы он зачинал с нею дочерей. Такой самец назывался... - Она произнесла незнакомое Эгилу слово; очевидно, оно обозначает "муж". Ему захотелось позже отвести ее в сторону и разобраться в этом и в других вопросах. А Арона продолжала рассказывать.
      - У родственницы Мирры, женщины-сокола, тоже был он-сестра-подруга, снизив голос, говорила Арона, - и эта он-сестра поступила так же, как дикари. Она стала хозяйкой Дома Сокола и госпожой сокола, она договорилась с Тсенган о дружбе и общей борьбе с другими разбойниками. И когда Мирра-Лиса пришла к ней, окровавленная, оборванная и усталая, лже-родственница обругала ее, обвинила в предательстве своего "супруга" и ее народа. Назвала ее злым неразумным ребенком, который действует, не понимая, что делает.
      Снова в голосе Ароны прозвучал гнев.
      - Мирра очень рассердилась, потому что ценой огромных страданий спасла всех от злого разбойника. Но к ней пришла дочь женщины-сокола и поклялась быть ее сестрой и всегда оставаться с ней, и так и было. Позже такие, как "муж" женщины-сокола, стали сокольничими. Они убили Мирру-Лису, как убивали всех, кто сопротивлялся их воле, и тогда женщины решили жить одни, потому что не осталось он-женщин, которые понимали бы приличия и доброту. Никто из нас не знает, почему они перестали вести себя хорошо и сошли с ума, но мы не могли этого выносить.
      Поэтому мы разрешили им навещать нас раз в году, и то только в том месте, которое они для нас построили, в стороне от нашей деревни, где мы живем, и только с одной целью - дать нам дочерей. В обмен на это они забирают наших сыновей и делают из них сокольничьих.
      Арона перевела дыхание.
      - Да будем мы все храбры, как Мирра-Лиса, и чтобы нам никогда не приходилось убивать или быть убитыми.
      Эгил нахмурился. Плохое заключения для такого злого рассказа! Если Мирра не была опозоренной и изнасилованной женщиной, если она была законной женой Тсенгана - глупой женщине нужно было объяснить это с самого начала, в таком случае ее поведение - верх предательства. Неужели Арона считает героиней женщину, которая отравила собственного мужа?
      Эгил не мог в это поверить. Должно быть, просто наизусть рассказывает древнюю сказку, не понимая ее значения. Иначе как можно выводить из нее мораль и урок?
      Когда они выйдут из пещеры - если выйдут - он должен переделать эту сказку. Таков его долг как будущего хранителя записей деревни. И, конечно, совершив это, он сделает большой шаг к своей цели. Конечно, старуха привязана к старью, хотя оно и не имеет смысла. Но он и об этом позаботится.
      ***
      Огни у входа поднялись выше, над горами раскатился гром, как бой гигантского барабана. Ветер заносил в устье пещеры ледяной дождь. Жители деревни отодвигались все глубже и глубже. Нельга, дочь Олвит, дрожащим голосом прошептала:
      - Никогда не забуду праздник своего совершеннолетия!
      Несмотря на ужас, Леатрис, дочь Хуаны, рассмеялась.
      - Ты хочешь сказать, что предпочла бы стоять у стены, дожидаясь, пока Осеберг или Эгил не пригласят тебя танцевать? Когда у нас случались праздники, мама всегда заставляла меня петь и играть на арфе для гостей.
      - Значит, ты сочинительница! - прошептала Нельга. - Офелис будет так рада, что в деревне появилась девушка, которая умеет петь! Свою последнюю помощницу она потеряла, когда та родила. Родился двухголовый ребенок, такой ужасный. Женщина плакала неделями, потом сочинила песню для целительниц и больше никогда не разговаривала. О, - вспомнила Нельга вопрос Леатрис. - В нашей деревне хозяйка должна приглашать гостей на танец. Я рада, что ты рассказала мне, как принято у вас. Я не хотела бы, чтобы Эгил решил, что мы невоспитанные. Леатрис, а ты можешь песней разогнать бурю?
      Снова раскатился гром, и так близко, как будто молния ударила в эту самую гору; снова в проход занесло капли дождя. Леатрис посмотрела на Нельгу и неуверенно запела балладу, которую пела в пастушьем лагере.
      Осеберг подхватил, добавив свой бас; Эгил пел контрапунктом. От этой песни они перешли к трагической "Клятве вдовы", потом к веселой "Болотной девушке", потом к забавной песне о фермере и его жене, которые старались заставить друг друга работать ежедневно. А потом Леатрис запела еще более веселую песню о том, как кролик перехитрил лису.
      Гора задрожала, словно в родовых муках. Леатрис пела, хлопая в ладоши:
      - Не бросай меня в этот "уст,
      Не бросай меня в этот куст.
      Кролик весело кричал
      - Не бросай меня в этот куст!
      Деревенские девушки тоже захлопали и со смехом подхватили:
      - Не бросай меня в этот куст,
      Не бросай меня в этот куст...
      Снова задрожала гора, раскатился грохот, подобный грому, но на этот раз он не закончился. Медленно грохот все усиливался, становился громче и глубже, глубже и громче, гора дрожала, потом затряслась. Пол пещеры наклонился вправо, потом влево, и перепуганные женщины попадали на грубый камень. Закричали дети, животные поддержали их блеянием, лаем, квохтаньем как полагается каждому. Гора тряслась, словно пыталась избавиться от паразитов.
      Ослепительно белая вспышка озарила вход. Арона закрыла рукой глаза и с ужасом смотрела на очертания костей, ясно видные сквозь плоть. За ними она различала знакомые очертания Соколиного утеса. Но этот утес рушился и распадался, как детский домик из снега в оттепель. Свет погас, и временно ослепшие жители деревни закричали. Где-то заплакала женщина. Снаружи продолжал идти дождь, теперь он слегка напоминал обычную летнюю грозу.
      От груды тел, лежащих на полу, доносились слабые стоны. Арона ощупью добралась до них. Волшебницы, стоявшие на страже у входа в пещеру, теперь лежали неподвижно. У одной медленно дергалась нога.
      - Госпожа Флори! - закричала Арона. - Госпожа целительница, скорее сюда!
      Первой подошла девочка-пришелица Ханна, за ней ее хозяйка. Втроем они перевернули первое тело. Госпожа Флори прижалась к груди волшебницы. Потрогала ее лицо, подула в рот. Так же она поступила и с остальными.
      Две мертвы. Одна живет, но она очень слаба и больна. Несогласная лежала, как мертвая, но пульс у нее есть, лицо посерело.
      Госпожа Флори позвала на помощь. Медленно женщины из деревни Риверэдж собрались у выхода из пещеры. Они сделали матрацы из шалей и плащей, одеял и запасных платьев и уложили на них двух больных волшебниц. Потом, сами уставшие до смерти, попытались уснуть.
      Когда наступил рассвет, холодный и серый, с багровыми облаками над головой, они вышли посмотреть, что стало с их деревней.
      От нее мало что осталось. Все придется строить заново, от погребов до крыш.
      И весь урожай этого года погиб.
      7. После бури
      Записи! Арона побежала от входа в пещеру к Дому Записей, в отчаянии плача. Из погреба выскочила Рыжая Малышка и принялась тереться о ноги Ароны.
      - Ты, глупая кошка! - радостно воскликнула Арона, распахивая дверь. Что тебя заставило там прятаться? - Должно быть, сама Богиня нашептала кошке, как спастись.
      Все записи, которые были аккуратно уложены в погребе на полки рядом с запасом кореньев и кувшинами с маслом, выдержали бурю. Подмастерье хранительницы брала их один за другим и с возгласами радости откладывала. Все записи уцелели! Арона снова побежала в деревню, чтобы посмотреть, что делается там.
      Кузница Нориэль и жернова Леннис не тронуты.
      Тяжелые инструменты отлетели, но недалеко. Уцелело большинство погребов. Но поля, дома, посуда и ткани - единственное торговое имущество деревни - все превратилось в развалины и обломки.
      Огромное упавшее дерево пробило крышу деревенского зала для собраний. Осеберг и Эгил, взявшись за его концы, пытались сдвинуть. Нориэль отложила мотыгу, подошла и взялась за середину. Дерево не шевельнулось.
      - Дарран! - позвала Нориэль. Эгил оскорбленно посмотрел на нее.
      - Эгил, Осеберг, - резко сказала Дарран, хозяйка мулов. - Не переутомляйтесь. У нас впереди много работы.
      Арона подняла голову и, заслонив глаза, посмотрела на солнце.
      - Со всем уважением, госпожа, - резко ответила Эгил, дочь Элизабет, это вы постарайтесь не переутомляться. Мы с Осебергом займемся тяжелой работой.
      - Эгил Нахальная, - прошептала женщина и усмехнулась придуманному прозвищу. "Эгил Высокомерная", - подумала Арона, начиная раскапывать руины Дома Записей.
      Женщины и девушки мрачно и напряженно занялись работой. Как будто началось строительство дома после пожара, но пожар этот охватил всю деревню, и делам, казалось, нет конца. Вначале деревенский зал и Дом Исцеления. Все овощи, что удавалось спасти, делили поровну, несмотря на протесты тех, кто их посадил, потому что иначе начали бы умирать с голоду. Молоко госпожи Безрогой и ее сестер раздавали по полчашки, а куриные яйца разделили. Кошек, собак и цыплят выпустили на свободу, чтобы они кормились сами, и старшие девушки погнали овец назад на пастбища, где еще оставалась трава.
      Эгил и Осеберг работали, как мулы, и вся деревня удивленно смотрела на них. Начинали они раньше всех, а кончали последними и перетаскивали самые тяжелые грузы. Постепенно некоторые самые слабые начали заменять их на домашних работах, говоря: "Несправедливо, что они работают намного больше и тяжелее нас".
      Неожиданно, на десятый день, часовые в утесах подали необычный сигнал тревоги: не соколиный крик - сокольничьи идут, не крик голубки - пришли дочери Гунноры для торговли, не крик стервятника - разбойники. На этот раз послышался крик перепела: "Чужаки!
      Нужно их увести в сторону!"
      ***
      - Я ходила в прошлый раз! - закричала женщина.
      - Ну, сейчас не моя очередь, - подхватила другая.
      - Где, во имя Джонкары, вуали и платья? - спросила третья.
      - Арона, ты говоришь на языке чужаков, - сказала старейшая мать Раула, дочь Милены. - Ты, ты и ты, - она указала на несколько опытных торговок, всех в детородном возрасте и привлекательных внешне. Ни одна из них, кроме Ароны, не ходила к сокольничим во время их последнего посещения. С проклятием Арона достала из-за запасов лука в погребе свою гостевую вуаль.
      Эгил, который привязывал мулов Дарран к упавшему дереву, остановился.
      - Если это чужаки, вам потребуется защита. И кто-то должен говорить за вас, - сказал он решительно тоном, не терпящим противоречий. Прицепив к поясу нож, он пошел за женщинами.
      Нориэль и Дарран взяли его за руки.
      - Ты не пойдешь. Если они узнают, что среди нас живут пришельцы, это может всем нам принести смерть.
      Пусть более опытные займутся этим делом, девушка.
      Эгил посмотрел на них. Начал объяснить - горько и подробно, что на этот раз они зашли слишком далеко.
      Арону, молодую девушку, посылают - вопреки всякому благоразумию и приличию! - навстречу чужакам, а он остается дома, как батрак на службе у ее отца. Он плюнул на землю. И тут же остановился. Дарран - его нанимательница. Он и есть батрак, пока не займет более достойного положения. Чувствуя во рту горечь, он вернулся к своей работе. Надо это изменить.
      Горя от любопытства, Арона вслед за женщинами пошла к началу тропы и домам посещения, где ждали чужаки на прирученных лошадях. От страха у нее перехватило дыхание. На чужаках нет ни птичьих шлемов, ни масок, но они в форме сокольничьих. "Так будет выглядеть Эгил, когда станет взрослым", неожиданно подумала она.
      Предводитель почти так же молод, как Эгил, хотя у него на лице, как у козы, растут волосы. Он с серьезностью Эгила обратился к женщинам на том же языке, который все это лето слышит от пришелиц Арона.
      - Не бойтесь, - сказал он медленно и тщательно. - Ваши мужчины послали нас, чтобы мы вам помогли.
      Вынести еще одно посещение сокольничьих, так быстро после предыдущего?
      Молодой самец, должно быть, заметил их отчаяние, потому что повторил:
      - Не бойтесь. Сокольничьи - наши союзники. Мы отнесемся к вам со всем уважением, как к собственным сестрам, матерям или дочерям.
      Один из чужаков посмотрел на развалины хижин и грубым голосом вскрикнул:
      - Что, во имя богов, тут случилось? - Но тут же добавил:
      - О! Поворот.
      - Мы поможем вас восстановить дома, - сказал молодой предводитель и отдал приказ. Воины спешились и начали действовать, работая как дочери одной матери. Когда женщины попытались принять участие в работе, мужчины их отстранили.
      - Вы только поддерживайте огонь в кострах и готовьте еду. Припасы мы вам дадим, - вежливо сказал молодой предводитель. - Я уверен, вы очень голодны.
      Еще более молодой воин поглядывал на девушек, словно хотел заглянуть под их грубые уродливые вуали.
      Аста, дочь Леннис, смотрела и вслух удивлялась.
      - Вы такие сильные! Мы бы не могли все это сделать!
      Молодой человек улыбнулся.
      - А вам и не нужно. Для этого мы здесь.
      , Предводитель пристально посмотрел на него и удивленно нахмурился.
      - Мне сказали, что вы, женщины, не разговариваете.
      Старейшая из присутствующих женщин распрямилась и прижала вуаль ко рту. Аста тут же замолчала.
      Предводитель смотрел на этот обмен жестами и еще сильнее хмурился.
      - Меня прислали узнать, что вам нужно, - обратился он к старейшей в группе. - Еда? Лекарства? Семена для посева?
      Старейшая наклонила голову и знаками изобразила работу мотыгой, лопатой, пилой и топором. Молодой предводитель нахмурился.
      - Я понимаю, миледи, что вам нужна помощь в работе, но мы не можем задерживаться надолго. Я бы хотел, но у нас много дел... - Он замолчал и еще больше нахмурился.
      Старейшая покачала головой и осторожно потрогала железные детали упряжи лошадей, потом еще осторожней длинный нож, висящий на поясе предводителя.
      Она не поняла. Женщины молча переглядывались. Тогда Марра, дочь Аннет, обычно трусливая, как кролик, заговорила со смелостью, о которой женщины и не подозревали:
      - Инструменты, - сказала она дрожащим голосом. - Мотыги. Ножи. Топоры. Лопаты. Металл. И соль. У нас здесь нет своей соли. Мы можем отдать посуду, ткани, украшения.
      Аста наклонилась к одному из пришельцев и шепотом спросила:
      - А там, откуда вы пришли, вы делаете всю тяжелую работу?
      - Ну, работу выполняют слуги и батраки, и я думаю, жены фермеров тоже работают, но конечно, госпожа, тяжелую работу должны делать мужчины, а не женщины.
      - А что делают женщины? - спросила Аста, как пес, почуявший запах зайца на охоте.
      Воин удивленно посмотрел на нее.
      - Как что? Остаются дома, ведут хозяйство, воспитывают детей, стараются выглядеть красивыми - вот и все. - Он был очень молод.
      - Но как они тогда зарабатывают на жизнь? - настаивала Аста.
      Мужчина снисходительно рассмеялся.
      - Если у тебя лицо такое же красивое, как голос, госпожа, тебе не стоит об этом беспокоиться. - Видя, что она не поняла, он добавил:
      - Мы, мужчины, зарабатываем на жизнь для наших женщин. Разве не так среди сокольничьих?
      - О, да, конечно, - торопливо сказала Амста. - Я просто думала, как у.., у чужаков. Мы их так редко видим.
      Старейшая из женщин подошла к ней и сердито посмотрела, повторив жест с вуалью; предводитель мужчин тоже подошел.
      - Лоррил! - резко сказал он. Потом мягче добавил:
      - Женщины принадлежат сокольничим. - Это было предупреждение.
      Воины принялись разгружать и заносить в один из полуразрушенных домов мешки с зерном и сушеными фруктами, а также металлические инструменты, какими могли пожертвовать. Они восстановили дома, огородные участки и все остальное, как в предыдущем году сделали сокольничьи. Они натаскали камней для печей в домах и даже поставили вокруг домов изгороди.
      Их было двенадцать человек, но работали они, как двадцать женщин, и все, что оставалось делать женщинам, - это только готовить еду.
      Ночью воины спали в своих спальных мешках в стороне от дома, в котором разместились женщины, но как-то в сумерках один из них подошел к хижине Ароны.
      При этом он озирался, как вор. Она почти не поняла его слова, но голос его звучал как-то странно. И тут он попытался обойтись с ней, как это делал Осеберг, но грубо, словно сокольничий. Сопротивляться сокольничему, кричать - это смерть. Но ведь эти воины не сокольничьи, а она не хочет иметь ребенка. Пытаясь высвободиться, она закричала, начала упираться ногами.