- Ну, там, где он теперь, осел не понадобится, - подумала Хуана. Конечно, говорить этого Леатрис она не стала.
      Потом небо неожиданно потемнело, земля под ногами задрожала, взревела и рыгнула, как огромный зверь, у которого несварение желудка.
      - Бегите! - крикнула Хуана, оставляя свои поиски. Она взвалила на плечи тяжелый мешок со спасенным добром и шлепнула сына по заду. Осеберг, сын кузнеца, негодующе посмотрел на мать, подобрал свой собственный большой мешок и проделал с сестрой то же, что мать с ним. За ними последовали Лиза и ее пятеро детей. Остальные лишившиеся мужей женщины побежали с детьми к лесу со скоростью, какую позволяла ноша. Подальше от развалин деревни. Исход был отнюдь не тихим. Скот кричал, дети плакали, птицы в клетках шумели, время от времени ржал мул или осел.
      К счастью, преследователей не было, никто этого шума не слышал. Но это дело не людей, а богов.
      Небольшая группа оборванных беженцев пробиралась меж деревьями и скалами, по липкой грязи и скользкому мху, через колючие кустарники вверх по крутому склону, торопливо уходя от беды. Дети падали, их приходилось поднимать; матери часто шлепали их. Самые маленькие плакали от голода и страха. Слышались резкие звуки ссор.
      Юбки женщин отяжелели от грязи и были изорваны колючками. В отчаянии призывала Элен, жена плотника:
      - Ну, ну! Маленькие птички в своих гнездышках никогда не ссорятся!
      - О, заткнись! - рявкнула на нее Гондрин, хозяйка пивной.
      - Мы идем слишком долго, - сердито сказала Лиза Хуане. Ее дети молча поднимались по холму. - Все смертельно устали.
      Думая про себя, кто мог назначить ее, вероятно, опозоренную двоюродную сестру деревенской жрицей, Хуана посмотрела на нее, но ничего не ответила.
      В страхе и волнении они почти не заметили, когда подъем кончился и начался спуск. Но когда увидели, что путь относительно свободен от кустарников и колючек, Леатрис, дочь кузнеца, первой произнесла:
      - Тропа, мама! Тропа! Интересно, куда она ведет.
      ***
      - Тропа, тропа, - кричали усталые и самые неосторожные.
      - Куда тропа? - резко спросила Хуана. - Знаем ли мы, кто ее проложил? А что, если нас прогонят от дверей, как нищих?
      - Как ты всегда делала, - хорошо слышным голосом отозвалась хозяйка пивной.
      - Может быть, тропа к крепости врага, - со страхом предположила Элен, жена плотника.
      - А может, к убежищу? - стойко отозвалась Леатрис. Все заговорили одновременно, и только изредка сквозь общий гул пробивался чей-нибудь голос. Наконец Хуана простонала:
      - О, если бы с нами был хоть один мужчина! - Все сразу с ней согласились.
      - Ну, мужчин нет, - резко сказала Лиза, - так что постараемся вести себя, как взрослые женщины. Те, кто согласен идти дальше, соберитесь там, где стою я. Кто не согласен, решайте, что будете делать. Что касается меня, я иду. Что бы нас ни ждало, все равно хуже ночного одиночества в лесу не будет. Конечно, если там не крепость с солдатами. Но мы можем послать кого-нибудь вперед на разведку. Эгил! - окликнула она своего старшего сына.
      - Конечно, мама, - уверенно отозвался юноша. Ему почти семнадцать, и он уже пытается отрастить усы.
      - Решено, - жизнерадостно сказала Лиза. - Уже темнеет. Устроим лагерь здесь или пойдем дальше?
      - Если заночуем здесь, - послышался дрожащий девичий голос, - нас растерзают дикие звери.
      - Нет, если мы разожжем костер, - презрительно ответил Эгил, сын Барена.
      - Но если мы разожжем костер, - разумно отозвалась пожилая женщина, разве нас не заметят дикари?
      Лиза задумалась, а вокруг снова все заговорили одновременно.
      - Мы должны поставить часовых, - наконец сказала Лиза, - и дежурить по очереди. У кого есть что-нибудь тяжелое и острое? Вилы? Кухонный нож?
      - А хватит ли нам старших мальчиков? - спросила Элен, пытаясь сосчитать их взглядом.
      Гондрин взяла прочную палку.
      - Если Лиза согласна дежурить первой, я с ней, - объявила она. - Если кто-то покажется, вы будете готовы. - Она видела, как Элен со страхом посмотрела на мальчиков десяти, одиннадцати и двенадцати лет, и презрительно сказала:
      - О, Элен, тебе пора вырасти и не перекладывать свою ношу на плечи других. Кто еще?
      Леатрис огляделась и увидела лопату, которой вырыли могилу ее отца.
      - Я с вами, - храбро сказала она.
      - Нет. - Осеберг оттолкнул ее. - Это мое дело; теперь я глава семьи.
      - Осеберг, - решила Хуана. - Иди с ними.
      ***
      Женщины и дети тревожно проспали ночь на мокрой земле. Лес был полон странных звуков и еще более странной глубокой тишины. Дежурившие женщины и мальчики дрожали от страха и усталости, им хотелось лечь, пусть на холодную землю. Очень трудно было не заснуть. Осеберга, Гондрин и Лизу сменили Эгил, Леатрис и - в последний момент - Хуана, которая не хотела, чтобы ее девственница-дочь оставалась наедине с таким взрослым мальчиком, как Эгил. Тот искоса разочарованно поглядел на нее, Хуана перехватила этот взгляд и мрачно улыбнулась. Она больше следила за детьми, чем за окружающей ночью.
      Они проснулись в холодном и влажном лесу, костер почти погас. Женщины рылись в тюках, отыскивая еду, и сумели найти несколько куриных яиц. Единственная коза не дала молока. Тоном, не терпящим возражений, Эгил, сын пекаря, объявил, что он со старшими мальчиками отправится ловить дичь для голодных семей.
      - Ждите здесь, - приказал он остальным. Элен согласилась, Лиза дала им время до середины утра. Женщины использовали это время для перебора своих тюков; из-за жалких остатков пищи произошло несколько драк.
      Первая и вторая смены отдыхали. Леатрис и ее мать сменили дочь Лизы Ловри и тощая старуха, вдова Мельбригда с фермы на краю деревни. Мальчики вернулись с пустыми руками - все, кроме Осеберга, который отыскал дерево с кислыми дикими яблоками. Но даже их встретили с радостью. Все устало разобрали тюки и двинулись дальше.
      Один день следовал за другим, холодный, сырой и голодный. Начался легкий дождь, но это не был обычный дождь. Падали грязные капли, словно воду смешали с пеплом от очага. Земля перестала дрожать, но тучи над головой по-прежнему были зловещего тускло-красного цвета, как будто небо охвачено огнем. Хуана и Лиза больше не могли идти, они сидели на земле и беспомощно плакали.
      И тут, словно ниоткуда, крикнул голубь. Туман отчасти рассеялся, и стал виден на удалении высокий утес.
      Ближе и к северу от него виднелись смутные очертания горного хребта, закутанного в туман. Под ним лесистая долина. Голубь крикнул снова, и ему ответил крик сокола. Хуана в ужасе подняла голову и увидела, как показалась в облаках крупная птица.
      Она покружила высоко в небе, все ближе и ближе к промокшим оборванным беженцам, потом подлетела совсем близко на неслышных крыльях. Старая Мельбригда, муж которой когда-то служил у лорда, сказала:
      - Это самка сокола. Иди сюда, красавица, иди к маме. - Она закутала руку в шаль и протянула ее. Самка осторожно опустилась на руку и впилась когтями в ткань.
      - У реки есть убежище, - сказала птица, ее трудно было понять из-за сильного акцента, - а в долине деревня. Если все женщины ваши сестры, вы можете идти туда как сестры, матери и дочери. Я сказала.
      - Кто ты? - со страхом спросила Хуана, делая знак, отгоняющий зло.
      - Я богиня, - ответила птица, - когда-то я была девушкой, потом духом мщения, а сейчас я богиня справедливости. Я дух-стражник. Дайте клятву доброты, женщины, тем, кого я охраняю.
      - Я клянусь - с радостью, - торопливо ответила Лиза. - Разве кто-нибудь из нас откажется поклясться?
      Я верю птице и той, что послала ее.
      Гондрин выступила вперед.
      - Мое дело - разбираться в людях, и я говорю: последуем за птицей.
      Лиза посмотрела на женщин. Никто из них не отошел, не повернул назад.
      - Веди нас, госпожа соколица, - сказала она. - Я пойду за тобой. Идемте, дети. - Она снова подняла свой тюк, вздохнула, взвалила его на плечо и согнулась.
      ***
      Птица, появившаяся ранним утром, оставила их после полудня. В лесу сгущались сумерки. Медленно, со страхом небольшой отряд спускался по тропе. Леатрис, шедшая впереди, с любопытством оглядывалась, потом подтолкнула мать.
      - Посмотри, мама, на деревья. Там дом.
      Хуана всмотрелась в лесную полумглу, но увидела только смутные очертания. Это может быть что угодно.
      Она вздрогнула.
      - Оставь, Леатрпс, - прошептала она. - Одни боги знают, кто там живет один, как зверь.
      Леатрис тоскливо подумала об отце, который, в отличие от матери, ничего не боялся. Потом она решительно переместила тяжелый тюк, продолжая отыскивать взглядом дома. И увидела еще несколько смутных теней, увидела тропы - все это может и не означать наличие людей, но может и означать. В щели ставен она увидела блеск огня. И снова толкнула мать. Хуана неохотно признала:
      - Может быть, это дом. - И сразу начала переговариваться с остальными женщинами.
      Эгил посмотрел с отвращением.
      - Эти женщины будут болтать всю ночь. Разбудить хозяев?
      - А ты готов сражаться с ними, если они разбойники или колдуны, меняющие обличье? - спросила Леатрис.
      Эгил презрительно искривил губы.
      - Не следовало спрашивать девчонку, - сказал он, произнеся последнее слово как смертельное оскорбление.
      Леатрис опередила его и нашла дверь.
      - Помогите! - крикнула она. - Помогите нам! Мы заблудились и умираем с голоду, с нами нет мужчин, и мы вам не повредим. - Эгил выругался, возмущенный таким немужским поведением.
      Дверь открылась. В ней показалась стройная бронзововолосая девушка лет четырнадцати. Она сонно протерла глаза.
      - Я позову старших, сестра. Как тебя зовут? И - что такое "мужчины"?
      ***
      Арона, у которой прервали неспокойный сон, потрясенно смотрела на незнакомок. Она никогда не видела столько незнакомых людей. И говорили они на языке, которым пользуются только чужаки, единственные, с которыми она знакома - дочери Гунноры, которые ежегодно приходят торговать, а также странная женщина, обладающая Силой и называющая себя Несогласной.
      Ветер рвал ее открытую дверь, принося с собой первые капли ночной бури. Арона спохватилась.
      - Заходите и погрейтесь у моего огня, - с трудом сказала она на языке, которым пользовались пришельцы. - Я Арона, дочь Бетиас, из клана женщины-лисицы, подмастерье хранительницы записей. Моя хозяйка отсутствует. Входите.
      Они вошли, примерно полторы дюжины. Юная подмастерье прикусила губу. Она не может оставить этих людей одних, но нужно как-то сообщить другим. Неожиданно она высунула наружу голову и издала условный крик. Он означал: "Неизвестные люди, тревога, но не очень большая". Довольная, она подбросила дров и поставила на огонь котелки для приготовления пищи. Кошка по кличке Рыжая Малышка подошла к незнакомцам, и девушка, которая заговорила первой, опустила руку, чтобы погладить ее. Высокая девушка в брюках из овечьей шкуры, какие надевают пастухи, издала какие-то звуки, и мать шлепнула ее по заду, как мула. Потом мать обратилась к Ароне:
      - А твоя (что-то) или твоя (он-мать) дома, девушка?
      Провались этот проклятый язык, про себя выбранилась Арона, подыскивая слова, чтобы ответить на вопрос, который не поняла.
      - Я больше не живу в доме моей матери. Моя хозяйка ведет и хранит записи. Я имею право оказать вам эту услугу, - заверила она. На расстоянии послышались звуки: это пробираются сквозь дождливый лес женщины. Пусть старшие, которые лучше владеют этим языком, тащат на себе такую тяжесть! Потом, вспомнив, как ее назвала Хуана, поправила ее:
      - Я теперь не девушка и могу скоро стать матерью, потому что вчера ночью приходили сокольничьи.
      - Сокольничьи! - воскликнула женщина, голос ее звучал сдавленно, и она смотрела на Арону, словно та прокаженная и не предупредила ее. И как будто лиса напала на птичий двор, все женщины одновременно закричали. Грубая рослая девушка, у которой Арона видела волосы на лице, как у старухи, сказала:
      - Не волнуйся, мама, я тебя защищу.
      - Ты хороший мальчик, Осеберг, - благодарно ответила женщина, и в это время в дом одна за другой начали входить старейшие. В маленькой комнате стало очень тесно.
      Старейшая из матерей неожиданно повернула голову, от этой неожиданности у Ароны даже заныли зубы.
      - Мальчик? - зловеще спросила она.
      ***
      Вокруг Ароны, у которой уже начинала болеть голова, разразилась буря.
      - Мальчики - это молодые сокольничьи! - истерически кричала Леннис, мельничиха. - Мы видели, на что способен этот единственный кузен Джомми, если оставляли без присмотра, как ни воспитывала его тетя Эйна. Он убил сокольничего! Вот почему они снесли хижины И ко мне Джомми применил насилие!
      - Сокольничьи? - кричала Хуана. - Вы принадлежите сокольничим?
      "Еще один Джомми", - подумала Арона, с любопытством глядя на Осеберга. Дождь пошел сильнее, и ветер врывался в дверь дома. Голова у Ароны болела все сильнее. Ей нравился кроткий калека Джомми - он хромой; он всегда помнит о своем особом положении в деревне; а Осеберга она невзлюбила, даже когда считала его девушкой. И из-за боли сказала резко:
      - Мы не можем продержать их здесь всю ночь, пока спорим, сестры, потому что они вот-вот упадут. И я тоже.
      - Мама, - сказал Эгил, как будто приняв решение, - молодая госпожа права. Нас здесь слишком много, и мы не можем все навязываться ей. Может, вы, госпожа, разрешите нам переночевать где-нибудь, а мы с Осебергом завтра за это поработаем.
      От голода и холода заплакал ребенок. Нориель, кузнечиха, протиснулась вперед.
      - Я Нориель, дочь Аурики, из клана волка, - сказала она. - В кузнице много места, если кто-то захочет переночевать со мной.
      Хуана резко подняла голову.
      - Кузница? Госпожа супруга кузнеца, нуждается ли ваш (что-то) в подмастерье?
      Тяжелое простодушное лицо Нориель осветилось радостью.
      - Ты предлагаешь мне подмастерье? - Она с надеждой посмотрела на Осеберга, который улыбнулся, потом с сомнением - на его мать. Та кивнула в знак согласия. - Договорились.
      Аста, дочь Леннис, внимательно разглядывала Эгила. Но вот она потянула за край тяжелого плаща мельничихи.
      - Мама, эти люди кажутся такими голодными, - печально сказала она. - И старшая девушка так хорошо говорит. - Она заговорила тише. - Она кажется такой с-и-л-ь-н-о-й, - прошептала она, так то только мать ее расслышала. Конечно, - лукаво добавила она, - тетя Марра свернет свой нос. - Последнее замечание заставило мстительно сверкнуть глаза Леннис.
      Теперь у Ароны голова болела нестерпимо. Она злорадно вспомнила, что все дети в деревне называют двух дочерей Леннис: Ролдин - Громилой, а Асту Пронырой. Проныра явно хотела заполучить эту Эгил, которая так хорошо говорит, в сестры-подруги. Арона тоже.
      Но больше всего молодая хранительница записей хотела снова лечь в постель. Она отыскала деревянный молоток и ударила им по столу. Все посмотрели на нее. И Арона заговорила, словно старейшая в деревне.
      - Все, кто хочет принять этих людей на ночь, говорите по очереди, сказала она, доставая со своего места у очага веретено. - Вот ты, госпожа Нориэль: почему бы тебе не отвести твоих гостей к теплым постелям? И ты, госпожа Леннис, конечно, хочешь сказать твоим гостям, где они остановятся, и показать, что им там будет удобно.
      Леннис посмотрела на нее суженными глазами, которые кажутся такими маленькими, свиными и проницательными. Потом мельничиха резко рассмеялась.
      - Ты слишком умна для девушки, которая еще вчера была ребенком. Хорошая маленькая хранительница записей, мы подчинимся твоим приказам.
      Арона держала себя в руках так же прочно, как веретено. Разумеется, грубость мельничихи, как и все остальное, случившееся в эту ночь, будет точно отражено в записях. Но ведь госпожа Леннис никогда не была слишком умной, успокаивала себя Арона. Она снова постучала, добиваясь тишины, и указала веретеном на следующую женщину. Эта женщина начала долгое рассуждение за и против приема незнакомцев. Арона сказала:
      - Да? Или нет? Эти бедные люди устали. - Ребенок снова заплакал.
      Кто-то другой сказал:
      - Не могу слышать плач бедняги! У нас только одна комната, но если ты согласна, госпожа, можете переночевать у нас.
      Разве не правда, что бедняки охотнее делятся своим добром, чем богатые? Это заслуживает афоризма, и Арона решила обязательно придумать и записать его.
      Гондрин подняла руку, и Арона направила на нее веретено.
      - Я хозяйка пивной и умею варить пиво. Я могу отработать в местной таверне.
      Арона перевела ее слова и спросила:
      - А что такое таверна?
      - Место, где собираются мужчины, пьют и разговаривают с друзьями, сказала Гондрин и огляделась. - О! Я не вижу здесь мужчин, - неожиданно сказала она. - Вы ведь сказали, что это деревня женщин сокольничьих? Бьюсь об заклад, они не пьют.., здесь.., и, конечно, не разрешают вам!
      Ее слова вызвали каскад громких гневных голосов.
      Ароне начало казаться, что голова будет болеть у нее несколько дней. Она закричала:
      - Тише! Госпожа Гондрин, никто не помешает тебе окунать нос в эль. Сокольничьи не говорят, что мы должны делать. Только раз в год, в гостевых домах, и только добровольцам. Их не интересует наша повседневная жизнь, а мы не показываем ее им. Сестры, кто из вас хочет помочь оставшимся? Старейшая мать спит, и ее нужно уложить в постель. - Она указала на Мельбригду. Заставляя всех говорить строго по теме и не отвлекаться, она надеялась добраться до постели еще до рассвета. Иначе вообще не удастся поспать.
      Одна из он-куриц начала свое утреннее приветствие, и Арона застонала. Теперь они будут кричать весь день. Почему никто из старейших не берет это дело в свои руки? Это их дело. Нет, они поглощены обсуждением последствий длительного пребывания чужаков. Неожиданно Арона сказала:
      - Прошу прощения, старейшие. Я заболела.
      Престарелая Флори, дочь Аны, вдруг вспомнила, что она целительница и одна из старейших и прошла к тому месту, где сидела, едва не падая в обморок, Арона.
      - Великая Богиня, дитя, ты бледна, как снег! Вы, дуры, выходите отсюда! Встреча переносится в деревенский зал. Это дело нельзя было взваливать на плечи девочки. - Она поддержала теряющую сознание хранительницу записей. Идти сможешь, дитя?
      - Я помогу, - оживленно предложил Осеберг: он и его новая приемная мать подошли с любопытством.
      Арона вспомнила, что кузнечиха застенчива, но в то же время очень любопытна. Нескладный юноша взял девушку под руку, но потом рука его украдкой передвинулась на грудь Ароне. Та убрала ее.
      - Ну, нельзя винить парня за попытку, - негромко и весело сказал Осеберг. - Ты сама сказала, что ты не девушка. Как насчет того, чтобы мы с тобой?..
      Арона постаралась вырваться.
      - Я могу идти сама, - сказала она. Потом повернулась к нему. - Почему ты обращаешься со мной, как с кошкой? - громко выпалила она. - Перестань! Неужели нашей деревне нужен второй громила?
      Хуана, слышавшая этот разговор, презрительно фыркнула. Если эта девка настолько бесстыдна, что открыто говорит о том, что с ней сделали, о ней не стоит думать.
      Но Осеберга нужно предупредить, чтобы он не попадался в ее ловушки. У нее их, конечно, много. Она взяла парня за ухо.
      - Пошли, - твердо сказала она.
      Флори уложила Арону в постель в задней комнате Дома Выздоровления, где девушка проспала два дня.
      Такой головной боли в истории ее семьи не было. Пришельцы устраивались жить в принявших их семьях.
      Отныне деревня Риверэдж никогда не будет прежней.
      "Мне всего четырнадцать лет", - думала Арона, лежа с мокрой тряпкой на глазах и отдаваясь боли.
      3. Новое вино в старых мехах
      Арона проснулась в Доме Выздоровления, у ее постели сидела старшая хранительница записей. Девушка села, потерла глаза и плеснула в лицо ледяной водой из кувшина, стоявшего рядом.
      - Мне снились Первые Времена. - Одеваясь, она обвиняющим тоном спросила:
      - Где ты была в прошлую ужасную ночь?
      Марис, которая прогнулась оттого, что кошка шевельнула хвостом, улыбнулась и протянула ей сандалии.
      - - Две ночи назад. Но ты хорошо справилась и сама, дорогая.
      Женщины деревни уже встали и занимались своими делами, но больше, чем обычно, собирались кучками и негромко разговаривали. Арона остановилась возле одной такой кучки. Женщины в рабочих передниках тащили бревна к захудалой заброшенной хижине, которую начали перестраивать.
      Гондрин, хозяйка пивной, увидела Арону и приветливо помахала ей.
      - Спасибо за помощь! - сказала она, укладывая бревно рядом с домом. Приободрившись, Арона пошла к Дому Записей, с любопытством поглядывая на проходящих незнакомок.
      Она остановилась, глядя на двух детишек, играющих палками. Они махали палками друг на друга, и у нее на глазах палка рослой светловолосой девочки коснулась маленькой черноволосой. Ах! Эта светловолосая ошиблась! Но та воскликнула:
      - Попал! - Арона посмотрела еще немного и поняла: цель игры - не дать палке противника коснуться тебя.
      Это оборонительная игра. По телу Ароны пробежала дрожь. Что это за мир, в котором даже дети играют в такие игры?
      Прошли мимо женщина, которую зовут Хуана, и ее дочь Леатрис. Арона заговорила с ними; Хуана отдернула Леатрис и посмотрела на Арону так, словно та причинила ей какое-то зло. Арона смотрела им вслед, но тут к ней подошла Эгил, дочь Лизы, и жизнерадостно сказала:
      - Не обращай внимания. Она ужасно боится за добродетель своей дочери. А что касается меня, я тебе благодарен за то, что ты нас приняла. Ты ведь дочь деревенского писца?
      Арона долго размышляла над услышанным, пытаясь разобраться.
      - Я подмастерье Марис, а не ее дочь, - наконец, осторожно сказала она. - Спасибо за твою благодарность, я вам рада. Пожалуйста, скажи Хуане, что ей нечего бояться: ее дочь сейчас в безопасности. - Потом добавила:
      - Ты ведь не говоришь на нашем языке? Никто у вас не говорит? Вам нужно повидаться с жрицей и научиться тому, что мы узнаем детьми.
      Эгил задумчиво смотрел на нее.
      - Дома мне говорили, что учение для священников и детей благородных. Не для таких, как мы. Мама, наверно, не разрешит мне, но я попробую ее уговорить. Если ваш учитель близко, я был бы рад поговорить с ним.
      Арона снова нахмурилась, пытаясь понять.
      - Он-жрица не хотел тебя учить? Ты кажешься умным. Давай я отведу тебя в Священный Дом, к госпоже Бирке. Это наша жрица.
      Брови Эгила взлетели вверх.
      - С радостью! Знаешь, Арона, - тебя ведь Арона зовут? - для девчонки ты очень умна. Ты не такая, как все, но многие девчонки, которые считают себя красавицами, все бы отдали за такие щеки и волосы. Интересно - вот какое слово мне хочется использовать. Интересно.
      У этой девушки необыкновенно низкий голос, подумала Арона, и приятный к тому же. Но какая балаболка!
      Она ., или он.., как правильно? - как будто хочет подружиться, но при этом разговаривает так, словно взрослая с несмышленышем. Сколько ей лет? Судя по росту, не меньше восемнадцати. Но у нее совсем нет грудей и такие короткие волосы. Может, она больна, подумала Арона. Конечно, девушка, которая так чувствительна к красоте других, должна ценить и свою красоту. Но вот ее замечание об уме такой молодой девушки совсем не понравилось юной хранительнице записей. Она привыкла к тому, что в своем семействе считается старшей и самой умной. "У меня появилась соперница, - подумала она. - Но, может, и подруга".
      Они пришли на ферму Священного Двора, и Арона остановилась.
      - Ты любишь книги? - неожиданно спросила она.
      - Да. Да, люблю.., когда могу найти хоть одну.
      - И красоту любишь. Это я вижу.
      - Конечно! - Эгил улыбнулся шире. Неожиданно его лицо нависло над ней, и Эгил поцеловал ее, но не так, как целуют детей и родственников, а каким-то особым поцелуем. Этот необычный поцелуй очаровал, но и испугал Арону. Она отскочила и посмотрела удивленно.
      - Что.., почему... Эгил, что это? Даже лучшие друзья так не делают!
      Эгил серьезно поклонился. Такого жеста Арона тоже никогда не видела.
      - Приношу свои глубочайшие извинения, госпожа Арона. Я искренне надеюсь, что мы станем близкими друзьями. - Дверь открылась, и он снова поклонился.
      Арона исчезла в направлении Дома Записей. Жрица кивнула, приглашая входить. "Не только балаболка, - думала девушка об Эгиле, - но и гладкая скользкая змея. Интересно, что ей от меня нужно?"
      ***
      Арона и Эгил понимали друг друга меньше, чем оба считали; Нориэль и семья Хуаны вообще не понимали друг друга. Нориэль знала это, но не беспокоилась. Она отвела небольшую группу к дому у кузницы и махнула рукой, указывал на сеновал, кухню, главную комнату и свою спальню возле кухни.
      Когда Нориэль показала, чтобы дети шли ночевать наверх, Хуана устроила истерический припадок. Нориэль пожала плечами: может быть, Леатрис и Осеберг вместе слишком шумят. Хуана распорядилась, чтобы Леатрис шла спать наверх, а Осеберг остался в большой комнате, потом долго и печально смотрела на единственную кровать в ней и с жалобами взобралась на сеновал;
      Утром Нориэль жизнерадостно поздоровалась с ней.
      Конечно, ее чужаки умели говорить и понимать ее не лучше несмышленого ребенка, по женщины все равно разговаривают с младенцами, и со временем те учатся понимать. Нориэль умылась, показала, где все находится, и отправилась на двор за дровами. Хуана нерешительно стояла на пороге кухни. Нориэль знаком подозвала ее и показала на дрова. Хуана поколебалась, потом велела Осебергу помочь Нориэль.
      Потом Нориэль знаками показала, что нужно набрать воды из колодца, и позвала Леатрис помочь ей. А Осебергу сунула в руки стопку тарелок. Сердце Хуаны упало. Достаточно плохо, что она сама стала работницей в чужом доме. Но чтобы ее сын выполнял женскую работу. Как низко они упали! И она начала молча плакать.
      Нориэль налила воды в большой керамический котел и поставила его на очаг, добавила немного сухого растолченного зерна и знаком велела Хуане размешивать. Осеберг передал тарелки Леатрис и сел, дожидаясь, пока ему подадут есть. Нориэль сделала к нему два больших шага и жестом велела встать. Дала нож, сухие фрукты и жестами показала, что их нужно очистить. Хуана в гневе раскрыла рот, потом вспомнила, что она нищая, живущая из милости, застонала и повесила голову.
      Нориэль от всего сердца жалела чужаков, одиноких и бездомных. Чтобы отвлечь их и начать разговор, она указала на себя.
      - Нориэль, - сказала она и указала на Хуану.
      Леатрис сказала:
      - Мама.
      - Мама, - повторила Нориэль. Хуана подняла голову и вытерла глаза.
      - Хуана, - поправилась Леатрис. Потом указала на себя:
      - Леатрис. - И на брата. - Осеберг.
      - Леатрис. Леатрис, дочь Хуаны. Осеберг, дочь Хуаны, - сказала довольная Нориэль.
      Хуана ахнула и распрямилась, глядя на рослую жену кузнеца с поганым ртом.
      - Он не Осеберг кто-то такой Хуаны, как ты говоришь! - взорвалась она. - Я беспорочная вдова.
      И ты должна знать, что это законные дети их отца, у нас был честный брак. Как ты смеешь! Хоть мы и нищие...
      Нориэль вопросительно посмотрела на Леатрис, которая показала на себя и сказала:
      - Леатрис, дочь Моргата. - Она пыталась произносить слова, как это делает Нориэль. Потом она показала на брата и сказала на своем языке:
      - Осеберг, сын Моргата. - Чтобы объяснить яснее, она высоко подняла руки и показала на воображаемого человека. - Моргат, мой отец, - объяснила она. Потом провела воображаемым ножом по горлу, и глаза ее заполнились слезами. - Моргат, - сказала она и всхлипнула.
      Нориэль обняла девушку. Ах! Их мать по рождению мертва, кажется, убита сокольничими или кем-то еще, а Хуана их приемная мать и хочет, чтобы ее сестру-подругу не забывали. Нориэль обняла и Хуану и сказала:
      - Мне жаль. - Ей хотелось бы иметь три руки, чтобы обнять и Осеберга, чтобы утешить эту девочку, которая стоит, повернувшись к ним спиной и опустив плечи, словно отказывается от утешения. Что ж, они ведь действительно среди чужих.
      - Осеберг, дочь Моргата, - сказала Нориэль и поманила его к себе. Подросток повиновался, на глаза его тоже навернулись слезы. Хуана резко сказала:
      - Большие мальчики не плачут, Осеберг, а ты отныне единственный мужчина и глава семьи.
      - О, мама, оставь его в покое! - возразила Леатрис.
      Нориэль, ничего не понявшая из этого разговора, вздохнула. "Мокрая курица" - прозвала она Хуану. Осеберг просто еще ребенок. У Леатрис как будто имеется здравый смысл. Нориэль налила похлебки в чашки и передала ближайшей из своих гостий для раздачи всем.
      Осеберг взял первую чашку и сразу начал есть. Нориэль резко сказала:
      - Осеберг, дочь Моргата! Покажи, как ты воспитана!
      Парень удивленно поднял голову. "Избалована" - подумала Нориэль и жестом показала, чтобы он передал чашку.
      Как бы то ни было, завтрак был роздан и съеден. Но когда все встали из-за стола и Осеберг, ни слова не говоря, направился к двери, Нориэль остановила его.
      Указав на посуду, она знаком велела убрать ее. Осеберг неохотно убрал свою посуду, Леатрис и Хуана сделали то же самое, и Хуана принялась мыть тарелки, резко приказав Леатрис помочь ей. Осеберг вслед за Нориэль пошел в кузницу.
      Хуана вздохнула. Они с дочерью работницы в доме жены кузнеца. Единственный человек здесь, который, кроме старух, умеет говорить по-человечески, - нахальная рыжеволосая шлюха Арона, и даже ее сын должен выполнять роль слуги. Да, их ждут тяжелые времена.
      ***
      Внизу у мельницы схлестнулись две непреодолимые силы.
      - Красиво говорит! - фыркнула Леннис, подбоченясь. - Да пусть эта Эгил, дочь Лизы, будет сама Офелис, сочинительница песен. Это все равно Джомми, а я скорее допущу в дом гремучую змею, чем Джомми. Ты меня слышала?