Андрэ НОРТОН, Патриция МЭТЬЮЗ и Саша МИЛЛЕР
      На крыльях магии
      Перевод с английского Д. Арсеньева
      Анонс
      Андрэ Нортон - одна из самых популярных писательниц за всю историю мировой фантастики, более того, один из тех редких авторов, таланту которых в равной степени подвластны как жанр научной фантастики, так и жанр фэнтези, первая и пока единственная женщина, удостоенная Американской ассоциацией писателей-фантастов высокого титула Великого Мастера.
      Однако в ряды классиков фантастической литературы нашего столетия Нортон вошла именно благодаря фэнтези - благодаря своей знаменитой эпической саге о Колдовском мире, мире могучих героев и могущественных волшебников, уникальном, бесконечно оригинальном мире, полюбившемся миллионам читателей...
      Огромная благодарность замечательной женщине Андрэ Нортон. Она не только создала этот мир и позволила мне пожить в нем, но и передала мне Ализон, для того чтобы я могла продолжить его создание. Поэтому спасибо вам, Андрэ. Спасибо за все.
      Саша Миллер
      Мои благодарности доктору Сюзетте Хейден Элджин, изобретателю лаадана, языка, созданного женщинами и для женщин, за ее разрешение использовать этот язык в "Мы, женщины".
      Благодарю также Линду Пайпер за легенду, рассказанную Ароне чужаком в главе 13 "Жабы".
      Патриция Мэтьюс
      Летописец
      В нашей древней земле есть места, которые радуют глаз, но могут послужить ловушкой для неосторожных.
      Хотя Лормт (который я, Дуратан, не имеющий родичей, привык считать своим Большим Залом) полон знаний, собранных за бесчисленные годы, мы, те, кто в них роется, тем не менее понимаем, что есть тайны, так глубоко затерянные в веках, что могут быть никогда не найдены.
      И если находится упоминание о них, то нам следует понять: его значение может быть ясно только тем, кто знаком с самой тайной.
      Мы живем сейчас во времена непрерывных перемен и никогда не знаем, что принесет нам следующий день.
      Когда-то я был военным и должен был мгновенно вскакивать, услышав боевой рог. Сейчас я снова участвую в битвах, но гораздо менее явных. Некоторые из них проходят в освещенной лампой комнате за источенным временем столом, и оружие мое не игольное ружье, а хрупкие свитки пергамента или книги, так слежавшиеся от времени, что их металлический или деревянный переплет склеил непрочные странички друг к другу, и нужна величайшая осторожность, когда обращаешься с ними.
      И слишком часто почти невидимые строки на этих страницах оказываются на языке, неведомом в наши дни, и поэтому остаются загадкой даже для тех из нас, кто дольше других участвует в поисках.
      После того, как Поворот в южных горах обрушил две наши башни и прилегающие к ним стены, открыв тем самым многочисленные тайные помещения, полные записей, нас словно поглотило море знаний. Мы не успевали переписывать находки и находить для них места.
      А какие сюрпризы в них скрываются, мы даже предположить не могли.
      Есть ученые, которые занимаются поиском по особой, узкой теме, но большинство, особенно престарелые, были просто ошеломлены новыми богатствами, и часто можно было увидеть, как старик подбирал свиток, проглядывал его несколько минут, потом откладывал, чтобы взять другой свиток или книгу, а потом застывал в оцепенении, как ребенок, перед которым слишком большое количество сладостей на пиршественном столе.
      Но в этом скрывалась и опасность, и некоторые из нас хорошо это понимали. Нолар, обладавшая даром, но не обученная; подтвердила это в своем рассказе о камне Коннард. Нас ожидали и другие необыкновенные открытия, которые предстояло сделать позже.
      Но начиналось все не со зловония зла, а скорее с вопроса, который давно интересовал Нолар.
      В течение нескольких лет после Поворота весна бывала поздней, а наши зимы тянулись дольше. Лормт изменился больше, чем просто от неожиданной потери башен и стен. Волшебницы никогда не интересовались тем, что у нас скрыто, и пока они правили в Эсткарпе, мало кто показывался на единственной дороге, которая связывает наше хранилище знаний с внешним миром.
      Вокруг нас, но не за нашими стенами, есть небольшие фермы, а дальше начинается кольцо леса. Иногда к нам приезжали торговцы и привозили то немногое, что мы не могли вырастить или сделать сами. В остальном все, что лежало за нашими узкими границами, приобретало очертания легенд и большинство наших ученых просто не интересовало.
      Но когда Поворот снес окружающие нас леса, когда река Эс изменила свое течение, мир вокруг нас завертелся и изменился. Первыми появились беженцы, хотя никто из них у нас не задержался. За ними последовали искатели особых знаний. Долгое правление волшебниц кончилось, произошли и другие перемены. Заново открыли Эскор, эту старинную сказочную землю, из которой давным-давно пришел народ Древних. Там снова разгорелась война между вновь пробудившимся злом и теми, кто стоит на стороне Света. Мы слышали рассказы об этих сражениях, но много лет не получали подтверждений.
      Но зло пришло, и дважды появлялось оно вблизи Лормта. Началась иная битва, в которой я принял участие.
      Кемок Трегарт, который доказал ценность того, что хранится в Лормте, часто обращался к нашим записям.
      Так же поступали и другие, те, кто ясно понимал, что старый образ жизни кончился, а новый нужно создавать с мастерством, какое проявляет оружейник, куя верный меч. Начались приходы и уходы, много оказалось людей, которые понимали, что во времена, когда требуются помощь и совет, нет цены разделенным знаниям.
      Так получилось, что запросы внешнего мира, касающиеся прошлого, удовлетворяли Квен, Нолар, я и Морфью, старик-ученый, к которому подступиться было легче, чем к другим.
      В то же время мы слышали много рассказов и слухов, которые заставили нас впервые искать защитников Лормта. Хаос вынес на поверхность людей без хозяев, и эти люди быстро превращались в разбойников. К тому же то, что высвободилось в Эскоре, не всегда оставалось в его границах. Я снова оказался предводителем воинов, моим помощником стал Деррен из Карстена, а под нашей командой - отряд местных парней и немногих отбившихся от прежних сил пограничников. Мы посылали разведчиков и часовых "в окрестные холмы, хотя суровые зимы спасали нас от набегов.
      Я возвращался из первого за весну объезда часовых, когда увидел небольшой участок зелени, сохранившийся от прежнего леса. Воздух был такой ароматный, что я остановил своего пони и посмотрел на землю. И увидел маленький кустик. Это растение называется полночь-и-полдень и растет только вблизи Лормта. Его головки с девятью лепестками кивали на ветру. Я слез с седла и захромал к растениям. Сорвал четыре стебелька и осторожно повез в Лормт. Я хотел отдать их Нолар как знак весны.
      Нолар была с Морфью. Лицо у нее казалось очень бледным, если не считать родимого пятна. Из-за этого пятна ее сторонились те, кто слишком туп, чтобы разглядеть за ним благородный и смелый характер Нолар.
      - Конечно, ее путь к нам был слишком трудным, да и пришла она к нам еще совсем ребенком. К тому же, она слишком часто слушала госпожу Нарет, - входя в кабинет Морфью, я услышал раздражение в голосе Нолар, - которая всегда держалась обособленно. В Ароне много доброго, много быстрой сообразительности, и она любит то, чем занимается. Я надеялась, что врожденные и воспитанные в ней предрассудки, горечь, которую она испытывала все прошлые годы, - все это может рассеяться. Я думаю, что мне она стала бы доверять. Главным образом, вероятно, потому, что я женщина. У нас здесь так мало женщин. Поэтому она и прислушалась к Нарет. Не могу иначе представить себе, как такая умная девочка, как Арона, могла поладить с такой высокомерной особой. А теперь Нарет так стара... Ну, я сделаю еще одну попытку, но она перенимает манеры и взгляд на мир у Нарет...
      - Мне кажется, дочь моя, что Арона принадлежит к числу тех, кто не сумел измениться. Она считает, что изменения - это ее враг. В этих стенах есть много похожих на нее. Но ты ей нравишься. Я видел, как она смотрит на тебя во время одного из наших общих собраний.
      В ней явно происходит борьба, - медленно говорил Морфью.
      - Но разве кто-нибудь другой держит при себе знания, не допускает к ним остальных? - возразила Нолар. - Я снова поговорю с ней, но если она снова скажет, что не желает ничем со мной делиться только потому, что я заодно с Дуратаном!.. - Нолар с такой силой ударила кулаком по столу, что чернильница перед Морфью подскочила.
      - А при чем тут Дуратан? - Я положил руку ей на плечо и протянул цветы.
      Мгновение она смотрела на них, потом рассмеялась, но одновременно покачала головой.
      - Не пытайся, Дуратан, заставить меня увидеть в ней то, чего в ней нет. Это пустая трата времени. Арона так много может дать нам, не только сама по себе, так как она умеет вести записи, сберегать прошлое, но и потому, что обладает записями одной из деревень сокольничьих, знает множество легенд, которые открыли бы для нас немало запертых дверей. Ты прекрасно знаешь, как это могло бы помочь Горному Соколу! - Она слегка вздохнула. - Я сделала все, что могла, но попытаюсь снова, проверю, насколько она доверяет мне. Теперь, когда госпожа Нарет не может больше причинять неприятности, возможно, что-то и изменится.
      Два дня спустя она пришла ко мне с горящими торжеством глазами.
      - Получилось! Арона позволила мне изучать ее сокровища, если я пообещаю, что буду делать это только сама. Так что я должна на время исчезнуть в женском мире, а тем временем у тебя будет возможность понять, чего я стою. Ведь меня не будет рядом.
      Она улыбнулась, приложила два пальца к своим губам, потом к моим и исчезла, оставив за собой аромат полдня-и-полночи.
      1. Ученая женщина из Лормта
      Одинокий всадник спускался по горной долине, его коричневый плащ и капюшон сливались с рыжевато-коричневой шерстью мула - еще одна тень на красновато-коричневом склоне. Изношенные кожаные седельные сумки мула едва вмещали немногие необходимые мелочи и смену одежды; четыре длинных кожаных цилиндра, прикрепленные к седлу, создавали впечатление, что всадник - лучник или вестник.
      Подмастерье ученых, охранявшая вход в Лормт, узнала в цилиндрах футляры для хранения рукописей. Однако, седло на муле, хотя и изношенное и поблекшее - настоящее произведение искусства, подлинная работа Джомми, сына Эйны, если догадка Нолар верна. Стройный невысокий всадник в брюках, спешившийся у ворот и оглядывавшийся, оказался, однако, не крестьянским парнем, а молодой женщиной с острыми чертами лица сокольничего.
      Все тело Нолар задрожало от страха и гнева: приемная мать из народа сокольничьих презирала и ненавидела ее за изуродованное родимым пятном лицо. Но эта женщина из народа сокольничьих только облегченно взглянула на Нолар и сказала:
      - Добрый день, сестра. Я Арона, дочь Бетиас, из деревни Риверэдж. Могу я увидеться с ученым? Но если возможно, не с он-ученым.
      - Меня зовут Нолар, из рода Мерони, - озадаченно ответила молодая ученица ученых. Она мысленно перечисляла ученых женщин. Госпожа Рианна всегда доброжелательно встречала девушек, но она стара и просто дремлет на солнце. Нолар знала нескольких учениц, были также женщины немного постарше. Оставалось только одно имя; Нолар, вздохнув, позвала, и появился мальчик.
      - Посетительница к ученой госпоже Нарет, если та согласна, - коротко сказала Нолар.
      Мальчик откровенно уставился на Арону и спросил:
      - Женщина-сокольничий?
      - Была, - коротко ответила Арона. - Прежние дни ушли навсегда. Я больше не хочу их возвращения. - Она обращалась непосредственно к Нолар, как бы забыв о существовании мальчика. - И я не хочу, чтобы наша история была утрачена из-за рарилха.
      Нолар удивленно повернулась к ней, Арона слегка улыбнулась.
      - Сознательный отказ от записей или искажение их. У он-писца странное представление о том, что важно, а что нет. - Она посмотрела Нолар в лицо и прямо спросила:
      - Ты боишься меня? Почему ты смотришь на меня так мрачно?
      Нолар покраснела.
      - Прошу прощения, госпожа. Я.., мой отец женился на женщине из вашего народа. Она...
      Брови Ароны поднялись.
      - Могу я узнать ее имя и клан? - спросила она и затем задала еще несколько вопросов. Услышав ответы, женщина-сокольничий присвистнула. Тетка Леннисмельничихи! Весь этот род славится грубостью и высокомерием. А мой род известен гордостью и порывистостью; репутация Мари Ангхард известна даже чужакам.
      Теперь присвистнула Нолар.
      - Ангхард? Та самая, которая нянчила трех детей волшебницы?
      Теперь Арона улыбнулась шире, и все ее лицо осветилось.
      - Она самая. - Девушка достала из седельной сумки тряпку и гребень и принялась расчесывать мула, в то же время взглядом отыскивая воду. Мул уже щипал чахлую траву у ворот. Потом Арона снова рассмеялась. - Однажды мой двоюродный брат Джомми назвал своего мула моим именем. Потому что я могу быть очень упрямой. Он думал, что я этого не знаю.
      Они дружелюбно болтали, пока не вернулся мальчик.
      - Иди за мной, госпожа Арона, - сказал он. Она пошла за ним, ведя мула. Отвела его на конюшню и оставила там тем, кто заботится в Лормте о животных.
      Ученая госпожа Нарет была пожилой женщиной с пыльно-каштановыми волосами и пронзительными серыми глазами.
      - Садись, моя девочка, - сказала она, указав на вино на столике сбоку. Арона с благодарностью отхлебнула. - Я поняла так, что у тебя есть для меня несколько свитков. Ты знаешь, что в них?
      Обиженная, Арона холодно ответила:
      - Я сама написала или скопировала большинство из них. Я была писцом в нашей деревне, пока старейшие не решили, чтобы сохранить мир, отдать это место парню из беженцев. Мы из деревни сокольничьих у реки под утесом, а это рассказ о нашей жизни.
      Нарет рассматривала Арону, потом протянула ухоженную руку к свитку. Развернула его, нахмурилась и сказала:
      - Тут нет ничего о жизни в Гнезде и вообще о сокольничьих, но ведь ты их крови. Конечно, они держат своих женщин далеко от себя.
      По-настоящему рассердившись, Арона сказала:
      - Хвала Богине, мы их очень редко видим. Это рассказ о нашей жизни, а не их. У нас тоже есть своя жизнь, и родичи, и песни, предания, и долгая история. И очень мало того, что считают важным мужчины: войн и сражений. Вот почему я предпочитаю не разговаривать с он-ученым.
      Глаза Нарет холодно блеснули на бесстрастном бледном лице.
      - Успокойся! И скажи, какая особая мудрость в этих свитках оправдывает твое долгое путешествие в Лормт.
      Видишь ли, нас не интересуют рассказы о том, какая именно женщина родила сокольничему сына или сколько зерна было дано каждой женщине после уборки урожая или кто кому вырвал волосы за внимание мужчины или за лишние ленты.
      Губы Ароны теперь побелели, а ее глаза сокольничего сверкали. Напряженным голосом она сказала:
      - Мы никому из мужчин не рожаем сыновей. Мы рожаем собственных детей и видим, как мальчиков крадут у нас, как только они научаются ходить. Или даже раньше. Мы ничего не отдаем. Все, что мы имеем или имели, создано нашими собственными руками и разумом. И мы видели, как многое из созданного нами время от времени гибнет, когда сокольничьи в своем безумии появляются у нас.
      Она задрала подбородок. И гордо сказала:
      - Наши предания уходят за двадцать поколений, до самого Дальнего Берега, на котором мы были королевами и процветали. Только вторжение вооруженных мужчин в преобладающем количестве положило конец этому. Оказавшись в чужой земле, одинокие, когда наши собственные мужчины выступили против нас и обвинили в своих военных неудачах, мы строили, и выживали, и терпели, и снова пришли к процветанию. Но я вижу, что даже Лормту это неинтересно! Прошу прощения, служанка ученых. Мне следовало бы знать. - И к своему полному ужасу девушка-сокольничий разразилась слезами.
      Госпожа Нарет, готовая выгнать девушку за ее беспримерную грубость, однако, не сделала этого. За ее внешностью скрывался ум ученого, логичный, бесстрастный, отвлеченный.
      - Ты переутомилась и перевозбудилась, - сказала она по-прежнему отчужденно. - Я прощаю твой срыв.
      Можешь жить гостьей в крыле, где живут наши девушки и женщины-ученые. Еда в столовой. Я прочту твои свитки и сама определю их ценность, потом снова поговорю с тобой. Предупреждаю: больше никаких истерик в моем присутствии. Мы здесь прежде всего ученые, а не женщины.
      Арона посмотрела на нее. Госпожа Нарет коротко кивнула.
      - Спасибо, моя девочка. Можешь идти.
      ***
      Арона отправилась на поиски своей квартиры и пищи, а госпожа Нарет с сожалением подумала о своей учительнице ученой Рианне. Рианна принимала к себе под крыло всех бродячих девчонок, но не как мать. Она старалась сделать из них молодую версию самой себя. Она защищала их и очень горевала, когда они, подобно Нарет, уходили от нее, чтобы учиться у других ученых и читать рукописи.
      Ученики Нарет все были юноши. Она презирала девушек. Большинство из них слабые, тупые, покорные и застенчивые. Или слишком резкие и грубые, вечно в истерике из-за каких-то воображаемых оскорблений. И ежегодно кто-то из этих нерях осмеливался обвинить своего учителя в непристойных приставаниях. Таких приходилось возвращать в их общины.
      Ясно, что они с Ароной будут ссориться ежедневно, пока женщина-сокольничий остается в Лормте. Однако долг перед общиной заставил Нарет прочесть свитки.
      Сверху лежало письмо - к ней, хотя ее имени там не было, - от Ароны. Почерк красивый и четкий. Заинтересовавшись, Нарет начала читать.
      КО ВСЕМ, КОГО ЭТО КАСАЕТСЯ
      Все отчеты о жизни сокольничьих рассказывают о мужчинах и их птицах и о жизни в высокогорных Гнездах. А что касается остального, то говорят: Юни содержат своих женщин в особых деревнях. А также содержат собак на псарнях, лошадей в конюшнях, а сыновей в яслях". Нет ли в этом утверждении чего-либо недостающего?
      Я, Арона, дочь Бетиас, из клана женщины-лисицы, из народа сокольничьих, решила завершить эту запись. С незапамятных времен, с тех пор, как наемники-сулкары высадили нас на этих берегах и даже еще раньше, у нас была своя жизнь, своя культура и свои традиции.
      У нас есть свои песни, свои предания, свои учителя и свои писцы. Я как раз такой писец.
      Мы пали, но не от силы и угнетения, а от мира и свободы. Возможно, это правильно, но я не могу не оплакивать жизнь, которая знакома мне с рождения. Во многих отношениях это была хорошая жизнь, гордая и свободная, несмотря на посещения сокольничьих и их тяжелые последствия. Вот мой рассказ, чтобы эта жизнь не была утрачена и не развеялась, как пыль,
      Арона, летописец
      2. Сокол кричит в ночи
      Луна Сокола сразу после полнолуния встала, огромная и красная, над вершинами деревьев на востоке. На западе в кроваво-красных лучах заката возвышался Соколиный хребет. Женщины деревни Риверэдж собирались небольшими группами, из которых изгоняли детей, и напряженно перешептывались, поглядывая на утес, словно боясь что-то увидеть, и снова опуская взгляды.
      Где сокольничьи? В первое осеннее полнолуние всегда появлялись эти необычные мужчины в масках, чтобы забрать мальчиков и зачать дочерей, которые будут расти в деревне. Старейшие и дети боязливо выглядывали из своих укрытий, готовые в любое мгновение снова спрятаться. Женщины-добровольцы детородного возраста, чьи имена были определены на летней лотерее, надевали свои вуали посещения и копались на огородах, делая быстрые нервные движения и почти не разговаривая.
      Худая нервная девушка с бронзовыми волосами и желтыми глазами отбросила непривычную вуаль и прошептала:
      - Расскажи мне снова, в последний раз, тетя Ната.
      Женщина рядом с ней в который раз взглянула на утес и негромко прошептала:
      - Они поправили дома посещения и нарубили нам дров. Обвели дома новыми канавами и после того, как несколько поколений не обращали внимания на это место, сделали все таким, словно мы по-настоящему в нем живем. Почему, не сказали. А в записях что-то говорится об этом?
      Девушка по имени Арона покачала головой и посмотрела в небо. На востоке, как почти всегда в осенние вечера, собрались грозовые тучи. Небо темнело. Ната, дочь Лорин, присматривавшая за юной хранительницей записей, взяла мотыгу и направилась к группе хижин у конца дороги.
      Хижины были маленькие и жалкие, из бревен, обмазанных глиной, с примитивными, крытыми тростником крышами и небольшими каменными очагами у входа. Когда-то давно их соорудили сокольничьи. Они, чужаки в этой земле, покинули деревню, чтобы искать свою судьбу.
      Некоторые говорили, что сокольничьих изгнали за особенно дурное поведение. Арона сомневалась в этом.
      Она разожгла огонь, а тетя Ната тем временем наполнила водой старый керамический горшок с отбитыми краями. Они разложили на полу постель, которую обычно стелят животным на грубых земляных полах.
      Дежурный пастух нашел бы ее подходящей, но только из-за страха и близости друг к другу; многие девушки по этой же причине спят в лесу и в гораздо худших условиях. Приходить сюда нужно без оружия и украшений, не пить ни эль, ни пиво - все это делало пребывание в домах посещения чем-то вроде религиозного обряда. Арона говорила себе, что ей неудобно только от отсутствия привычки и дурных предчувствий. И на мгновение даже поверила в это.
      Они с тетей Натой поели сухой пищи из полевого рациона, запивая ее водой, умылись из своего единственного горшка и начали возносить благодарности Той, Что Бережет Женщин, когда необычный звук заставил их насторожиться. Арона подбежала к открытой двери хижины и выглянула. Высоко над ней и далеко часовой издал крик сокола.
      - Идут! - выкрикнула девушка, поворачиваясь от двери. - Уже близко!
      Она едва не опоздала. Топот копыт заглушил предупреждение часового. Арона торопливо накинула вуаль, сердце ее колотилось, она молила Богиню о защите.
      Над ней неясные фигуры всадников неслись по тропе между Соколиным утесом и этим местом встречи.
      Сокольничьи, верхом, в металлических горшках на голове, в куртках, обшитых металлическими пластинами, ворвались в деревню, словно их кони убегали от волков. С поясов мужчин свисали длинные кривые мясницкие ножи, а к седлам были прикреплены волчьи копья. Они соскочили с седел и мрачно и целеустремленно направились к хижинам. Ни слова не говоря, каждый из них брал девушку за плечо и толкал в хижину. Девушка, которую тщательно подготовили к этому во время посвящения, не кричала, хотя гневалась, что должна терпеть насилие три раза подряд. Неужели так в чревах женщин появляются дочери? Неужели это центр их жизни, та тайна, которую ей так хотелось постичь?
      Но роды гораздо болезненней и длятся дольше. Да и сами сокольничьи не наслаждаются, делая детей. Они казались угнетенными и загнанными.
      Прежде, чем последний сокольничий закончил свой долг, снова очень близко прозвучал крик часового. Сокольничьи в хижинах торопливо подготовились к поездке и выскочили, прихватив с собой двух женщин. В центре кольца хижин стоял сокольничий в золотом шлеме.
      - Женщины, - резко и напряженно сказал он. - Мы уходим. Оставьте у себя сыновей. Мы не можем взять их сейчас. Увидим их позже. Нам пора. - Он указал своим коротким страшным ножом. Девушка быстро пошла, почти побежала в сторону леса. Остальные женщины последовали за ней, при этом они расходились. Сокольничий в центре сказал еще более громко и хрипло, своим неестественно глубоким голосом:
      - Мы должны это сделать. Враги не найдут вас. Простите.
      Он отдал приказ, и сокольничьи верхом направились к хижинам и огородам, они топтали все, что можно растоптать, срывали солому с крыш, рубили опорные столбы, а женщины в ошеломленном молчании следили за ними. Потом воины уехали на юг, не углубляясь в лес, туда, где находилась настоящая деревня.
      Как только исчез последний сокольничий, Арона и остальные молодые женщины подобрали юбки и побежали по потайной лесной тропе к своим удобным безопасным домам под деревьями. Ната, дочь Лорин, издала крик - сигнал "все в порядке", потом другой - "возможны неприятности". Арона про себя подумала: "Какие неприятности?" Разве могут быть худшие враги, чем эти существа с птичьими лицами? Но тут она добежала до Дома Записей, бросилась на свою постель и заплакала, как будто ее укусила любимая собака.
      ***
      В деревне на Кедровой Вершине дом и кузница кузнеца Моргата горели, как жертвенный костер разгневанного бога. Жена Моргата Хуана - нет, теперь его вдова - оглянулась с холма, на который взбежала, и зажала рукой рот младшей дочери. Деревья скрыли зрелище от женщин, а самих женщин от Псов Ализона. Но деревенская площадь была пуста.
      На глазах у Хуаны из домов начали выходить люди, они шли к кузнице, возле которой лежало несколько тел, неподвижных, как смерть. Почти все собравшиеся были одеты в юбки. Немногие мужчины или стары или еще совсем молоды. Вдова кузнеца приложила палец к губам и прошептала:
      - Оставайся здесь, Леатрис, и не издавай ни звука.
      Если только не подойдут соседи. - Она немного подумала и добавила:
      - Если подойдут одни парни, не отвечай, даже если это соседи.
      - Я залезу на дерево, - пообещала Леатрис, испуганная словами матери. Но и возбужденная.
      Хуана простонала:
      - Это неприлично и неженственно, но - лучше это, чем быть испорченной до брака, я думаю. - Это она говорила неохотно. - Я скоро вернусь. - В голосе ее снова прозвучала решительность. - Если не вернусь до заката, жди до рассвета и попытайся потом добраться до тети Маркиллы в Двойной долине. И, Леатрис, держись в пути боковых троп! - Как можно тише женщина начала спускаться с холма.
      Казалось, все женщины и все старики деревни на Кедровой Вершине собрались на площади, и женщины плакали так, что могли разбудить и мертвых. Хуана протиснулась сквозь толпу к кузнице, где на собственном горне лежал мертвым ее муж Моргат. И из-за чего?
      Хуана подавила рыдание. Солдаты потребовали, чтобы он подковал их лошадей и починил мечи и копья. Первое он охотно сделал, а второе - сказал, что он не умеет.
      И за это солдаты убили его, разграбили и сожгли дом.
      Женщина склонилась к его телу, плакала при виде крови из множества ран, прижалась ухом к его рту, потом к груди, прислушиваясь к дыханию. Дыхания не было. Она коснулась руками его рта. Руки покрылись кровью. Под тяжелым грубым воротником куртки горло кузнеца перерезано.
      Теперь Хуана, как остальные, принялась вопить:
      - О, Моргат, зачем ты отказал им? Я говорила и говорила тебе: сделай, что они просят, и пусть уходят. Я тебе говорила!
      Слезы текли по ее лицу, ей пришлось высморкаться в передник. Она снова пробилась через толпу к колодцу и без всякого "с вашего позволения" окунула край передника в соседкино ведро. Потом вернулась к мужу с влажным передником, вымыла его, как могла.
      Но как прилично похоронить его, если нет мужчин, чтобы выкопать могилу? Хуана в отчаянии огляделась в поисках мужчин из своей родни, но увидела только сына Осеберга, которому весной исполнилось четырнадцать.
      - Осеберг! - позвала она в нос. - Осеберг, иди сюда, немедленно! Привыкший к повиновению, неуклюжий подросток протолкался, как и она, сквозь толпу и встал рядом. Она негромко сказала:
      - Мы должны похоронить твоего отца. - Он, с бледным лицом, кивнул. Беги к дому и посмотри, не уцелела ли лопата.
      Если нет, поищи где-нибудь. Нет, сначала помоги мне перенести его на наш двор.
      Мальчик глотнул и оглянулся в поисках помощи.
      Уловил взгляд Лизы, жены пекаря. Она тут же подошла к нему и спросила:
      - Я могу помочь?
      Хуана глубоко и облегченно вздохнула и обняла женщину.
      - О, я так благодарна тебе за помощь, сестра. У тебя в доме сохранилась лопата? Жив ли твой муж? О, да - Леатрис! - Она заговорила шепотом. Леатрис прячется от солдат.
      Лиза потрепала двоюродную сестру по плечу.
      - Я пошлю за ней своих сыновей. - Заметив выражение "о, боже!" Хуаны, она понимающе кивнула. - Пошлю Ханну с сестрой, - поправилась она. - Старшие мальчики нам понадобятся, чтобы копать могилы и восстанавливать дома.
      Хуана в свою очередь потрепала ее по плечу, и втроем - две женщины и подросток - они перенесли тело отца мальчика на обгоревший двор Хуаны.
      Вытерев пот со лба, Хуана сказала:
      - Я не могу здесь оставаться. Осеберг еще слишком молод, чтобы работать у горна, он еще даже подмастерьем не был. Кто о нас позаботится? У нас здесь нет близких родичей.
      - Что же ты будешь делать? - практично спросила Лиза.
      - Попробую добраться до замужней сестры в Двойной долине, - мрачно ответила Хуана. Мысль о жизни из милости мужа сестры ее совсем не привлекала. Она молилась, чтобы тот оказался настолько милосерден, чтобы нашел племяннику жены нового хозяина в единственном деле, которое знакомо мальчику. А она, хозяйка, станет работницей в доме другой женщины. Но она и ее дети не умрут с голоду, им не придется попрошайничать или заниматься проституцией, а здесь ее ничего не ждет.
      После трех набегов за несколько последних месяцев не осталось мужчин, которые могли бы поддержать женщину, тем более в летах и с двумя детьми. Хуана тяжело вздохнула.
      Лиза сочувственно кивнула и сказала:
      - Давай немного отдохнем, а потом я попрошу других помочь. А когда похороним вместе Моргата и Харальда, поможем другим.
      Хуана, которая думала только о своих горестях, в ужасе торопливо сказала:
      - О, Лиза, прости меня! Я не знала, что Харальда тоже убили.
      - Он пытался защитить нас, - ответила Лиза. Глаза ее потемнели от горя и гнева. Только теперь Хуана заметила порванное платье Лизы. Инстинктивно жена кузнеца попятилась. Если Лиза обесчещена, Хуана, оставаясь с ней, разделит ее позор, и тогда у нее не останется даже доброго имени. Тогда она действительно обнищает.
      Рот Лизы цинично дернулся, но она сказала только:
      - Будем хоронить? - И так как первая необходимость прежде всего, женщины и мальчик принялись копать могилы.
      ***
      После этого последнего набега мало что осталось от деревни. Обмотав руки тряпками, женщины и дети рылись в обгоревших развалинах и отбирали все полезное: железные горшки, несколько тарелок и другой посуды, кое-какое сельскохозяйственное оборудование. Хуана и Лиза поймали несколько кур, которые с криками разбежались при появлении разбойников. Леатрис накинула веревку на престарелого осла, принадлежавшего деревенскому священнику, которого почему-то девочка очень не любила.