Андрэ НОРТОН, Патриция МЭТЬЮЗ и Саша МИЛЛЕР
      На крыльях магии
      Перевод с английского Д. Арсеньева
      Анонс
      Андрэ Нортон - одна из самых популярных писательниц за всю историю мировой фантастики, более того, один из тех редких авторов, таланту которых в равной степени подвластны как жанр научной фантастики, так и жанр фэнтези, первая и пока единственная женщина, удостоенная Американской ассоциацией писателей-фантастов высокого титула Великого Мастера.
      Однако в ряды классиков фантастической литературы нашего столетия Нортон вошла именно благодаря фэнтези - благодаря своей знаменитой эпической саге о Колдовском мире, мире могучих героев и могущественных волшебников, уникальном, бесконечно оригинальном мире, полюбившемся миллионам читателей...
      Огромная благодарность замечательной женщине Андрэ Нортон. Она не только создала этот мир и позволила мне пожить в нем, но и передала мне Ализон, для того чтобы я могла продолжить его создание. Поэтому спасибо вам, Андрэ. Спасибо за все.
      Саша Миллер
      Мои благодарности доктору Сюзетте Хейден Элджин, изобретателю лаадана, языка, созданного женщинами и для женщин, за ее разрешение использовать этот язык в "Мы, женщины".
      Благодарю также Линду Пайпер за легенду, рассказанную Ароне чужаком в главе 13 "Жабы".
      Патриция Мэтьюс
      Летописец
      В нашей древней земле есть места, которые радуют глаз, но могут послужить ловушкой для неосторожных.
      Хотя Лормт (который я, Дуратан, не имеющий родичей, привык считать своим Большим Залом) полон знаний, собранных за бесчисленные годы, мы, те, кто в них роется, тем не менее понимаем, что есть тайны, так глубоко затерянные в веках, что могут быть никогда не найдены.
      И если находится упоминание о них, то нам следует понять: его значение может быть ясно только тем, кто знаком с самой тайной.
      Мы живем сейчас во времена непрерывных перемен и никогда не знаем, что принесет нам следующий день.
      Когда-то я был военным и должен был мгновенно вскакивать, услышав боевой рог. Сейчас я снова участвую в битвах, но гораздо менее явных. Некоторые из них проходят в освещенной лампой комнате за источенным временем столом, и оружие мое не игольное ружье, а хрупкие свитки пергамента или книги, так слежавшиеся от времени, что их металлический или деревянный переплет склеил непрочные странички друг к другу, и нужна величайшая осторожность, когда обращаешься с ними.
      И слишком часто почти невидимые строки на этих страницах оказываются на языке, неведомом в наши дни, и поэтому остаются загадкой даже для тех из нас, кто дольше других участвует в поисках.
      После того, как Поворот в южных горах обрушил две наши башни и прилегающие к ним стены, открыв тем самым многочисленные тайные помещения, полные записей, нас словно поглотило море знаний. Мы не успевали переписывать находки и находить для них места.
      А какие сюрпризы в них скрываются, мы даже предположить не могли.
      Есть ученые, которые занимаются поиском по особой, узкой теме, но большинство, особенно престарелые, были просто ошеломлены новыми богатствами, и часто можно было увидеть, как старик подбирал свиток, проглядывал его несколько минут, потом откладывал, чтобы взять другой свиток или книгу, а потом застывал в оцепенении, как ребенок, перед которым слишком большое количество сладостей на пиршественном столе.
      Но в этом скрывалась и опасность, и некоторые из нас хорошо это понимали. Нолар, обладавшая даром, но не обученная; подтвердила это в своем рассказе о камне Коннард. Нас ожидали и другие необыкновенные открытия, которые предстояло сделать позже.
      Но начиналось все не со зловония зла, а скорее с вопроса, который давно интересовал Нолар.
      В течение нескольких лет после Поворота весна бывала поздней, а наши зимы тянулись дольше. Лормт изменился больше, чем просто от неожиданной потери башен и стен. Волшебницы никогда не интересовались тем, что у нас скрыто, и пока они правили в Эсткарпе, мало кто показывался на единственной дороге, которая связывает наше хранилище знаний с внешним миром.
      Вокруг нас, но не за нашими стенами, есть небольшие фермы, а дальше начинается кольцо леса. Иногда к нам приезжали торговцы и привозили то немногое, что мы не могли вырастить или сделать сами. В остальном все, что лежало за нашими узкими границами, приобретало очертания легенд и большинство наших ученых просто не интересовало.
      Но когда Поворот снес окружающие нас леса, когда река Эс изменила свое течение, мир вокруг нас завертелся и изменился. Первыми появились беженцы, хотя никто из них у нас не задержался. За ними последовали искатели особых знаний. Долгое правление волшебниц кончилось, произошли и другие перемены. Заново открыли Эскор, эту старинную сказочную землю, из которой давным-давно пришел народ Древних. Там снова разгорелась война между вновь пробудившимся злом и теми, кто стоит на стороне Света. Мы слышали рассказы об этих сражениях, но много лет не получали подтверждений.
      Но зло пришло, и дважды появлялось оно вблизи Лормта. Началась иная битва, в которой я принял участие.
      Кемок Трегарт, который доказал ценность того, что хранится в Лормте, часто обращался к нашим записям.
      Так же поступали и другие, те, кто ясно понимал, что старый образ жизни кончился, а новый нужно создавать с мастерством, какое проявляет оружейник, куя верный меч. Начались приходы и уходы, много оказалось людей, которые понимали, что во времена, когда требуются помощь и совет, нет цены разделенным знаниям.
      Так получилось, что запросы внешнего мира, касающиеся прошлого, удовлетворяли Квен, Нолар, я и Морфью, старик-ученый, к которому подступиться было легче, чем к другим.
      В то же время мы слышали много рассказов и слухов, которые заставили нас впервые искать защитников Лормта. Хаос вынес на поверхность людей без хозяев, и эти люди быстро превращались в разбойников. К тому же то, что высвободилось в Эскоре, не всегда оставалось в его границах. Я снова оказался предводителем воинов, моим помощником стал Деррен из Карстена, а под нашей командой - отряд местных парней и немногих отбившихся от прежних сил пограничников. Мы посылали разведчиков и часовых "в окрестные холмы, хотя суровые зимы спасали нас от набегов.
      Я возвращался из первого за весну объезда часовых, когда увидел небольшой участок зелени, сохранившийся от прежнего леса. Воздух был такой ароматный, что я остановил своего пони и посмотрел на землю. И увидел маленький кустик. Это растение называется полночь-и-полдень и растет только вблизи Лормта. Его головки с девятью лепестками кивали на ветру. Я слез с седла и захромал к растениям. Сорвал четыре стебелька и осторожно повез в Лормт. Я хотел отдать их Нолар как знак весны.
      Нолар была с Морфью. Лицо у нее казалось очень бледным, если не считать родимого пятна. Из-за этого пятна ее сторонились те, кто слишком туп, чтобы разглядеть за ним благородный и смелый характер Нолар.
      - Конечно, ее путь к нам был слишком трудным, да и пришла она к нам еще совсем ребенком. К тому же, она слишком часто слушала госпожу Нарет, - входя в кабинет Морфью, я услышал раздражение в голосе Нолар, - которая всегда держалась обособленно. В Ароне много доброго, много быстрой сообразительности, и она любит то, чем занимается. Я надеялась, что врожденные и воспитанные в ней предрассудки, горечь, которую она испытывала все прошлые годы, - все это может рассеяться. Я думаю, что мне она стала бы доверять. Главным образом, вероятно, потому, что я женщина. У нас здесь так мало женщин. Поэтому она и прислушалась к Нарет. Не могу иначе представить себе, как такая умная девочка, как Арона, могла поладить с такой высокомерной особой. А теперь Нарет так стара... Ну, я сделаю еще одну попытку, но она перенимает манеры и взгляд на мир у Нарет...
      - Мне кажется, дочь моя, что Арона принадлежит к числу тех, кто не сумел измениться. Она считает, что изменения - это ее враг. В этих стенах есть много похожих на нее. Но ты ей нравишься. Я видел, как она смотрит на тебя во время одного из наших общих собраний.
      В ней явно происходит борьба, - медленно говорил Морфью.
      - Но разве кто-нибудь другой держит при себе знания, не допускает к ним остальных? - возразила Нолар. - Я снова поговорю с ней, но если она снова скажет, что не желает ничем со мной делиться только потому, что я заодно с Дуратаном!.. - Нолар с такой силой ударила кулаком по столу, что чернильница перед Морфью подскочила.
      - А при чем тут Дуратан? - Я положил руку ей на плечо и протянул цветы.
      Мгновение она смотрела на них, потом рассмеялась, но одновременно покачала головой.
      - Не пытайся, Дуратан, заставить меня увидеть в ней то, чего в ней нет. Это пустая трата времени. Арона так много может дать нам, не только сама по себе, так как она умеет вести записи, сберегать прошлое, но и потому, что обладает записями одной из деревень сокольничьих, знает множество легенд, которые открыли бы для нас немало запертых дверей. Ты прекрасно знаешь, как это могло бы помочь Горному Соколу! - Она слегка вздохнула. - Я сделала все, что могла, но попытаюсь снова, проверю, насколько она доверяет мне. Теперь, когда госпожа Нарет не может больше причинять неприятности, возможно, что-то и изменится.
      Два дня спустя она пришла ко мне с горящими торжеством глазами.
      - Получилось! Арона позволила мне изучать ее сокровища, если я пообещаю, что буду делать это только сама. Так что я должна на время исчезнуть в женском мире, а тем временем у тебя будет возможность понять, чего я стою. Ведь меня не будет рядом.
      Она улыбнулась, приложила два пальца к своим губам, потом к моим и исчезла, оставив за собой аромат полдня-и-полночи.
      1. Ученая женщина из Лормта
      Одинокий всадник спускался по горной долине, его коричневый плащ и капюшон сливались с рыжевато-коричневой шерстью мула - еще одна тень на красновато-коричневом склоне. Изношенные кожаные седельные сумки мула едва вмещали немногие необходимые мелочи и смену одежды; четыре длинных кожаных цилиндра, прикрепленные к седлу, создавали впечатление, что всадник - лучник или вестник.
      Подмастерье ученых, охранявшая вход в Лормт, узнала в цилиндрах футляры для хранения рукописей. Однако, седло на муле, хотя и изношенное и поблекшее - настоящее произведение искусства, подлинная работа Джомми, сына Эйны, если догадка Нолар верна. Стройный невысокий всадник в брюках, спешившийся у ворот и оглядывавшийся, оказался, однако, не крестьянским парнем, а молодой женщиной с острыми чертами лица сокольничего.
      Все тело Нолар задрожало от страха и гнева: приемная мать из народа сокольничьих презирала и ненавидела ее за изуродованное родимым пятном лицо. Но эта женщина из народа сокольничьих только облегченно взглянула на Нолар и сказала:
      - Добрый день, сестра. Я Арона, дочь Бетиас, из деревни Риверэдж. Могу я увидеться с ученым? Но если возможно, не с он-ученым.
      - Меня зовут Нолар, из рода Мерони, - озадаченно ответила молодая ученица ученых. Она мысленно перечисляла ученых женщин. Госпожа Рианна всегда доброжелательно встречала девушек, но она стара и просто дремлет на солнце. Нолар знала нескольких учениц, были также женщины немного постарше. Оставалось только одно имя; Нолар, вздохнув, позвала, и появился мальчик.
      - Посетительница к ученой госпоже Нарет, если та согласна, - коротко сказала Нолар.
      Мальчик откровенно уставился на Арону и спросил:
      - Женщина-сокольничий?
      - Была, - коротко ответила Арона. - Прежние дни ушли навсегда. Я больше не хочу их возвращения. - Она обращалась непосредственно к Нолар, как бы забыв о существовании мальчика. - И я не хочу, чтобы наша история была утрачена из-за рарилха.
      Нолар удивленно повернулась к ней, Арона слегка улыбнулась.
      - Сознательный отказ от записей или искажение их. У он-писца странное представление о том, что важно, а что нет. - Она посмотрела Нолар в лицо и прямо спросила:
      - Ты боишься меня? Почему ты смотришь на меня так мрачно?
      Нолар покраснела.
      - Прошу прощения, госпожа. Я.., мой отец женился на женщине из вашего народа. Она...
      Брови Ароны поднялись.
      - Могу я узнать ее имя и клан? - спросила она и затем задала еще несколько вопросов. Услышав ответы, женщина-сокольничий присвистнула. Тетка Леннисмельничихи! Весь этот род славится грубостью и высокомерием. А мой род известен гордостью и порывистостью; репутация Мари Ангхард известна даже чужакам.
      Теперь присвистнула Нолар.
      - Ангхард? Та самая, которая нянчила трех детей волшебницы?
      Теперь Арона улыбнулась шире, и все ее лицо осветилось.
      - Она самая. - Девушка достала из седельной сумки тряпку и гребень и принялась расчесывать мула, в то же время взглядом отыскивая воду. Мул уже щипал чахлую траву у ворот. Потом Арона снова рассмеялась. - Однажды мой двоюродный брат Джомми назвал своего мула моим именем. Потому что я могу быть очень упрямой. Он думал, что я этого не знаю.
      Они дружелюбно болтали, пока не вернулся мальчик.
      - Иди за мной, госпожа Арона, - сказал он. Она пошла за ним, ведя мула. Отвела его на конюшню и оставила там тем, кто заботится в Лормте о животных.
      Ученая госпожа Нарет была пожилой женщиной с пыльно-каштановыми волосами и пронзительными серыми глазами.
      - Садись, моя девочка, - сказала она, указав на вино на столике сбоку. Арона с благодарностью отхлебнула. - Я поняла так, что у тебя есть для меня несколько свитков. Ты знаешь, что в них?
      Обиженная, Арона холодно ответила:
      - Я сама написала или скопировала большинство из них. Я была писцом в нашей деревне, пока старейшие не решили, чтобы сохранить мир, отдать это место парню из беженцев. Мы из деревни сокольничьих у реки под утесом, а это рассказ о нашей жизни.
      Нарет рассматривала Арону, потом протянула ухоженную руку к свитку. Развернула его, нахмурилась и сказала:
      - Тут нет ничего о жизни в Гнезде и вообще о сокольничьих, но ведь ты их крови. Конечно, они держат своих женщин далеко от себя.
      По-настоящему рассердившись, Арона сказала:
      - Хвала Богине, мы их очень редко видим. Это рассказ о нашей жизни, а не их. У нас тоже есть своя жизнь, и родичи, и песни, предания, и долгая история. И очень мало того, что считают важным мужчины: войн и сражений. Вот почему я предпочитаю не разговаривать с он-ученым.
      Глаза Нарет холодно блеснули на бесстрастном бледном лице.
      - Успокойся! И скажи, какая особая мудрость в этих свитках оправдывает твое долгое путешествие в Лормт.
      Видишь ли, нас не интересуют рассказы о том, какая именно женщина родила сокольничему сына или сколько зерна было дано каждой женщине после уборки урожая или кто кому вырвал волосы за внимание мужчины или за лишние ленты.
      Губы Ароны теперь побелели, а ее глаза сокольничего сверкали. Напряженным голосом она сказала:
      - Мы никому из мужчин не рожаем сыновей. Мы рожаем собственных детей и видим, как мальчиков крадут у нас, как только они научаются ходить. Или даже раньше. Мы ничего не отдаем. Все, что мы имеем или имели, создано нашими собственными руками и разумом. И мы видели, как многое из созданного нами время от времени гибнет, когда сокольничьи в своем безумии появляются у нас.
      Она задрала подбородок. И гордо сказала:
      - Наши предания уходят за двадцать поколений, до самого Дальнего Берега, на котором мы были королевами и процветали. Только вторжение вооруженных мужчин в преобладающем количестве положило конец этому. Оказавшись в чужой земле, одинокие, когда наши собственные мужчины выступили против нас и обвинили в своих военных неудачах, мы строили, и выживали, и терпели, и снова пришли к процветанию. Но я вижу, что даже Лормту это неинтересно! Прошу прощения, служанка ученых. Мне следовало бы знать. - И к своему полному ужасу девушка-сокольничий разразилась слезами.
      Госпожа Нарет, готовая выгнать девушку за ее беспримерную грубость, однако, не сделала этого. За ее внешностью скрывался ум ученого, логичный, бесстрастный, отвлеченный.
      - Ты переутомилась и перевозбудилась, - сказала она по-прежнему отчужденно. - Я прощаю твой срыв.
      Можешь жить гостьей в крыле, где живут наши девушки и женщины-ученые. Еда в столовой. Я прочту твои свитки и сама определю их ценность, потом снова поговорю с тобой. Предупреждаю: больше никаких истерик в моем присутствии. Мы здесь прежде всего ученые, а не женщины.
      Арона посмотрела на нее. Госпожа Нарет коротко кивнула.
      - Спасибо, моя девочка. Можешь идти.
      ***
      Арона отправилась на поиски своей квартиры и пищи, а госпожа Нарет с сожалением подумала о своей учительнице ученой Рианне. Рианна принимала к себе под крыло всех бродячих девчонок, но не как мать. Она старалась сделать из них молодую версию самой себя. Она защищала их и очень горевала, когда они, подобно Нарет, уходили от нее, чтобы учиться у других ученых и читать рукописи.
      Ученики Нарет все были юноши. Она презирала девушек. Большинство из них слабые, тупые, покорные и застенчивые. Или слишком резкие и грубые, вечно в истерике из-за каких-то воображаемых оскорблений. И ежегодно кто-то из этих нерях осмеливался обвинить своего учителя в непристойных приставаниях. Таких приходилось возвращать в их общины.
      Ясно, что они с Ароной будут ссориться ежедневно, пока женщина-сокольничий остается в Лормте. Однако долг перед общиной заставил Нарет прочесть свитки.
      Сверху лежало письмо - к ней, хотя ее имени там не было, - от Ароны. Почерк красивый и четкий. Заинтересовавшись, Нарет начала читать.
      КО ВСЕМ, КОГО ЭТО КАСАЕТСЯ
      Все отчеты о жизни сокольничьих рассказывают о мужчинах и их птицах и о жизни в высокогорных Гнездах. А что касается остального, то говорят: Юни содержат своих женщин в особых деревнях. А также содержат собак на псарнях, лошадей в конюшнях, а сыновей в яслях". Нет ли в этом утверждении чего-либо недостающего?
      Я, Арона, дочь Бетиас, из клана женщины-лисицы, из народа сокольничьих, решила завершить эту запись. С незапамятных времен, с тех пор, как наемники-сулкары высадили нас на этих берегах и даже еще раньше, у нас была своя жизнь, своя культура и свои традиции.
      У нас есть свои песни, свои предания, свои учителя и свои писцы. Я как раз такой писец.
      Мы пали, но не от силы и угнетения, а от мира и свободы. Возможно, это правильно, но я не могу не оплакивать жизнь, которая знакома мне с рождения. Во многих отношениях это была хорошая жизнь, гордая и свободная, несмотря на посещения сокольничьих и их тяжелые последствия. Вот мой рассказ, чтобы эта жизнь не была утрачена и не развеялась, как пыль,
      Арона, летописец
      2. Сокол кричит в ночи
      Луна Сокола сразу после полнолуния встала, огромная и красная, над вершинами деревьев на востоке. На западе в кроваво-красных лучах заката возвышался Соколиный хребет. Женщины деревни Риверэдж собирались небольшими группами, из которых изгоняли детей, и напряженно перешептывались, поглядывая на утес, словно боясь что-то увидеть, и снова опуская взгляды.
      Где сокольничьи? В первое осеннее полнолуние всегда появлялись эти необычные мужчины в масках, чтобы забрать мальчиков и зачать дочерей, которые будут расти в деревне. Старейшие и дети боязливо выглядывали из своих укрытий, готовые в любое мгновение снова спрятаться. Женщины-добровольцы детородного возраста, чьи имена были определены на летней лотерее, надевали свои вуали посещения и копались на огородах, делая быстрые нервные движения и почти не разговаривая.
      Худая нервная девушка с бронзовыми волосами и желтыми глазами отбросила непривычную вуаль и прошептала:
      - Расскажи мне снова, в последний раз, тетя Ната.
      Женщина рядом с ней в который раз взглянула на утес и негромко прошептала:
      - Они поправили дома посещения и нарубили нам дров. Обвели дома новыми канавами и после того, как несколько поколений не обращали внимания на это место, сделали все таким, словно мы по-настоящему в нем живем. Почему, не сказали. А в записях что-то говорится об этом?
      Девушка по имени Арона покачала головой и посмотрела в небо. На востоке, как почти всегда в осенние вечера, собрались грозовые тучи. Небо темнело. Ната, дочь Лорин, присматривавшая за юной хранительницей записей, взяла мотыгу и направилась к группе хижин у конца дороги.
      Хижины были маленькие и жалкие, из бревен, обмазанных глиной, с примитивными, крытыми тростником крышами и небольшими каменными очагами у входа. Когда-то давно их соорудили сокольничьи. Они, чужаки в этой земле, покинули деревню, чтобы искать свою судьбу.
      Некоторые говорили, что сокольничьих изгнали за особенно дурное поведение. Арона сомневалась в этом.
      Она разожгла огонь, а тетя Ната тем временем наполнила водой старый керамический горшок с отбитыми краями. Они разложили на полу постель, которую обычно стелят животным на грубых земляных полах.
      Дежурный пастух нашел бы ее подходящей, но только из-за страха и близости друг к другу; многие девушки по этой же причине спят в лесу и в гораздо худших условиях. Приходить сюда нужно без оружия и украшений, не пить ни эль, ни пиво - все это делало пребывание в домах посещения чем-то вроде религиозного обряда. Арона говорила себе, что ей неудобно только от отсутствия привычки и дурных предчувствий. И на мгновение даже поверила в это.
      Они с тетей Натой поели сухой пищи из полевого рациона, запивая ее водой, умылись из своего единственного горшка и начали возносить благодарности Той, Что Бережет Женщин, когда необычный звук заставил их насторожиться. Арона подбежала к открытой двери хижины и выглянула. Высоко над ней и далеко часовой издал крик сокола.
      - Идут! - выкрикнула девушка, поворачиваясь от двери. - Уже близко!
      Она едва не опоздала. Топот копыт заглушил предупреждение часового. Арона торопливо накинула вуаль, сердце ее колотилось, она молила Богиню о защите.
      Над ней неясные фигуры всадников неслись по тропе между Соколиным утесом и этим местом встречи.
      Сокольничьи, верхом, в металлических горшках на голове, в куртках, обшитых металлическими пластинами, ворвались в деревню, словно их кони убегали от волков. С поясов мужчин свисали длинные кривые мясницкие ножи, а к седлам были прикреплены волчьи копья. Они соскочили с седел и мрачно и целеустремленно направились к хижинам. Ни слова не говоря, каждый из них брал девушку за плечо и толкал в хижину. Девушка, которую тщательно подготовили к этому во время посвящения, не кричала, хотя гневалась, что должна терпеть насилие три раза подряд. Неужели так в чревах женщин появляются дочери? Неужели это центр их жизни, та тайна, которую ей так хотелось постичь?
      Но роды гораздо болезненней и длятся дольше. Да и сами сокольничьи не наслаждаются, делая детей. Они казались угнетенными и загнанными.
      Прежде, чем последний сокольничий закончил свой долг, снова очень близко прозвучал крик часового. Сокольничьи в хижинах торопливо подготовились к поездке и выскочили, прихватив с собой двух женщин. В центре кольца хижин стоял сокольничий в золотом шлеме.
      - Женщины, - резко и напряженно сказал он. - Мы уходим. Оставьте у себя сыновей. Мы не можем взять их сейчас. Увидим их позже. Нам пора. - Он указал своим коротким страшным ножом. Девушка быстро пошла, почти побежала в сторону леса. Остальные женщины последовали за ней, при этом они расходились. Сокольничий в центре сказал еще более громко и хрипло, своим неестественно глубоким голосом:
      - Мы должны это сделать. Враги не найдут вас. Простите.
      Он отдал приказ, и сокольничьи верхом направились к хижинам и огородам, они топтали все, что можно растоптать, срывали солому с крыш, рубили опорные столбы, а женщины в ошеломленном молчании следили за ними. Потом воины уехали на юг, не углубляясь в лес, туда, где находилась настоящая деревня.
      Как только исчез последний сокольничий, Арона и остальные молодые женщины подобрали юбки и побежали по потайной лесной тропе к своим удобным безопасным домам под деревьями. Ната, дочь Лорин, издала крик - сигнал "все в порядке", потом другой - "возможны неприятности". Арона про себя подумала: "Какие неприятности?" Разве могут быть худшие враги, чем эти существа с птичьими лицами? Но тут она добежала до Дома Записей, бросилась на свою постель и заплакала, как будто ее укусила любимая собака.
      ***
      В деревне на Кедровой Вершине дом и кузница кузнеца Моргата горели, как жертвенный костер разгневанного бога. Жена Моргата Хуана - нет, теперь его вдова - оглянулась с холма, на который взбежала, и зажала рукой рот младшей дочери. Деревья скрыли зрелище от женщин, а самих женщин от Псов Ализона. Но деревенская площадь была пуста.
      На глазах у Хуаны из домов начали выходить люди, они шли к кузнице, возле которой лежало несколько тел, неподвижных, как смерть. Почти все собравшиеся были одеты в юбки. Немногие мужчины или стары или еще совсем молоды. Вдова кузнеца приложила палец к губам и прошептала:
      - Оставайся здесь, Леатрис, и не издавай ни звука.
      Если только не подойдут соседи. - Она немного подумала и добавила:
      - Если подойдут одни парни, не отвечай, даже если это соседи.
      - Я залезу на дерево, - пообещала Леатрис, испуганная словами матери. Но и возбужденная.
      Хуана простонала:
      - Это неприлично и неженственно, но - лучше это, чем быть испорченной до брака, я думаю. - Это она говорила неохотно. - Я скоро вернусь. - В голосе ее снова прозвучала решительность. - Если не вернусь до заката, жди до рассвета и попытайся потом добраться до тети Маркиллы в Двойной долине. И, Леатрис, держись в пути боковых троп! - Как можно тише женщина начала спускаться с холма.
      Казалось, все женщины и все старики деревни на Кедровой Вершине собрались на площади, и женщины плакали так, что могли разбудить и мертвых. Хуана протиснулась сквозь толпу к кузнице, где на собственном горне лежал мертвым ее муж Моргат. И из-за чего?
      Хуана подавила рыдание. Солдаты потребовали, чтобы он подковал их лошадей и починил мечи и копья. Первое он охотно сделал, а второе - сказал, что он не умеет.
      И за это солдаты убили его, разграбили и сожгли дом.
      Женщина склонилась к его телу, плакала при виде крови из множества ран, прижалась ухом к его рту, потом к груди, прислушиваясь к дыханию. Дыхания не было. Она коснулась руками его рта. Руки покрылись кровью. Под тяжелым грубым воротником куртки горло кузнеца перерезано.
      Теперь Хуана, как остальные, принялась вопить:
      - О, Моргат, зачем ты отказал им? Я говорила и говорила тебе: сделай, что они просят, и пусть уходят. Я тебе говорила!
      Слезы текли по ее лицу, ей пришлось высморкаться в передник. Она снова пробилась через толпу к колодцу и без всякого "с вашего позволения" окунула край передника в соседкино ведро. Потом вернулась к мужу с влажным передником, вымыла его, как могла.
      Но как прилично похоронить его, если нет мужчин, чтобы выкопать могилу? Хуана в отчаянии огляделась в поисках мужчин из своей родни, но увидела только сына Осеберга, которому весной исполнилось четырнадцать.
      - Осеберг! - позвала она в нос. - Осеберг, иди сюда, немедленно! Привыкший к повиновению, неуклюжий подросток протолкался, как и она, сквозь толпу и встал рядом. Она негромко сказала:
      - Мы должны похоронить твоего отца. - Он, с бледным лицом, кивнул. Беги к дому и посмотри, не уцелела ли лопата.
      Если нет, поищи где-нибудь. Нет, сначала помоги мне перенести его на наш двор.
      Мальчик глотнул и оглянулся в поисках помощи.
      Уловил взгляд Лизы, жены пекаря. Она тут же подошла к нему и спросила:
      - Я могу помочь?
      Хуана глубоко и облегченно вздохнула и обняла женщину.
      - О, я так благодарна тебе за помощь, сестра. У тебя в доме сохранилась лопата? Жив ли твой муж? О, да - Леатрис! - Она заговорила шепотом. Леатрис прячется от солдат.
      Лиза потрепала двоюродную сестру по плечу.
      - Я пошлю за ней своих сыновей. - Заметив выражение "о, боже!" Хуаны, она понимающе кивнула. - Пошлю Ханну с сестрой, - поправилась она. - Старшие мальчики нам понадобятся, чтобы копать могилы и восстанавливать дома.
      Хуана в свою очередь потрепала ее по плечу, и втроем - две женщины и подросток - они перенесли тело отца мальчика на обгоревший двор Хуаны.
      Вытерев пот со лба, Хуана сказала:
      - Я не могу здесь оставаться. Осеберг еще слишком молод, чтобы работать у горна, он еще даже подмастерьем не был. Кто о нас позаботится? У нас здесь нет близких родичей.
      - Что же ты будешь делать? - практично спросила Лиза.
      - Попробую добраться до замужней сестры в Двойной долине, - мрачно ответила Хуана. Мысль о жизни из милости мужа сестры ее совсем не привлекала. Она молилась, чтобы тот оказался настолько милосерден, чтобы нашел племяннику жены нового хозяина в единственном деле, которое знакомо мальчику. А она, хозяйка, станет работницей в доме другой женщины. Но она и ее дети не умрут с голоду, им не придется попрошайничать или заниматься проституцией, а здесь ее ничего не ждет.
      После трех набегов за несколько последних месяцев не осталось мужчин, которые могли бы поддержать женщину, тем более в летах и с двумя детьми. Хуана тяжело вздохнула.
      Лиза сочувственно кивнула и сказала:
      - Давай немного отдохнем, а потом я попрошу других помочь. А когда похороним вместе Моргата и Харальда, поможем другим.
      Хуана, которая думала только о своих горестях, в ужасе торопливо сказала:
      - О, Лиза, прости меня! Я не знала, что Харальда тоже убили.
      - Он пытался защитить нас, - ответила Лиза. Глаза ее потемнели от горя и гнева. Только теперь Хуана заметила порванное платье Лизы. Инстинктивно жена кузнеца попятилась. Если Лиза обесчещена, Хуана, оставаясь с ней, разделит ее позор, и тогда у нее не останется даже доброго имени. Тогда она действительно обнищает.
      Рот Лизы цинично дернулся, но она сказала только:
      - Будем хоронить? - И так как первая необходимость прежде всего, женщины и мальчик принялись копать могилы.
      ***
      После этого последнего набега мало что осталось от деревни. Обмотав руки тряпками, женщины и дети рылись в обгоревших развалинах и отбирали все полезное: железные горшки, несколько тарелок и другой посуды, кое-какое сельскохозяйственное оборудование. Хуана и Лиза поймали несколько кур, которые с криками разбежались при появлении разбойников. Леатрис накинула веревку на престарелого осла, принадлежавшего деревенскому священнику, которого почему-то девочка очень не любила.
      - Ну, там, где он теперь, осел не понадобится, - подумала Хуана. Конечно, говорить этого Леатрис она не стала.
      Потом небо неожиданно потемнело, земля под ногами задрожала, взревела и рыгнула, как огромный зверь, у которого несварение желудка.
      - Бегите! - крикнула Хуана, оставляя свои поиски. Она взвалила на плечи тяжелый мешок со спасенным добром и шлепнула сына по заду. Осеберг, сын кузнеца, негодующе посмотрел на мать, подобрал свой собственный большой мешок и проделал с сестрой то же, что мать с ним. За ними последовали Лиза и ее пятеро детей. Остальные лишившиеся мужей женщины побежали с детьми к лесу со скоростью, какую позволяла ноша. Подальше от развалин деревни. Исход был отнюдь не тихим. Скот кричал, дети плакали, птицы в клетках шумели, время от времени ржал мул или осел.
      К счастью, преследователей не было, никто этого шума не слышал. Но это дело не людей, а богов.
      Небольшая группа оборванных беженцев пробиралась меж деревьями и скалами, по липкой грязи и скользкому мху, через колючие кустарники вверх по крутому склону, торопливо уходя от беды. Дети падали, их приходилось поднимать; матери часто шлепали их. Самые маленькие плакали от голода и страха. Слышались резкие звуки ссор.
      Юбки женщин отяжелели от грязи и были изорваны колючками. В отчаянии призывала Элен, жена плотника:
      - Ну, ну! Маленькие птички в своих гнездышках никогда не ссорятся!
      - О, заткнись! - рявкнула на нее Гондрин, хозяйка пивной.
      - Мы идем слишком долго, - сердито сказала Лиза Хуане. Ее дети молча поднимались по холму. - Все смертельно устали.
      Думая про себя, кто мог назначить ее, вероятно, опозоренную двоюродную сестру деревенской жрицей, Хуана посмотрела на нее, но ничего не ответила.
      В страхе и волнении они почти не заметили, когда подъем кончился и начался спуск. Но когда увидели, что путь относительно свободен от кустарников и колючек, Леатрис, дочь кузнеца, первой произнесла:
      - Тропа, мама! Тропа! Интересно, куда она ведет.
      ***
      - Тропа, тропа, - кричали усталые и самые неосторожные.
      - Куда тропа? - резко спросила Хуана. - Знаем ли мы, кто ее проложил? А что, если нас прогонят от дверей, как нищих?
      - Как ты всегда делала, - хорошо слышным голосом отозвалась хозяйка пивной.
      - Может быть, тропа к крепости врага, - со страхом предположила Элен, жена плотника.
      - А может, к убежищу? - стойко отозвалась Леатрис. Все заговорили одновременно, и только изредка сквозь общий гул пробивался чей-нибудь голос. Наконец Хуана простонала:
      - О, если бы с нами был хоть один мужчина! - Все сразу с ней согласились.
      - Ну, мужчин нет, - резко сказала Лиза, - так что постараемся вести себя, как взрослые женщины. Те, кто согласен идти дальше, соберитесь там, где стою я. Кто не согласен, решайте, что будете делать. Что касается меня, я иду. Что бы нас ни ждало, все равно хуже ночного одиночества в лесу не будет. Конечно, если там не крепость с солдатами. Но мы можем послать кого-нибудь вперед на разведку. Эгил! - окликнула она своего старшего сына.
      - Конечно, мама, - уверенно отозвался юноша. Ему почти семнадцать, и он уже пытается отрастить усы.
      - Решено, - жизнерадостно сказала Лиза. - Уже темнеет. Устроим лагерь здесь или пойдем дальше?
      - Если заночуем здесь, - послышался дрожащий девичий голос, - нас растерзают дикие звери.
      - Нет, если мы разожжем костер, - презрительно ответил Эгил, сын Барена.
      - Но если мы разожжем костер, - разумно отозвалась пожилая женщина, разве нас не заметят дикари?
      Лиза задумалась, а вокруг снова все заговорили одновременно.
      - Мы должны поставить часовых, - наконец сказала Лиза, - и дежурить по очереди. У кого есть что-нибудь тяжелое и острое? Вилы? Кухонный нож?
      - А хватит ли нам старших мальчиков? - спросила Элен, пытаясь сосчитать их взглядом.
      Гондрин взяла прочную палку.
      - Если Лиза согласна дежурить первой, я с ней, - объявила она. - Если кто-то покажется, вы будете готовы. - Она видела, как Элен со страхом посмотрела на мальчиков десяти, одиннадцати и двенадцати лет, и презрительно сказала:
      - О, Элен, тебе пора вырасти и не перекладывать свою ношу на плечи других. Кто еще?
      Леатрис огляделась и увидела лопату, которой вырыли могилу ее отца.
      - Я с вами, - храбро сказала она.
      - Нет. - Осеберг оттолкнул ее. - Это мое дело; теперь я глава семьи.
      - Осеберг, - решила Хуана. - Иди с ними.
      ***
      Женщины и дети тревожно проспали ночь на мокрой земле. Лес был полон странных звуков и еще более странной глубокой тишины. Дежурившие женщины и мальчики дрожали от страха и усталости, им хотелось лечь, пусть на холодную землю. Очень трудно было не заснуть. Осеберга, Гондрин и Лизу сменили Эгил, Леатрис и - в последний момент - Хуана, которая не хотела, чтобы ее девственница-дочь оставалась наедине с таким взрослым мальчиком, как Эгил. Тот искоса разочарованно поглядел на нее, Хуана перехватила этот взгляд и мрачно улыбнулась. Она больше следила за детьми, чем за окружающей ночью.
      Они проснулись в холодном и влажном лесу, костер почти погас. Женщины рылись в тюках, отыскивая еду, и сумели найти несколько куриных яиц. Единственная коза не дала молока. Тоном, не терпящим возражений, Эгил, сын пекаря, объявил, что он со старшими мальчиками отправится ловить дичь для голодных семей.
      - Ждите здесь, - приказал он остальным. Элен согласилась, Лиза дала им время до середины утра. Женщины использовали это время для перебора своих тюков; из-за жалких остатков пищи произошло несколько драк.
      Первая и вторая смены отдыхали. Леатрис и ее мать сменили дочь Лизы Ловри и тощая старуха, вдова Мельбригда с фермы на краю деревни. Мальчики вернулись с пустыми руками - все, кроме Осеберга, который отыскал дерево с кислыми дикими яблоками. Но даже их встретили с радостью. Все устало разобрали тюки и двинулись дальше.
      Один день следовал за другим, холодный, сырой и голодный. Начался легкий дождь, но это не был обычный дождь. Падали грязные капли, словно воду смешали с пеплом от очага. Земля перестала дрожать, но тучи над головой по-прежнему были зловещего тускло-красного цвета, как будто небо охвачено огнем. Хуана и Лиза больше не могли идти, они сидели на земле и беспомощно плакали.
      И тут, словно ниоткуда, крикнул голубь. Туман отчасти рассеялся, и стал виден на удалении высокий утес.
      Ближе и к северу от него виднелись смутные очертания горного хребта, закутанного в туман. Под ним лесистая долина. Голубь крикнул снова, и ему ответил крик сокола. Хуана в ужасе подняла голову и увидела, как показалась в облаках крупная птица.
      Она покружила высоко в небе, все ближе и ближе к промокшим оборванным беженцам, потом подлетела совсем близко на неслышных крыльях. Старая Мельбригда, муж которой когда-то служил у лорда, сказала:
      - Это самка сокола. Иди сюда, красавица, иди к маме. - Она закутала руку в шаль и протянула ее. Самка осторожно опустилась на руку и впилась когтями в ткань.
      - У реки есть убежище, - сказала птица, ее трудно было понять из-за сильного акцента, - а в долине деревня. Если все женщины ваши сестры, вы можете идти туда как сестры, матери и дочери. Я сказала.
      - Кто ты? - со страхом спросила Хуана, делая знак, отгоняющий зло.
      - Я богиня, - ответила птица, - когда-то я была девушкой, потом духом мщения, а сейчас я богиня справедливости. Я дух-стражник. Дайте клятву доброты, женщины, тем, кого я охраняю.
      - Я клянусь - с радостью, - торопливо ответила Лиза. - Разве кто-нибудь из нас откажется поклясться?
      Я верю птице и той, что послала ее.
      Гондрин выступила вперед.
      - Мое дело - разбираться в людях, и я говорю: последуем за птицей.
      Лиза посмотрела на женщин. Никто из них не отошел, не повернул назад.
      - Веди нас, госпожа соколица, - сказала она. - Я пойду за тобой. Идемте, дети. - Она снова подняла свой тюк, вздохнула, взвалила его на плечо и согнулась.
      ***
      Птица, появившаяся ранним утром, оставила их после полудня. В лесу сгущались сумерки. Медленно, со страхом небольшой отряд спускался по тропе. Леатрис, шедшая впереди, с любопытством оглядывалась, потом подтолкнула мать.
      - Посмотри, мама, на деревья. Там дом.
      Хуана всмотрелась в лесную полумглу, но увидела только смутные очертания. Это может быть что угодно.
      Она вздрогнула.
      - Оставь, Леатрпс, - прошептала она. - Одни боги знают, кто там живет один, как зверь.
      Леатрис тоскливо подумала об отце, который, в отличие от матери, ничего не боялся. Потом она решительно переместила тяжелый тюк, продолжая отыскивать взглядом дома. И увидела еще несколько смутных теней, увидела тропы - все это может и не означать наличие людей, но может и означать. В щели ставен она увидела блеск огня. И снова толкнула мать. Хуана неохотно признала:
      - Может быть, это дом. - И сразу начала переговариваться с остальными женщинами.
      Эгил посмотрел с отвращением.
      - Эти женщины будут болтать всю ночь. Разбудить хозяев?
      - А ты готов сражаться с ними, если они разбойники или колдуны, меняющие обличье? - спросила Леатрис.
      Эгил презрительно искривил губы.
      - Не следовало спрашивать девчонку, - сказал он, произнеся последнее слово как смертельное оскорбление.
      Леатрис опередила его и нашла дверь.
      - Помогите! - крикнула она. - Помогите нам! Мы заблудились и умираем с голоду, с нами нет мужчин, и мы вам не повредим. - Эгил выругался, возмущенный таким немужским поведением.
      Дверь открылась. В ней показалась стройная бронзововолосая девушка лет четырнадцати. Она сонно протерла глаза.
      - Я позову старших, сестра. Как тебя зовут? И - что такое "мужчины"?
      ***
      Арона, у которой прервали неспокойный сон, потрясенно смотрела на незнакомок. Она никогда не видела столько незнакомых людей. И говорили они на языке, которым пользуются только чужаки, единственные, с которыми она знакома - дочери Гунноры, которые ежегодно приходят торговать, а также странная женщина, обладающая Силой и называющая себя Несогласной.
      Ветер рвал ее открытую дверь, принося с собой первые капли ночной бури. Арона спохватилась.
      - Заходите и погрейтесь у моего огня, - с трудом сказала она на языке, которым пользовались пришельцы. - Я Арона, дочь Бетиас, из клана женщины-лисицы, подмастерье хранительницы записей. Моя хозяйка отсутствует. Входите.
      Они вошли, примерно полторы дюжины. Юная подмастерье прикусила губу. Она не может оставить этих людей одних, но нужно как-то сообщить другим. Неожиданно она высунула наружу голову и издала условный крик. Он означал: "Неизвестные люди, тревога, но не очень большая". Довольная, она подбросила дров и поставила на огонь котелки для приготовления пищи. Кошка по кличке Рыжая Малышка подошла к незнакомцам, и девушка, которая заговорила первой, опустила руку, чтобы погладить ее. Высокая девушка в брюках из овечьей шкуры, какие надевают пастухи, издала какие-то звуки, и мать шлепнула ее по заду, как мула. Потом мать обратилась к Ароне:
      - А твоя (что-то) или твоя (он-мать) дома, девушка?
      Провались этот проклятый язык, про себя выбранилась Арона, подыскивая слова, чтобы ответить на вопрос, который не поняла.
      - Я больше не живу в доме моей матери. Моя хозяйка ведет и хранит записи. Я имею право оказать вам эту услугу, - заверила она. На расстоянии послышались звуки: это пробираются сквозь дождливый лес женщины. Пусть старшие, которые лучше владеют этим языком, тащат на себе такую тяжесть! Потом, вспомнив, как ее назвала Хуана, поправила ее:
      - Я теперь не девушка и могу скоро стать матерью, потому что вчера ночью приходили сокольничьи.
      - Сокольничьи! - воскликнула женщина, голос ее звучал сдавленно, и она смотрела на Арону, словно та прокаженная и не предупредила ее. И как будто лиса напала на птичий двор, все женщины одновременно закричали. Грубая рослая девушка, у которой Арона видела волосы на лице, как у старухи, сказала:
      - Не волнуйся, мама, я тебя защищу.
      - Ты хороший мальчик, Осеберг, - благодарно ответила женщина, и в это время в дом одна за другой начали входить старейшие. В маленькой комнате стало очень тесно.
      Старейшая из матерей неожиданно повернула голову, от этой неожиданности у Ароны даже заныли зубы.
      - Мальчик? - зловеще спросила она.
      ***
      Вокруг Ароны, у которой уже начинала болеть голова, разразилась буря.
      - Мальчики - это молодые сокольничьи! - истерически кричала Леннис, мельничиха. - Мы видели, на что способен этот единственный кузен Джомми, если оставляли без присмотра, как ни воспитывала его тетя Эйна. Он убил сокольничего! Вот почему они снесли хижины И ко мне Джомми применил насилие!
      - Сокольничьи? - кричала Хуана. - Вы принадлежите сокольничим?
      "Еще один Джомми", - подумала Арона, с любопытством глядя на Осеберга. Дождь пошел сильнее, и ветер врывался в дверь дома. Голова у Ароны болела все сильнее. Ей нравился кроткий калека Джомми - он хромой; он всегда помнит о своем особом положении в деревне; а Осеберга она невзлюбила, даже когда считала его девушкой. И из-за боли сказала резко:
      - Мы не можем продержать их здесь всю ночь, пока спорим, сестры, потому что они вот-вот упадут. И я тоже.
      - Мама, - сказал Эгил, как будто приняв решение, - молодая госпожа права. Нас здесь слишком много, и мы не можем все навязываться ей. Может, вы, госпожа, разрешите нам переночевать где-нибудь, а мы с Осебергом завтра за это поработаем.
      От голода и холода заплакал ребенок. Нориель, кузнечиха, протиснулась вперед.
      - Я Нориель, дочь Аурики, из клана волка, - сказала она. - В кузнице много места, если кто-то захочет переночевать со мной.
      Хуана резко подняла голову.
      - Кузница? Госпожа супруга кузнеца, нуждается ли ваш (что-то) в подмастерье?
      Тяжелое простодушное лицо Нориель осветилось радостью.
      - Ты предлагаешь мне подмастерье? - Она с надеждой посмотрела на Осеберга, который улыбнулся, потом с сомнением - на его мать. Та кивнула в знак согласия. - Договорились.
      Аста, дочь Леннис, внимательно разглядывала Эгила. Но вот она потянула за край тяжелого плаща мельничихи.
      - Мама, эти люди кажутся такими голодными, - печально сказала она. - И старшая девушка так хорошо говорит. - Она заговорила тише. - Она кажется такой с-и-л-ь-н-о-й, - прошептала она, так то только мать ее расслышала. Конечно, - лукаво добавила она, - тетя Марра свернет свой нос. - Последнее замечание заставило мстительно сверкнуть глаза Леннис.
      Теперь у Ароны голова болела нестерпимо. Она злорадно вспомнила, что все дети в деревне называют двух дочерей Леннис: Ролдин - Громилой, а Асту Пронырой. Проныра явно хотела заполучить эту Эгил, которая так хорошо говорит, в сестры-подруги. Арона тоже.
      Но больше всего молодая хранительница записей хотела снова лечь в постель. Она отыскала деревянный молоток и ударила им по столу. Все посмотрели на нее. И Арона заговорила, словно старейшая в деревне.
      - Все, кто хочет принять этих людей на ночь, говорите по очереди, сказала она, доставая со своего места у очага веретено. - Вот ты, госпожа Нориэль: почему бы тебе не отвести твоих гостей к теплым постелям? И ты, госпожа Леннис, конечно, хочешь сказать твоим гостям, где они остановятся, и показать, что им там будет удобно.
      Леннис посмотрела на нее суженными глазами, которые кажутся такими маленькими, свиными и проницательными. Потом мельничиха резко рассмеялась.
      - Ты слишком умна для девушки, которая еще вчера была ребенком. Хорошая маленькая хранительница записей, мы подчинимся твоим приказам.
      Арона держала себя в руках так же прочно, как веретено. Разумеется, грубость мельничихи, как и все остальное, случившееся в эту ночь, будет точно отражено в записях. Но ведь госпожа Леннис никогда не была слишком умной, успокаивала себя Арона. Она снова постучала, добиваясь тишины, и указала веретеном на следующую женщину. Эта женщина начала долгое рассуждение за и против приема незнакомцев. Арона сказала:
      - Да? Или нет? Эти бедные люди устали. - Ребенок снова заплакал.
      Кто-то другой сказал:
      - Не могу слышать плач бедняги! У нас только одна комната, но если ты согласна, госпожа, можете переночевать у нас.
      Разве не правда, что бедняки охотнее делятся своим добром, чем богатые? Это заслуживает афоризма, и Арона решила обязательно придумать и записать его.
      Гондрин подняла руку, и Арона направила на нее веретено.
      - Я хозяйка пивной и умею варить пиво. Я могу отработать в местной таверне.
      Арона перевела ее слова и спросила:
      - А что такое таверна?
      - Место, где собираются мужчины, пьют и разговаривают с друзьями, сказала Гондрин и огляделась. - О! Я не вижу здесь мужчин, - неожиданно сказала она. - Вы ведь сказали, что это деревня женщин сокольничьих? Бьюсь об заклад, они не пьют.., здесь.., и, конечно, не разрешают вам!
      Ее слова вызвали каскад громких гневных голосов.
      Ароне начало казаться, что голова будет болеть у нее несколько дней. Она закричала:
      - Тише! Госпожа Гондрин, никто не помешает тебе окунать нос в эль. Сокольничьи не говорят, что мы должны делать. Только раз в год, в гостевых домах, и только добровольцам. Их не интересует наша повседневная жизнь, а мы не показываем ее им. Сестры, кто из вас хочет помочь оставшимся? Старейшая мать спит, и ее нужно уложить в постель. - Она указала на Мельбригду. Заставляя всех говорить строго по теме и не отвлекаться, она надеялась добраться до постели еще до рассвета. Иначе вообще не удастся поспать.
      Одна из он-куриц начала свое утреннее приветствие, и Арона застонала. Теперь они будут кричать весь день. Почему никто из старейших не берет это дело в свои руки? Это их дело. Нет, они поглощены обсуждением последствий длительного пребывания чужаков. Неожиданно Арона сказала:
      - Прошу прощения, старейшие. Я заболела.
      Престарелая Флори, дочь Аны, вдруг вспомнила, что она целительница и одна из старейших и прошла к тому месту, где сидела, едва не падая в обморок, Арона.
      - Великая Богиня, дитя, ты бледна, как снег! Вы, дуры, выходите отсюда! Встреча переносится в деревенский зал. Это дело нельзя было взваливать на плечи девочки. - Она поддержала теряющую сознание хранительницу записей. Идти сможешь, дитя?
      - Я помогу, - оживленно предложил Осеберг: он и его новая приемная мать подошли с любопытством.
      Арона вспомнила, что кузнечиха застенчива, но в то же время очень любопытна. Нескладный юноша взял девушку под руку, но потом рука его украдкой передвинулась на грудь Ароне. Та убрала ее.
      - Ну, нельзя винить парня за попытку, - негромко и весело сказал Осеберг. - Ты сама сказала, что ты не девушка. Как насчет того, чтобы мы с тобой?..
      Арона постаралась вырваться.
      - Я могу идти сама, - сказала она. Потом повернулась к нему. - Почему ты обращаешься со мной, как с кошкой? - громко выпалила она. - Перестань! Неужели нашей деревне нужен второй громила?
      Хуана, слышавшая этот разговор, презрительно фыркнула. Если эта девка настолько бесстыдна, что открыто говорит о том, что с ней сделали, о ней не стоит думать.
      Но Осеберга нужно предупредить, чтобы он не попадался в ее ловушки. У нее их, конечно, много. Она взяла парня за ухо.
      - Пошли, - твердо сказала она.
      Флори уложила Арону в постель в задней комнате Дома Выздоровления, где девушка проспала два дня.
      Такой головной боли в истории ее семьи не было. Пришельцы устраивались жить в принявших их семьях.
      Отныне деревня Риверэдж никогда не будет прежней.
      "Мне всего четырнадцать лет", - думала Арона, лежа с мокрой тряпкой на глазах и отдаваясь боли.
      3. Новое вино в старых мехах
      Арона проснулась в Доме Выздоровления, у ее постели сидела старшая хранительница записей. Девушка села, потерла глаза и плеснула в лицо ледяной водой из кувшина, стоявшего рядом.
      - Мне снились Первые Времена. - Одеваясь, она обвиняющим тоном спросила:
      - Где ты была в прошлую ужасную ночь?
      Марис, которая прогнулась оттого, что кошка шевельнула хвостом, улыбнулась и протянула ей сандалии.
      - - Две ночи назад. Но ты хорошо справилась и сама, дорогая.
      Женщины деревни уже встали и занимались своими делами, но больше, чем обычно, собирались кучками и негромко разговаривали. Арона остановилась возле одной такой кучки. Женщины в рабочих передниках тащили бревна к захудалой заброшенной хижине, которую начали перестраивать.
      Гондрин, хозяйка пивной, увидела Арону и приветливо помахала ей.
      - Спасибо за помощь! - сказала она, укладывая бревно рядом с домом. Приободрившись, Арона пошла к Дому Записей, с любопытством поглядывая на проходящих незнакомок.
      Она остановилась, глядя на двух детишек, играющих палками. Они махали палками друг на друга, и у нее на глазах палка рослой светловолосой девочки коснулась маленькой черноволосой. Ах! Эта светловолосая ошиблась! Но та воскликнула:
      - Попал! - Арона посмотрела еще немного и поняла: цель игры - не дать палке противника коснуться тебя.
      Это оборонительная игра. По телу Ароны пробежала дрожь. Что это за мир, в котором даже дети играют в такие игры?
      Прошли мимо женщина, которую зовут Хуана, и ее дочь Леатрис. Арона заговорила с ними; Хуана отдернула Леатрис и посмотрела на Арону так, словно та причинила ей какое-то зло. Арона смотрела им вслед, но тут к ней подошла Эгил, дочь Лизы, и жизнерадостно сказала:
      - Не обращай внимания. Она ужасно боится за добродетель своей дочери. А что касается меня, я тебе благодарен за то, что ты нас приняла. Ты ведь дочь деревенского писца?
      Арона долго размышляла над услышанным, пытаясь разобраться.
      - Я подмастерье Марис, а не ее дочь, - наконец, осторожно сказала она. - Спасибо за твою благодарность, я вам рада. Пожалуйста, скажи Хуане, что ей нечего бояться: ее дочь сейчас в безопасности. - Потом добавила:
      - Ты ведь не говоришь на нашем языке? Никто у вас не говорит? Вам нужно повидаться с жрицей и научиться тому, что мы узнаем детьми.
      Эгил задумчиво смотрел на нее.
      - Дома мне говорили, что учение для священников и детей благородных. Не для таких, как мы. Мама, наверно, не разрешит мне, но я попробую ее уговорить. Если ваш учитель близко, я был бы рад поговорить с ним.
      Арона снова нахмурилась, пытаясь понять.
      - Он-жрица не хотел тебя учить? Ты кажешься умным. Давай я отведу тебя в Священный Дом, к госпоже Бирке. Это наша жрица.
      Брови Эгила взлетели вверх.
      - С радостью! Знаешь, Арона, - тебя ведь Арона зовут? - для девчонки ты очень умна. Ты не такая, как все, но многие девчонки, которые считают себя красавицами, все бы отдали за такие щеки и волосы. Интересно - вот какое слово мне хочется использовать. Интересно.
      У этой девушки необыкновенно низкий голос, подумала Арона, и приятный к тому же. Но какая балаболка!
      Она ., или он.., как правильно? - как будто хочет подружиться, но при этом разговаривает так, словно взрослая с несмышленышем. Сколько ей лет? Судя по росту, не меньше восемнадцати. Но у нее совсем нет грудей и такие короткие волосы. Может, она больна, подумала Арона. Конечно, девушка, которая так чувствительна к красоте других, должна ценить и свою красоту. Но вот ее замечание об уме такой молодой девушки совсем не понравилось юной хранительнице записей. Она привыкла к тому, что в своем семействе считается старшей и самой умной. "У меня появилась соперница, - подумала она. - Но, может, и подруга".
      Они пришли на ферму Священного Двора, и Арона остановилась.
      - Ты любишь книги? - неожиданно спросила она.
      - Да. Да, люблю.., когда могу найти хоть одну.
      - И красоту любишь. Это я вижу.
      - Конечно! - Эгил улыбнулся шире. Неожиданно его лицо нависло над ней, и Эгил поцеловал ее, но не так, как целуют детей и родственников, а каким-то особым поцелуем. Этот необычный поцелуй очаровал, но и испугал Арону. Она отскочила и посмотрела удивленно.
      - Что.., почему... Эгил, что это? Даже лучшие друзья так не делают!
      Эгил серьезно поклонился. Такого жеста Арона тоже никогда не видела.
      - Приношу свои глубочайшие извинения, госпожа Арона. Я искренне надеюсь, что мы станем близкими друзьями. - Дверь открылась, и он снова поклонился.
      Арона исчезла в направлении Дома Записей. Жрица кивнула, приглашая входить. "Не только балаболка, - думала девушка об Эгиле, - но и гладкая скользкая змея. Интересно, что ей от меня нужно?"
      ***
      Арона и Эгил понимали друг друга меньше, чем оба считали; Нориэль и семья Хуаны вообще не понимали друг друга. Нориэль знала это, но не беспокоилась. Она отвела небольшую группу к дому у кузницы и махнула рукой, указывал на сеновал, кухню, главную комнату и свою спальню возле кухни.
      Когда Нориэль показала, чтобы дети шли ночевать наверх, Хуана устроила истерический припадок. Нориэль пожала плечами: может быть, Леатрис и Осеберг вместе слишком шумят. Хуана распорядилась, чтобы Леатрис шла спать наверх, а Осеберг остался в большой комнате, потом долго и печально смотрела на единственную кровать в ней и с жалобами взобралась на сеновал;
      Утром Нориэль жизнерадостно поздоровалась с ней.
      Конечно, ее чужаки умели говорить и понимать ее не лучше несмышленого ребенка, по женщины все равно разговаривают с младенцами, и со временем те учатся понимать. Нориэль умылась, показала, где все находится, и отправилась на двор за дровами. Хуана нерешительно стояла на пороге кухни. Нориэль знаком подозвала ее и показала на дрова. Хуана поколебалась, потом велела Осебергу помочь Нориэль.
      Потом Нориэль знаками показала, что нужно набрать воды из колодца, и позвала Леатрис помочь ей. А Осебергу сунула в руки стопку тарелок. Сердце Хуаны упало. Достаточно плохо, что она сама стала работницей в чужом доме. Но чтобы ее сын выполнял женскую работу. Как низко они упали! И она начала молча плакать.
      Нориэль налила воды в большой керамический котел и поставила его на очаг, добавила немного сухого растолченного зерна и знаком велела Хуане размешивать. Осеберг передал тарелки Леатрис и сел, дожидаясь, пока ему подадут есть. Нориэль сделала к нему два больших шага и жестом велела встать. Дала нож, сухие фрукты и жестами показала, что их нужно очистить. Хуана в гневе раскрыла рот, потом вспомнила, что она нищая, живущая из милости, застонала и повесила голову.
      Нориэль от всего сердца жалела чужаков, одиноких и бездомных. Чтобы отвлечь их и начать разговор, она указала на себя.
      - Нориэль, - сказала она и указала на Хуану.
      Леатрис сказала:
      - Мама.
      - Мама, - повторила Нориэль. Хуана подняла голову и вытерла глаза.
      - Хуана, - поправилась Леатрис. Потом указала на себя:
      - Леатрис. - И на брата. - Осеберг.
      - Леатрис. Леатрис, дочь Хуаны. Осеберг, дочь Хуаны, - сказала довольная Нориэль.
      Хуана ахнула и распрямилась, глядя на рослую жену кузнеца с поганым ртом.
      - Он не Осеберг кто-то такой Хуаны, как ты говоришь! - взорвалась она. - Я беспорочная вдова.
      И ты должна знать, что это законные дети их отца, у нас был честный брак. Как ты смеешь! Хоть мы и нищие...
      Нориэль вопросительно посмотрела на Леатрис, которая показала на себя и сказала:
      - Леатрис, дочь Моргата. - Она пыталась произносить слова, как это делает Нориэль. Потом она показала на брата и сказала на своем языке:
      - Осеберг, сын Моргата. - Чтобы объяснить яснее, она высоко подняла руки и показала на воображаемого человека. - Моргат, мой отец, - объяснила она. Потом провела воображаемым ножом по горлу, и глаза ее заполнились слезами. - Моргат, - сказала она и всхлипнула.
      Нориэль обняла девушку. Ах! Их мать по рождению мертва, кажется, убита сокольничими или кем-то еще, а Хуана их приемная мать и хочет, чтобы ее сестру-подругу не забывали. Нориэль обняла и Хуану и сказала:
      - Мне жаль. - Ей хотелось бы иметь три руки, чтобы обнять и Осеберга, чтобы утешить эту девочку, которая стоит, повернувшись к ним спиной и опустив плечи, словно отказывается от утешения. Что ж, они ведь действительно среди чужих.
      - Осеберг, дочь Моргата, - сказала Нориэль и поманила его к себе. Подросток повиновался, на глаза его тоже навернулись слезы. Хуана резко сказала:
      - Большие мальчики не плачут, Осеберг, а ты отныне единственный мужчина и глава семьи.
      - О, мама, оставь его в покое! - возразила Леатрис.
      Нориэль, ничего не понявшая из этого разговора, вздохнула. "Мокрая курица" - прозвала она Хуану. Осеберг просто еще ребенок. У Леатрис как будто имеется здравый смысл. Нориэль налила похлебки в чашки и передала ближайшей из своих гостий для раздачи всем.
      Осеберг взял первую чашку и сразу начал есть. Нориэль резко сказала:
      - Осеберг, дочь Моргата! Покажи, как ты воспитана!
      Парень удивленно поднял голову. "Избалована" - подумала Нориэль и жестом показала, чтобы он передал чашку.
      Как бы то ни было, завтрак был роздан и съеден. Но когда все встали из-за стола и Осеберг, ни слова не говоря, направился к двери, Нориэль остановила его.
      Указав на посуду, она знаком велела убрать ее. Осеберг неохотно убрал свою посуду, Леатрис и Хуана сделали то же самое, и Хуана принялась мыть тарелки, резко приказав Леатрис помочь ей. Осеберг вслед за Нориэль пошел в кузницу.
      Хуана вздохнула. Они с дочерью работницы в доме жены кузнеца. Единственный человек здесь, который, кроме старух, умеет говорить по-человечески, - нахальная рыжеволосая шлюха Арона, и даже ее сын должен выполнять роль слуги. Да, их ждут тяжелые времена.
      ***
      Внизу у мельницы схлестнулись две непреодолимые силы.
      - Красиво говорит! - фыркнула Леннис, подбоченясь. - Да пусть эта Эгил, дочь Лизы, будет сама Офелис, сочинительница песен. Это все равно Джомми, а я скорее допущу в дом гремучую змею, чем Джомми. Ты меня слышала?
      Губы Асты, дочери Леннис, задрожали, у нее в этом была большая практика.
      - Мама, - укоризненно сказала она, - ты только посмотри на этих бедных детей и их так много работающую мать. Ты видишь, какая умница Сорен? У нас снова будет малыш в доме, - подольщалась она, - и без всех этих неприятностей, тебе не нужно его самой рожать. - Девушка взяла на руки золотоволосого младенца из семьи беженцев и принялась укачивать.
      Леннис протянула руки и быстрым движением сорвала с ребенка одеяло.
      - Еще один Джомми! - провозгласила она и злобно набросилась на свою младшую дочь. - Что с тобой, противная девчонка? - яростно спросила она. - У тебя извращенное стремление к зверям, которые убили твою бабушку и изнасиловали мать?
      Она суженными глазами смотрела на дочь. Ей не впервые пришло в голову, что часто в конце концов, все получается, как того хочет Аста, как бы яростно ни возражала мать.
      - И никаких штучек, молодая особа, - проворчала она.
      - Мама! - Громкий крик из другой комнаты отвлек мельничиху, которая тут же забыла об Асте и отправилась смотреть, что случилось с Ролдин. Ворвавшись в кухню, она с гневом уставилась на эту красиво говорящую Эгил, которая своими грязными руками обнимала ее старшую! Этот Джомми, которого зовут Эгил, что-то непонятное лепетал Ролдин.
      Быстро, прежде, чем грязные слова перешли в грязные действия, Леннис ударила Эгида в ухо и снова угрожающе подняла руку.
      Вместо того, чтобы отступить, как всегда поступает в таких случаях он-дочь Джомми, или истерически расплакаться, как делал Джомми в детстве, этот стоял прямо и смотрел ей в глаза. И не получив разрешения говорить неслыханное дело! - залопотал что-то. Потом, видя, что она не понимает, указал на свою сестру. Потом на Ролдин и сильно ущипнул себя за руку. Он собирался ущипнуть Ролдин!
      - Вон! - закричала Леннис и сделала широкий жест, включающий и Эгила, и плачущего в углу ребенка. В комнату вбежали Лиза и остальные ее дети.
      Леннис указала на Эгила, потом на дверь.
      - Убери отсюда эту тварь, - мрачно сказала она.
      Потом, смягчившись, добавила, указывая на маленькую Ханну:
      - Ты можешь остаться.
      Эгил повернулся к матери. Они поговорили на своем непонятном языке, немного добавила и плачущая Ханна. Эгил положил руку матери на плечо и что-то сердито сказал. Смысл был ясен: "Мы уходим".
      - Уходи, неблагодарная женщина! - сказала им вслед Леннис. - Я сжалилась над вами, дала вам приют и еду, а вы так мне отвечаете!
      Эгил повернулся и что-то сказал. Леннис в гневе посмотрела на Лизу.
      - Ты стоишь, - закричала она, - и позволяешь этой твари говорить за себя, словно сама безмозглая? Позволь тебе сказать: я сразу поставила бы своих дочерей на место, если бы они попытались говорить за меня, их мать! Глаза ее снова сузились, и на лице появилась торжествующая улыбка. Безмозглые! Конечно! Если вы предпочитаете скорее умереть с голоду, чем пользоваться моей добротой, можете уходить. - Она снова повернулась к Асте. - А что касается тебя, молодая женщина...
      ***
      Арона провела весь день в комнате записей, согнувшись над свитками и записывая все подробности неожиданного вторжения. Ей с трудом удавалось записывать имена незнакомцев, она вспоминала их произношение и записывала фонетически, по звукам. Кто пришел, когда, с кем. Перо ее затупилось, она своим маленьким ножом очинила новое; оно тоже притупилось, и Арона отправилась в птичник, чтобы найти еще одно. Чернила сгустились, а плечи начали ныть.
      Закончив первый лист, она встала и всмотрелась прищурившись в золотой солнечный запад полудня. А работа по дому не сделана! Со вздохом она направилась к поленнице и набрала достаточно дров, чтобы разжечь очаг. Потом набрала в колодце воды, чтобы Марис могла сварить обед для них и заполнить корыта скота. Позже нужно будет подоить корову, но кто-то уже накормил птиц и собрал яйца. Нужно прополоть огород, но с этим можно подождать до завтра. Однако полить нужно будет сегодня же.
      Она вытаскивала из колодца ведро за ведром и поливала растения вначале брызгала на листочки, потом заливала корни. Потом подмела пол, отобрала овощей и положила их на кухонный стол для Марис. И отправилась в деревню, чтобы посмотреть, что происходит.
      Идя по знакомой тропе от Дома Записей к дому ее матери-плотника, Арона не обращала внимания на слабую боль в нижней части живота. Ее мать, Бетис, дочь Ангхары, сидела на крыльце и болтала со своей давней подругой Нориэль, кузнечихой. Арона улыбнулась при виде кузнечихи и окликнула ее:
      - Здравствуй, тетя Нориэль. - С пяти лет она любила кузнечиху.
      Потому что как раз, когда маленькой Ароне разрешили чинить одежду драгоценными металлическими иглами, а не костяными, как все дети, она совершила ужасную ошибку.
      Потеряла иголку. Арона искала ее всеми способами, каким ее научили, но прежде, чем признаться кому-нибудь, испробовала еще один способ. Она видела, как некоторые предметы, если их потереть о кошачью шерсть, притягивают к себе волосы и нитки. Побежав в кухню, она взяла один из драгоценных стеклянных стаканов матери и потерла его о шкуру Смоки, дочери Пэтчи, самой послушной из всех кошек.
      Потом отнесла стакан в комнату, чтобы поискать иглу.
      Мать отругала ее за то, что она играет вместо того, чтобы шить. Никто из взрослых не понял ее объяснений, и ее снова отругали за то, что она играет, потеряв иголку. Позвали кузнечиху. Она делает металлические предметы и умеет находить их.
      К радости Ароны, ритуал, которым пользовалась для поисков кузнечиха, оказался таким же необычным, как и изобретенный девочкой способ стекла и шкуры. Нориэль достала из кармана маленькую подкову, потерла ее о металлический брусок, который был у нее в другом кармане, и потом провела подковой по деревянному полу.
      Подковка Нориэль отыскала иглу в щели пола.
      Когда тетя Ната и мама отправились на кухню наливать эль и готовить печенье для кузнечихи, как требовала вежливость, Арона подобралась к страшной женщине и рассказала ей о кошачьей шерсти. Кузнечиха не только внимательно выслушала ее, на нее этот рассказ произвел сильное впечатление.
      - Она очень У-М-Н-А, - по буквам сказала она старшим родственникам Ароны. - Я с удовольствием взяла бы ее в подмастерья, если ей хватит силы. Но потом печально добавила:
      - Но это слишком - просить, чтобы женщина пожертвовала свою дочь Искусству.
      - Но почему твоя подмастерье должна отказываться от детей? - спросила Арона, сочувственно взяв Нориэль за руку.
      Нориэль поднесла палец к слезе, неожиданно появившейся у нее на глазах.
      - Я очень сильна, и сокольничим это не нравится.
      Они убивают слишком сильных женщин, - откровенно объяснила она. Поэтому я должна держаться от них подальше. Но только они могут дать нам дочерей. Деревня просила меня пойти на это, а я люблю металл и потому согласилась. Но это очень тяжело.
      Арона обняла женщину.
      - Я буду твоей дочерью, и мамы тоже, и тети Наты, если они мне разрешат, - пообещала она. И так и было в течение всех этих лет.
      Но сегодня Нориэль выглядела так, словно последние два дня у нее были нелегкими, а тети Наты нигде не видно. Рядом с матерью Ароны сидела женщина из пришелиц - Элен. Она вслушивалась в каждое слово. Как она может это делать, не зная языка, Арона не понимала.
      - Как твои чужаки, тетя Нориэль? - спросила Арона, присаживаясь на крыльцо, как взрослая.
      Нориэль усмехнулась.
      - Эта Хуана! Суетлива, как мокрая курица, всегда из-за чего-нибудь готова взлететь к вершинам деревьев.
      Опекает Леатрис, как наседка на яйцах, и гоняет ее, как приставалу и сплетницу.
      - А твоя новая подмастерье? - Арона почему-то очень интересовалась детьми этих пришелиц. Ей хотелось получше понять их. - Как я рада, что ты, наконец, нашла себе помощницу! Как ты думаешь, у нее получится?
      Нориэль покачала своей обвязанной шарфом головой и рассмеялась.
      - Осеберг хорошо работает у горна, - сказала она, - но она невероятная зазнайка. Ничего нельзя показать этой девушке: ее прежняя госпожа Моргат делала это гораздо лучше. В некоторых случаях это даже правда, но заставить Осеберг слушать - все равно что заставлять мула. Иногда мне кажется, что она избалована, как принцесса, - продолжала кузнечиха. - Мать пользуется ее силой, как и готовностью Леатрис помочь. Но - Арона! - даже когда ясно, что ты будешь жрицей или хранительницей записей, разве твоя семья выделяет тебя?
      Разрешает не выполнять работу? Как будто то, что тебе предстоит делать, гораздо важнее и тебя не нужно утруждать остальным.
      Арона присвистнула.
      - Она такая испорченная?
      - Такая испорченная, - подтвердила Нориэль. - Хотя и очень хорошая работница. - Ее широкие плечи затряслись от хохота. - Ну, я учу ее хорошим манерам.
      Может быть, из нее получится даже неплохая повариха и домохозяйка, хотя научить ее шить, наверно, невозможно. Мать даже не пытается это сделать. Когда я попыталась научить ее дочь, Хуана снова устроила припадок. Как я смею делать это, если не получилось у самой матери? - Она откинула голову и захохотала.
      Арона усмехнулась, потом тоже рассмеялась, вспомнив свое столкновение с Эгилом. Из соседней двери показалась Ната, дочь Лорин. Она скривила нос.
      - Эта Леннис! - взорвалась она.
      - А что она сделала? - с искренней тревогой спросила мать Ароны.
      - Выгнала в ночь своих гостей-чужаков. И рассказывает что-то невероятное: будто они приставали к ее дочерям, - кисло сказала Ната. Старшая дочь незнакомки рассказала другое. Говорит, что Ролдин ущипнула ее сестру, а Леннис побила их обеих. Должна сказать, что я скорее поверю чужакам. - Сделав это поразительное заявление, она закуталась в шаль. - Я пообещала найти им другое место, прежде чем вмешаются моя мать и другие старейшие. А что у нас на ужин?
      Цыплята, приготовленные необычным способом. Элен высокомерно улыбнулась, когда все набросились на еду.
      Она действительно оказалась великолепной поварихой, думала Арона, беря вторую порцию, потом третью. Куски окунались в масло и поджаривались в нем, как жареный хлеб. В качестве гарнира - мелко нарезанная репа в соусе со вкусом цыплят. Новая идея и очень-очень хорошая.
      Арона снова почувствовала спазмы внизу живота. Ей теперь четырнадцать лет, и она подозревала, что это такое. Итак, ужасная ночь в гостевом доме не принесла плодов. Не в том дело, что она хотела ребенка. Пока она еще только подмастерье, а не хранительница записей. У ее матери, сестер и теть всегда найдется место для еще одной дочери, но это не то же самое, что иметь собственное хозяйство.
      Ей не с кем будет делить ребенка. Вот в чем проблема. В деревне, где у всех девушек с детства есть лучшие подруги - правда, они часто меняются, она оказалась слишком умна, слишком любопытна, слишком остра на язык и интересовалась тем, что остальным было неинтересно. Есть несколько девушек, которые ей нравятся, она им тоже нравится, но они никогда не были особенно близки.
      Эгил умна и интересуется тем же, что и она. Конечно, Эгил ведет себя странно, и это тревожила Арону. Но, может быть, в конце концов они с Эгил станут сестрами-подругами. Это было бы хорошо.
      Она оставила записи неоконченными! Извинившись, Арона сказала:
      - Спасибо, мама и все остальные, но у меня дела в Доме Записей. Еще светло. Вы разрешите мне уйти?
      - Конечно, дорогая, - ответила Бетиас. Элен тоже что-то пробормотала.
      Арона побежала по тропе к Дому Записей и столкнулась с Эгилом. Он схватил ее за руку.
      - Куда ты торопишься? - спросил он.
      - В Дом Записей, - ответила она, - и если видишь, что я тороплюсь, то не нужно меня хватать, - раздраженно выпалила она. Он выглядел так, словно готов спорить. Она схватила его за пальцы. - Не дразни меня, Эгил! Скоро стемнеет, а у меня еще много работы. - Он не собирался ее отпускать. - О, Эгил, тетя Ната как раз сейчас отыскивает новый дом для твоей семьи, вспомнила она и подумала, не придется ли ей вырываться. К ее облегчению, он выпустил ее руку и поклонился, сказав:
      - Спасибо. - И убежал.
      Арона вернулась в знакомую комнату записей и зажгла свечу.
      - Э-гилл, дочь Лизы, обвинила Ролдин, дочь Леннис, в нападении на свою сестру. Она предъявила это обвинение Нате, дочери Лорин, которая рассказала, что Лиза и Леннис ссорились из-за этого и Лиза ушла из дома Леннис вместе с детьми. Они хотят новый дом. И просят об этом Нату, дочь Лорин. Э-гилл хочет ходить в школу. - Арона посидела, думая о теме следующей записи, потом неохотно решила, что все, касающееся чужаков, следует записывать на случай, если впоследствии старейшим придется выносить суждение.
      - Э-гилл также без всякой причины поцеловала Арону, дочь Бетиас, хранительницу записей, потом извинилась, но причины так и не объяснила, только сказала, что хочет с ней подружиться. Э-гилл также положила на меня руки, хотя я торопилась по серьезному делу. Это грубый поступок. У них совсем другие манеры. Никто не знает, насколько другие.
      Она заткнула чернильницу, подвесила свиток за уголки, чтобы он просох за ночь, и приготовилась ложиться.
      Ее предположение оказалось верным: ребенка у нее не будет. Конечно, впереди еще другие годы и новые посещения сокольничьих. Может, если она захочет ребенка, его сделает Эгил. Это гораздо лучше, чем новое посещение сокольничьих. Эгил станет прекрасной подругой, когда удастся научить ее хорошим манерам. Приятно будет иметь подругу, с которой можно поговорить. Может быть.
      Когда-нибудь.
      ***
      Эгил, сын пекаря, задумчиво смотрел вслед Ароне.
      Нет, конечно, она особенная. Даже этот деревенщина Осеберг, сын кузнеца, не сводит с нее глаз. И не убирает рук, если верно то, что слышал Эгил. Жаль, что он не подумал об этом до того, как поцеловать. Ну, ничего еще не потеряно.
      Осеберг уверен, что в этой деревне, где так много женщин и совсем нет мужчин, они получат любую девушку, какую захотят. Он не думает о том, что эти девушки привыкли к взрослым мужчинам, не к мальчишкам, к тому же эти мужчины соколышчьи. Конечно, у них есть преимущество: они здесь постоянно, а сокольничьи показываются редко. С другой стороны, они могут показаться девушкам слишком банальными по сравнению с далекими и загадочными сокольничими.
      Арона даже не оглянулась на Эгила. Эго неудивительно. Бездомный и безземельный, лишенный денег, он чужак в этой деревне. Ему сначала нужно стать кем-то.
      К счастью, их интересы совпадают. Ему нравится читать, писать, хранить записи, а она совершенно явно серьезно относится к своему делу, слишком серьезно. Арона посчитает деревенского хранителя записей достойным человеком. Если он станет деревенским хранителем, она подумает о нем.
      Он пошел, насвистывая, планируя свои действия, потом начал мечтать о любви Ароны - в таких подробностях, которые заставили бы покраснеть старейших.
      Вначале нужно позаботиться о матери и малышах. Потом завоевать место Ароны. А после этого - и саму Арону.
      4. Дело старейших
      Тяжелые темные тучи повисли в небе, и земля дрожала под ногами. Марис, дочь Гайды, хранительница записей, часто отсутствовала, а когда была в Доме Записей, почти не разговаривала. Смотрела на стену, выходящую на Соколиный утес, ела то, что перед ней ставили, молча убирала со стола, потом опять-таки без единого слова запиралась в комнате для записей. И спустя несколько часов выходила оттуда с пыльными руками.
      Арона должна была записывать имена чужаков, то, куда их поместили, и она боялась, что делает это не правильно.
      - Госпожа Марис, - позвала она. Потом громче:
      - Госпожа Марис!
      Хранительница подняла голову.
      - Да? - резко спросила она.
      Арона сунула ей в руки свою последнюю запись и ждала, дрожа.
      - Посмотрю позже, - пообещала Марис, откладывая рукопись и снова глядя на запад.
      Может быть, ее хозяйка больна? Арона думала поговорить с целительницей, но вместо этого поставила греть воду для мытья посуды и на травяной чай. Потом пришлось прибираться в курятнике и относить птичий помет в компостную яму, оттуда - в огород, который всю неделю простоял заброшенным. Арона пропалывала овощи, когда через заднюю дверь вышла госпожа Марис.
      - Ты не хуже меня говоришь На языке чужаков, - сказала она. - Не поможешь ли Эгил, дочери Лизы, в ее новом доме?
      Арона выпрямилась и бросила сорняк на груду уже выдернутых. Марис продолжала:
      - И, дорогая, ты должна пользоваться окончаниями мужского рода, если знаешь, что речь идет об он-дочери.
      Сможешь поправить запись, когда умоешься: Эгил не торопится.
      - Госпожа, а разве разумно поселять он-девушку отдельно? - спросила Арона. - Госпожа Нориэль очень хорошо воспитывает свою новую подмастерье и не разрешает ей поселяться отдельно.
      Госпожа Марис помигала своими подслеповатыми голубыми глазами.
      - Но, дорогая, они другие, - ответила она. - Иди мойся.
      Она снова стала хранительницей!
      - Проклятая он-девушка! - жалобно сказала Арона на своем языке, доставая ведро с водой из колодца.
      - Ну, не такие уж мы плохие, - весело заметил на своем языке Эгил откуда-то из-за нее. Он перехватил у нее веревку, добавив:
      - Давай-ка я.
      Ведро дернулось, расплескав воду. Эгил положил руки ей на плечи, осторожно положил и сразу снял и пошел с ней к дому, неся ведро.
      - Тебе не следует напрягать глаза над этими "проклятыми записями", сказал он, используя негативное окончание деревенского языка в слове из своего родного языка. - Мне хочется посмотреть на твой огород.
      Эти два заявления ничего не значили, но Арона почувствовала, как волоски у нее на руках встают дыбом.
      Она вздрогнула. Он с любопытством посмотрел на нее; она пожала плечами.
      - Кто-то прошел по моей могиле, - сказала она и оставила его на пороге. Не решилась сказать, что у призрака внешность Эгила.
      Марис всегда настаивала, чтобы Арона оставляла много места между словами для возможных поправок.
      Девушка тщательно вставила окончание ид после каждого существительного и прилагательного, которые, как она знала, относятся к мальчикам. Несколько раз ей пришлось счищать чернила и переписывать, делая надпись более мелким почерком. Наконец, гордясь своей работой, она распрямилась и понесла показывать свиток Марис.
      Но хранительницы не было.
      В животе Ароны зашевелилась ворона, девушка не обратила на это внимания и пошла вверх по лестнице, чтобы переодеться. Потом по какому-то импульсу вплела многоцветную ленту в косу; когда она вышла, Эгил восхищенно посмотрел на нее.
      - Мы все еще ищем место, - сразу сказал он. - Гондрин, хозяйка пивной, позволила нам переночевать в своем доме в обмен на тяжелую строительную работу, но я не хотел бы, чтобы мои сестры росли в пивной - при всем уважении к хозяйке.
      Арона взглянула на мать Эгила, которая сидела в другом кресле, поджав губы.
      - А к какому занятию вас готовили? - спросила девушка, удивляясь, почему взрослые позволяют подмастерью договариваться. Ну, что ж! Арона покажет им, на что способна!
      - Я дочь мельника, и я всегда сама все вышивала, - ответила пришелица Лиза с некоторым сомнением.
      Но все женщины пекут и вышивают. У мельничихи уже живут. Нориэль, кузнечиха, уже приютила семейство чужаков, как и мать самой Ароны, плотник. У кого же нет пришельцев? У Флори, целительницы, их полон дом, больных, раненых и ослабевших. Арона подняла голову.
      - А умеешь ли ты лечить больных, госпожа?
      - Не очень, - призналась Лиза. - Но вот Ханна прекрасная нянька. Она приносит домой всех раненых зверей и птиц. Харальд смеялся и жаловался, что у нас воющий зверинец, а не пекарня!
      Ну, это начало. Она и Эгил - единственные, кто достаточно подрос, чтобы стать подмастерьем. Вышивание. Двоюродная бабушка Ароны Лорин, владелица нескольких пар ножниц, обшивает всю деревню. Заинтересуется ли она? Ее позвали. Разговор вел Эгил. Тетя Лорин выслушала нахмурившись.
      - У меня на руках бедная дорогая Эйна, - резко ответила она, - и мне другая такая не нужна. - Бабушка Эйна быстро впадала в старческий маразм.
      Элтеа, ткачиха, оказалась еще более резкой.
      - Мне не нужны нахалки, - сказала пожилая ткачиха. - И чего можно ждать, если дочь решает все дела за мать? Не нужны мне нахалки и бездельницы.
      Арона беспомощно переводила взгляд с Элтеи на Эгила и Лизу. Женщина кажется достаточно разумной, почему, действительно, она разрешает говорить за себя Эгилу? Девушка расправила плечи и перевела все точно. Эгил ощетинился.
      - Кого это ты называешь нахалами? - прямо спросил он. - Я называю это приличием и скромностью. Я пообещал отцу, что буду заботиться о матери...
      "Слабоумная", - печально подумала Арона, видя, как Лиза согласно кивает. Хотя женщина сердито посмотрела на своего старшего. Ну, что ж. Лойз, дочь Аннет, известна своей добротой. Она живет между лесом и пещерами, хорошее место, много воды, и хорошо укрытое. Небо снова затянулось тучами.
      - Пойдемте к госпоже Лойз, - предложила Арона.
      ***
      Наступило раннее ясное утро. Несколько сильных молодых девушек в брюках и курках из козьих шкур, с копьями в руках, с тюками и веревками на спине, проходили мимо двери кузницы.
      - Загон! - крикнула одна из них. - Мы идем за овцами. Приглашаются все желающие.
      Нориэль подтолкнула Леатрис.
      - Иди, - сказала она. - Твоя сестра работает за двоих, а ты никогда не бывала в загонах.
      Хуана выпрямилась, открыв рот, и выпалила:
      - Приличная нежная девушка, как моя Леатрис, пойдет с этими девками в штанах? Одна? В открытое поле где их никто не охраняет и не заботится о них? А что если они встретят чужих мужчин? Это неприлично.
      О чем думают их матери?
      Леатрис переводила взгляд с матери на нанимательницу, а от нее на девушек. Нельга, дочь Олвит, крикнула из середины группы:
      - Я тебе дам копье! У меня два! Прихвати с собой арфу, будешь петь для нас!
      - Сейчас, - ответила Леатрис. - Мама, ты ведь знаешь Нельгу. Все девушки идут!
      - Да, все ходят по очереди, - согласилась Нориэль, вытирая руки передником. - И ты не можешь навсегда привязать ее к своему переднику. Ты знаешь, что сочинительница песен Офелис хочет взять твою дочь в подмастерья? Ты можешь гордиться дочерью, Хуана.
      Леатрис, приняв это за разрешение, отдала свой передник матери и бросилась наверх с криком: "Спасибо!" - И добавила, обращаясь к Хуане:
      - Папа отпустил бы меня Этого Хуана не могла отрицать. Из-за этого у нее часто болела душа, когда был жив Моргат. Хуана застонала. Ну почему они нашли убежище в деревне, где никто не понимает приличий и порядка? Хотя, приходилось ей признать, она не должна просить милостыню, не умирает от голода и не занимается проституцией!
      ***
      Когда Арона возвращалась с фермы госпожи Лойз, небо затянули тяжелые грозовые тучи. С горы Часовых послышался крик голубки. Арона свернула с тропы, ведущей к Дому Записей, и пошла через лес на восток, в сторону от Соколиного утеса. Великолепный закат начал гаснуть. Дочери Гунноры, если приближаются именно они, должны будут заночевать. Может, одна или две из них будут гостить у Марис и Ароны! Девушка быстро шла по тропе, торопясь поздороваться с гостьями.
      Сердце ее упало, когда она увидела не привычные красновато-рыжие плащи тех, кто следует учению доброй богини, а трех женщин в простых серебристо-серых платьях. Но все равно - ведь так мало незнакомых приходится встречать! Впрочем, сейчас их столько, что и за всю жизнь не встретишь. Но эти зачем пришли сюда?
      На глазах у Ароны одна из них взялась за нить у себя на шее и вытащила за нее голубой камень. Камень светился внутренним светом в быстро темнеющем лесу.
      Женщина повернулась и посмотрела прямо на девушку, прятавшуюся среди деревьев. И на языке чужаков, но с легким акцентом спокойно сказала:
      - Это не место для любопытных детей. Иди домой, девочка, ложись в постель и забудь, что видела нас.
      Арона неожиданно обиделась, она взрослая и намерена доказать это. Но язык и ноги ее не слушались.
      - Да, госпожа, - покорно произнес ее язык, а сердце гневалось из-за этой покорности. Ноги медленно понесли ее к Дому Записей, вопреки ее желанию. Она пыталась освободиться от чужой власти, но тут же воспоминание о встрече начало расплываться, оно становилось все более смутным. Наконец Арона огляделась и увидела, что уже совсем стемнело. "Должно быть, я оставалась в доме Лойз дольше, чем думала", - подумала она и быстро и неслышно пошла в Дом Записей, в свою спальню.
      ***
      На равнине к западу от деревни бегали девушки, гонялись друг за другом, кричали на полях, играли с собаками. Леатрис, дочь Хуаны, чувствуя, что у нее в мешковатых брюках голые ноги, тащилась за ними. Ветер раздувал ее волосы, и юбка не облегала ноги.
      - Пошли, копуша! - крикнула ей Нельга. - Так ты ни одной овцы не поймаешь!
      Леатрис пришлось остановиться, чтобы перевести дыхание.
      - Мама всегда заставляет меня ходить медленно, - ответила она, запыхавшись, но улыбаясь. - Прости!
      Солнце жгло ее непокрытую голову, пот тек по незащищенному лицу. Лицо от этого чесалось. Леатрис вытерла его шейным платком и снова принялась догонять девушек. Они кричали друг другу, и она тоже попыталась крикнуть. Голос ее пронесся над холмами, и ей показалось, что его услышат аж на Соколином утесе! Леатрис представила, что ее слышит мать, и внутренне поморщилась. Дамы не кричат!
      Приличная девушка всегда говорит негромко и вежливо.
      - Черт побери! - громко сказала Леатрис в пустой - без Хуаны - воздух.
      Нельга подождала ее.
      - Ты здорова? - спросила она.
      Леатрис кивнула, она снова начала задыхаться.
      - Просто кое о чем подумала, - объяснила она. - О том, что дома.
      Нельга протянула ей кожаную бутылку с водой.
      - Попей. - И они снова побежали. Нельга вертела веревкой с петлей на конце, которой ловят отбившихся овец, и бросала на кусты и на все, что можно поймать.
      Она показала Леатрис, как это делать, но руки девушки еще должны были этому научиться. Они обе рассмеялись. - Пошли, погоняем овец, - предложила Нельга и показала, как свистом подзывать сторожевых собак. Леатрис была обрадована и поражена.
      - Свистящие девушки и каркающие куры, - про себя процитировала она свою мать и вызывающе закончила:
      - Но им веселее, чем курам и девушкам из курятника!
      К концу дня все устали, и, когда, наконец, развели костер и принялись поджаривать на прутьях вяленое мясо и хлеб, Нельга спросила:
      - Слишком выбилась из сил для песни?
      Леатрис прикусила губу.
      - Я не знаю ваших песен, - сказала она. - Могу спеть свои. Но вы не поймете.
      Старшая девушка сказала:
      - Пой. Я переведу. Моя мать - торговец. - Леатрис узнала в ней внучку Элтеи, ткачихи. Она не могла вспомнить, как зовут эту девушку. Леатрис начала петь, чуть смущенно, старинную балладу о любви, побеждающей звездные расстояния. Внучка Элтеи негромко переводила, превратив любовь в дружбу, прерванную семейной ссорой. Леатрис, не слишком уверенная в своих знаниях нового языка, не стала поправлять.
      Нельга хихикнула.
      - А не спеть ли нам "Четыре сокольничьих спустились с утеса"? Остальные девушки с энтузиазмом согласились, и Нельга запела.
      Леатрис слушала, вначале недоумевая, потом решив, что слух ее обманывает, потом шокированно и потрясенно так, что словами не выразишь. Она видела самцов животных на ферме, видела, как животные спариваются. Слышала, как парни хвастают и говорят совершенно немыслимые вещи.
      Но такое? С мамой был бы удар, если бы она узнала!
      Мама не услышит из этого ни слова, тетя Нориэль тоже, вообще никто из взрослых.
      Внучка Элтеи подтолкнула Нельгу.
      - Не думаю, чтобы она была посвящена, - прошептала она, когда песня кончилась.
      - Должна быть, - возразила Нельга. - Она старше своей сестры, а Осеберг была посвящена - мне кажется. Во всяком случае она кое-что знает. Леатрис! Ты была посвящена?
      - Посвящена? - неожиданно чего-то испугавшись, Леатрис переводила глаза с одной на другую. - Я девушка, - сказала она дрожащим голосом. И незаметно положила руку на нож, который дала ей Нориэль.
      - Это мы знаем, - ответила старшая девушка, Нидорис - Леатрис неожиданно вспомнила ее имя. - Но ты еще ребенок?
      - У тебя были месячные? - пояснила Нельга.
      - О, да! Уже почти год! Мама все время приставала к отцу, чтобы он нашел мне мужа, прежде чем я стану старой девой, - ответила Леатрис, покраснев.
      Поленья в костре трещали, одно раскололось. Нидорис пошевелила угли длинной палкой и подбросила дров.
      - Но ты не была у жрицы и тебе не рассказывали то, что должна знать девушка, - заметила она. - Или была?
      Нидорис негромко присвистнула.
      - Бедняжка! Ну, что ж! Как только вернемся, пойдешь к госпоже Бирке. Она тебя всему научит, так что следующее посещение сокольничьих тебя не испугает.
      Теперь Леатрис дрожала всем телом, словно от холода.
      - Посещение сокольничьих, - прохрипела она.
      - Так мы получаем дочерей. Но если не хочешь, можешь не ходить, успокаивающим тоном добавила Нидорис. - Хотя у нас все хотят детей, так что рано или поздно мы идем. Вот увидишь.
      - Осеберг не похож на сокольничего, - послышался с противоположной стороны костра голос Бритис.
      Девушка вытащила свой прут и попробовала мясо. - Ой! Горячо! Он хороший, как сестра-подруга, но думаю, что его тоже не учили, что делать.
      Леатрис в ужасе смотрела на подругу, которую считала такой хорошей. Она и Осеберг.., она.., она сделала.., они с Осебергом сделали... Леатрис чувствовала, как горит у нее лицо. Она пыталась вообразить, что они сделали. Пыталась представить себе мягкую, похожую на щенка Бритис в образе нахальной девки, которая предлагает себя мужчинам. Закрыла рот, а потом спросила:
      - Вы с Осебергом обручились?
      - Ты хочешь спросить, договорились ли мы дружить? - с веселым смехом переспросила Бритис. - Что-то вроде этого. Мы договорились быть лучшими подругами, но он не может проводить со мной ночи, потому что.., прости, Леатрис. Твоя мать... - Она замолчала.
      Леатрис представила себе, как Хуана разрешает Осебергу и его нареченной спать вместе под одной крышей, и не смогла себе этого представить. Попыталась представить, как Осеберг знакомит мать с Бритис как со своей невестой, и потрясение поняла, что ее мать тоже сталкивается здесь с трудностями.
      - Если у тебя хорошее приданое, - предположила дочь Хуаны, - мама не станет возражать. А твоя семья согласится на ваш брак?
      Бритис некоторое время молча ела мясо, поднялся ветер.
      - Не обижайся, Леатрис. Моей матери нравится Осеберг, а тетя Нориэль одна из ее лучших подруг.
      Но у нее сейчас неприятности в семье из-за другой женшины-пришелицы, и все считают.., ну, я хочу сказать, что никто не хочет ссориться с твоей матерью.
      Леатрис в отчаянии поняла, что у ее матери сложилась репутация самой большой склочницы, и кивнула.
      Как в балладе, которую она только что пела, жалобно подумала она, и ее мама в роли госпожи Капелы. Ну, ладно! Тогда она сама должна быть.., принцессой Лаурой! Она наклонилась, приблизив лицо к костру.
      - Послушай, Бритис, - негромко сказала она. - Мы что-нибудь придумаем. Ладно?
      - Конечно, сестра, - согласилась Бритис.
      Они пожали друг другу руки над огнем, спели еще одну песню, грубоватую, но не оскорбительную, и свернулись на своих постелях поближе друг к другу и к огню, потому что началась осень и стало холодно.
      ***
      Утро было прохладное. Арона перестала пропалывать огород и начала раскладывать овощи и фрукты для просушки на зиму. Листва на деревьях приобрела желтый и великолепный алый цвет. А госпожа Марис, все дни совещаясь со старейшими и обсуждая дела старейших, почти не появлялась в Доме Записей. Ароне пришлось одной записывать новости: смерть старой пришелицы Мельбригды, посвящение Нельги, дочери Олвит, своей ровесницы.
      Ей не с кем было поговорить. Мать и тетя Лорин, как и Марис, большую часть времени отсутствовали. Тетя Ната могла только жаловаться на сладкоречивую Элен, которая подлизывается к Бетиас и со всем соглашается.
      У ее ровесниц у всех были собственные заботы. Эгил, теперь помощник на конюшне у Дарран, хозяйки мулов, и порученец всех остальных, только и думал о том, как пришивать оторванные им пуговицы на блузке Ароны. - Я не верю, что ты сам не умеешь расстегиваться, - воскликнула она и предложила показать, как это делается. Эгил стоял неподвижно, явно довольный, пока она не дала ему в руки иглу. Он попятился так, словно игла его укусила, и посмотрел на нее, словно его ударили. Совершеннолетие Нельги немного оживило Арону.
      - Я пришла пригласить тебя, твою мать и сестер на девичник, - сказала она, видя, как он кисло смотрит на пуговицу. - Одна из моих подруг оставила за собой детство. Я принесла достаточно еды для всех: так требует вежливость по отношению к пришелицам. И не отворачивайся: я знаю, у тебя не было времени сшить себе красивое платье или купить у торговцев. Мы здесь даем одежду взаймы, и у меня есть двоюродная сестра твоего роста. Что скажешь?
      Эгил нахмурился.
      - Ты понимаешь: моя мать больше не хозяйка самой себе.
      Арона удивленно смотрела на него.
      - Эгил! Никто не подумает помешать ей прийти!
      Пошли! Давай узнаем.
      Эгил упрямо ответил:
      - Нет. - Арона пожала плечами и ушла, удивленная.
      Пришла Элтеа, хромая ткачиха, попросила на время мула.
      - Я иду на ферму госпожи Лойз. Там ведь живет твоя мать. Передать ей что-нибудь?
      Эгил нахмурился и посмотрел в землю.
      - Скажи ей, что скоро я ее освобожу.
      - Что? - воскликнула Элтеа и ушла, озадаченная.
      Она поразилась, увидев во дворе Лойз большой железный котел, наполненный землей, с посаженными в нем цветами. Котел стоял у двери. Это был радут, обычно его используют только для демонстрации богатства. Говорили, что дочери Лойз не работают, потому что они слишком богаты для этого. Элтеа с отвращением фыркнула. Радут.
      Старая ткачиха спешилась и села в полированное деревянное кресло-качалку. Она пила сидр, ела печенье и говорила о прекрасной вышивке. Чтобы переменить тему, сказала:
      - Эгил прислала сообщение матери.
      Глаза Лойз расширились.
      - Этой слабоумной? О, боже, стоит ли посылать за ее матерью? Бедняжка из-за всего впадает в истерику.
      Однако... - Она грациозно пожала плечами.
      Лойз вышла, а Элтеа смотрела на вышивку. Такую не могла сделать слабоумная.
      Как только Лойз вышла, в комнату скользнула Лиза в неуклюжем самодельном платье. На руках у нее был ребенок лет восьми.
      - Помоги Ловри, - попросила она с сильным акцентом. - Пожалуйста, помоги. - И она как будто в страхе оглянулась, хотя Лойз известна своей добротой. Слабоумная? Истеричка?
      Элтеа развернула тряпку, которой была замотана рука ребенка. Рука покраснела и распухла, она была горячей на ощупь. Элтеа нахмурилась.
      - Прости. Я плохо говорю на твоем.., языке. Гуззь? - Она сложила руку головкой и сделала вид, что кусает.
      - Гусь. Один гусь, два гуся.
      - Укусил Ловри. - Лиза повторила жест Элтеи. - Я просила хозяйку помочь. - Она в отчаянии прикусила губу. - Хозяйка сказала. - Она со сладкой улыбкой покачала головой и пропела:
      - Не сердись, Лиза. - Снова подняла голову. - Нужно... - Лиза искала слово.
      - Целительница. - Элтеа встала, взяла ребенка на руки и захромала к двери. - Отвезу. Оставайся здесь.
      Я вернусь. Со старейшими.
      - Хозяйка не позволяет мне ходить. Никуда, - сказала Лиза очень тихо, оглядываясь по сторонам. Она пошла за ткачихой к мулу.
      Во двор выбежала с широко распахнутыми глазами Лойз.
      - О, вот где ты, Лиза! Какая нехорошая! Она тебя беспокоила? Мне приходится за ней все время следить, - призналась фермерша, - иначе она куда-нибудь уходит.
      Послушай, Лиза, - пропела она.
      Элтеа устроила ребенка за собой на муле и фыркнула.
      - Вздор! У нее не меньше мозгов, чем у тебя, молодая женщина. Просто они говорят на другом языке, вот и все! - Она пощелкала мула. - Я вернусь.
      Ловри впилась голыми пятками в бока мула.
      - Хозяйка держит маму под замком и говорит с ней, как с ребенком, сказала она, скривив губы.
      - Слышала, - коротко ответила Элтеа. Лойз кричала, чтобы она вернулась. Элтеа проехала в центр деревни и спешилась у дома госпожи Флори. Дом Исцеления был пуст. В нем сейчас была только одна женщина из пришелиц со сломанной рукой и перевязанными ребрами. Она сидела на крыльце и одной рукой нанизывала овощи для просушки.
      - Где Флори? - спросила ткачиха.
      Женщина указала. Элтеа покачала головой.
      - Скажи мне. - Последовал поток незнакомых слов.
      Элтеа снова покачала головой и поехала к Дому Записей. Арона понимает этот лепет. Старуха въехала во двор и крикнула:
      - Арона, дочь Бетиас!
      Арона высунула голову в дверь.
      - Что случилось? - встревоженно спросила она.
      Элтеа фыркнула.
      - Пришелица не безмозглая. Может, стеснительная.
      Ее дочь больна. А эта дура Лойз не слушает, держит ее взаперти. Ты понимаешь их речь. Ну?
      Арона, покраснев, опустила голову.
      - Я думала, госпожа Лойз будет добра. Все так считают.
      - Где целительница? - спросила ткачиха.
      - Не.., не знаю, госпожа Элтеа, - ответила Арона, на глаза ей навернулись слезы. Она еще сильней покраснела и вытерла глаза рукавом.
      - Пошли, - приказала Элтеа. Арона схватила с порога сандалии и побежала за ней. У целительницы никого, в Священном Доме никого, никого и в зале для собраний. Старая хромая ткачиха на муле, держа на руках Ловри, мрачно ездила по деревне. Никого из старейших не видно. Ловри побледнела, хотя упрямо старалась сидеть на муле прямо. Она прижимала к себе больную руку. Облака снова закрыли солнце, и мул прижал уши. Кругами бегала собака, потом заползла под крыльцо.
      Элтеа остановилась и достала из кармана несколько гадательных палочек. Потрясла их и бросила, рассмотрела, что получилось, и покачала головой.
      - Дом волшебницы, - сказала она.
      Бревенчатый дом, к которому они подъехали, долго стоял покинутым, потому что его хозяйка умерла вместе со своими дочерями. Джомми, которому пришлось в спешке покинуть деревню, год спустя вернулся с одной из дочерей Гунноры и странной женщиной в тускло-сером платье. У женщины был необычный светящийся голубой камень. На него больно было смотреть. Незнакомая женщина не назвала своего имени, сказав, что это противоречит обычаям ее народа, но с мудрой печальной улыбкой добавила:
      - Можете называть меня Несогласной. - И так как никто раньше этого слова не слышал, объяснила:
      - Волшебницы Эсткарпа ненавидят сокольничьих, потому что сокольничьи отделились от своих женщин.
      - Или мы от них, - ответила тогда Ната, дочь Лорин.
      - Поэтому они не помогают и вам, женщинам сокольничьих.
      - Это бессмыслица! - выпалила в тот день Арона, Она была совсем молодой, у нее не хватало передних зубов, и мать поторопилась утихомирить ее, извиняясь перед гостьей. Но странная женщина печально покачала головой и засмеялась.
      - Устами ребенка... - сказала она, но больше ничего не добавила.
      Зачем она оказалась в их деревне и что здесь делает, никто не знал, кроме, может быть, старейших. Теперь Несогласная живет здесь уже несколько лет, иногда помогает целительнице Флори и жрице Бирке, а остальное время работает в огороде, как все остальные. Ей предлагали сильную девушку, чтобы помогать пропалывать сорняки и таскать воду. Несогласная вежливо поблагодарила, но отказалась.
      Конечно, палочки должны были указать на женщину, которая помогает целительнице, подумала Арона, но из вежливости не стала высказывать свою мысль вслух.
      Они спешились. Из камина поднимался дым, в доме кто-то есть. Элтеа со двора крикнула:
      - Эй, в доме! - Никто не ответил.
      Арона добавила своим громким высоким голосом.
      - Несогласная! Госпожа волшебница! У нас больной ребенок! Ты нам поможешь? - Снова никакого ответа, но Арона чувствовала, что в доме кто-то есть. И этот кто-то решил не отвечать. В ней закипел гнев. На старейших, которые исчезли, когда нужна их помощь. На госпожу Лойз, которая обращается с Лизой как со слабоумной. На себя за то, что поверила в доброту Лойз и послала Лизу и Ловри жить к госпоже Лойз. Даже на Эгила за его нахальство. Она смело взяла Ловри на руки, подошла к двери и постучала.
      - ., считаешь, что мы должны отложить праздник? - услышала она тревожный негромкий голос жрицы.
      - Нет, - ответила волшебница, - иначе все всполошатся. - Она встала. Арона, - сказала Несогласная холодным отчужденным голосом.
      Они все здесь, собрались у очага Несогласной, с печеньем, сидром и ручной работой, как на всяком собрании. Госпожа Флори, госпожа Марис, госпожа Бирка, бабушка Лорин, пять других и бархатно-серый кот с голубыми глазами. Все смотрели на девушку, которая немыслимо грубо ворвалась к ним без слова приветствия.
      У нее на руках приподнялась Ловри, дочь Лизы.
      - Она больна! - хрипло сказала Арона. - Мы не могли найти никого, кто смог бы помочь! Я... - С покрасневшим лицом она сунула Ловри на руки госпоже Флори, посмотрела на женщин, повернулась и убежала.
      Она пробежала бы и мимо Элтеи, но ткачиха уже развернула мула и остановила ее.
      - Ну? - спросила она.
      - Они все там, - ответила Арона. - Разговаривают.
      На крыльцо вышла госпожа Бирка и подозвала Элтею.
      - Ты должна была бы быть среди старейших, - строго сказала она. - Но отказалась. Прими это, как только наше дело. Арона, ты не скажешь никому ни слова, даже не намекнешь. Именем твоей матери?
      Арона отшатнулась и посмотрела в сторону.
      - Именем моей матери, - поклялась она. Ее до мозга костей охватил холод от того, что она почувствовала в доме. И вот, пряча лицо за Элтеей, она пошла назад, к Дому Записей.
      5. Злая дрожь
      Леатрис научилась вместе со своими новыми подругами бегать за овцами, ночами стоять на страже от волков и убивать копьем кроликов на ужин. День следовал за днем, и лицо ее все больше загорало под солнцем. Волосы спутались, и она убирала их под шляпу, как остальные.
      И вот в самом конце загона из-за холмов, очень близко, послышался крик волка-лисы. Леатрис была на страже. Она вздрогнула. Она еще так плохо умеет бросать веревку или копье. Что, если сейчас нападут на стадо?
      Позвать на помощь? Овцы тревожно блеяли за ней, собаки шевелились во сне. Одна подняла голову и шумно принюхалась.
      Закричал ягненок, высоким, резким и испуганным голосом. Леатрис побежала на звук и увидела, что глупое животное отошло от стада на несколько сотен человеческих ростов. Где вторая девушка-караульная? Почему молчат собаки? Леатрис концом копья подняла ближайшую собаку и побежала к ягненку. Над ним, устремив морду к горлу, нависла какая-то неясная тень.
      - Волк! - закричала Леатрис. За такой крик мать ее отшлепала бы. Волк!
      Зверь, не испугавшись, посмотрел на нее, оскалил окровавленные зубы и продолжал есть. Надеясь, что держит копье правильно, Леатрис взяла в другую руку нож и вогнала копье в глотку хищнику.
      Но не попала! Хищник прыгнул в сторону и скрылся в ночи. Леатрис склонилась к ягненку, чтобы посмотреть, можно ли ему помочь. Слишком поздно увидела она, как серый зверь прыгнул к ее горлу. Торопливо подняла руку, защищая лицо. Зубы волка сжали ее руку. Она закричала от боли, свободной рукой подняла нож и принялась наносить удары, надеясь, что причиняет хоть какой-то вред. Потом почувствовала руки у себя на плечах.
      Разжимая челюсти мертвого волка, Нидорис присвистнула. Рукав разорван, из укусов течет кровь. Бритис и Нельга уложили Леатрис, Нидорис вытаскивала из ран все кусочки, какие могла рассмотреть при свете горящей ветки, которую держала Сарис, та самая сторожевая девушка, которой не оказалось вовремя. Потом Нидорис раскрыла мех, который никому не разрешалось трогать, и снова и снова принялась промывать раны. Леатрис старалась не кричать от боли, потому что эти девушки как парни, они презирают слезы и истерику. Но все равно не могла удержаться от стонов.
      Нидорис потрепала ее по плечу.
      - Где твоя чистая тряпка для крови? - спросила она.
      Смущенно - о таких вещах не принято говорить вслух - Леатрис прошептала:
      - Я ее использую.
      - Поэтому он напал, - прошептала Бритис. - О, Леатрис, почему ты нам не сказала?
      - Она не знает! - выпалила Нидорис. - Вот в чем дело! В ее проклятой деревне на это не обращают внимание. Есть у кого-нибудь чистая тряпка для крови? - Бритис протянула ей тряпку, и Нидорис перевязала руку. - Сарис! А ты где была, во имя Джонкары?
      - Со мной то же, что с Леатрис, - просто ответила Сарис. - Началось внезапно. Знаешь, как это бывает.
      Нидорис презрительно сказала:
      - В следующий раз сначала кого-нибудь разбуди.
      Ну, давай! - Она обняла дрожащую плачущую девушку, положив ее голову себе на руку. - Ты смело действовала. И ты получишь шкуру. Знаешь об этом? Гордись. - Она отвела Леатрис назад к костру, где теперь все девушки проснулись и смотрели на них. - Слушайте! Наша Леатрис одна убила Пса Джонкары!
      Девушки радостно закричали. Леатрис, у которой от боли и пережитого страха кружилась голова, смутно поняла, что стала героиней. Она, которая никогда не могла угодить матери! Да и сейчас она сомневалась, чтобы Хуана хорошо отнеслась к ее подвигу. А завтра они возвращаются. Леатрис задрожала.
      Нидорис дала ей особый мех, и Леатрис послушно глотнула. Это оказался крепкий неразведенный эль, сама душа эля.
      - Вода жизни, - сказала Нидорис подавившейся Леатрис. - Госпожа Гондрин хорошо его готовит. Для целительниц. - Она с помощью еще двух девушек уложила Леатрис.
      "Я героиня", - удивленно думала Леатрис. Потом она уснула.
      ***
      Осеберг, сын Моргата, скривившись, смотрел, как Нориэль, кузнечиха, подносит к его волосам раскаленное железо для завивки. По его прежним стандартам, он зарос; она говорила, что он слишком коротко подстрижен. Его сестра Леатрис, завитая и одетая, гордо демонстрируя раненую руку на перевязи, удерживалась от смеха, пока Нориэль не достала платье, которое носила девушкой.
      - Я не стану это носить! - сказал Осеберг, а Леатрис прикрыла рукой рот. Смешки пробивались из-за руки, как ручей из-за плотины, их сопровождало икание. Их мать, Хуана, скривилась еще сильнее Осеберга, хотя сама хорошо выглядела в платье, занятом у птицеподобной Эйны, дочери Наты. Гордость, решила Нориэль. Хуана бедна, а Осеберг слишком массивный, чтобы быть красавицей. Хуане придется смириться с тем и другим.
      - Ну, вот, - довольно сказала Нориэль. Они критично посмотрела Осебергу в лицо. Подойдя ближе, прошептала:
      - Нужно острое лезвие, чтобы убрать волосы с твоего лица. - Он попятился. Она негромко добавила:
      - Я знаю, какими жестокими могут быть девушки. Они будут смеяться над тобой, говорить, что ты старая карга. Только у старух на лице бывают волосы, но даже они их сбривают.
      Осеберг дернулся.
      - Девушки будут смеяться надо мной? - негромко спросил он. Она кивнула. Он взял лезвие и отправился в соседнюю комнату.
      - Хорошие дети, - сказала Нориэль, потрепав Хуану по плечу. - Осеберг подрастает очень хорошо, ты должна гордиться. А когда попробуют твои блюда, Хуана, твоя репутация будет создана. Представь себе, Бетиас так хвалит цыплят Элен! Осеберг, ты уверена, что тебе не нужна лента для волос?
      - Совершенно уверен! - взревел он и едва не упал в непривычном платье, спускаясь со ступеней. Если Эгил увидит его одетым, как кукла, он этого не переживет, но тетя Нориэль заверила его, что здесь все так одеваются, а девушки решат, что он деревенщина, если придет на пирушку в старой одежде. А все из-за чего. Нельга какая-то достигла возраста замужества. Она такая же красивая, как Бритис?
      Группа из кузницы встретилась с другой на тропе.
      Семья с девушкой лет тринадцати.
      - Здравствуй, госпожа Нориэль, - сказала Бритис.
      Осеберг напрягся, ожидая услышать ее смех. - Осеберг!
      Какие у тебя красивые волосы! И завиты непривычно!
      Так у вас носят? - Она поднесла руку к его тщательно сделанным завиткам. Хуана поджала губы. Леатрис отступила, чтобы Бритис могла идти рядом с Осебергом. Осеберг неожиданно почувствовал себя лучше и улыбнулся.
      - Здравствуй, Бритис, - сказал он.
      Эгил тоже был в платье, которое дала ему одна из старейших, но он его перепоясал и подрезал примерно до длины мужского халата. Свои усы он тщательно расчесал начистил сапоги и предложил руку своей сестре Ханне, зайдя за ней в Дом Исцеления. Невозможно свернуть к Дому Записей, чтобы увидеть Арону. Эгид задерживался как можно дольше, но она не появилась.
      - Ты сегодня хорошо выглядишь, - сказал он Ханне, провожая ее к дому матери Нельги. - Еще четыре года, и ты будешь королевой на собственной пирушке совершеннолетия. Как тебе работается у госпожи Флори?
      - Очень хорошо! Я смотрела, как она зашивает руку Ловри, и сама срезала дикое мясо. Ловри все плакала, и госпожа Флори велела мне носить ее на руках и успокаивать.
      Размышляя о странном ребенке, который радуется виду хирургической операции, Эгил едва не пропустил женщин на перекрестной тропе. Увидев их, он снял шляпу и поклонился, как ему казалось, очень величественно.
      - Госпожа Арона, - сказал он.
      - Здравствуй, Эгил. Как Ловри? - ответила девушка рассеянно. Куры сегодня все утро беспокоились, кудахтали и кричали, словно к ним пролезла лиса. Коза, госпожа Безрогая, отказалась давать молоко. Даже кошка, Рыжая Малышка, забилась под кровать и не выходила.
      Может, это предвещает смерч, землетрясение? Или просто неприятности в доме?
      Эгил стиснул зубы. Когда-нибудь она его заметит!
      Неожиданно земля дрогнула, тропа задрожала. С холма Часовых послышался сигнал крайней опасности, его подхватили все в деревне. Эгил услышал крик:
      - Бегите в пещеры!
      - Бежим в пещеры! - повторила Арона, сигнал опасности слышался все снова и снова. Потом:
      - Куры! Госпожа Безрогая! Кошка!
      - Ради любви.., ты теперь беспокоишься о какой-то кошке? - закричал Эгил.
      - О курах и козе! - ответила она и побежала назад, к Дому Записей.
      Госпожа Безрогая беспокойно трясла головой и пыталась спрятаться. Арона взяла веревку с петлей, позвала козу и искусно набросила петлю ей на рога.
      - Эгил! Лови! - крикнула она, направляясь к курятнику. Земля под ногами так дрожала, что трудно было устоять. Арона нашла клетку с курами и сунула в нее трех испуганных кричащих куриц. Но тут задрожал и курятник.
      - Беги, Арона! - закричал Эгил, отталкивая ее рукой. Ударяя себя по ногам клеткой с курами, она побежала. Двор наклонился вперед, потом назад. Арона упала лицом вниз, Эгил упал на нее.
      В грохотом рухнул курятник. Арона с любопытством огляделась, встала и побежала на север.
      - Сюда! - позвала она Эгила. Приподняв юбку, она побежала через лес так быстро, что он не мог ее догнать.
      Потеряв ее среди деревьев, Эгил кричал:
      - Арона! Арона! - Сердце его колотилось все быстрее. Он представил себе, как она лежит, беспомощная, со сломанной ногой или прижатая деревом. А может, на нее напал дикий зверь.
      На тропе показались еще бегущие. Рослая мускулистая женщина в праздничном платье схватила его за руку.
      - Сюда! - крикнула она и потащила его за собой. - Быстрей!
      Легкие его требовали воздуха, горло пересохло. Эгил вырвался и последовал за женщиной. Они прибежали к высокому утесу, к которому он не стал бы подходить во время землетрясении - из страха перед камнепадами. Женщина пошла прямо к утесу, и Эгил увидел вход в пещеру. И вошел в нее.
      Тут земля задрожала по-настоящему, как "будто над головой рушится гора. Нет, решил Эгил, весь хребет. У входа в пещеру плясали голубые огоньки, снаружи в смертельном страхе завыли звери. Странные молнии сверкнули над Соколиным утесом и в горах. Подул холодный ветер. Наконец, истощенный, Эгил сел у стены пещеры, опустил голову на колени и уснул.
      ***
      Арона сидела на помятой клетке с курами, прижимаясь спиной к холодной грубой каменной стене пещеры.
      Куры, оказавшись в темноте, милосердно стихли. Стена за ее спиной дрожала, но держалась. У входа женщина-пришелица высоким голосом кричала:
      - Глупо прятаться в пещере во время землетрясения! Нас всех здесь завалит заживо!
      Это Хуана, живущая на кузнице. Та самая, что устроила бешеный припадок, когда ее дочь вернулась с загона раненой. Как тетя Нориэль ее выносит? Даже, кажется, гордится дурным характером своей постоялицы. Со страхом Арона поняла, что эта женщина права. Хорошо, что мало кто ее понимает: меньше всего сейчас в пещере нужна паника.
      Она услышала в голове слова, словно сказанные вслух: "Здесь мы уцелеем. - Голос был холодным и совершенно спокойным. - Сиди тихо". - Арона узнала волшебницу, которую называют Несогласной.
      Когда ее глаза привыкли к полутьме, она посмотрела в сторону входа. Слабое голубоватое свечение, которое она считала исходящим от Соколиного утеса, на самом деле испускали закутанные в капюшоны фигуры у входа. Они танцевали в этом свете, и свет танцевал вокруг них. Нельга, дочь Олвит, дрожащим голосом сказала:
      - Ну и праздник совершеннолетия! Такого никто не забудет!
      - Нет! - завывала Агта, дочь Леннис. - Это несправедливо! - Асту редко приглашают на праздники, и она их высоко ценит, подумала Арона.
      Снова стало шумно. Грохот громче грома, словно рушатся целые горы. Голубой свет усилился, воздух заполнило негромкое монотонное пение. Ноздри Ароны ощутили резкий запах недалеко ударившей молнии. Протестующе залаяла собака. Арона почувствовала рядом с собой чье-то плечо и похлопала соседку по руке. Рука оказалась большой, с крепкими сильными пальцами, волосатая, но с гладкой кожей.
      И тут Арона почувствовала, как соседка схватила ее за грудь. Все спокойствие исчезло. Арона резко потащила и согнула руку, а снаружи продолжала бушевать буря.
      - Ой! - послышался знакомый голос.
      Она вздохнула и отпустила руку.
      - Осеберг, дочь Хуаны, - с отвращением сказала Арона. - Почему ты всегда так делаешь?
      - Ну, некоторым девушкам нравится, - обиженно ответил Осеберг с легким акцентом.
      - Сестре Бритис, - удивленно согласилась Арона.
      Она вспомнила, что Бритис, дочь Наты, гладит всех животных и детей, старается дотронуться до любых предметов. Неожиданно она ощутила голод и поняла, что он вызван запахом пищи у какой-то семьи. Арона сложила шаль, подсунула себе под спину и постаралась снова усесться. Снаружи раздался резкий треск, как будто молния ударила в середине деревни. Послышался такой звук, будто разваливаются самые большие дома, и вся гора задрожала. Закричала коза, тонким голосом заплакал ребенок. Арона глубоко вдохнула и уловила запах испуганных людей и животных, жмущихся друг к другу, и снова запах пищи.
      - Сколько мы здесь пробудем, кто-нибудь знает? - неожиданно спросила она.
      Осеберг подтолкнул ее.
      - У меня с собой миска с жарким, - прошептал он. - Оно готовилось для пирушки. Хочешь?
      Арона окунула палец.
      - Твоя мать готовила? Вкусно! Она и госпожа Элен должны продавать свои блюда, как госпожа Гондрин продает эль. У нас многие слишком устают к концу дня, чтобы готовить. Я знаю, так бывает у тети Нориэль.
      Осеберг заговорил тише.
      - Арона. Мама говорит, что госпожа Нориэль, наверно, любит женщин. Это правда?
      Арона удивленно ответила:
      - Я думаю, ты права. Несмотря на свою застенчивость, она любит людей. А тебе не кажется?
      Осеберг молчал. Холодный ветер ворвался в пещеру, все задрожали, но затем последовал порыв горячего воздуха.
      - Жаль, что ты не попал на праздник, - прошептала Арона. Они продолжали есть праздничное блюдо. - А твой праздник совершеннолетия был хороший? Или ты еще не достиг возраста?
      - Если бы я достиг возраста, сражался бы в армии, - прошептал в ответ Осеберг. - Так поступают все.
      У нас есть праздники именин, и на них мы приходим одетые как взрослые. Леатрис зачесывает волосы вверх - ей пятнадцать лет. Это значит, что она уже может выйти замуж. Но отец не торопился ее выдавать.
      Ароне пришлось спросить, что такое армия и что значит выйти замуж и выдавать. Осеберг попытался объяснить, но все время спрашивал: "А что, у вас не выходят замуж?", а Арона тем временем пыталась освоиться с концепцией сражений большими группами. Она в очередной раз опустила пальцы в миску и ощутила горячую керамику. Вся гора снова задрожала, несколько женщин закричали. Потом заплакали дети. Все услышали голос Несогласной, строгий голос, каким госпожа Бирка разговаривает с непослушными девочками: "Тише, если дорожите жизнью!"
      Дрожь продолжалась, казалось, целую вечность. Вся пещера заполнилась напряженным голубым сиянием, которое на этот раз исходило сзади. Резкий запах озона заполнил воздух. Ужасный шум оглушал, он продолжался часами. Потом наступила полная тишина. Снова заплакали дети.
      "Спокойствие не продлится долго, - услышали все мысленный голос Несогласной. Она говорила материнским тоном. - Госпожа Марис, ты успеешь сделать перекличку" Арона услышала облегчение в голосе хранительницы записей. Та начала перекличку.
      - Арона, дочь Бетиас!
      - Здесь, - отозвалась Арона в тишине дрожащим голосом.
      Все отвечали один за другим, отвечали семьями, вначале матери, потом дети, потом подмастерья, наконец пришелицы. Наконец, всех пересчитали.
      - Эйна, дочь Парры.
      - Я отвечаю за нее, - послышался спокойный глубокий голос бабушки Лорин.
      Перекличка закончилась. Хранительница записей сказала:
      - Я думаю, следует извиниться перед Нельгой, дочерью Олвит, чей праздничный девичник нарушила катастрофа. Сестры, давайте поделимся едой.
      - Угу, - негромко сказали друг другу Арона и Осеберг.
      - Если что-то еще осталось, - заметила госпожа Бирка, и Арона почувствовала, что ей хочется свернуться в клубок.
      ***
      Эгил, сын пекаря, был прижат к стене между могучей кузнечихой госпожой Нориэль и матерью своего друга Осеберга Хуаной. Он по-прежнему держал в руке веревку госпожи Безрогой и застонал, когда испуганная коза украсила его сапоги в деревенском стиле. Когда делали перекличку, он услышал имя Ароны и затаил дыхание, дожидаясь ответа.
      Смелая девушка! Голос ее не звучит истерично. Эгил хотел окликнуть ее, сказать, что он здесь, но не решался прервать перекличку. Эти женщины организованны, почти как в армии. Ну, что ж, ведь они женщины сокольничьих. Когда дошла очередь до его имени, он ответил громко и четко, чтобы Арона могла его услышать. И, конечно, мать, братья и сестры.
      - Лиза, дочь Сигер!
      - Элизабет, - поправила его мать. Глаза Этила расширились. Она всегда так ненавидела полную форму своего имени и никогда на его памяти им не пользовалась. Пользовалась бабушка, когда сердилась на невестку. Громко и четко:
      - Элизабет, дочь Сигер, из ткацкой Элтеи!
      - Ханна, дочь Лизы... - смешок... - Ханна, дочь Элизабет, из Дома Исцеления.
      - Осеберг, дочь Хуаны, подмастерье кузнечихи.
      - Осеберг, сын Моргата! - взревела Хуана, как раненый пес.
      Арона вздохнула, думая о поправках, которые придется делать? Почему эти чужаки не могут запомнить свое имена и придерживаться их, как взрослые женщины?
      - Сорен, дочь Элизабет, - продолжала перекличку госпожа Марис, без труда принимая поправку.
      - Я отвечаю за него, - с достоинством ответила госпожа Лиза. Нет, она не безмозглая, как считают Леннис и Лойз. Застенчивая, решила Арона. Она покраснела от собственной ошибки.
      Медленно, в молчании, началось снова негромкое гудение. Гора опять задрожала, у входа заплясали голубые огни. В блеске обычной молнии снаружи Арона увидела лицо ближайшей волшебницы. Та казалась осунувшейся и постаревшей. Ее простое платье промокло от пота, хотя ночь холодная.
      Шум усиливался. Осеберг подтолкнул Арону.
      - Арона, - сказал он тихо и серьезно. - Мама говорит, что тете Нориэль нечему учить меня о металле и мне нужно только продержаться, пока я не найду настоящего кузнеца в качестве хозяина.
      - Ты не узнал от нее ничего нового? - спросила Арона. Мнения Хуаны начали ее утомлять.
      - Ну, кое-что узнал, - признался Осеберг.
      - Вы в своей деревне делаете одно, а мы другое, - сказала Арона. Твоей матери наши обычаи не нравятся, но если тебе они кажутся полезными, придерживайся их, пока у тебя не будет собственного горна. Ведь твоя мама все-таки не кузнечиха.
      - Она говорит, что тетя Нориэль тоже не кузнец, но это не правда, признал Осеберг. Наверно, его тоже утомили мнения матери.
      - Когда пройдешь посвящение, - сообщила ему Арона, - тебе не нужно будет отчитываться перед матерью, только перед твоей хозяйкой или нанимательницей. Ты должен будешь по-прежнему уважать мать, но слушаться не обязан. Как это тебе? Больше нравится?
      Осеберг улыбнулся и крепко и влажно поцеловал ее в щеку. Потом сказал:
      - О! Прости, Арона!
      Она похлопала его по руке.
      - Ты прощен. На этот раз.
      Снова началась буря. Женщины бегали к навозной куче, доставали еду, искали своих родственников. Снова послышалось множество голосов. Хуана начала жаловаться на то, как называют ее детей, и Элен защебетала, что все будет хорошо. Лойз услышала голос госпожи Элизабет и фыркнула.
      - Она меня обманула!
      Хуана нашла Осеберга и схватила за ухо. В пещере словно началась семейная ссора, только многократно усиленная. Снова заплясали голубые огни, одна из волшебниц осела, сестры подхватили ее. Одна из них стала наливать упавшей воду в рот. Несогласная что-то настойчиво говорила госпоже Бирке, которая вздохнула и ответила.
      - Сестры и дочери! - крикнула госпожа Бирка - голосом, которым обращалась на деревенских собраниях Ее объявление сопровождалось мысленным голосом Несогласной. Утомленные люди замолчали. - Не хотите ли послушать предания о храбрых женщинах прошлого, чтобы поддержать наш дух? Марис? Арона?
      Офелис?
      Офелис, дочь Кеми, престарелая сочинительница песен, покачала головой, хотя в темноте этого никто не увидел.
      - Голос мой хрипит во время долгого рассказа, - хрипло сказала она. До этого она находилась среди старейших, разговаривавших с волшебницами. Марис тоже отказалась. Немного подумав, Арона начала предание древних дней, потом другое, потом еще одно.
      6. Снова Лормт
      Госпожа Нарет, ученая, отложила свиток и нахмурилась, глядя вдаль. Похоже, это не подлинная история, а фантастические легенды о земле за морем, которой правили женщины и у каждого клана был свой покровитель - животное. Однако местами рассказы совершенно покоряют.
      Например, предание о Теоре... И оно подтверждает известные факты. Свиток очень древний, пергамент и чернила старые.
      Если верно переведено, то записавшего это звали Варина, женщина-сокольничий. А "написано на брегах изгнания, когда все мужчины сошли с ума". На пергаменте какое-то засохшее пятно. Слеза? Или просто морская пена"? Аскетическая женщина-ученый снова прочла легенду, дошедшую через много столетий, и вздрогнула.
      Царица Теора и ее некогда верный человек Лангвард стояли на утесе над берегом. Из своей последней осажденной крепости Салзатар царица гневными глазами, полными горячих слез, смотрела, как последние Дома уплываюг на кораблях пиратов-сулкаров. За ней стоял человек, которого она подняла из ничего и дала ему второе после себя положение в стране.
      - Госпожа, будь разумна, - сказал Лангвард, не употребляя титула. Тебя никто не поддержит в этом твоем последнем сопротивлении. Ты из каприза хочешь сохранить свою власть.
      - Из каприза? - Она подавилась, вспомнив, сколько напряженных размышлений и трудного балансирования между разными силами стоит за этим решением.
      - Но если ты возьмешь себе лорда с долины, ты сохранишь титул царицы. Я знаю, ты ценишь и его, и честь.
      Она смотрела на него, но он не решался встретиться с нею взглядом. Неужели он считает ее такой же глупой, как женщин при дворе завоевателей? Они вечно спорят о том, у кого положение и звания мужа выше. Ценятся не личные качества женщины, а только девственность или отсутствие ее, покорность и молчание. Стать такими, как они? Никогда!
      - Как царица, я мать своего народа, я правительница, а не покорная рабыня завоевателей, - твердо сказала она. - Нет;
      - Ты не будешь в таком положении, как остальные, - флегматично заметил Лангвард. - Он предложил тебя мне. В качестве милости. - И когда ее рука легла на кинжал, Хранителя Царицы, он напомнил ей:
      - Когда-то ты мне делала такое предложение.
      - И ты отказался, сказав, что не будешь моей комнатной собачкой. Ну а я не буду твоей. Значит, ты дал клятву верности этому человеку?
      - Нет. - Ответ дан без колебаний.
      Теора несколько секунд смотрела на него.
      - Если присоединишься ко мне в этой последней попытке, тебя не ждет ни смерть, ни позор. У нас еще остались возможности - наше древнее волшебство.
      Богиня по-прежнему хранит своих детей. Я знаю, она изгнана из этой земли и поклонение ей запрещено. Это самое гнусное. Неужели ты вытерпишь и это, Лангвард?
      Лангвард посмотрел на нее и поднял руку. Из-за двери показался вооруженный житель равнины, у него было мрачное, но торжествующее выражение лица.
      - Ты был прав, Лангвард. Я слышал достаточно.
      Потрясение и гнев на мгновение лишили царицу разума и дара речи. Потом с криком:
      - Лангвард, это измена! - она вонзила лезвие Хранителя Царицы в сердце предателя. Житель равнины извлек меч и приблизился к ней. Теперь на лице его отразилась радость, как будто у него на глазах не убили только что сообщника. Убийство для этого человека ничего не значит.
      - А ты, женщина, - насмехался он, - подняла руку на человека на службе короля и потому виновна в измене Тебя повесят.
      Окно слишком далеко, иначе она выпрыгнула бы в него, чтобы не дать удовольствия видеть царицу в кандалах и на виселице. Она хотела броситься на его меч: что-то в его позе говорило, что он к этому готов. В отчаянии, загнанная в угол, она воскликнула:
      - Джонкара! Мстительница за женщин! Останови его руку и помоги мне отомстить, чтобы он понял, что мы матери, а не домашний скот.
      Движения ее противника замедлились, потом совсем замерли. Тело Лангварда, которое медленно падало, тоже остановилось. Теора не могла ни шевельнуться, ни заговорить. Наконец застыли, как движения, и ее мысли.
      Последней ее мыслью было воспоминание о старинной волшебной сказке о спящей принцессе, которая просыпается от поцелуя принца. Теора горько улыбнулась.
      "Сойду за рыбачку или девку пиратов-сулкаров", - подумала она. И тут мысли ее замерли.
      ***
      Прошло несколько дней, прежде чем госпожа Нарет снова пригласила к себе Арону. Она спросила только:
      - Откуда это предание?
      - Оно одно из самых древних, - сразу ответила Арона, - и приписывается Варине, женщине-сокольничей, подруге матери моего клана. Никто не может сказать, насколько оно правдиво, но у нас нет причин в нем сомневаться.
      "Ответ истинного ученого". Удовлетворенная, госпожа Нарет отпустила девушку и долгое время спустя не приглашала Арону, продолжая читать.
      Эти дни девушка из деревни сокольничьих свободно бродила повсюду. Она проведала своего мула и смотрела, как работают конюхи. Она исследовала древний полуразрушенный комплекс строений - и уцелевшие башни, и те, что обрушились. Смотрела на окрестности с их высоких вершин, разглядывала упавшие камни и гадала, что из них было построено. Постепенно она узнавала обычаи и пути Лормта.
      Никто не тревожил ее в аскетической каменной келье, никто не помогал ей. В первое утро она носила полный ночной горшок целые мили по коридорам, прежде чем кто-то подсказал ей, где навозная куча. Она не умерла от голода только потому, что мальчишка-проводник, который сопровождал ее к госпоже Нарет, по пути показал столовую.
      Здесь в любое время суток можно было поесть, и Арона гадала, что отдает Лормт поварихам в обмен на пищу. А может, это ученики и подмастерья, которые по очереди работают на кухне, как делали у нее дома? Но когда она спросила у одной поварихи, та только рассмеялась и сказала:
      - Я, госпожа, готовлюсь в ученые? Ну, это не для меня.
      Арона продолжала бродить, готовая в любую минуту уйти, если ее попросят. Никто не просил. Многие престарелые ученые просто отвлеченно смотрели на нее, хмыкали или произносили что-нибудь более вежливое.
      Например: "Чем могу быть полезен?"
      Она видела длинные стойки со свитками. Свитки запылились, многие начали гнить. Видела кошку, спящую на груде рукописей, в специальном ящике для них. (Кошка была маленькая, чистая, черно-белая, и со временем Арона с ней подружилась). Руки девушки сокольничьих чесались, ей хотелось положить каждый свиток на место; постепенно она вырабатывала систему их расположения.
      Некоторые она читала, но ее больше интересовал сам Лормт. Кто основал его и с какой целью? Как он снабжается, и каковы его взаимоотношения с разбросанными вокруг фермами? Как решаются споры, и что здесь считается подобающим и неподобающим? Это ей нужно было узнать прежде всего, потому что она видела в собственной деревне, как споры и ссоры возникают просто из-за разного понимания хороших манер и приличия.
      ***
      - Давным-давно, когда он-женщины жили с нами в мире и согласии за морем, - Арона начала рассказывать длинное предание испуганным жителям Риверэджа, которые, спасая жизнь, забились в пещеру от страшных деяний снаружи, - жила девушка тринадцати лет, которую звали Мирра-Лиса. Она была главой своей семьи, потому что ее мать умерла. У нее были две верные он-сестры, старше ее, но она была единственной дочерью и потому возглавила семью.
      - Тогда существовал обычай: глава семьи должна была приручить дикую лошадь, чтобы показать свое умение. Но на этот раз Мирре-Лисе не повезло.
      Арона зловеще снизила тон голоса.
      - На их деревню напали дикие самцы с равнин.
      Они, подобно волкам, не знали ни приличий, ни доброты. Они напали на Мирру-Лису и в своем безумии перебили ее стражу. Они поступили с ней и с телами ее стражниц, как поступают сокольничьи. Потом их он-госпожа, по имени Тсенган, дочь неизвестной матери, положила Мирру-Лису на свою огромную прирученную лошадь и поехала к вратам своего большого укрепленного дома, криком призывая ее он-сестер. Тсенган пообещала им пощаду, если они поклянутся относиться к ней как к своей матери и госпоже во всем, и, чтобы спасти свою жизнь, он-сестры Мирры-Лисы согласились.
      Эгил, слушавший в темноте, нахмурился и покачал головой. Такая выдумка - он решил, что это, конечно, любовная история, - не напугает женщин и детей, хотя может их отвлечь. Он был лучшего мнения об Ароне.
      Впрочем, чего ждать от девчонки?
      Арона продолжала гневным голосом.
      - Эта Тсенган заперла Мирру в ее комнате и не разрешала ей ни говорить, ни выполнять свои обязанности главы семейства, но била ее, как жестокая госпожа, добиваясь покорности, и каждую ночь делала с ней то, что делают сокольничьи, пока в ней не зародилась дочь. И тогда Тсенган сказала, что отдаст ее нерожденную дочь другому дикарю, у которого она будет рабыней, и этого Мирра вынести не могла.
      - Тсенган также жестоко угнетала всех членов семейства Мирры и всех остальных. Дикари стали хозяйками в каждом доме, им разрешалось бить женщин и их детей, некогда свободных и гордых! Они перебили целительниц и мудрых женщин. Каждая девушка становилась рабыней дикаря, и дикари каждую ночь поступали с ними как сокольничьи. Похоже было на посещение сокольничьих, которое затянулось навечно. - В голосе Ароны звучал искренний ужас. Леатрис вздрогнула. Она плохо представляла себе, что означает посещение сокольничьих, но, очевидно, нечто невыразимо ужасное произошло в доме женщины-лисы.
      Голос Ароны смягчился.
      - И вот однажды, когда Мирра сидела в своей комнате и думала, как ей освободиться от безумца, в окно влетел сокол. Некоторые утверждают, что это была сама Джонкара. Сокол сел ей на плечо и сказал: "Женщины сокольничьих должны бежать через горы за море". И Мирра поняла, что освобождение близко. Она послала свою прирученную лису с запиской за ошейником, чтобы она побежала за соколом к дому госпожи соколов. И принялась ждать. Но освобождение не приходило.
      В пещере послышались вздохи. Голос Ароны прозвучал сильно и звучно.
      - Она должна была спасаться сама* И вот однажды ее безумная он-госпожа обвинила деревенскую женщину в колдовстве и заставила Мирру, одетую как глава семьи, молча смотреть, как эту женщину сжигают живьем. Она поступила так, чтобы все подумали, будто это приказала сама Мирра. А Мирра день и ночь спорила с ней, просила о справедливости, и никакие побои не останавливали ее.
      И тогда Мирра поняла, что она должна делать.
      Эгил нахмурился. Нет, пожалуй, это не любовная история. Скорее рассказ о женском мщении.
      Арона заговорила многозначительно и негромко.
      - Мирра тайком поговорила с женщинами в своем доме, с теми, кто знал, что она их защищает и пытается о них заботиться и" уберечь от безумца. Она говорила с поварихами и с теми, кто прислуживал за столом. Со своими он-сестрами она не говорила, потому что они поклялись повиноваться Тсенган и не причинять ей вреда, чтобы спасти жизнь Мирры, а они никогда не нарушали свою клятву. Она уговорила своих женщин найти какой-нибудь предлог и запереть ее двух он-сестер в комнате. Она подсыпала им в вино порошок, чтобы они уснули. Закрыла их, чтобы они могли сказать, что не нарушили клятву, потому что были беспомощны.
      Арона помолчала.
      - Потом она подсыпала в вино безумцев еще большую дозу и убила их всех. Некоторых ей пришлось добивать ножом, другие умерли от снадобья, но она их всех перебила. Потом она нашла своего коня и поскакала, как могла, быстро к Дому Сокола, который безумцы осаждали и грабили много лет, но не могли взять. Мирра хотела рассказать свой двоюродной сестре женщине-соколу, что она свободна, а самцы мертвы.
      В пещере царила мертвая тишина. Эгил думал об этой исключительной жестокости женщин давних лет.
      Голос Ароны зазвучал торжественно.
      - В обычае тех лет было каждой женщине брать себе он-самца, который становился ее сестрой, чтобы он зачинал с нею дочерей. Такой самец назывался... - Она произнесла незнакомое Эгилу слово; очевидно, оно обозначает "муж". Ему захотелось позже отвести ее в сторону и разобраться в этом и в других вопросах. А Арона продолжала рассказывать.
      - У родственницы Мирры, женщины-сокола, тоже был он-сестра-подруга, снизив голос, говорила Арона, - и эта он-сестра поступила так же, как дикари. Она стала хозяйкой Дома Сокола и госпожой сокола, она договорилась с Тсенган о дружбе и общей борьбе с другими разбойниками. И когда Мирра-Лиса пришла к ней, окровавленная, оборванная и усталая, лже-родственница обругала ее, обвинила в предательстве своего "супруга" и ее народа. Назвала ее злым неразумным ребенком, который действует, не понимая, что делает.
      Снова в голосе Ароны прозвучал гнев.
      - Мирра очень рассердилась, потому что ценой огромных страданий спасла всех от злого разбойника. Но к ней пришла дочь женщины-сокола и поклялась быть ее сестрой и всегда оставаться с ней, и так и было. Позже такие, как "муж" женщины-сокола, стали сокольничими. Они убили Мирру-Лису, как убивали всех, кто сопротивлялся их воле, и тогда женщины решили жить одни, потому что не осталось он-женщин, которые понимали бы приличия и доброту. Никто из нас не знает, почему они перестали вести себя хорошо и сошли с ума, но мы не могли этого выносить.
      Поэтому мы разрешили им навещать нас раз в году, и то только в том месте, которое они для нас построили, в стороне от нашей деревни, где мы живем, и только с одной целью - дать нам дочерей. В обмен на это они забирают наших сыновей и делают из них сокольничьих.
      Арона перевела дыхание.
      - Да будем мы все храбры, как Мирра-Лиса, и чтобы нам никогда не приходилось убивать или быть убитыми.
      Эгил нахмурился. Плохое заключения для такого злого рассказа! Если Мирра не была опозоренной и изнасилованной женщиной, если она была законной женой Тсенгана - глупой женщине нужно было объяснить это с самого начала, в таком случае ее поведение - верх предательства. Неужели Арона считает героиней женщину, которая отравила собственного мужа?
      Эгил не мог в это поверить. Должно быть, просто наизусть рассказывает древнюю сказку, не понимая ее значения. Иначе как можно выводить из нее мораль и урок?
      Когда они выйдут из пещеры - если выйдут - он должен переделать эту сказку. Таков его долг как будущего хранителя записей деревни. И, конечно, совершив это, он сделает большой шаг к своей цели. Конечно, старуха привязана к старью, хотя оно и не имеет смысла. Но он и об этом позаботится.
      ***
      Огни у входа поднялись выше, над горами раскатился гром, как бой гигантского барабана. Ветер заносил в устье пещеры ледяной дождь. Жители деревни отодвигались все глубже и глубже. Нельга, дочь Олвит, дрожащим голосом прошептала:
      - Никогда не забуду праздник своего совершеннолетия!
      Несмотря на ужас, Леатрис, дочь Хуаны, рассмеялась.
      - Ты хочешь сказать, что предпочла бы стоять у стены, дожидаясь, пока Осеберг или Эгил не пригласят тебя танцевать? Когда у нас случались праздники, мама всегда заставляла меня петь и играть на арфе для гостей.
      - Значит, ты сочинительница! - прошептала Нельга. - Офелис будет так рада, что в деревне появилась девушка, которая умеет петь! Свою последнюю помощницу она потеряла, когда та родила. Родился двухголовый ребенок, такой ужасный. Женщина плакала неделями, потом сочинила песню для целительниц и больше никогда не разговаривала. О, - вспомнила Нельга вопрос Леатрис. - В нашей деревне хозяйка должна приглашать гостей на танец. Я рада, что ты рассказала мне, как принято у вас. Я не хотела бы, чтобы Эгил решил, что мы невоспитанные. Леатрис, а ты можешь песней разогнать бурю?
      Снова раскатился гром, и так близко, как будто молния ударила в эту самую гору; снова в проход занесло капли дождя. Леатрис посмотрела на Нельгу и неуверенно запела балладу, которую пела в пастушьем лагере.
      Осеберг подхватил, добавив свой бас; Эгил пел контрапунктом. От этой песни они перешли к трагической "Клятве вдовы", потом к веселой "Болотной девушке", потом к забавной песне о фермере и его жене, которые старались заставить друг друга работать ежедневно. А потом Леатрис запела еще более веселую песню о том, как кролик перехитрил лису.
      Гора задрожала, словно в родовых муках. Леатрис пела, хлопая в ладоши:
      - Не бросай меня в этот "уст,
      Не бросай меня в этот куст.
      Кролик весело кричал
      - Не бросай меня в этот куст!
      Деревенские девушки тоже захлопали и со смехом подхватили:
      - Не бросай меня в этот куст,
      Не бросай меня в этот куст...
      Снова задрожала гора, раскатился грохот, подобный грому, но на этот раз он не закончился. Медленно грохот все усиливался, становился громче и глубже, глубже и громче, гора дрожала, потом затряслась. Пол пещеры наклонился вправо, потом влево, и перепуганные женщины попадали на грубый камень. Закричали дети, животные поддержали их блеянием, лаем, квохтаньем как полагается каждому. Гора тряслась, словно пыталась избавиться от паразитов.
      Ослепительно белая вспышка озарила вход. Арона закрыла рукой глаза и с ужасом смотрела на очертания костей, ясно видные сквозь плоть. За ними она различала знакомые очертания Соколиного утеса. Но этот утес рушился и распадался, как детский домик из снега в оттепель. Свет погас, и временно ослепшие жители деревни закричали. Где-то заплакала женщина. Снаружи продолжал идти дождь, теперь он слегка напоминал обычную летнюю грозу.
      От груды тел, лежащих на полу, доносились слабые стоны. Арона ощупью добралась до них. Волшебницы, стоявшие на страже у входа в пещеру, теперь лежали неподвижно. У одной медленно дергалась нога.
      - Госпожа Флори! - закричала Арона. - Госпожа целительница, скорее сюда!
      Первой подошла девочка-пришелица Ханна, за ней ее хозяйка. Втроем они перевернули первое тело. Госпожа Флори прижалась к груди волшебницы. Потрогала ее лицо, подула в рот. Так же она поступила и с остальными.
      Две мертвы. Одна живет, но она очень слаба и больна. Несогласная лежала, как мертвая, но пульс у нее есть, лицо посерело.
      Госпожа Флори позвала на помощь. Медленно женщины из деревни Риверэдж собрались у выхода из пещеры. Они сделали матрацы из шалей и плащей, одеял и запасных платьев и уложили на них двух больных волшебниц. Потом, сами уставшие до смерти, попытались уснуть.
      Когда наступил рассвет, холодный и серый, с багровыми облаками над головой, они вышли посмотреть, что стало с их деревней.
      От нее мало что осталось. Все придется строить заново, от погребов до крыш.
      И весь урожай этого года погиб.
      7. После бури
      Записи! Арона побежала от входа в пещеру к Дому Записей, в отчаянии плача. Из погреба выскочила Рыжая Малышка и принялась тереться о ноги Ароны.
      - Ты, глупая кошка! - радостно воскликнула Арона, распахивая дверь. Что тебя заставило там прятаться? - Должно быть, сама Богиня нашептала кошке, как спастись.
      Все записи, которые были аккуратно уложены в погребе на полки рядом с запасом кореньев и кувшинами с маслом, выдержали бурю. Подмастерье хранительницы брала их один за другим и с возгласами радости откладывала. Все записи уцелели! Арона снова побежала в деревню, чтобы посмотреть, что делается там.
      Кузница Нориэль и жернова Леннис не тронуты.
      Тяжелые инструменты отлетели, но недалеко. Уцелело большинство погребов. Но поля, дома, посуда и ткани - единственное торговое имущество деревни - все превратилось в развалины и обломки.
      Огромное упавшее дерево пробило крышу деревенского зала для собраний. Осеберг и Эгил, взявшись за его концы, пытались сдвинуть. Нориэль отложила мотыгу, подошла и взялась за середину. Дерево не шевельнулось.
      - Дарран! - позвала Нориэль. Эгил оскорбленно посмотрел на нее.
      - Эгил, Осеберг, - резко сказала Дарран, хозяйка мулов. - Не переутомляйтесь. У нас впереди много работы.
      Арона подняла голову и, заслонив глаза, посмотрела на солнце.
      - Со всем уважением, госпожа, - резко ответила Эгил, дочь Элизабет, это вы постарайтесь не переутомляться. Мы с Осебергом займемся тяжелой работой.
      - Эгил Нахальная, - прошептала женщина и усмехнулась придуманному прозвищу. "Эгил Высокомерная", - подумала Арона, начиная раскапывать руины Дома Записей.
      Женщины и девушки мрачно и напряженно занялись работой. Как будто началось строительство дома после пожара, но пожар этот охватил всю деревню, и делам, казалось, нет конца. Вначале деревенский зал и Дом Исцеления. Все овощи, что удавалось спасти, делили поровну, несмотря на протесты тех, кто их посадил, потому что иначе начали бы умирать с голоду. Молоко госпожи Безрогой и ее сестер раздавали по полчашки, а куриные яйца разделили. Кошек, собак и цыплят выпустили на свободу, чтобы они кормились сами, и старшие девушки погнали овец назад на пастбища, где еще оставалась трава.
      Эгил и Осеберг работали, как мулы, и вся деревня удивленно смотрела на них. Начинали они раньше всех, а кончали последними и перетаскивали самые тяжелые грузы. Постепенно некоторые самые слабые начали заменять их на домашних работах, говоря: "Несправедливо, что они работают намного больше и тяжелее нас".
      Неожиданно, на десятый день, часовые в утесах подали необычный сигнал тревоги: не соколиный крик - сокольничьи идут, не крик голубки - пришли дочери Гунноры для торговли, не крик стервятника - разбойники. На этот раз послышался крик перепела: "Чужаки!
      Нужно их увести в сторону!"
      ***
      - Я ходила в прошлый раз! - закричала женщина.
      - Ну, сейчас не моя очередь, - подхватила другая.
      - Где, во имя Джонкары, вуали и платья? - спросила третья.
      - Арона, ты говоришь на языке чужаков, - сказала старейшая мать Раула, дочь Милены. - Ты, ты и ты, - она указала на несколько опытных торговок, всех в детородном возрасте и привлекательных внешне. Ни одна из них, кроме Ароны, не ходила к сокольничим во время их последнего посещения. С проклятием Арона достала из-за запасов лука в погребе свою гостевую вуаль.
      Эгил, который привязывал мулов Дарран к упавшему дереву, остановился.
      - Если это чужаки, вам потребуется защита. И кто-то должен говорить за вас, - сказал он решительно тоном, не терпящим противоречий. Прицепив к поясу нож, он пошел за женщинами.
      Нориэль и Дарран взяли его за руки.
      - Ты не пойдешь. Если они узнают, что среди нас живут пришельцы, это может всем нам принести смерть.
      Пусть более опытные займутся этим делом, девушка.
      Эгил посмотрел на них. Начал объяснить - горько и подробно, что на этот раз они зашли слишком далеко.
      Арону, молодую девушку, посылают - вопреки всякому благоразумию и приличию! - навстречу чужакам, а он остается дома, как батрак на службе у ее отца. Он плюнул на землю. И тут же остановился. Дарран - его нанимательница. Он и есть батрак, пока не займет более достойного положения. Чувствуя во рту горечь, он вернулся к своей работе. Надо это изменить.
      Горя от любопытства, Арона вслед за женщинами пошла к началу тропы и домам посещения, где ждали чужаки на прирученных лошадях. От страха у нее перехватило дыхание. На чужаках нет ни птичьих шлемов, ни масок, но они в форме сокольничьих. "Так будет выглядеть Эгил, когда станет взрослым", неожиданно подумала она.
      Предводитель почти так же молод, как Эгил, хотя у него на лице, как у козы, растут волосы. Он с серьезностью Эгила обратился к женщинам на том же языке, который все это лето слышит от пришелиц Арона.
      - Не бойтесь, - сказал он медленно и тщательно. - Ваши мужчины послали нас, чтобы мы вам помогли.
      Вынести еще одно посещение сокольничьих, так быстро после предыдущего?
      Молодой самец, должно быть, заметил их отчаяние, потому что повторил:
      - Не бойтесь. Сокольничьи - наши союзники. Мы отнесемся к вам со всем уважением, как к собственным сестрам, матерям или дочерям.
      Один из чужаков посмотрел на развалины хижин и грубым голосом вскрикнул:
      - Что, во имя богов, тут случилось? - Но тут же добавил:
      - О! Поворот.
      - Мы поможем вас восстановить дома, - сказал молодой предводитель и отдал приказ. Воины спешились и начали действовать, работая как дочери одной матери. Когда женщины попытались принять участие в работе, мужчины их отстранили.
      - Вы только поддерживайте огонь в кострах и готовьте еду. Припасы мы вам дадим, - вежливо сказал молодой предводитель. - Я уверен, вы очень голодны.
      Еще более молодой воин поглядывал на девушек, словно хотел заглянуть под их грубые уродливые вуали.
      Аста, дочь Леннис, смотрела и вслух удивлялась.
      - Вы такие сильные! Мы бы не могли все это сделать!
      Молодой человек улыбнулся.
      - А вам и не нужно. Для этого мы здесь.
      , Предводитель пристально посмотрел на него и удивленно нахмурился.
      - Мне сказали, что вы, женщины, не разговариваете.
      Старейшая из присутствующих женщин распрямилась и прижала вуаль ко рту. Аста тут же замолчала.
      Предводитель смотрел на этот обмен жестами и еще сильнее хмурился.
      - Меня прислали узнать, что вам нужно, - обратился он к старейшей в группе. - Еда? Лекарства? Семена для посева?
      Старейшая наклонила голову и знаками изобразила работу мотыгой, лопатой, пилой и топором. Молодой предводитель нахмурился.
      - Я понимаю, миледи, что вам нужна помощь в работе, но мы не можем задерживаться надолго. Я бы хотел, но у нас много дел... - Он замолчал и еще больше нахмурился.
      Старейшая покачала головой и осторожно потрогала железные детали упряжи лошадей, потом еще осторожней длинный нож, висящий на поясе предводителя.
      Она не поняла. Женщины молча переглядывались. Тогда Марра, дочь Аннет, обычно трусливая, как кролик, заговорила со смелостью, о которой женщины и не подозревали:
      - Инструменты, - сказала она дрожащим голосом. - Мотыги. Ножи. Топоры. Лопаты. Металл. И соль. У нас здесь нет своей соли. Мы можем отдать посуду, ткани, украшения.
      Аста наклонилась к одному из пришельцев и шепотом спросила:
      - А там, откуда вы пришли, вы делаете всю тяжелую работу?
      - Ну, работу выполняют слуги и батраки, и я думаю, жены фермеров тоже работают, но конечно, госпожа, тяжелую работу должны делать мужчины, а не женщины.
      - А что делают женщины? - спросила Аста, как пес, почуявший запах зайца на охоте.
      Воин удивленно посмотрел на нее.
      - Как что? Остаются дома, ведут хозяйство, воспитывают детей, стараются выглядеть красивыми - вот и все. - Он был очень молод.
      - Но как они тогда зарабатывают на жизнь? - настаивала Аста.
      Мужчина снисходительно рассмеялся.
      - Если у тебя лицо такое же красивое, как голос, госпожа, тебе не стоит об этом беспокоиться. - Видя, что она не поняла, он добавил:
      - Мы, мужчины, зарабатываем на жизнь для наших женщин. Разве не так среди сокольничьих?
      - О, да, конечно, - торопливо сказала Амста. - Я просто думала, как у.., у чужаков. Мы их так редко видим.
      Старейшая из женщин подошла к ней и сердито посмотрела, повторив жест с вуалью; предводитель мужчин тоже подошел.
      - Лоррил! - резко сказал он. Потом мягче добавил:
      - Женщины принадлежат сокольничим. - Это было предупреждение.
      Воины принялись разгружать и заносить в один из полуразрушенных домов мешки с зерном и сушеными фруктами, а также металлические инструменты, какими могли пожертвовать. Они восстановили дома, огородные участки и все остальное, как в предыдущем году сделали сокольничьи. Они натаскали камней для печей в домах и даже поставили вокруг домов изгороди.
      Их было двенадцать человек, но работали они, как двадцать женщин, и все, что оставалось делать женщинам, - это только готовить еду.
      Ночью воины спали в своих спальных мешках в стороне от дома, в котором разместились женщины, но как-то в сумерках один из них подошел к хижине Ароны.
      При этом он озирался, как вор. Она почти не поняла его слова, но голос его звучал как-то странно. И тут он попытался обойтись с ней, как это делал Осеберг, но грубо, словно сокольничий. Сопротивляться сокольничему, кричать - это смерть. Но ведь эти воины не сокольничьи, а она не хочет иметь ребенка. Пытаясь высвободиться, она закричала, начала упираться ногами.
      В хижину вбежали три предводителя чужаков. Бросив всего один взгляд, первый из них ударил напавшего на Арону кулаком под подбородок, а другой рукой ударил в живот. Тот со стоном упал, а предводитель холодно сказал:
      - Я тебя предупреждал, Харок, что эти женщины принадлежат сокольничим! Пять плетей. - Остальные двое вытащили Харока. Предводитель поклонился Ароне, как это делал Эгил. - Прошу принять мои искренние извинения, миледи. Этого человека строго накажут.
      Арона слышала, как он, выходя из дома, про себя сказал:
      - Если сокольничьи об этом услышат, Харок мертв - и я вместе с ним.
      Если сокольничьи услышат, будет мертва Арона и все остальные женщины. Но девушке почему-то не хотелось об этом говорить.
      - Мне нравятся эти чужаки, - задумчиво сказала Аста, дочь Леннис.
      - У них совсем другие обычаи, - прошептала Марра, дочь Аннет. - Один просил меня зачать дочь, но их старейший отругал его.
      - Они не такие, как сокольничьи, - согласилась третья женщина. - И не такие, как женщины. Кто может понять эти странные существа?
      Аста подняла голову, потом быстро опустила.
      ***
      Эгил выпрямился и вытер лоб. Последние упавшие деревья убраны с полей и аккуратно сложены в стороне. Там несколько сильных молодых женщин рубят их на дрова. А это что за шум? Выкрики и аплодисменты.
      Это женщины, собравшиеся вокруг, приветствуют двоих молодых людей. Среди них и Арона, вернувшаяся с тропы, она тоже это слышит! И Аста, дочь Леннис, которая смотрит на него с откровенным восторгом. Сердце Эгила забилось.
      Он никогда не думал, что тяжелая работа будет ему нравится больше учения, но госпожа Бирка больше ничему его не учит. Немного о погоде, немного о растениях и животных, другие сказки старых бабок, как будто он собирается стать травницей. Беседа о мужчинах и женщинах, во время которой он краснел. Да к тому же все только о женских делах. Неприлично так, что поверить невозможно. А ему хочется учиться писать и считать.
      Если это доступно женщинам, он тоже выучит!
      Новая нанимательница Осеберга подошла и сердечно хлопнула его по спине.
      - Хорошая работа, девушка! - прогудела она и улыбнулась им обоим. Потом села на ближайшее бревно и вздохнула.
      - Надеюсь, группа с тропы принесла немного металла, чтобы сковать из него инструменты.
      - А железный котел пригодится? - невинно спросила Лойз, дочь Аннет. Раньше в большом котле росли цветы у ее крыльца. Теперь в торопливо очищенном от земли котле хранилось то, что она и ее дочери спасли от уничтожения.
      У Эгила обвис рот.
      - Котел моей матери! - воскликнул он.
      Лойз посмотрела на него и фыркнула. У нее было грязное лицо, платье тоже грязное и рваное. На ней брюки, промокшие и грязные с ног до каемки платья. Но держала она себя, как жена мэра Кедровой Вершины.
      - Котел мой, я его честно выменяла, - укоризненно сказала она. - Я дала твоей матери и сестрам приют, когда им некуда было идти, в обмен они предложили мне котел.
      Нориэль пристально посмотрела на Эгила.
      - Отвечай быстрее. Правда ли, что твоя мать слабоумная, как утверждает повсюду Лойз?
      ^Эгил поднял топор, опустил его, распрямился, стройный и высокий.
      - Моя мать, - очень серьезно ответил он, - полностью владеет своим рассудком и способностями. Она пришла сюда, не зная ваших.., обычаев и вашего языка.
      Но в нормальных обстоятельствах ей эти знания и не нужны. - Он говорил на ломаном языке деревни, но чем дальше, тем все лучше, а если не знал слова для чего-нибудь, вставлял свое. Лойз нахмурилась, Нориэль тоже.
      - Она не слабоумная, - пояснил на их языке Эгил. - Она просто не знает ваш образ жизни и язык. - Он хотел сказать: "Да и зачем ей это?", но понимал, что это говорит его гордость. И такими словами он повредит матери. Поэтому он только сказал:
      - Я бы хотел передать это дело... - он поискал нужное слово... передать тому, кто... - попробовал он снова.
      - Судье, - подсказала слово Нориэль. Потом дала определение:
      - Это та, кто решает, что правильно, а что нет. - Эгил благодарно кивнул. Нориэль нахмурилась. - Старейшая Метчильд умерла в Ночь Бури. Но я думаю, ты прав.
      Этим должен заняться совет старейших. - Она поискала глазами ближайшую девочку и сказала:
      - Леатрис! Отыщи и приведи к нам пришелицу Элизабет. Мы должны поговорить с ней. - Потом повернулась и сказала, явно давая знать, что разговор окончен:
      - Спасибо, девушка.
      ***
      Новая старейшая, Раула, дочь Милены, стряхнула грязь с юбки, достала изношенное веретено из кармана и подняла его, требуя тишины. Элизабет, дочь Сигера, и Лойз, дочь Аннет, встали со своих мест и подошли к торопливо собранным старейшим, не глядя друг на друга. Старейшие долго разговаривали с обеими женщинами, потом подозвали всех остальных, кроме мужчины, которого это касалось - сына Лизы Эгила. Эгил сел рядом с Ароной на камне, глядя, как она делает записи на глиняной табличке, обитой деревом. Ее отыскали в развалинах и торопливо починили.
      - Дело о котле, - сказала старейшая после долгих переговоров. - Мы установили, что он принадлежит Элизабет, дочери Сигер, которая передала его Лойз, дочери Аннет, за еду и убежище. Три женщины подтвердили, что такой обмен был сделан по предложению Лойз, дочери Аннет, и что Элизабет, дочь Сигер, согласилась, потому что считала, что у нее нет выбора. Семь человек подтвердили, что Элизабет, дочь Сигер, не представляла себе истинной ценности котла.
      - Да она слабоумная, бедняга, - упрямо сказала Лойз, дочь Аннет.
      Старейшая набросилась на нее, как кошка на кролика.
      - Если Элизабет, дочь Сигер, не обладает здравым рассудком, всякая торговля с ней нечестная и потому незаконная. А что ты скажешь, Элизабет, дочь Сигер?
      Пришелица покраснела.
      - Это правда, я плохо говорю на вашем языке. Но госпожа Лойз на моем вообще не говорит. И я скажу, - она перешла на родной язык, - что если из-за этого считать человека полоумным, то Лойз, дочь Аннет, совсем спятила, потому что я кое-как ее понимаю, а она меня не понимает. Но дело не в этом. Дело в ценности котла, который у вас ценится гораздо выше, чем в моей родной деревне, потому что мы торгуем со многими районами, а вы нет. Я этого не знала: нельзя все узнать в незнакомом месте за несколько дней!
      - Говори так, чтобы мы могли понимать! - послышались крики из толпы. Говори по-нашему!
      Волшебница незаметно присоединилась к собравшимся и негромко переводила для старейших, которые не встречаются с чужаками. Когда Элизабет замолчала, волшебница подняла руку и сказала:
      - Я думаю, добрые женщины, что многие наши споры возникают из-за языкового барьера, потому что в зрелом возрасте трудно изучить чужой язык.
      - Обмен был честный, - сказала Лойз, дочь Анкет. - Она отдала котел, который мало что значил для нее, за свою жизнь и жизнь своих детей, которые значили очень много. Что здесь нечестного?
      Эгил подтолкнул Арону.
      - Священники говорят, что обмен под принуждением не правильный. Жаль, что здесь нет образованных.
      - Может, ты их образуешь? - сердито ответила Арона, увлажняя палочку, чтобы легче работать по глине. Эгил заглянул через ее плечо. Система знаков, которой она пользуется, не обычный алфавит, но какие-то сокращения, которых он не понимал. Он нахмурился и вернулся к своим мыслям.
      Подняла руку госпожа Флори. Старейшая направила на нее веретено и сказала:
      - Да, целительница?
      - Обмен несправедливый: когда Ловри, дочь Элизабет, повредила руку, Лойз, дочь Аннет, не привела ее ко мне и не позволила прийти матери девочки.
      Потом подняла руку и получила слово Элтеа, ткачиха.
      - Лойз продавала мне вышивку, которую сделала Лиза, - грубовато сказала она. - Вполне стоит нескольких дней убежища и пищи, которые она дала женщине.
      Эгил что-то начал говорить, Арона подтолкнула его.
      Он замолчал, и она подняла руку. Старейшая удивленно посмотрела на нее.
      - Хранительница? - спросила она неодобрительно, потому что хранительницы записей не принимают участия в таких спорах.
      - Эгил, дочь Элизабет, сказала мне, что в их деревне считают: вынужденный обмен не правилен, - быстро заговорила Арона, покраснев. Еще маленькой девочкой ее часто ругали за то, что она говорила на встречах. Но ведь это не формальное собрание, а вопрос важен.
      ,Старейшая повернулась к матери Эгила.
      - Таков ваш обычай?
      - Я не принимала участия в делах деревни, - запинаясь, сказала женщина на языке сокольничьих. - Но я думаю - да. Харальд как-то мне об этом говорил.
      Старейшие принялись переговариваться и рассматривать вышивку, которую принесла Элтеа. Эгил снова подтолкнул Арону.
      - Неужели у вас записывают все ссоры старух?
      Ваша старательность восхитительна, но... - Он замолчал, увидев, что старейшая снова подняла веретено.
      - В деле о котле мы видим несколько положений, - строго заговорила она. - Во-первых, по обычаям Элизабет, дочери Сигер, сделки вообще не было, так как она совершала обмен вынужденно. Во-вторых, Лойз, дочь Аннет, не выполнила условия соглашения, потому что рука Ловри, дочери Элизабет, воспалилась, и ее не лечили. В-третьих, вышивка была достаточной платой за еду и убежище, которые получило семейство Элизабет. Наконец, Элизабет, дочь Сигер, не полностью понимала суть обмена, потому что он был совершен не на ее языке.
      Старейшая помолчала.
      - Следовательно, все обмены между пришелицами и нами должны совершаться с участием переводчиков, и чужаков необходимо внимательно расспрашивать об их обычаях относительно обменов. В данном случае мы решаем, что котел должен быть возвращен Элизабет, дочери Сигер. Мы также предлагаем ей поселиться на ферме Вирдис, дочери Нилиры, теперь незанятой, если она согласится в обмен передать свой котел для переработки в плуги и инструменты.
      Эгил встал.
      - Договорились, - сказал он, как будто котел принадлежал ему. Старейшая не обратила на него внимания.
      - Приемлемы ли для тебя условия, Элизабет, дочь Сигер? - спросила она. Волшебница подробно перевела. Лиза нахмурилась и почесала голову.
      - Я должна подумать, - сказала она, наконец, ушла на поле и принялась за работу. Эгил присоединился к ней. "Какой нахальный", - не впервые подумала Арона, собирая свои записи.
      Женщины разошлись, а Арона напряженно прислушивалась к разговору Эгила с матерью.
      - У нас будет земля, - уговаривал он ее. - И ты больше не будешь служанкой старухи.
      - Я не служанка, - ответила Лиза.
      К ним подошла Элтеа и сказала:
      - Твоей матери хорошо у меня, и она не любит работать на земле.
      - Я понимаю, что ты теряешь прекрасную вышивальщицу, - согласился Эгил ядовито. - Мама. - Он повернулся и положил обе руки ей на плечи. - Тебе не нужно будет так много работать на земле, как этим женщинам. У тебя для этого есть я! Ты снова станешь хозяйкой в собственном доме, и мои младшие братья и сестры получат нужную заботу. Я знаю тебя, мама, ты никогда не поставишь свои капризы и желания выше потребностей семьи и деревни. Правда?
      - Мне нужно подумать, Эгил, - спокойно ответила она и кивнула, отпуская его.
      Эгил изо всех сил вогнал топор в последнее упавшее дерево. Однажды.., однажды он станет значительным человеком в этой деревне, и к нему не будут относиться, как к нищему мальчишке! Тут мимо прошла хранительница записей Марис со своими глиняными табличками, единственная взрослая грамотная женщина во всей деревне.
      - Госпожа Марис, - вежливо обратился к ней Эгил. - Могу я задать тебе вопрос?
      8. Суд
      Зима была долгой и голодной, все были раздражены, и потому приходилось много записывать. Особенно часто ссорилась со всеми в деревне Хуана, дочь Гунтира.
      Она всех втягивала в свои ссоры. Она притащила свою раненую дочь Леатрис и пастушку Нидорис к старейшим. Жаловалась на то, что пастушка не досмотрела за ее дочерью. И вообще - какой ужас посылать девочек пасти стадо!
      Леатрис, прикусив губу и опустив глаза, старалась как можно дальше отодвинуться от матери. Когда старейшие попросили говорить Нидорис, девушка положила руку на плечо Леатрис.
      - Она хорошо справилась. Она смелая и убила волка, который подбирался к нашим ягнятам. Если кто-то и проявил небрежность, то это ее мать и ее деревня, потому что она стала девушкой, но не прошла посвящение.
      Она даже не знала, что во время месячной крови нельзя сторожить стада.
      Старейшая подозвала к себе Леатрис.
      - Правда ли то, что говорит Нидорис?
      Леатрис поежилась, словно замерзла.
      - Правда, что я не знала.., о волках и крови, - запинаясь, сказала она. - Я дома никогда не стерегла стада, и никто из моих подруг этого не делал. Нидорис не знала, что я этого не знала, и присматривала за мной, как старшая сестра. Я не знаю, что такое это ваше посвящение, но думаю, что у меня ничего подобного не было.
      Решение было неизбежно. После длительных допросов других девушек, которые участвовали в загоне, и их матерей с Нидорис сняли обвинение в невнимании. Хуане было приказано позаботиться о том, чтобы ее дочь немедленно прошла посвящение. Несколько недель спустя Хуана с гневом хлопнула дверью госпожи Бирки, хотя никто не понял, почему. Потом Хуана устроила страшный скандал, когда Леатрис сказала, что хочет жить с госпожой Офелис, сочинительницей, как ее подмастерье.
      Перед снегом пришла еще одна группа чужаков-торговцев, и лицо Асты, дочери Леннис, все в синяках, говорило о том, что ее мать была серьезно недовольна тем, как вела себя с ними Аста. Женщины деревни продавали все, что могли, за еду, инструменты и соль. Многие вынуждены были ютиться в хижинах посещения, которые восстановили первые чужаки, и там работать на огородах. Потом снова возник спор из-за котла Элизабет, дочери Сигера. Арона до сих пор ежилась, вспоминая свое участие в том, чтобы поселить мать Эгила в доме госпожи Лойз!
      Эгил теперь был похож на кота в сыроварне. Осенью он начал учиться читать и писать, и все время, которое мог оторвать от строительства домов, работы с мулами и возделывания нового участка матери, он посвящал урокам. И не только посещал все уроки, но и задавал множество вопросов.
      - Почему у вас так много слов для таких простых вещей? - спрашивал он о любви, о беременности, о родстве и о времени месячной крови.
      - А почему у вас так много слов об орудиях защиты? - отвечала Арона, и он мог часами говорить о мелких технических различиях, как будто они действительно имеют смысл! Его легендарное высокомерие частично объяснялось чуждым акцентом и плохим знанием языка; однажды - только один раз - он приказал Ароне в присутствии Марис принести ему новую табличку, и хранительница записей надрала ему уши. Потом, словно он недоразвитый ребенок, она произнесла то же слово в повелительном наклонении и просительном наклонении. И видно было, как лицо его осветилось пониманием.
      Оказывается, высокомерие Эгила объяснялось простым незнанием грамматики.
      - А что это за маленькие слова в конце каждого предложения? - спросил он во время седьмого урока.
      - Они говорят, откуда ты знаешь то, что знаешь, - начала Арона и замолчала. Она вспомнила, что он каждое свое слово заканчивает частицей, означающей "это очевидно само по себе". Остальную часть дня она обучала его различиям, и хотя он по-прежнему предпочитал "высказывательное наклонение", как тут же назвала его Арона, постепенно он научился употреблять и другие.
      Одно наклонение даже заставило его рассмеяться.
      - Арона! Неужели это окончание означает, что говорящий - отъявленный лжец? - И он несколько дней только его и использовал, смеясь про себя.
      У него были все недостатки избалованной девушки.
      Он оказался ленив, как кот, когда дело доходило до работ по дому, и все портил, пока госпожа Марис не пригрозила, что прекратит уроки. Но учился он очень быстро и скоро стал писать не хуже Ароны. И всегда был полон идеями, как курица яйцами.
      - Когда я стану хранителем... - обычно говорил он. - Я позабочусь, чтобы эти старые легенды излагались правильно и из них делались правильные выводы.
      Когда я стану хранителем, я отделю выдумки старух от фактов. Когда я стану хранителем...
      Когда Соколиная Богиня отложит яйцо на деревенской площади!
      Они часами спорили о деревенских легендах и преданиях. Хорошо, что Эгил никогда не станет хранителем записей! Он был поражен, например, тем, что Мирра-Лиса, о которой рассказывала Арона в пещере, считается героиней ее народа. Он в ее истории видел только предательство и нарушение каких-то клятв, суть которых Арона так и не смогла понять. Ведь нигде в легенде не говорится, что Мирра давала какую-то клятву завоевателям. Эгил - когда примет у госпожи Марис и подмастерья хозяйство - намерен был неузнаваемо изменить эту легенду и сохранить старую версию только для старейших. Неужели он считает себя старейшей? Арона содрогалась при одной мысли об изменении записей.
      "Если бы только госпожа Марис услышала, чем он хвастает", - думала Арона. Но госпожа Марис вечно отсутствовала, совещалась со старейшими об одной богине известных делах, и Арона чувствовала себя очень одинокой.
      ***
      Однажды, в месяц таяния снегов, голод, холод и болезни вынудили старейших снова созвать всех на собрание. Небо ранней весны было затянуто облаками, и даже в середине утра воздух оставался сырым и холодным.
      Неподходящая погода для деревенского собрания. Арона, в промокшей юбке, в грязной обуви, шлепала по растаявшему снегу к новой конюшне. Людей слишком много даже для деревенского зала, а собрание может затянуться на целый день. Неслыханное дело для такого времени года!
      Арона несла в кармане юбки несколько яблок и стопку глиняных табличек, чтобы записать очередной спор пришелиц с жительницами деревни.
      Эгил догнал Арону, сказав:
      - Позволь помочь тебе, красавица.
      Волоски на руках Ароны снова встали дыбом, причину этого она не могла понять. Но было бы большой грубостью не принять такое предложение!
      - Спасибо, Эгил, - неохотно ответила она.
      Ветер с гор дул Ароне в лицо, когда она вслед за остальными заходила во двор конюшни - единственное место в деревне, где все население может собраться под крышей. Несколько девушек укладывали наверху камни на одеяла, чтобы защитить двор от возможного дождя. Везде были расставлены горшки с угольями, их тщательно охраняли, чтобы случайно не обронить огонь.
      Они давали больше дыма, чем тепла.
      Пять старейших вместе с волшебницей, которую звали Несогласной и которая теперь всегда вынужденно служила переводчицей, сидели на скамье под крышей, нависающей над частью двора. Они кутались в одеяла.
      Волшебница выглядела осунувшейся и состарившейся.
      Госпожа Марис тоже. Арона вытащила связку сена из груды и накрыла ее одеялом, чтобы сесть. Марис сидит по другую сторону собрания и тоже записывает, чтобы ничего не пропустить. Эгил сел рядом с Ароной и положил свои таблички слева от себя. Для него удобно, подумала Арона? но для меня нет. "Какой невнимательный!" - сердито подумала она.
      Вошла Хуана, дочь Гунтира, со своей семьей, но без Нориэль. Хуана выглядела торжествующей и рассерженной, Осеберг казался жалким. Он шел за матерью, но смотрел на толпу. Поймал взгляд Бритис и отвернулся.
      Бритис, у которой уже виден был рост ребенка, ответила ему холодным взглядом и нарочито обняла Нидорис, дочь Эстен. Хуана посмотрела на Бритис и поджала губы, словно заметила таракана в супе.
      Старейшая, Раула, дочь Милены, подождала, пока все окажутся под крышей. Потом подняла веретено - древний символ власти председателя - и приказала начинать перекличку. Присутствовали почти все, за каждую отсутствующую женщину отвечала ее родственница. Затем старейшая заговорила.
      - Я тревожилась, когда мы принимали пришелиц, - начала она, - из-за он-девушек. Я была не права. С чем мы столкнулись? Детские ссоры. Наши дочери жалуются на грубость пришелиц, пришелицы жалуются на нашу грубость. Девушки выбирают сестер-подруг, потом расходятся и выбирают новых. И тому подобное.
      Все это неважно. - Ее тон свидетельствовал о незначительности этих дел.
      Арона посмотрела на Бритис и Осеберга. Неважно?
      Может, став старейшей, она тоже будет так считать. Что могло разлучить таких подруг? Она посмотрела на госпожу Хуану и нахмурилась.
      - Но! - строго продолжала старейшая. - За зиму мы семь раз собирались из-за пришлых женщин. И теперь должны решить, останутся ли они с нами, и если останутся, то кто именно.
      Арона раскрыла рот. Изгнать этих женщин, когда зима еще не кончилась? О, некоторые, как Осеберг, сначала были очень громкими, шумными и грубыми. Зато другие оказались робкими, боялись беспорядка в одежде, боялись приходить в погнои одежде, плавать в реке. Они становились добычей таких хулиганок, как Ролдин, дочь Леннис, которая теперь стоит перед старейшими вместе с Элен, дочерью Андера, и ее тремя дочерьми.
      Ролдин жаловалась, что дочь госпожи Элен Кармонт побила ее. Кармонт, дочь Элен, смело ответила на обвинение.
      - Эта девчонка, - презрительно сказала она, - рослая и злобная, как он-женщины, приставала к моей сестре Бетзе. Спросите ее!
      Бетза, дочь Элен, принадлежала к числу самых робких и обычно не принимала участия в деревенских забавах. Когда Ролдин в первый раз пристала к ней, госпожа Элен сказала:
      - Посмотрим, - и отправилась на мельницу к Леннис. Вернулась она в слезах и, плача, говорила:
      - В этом богом проклятом месте нет ни справедливости, ни приличий!
      Леннис и ее нахальные дочери тоже жаловались.
      - К старейшим! - нетерпеливо говорили их соседи. - Пусть решают старейшие! - Так и получилось.
      Старейшие недолго совещались.
      - Ролдин, дочь Леннис, должна держаться подальше от дочерей Элен, дочери Андер, и они от них, пока не научатся жить мирно. Нидорис, дочь Эстен, ты должна научить Бетзу, дочь Элен, приемам самозащиты. Так как собственные сестры ее не научили.
      Встала главная пастушка.
      - Я сделаю это, но мне кажется, что две старшие дочери Элен, дочери Андер, сами ведут себя грубо. У меня есть вопрос к старейшим, касающийся Раннульф, дочери Элен.
      И она рассказала нечто совершенно неслыханное.
      Одна из пастушек, он-девочка, еще не прошедшая посвящение, пожаловалась, что ей не нравится тайная игра, в которую ее заставляет играть Раннульф, дочь Элен.
      - Они играли в посещение сокольничьих, - коротко объяснила Нидорис. Где могла он-девочка этому научиться? Должны ли мы обращаться с ней как с молодым сокольничим?
      Старейшие, волшебница и старшая пастушка принялись совещаться. Послали за Раннульф. Арона расслышала, как он-девочка говорила:
      - Она это начала!
      Подмастерье хранительницы записей отложила исписанную дощечку и потянулась за новой. Но ее стопки табличек не было.
      - Эгил? - спросила она. Он ответил ей взглядом. - Дай мне одну из моих дощечек, - вежливо попросила она.
      - Тебе они для этого не нужны, - коротко ответил он.
      - Нет, нужны, - возразила она, и когда он не пошевелился, протянула руку, чтобы взять самой. И, потеряв равновесие, упала ему на колени. Он схватил ее и сжал, ткнувшись носом ей в ухо.
      - Эгил! - строго сказала она. - Отпусти меня и дай табличку!
      - Хранительница! - Голос старейшей прозвучал в гомоне толпы, как ледяной ветер с Соколиного утеса. - Ты что-то хочешь сказать на этом собрании?
      Бесконечно униженная, Арона ответила:
      - Эгил, дочь Элизабет, не отдает мои таблички и играет со мной в игры. Скажи ему, что сейчас не время для детских игр.
      Эгил выпустил ее и вежливо протянул три таблички, сказав негромко, но внятно:
      - Нужно только попросить, моя дорогая.
      - Я не твоя дорогая! - сердито прошептала она, возвращаясь на свое место, едва не в слезах от стыда и гнева. И едва успела услышать решение старейших о том, что Раннульф, дочь Элен, должна прекратить свои болезненные игры с Шаннингом - как с молодым сокольничим, - а госпожа Бирка должна поговорить с госпожой Элен о том, что мальчика нужно научить тому, чего он еще не знает.
      Следующий вопрос - нужно ли позволять пришелицам встречаться с торговцами извне? Он вызвал целую бурю замечаний, и старейшей пришлось встать и утихомиривать спорящих.
      - Нет, никогда! У нас достаточно с ними хлопот!
      - Что, если об этом узнают сокольничьи?
      - Что, если чужаков станет еще больше?
      Аста, дочь Леннис, впервые, насколько все помнили, подняла руку на деревенском собрании.
      - Я думаю, - сказала она дрожащим голосом, - мы многому можем научиться у торговцев и чужаков.
      Посмотрите, как они помогли нам после Поворота! Они знают то, чего мы не знаем.
      - Это не имеет отношения к делу, - возразила Ната, дочь Лорин.
      - Только попробуй приди домой, молодая женщина! - проворчала Леннис, которая всегда была на стороне изоляционистов.
      Тогда поднял руку Эгил, дочь Элизабет.
      - А если у нас есть семьи, которые нас разыскивают? - спросил он. Разве не нужно сообщить им, что мы живы и благополучно живем здесь?
      - Хорошая мысль! - выкрикнул кто-то, и спор снова разразился. Он бушевал около часа, Арона тем временем ела яблоки и делала записи. Эгил наклонился к ней и прошептал:
      - Похоже на стаю кур, когда курятник забралась лиса.
      - У тебя есть что сказать на этом собрании, хранительница? - ледяным тоном спросила Арона.
      - Ты говоришь, как ограниченные мстительные девицы, которые вечно таскают друг друга за волосы, - разочарованно ответил он. - Я думал, ты лучше остальных. - Он замолчал, потому что к старейшим подошла Хуана, дочь Гунтира. По другую сторону от ,рее стояла Нориэль, дочь Аурики, она опустила голову измяла в больших руках головной шарф. Старейшая взяла веретено.
      Госпожа Нориэль подняла голову. Она выглядела так, словно готова была заплакать. Неужели господа Хуана и с ней поссорилась? С чего бы это?
      Старейшие заняли свои места, молодые девочки занялись горшками, добавили в них угольев, пошевелили.
      Хуана свирепо посмотрела на Нориэль.
      - Я обвиняю женщин этой деревни в грязных, неестественных и порочных занятиях. Вы не выходите замуж, как приличные женщины, вы не знаете, кто отцы ваших детей, вы спариваетесь, как дикие звери во время течки. А теперь я знаю, чем еще вы занимаетесь! - мстительно воскликнула она. Так как обвинения она произносила на своем языке, только у нескольких вопросительно поднялись брови. - И вот эта она-самец, которая выглядит как мужчина и действует как мужчина, сделала мне неприличное предложение, которое я не могу описать словами!
      Рослая кузнечиха вытерла глаза и запинаясь заговорила:
      - Мне казалось, я тебе нравлюсь. Мы так хорошо; ладили. - Она повернулась к старейшим. - Я спросила ее, хочет ли она быть моей сестрой-подругой. Я и не думала, что она воспримет это как оскорбление.
      Несогласная на языке Хуаны осторожно спросила у нее:
      - Как по-твоему, что означает это предложение?
      Хуана ощетинилась.
      - Чтобы я стала ее женой! Даже эта девчонка-хранительница говорила моему сыну, что она известная любительница женщин!
      Лицо Нориэль прояснилось, словно она услышала похвалу, и несколько голосов немедленно подтвердили.
      - Она накормила меня и моих дочерей, когда мы болели! - воскликнула одна женщина. - И попросила только проступить так же, если кто-то другой окажется в беде.
      - Она защитила моего маленького Джомми от хулиганки Леннис, - добавила госпожа Лорин, - и всегда была добра ко всем.
      - Она первой предложила еду и убежище этим пришелицам, когда они, бездомные, пришли к нам, - добавила третья. "И смотрите, как ей отплатили", - висело в воздухе.
      Оттуда, где сидело семейство Лизы, поднялась молодая, но большая и волосатая рука, и гладкий, хорошо знакомый голос произнес почти с оскорбительной снисходительностью:
      - По-видимому, мы опять столкнулись с неверным пониманием, мои дорогие женщины, потому что слово, которым вы воспользовались, в нашем языке обозначает филантропа, любителя людей, а не только женщин.
      Старейшая кивнула в знак благодарности.
      - Спасибо, госпожа Эгил. Как-нибудь я приглашу тебя переводить. Теперь настала очередь Ароны гневно сжать зубы. Старейшая указала веретеном на Хуану и спросила:
      - Если ты оскорблена, почему остаешься с Нориэль, дочерью Аурики?
      Хуана опустила голову и призналась:
      - Она сделала Осеберга своим подмастерьем. Я все бы отдала за это, кроме своей чести.
      Нориэль удивленно покачала головой.
      - Мне нужна была подмастерье. За это не требуется никакой платы. - Она шумно высморкалась. - И я не Лойз, дочь Аннет, я никого не заставляю жить с собой против воли. - Она снова заплакала и отвернулась.
      Старейшая сказала:
      - Вопрос кажется ясным. Хуана, дочь Гунтир, может уйти из дома Нориэль, дочери Аурики, куда хочет. Совсем не нужно поднимать перед нами такое простое дело.
      Есть еще что-нибудь?
      - Да! - страстно воскликнула пришелица. - Вы приказали обучить мою дочь тому, что не должна знать приличная девушка!
      Старейшая нахмурилась.
      - Я думаю, здесь снова разница в обычаях. Мне нужно знать, чему в твоей деревне учат девушек о женских делах. - Хуана открыла рот. Она покраснела и прикрыла лицо шалью. Старейшая продолжала:
      - Те, кто еще не посвящен, могут этого не слушать. Девушки, выведите детей.
      - И мальчиков, - напряженным тоном сказала Хуана. Арона мстительно радовалась, глядя, как Эгила выводят вместе с толпой маленьких девочек. Как только это было сделано, старейшая поторопила:
      - Что у вас говорят, когда у девочки начинается месячная кровь?
      Хуана заплакала от стыда.
      - Мама ударила меня по лицу, чтобы вызвать кровь на щеках. Она предупредила меня, что теперь я могу опозорить семью, поэтому я отныне должна вести себя скромно. Так я учила и Леатрис, хотя Моргат слишком много позволял ей для добродетельной девушки.
      - Но что у вас учат о том, как получаются дочери?
      - Что дети - дар богов замужним женщинам, - быстро ответила Хуана. - А у незамужних они плоды разврата и зла. Вот почему девушка должна строго беречь себя.
      Жрица сказала:
      - Но Леатрис ничего не знала о том, откуда возникают дети. Это было первое, о чем она меня спросила.
      Хуана радостно заулыбалась.
      - Я воспитала ее невинной, как дитя. Если девушки узнают о таких вещах, им хочется попробовать. Во всяком случае, приличные люди о таком не говорят.
      Старейшая нахмурилась.
      - Жестоко посылать девушку, чтобы она получила дочь, не рассказав предварительно, что с ней будет. А если она не хочет дочери? Разве можно ее заставлять силой?
      Хуана фыркнула.
      - Если это с ней сделают насильно, она обесчещена, поэтому девушке лучше всего оставаться дома и слушаться мать! Моя мать воспитала меня строго, и я не допустила ни малейшего бесчестья. Так же воспитывалась моя мать. Ее мать была прислужницей в замке и хорошо знала обычаи знатных людей. Она овдовела до того, как поселилась в Кедровой Вершине, но Осеберг назван в честь ее дорогого покойного супруга.
      Волшебница вздохнула, сочувственно посмотрела на Хуану, но ничего не сказала.
      Старейшая заговорила:
      - Объясни нам, что такое "замужество", Хуана, дочь Гунтир.
      Хуана удивленно посмотрела на нее.
      - Это значит, что девушку отдают мужчине, чтобы она вела хозяйство в его доме, рожала ему детей и воспитывала их. - Она покраснела. - Жена должна подчиняться мужу. Он содержит ее и делает хозяйкой своего дома, а она во всем покоряется ему.
      Старейшая подняла брови и спросила:
      - И ты была счастлива такой жизнью?
      Хуана побагровела.
      - Приличная женщина не отвечает на такой вопрос и не задает его! Приличная женщина выполняет свой долг. Она должна быть невинной скромной девушкой, потом покорной женой и внимательной матерью, и я такой и была! Мужчины, даже мужья, стараются сбить нас с пути добродетели. Дети не слушаются и кричат.
      Они попадают в руки шлюхам, которые беременеют от вашего сына и потом имеют наглость звать его отцом ребенка! Над нами могут смеяться, но я никогда не отказывалась от своего долга!
      Госпожа Элен наклонилась к матери Бритис и виновато прошептала:
      - Она всегда так заботилась о приличиях!
      Ната, дочь Лорин, кисло ответила:
      - Это значит "быть полной ненависти, как курица яйцами"? Она ненавидит все и всех, мы все это видим.
      Но теперь она слишком подрезала свою юбку, так что штаны видны. Вот подожди! - И она кивком указала на Нориэль, дочь Аурики, стоявшую с застывшим, как маска, лицом.
      Старейшая снова подняла веретено.
      - Хуана, дочь Гунтир, - мягко сказала она, - наши обычаи много поколений верно служили нам и, кажется, лучше, чем ваши. Как была посвящена Леатрис, дочь Хуаны...
      - Дочь Моргата! - взвыла Хуана.
      - ., так же в свое время будут посвящены все остальные девочки. Те из них, кто самцы, получат тот же урок, который получил наш Джомми несколько лет назад. - Она кивнула Хуане. - Теперь можешь вернуться на место.
      Старейшая посмотрела на небо и объявила перерыв, чтобы можно было поесть горячего. Хуана огляделась в водянистом полуденном освещении. Порыв ветра распахнул ее шаль. Она подумала об уютном теплом доме у кузницы, о привычном очаге, о том, что все там расставлено так, как ей нравится. Нориэль предоставила ей полную свободу, как будто Хуана не служанка, а хозяйка. Сегодня можно приготовить на обед травяной чай и суп. Еще можно.., и тут ее словно ударили в живот. Она не вернется в Дом у кузницы. Она пойдет.., куда она пойдет? У нее нет родственников, к кому она могла бы обратиться. Многие деревенские женщины смеются над ней. У пришелиц лица замкнутые. Он увидела Осеберга, который беспомощно смотрел на нее. Бритис, неряшливая шлюха, презрительно усмехнулась.
      Хуана отыскала связку соломы в укромном месте, села и заплакала.
      Арона собрала таблички и начала продвигаться к выходу. По пути к Дому Записей к ней присоединилась Марис. Лицо старой хранительницы было ледяное, как ветер, как голос Старейшей Матери.
      - Позорное зрелище ты представляла сегодня утром, - сказала она девушке.
      - Я? - выпалила Арона, выведенная из терпения. - Это Эгил...
      - Детские ссоры на деревенском собрании недостойны девушки твоего возраста, Арона. Особенно для моего подмастерья...
      - Но, госпожа... - взмолилась Арона.
      - Больше не будем об этом, Арона, дочь Бетиас, - приказала хранительница и остановилась. - И я хотела обсудить с тобой ошибки, которые ты делаешь в записях о делах с пришелицами.
      Арона больше не могла сдерживать слезы. Ее поразила несправедливость, слезы потекли у нее из глаз, потекло и из носа, и ей пришлось воспользоваться карманной тряпицей и отчасти шалью.
      - Эти пришелицы все время меняют свои имена и рассказы, и с тех пор, как они появились, приходится писать столько, как никогда раньше! Мне приходится давать уроки, а он-ученица смеется надо мной, потому что я моложе его. Я устала, госпожа. Я стараюсь, но временами я остаюсь совсем одна, а ты все время со старейшими по каким-то делам!
      Хранительница отвела ее в Дом Записей и дала чашку горячей воды из котла, который всегда стоял на огне.
      Арона высморкалась и позволила госпоже добавить в воду трав, чтобы настаивался чай.
      - Вижу, что для тебя это слишком трудно, - сказала старая хранительница задумчиво. - Наверно, мне следует взять еще одну подмастерье. Меня уже просили об этом.
      Арона застыла. Еще одна подмастерье? Вместо нее?
      После всех ее усилий? Это несправедливо! Но один лишь взгляд на замкнутое лицо Марис подсказал ей, что спорить бесполезно. "Меня уже просили об этом". Кто просил? Может быть, пожаловались старейшие? Голова снова заболела. Арона посмотрела на свою хозяйку в поисках поддержки и ничего не увидела. С тоской подумала она, кто будет эта новая девушка. Сможет ли она справляться лучше? Доев суп, она вышла. Снаружи ветер стал еще холодней, а тучи темней. Но это принесло облегчение. Влажное освещение после бурь всегда вызывало у Ароны боль в глазах и голове.
      Она отнесла исписанные таблички в комнату для записей - для новой девушки? - и взяла новые, завернутые в мокрое полотенце. Потом взяла чистый носовой платок, а подумав, еще один. В плохую погоду у нее всегда течет из носа.
      Потом заторопилась на прежнее место и оттащила в сторону вязанку сена, чтобы сидеть одной. Когда старейшие и другие женщины начали возвращаться, Арона остановила Бритис и спросила:
      - Сестра, что произошло у тебя с Осебергом?
      Бритис покачала головой.
      - Ну, та, которая настолько ревнива, что не может любить никаких детей, кроме собственных, не заслуживает подруг. - Лицо ее покраснело, а глаза распухли. - Эта ее ужасная мать... - жалобно призналась Бритис. - Ну, я рада, что госпожа Нориэль выбросила ее! Надеюсь, она замерзнет, умрет с голода, волки съедят ее, сокольничьи отыщут, отнесут на Соколиный утес и скормят своим птицам!
      Арона рассмеялась и обняла Бритис. Ханжеские представления Эгила о мести бывают еще забавней. Немного погодя Бритис тоже начала смеяться. Старейшая подняла веретено. Вперед вышла Марис, дочь Гайды, вместе с Эгилом. г - Эгил, дочь Элизабет, девушка, просит быть назначенной подмастерьем хранительницы записей, - начала старейшая.
      Табличка выпала из онемевших пальцев Ароны и упала рабочей стороной в грязь, часть записей погибла.
      Арона почти не заметила этого. Она смотрела на Эгила с открытым ртом, в животе у нее застыло. Она посмотрела на Марис, с которой работала так долго и много.
      Слезы потекли по ее щекам. Голова, казалось, вот-вот взорвется.
      - Прошение удовлетворено, - сказала старейшая.
      Было еще что-то сказано, но Арона слышала только какой-то шум. Она не могла поднять табличку, не могла ничего записать. Сидела, как в дурном сне, пока к ней не подошел Эгил.
      - Похоже, мы теперь будем работать вместе, - весело сказал он. - Эй! Арона! О чем ты плачешь? - Он удивленно и раздраженно протянул ей носовой платок. - Ты разве не рада за меня?
      9. Соколиная зима, соколиная весна
      Солнечный свет казался холодным и мокрым, как снег, который еще лежал у домов и амбаров. Арона в который раз вытерла глаза и по протоптанной тропе пошла к Дому Записей. Она осунулась и похудела, упрямая усталость окутывала лицо, как челка, падавшая на глаза. Зима была голодной.
      А теперь Эгил, он-дочь Элизабет, чтоб когти Джонкары изорвали его лживое сердце, собирается завтра с утра переселяться в Дом Записей.
      - Госпожа, как ты могла? - спросила Арона, догоняя старуху.
      Марис вздохнула и взяла Арону за руку.
      - Ты сама сказала, дорогая, работы слишком много для одного человека, а Эгил любит эту работу не меньше тебя. Все образуется, вот увидишь.
      Арона настаивала:
      - А ты слышала его дикие идеи, что он собирается делать, став хранительницей?
      Марис закашлялась, потом негромко рассмеялась.
      - Как я вспоминаю, у всех молодых умных девушек бывают свои идеи. Разве ты сама не собиралась превратить Дом Записей в Дом Волшебства и узнать при этом все колдовские ритуалы?
      Арона ничего не ответила. С того времени как появились чужаки, у нее не было времени на давнее увлечение. Даже в середине зимы нужно было проводить уроки с Эгилом, нужно было шить, пока не начинали болеть пальцы. Приходилось восстанавливать запасы одежды, погибшие во время Поворота. Ее собственные таблички, заброшенные под кровать, покрывались пылью.
      И теперь она могла только лежать без сна и надеяться, что Эгил станет ей не соперником, а другом.
      Он пришел вскоре после рассвета, и во всех его движениях видны были властность и уверенность. Арона ощетинилась, хотя обещала хозяйке, что не будет. Марис больна и не имеет сил на подобный вздор.
      - Я знаю, вы в прошлом ссорились, - сказала мягко госпожа Марис, положив руки на плечи молодых людей, - но теперь мои подмастерья должны забыть о ссорах и всегда действовать заодно. Арона, покажи Эгил свою комнату и объясни, какие у нее обязанности, вот так. Будь хорошей девочкой. - Марис выглядела усталой и больной.
      Эгил присвистнул, увидев комнатку с низким потолком. На колышке в стене висели платья Ароны. Он задумчиво посмотрел на девушку. Но внизу, когда она сказала:
      - Домашними работами будем заниматься по очереди, - и протянула ему помойное ведро, он наклонил голову набок.
      - Тебе это нравится, правда?
      Что нравится?
      - Я стараюсь быть справедливой, - ответила она, не глядя на него.
      Эгил покачал головой.
      - Если один человек лучше выполняет работу по дому, а другой лучше пишет, разве не разумно, чтобы каждый занимался тем, что у него получается? - спросил он.
      Это была тема их постоянных споров.
      - Если госпожа Марис захочет изменить обычай, она может это сделать. Я не стану, - сказала Арона, укутывая руки и плечи, чтобы наносить воды. Он пошел за ней во двор, отнес ведра и подмигнул Ароне, когда Марис, видя это, отдала Ароне помойное ведро. Она сердито посмотрела на него. Он торжествующе улыбался.
      От утренних дел в комнату для записей, потом к починке одежды и шитью, потом снова к записям. И все это время они продолжали спорить.
      - Первое, что я сделаю, - задумчиво сказал Эгил, - возьму это ужасное сказание о предательстве и добавлю хороший комментарий.
      - Только попробуй! - рассердилась Арона. - Госпожа Марис, как ты хорошо знаешь, ждет полного отчета о вчерашнем собрании.
      - О, послушай! - усмехнулся он. - Одна бабка жалуется, что внук другой бабки подбил глаз ее внуку.
      Это несерьезно. - Но он был слишком хитер, чтобы дать понять госпоже, насколько он ленив, и принялся за работу прилежно, как будто делает это по желанию. Когда они закончили, он свернул свиток и осторожно закрыл чернильницу. Но когда потребовалось чистить овощи на ужин, как и следовало ожидать, он опять поднял шум.
      ."Ленивый", - презрительно думала Арона. Однажды это г поймет и госпожа Марис.
      Вечером в их комнате она начала раздеваться, но повернулась и заметила, как Эгил смотрит на нее, словно готов ее проглотить.
      - Эгил, - решительно сказала она, - это невежливо.
      Он негромко рассмеялся.
      - Никогда не ожидал от тебя такой ложной скромности, Арона. Ты ведь прекрасно знаешь, зачем мы здесь. - Он придвинулся к ней и обнял, а потом поцеловал так же крепко, как в первый раз. Захваченная врасплох, она откинулась, уперлась руками ему в подбородок. Попыталась вырваться.
      - Прекрати! - Но он только рассмеялся и сказал:
      - Ну, если хочешь сначала поиграть. - И она увидела, что он готов поступать, как сокольничий, выполняющий свой долг.
      Но она пришла сюда не для того, чтобы иметь ребенка! Почему Эгил так считает? Она сопротивлялась руками, ногами, зубами, пока наконец не высвободилась.
      Потом, совершенно голая, сбежала по лестнице.
      - Госпожа, - сказала она и заплакала. Старая хранительница, которая дремала в кресле у очага, подняла голову и посмотрела на нее сонным взглядом. Арона присела у кресла и положила руки на колени хозяйке.
      Хоть ее душили слезы, она сказала:
      - Он хотел сделать со мной то, что делают сокольничьи. - Она при этом использовала окончание, которое относится к сокольничим и к животным в течке, добавив еще одно окончание, выражающее отрицание и негодование. - Он сказал, что я знаю, что так должно быть. Госпожа, - взмолилась она, - ты ему сказала, чтобы он так сделал?
      Марис мигнула. - - Тебе приснился кошмар, дорогая? - спросила она.
      Лицо ее покраснело от огня.
      Арона ахнула, вытянула руки, исцарапанные и побитые, показала их в тусклом свете.
      - Это сон? - воскликнула она.
      - Вы дрались, - строго сказала Марис. - Это недостойно, Арона.
      - Он пытался... О, госпожа! Разве ты не слышала что я сказала?
      - Возвращайся наверх, дорогая, и помирись с ней.
      Арона прикусила губу, слезы катились по ее лицу.
      - Не правильно посылать меня, не предупредив, что я получу ребенка. Так всегда говорят старейшие. Если Эгил останется наверху, я буду спать здесь.
      Марис вздохнула и пристально посмотрела на Арону. Да, девушка чем-то серьезно расстроена, но с тех пор, как в деревне появилась Эгил, дочь Элизабет, Арона часто расстраивается. И что за разговоры о ребенке? Никто ни о чем подобном и не говорил, она это сказала девушке совершенно ясно. Тогда почему она не идет наверх? Арона вытерла нос рукой.
      - Пойду, если ты прикажешь Эгилу не делать этого! - настаивала она.
      Марис посмотрела еще внимательней. Да, Арона испугана. Трудно представить себе мягкую вежливую Эгил в качестве хулиганки, но тут она вспомнила, как много лет назад сама страдала от унижений, причиненных Пелиел, дочерью Лаелл.
      - Эгил! - позвала хранительница. - Эгил, дочь Элизабет. Пожалуйста, спустись.
      Эгил надел брюки и рубашку, напряженно размышляя. Эта Марис, дочь Гайды, сделала его свои подмастерьем вместо Ароны, поместила их в одну комнату и сказала, что теперь они должны быть вместе. Что еще могло это значить, кроме того, что она отдает ему Арону в жены?
      А Арона - не невинная девственница; он от многих слышал, как тщательно готовят женщин сокольничьих.
      Может, она ожидала каких-то предварительных шагов с его стороны? Поцелуев, цветов, клятв в вечной любви?
      Она все это получит! Но он не потерпит, чтобы с ним обращались как с разбойником только за то, что он осуществляет свое право.
      Когда Эгил спустился, Арона побежала наверх и надела самое плотное и закрытое платье. Плотно завязала волосы, обула неслышные домашние туфли. Эгил и Марис негромко разговаривали внизу. Старая хранительница прервала его на середине фразы и сказала:
      - Нет, Эгил, дочь Элизабет, я не понимаю. Я хочу, чтобы вы, девушки, отправились вместе наверх и жили, как сестры, пока вы здесь.
      Арона внимательно посмотрела на Эгида в тусклом свете от очага. Она приняла решение.
      - Я могу остаться здесь, у огня, - сказала она. Марис и Эгил покачали головой. Арона осмотрела мощные мышцы Эгила, вспомнила, с какой силой он удерживал ее вопреки ее желанию. - Эгил, - в отчаянии сказала она, - ты пойдешь наверх. Я не хочу спать. Я останусь здесь и составлю общество нашей хозяйке.
      Он крепко взял ее за руку.
      - Не глупи, Арона. - Это было сказано таким тоном, что она поняла: он все равно будет добиваться своего.
      Арона впилась ему в руку своими короткими, подрезанными ногтями, но без всякого результата.
      - Госпожа! - снова отчаянно закричала она.
      Марис резко подняла голову, теперь она полностью проснулась.
      - Не хочу думать, что я сделала своим подмастерьем хулиганку. Арона, ты не должна ее бояться. Ты должна уметь постоять за себя.
      Пойманная в ловушку, Арона негромко сказала:
      - Ты иди первым, Эгил. Я приду позже. - И добавила, обращаясь к хранительнице:
      - Госпожа Леннис права.
      Они другие. - Она высморкалась в свежую тряпку, которую дала ей старуха. - Они ведут себя, как сокольничьи.
      Мы их не понимаем. Ты понимаешь? Может, волшебница поймет. - И она посмотрела в сторону двери.
      Марис погладила ее по волосам.
      - Сейчас поздно идти к волшебнице, но если ты действительно боишься, можешь сегодня спать со мной, но только одну ночь. Вы должны научиться жить вместе, сама понимаешь.
      Арона понимала. И это больше всего ее пугало. На следующее утро, Эгил, одевшийся и умывшийся, спросил ее:
      - Чего ты хочешь, моя маленькая сестра-подруга?
      Клятвы в верности до гроба? Хочешь, чтобы я умолял тебя на коленях? Чтобы заплатил (что-то) твоей семье?
      Ты только мне скажи. Помни: я здесь чужак и не знаю ваших обычаев.
      - Эгил, - в отчаянии сказала она, - ты только должен попросить.
      - Ну, что ж! Я прошу.
      - Нет. Еще нет. Я пока тебя боюсь.
      - Ты сама мне сказала, что я должен только попросить, - сердито ответил он. - Я попросил. И теперь ты мне отказываешь? Не знаю, какую игру ты ведешь, но отныне будь со мной почестней!
      Она с трудом вырвалась.
      - Ты думаешь, что я тебе принадлежу! - потрясенно воскликнула она. Спроси у Лойз, дочери Аннет, что это такое! И оставь меня в покое! - И она принялась за работу по дому и окончание отчета о деревенском собрании, время от времени суя Эгиду под нос отдельные части записи.
      Весь день он мрачно поглядывал на нее: за работой по дому и за записями, за едой и после нее, когда они сидели на крыльце с шитьем, и перед тем, как ложиться спать. Она рано поднялась наверх, и услышала вскоре, как поднимается Эгил. Тогда она побежала вниз, таща за собой свое лоскутное одеяло.
      - Его нужно починить. - И она подшивала одеяло, пока уже не могла держать глаза открытыми. Эгил по-прежнему смотрел на нее, как кошка на мышиную норку. Арона зевнула, потянулась и сказала, что должна выйти наружу. Закутавшись в одеяло, она как можно тише выскользнула из ворот и пошла по темной тропе.
      Слишком темно, чтобы бежать. Девушка, как могла быстро, шла по тропе, взглядом отыскивая препятствия.
      Где дорога к дому волшебницы? На западных равнинах жалобно завыл пес Джонкары. Конец одеяла, промокший, тащился по влажной полузамерзшей почве. Сжав губы, Арона плотнее закуталась в одеяло. Тропа под подошвами мягких домашних туфель казалась непривычно жесткой и неровной. Девушка остановилась, она старалась дышать как можно тише. Послышалось ей, или действительно сзади кто-то идет? Если это Эгил, она выкрикнет сигнал тревоги, закричит громко, как сможет, и потребует, чтобы это дело передали старейшим.
      Почему он себя так ведет? Словно Ролдин, и Аста, дочь Леннис, и сокольничьи - все вместе! Арона передохнула и пошла дальше. Знакомые деревенские тропы в темноте казались совершенно другими, а она не посмела прихватить свечу или факел. Арона снова услышала сзади звуки осторожных шагов, на этот раз ближе, и остановилась. Что-то теплое и мягкое прижалось к ее ногам. Она наклонилась и протянула руку. Знакомый голос требовательно произнес:
      - Мяу!
      - Рыжая Малышка! - воскликнула девушка, беря кошку на руки. И снова пошла. - Покажи мне дорогу к дому волшебницы, кошечка. Пожалуйста. - Кошка пошла вперед. Арона - за ней. Тропа не казалась знакомой, а ночь такая холодная. "О, госпожа волшебница, помоги мне!" - молча упрашивала Арона. Ветер развевал ей волосы. Уши ее словно заледенели и ужасно болели, нос наполнился льдом. Она переставляла ноги и, поскользнувшись, тяжело упала. Сзади послышался крик Эгила:
      - Арона! Арона! - Девушка с трудом поднялась.
      И тут она почувствовала, как ее сознание прочно перехватило сознание волшебницы. Ноги, без всяких усилий с ее стороны, крепко держали тело и двинулись по тропе, которая показалась Ароне не правильной. Без света солнца, луны или факела она теперь совершенно отчетливо видела все у себя под ногами. А ноги двигались все быстрее и быстрее, пока она не побежала, как девушка-вестница. Голос Эгила все громче звучал сзади. Из последних усилий Арона ворвалась в дверь дома волшебницы и вцепилась, тяжело дыша, в тяжелое простое платье исхудавшей старой женщины.
      - Садись, - бесстрастно сказала волшебница. На огне висел котелок, от него вкусно пахло. Арона узнала запах овощей. И еще там, должно быть, старейшая из он-кур варится уже несколько дней. Девушка, едва не теряя сознание, упала на стул.
      - Арона! - звал Эгил. Волшебница налила супа в красную глиняную миску, протянула ложку из того же материала, потом села и посмотрела куда-то в пространство. Крики прекратились. Девушка почувствовала, что Эгил возвращается в Дом Записей. Довольная, волшебница смотрела, как девушка ест, пока ее миска не опустела.
      - Я знаю, это должно было случиться, - голос волшебницы доносился словно с расстояния. Рыжая Малышка села Ароне на колени и замурлыкала. А волшебница принялась связываться с хранительницей записей, чьи экстрачувства были сильнее зрения и слуха.
      ***
      На рассвете Эгил пришел в дом волшебницы. С ним была расстроенная Марис. Волшебница усадила их и Арону, села сама.
      - Можем передать дело старейшим, - рассудительно сказала она, - а можем и сами договориться. - Лицо старой хранительницы, затуманившееся при мысли о еще одном собрании, прояснилось. Ужасный позор - не суметь сохранить порядок в собственном доме.
      - Марис, ни при каких обстоятельствах девушка и он-девушка не должны жить в одной комнате, за одним исключением: в случае "замужества", о котором говорила позавчера Хуана, дочь Гунтира, - сказала волшебница с легким отвращением. Сами волшебницы отвергают брак. - Эгил действовал в соответствии со своими обычаями. Каждому псу один кусок, не два. Мы должны всех предупредить, чтобы девушек и он-девушек отныне держали порознь. Созвать собрание, или ты это сделаешь?
      Эгил мрачно поглядывал на Арону из-за своей миски с супом.
      - Не могу поверить, что у вас нет понятия брака, - начал он, остановился, но волшебница кивнула. - Арона, я никогда не причинил бы тебе вреда. Я хочу быть честным. Я хочу, чтобы ты стала моей... "сестрой-подругой" - это самое близкое, что я могу найти на вашем языке. Но есть еще одно слово, оно используется только в самых древних записях. Ты меня понимаешь?
      Арона вспоминала строки древних записей. Наконец, она сказала:
      - Понимаю. Но мне еще нужно подумать. Должно быть так, как говорит Хуана, дочь Гунтир: покорность, исполнение обязанностей и повиновение, словно я служанка?
      - Великие боги, нет! Эта женщина ненавидит мужчин, брак и все в нем, за исключением того, что он придает женатому человеку респектабельность. И я сомневаюсь, чтобы ее знаменитый дедушка существовал где-то, кроме ее воображения. Ты заметила: Осеберг - это название города, а не имя человека? Я буду любить тебя, беречь и защищать. И когда-нибудь ты станешь знатной дамой, потому что я уже на пути к этому. Наши сыновья станут здесь большими людьми.
      Он говорил преимущественно на своем языке и использовал слишком много незнакомых понятий, чтобы Арона легко его понимала. Она сидела, глядя на него взгляд ее желтых глаз оставался непроницаемым.
      - Будет ли так, как написано в древних свитках: он-сестры-подруги становятся хозяевами и господами своих женщин? - спросила она.
      Эгил усмехнулся.
      - Сказки и легенды! Надеюсь, я буду для тебя лучше их! Но также надеюсь, что ты не отравишь мне суп из-за женского каприза. Мир? - Он протянул руку. - Вижу, что твоя скромность оскорблена, и, говоря по правде, это делает тебе честь. - Он взял ее руку, но не как хулиган, а как друг. Наклонил голову и мягко сказал:
      - У нас.., чужаков.., говорят, будто вы не знаете стыда и скромности. Теперь я знаю, что это не правда.
      Но вы не такие, как наши женщины. Принимаешь мое извинение?
      - Договорились, - неохотно ответила она. Когда, вернувшись в Дом Записей, Эгил настоял на том, чтобы его вещи были перенесены в амбар или подвал, подозрения Ароны несколько рассеялись. Но первую ночь спала она беспокойно, раздевалась и одевалась торопливо и - Марис хватил бы удар, если бы она узнала, - прихватила с собой в постель кухонный нож.
      10. Поиск мудрости
      "Я - подмастерье хранительницы; когда-нибудь я стану хранительницей записей". Арона смотрела в маленькое окно, пытаясь уговорить себя. До сих пор она в этом никогда не сомневалась.
      Эгил намерен занять место госпожи Марис. Знает ли об этом хранительница? Голодная зима тяжело отразилась на хрупкой старухе. Теперь, когда появилась первая зелень, начала пастись госпожа Безрогая и стала давать молоко. По берегам ручьев и в лесу Арона собирала свежую зелень. Ночи, по-прежнему очень холодные, сменялись приятными днями, особенно если тепло оденешься. Но старая хранительница продолжала болеть.
      По утрам она вставала медленно, долго не могла прийти в себя, ничего не делала, пока не поест, и аппетит у нее был плохой. Так получилось, что Арона ухаживала за госпожой, а Эгил принял на себя большинство остальных работ в Доме Записей.
      Однако он был мягок и послушен в эти дни, как любимая старшая сестра, бесконечно вежлив, почтителен по отношению к госпоже Марис, всегда прислушивался к желаниям Ароны. С улыбкой он освободил ее от самых тяжелых и неприятных работ. Оживленно обсуждал с ней историю и легенды, сидя на переднем крыльце.
      Признал свое младшее положение в доме и спал в передней комнате, оставив Ароне спальню наверху.
      Он старался завоевать ее дружбу. Иногда с осторожной нежностью целовал ее и делал небольшие подарки.
      Арона удивлялась: неужели у нее теперь каждый день именины? Обычно он начинал все свои предложения со слов: "Когда мы будем вместе". Говорил о детях, которых она родит, и о своем желании зачать их. Марис улыбалась, как любящая мать, видя их вместе.
      Он мечтал о том, как они с Ароной будут работать вместе, как партнеры, как сестры. "И он старший", - сердито думала Арона. Потому что он оставался коварным и хитрым хулиганом. Четырежды он хватал ее против ее желания. Несколько раз она видела, как он смотрит на нее, точно кошка на мышью норку. Видела ли это госпожа Марис?
      Однажды, когда престарелая хранительница уснула, Арона вспомнила о старых записях и пошла в комнату записей. Дверь туда была закрыта и завязана прочным узлом.
      - Ты завязал дверь в хранилище записей? - спросила она Эгила, найдя его под навесом, где делались записи. Она посмотрела через его плечо, чтобы увидеть, что он пишет, но он прикрыл написанное.
      - Нельзя, чтобы бродячие животные и любопытные дети портили записи, ответил он. В голосе его звучало разочарование: как это Арона сама не понимает?
      - Да, но мне нужно войти туда, - возразила она.
      - Если нужно, - терпеливо ответил он, - сначала спроси у меня.
      Она обеими руками схватила его за плечи и попыталась повернуть.
      - Разрешение я спрашиваю у госпожи, а не у подмастерья! - взорвалась она. - Раньше мы никогда не запирали записи, и никогда дети или животные сюда не забирались, пока ты не появился. - Она повернулась, нашла нож и принялась разрезать веревку. Эгил оставил свои записи и встал за нею.
      - Эту веревку нелегко было достать, - мрачно заметил он.
      - Очень жаль! - гневно ответила она и принялась рыться в грудах записей. Несколько свитков были отложены. Поискав, она сумела найти только клочок, на котором едва поместится ее имя. - Это все, что у нас осталось? спросила она. - А где остальное?
      - Я позабочусь, чтобы у нас было больше, - ответил он, все еще терпеливо. - Почему бы тебе не посмотреть, как дела у хранительницы? Если тебе действительно нечего делать, нужно поработать в огороде.
      - У меня достаточно дел, - возразила она. - Просто кто-то заграбастал все писчие материалы. Отдай, Эгил!
      Мне нужно! Немедленно!
      Он вызывающе улыбнулся.
      - Немного меда в просьбе дало бы лучшие результаты, дорогая. - И рукой преградил выход из комнаты.
      Арона пожала плечами, повернулась и начала осматривать свитки, которые он отобрал и отложил. - Могу оставить тебе три полосы, - сказала она наконец. - Я без них обойдусь.
      Выйдя со своей драгоценной добычей, она заперлась в своей комнате. Оказывается, он записывал баллады, которые пел ей. Раздражение смешивалось с пониманием: конечно, он не хочет, чтобы были забыты предания его народа. А делиться справедливо он так и не научился. Но зачем закрывать хранилище записей?
      Что за люди жили в Кедровой Вершине?
      Арона заглянула к ткачихе Элтее просто чтобы поговорить об Эгиде с его младшей сестрой. Ловри восхищалась им. Она ничего не говорила о его злых шутках или о грубости, но хвастала:
      - Никто к нам не пристает, когда он рядом.
      Ближайшая к Эгилу по возрасту среди пришелиц Леатрис делилась своими словами, как драгоценными пряностями.
      - Он красив, - сказала она. - Он честолюбив. Все говорят, что когда-нибудь он станет большим человеком. - Другими словами, Леатрис его возненавидела.
      Хозяйка мулов Дарран сказала:
      - Хороший работник. Говорит гладко. Любит командовать. Умеет обращаться с мулами.
      - Эгил? - с энтузиазмом воскликнул Осеберг. - Он лучше всех!
      Арона уселась на край рабочего стола в кузнице.
      - Он не ревнует, что вы с Бритис стали сестрами-подругами?
      Осеберг засмеялся.
      - Ревнует? Он рад. Сам мне сказал. Во всяком случае она не в его вкусе. - Лицо его омрачилось. - Но это ужасно: я вижусь с Бритис, только когда мамы нет поблизости. - Осеберг любит Эгила. Каковы бы ни были его манеры, у Осеберга доброе сердце.
      Бритис с удовольствием рассказала Ароне, каково жить с он-чужаком.
      - Приятно. Как сестра-подруга, только лучше. О, конечно, у Осеберга бывают странности, - призналась она. - Она ужасно расстраивается из-за того, что я должна буду ходить к сокольничим. Она просила меня больше этого не делать. Но мне сейчас это и не нужно! - Она хихикнула, наклонила голову и посмотрела застенчиво. - Делать детей таким способом гораздо приятней.
      Ты должна сама попробовать. - Бритис немного подумала. - Осеберг хочет, чтобы я делала всю работу по дому, а она сама работает снаружи, но она такая сильная и так много успевает, что это только справедливо. - Она поджала губы. - Но Осеберг не приходит ко мне, пока не убедится, что ее ужасная старая мать не умрет с голоду и не замерзнет. Я считаю это справедливым: она все-таки ее мать.
      Неужели в Эгиле есть нечто такое, чего она, Арона, не видит? Она нанесла еще один визит. Отправилась на новую ферму, которую дали матери Эгила в обмен на котел. Госпожа Элизабет, подоткнув юбку и обвязав волосы шарфом, работала мотыгой в поле. Эгил пообещал ей: "Ты не будешь работать на земле, мама. Я все сделаю". И убежал в Дом Записей, оставив ее с фермой, которую она не хотела, и со всей работой, которую здесь нужно делать. Он лжец, хулиган и безнадежно избалован. Арона нерешительно постояла на дороге, потом окликнула.
      - Знаешь, он ведь у меня старший, - говорила госпожа Элизабет. Они сидели на крыльце и пили травяной чай. - До сих пор я одна не могу зарабатывать на жизнь. Наверно, я его слишком избаловала. Но у него не было ни дяди, ни старшего брата, чтобы поставить на место. И, конечно, он был наследником пекарни Харальда. - Она взглядом спрашивала, что именно и почему интересует Арону.
      Арона, которая сама была старшей в большой семье и всегда выделялась среди других девочек, кивнула.
      Госпожа Элизабет, плохо владеющая языком деревни, так же мудра, как старейшие.
      - А почему ты разрешаешь ему говорить за тебя? - спросила она. Разрешаешь указывать тебе, что делать, и соглашаешься на то, чего не хочешь? Ты его мать, а он все еще девушка! Почему он иногда действует как хулиган, а потом становится мягким и нежным? Почему он считает, что госпожа Нориэль может действовать, как сокольничий? И почему он всегда считает, что только он прав?
      Элизабет покачала головой и негромко рассмеялась.
      - Ты не знакома с матерью его отца. Норин была такой же несгибаемой, как Хуана, но умнее и очень хорошо говорила.., когда это ей было нужно. Эгил похож на нее, и пока она жила, он был ее любимцем. В этом-то и беда.
      Тут на пороге показалась Хуана, дочь Гунтира, и презрительно хмыкнула. Госпожа Элизабет покачала головой.
      - Я ведь не могла допустить, чтобы она умерла с голоду.
      Арона слышала, что Хуана, дочь Гунтира, поселилась в одном из домов посещения, работала там в огороде и жила тем, что могла занять у изголодавшихся жительниц деревни и родственников. "Так ей и надо", - думала Арона, вспоминая, какое лицо в тот день было у госпожи Нориэль. Но Осеберг, дитя Моргата, не должен разрываться между своей матерью и ее недругами.
      Эгил открыто восхищался глупостью Хуаны и спел Ароне несколько баллад, в которых рассказывалось о женщинах, предпочитавших смерть "бесчестью". Бесчестье - это когда им давали ребенка против их желания. Спросив его, какое отношение это имеет к предложению дружбы госпожи Нориэль, Арона выслушала его ответ с растущим изумлением.
      - Эгил! Это противоречие в терминах! К тому же даже если бы тетя Нориэль была способна сделать такое, она никогда бы не сделала.
      Госпожа Элизабет слишком добра, и это делает ее легкой добычей, с опустившимся сердцем подумала Арона.
      Волшебница отказалась разговаривать с Эгилом. Она сказала, что это связано с тайной сознания, а ее нельзя нарушать, если жизни не грозит опасность. Арона прикусила губу, думая о волшебнице. Может ли помочь ей госпожа волшебница? Жители деревни и так косо на нее посматривают и делают за спиной знаки "убереги меня от сокольничего", когда она проходит. Не хотят навлекать на себя беду.
      - Меня винят в Повороте, - сказала волшебница Ароне, когда та спросила ее об этом.
      - Но ты спасла нас от худшего, - возразила Арона, вспоминая ужасную ночь в пещере.
      - Но люди помнят, что мы начали Поворот, - мягко ответила волшебница. И если у меня была возможность спасти их от худшего, почему я вообще не предотвратила ужасы этой зимы? Это старая, старая история, девочка. Но я передам твои сомнения относительно Эгила старейшим.
      Арона покачала головой.
      - Слишком быстро после последнего собрания. Я от всех слышу, что они не хотят больше ссор. А Эгил ведет себя прекрасно на виду у старух, - с горечью добавила она. - Госпожа Марис не хочет слышать о нем ничего дурного.
      Ароне показалось, что в воздухе повисло "старая стерва", но никто не решается произнести это вслух. Она ушла из дома волшебницы и отправилась искать госпожу Марис.
      Хранительница лежала в постели, кашляла и дышала со свистом.
      - Эгил! - закричала Арона. Ответа не было. Арона побежала за целительницей.
      Пришли госпожа Флори и ее подмастерье Ханна, дочь Элизабет. Целительница приложила ухо к груди больной старухи и попросила ее покашлять. В это время в комнату вошел Эгил. Лицо Ханны осветилось.
      - Эгил! - воскликнула она.
      Эгил подхватил свою младшую сестру и поднял.
      - Здравствуй, яблочный цвет, - весело сказал он и опустил ее. - Что с хранительницей? - спросил он непосредственно у госпожи Флори, как будто ни Ароны, ни Ханны здесь нет.
      Госпожа Флори покачала головой.
      - У нее легочная лихорадка. Я сделаю настой от кашля. Держите ее в тепле и давайте побольше пить.
      - Ты слышала, Арона? - спросил Эгил. - Я буду в комнате для записей. И он ушел. Госпожа Флори подняла брови, но ничего не сказала.
      В доме не оказалось меда. Нахмурившись, Арона собрала кое-что из украшений, чтобы поменяться с Олвит, пасечницей. Эгил высунул голову из комнаты записей и предложил браслет, который подарила ему Даранн, хозяйка мулов. Хорошо с его стороны. Но почему он пишет, когда должен ухаживать за больной хозяйкой? Друг, хулиган, хулиган, друг. Да кто он такой, этот Эгил, дочь Элизабет?
      Пасечница смогла дать совсем немного меда: Бритис, ее подмастерье, беременна и тоже нуждается в нем. Часовые на утесе крикнули перепелом, и Арона решилась на последнее, отчаянное средство. Она попросит брата Джомми дать совет ей и старейшим об Эгиле.
      Первый мальчик, выращенный в женской деревне, Джомми был хромым от рождения. Больных дочерей и калек акушерка сразу после родов предавала милости Джонкары, по слову их матерей. Но Джомми был мальчиком, а калеки-мальчики принадлежат сокольничим, которые тоже отдают их Джонкаре. У матери Джомми, которая уже выходила за пределы детородного возраста, живых дочерей не было, и она поклялась, что сохранит его и вырастит как девушку.
      Тем, кто говорил, что самец в деревне - все равно что волк в овечьем стаде, его мать Эйна ответила:
      - Собаки - дочери волков, но мы берем новорожденных щенят и выращиваем их, как членов своей семьи, и мы им рады.
      Госпожа Марис, тогда еще молодая, высказалась за Джомми.
      - Первую женщину, которая взяла волчонка, обвинили в том, что она приносит опасность себе и всей деревне, - сказала она. - Первым женщинам, которые изготовили себе копья и ножи для защиты от диких зверей, говорили, что они навлекут на себя гнев сокольничьих, и те всех перебьют. Первая женщина, которая осмелилась отправиться на поиски металла, была едва не объявлена вне закона, а у первой, которая построила себе дом, его едва не сожгли ее сестры из страха перед сокольничими. А как бы мы жили без того, чего они достигли?
      Джомми с молодости обладал сильным характером.
      Он жил около года за пределами деревни и вернулся, окутанный ореолом большого скандала, потому что убил сокольничего. Теперь он жил в добровольном изгнании, искал мудрость и знания. Каждое полнолуние старейшие отправляли ему еду, а он, закончив очередной ковер, отдавал его им с качестве оплаты. Скоро снова наступит пора обмена с ним. Обычно к нему приходила женщина с вьючным мулом. В следующем месяце этой женщиной будет Арона.
      Но прежде, чем она смогла это сделать, ее снова призвали, чтобы провести переговоры с торговцами извне.
      ***
      Часовые снова крикнули перепелом. Дорога свободна, и на ней опять торговцы. Арона схватила вуаль посещения и побежала. Она нагрузила мула кухонной посудой, без которой можно обойтись, собрала все свои украшения, всю одежду, которая не нужна для тепла. С другой стороны подошла Аста, дочь Леннис, одетая в лучшее платье, с мулом, тоже нагруженным. Пришли еще несколько женщин с ослами и мулами, а одна - Нидорис - даже с жеребенком. Все направились к хижинам посещения.
      - Арона! - окликнула одна их них. - Ты говоришь на языке чужаков. Не поучишь ли меня, когда будет время? А я отдам тебе для твоей хозяйки лука и яиц.
      - Нидорис, какая умная маленькая лошадка! - сказала другая. - Ты поймала ее, когда пасла овец? - С полдюжины девушек собрались вокруг жеребенка, восхищаясь им. Первые поселенки в деревне видели на равнине диких лошадей и попытались поймать их и приручить. Но мулы и ослы обходятся дешевле, а где можно ездить на лошади? Только на равнине, а сокольничьи всякого всадника, встреченного на этой равнине, тут же нашпиговывают стрелами. Лошади превратились в домашних любимцев, матерей мулов. Или они стали вольными дикими животными.
      - Торговцы ездят на прирученных лошадях, - сказала Нидорис с широкой улыбкой. - Может, они захотят вырастить и этого жеребенка.
      Она привязала жеребенка к дереву у хижины и огляделась.
      - Какие хорошие! - воскликнула она. - Пастухам они бы понравились!
      Показался торговый караван - примерно двадцать лошадей, мулов и ослов. Вели животных бородатые он-люди в плотных кожаных куртках, с таким множеством ножей за поясом, словно у мясника на кухне, но с ними ехали также женщины в плащах с капюшонами.
      Одна из них - дочь Гунноры. Арона побежала ей навстречу и спросила:
      - А где остальные?
      Дочь Гунноры рассмеялась.
      - Нас всегда было очень-очень мало по эту сторону океана, девочка, и мне кажется, что вы больше в нас не нуждаетесь. Но мы здесь, если нужны вам!
      Аста, дочь Леннис, разглядывала лица торговцев. Искала того молодого, с которым разговаривала прошлой осенью. Не найдя, обратилась к бородатому, который показался ей более разговорчивым:
      - Правда ли, что у вас на родине... - начала она.
      Арона не стала слушать остальное, потому что у одного из торговцев увидела то, что ей нужно.
      - Пергамент, - говорила она несколько минут спустя. - Мы делаем его сами, но мой кто-то истратил. - Женщина-торговка снисходительно улыбнулась. - И мед, потому что моя хозяйка кашляет. Все пчелы погибли прошлой осенью, и Старейшая Мать еще не возродила их.
      Женщина недолго посовещалась с бородатым. Арона уловила слово - или название - Лормт. Еще одна хранительница записей? Или деревня, в которой живет хранительница? Она спросила. Женщина наклонила голову и подняла брови.
      Бородатый серьезно ответил:
      - Лормт - это город, в котором хранятся старые свитки. Там живут ученые, которые их изучают. - Он взглянул на горы и начал чертить концом своего ножа , на песке. - Он примерно на северо-восток отсюда. Когда кончатся эти горы, надо пересечь долину реки Эс.
      Ваша река - приток Эс. Там увидишь небольшой горный хребет, который соединяется с большим. На месте их соединения и стоит Лормт, и там мы продаем пергамент, о котором ты спрашиваешь. А зачем он тебе? Ты тоже ученая?
      - Подмастерье, - ответила Арона и начала торговаться за пергамент. Потом спросила у женщины-торговки:
      - Госпожа, расскажи мне об обычаях твоей земли. - И очень скоро, так как у нее болело сердце и она была в отчаянии, она уже расспрашивала незнакомку, как ей обращаться с Эгилом. Все остальные собрались вокруг и давали ей советы.
      - Не позволяй ему приставать к тебе, - сказала торговка, но как это сделать, не объяснила.
      - Если у тебя есть родственники, попроси их выбить из него помет, посоветовал бородатый. Неплохая мысль. Жаль, что она не родственница драчливой Леннис.
      Кстати, Аста, дочь Леннис, должна все знать об обращении с хулиганами. Арона осмотрелась, но не увидела Асту. Где же она? Конечно, дочь мельничихи не ее подруга. Ну, наверно, где-то в караване, разговаривает с торговцем. Она это любит.
      ***
      Арона, глубоко задумавшись, вела мула назад по тропе. Все яснее и яснее становилось, что Эгил делает себя он-хозяйкой Дома Записей. И не сторонится хулиганства, если это приводит его к цели. Торговка и он-люди говорят, что так обычно и поступают за пределами деревни, но это не обязательно. Арона вернула мула госпоже Дарран, поблагодарив ее и дав небольшой подарок, и, по-прежнему задумавшись, вернулась к себе на кухню.
      Госпожа Марис, очевидно, спит в своей комнате, а Эгил сидит у нее. Арона облегченно развесила свои покупки и собралась убирать пергамент. Но, не выйдя еще из кухни, услышала слова Эгила:
      - Умри! Умри, бесполезная старуха, и уйди с моего пути!
      С величайшим усилием в своей жизни Арона сдержала гневный крик и прикрыла дверь. Схватив плащ, она побежала к Дому Исцеления. Тут она остановилась, перевела дыхание и привела себя в порядок.
      - Моей хозяйке хуже, - сказала она госпоже Флори всего лишь слегка возбужденным голосом. - Я думаю, может кто-то, бог или женщина, сглазили ее. - Когда госпожа Флори надела плащ и принялась звать подмастерье, Арона добавила:
      - У меня теперь достаточно пергамента, чтобы записать рецепты для тебя и твоей помощницы.
      - Достаточно будет накормить подмастерье, - сухо ответила целительница, потому что Ханна, дочь Элизабет, была в том возрасте, когда вечно хочется есть.
      Арона покачала головой.
      - Ей придется из-за этого драться с Эгилом. - Теперь она полностью владела собой. "Мне придется драться с Эгилом за Дом Записей, - подумала она, - а он дерется нечестно. Джонкара, помоги мне! Я не знаю, как драться с тем, кто так подло поступает".
      ***
      Госпожа Марис умерла, когда первые весенние птицы начали выбирать места для гнездовья, когда женщины говорят о пахоте, через месяц после исчезновения Асты, дочери Леннис, со всеми товарами ее матери. Это происшествие вызвало в деревне большой скандал.
      - Легочная лихорадка, - сказала госпожа Флори, как и при первом посещении. - Ее убила зима, а не богиня. - Она искоса посмотрела на дом волшебницы и сделала знак "убереги меня от сокольничего", как будто это госпожа волшебница желала зла госпоже Марис.
      - Я уверен, ты сделала все, что могла, - сказал Эгил целительнице. Арона вытерла глаза и сердито посмотрела на него. Как он смеет делать вид, что горюет о Марис, когда желал ей зла? Вся деревня принесла еду и дары на прощание с хранительницей. Все обязанности гостеприимства выпали на долю Ароны. Она не пыталась заставить Эгила принимать в этом участие: чем меньше у него общего с Домом Записей, тем лучше.
      - Арона! - Теперь он обращался с ней, как мать с мечтательной дочерью. - Принеси еще эля!
      - Иди принеси сам! - ответила она.
      Он покачал головой и что-то сказал гостьям. Арона уловила слова "потеряла рассудок". Наконец с мученическим видом Эгил принес кувшин. Гостья повернулась к Ароне.
      - А кто теперь будет главным в Доме Записей? - спросила она.
      Арона вздернула голову. Отдать дом Эгилу - это невыносимо! Но драться с ним за него тоже немыслимо.
      - Это решат старейшие, тетя Олвит, - ответила она.
      Пасечница покачала головой.
      - Еще одна ссора в деревне, - печально сказала она.
      11. Судный день
      Старейшие деревни Риверэдж собрались в зале.
      Среди них была Несогласная, так как дело касалось чужаков. Среди них, но не с ними: старейшие сидели немного в стороне о г волшебницы и беспокойно посматривали на нее, как смотрели на чужаков, когда они появились впервые. Перед ними на удалении друг от друга сидели Эгил и Арона Взгляд, который бросил Эгил на Арону при входе, обещал как следует отомстить ей, когда представится возможность.
      Арона говорила первой.
      - Я стала подмастерьем Марис, дочери Гайды, теперь покойной, чтобы занять ее место. Я верно служила ей с самого детства. Кода появились чужаки, а сама госпожа Марис была занята со старейшими, она попросила Эгида, дочь Элизабет, помогать мне, потому что работы было слишком много для одной женщины. Потом госпожа заболела, и мы оба должны были за ней ухаживать.
      Но теперь это время прошло - И закончила она вежливым:, - Благодарю тебя за помощь, Эгил.
      Эгил снисходительно усмехнулся.
      - По записям видно, что ты была слишком занята, - заметил он. - В них столько ошибок и исправлений. - Он кивнул старейшим. - Не волнуйтесь. Я поправил все и больше не допущу ошибок. Но почему, - обратился он к Ароне, мы не можем жить и работать вместе, как предполагала наша хозяйка?
      Арона с дрожью перевела дыхание.
      - Если ты будешь помогать мне в работах по дому и в других делах Дома Записей, я буду рада иметь тебя своим подмастерьем и помощником, - сказала она. - Старейшие матери, он делает только то, что ему нравится, и пытается не давать мне работать над этим. Он признался мне, что если мы будем работать вместе, он будет старшим. Он преследует меня своими приставаниями и оскорблениями. И часто так поступал за спиной хозяйки, когда она была жива.
      Она взглянула на Несогласную.
      - В одном случае он вел себя, как зверь в течке, и госпожа волшебница сказала, что это недоразумение и он считал, что, по их обычаям, действует правильно. Госпожа волшебница, ты понимаешь их обычаи. Если он станет моим помощником, он опять будет действовать, как зверь в течке?
      Эгил поднял руку.
      - Это нечестно! - Женщины повернулись к нему, и Несогласная кивнула. Я с самого начала дал клятву любить Арону, заботиться о ней и обращаться с ней мягко. Это правда, я хочу ее, как мужчина хочет женщину, но только, если она не одна из тех, - в голосе его прозвучало отвращение, - кто думает, что все мужчины животные и то, чем занимались мужчины и женщины много поколений, лишь болезненное испытание, которое следует перетерпеть. Впрочем, я не виню ее в этом, - масляным голосом добавил он, - потому что так заставили ее думать сокольничьи. Но я не буду относиться к ней, как животное.
      - Тогда почему ты приставал ко мне? - возразила Арона. - Приказывал мне, как мать приказывает маленькой дочери? Госпожа Флори слышала это, и госпожа Олвис, и многие другие. Почему накладывал на меня руки и не давал мне заниматься делами? Забрал мои таблички и держал их запертыми? - Кратко она описала этот случай. - Госпожа волшебница, - спросила она, - ты понимаешь их обычаи? Такое поведение тоже у них обычно?
      Несогласная подняла руку, требуя тишины.
      - На твой первый вопрос. Если вы станете партнерами, он будет считать, что имеет право, как ты говоришь, быть животным в течке и поступит так, как захочет он, а не ты. Таков их обычай, и он будет стоять на нем и считать это своим правом. Он также ожидает, как ты сказала, что будет старшим среди вас двоих. Он сочтет себя хранительницей записей, а тебя - своим подмастерьем и примет все меры для того, чтобы так и было. Все эти приставания, о которых ты рассказала, имеют одну цель: ты должна поступать так, как он хочет.
      Арона была поражена. Так вот оно что! Она об этом не подумала. Волшебница продолжала:
      - Ты примешь такие условия?
      - Конечно нет!
      Теперь она понимает, что нужно Эгилу.
      - Ты можешь согласиться со мной, - предложил он. - Разве ты сомневаешься в том, что я буду любить тебя, уважать и заботиться о тебе?
      - Только если я буду с тобой согласна. А если я не соглашусь? Старейшие, - категорично сказала Арона, - мы не можем вместе быть хранительницами записей. Он признает это сам. Если только, - ей в голову пришла неожиданная мысль, - он не будет записывать предания и дела своего народа, а я нашего, а те, что являются общими, мы будем записывать вместе.
      Старейшие посовещались. Старейшая мать Раула, дочь Милены, сказала:
      - Если вы не можете жить вместе, почему мы должны тебя предпочесть Эгил, дочери Элизабет? Судя по всему, Эгил будет лучшей хранительницей, более усердной, аккуратной, она делает меньше ошибок, как ты сама признала, и она старше тебя.
      - Более усердной! - взорвалась Арона. - Почтенные старейшие, он запирался в комнате записей, записывая Джонкара знает что в то время, как моя хозяйка лежала больная, а я должна была заботиться о ней. Он сам никогда не предлагал мне помочь! Я должна была бы выгнать его из комнаты записей и отправить ухаживать за больной... - она огляделась и сказала со слезами на глазах:
      - Но он желал ей не добра, а зла. Я слышала это собственными ушами. Я зашла незаметно и услышала, как он говорит: "Умри! Умри, бесполезная старуха, и не стой у меня на пути!"
      Старейшие ахнули и снова принялись совещаться.
      Госпожа Флори сердито посмотрела на Эгила. Только Арона и волшебница заметили, что Эгил нисколько не удивился.
      Он вздохнул.
      - Мне следовало молиться о чудотворном исцелении, а не о милосердной смерти, - согласился он, повесив голову. - Моя бабушка, - голос его дрожал, - умерла после долгой болезни, она измучилась от боли, и я не мог переносить ее страдания и молился богам, чтобы они пожалели ее. Моего верного пса Беллера, - на этот раз в его голове слышалось искреннее горе, искалечил кабан, когда я был еще мальчиком. Я не мог ему помочь, и мне пришлось избавить его от страданий, и я часто думал впоследствии, что люди по отношению к собакам более милосердны, чем боги к людям. Вот и все.
      "Какая актриса!" - возмущенно думала Арона.
      Волшебница посмотрела на нее, в ее взгляде было понимание и согласие. А у старейших тоже слезы показались на глазах, они согласно кивали. Одна из них укоризненно посмотрела на Арону.
      Несогласная подняла руку.
      - Мне кажется, - спокойно сказала она, - вопрос в том, кто станет лучшей хранительницей.
      Арона тоже подняла руку.
      - Эгил, он-дочь Элизабет, чужой у нас, он не знает наших преданий и обычаев. Он часто говорил мне, что хочет переписать свитки, чтобы они соответствовали его взглядам и обычаям. А его собственная мать сказала мне, что их обычаи такие же, как у Хуаны, дочери Гунтира.
      Я говорю: осмотрите записи, которые мы сделали отдельно, и вы увидите, что именно он записывает. Я отдам вам все свои записи для проверки, даже те, что я делала ребенком.
      - Согласны, - сразу же сказала госпожа Флори. - Те из нас, кто умеет читать, пойдут вместе со мной в Дом Записей. - И потом, к явному отчаянию большинства старейших, добавила:
      - Госпожа волшебница, не при-. соединишься ли к нам? Ты умеешь читать и знаешь женщин.
      - С радостью, - ответила Несогласная, закутываясь в плащ.
      ***
      Проверка оказалась долгой и утомительной. Несколько свитков Эгила были посвящены его народу, и Арона снова подумала, почему бы не сделать его хранительницей своих преданий, а деревенские дела оставить ей? Она снова высказала эту мысль.
      Потом старейшая мать Раула спросила:
      - А где запись об исчезновении Асты, дочери Леннис, вместе с товарами ее матери?
      Арона глотнула и вынуждена была признаться, к собственному ужасу, что во время болезни хозяйки она была очень занята и предоставила все записи Эгилу.
      Она не подумала, что нужно сделать запись об этом скандале самой. Она забыла об этом! Внутренности ее сжались, голова снова начала болеть.
      Госпожа Флори развернула один из свитков Этила.
      - Похоже, это то предание, что ты нам рассказывала в пещере, но написанное от лица Тсенгана Безумца, - заметила она.
      Арона вытерла глаза и кивнула.
      - Он часто говорил, что предание нужно рассказывать по-другому. - Она дала старейшим подумать над этим, потом отвела их наверх.
      Большинство свитков самой Ароны было сделано ею в детстве. Взяв один из них, она взглянула на последнюю строку.
      - Но ее изменили! - воскликнула она гневно.
      Старейшие всмотрелись. Арона указала на последнее слово.
      - Я сама это писала и на каждом свитке добавляла:
      " Я знаю это, потому что делала своими руками и видела собственными глазами". Но посмотрите! Теперь здесь написано:. "Это смесь полной чепухи". - Эгил торопливо прикрыл рот рукой, но волосы на его верхней губе дрожали. - Эгил, это уже не шутка! - гневно закричала Арона. - Ты изменил запись!
      - Откуда ты знаешь, что это сделал я, а не твоя хозяйка? Она выразила свое мнение о твоем свитке, - невинно сказал он.
      - Какие еще записи ты изменил? - спросила Арона. - О, уважаемые старейшие, теперь нам придется просматривать их все!
      Старейшая мать вздохнула и отыскала для себя сиденье: спина и ноги у нее отказывали, когда она стояла долго, ноги начинали неметь. Эгил услужливо принес ей чашку травяного чая. Арона посмотрела на волшебницу, которая незаметно покачала головой. Госпожа Флори послала Ханну к госпоже Гондрин за едой и элем. Ароне пришла в голову новая мысль, и она в ужасе посмотрела на волшебницу. Несогласная кивнула.
      - Старейшие, - сказала она холодным ясным голосом, - это продлится больше, чем один день. Так как возник вопрос об изменении записей, я думаю, Арона и Эгил должны вернуться в дома своих матерей и жить там, пока мы не закончим, а комнату записей нужно охранять.
      - Согласны, - сказала старейшая мать, кисло посмотрев на Арону.
      ***
      В плотницкой Бетиас Арона не могла уснуть. Собственная постель казалась ей узкой и непривычной, теперь она принадлежала одной из маленьких дочерей тети Наты. Не сворачивалась в ногах маленькая рыжая кошка, не ходила по ее груди по утрам, заставляя вставать.
      Сестры приставали к ней, шумно просили во всех подробностях рассказать о происшествии и о том, как она будет жить с Эгилом. Кармонт, дочь Элен, которая проявляла все признаки он-дочери, вырастая, спросила, почему бы ей не узнать, что нужно Эгиду, и не дать ему это, в обмен на то, чего хочет она.
      - Потому что мы хотим одного и того же, - резко ответила Арона. - Или в другом случае - мы хотим прямо противоположного.
      Она отодвинула стул и попросила разрешения уйти от обеденного стола.
      - Мама, тетя Ната, тетя Элен, я не хочу есть. - Она убежала на крыльцо и заплакала, плакала о Марис, о себе, о записях и о том, что произошло с момента появления Эгила, дочери Элизабет, в деревне.
      Если Эгил выиграет, что ей делать?
      Она может жить здесь и ежедневно ходить в Дом Записей, присматривать за свитками. Эгил этого не позволит, но сможет ли он ее остановить?
      Предположим, сможет. Тогда она украдет свитки и спрячет где-нибудь. Но где? И если старейшие назначат его хранительницей, они заставят ее вернуть свитки.
      Допустим, она спрячет их так, что никто не сможет найти, и откажется возвращать. Самое плохое, что с ней могут сделать, - изгнать. Безумная Бетия, убийца, была изгнана. Бабушка Ангхард сама себя изгнала, и Пелиел, дочь Лаэли, и брат Джомми. Аста, дочь Леннис, сбежала с торговцами. Это один из способов уйти от хулигана.
      Если бы только ей удалось поговорить с Джомми! В записях говорится, что в изгнании ему было одиноко и страшно, но переносимо. Он ткач и без труда зарабатывал себе на жизнь. А как заработает на жизнь изгнанный писец?
      Неожиданно Арона села в постели. Он-торговец рассказывал о месте, где может жить писец и где записи в безопасности, их никто не подумает там изменять. Лормт.
      Ей даже показали дорогу туда. Может, торговец предвидел, что она будет изгнана? Это совсем страшно.
      Но ничего не случится. Старейшие ни за что не отдадут записи чужаку, человеку, который их изменяет, лжецу и хулигану, желавшему смерти старой хранительнице. Или отдадут ему его записи, а ей - ее. В этом есть смысл, почему никто не может его увидеть? Почему не согласились сразу?
      Арона снова повернулась в постели. Одеяла кажутся спутанными, подушка комковатой. Волосы у нее зудели.
      Она встала и принялась неторопливо расчесывать их. Старейшие примут разумное решение. Если нет, то последствия будут столь ужасны, что о них страшно подумать.
      ***
      Дни проходили, и старейшие начали ворчать. Чтение свитков - тяжелая работа, и они начали обвинять Арону в своих неудобствах. Подошло полнолуние, и кто-то другой отвез продукты Джомми Мудрому.
      Эгил подарил собаку Эйне, дочери Парры, и Парра была очень благодарна, потому что девочка часами играла с собакой. Эгил прозвал собаку Клык. У Ароны начали сдавать нервы.
      Но вот к ней обратилась госпожа Бирка:
      - Арона! Подойди ко мне и скажи, изменено ли здесь что-нибудь?
      Девушка подбежала к жрице. Длинным искривленным пальцем жрица указывала на последнее слово в последней строчке Сказания о Мирре-Лисе, записанное ее сестрой-подругой Вариной-Соколицей. Небольшой знак ударения был изменен. Но этого оказалось достаточно, чтобы изменилось все значение. Было "Я считаю это правдой, потому что слышала от человека, достойного доверия". Стало: "Я считаю это не правдой, почему что слышала от человека, недостойного доверия".
      - О, да, - сказала Арона. Глаза ее наполнились слезами при мысли о таком святотатстве. - Запись изменена, и таким образом, чтобы изменить смысл всего сказания. Видишь?
      Эгил, стоявший рядом, снисходительно улыбался.
      - Ты уверена? Когда ты в последний раз читала этот свиток?
      - Год назад. А что? Я их все помню наизусть, - возмущенно сказала Арона. - Изменить мою запись ради шутки - да. Переписать старинное сказание для собственного удовольствия - да. Но изменить то, что написано давно? О, Эгил, как ты мог? - бушевала она. - И что еще ты натворил?
      - Я отыскал запись самой нашей покойной хозяйки, - ответил он и картинным жестом протянул свиток.
      В нем было написано: "Я глубоко разочарована поведением Ароны, дочери Бетиас, и поэтому называю Эгил, дочь Элизабет, своей преемницей в Доме Записей", - И подпись: Марис, дочь Гайды, хранительница. Еще ниже инициалы, которыми она обычно заканчивала запись.
      Почерк неуверенный, как и следует больной. Арона ошеломленно рассматривала запись.
      - Это подделка! - закричала она. - Писала не она, а он, как бы ни было похоже!
      Раула, дочь Милены, взяла Арону за руку.
      - С нас достаточно твоей ненависти, молодая женщина. Что бы ты ни имела против новой хранительницы, направь свои силы на что-нибудь другое.
      - Старейшие, - негромко заговорила волшебница, - тот, кто однажды изменил запись, чтобы добиться своей цели, может изменить и другие. Вы спрашивали меня. Я отвечу: следует верить Ароне и не верить Эгилу.
      Старейшая отпустила руку Ароны и подозрительно посмотрела на волшебницу.
      - С тех пор, как у нас появились чужаки, Арона совершенно переменилась. Трижды она прерывала собрания. Она написала свиток, в котором одни исправления. Она знается с волшебством, вместо того чтобы выполнять свою работу, и видит в делах, связанных с родственниками Эгила, не больше, чем ты, госпожа волшебница. Разве не ты встала между живущими в Доме Записей вопреки воле его хозяйки? Ненависть Ароны к Эгил вызывает у нас напряжение, которое мы больше терпеть не будем. А я опасаюсь, что пока они не помирятся, неприятности будут продолжаться. Какая из нее хранительница, если перед нами свидетельство самой ее умершей хозяйки? Неужели кто-то смеет оспаривать ее предсмертную волю?
      Волшебница начала говорить, потом посмотрела на лица окружающих и замолчала.
      Старейшая Раула отыскала свое веретено.
      - Эгил, дочь Элизабет! - Юноша встал, он неожиданно показался всем высоким и стройным. Старейшая посмотрела ему в глаза. - Клянешься ли ты своей матерью и всеми предшествовавшими матерями, клянешься ли Доброй Богиней и страхом перед гневом Джонкары? Никогда не изменять ничего в списках, за исключением исправления собственных ошибок? Правдиво записывать все происходящее в деревне, ничего не опуская и ничего не прибавляя?
      - Клянусь.
      Старейшая отступила.
      - Эгил, дочь Элизабет, дала великую клятву больше не делать подобного. Арона, согласна ли ты присоединиться к ней, чтобы вы работали, как сестры одной матери?
      Небо показалось Ароне огромным хрусталем, все звуки стали четкими и резкими. Никаких чувств - ни гнева, ни страха - у нее не осталось. Она все сразу увидела ясно.
      - Я уже сказала: только если он будет делать свои записи, а я свои, ответила она, кутаясь в шаль.
      Старейшая вздохнула, посмотрела на Эгила, который слегка покачал головой.
      - Значит, нет надежды примирить вас? - спросила она.
      - Нет. - Арона решила прибегнуть к последней мере. Она думала об этом уже два месяца, но надеялась, что никогда не будет этим пользоваться. - Я согласна приготовить тебе еду в последний раз, - голос ее дрожал, - прежде, чем переберусь в дом матери. В обмен я хочу свои собственные записи, перо и чернильницу, половину пергаментов, которые я купила у торговцев, и маленькую рыжую кошку, которая тебе все равно не нужна.
      Эгил улыбнулся и покачал головой.
      - Нет, моя маленькая Мирра-Лиса. Эти нелепые старые сказки слишком вскружили твою очаровательную головку. Кошку и твои записи можешь забрать.
      Пергаментом я не распоряжаюсь.
      - Приготовление еды принято, конец ссоре, - неожиданно сказала Несогласная. - Я поем с вами, чтобы доказать, что еда нормальная. Старейшие, ради мира в деревне, нельзя ли уступить Ароне чернильницу, перо и несколько обрывков пергамента? Трудно не практиковаться в единственном деле, которое знаешь.
      Старейшая посмотрела на удрученное лицо Ароны и подумала, не была ли она жестока к девушке.
      - Договорились, - сказала она. Эгил подтверждающе кивнул.
      12. Уход
      Огонь в очаге Дома Записей горел ярко и горячо, пламя окрасилось цветами солнечного заката, слабый аромат ладана исходил от сосновых дров. Эгил сидел, откинувшись в самом удобном кресле, медленно прихлебывал эль и краем глаза поглядывал на Арону. Девушка нервно улыбнулась ему и еще медленнее стала пить свою порцию зля. Многолетний жизненный опыт удерживал Несогласную от неподобающего смеха.
      У ног Эгила Клык глодал добрую половину мяса, которое удалось выпросить Ароне. Собаке бифштекс понравился больше, чем Эгилу. Она таскала и трепала кусок, пока Эгил не рассмеялся и почесал у нее за ухом.
      - Не называй пса "она", Арона, - с улыбкой сказал он. - Здесь в комнате только один щенок женского пола, да и то по твоему собственному выбору. А где яд? В печенье? Или в хлебе?
      - В зелени, - ответила она, зная, что он страшно не любит зелень. Ненатурально прикрыв рот маленькой рукой, Арона потянулась и зевнула. Щенок начал ворчать потише, он сел у Кресла и принялся есть. Рыжая Малышка прыгнула Ароне на колени и замурлыкала. Арона почесала у нее за ушами, кошка дернула концом хвоста. Арона без всякого "с твоего разрешения" взяла то, что осталось на тарелке Эгила и поставила на пол; Рыжая Малышка спрыгнула и принялась довольно лизать.
      Эгил поднял брови и сделал большой глоток.
      - Ты с радостью отравила бы любого мужчину, который встанет на твоем пути, - признал он, - но не эту глупую кошку. - Он немного налил в маленькую чашку и поставил на пол. Кошка несколько раз лакнула. Арона казалась совершенно незаинтересованной. Волшебница открыто улыбалась, потом зевнула и тоже потянулась.
      - Я бы подышала свежим воздухом, - заметила она. - Арона, не покажешь ли мне дорогу к.., гм.., маленькому домику?
      - Конечно, - сказала Арона, вставая и беря шаль.
      Эгил внимательно посмотрел вслед выходящим женщинам. Как только дверь за ними закрылась, он опустился на пол и стал внимательно разглядывать щенка и кошку. Щенок, вытянув лапы, негромко похрапывал, переваривая пищу. Его крошечный хвост дергался. Кошка забралась под кресло и повернулась так, что ударила Эгила хвостом по лицу. Эгил встал и неожиданно чихнул, но с его оказался забит кошачьей шерстью. Потом он снова сел в кресло и принялся задумчиво пить эль.
      Арона что-то задумала. Это он мог сказать, поглядев на нее. Волшебница об этом знает и поддерживает нелепые планы девчонки. С переднего крыльца дома донеслось негромкое мелодичное гудение, похожее на колыбельную. Кто-то запел старинную балладу о мире и любви.
      Эгил глубоко вдохнул теплый ароматный воздух. Кошка прыгнула ему на колени, он рассеянно погладил ее одной рукой и закрыл глаза. Голова его упала набок. Он негромко засопел.
      Большой тяжелый нож, который Арона взяла взаймы в мясницкой, двигался взад и вперед, перепиливая веревку на двери комнаты записей. Волшебница молча подошла, перешагивая через груды овощей в погребе, и протянула топор. Арона благодарно кивнула, оглянулась и ударила топором по веревке - раз, другой, третий.
      Каждый раз веревка становилась тоньше, наконец осталось только несколько прядок. Волшебница приподняла свои камень, который светился неясным голубоватым свечением, достала ножницы бабушки Лорин и перерезала последние пряди.
      Большая деревянная дверь заскрипела так громко, что могла бы разбудить и мертвых, когда Арона и волшебница потянули ее. Арона застыла. Но волшебница продолжала тянуть.
      - Он будет крепко спать до утра. И дольше, если не погаснет огонь, негромко сказала она. Не слыша наверху никаких звуков, Арона снова принялась за работу.
      Эгил навесил эту дверь после бури. Неужели он нарочно сделал так, что требовались силы двух женщин, чтобы сдвинуть ее? Он очень гордился ее прочностью.
      Дверь подалась, и женщины на цыпочках вошли в темное помещение. Путь им освещал только камень Несогласной. Арона безошибочно отыскала стойку со свитками, отобрала несколько, развернула, чтобы снять стержни, на которые они наматываются, потом снова свернула вместе как можно плотнее и засунула в прочный кожаный цилиндр.
      - Его не интересует, "кто с кем поссорился" и отчеты о разборе дел, прошептала Арона. - Только героические предания и Первые Времена.
      Одна из постоянных тем их споров: Эгил утверждал, что кто-то должен был научить женщин строить дома, приручать овец и лошадей, убивать копьем волков.
      - Разве вы сами могли это сделать? - подшучивал он. - Разве вы что-нибудь умели? Но у вас все это есть. Так откуда же? Кто вас научил? Я хочу это узнать.
      Из леса послышался крик перепела. Арона ответила и продолжала разбирать свитки, пока не наполнила четыре футляра. Она вышла из погреба, волшебница за ней.
      Их ждала Леатрис, дочь Хуаны, с двумя оседланными мулами и еще одним, нагруженным тюками. Луна всходила на западе над остатками Соколиного утеса. Один из мулов заржал. Волшебница положила руку ему на голову, крик прекратился.
      Подошла Дарран, хозяйка мулов. Она вела несколько мулов, нагруженных всем содержимым дома волшебницы - это цена за ее трех мулов.
      - Тут что-то неладное происходит, - заметила она. - Если бы не госпожа волшебница, я созвала бы старейших.
      - Она ждет ВЗЯТКУ, - цинично перевела на свой язык Леатрис.
      Волшебница негромко рассмеялась.
      - Иди домой, добрая женщина: ты ничего не видела. Я говорила и тебе, и многим другим, что мне пора уходить к другим волшебницам."
      Взгляд Дарран, хозяйки мулов, утратил сосредоточенность, лицо стало рассеянным. Она прищелкнула своим мулам и подстегнула их веткой. Караван мулов двинулся.
      Арона осторожно подошла к двери Дома Записей.
      - Кис-кис-кис. Рыжая Малышка? - Кошка не пошевелилась. Арона хотела зайти, ноги ее не слушались.
      "Она не пойдет с тобой" - послышался решительный. мысленный голос волшебницы.
      "Нет!" - молча воскликнула Арона и снова мысленно позвала кошку. Та потянулась и отошла дальше в глубь комнаты.
      "Оставь ее, - приказала волшебница. - Она сама себе хозяйка". Ароне пришлось смириться. Бросив последний взгляд и молча попрощавшись, она вышла и нашла своего мула. Пастушьи брюки из овечьей шкуры, куртка, пончо были привязаны к седлу, поверх всего - пара сапог. Арона быстро переоделась. Потом заткнула за пояс нож, слегка пострадавший от веревки, и второй нож, поменьше, для еды, за голенище сапога. Прищелкнула, посылая мула вперед, и обе женщины двинулись.
      ***
      Странно было ехать ночью по тропе, идущей на восток. Единственное освещение давали полная луна - ее свет не разгонял глубокие тени - и звезды. Волшебница пригасила сияние своего камня, сказав, что это утомляет ее, как и долгая поездка.
      - Почему ты это делаешь? - спросила Арона, когда они углубились в лес.
      - Ты говорила правду, - просто ответила Несогласная. - Я поклялась не вмешиваться, но семь бед - один ответ. - Она замолчала.
      Слуху девушки ночные звуки казались необычными и мягкими. Она вслушалась, ожидая услышать вой псов Джонкары, но они в эту ночь молчали. Мулы еле слышно шлепали по влажной весенней почве. Арона, занятая своими мыслями, почти не разговаривала; волшебница тоже. Даже в седле трудно было не уснуть, и скоро девушка зевнула и задремала. Ее мул потянулся к траве; только когда он наестся, они двинутся дальше.
      На рассвете они подъехали к маленькому древнему святилищу с нарисованным на дереве изображением богини. Под крышей были изображены переплетенные колос пшеницы и увешанная плодами ветвь фруктового дерева. Здесь волшебница предложила остановиться.
      Они привязали мулов. Усталая Арона сняла седельные сумки и принесла мулам воды из ручейка за святилищем. Женщины протерли мулов и с молитвой вошли в святилище. Волшебница вдобавок произнесла заклинание. Внутри пахло свежими травами и цветами, их ожидал приветливый прием.
      Арона подняла голову.
      - Знаешь? Это святилище было построено двумя нашими женщинами: Ильзой, дочерью Дорины, и Фреей, дочерью Ингаельды, а также дочерью Гунноры, Регни, дочерью Гретир. Так началась торговля между нашей деревней и внешним миром. И до твоего прихода мы встречались только с дочерями Гунноры.
      Несогласная рассмеялась.
      - Арона, Арона, сначала выспись, а потом занимайся историей. - Она зевнула и потянулась. - Спокойной ночи, дитя.
      Арона завернулась в одеяло и легла, положив седло под голову.
      - Спокойной ночи, - сонно ответила она.
      ***
      Тропа постепенно поднималась, она вела между двумя пологими склонами, заросшими лесом, навстречу восходящему солнцу. Арона, которая не могла пользоваться копьем или луком из-за своей близорукости, на следующий вечер, когда разбили лагерь, поставила ловушки на мелкую дичь и поймала неосторожного кролика. День и ночь проспали они в святилище Гунноры и проснулись отдохнувшими и освеженными. Их никто не преследовал.
      - Я так и думала, - сказала волшебница. - Нужно немало постараться, чтобы выманить твоих из деревни.
      - Разве украденные свитки - это мало? - в ужасе спросила Арона. Волшебница сочувственно покачала головой.
      Они подъехали к развилке дороги; волшебница без колебаний свернула на север, глубже в горы. Этим вечером перед закатом они миновали разрушенную деревню. Обожженные камни и изредка дверная рама, очаги и трубы среди развалин красноречиво говорили о пожаре и уничтожении.
      - Поворот? - в страхе спросила Арона.
      - Вероятней, война, - серьезно ответила волшебница. - Должно быть, деревня, из которой бежали ваши новые соседи.
      Арона широко раскрытыми глазами смотрела на разрушения и думала о таком страшном гневе.
      - Кто мог так их возненавидеть, госпожа волшебница?
      Несогласная обнаружила, что ей необходимо объяснить девушке, несмотря на ее занятия летописца и историка, что такое государства и армии. Люди, приплывшие из-за моря, от которых происходила сама Арона, не были единым народом, а свободным союзом племен на краю Пустыни. Племена были связаны общим происхождением, языком и обычаями. Это не были мирные племена: каждую весну после посевной мужчины собирались в отряды и отправлялись в набеги на чужие земли. Возвращались они перед уборкой урожая с сокровищами для своих жен, матерей и дочерей.
      Потому что каждый воин ехал под знаменем рода своей матери и носил ее имя.
      - Как матери и дочери, - объясняла Арона Несогласной вечером у костра, - так что каждая защитница была для своих сестер он-ребенком, а каждый он-ребенок для своей матери он-сестрой. Землей владели мы, женщины. Мы ее обрабатывали и занимались всеми необходимыми делами и торговлей, кроме схваток с оружием в руках.
      И вот эти разбойничьи отряды и непрочно связанные племена оказались, несмотря на свою храбрость и благородство, легкой добычей для первых же захватчиков с их организованной армией. Остатки некогда благородного населения бежали в Пустыню, за горы и за море под предводительством лордов Соколов. Обычаи под воздействием войн и поражений изменились. Арона закрыла глаза, молча отдавая дань печали падению своих предков, потом сказала:
      - Мне кажется, госпожа волшебница, что их далекие потомки все еще бродят по Пустыне, совершают набеги на своих больших прирученных лошадях, и дома их охраняют духи-покровители, нарисованные на их щитах: львы и горные кошки, кабаны, медведи и бобры, волки и лисы, орлы и соколы.
      Волшебнице неожиданно привиделся молодой воин, едущий по пустыне с горным львом, нарисованным на щите, и человеческий облик воина иногда менялся на внешность большой кошки. Рядом с воином женщина из племени самой волшебницы, светлокожая и темноволосая в украшенном вышивкой плаще, товарищ и жена воина.
      - Я тоже так думаю, - сказала она. - Но их сестер там больше нет.
      - Знаю, - отвлеченно ответила Арона. - Мы здесь.
      ***
      Еще шесть дней ехали они по узкой тропе, едва позволяющей двум мулам идти рядом, все выше забираясь в горы. Наряду с приятно пахнущими вечнозелеными хвойными деревьями, растущими вдоль тропы, появились и другие, высокие и тонкие, с белой корой. Их маленькие новые весенние листочки дрожали на ветру. В затененных местах еще лежал глубокий снег, а днем, когда светило солнце, копыта мулов погружались в грязь.
      По сторонам дороги начали появляться дома, и женщины останавливались возле них и просили гостеприимства фермеров. Арона теперь видела, что с волшебницей обращаются почтительно, как со старейшей. Но ее больше интересовали сами женщины и мужчины, живущие на этих фермах.
      Сама Арона была в одежде пастуха и спрятала волосы под шапкой, как делают пастухи. Фермеры, мужчины и женщины, называли ее "парень" и говорили с ней одним тоном; когда она снимала шапку и распускала волосы, к ней обращались "девушка" и говорили по-другому.
      Будучи "парнем", она видела, как фермерские дочери посматривают на нее сквозь ресницы и говорят с ней тоном голубки. Когда она становилась "девушкой", сыновья фермеров разговаривали с ней так, как иногда Эгил, когда старался быть особенно очаровательным. Несогласная попыталась объяснить Ароне, что такое любовь, ухаживание и замужество, но у Ароны было призвание девственницы. К тому же она, после насилия сокольничего и коварства Эгида, чувствовала себя обманутой. И на все объяснения отвечала только:
      - Пусть этим занимаются они.
      Дорога снова пошла под уклон, и Несогласная посмотрела вдаль, на запад.
      - Скоро мне придется оставить тебя, - сказала она. - Арона, ты еще не умеешь разбираться в людях, а на дороге встречаются всякие. Большинство приличные и добрые. Не расставайся с оружием, и если почувствуешь, что что-то неладно, не пытайся понять, что именно. - Волшебница начала словно разговаривать с кем-то далеким. Потом сняла с шеи свой амулет.
      - Отвези его в Лормт. Он очень старинный, но сейчас для меня бесполезен. На нем руны Древнего народа.
      Я нашла его несколько лет назад в холмах к востоку от Эса, но я не ученая. И не имею дел с другими народами. - Она криво улыбнулась. - Нам своих бед хватает!
      Но, возможно, тебя этот амулет защитит от человеческого зла. А также твой ум и твоя сила. - Она обняла девушку и неожиданно исчезла.
      Арона смотрела на то место, где только что стояла волшебница. Может, это была иллюзия? Она чувствовала себя такой одинокой, как никогда раньше. Ей пришло в голову, что она безнадежно изгнана из своей семьи, своей деревни, никогда не увидит Дом Записей и все то знакомое и привычное, что знает с детства. И Арона ощутила глубокую горечь и неприязнь к Эгилу и всему его роду, к старейшим, которые предпочли его ей, к чужакам, которые приучили его с рождения к мысли, что он принц и должен всегда распоряжаться женщинами.
      - Пусть он умрет с голоду и замерзнет, пусть сожрут его волки, повторила она проклятие Бритис против Хуаны, - пусть найдут его сокольничьи, отведут на Соколиный утес и скормят своим птицам. Пусть все обращаются с ним так, как он обошелся со мной и с моей хозяйкой, и пусть он плачет по ночам о том, что сделал. - И она сама заплакала.
      Эгил, новый хранитель записей деревни Риверэдж, проснулся с сильной головной болью и слезящимися глазами. Его словно чем-то опоили. Солнце уже низко стояло на западе, и огонь в очаге давно погас. Клык просился на улицу и оставил лужу у входа. На полу и столе стояли остатки вчерашнего ужина, над ними вились мухи. Они, казалось, не страдают от такой еды. Может, он слишком много выпил?
      Арона на него рассердилась. Но она вернется. Не сможет оставаться вдали от Дома Записей - и от него, как лошадь не может перестать бежать. Он единственный в деревне, с кем она может поговорить о том, что их обоих интересует. Она все равно вернется. Он действовал слишком нетерпеливо и быстро. Нужно было понять это. Это его проклятое нетерпение! Но месяц-два терпеливых ухаживаний исправят эту ошибку. Потому что он по-настоящему любит ее, и если у нее есть хоть столько ума, сколько боги дали гусыне, она это поймет.
      Он зевнул, потянулся и потер сонные глаза. Плеснул в лицо холодной воды и отправился рассматривать свои новые владения.
      Веревка на двери комнаты записей перерезана - опять, и он знает, чья это работа. Нет, она не сможет оставаться в стороне от Дома Записей. Не хватало нескольких свитков. Не его записи и не те скучные отчеты о ежедневных делах и спорах деревенских баб, а очаровательные, но явно ложные рассказы о героизме и вторжениях, о великих делах и временах, полных отчаяния. Те, что она особенно любит.
      - Арона! - позвал он. - Арона! - Покачал головой, причесался, немного поел и отправился к дому ее матери.
      Бетиас ее не видела.
      - Разве она не с тобой? - спросила она. Спросила явно искренне. Эгил прошел к кузнице, потом побежал.
      Никто из подруг понятия не имел, где Арона, но все считали, что она с ним. Эгил покрылся холодным потом.
      - Арона! - взревел он и побежал к пещерам. За ним последовало несколько женщин с факелами. В пещерах Ароны нет, и никаких признаков, что она здесь вообще была.
      Спрашивать волшебницу бесполезно: несколько женщин сообщили Эгиду, что она уехала, как и собиралась.
      - Разве ты не знал? - спросила старейшая, Раула, дочь Милены.
      Арона исчезла, и с нею половина деревенской истории. "Ну, хорошо, подумал он, - эти рассказы все равно выдуманы. Женщины, которые правят городом.
      Всадники-оборотни, которым наносит поражение армия обыкновенных людей. Соколиная богиня мстит смертным. - Гораздо лучше и покойнее без таких фантазий. - Арона! - жалобно восклицал Эгил. - Почему ты так поступила? Если бы я знал, что значат для тебя эти глупые сказки, я бы подарил их тебе. Вернись ко мне, мы помиримся".
      13. Жабы
      - Посидишь у моего огня? - Одинокий путник, предложивший гостеприимство, был одет просто, но чисто, насколько можно быть чистым в дороге. И говорил он вежливо. Арона слезла с мула, которого назвала Леннис, и подошла к костру. Она не чувствовала присутствия зла ни тогда, ни позже, когда они разговаривали.
      Она рассказала о том, что едет в Лормт, рассказала о своем споре с Эгилом за место хранительницы записей и о решении старейших. А он говорил о своей жене и доме, о детях, о дочерях, в которых смысл его существования. Она рассказывала предания, и они разделили еду и вино.
      А потом она сняла шапку. Глаза ее собеседника расширились.
      - Девчонка? Ну! Боги наконец-то улыбнулись мне!
      Сегодня моя постель будет теплой! - Она покачала головой и отступила. Он достал из мешка кусок красивых кружев. - Я буду щедрым, - уговаривал он.
      - Спасибо, но нет, - твердо ответила она, отступая еще дальше и положив руку на нож. Он прыгнул к ней и схватил одной рукой за горло, а другой выхватил кинжал - быстрее, чем успевал заметить глаз.
      - А кто ты, если не шлюха? - рявкнул он. - Девка разбойников, приманивающая путников, пока остальные ждут в засаде?
      - Я путница! Я тебе уже говорила! - воскликнула она, пытаясь одной рукой достать нож, а ногтями другой впиваясь ему в руку. - Ты предложил разделить твой костер, а теперь ведешь себя, как зверь в течке! О, Леннис была права! Это наша мельничиха, - объяснила Арона, - а раньше я никогда не считала ее правой. Но теперь...
      - Если ты этого не хочешь, - спросил он, искренне озадаченный, - то почему показала мне, что ты девушка? Я думал, это значит.., ну, что бы подумал на моем месте любой мужчина? Сколько тебе лет? И какова на самом деле твоя история?
      - Четырнадцать, - сдавленно ответила Арона, - почти пятнадцать, а этот Эгил, о котором я рассказывала, он хотел.., он пытался.., и я убежала...
      Мужчина отступил.
      - Прошу прощения. Но если ты намерена и дальше продолжать свое безумное путешествие, не снимай своей мальчишеской маскировки, пока не доберешься до тетки или куда еще ты там направляешься. - Он убрал кинжал в ножны и сел. Меня можешь больше не бояться. Я тебе верю и, великие боги, у меня есть дочери! - Он с сожалением покачал головой. - Выбирать между похотливым хозяином и опасной дорогой! Они тоже могут оказаться в таком положении, если мне не повезет. Как тебя зовут?
      - Арона, дочь Бетиас. - Девушка села подальше от него, но приняла питье, которое он с извинением предложил.
      Но почему он смотрит на нее так сочувственно? - Госпожа волшебница, с которой я проехала часть пути, многое мне рассказала, но, - голос девушки дрогнул, - не все. В этой земле даже малые дети должны думать о самозащите.
      - Войны, - согласился он. - Эта твоя спутница волшебница... Ты благоразумно поступила, что поехала с ней. Храбрая девушка! Теперь ложись спать, - мягко сказал он. - Если хочешь, держи нож в руке. Я тебе не причиню вреда. Но что касается других мужчин - всегда будь настороже.
      Она спала, но беспокойно и проснулась по-прежнему неотдохнувшей. И отныне ехала только с женщинами или одна.
      ***
      Грубые бородатые мужчины у костра усмехались, слушая, как юный рассказчик драматически снижает тон своего ясного голоса.
      - И лиса-волк изумленно воскликнула: "Сестра?
      Почему ты называешь меня сестрой, маленький глупый цыпленок?
      И когда она это сказала, - рассказчик на мгновение остановился, цыпленок вылетел у нее из пасти и убежал. И никогда больше лисе-волку не удавалось поймать маленького желтого цыпленка!
      Мужчины смеялись, их дети хлопали в ладоши и веселились.
      - Еще! Еще! - закричала девушка из одной семьи в лагере.
      Рассказчик, которого звали Арон, сын Бетиаса, встал, поклонился женщинам и детям, собрал свои вещи и уложил в седельную сумку мула по кличке Леннис. Ездить с женщинами или одной. Что за нелепая земля. На дорогах множество мужчин, и ни одна женщина не может ехать в одиночестве. Если только не заманивает неосторожных в засаду, как говорил тот ее собеседник. А те женщины, что едут с мужчинами, не могут ничего сказать, и с ними нельзя поговорить. Каждый раз, думая об этом, Арона чувствовала горечь во рту.
      Наступило новолуние, потом луна снова начала прибывать с тех пор, как девушка покинула деревню Риверэдж. Сзади осталась широкая долина реки Эс, впереди горы, в которых расположен Лормт. Арона устало думала о своих впечатлениях от земли чужаков.
      Некоторые из них добры, другие жестоки. Иногда ее прогоняли от дверей, как бродягу, иногда делились последними крохами. Все были искалечены войной, у многих дома в развалинах, поля опустошены, сами камни домов обрушились и обгорели под действием невероятно мощной энергии, высвободившейся в ночь Поворота.
      На следующее утро Арона с удивлением разглядывала несколько монет, полученных от хозяина каравана.
      Такие маленькие простые штучки и так много стоят! И какая гениальная идея для земли, слишком обширной, чтобы все получать обменом! Деньги - за плуги и другие инструменты, за прирученных лошадей с металлическими кольцами на ногах. Люди, живущие только торговлей, не фермеры. И женщины, о которых рассказывал брат Джомми. Они живут на деньги, которые им дают мужчины, а они позволяют этим мужчинам вести себя с ними, как звери в течке. Мужчины, которые учили ее искусству самозащиты, считая мальчиком. Девушек они ни за что не стали бы учить.
      Арона вздрогнула и снова дотронулась до ножа.
      Впереди горы, со своими мохнатыми хищниками они безопасней этих обработанных земель, в которых так много хищников в человеческой одежде. Девушка в последний раз почесала вьючного мула за ухом и похлопала его по морде.
      - Прощай, Раула, - сказала она. Новый владелец мула снисходительно улыбнулся, Раула громко заржала.
      Дети снова рассмеялись, и караван двинулся на запад.
      Арона повернула Леннис носом на север, в горы.
      Она ехала несколько дней, ела немного, жила, в основном, продуктами леса, как научили ее пастухи. Укрывалась от дождя под густыми ветвями, прикрытыми плотным одеялом, настороженно, но без страха прислушивалась к знакомым ночным звукам. Но вот в ярком свете середины дня она услышала в холмах за собой топот копыт.
      В этом месте справа от нее пропасть, слева крутой утес, но дальше тропа постепенно расширяется и превращается в луг, на котором множество горных цветов. За лугом, у утеса, развалины дома. Только перила крыльца новые, и к ним привязано несколько лошадей.
      Она едет на медленном муле, а не на быстрой лошади.
      Посматривая налево и направо, Арона заставляла мула двигаться как можно скорее. Впереди по обе стороны тропы снова крутые утесы, между ними вьется узкая дорога, проходя между двумя вершинами. Оглянувшись, Арона увидела облако пыли, а в нем неясные фигуры.
      Один, два, три всадника - далеко на тропе, но быстро приближаются. Она достала нож.
      Арона знала, что сумеет постоять за себя, но слишком велико неравенство сил. Если бы у нее были лук и стрелы! Но какая от них польза близорукой девушке?
      Лучше надеяться на ловушки.
      Быстро спешившись, она порылась в сумках в поисках ловушек на кроликов, все время испуганно посматривая на дорогу. Всадники приближаются. Арона натянула нить между стволами двух ив с белой корой, другую сунула в карман и сильно ударила Леннис по крупу.
      Мул заржал и двинулся вперед с максимальной для него скоростью.
      Амулет Ароны загудел. Она взяла его в руку, продолжая оглядываться в поисках укрытия. Найти бы убежище! "Госпожа волшебница, - про себя взмолилась Арона, углубляясь в проход между деревьями. - Сила амулета! Спасите меня, спасите свитки, или все было впустую? Джонкара, Соколиная богиня, мстительница за женщин, спаси меня!"
      Продолжая поиски, она сосредоточилась на амулете.
      Он гудел все громче и начал слабо светиться - цветом алых осенних листьев, цветом Соколиной луны. И тут спереди и слева от скалы тоже донеслось гудение, но более низкое. Звук усилился, стал напоминать раскаты грома. Огромная каменная плита отодвинулась, как занавес, и за нею открылся вход в пещеру. Леннис заржал, протестуя против затхлого влажного воздуха, потянувшего из пещеры.
      Арона осторожно приблизилась к входу в пещеру.
      Внутри было светло, но свет необычный, голубоватый, казалось, слишком яркий и отчасти невидимый для человека. Снаружи все громче слышались копыта разбойников. Лишь мгновение Арона взвешивала страх перед неизвестным и несомненный ужас от того, что ждет ее на тропе. Потом глубоко вдохнула и провела мула через занавес света. Действовала она быстро, чтобы не передумать. Если только это обычные разбойники, они за ней не пойдут.
      Она оказалась глубоко под землей, под огромным куполом, освещенным тем же сверхъестественным светом, который защищает вход в пещеру. Почувствовала слабый острый запах. Казалось, это место неестественно чисто. Никакого видимого источника света и запаха нет.
      Мул прижал уши и не хотел идти дальше; Арона со вздохом огляделась в поисках места, куда бы его привязать, и ничего не нашла.
      "О, помет Джонкары, я останусь на месте", - послышался в ее сознании голос, отчетливый, как ее собственное дыхание. Голос упрямый, злой, хриплый и удивительно знакомый. Арона благодарно подумала:
      "Хороший мул" и пошла в глубину пещеры, удивленно глядя по сторонам.
      Везде ряды матрацев, на каждом - живое существо в цилиндрическом сосуде такого же освещения, которое защищает вход в пещеру. Многие из этих существ - люди, но некоторые - нет. Большинство из людей мужчины, несколько женщин. Арона задержалась возле одной, рыжеволосой молодой женщины в гладком серебристом костюме, который обтягивал ее, как вторая кожа.
      На женщине сапоги и серебряный шлем, в руке у нее серебристое копье странной формы. Арона без слов поняла, что это мощное оружие. Хранительница нахмурилась. Имеет ли она право взять и использовать это оружие против толпы обычных разбойников? Все равно что убивать мышь мясницким топором!
      Она посмотрела вдоль рядов, заметив, что некоторые мужчины похожи на разбойников, которые остались снаружи. Почему она решила, что может разбудить здесь кого-нибудь? И с какой целью?
      И тут она услышала. "Разбуди того, кто тебе больше всего нужен".
      Она постояла, закрыв глаза, сосредоточилась и, наконец, признала: "Я не знаю, кто мне нужен больше всего, но доверяю тебе". Она теперь знала, что каким-то образом - каким именно, она не понимает, - сама пещера превратилась в разумное существо. Больше того, она, Арона, может ей доверять. На мгновение она почувствовала такую панику, что едва не утратила самообладание: неужели это ощущение абсолютного доверия может быть приманкой?
      Пещера, казалось, засмеялась - сухим смешком - и направила девушку в боковое ответвление, чтобы она могла удовлетворить свои телесные нужды, умыться и напиться из чистого искусственного источника. Вода оказалась удивительно вкусной. "К несчастью, мой запас человеческой пищи весьма ограничен, - услышала ока. - Война, Которая Закрыла Восток, истощила мои возможности. Эта нынешняя война кажется немного менее разрушительной. Пещера вздохнула. - Войны с низкой технологией всегда таковы - из-за эпидемий и голода".
      - Кто или что ты? - вслух спросила Арона.
      "Убежище". - Пещера отвечала мыслью. Потом, слегка изменяя яркость освещения, отвела девушку к матрацу, с которого поднималось страшное отвратительное существо. Низкорослое и плотное, с отвисшей кожей. На существе что-то вроде упряжи и больше ничего. Внутри у Ароны все перевернулось.
      Существо пристально смотрело на нее огромными, желтыми, далеко расставленными глазами. Шевельнулся широкий безгубый рот, хотя смысл слов передала пещера.
      "Здравствуй. Я Кракот, некогда хранительница записей Гриммерсдейла".
      Гриммерсдейл! Дочери Гунноры расказывали о жабьем народе, а теперь Арона смотрит на одну из таких жаб. Стараясь отогнать вкус горечи, она протянула руку.
      - Почтенная госпожа Жаба, меня зовут Арона, я была хранительницей записей в деревне Риверэдж.
      Кракот помигала, при этом сходились ее верхнее и нижнее веки.
      "Добро пожаловать, женщина-обезьяна".
      - Женщина-обезьяна! - Страх Ароны сменился гневом.
      - Ты ведь назвала меня госпожой Жабой, - заметила Кракот. Арона поняла что должна воспринимать существо как разумное, как человека. А почему бы и нет? Женщина-жаба разговаривает, больше того, у нее та же профессия, что у Ароны.
      - Прошу прощения, - сумела она пробормотать. - Это единственное имя, под которым мне был известен ваш народ. - Конечно, если у них есть такая привычная вещь, как записи, должно быть еще много привычного и близкого. "Обезьянолюди", - подумала Арона и неожиданно рассмеялась. Она представила себе своих родственников и соседей в шерсти, с выступающими вперед рылами и маленькими хвостиками. Одновременно увидела она жаб, пасущих овец - а что у жаб вместо овец? Увидела, как они работают на огородах, увидела матерей жаб и детей жаб...
      Кракот усмехнулась.
      "Это образ жизни млекопитающих, - заметила она. - Наши головастики сами заботятся о себе, пока не достигают возраста речи и цивилизованных обычаев. Тогда мы, взрослые, делаем среди них свой выбор и отводим в свои дома как слуг. Потом, когда они станут взрослыми и остепенятся, они могут завести собственный дом".
      Вспоминая некоторых женщин в своей деревне, Арона сказала:
      - И, наверно, некоторые из них сохраняют послушность и заботятся о своих приемных родителях в старости.
      Кракот печально ответила:
      "Ты права! Все взрослые стараются добиться этого.
      Но у нас есть традиция: молодежь, достигая определенного возраста, восстает, часто применяя насилие, против взрослых и всего, что они представляют. И так продолжается около года. Потом молодежь поступает в армию и служит там два года. А после отставки занимает свои места среди взрослых, и цикл начинается снова. Чем могу быть полезна?"
      Арона решила, что обряд посвящения у жаб недоступен человеческому пониманию, и отказалась от его обдумывания.
      - Я потеряла дорогу в Лормт, и меня преследовали разбойники. Необходимость загнала меня сюда. Пещера сказала мне, чтобы я обратилась к тебе. Не знаю, сможешь ли ты провести меня мимо разбойников и вывести на дорогу.
      "А что ты предложишь мне в обмен на мою помощь?" - оживленно спросила Кракот.
      - А чего ты хочешь? - практично, как опытный торговец, ответила Арона.
      Кракот немного подумала, потом как будто приняла решение.
      "Снаружи люди по-прежнему так же подозрительны к необезьяньим формам жизни, как в наше время?"
      Арона обдумала ее вопрос.
      - Обычные люди - да. Не могу ничего сказать об ученых. Во многих сказках о твоем народе рассказывают ужасные вещи.
      "Мы взяли одного из ваших молодых взрослых для экспериментов, - сухо призналась Кракот. - Он был полон молодой энергией, как все млекопитающие. Гормвины решили проверить, нельзя ли кое-что изменить в его организме, чтобы установить мысленную связь между нашими народами. Никто из нас не ожидал, что эта... личность.., будет вести себя с такой яростью и отчаянием, будет цепляться за свою форму головастика. И зачем? Чем ему была выгодна прежняя форма?"
      Арона едва не рассмеялась и одновременно пришла в ужас. Кем бы ни были эти гормвины, они так плохо понимают людей, что их почти можно назвать невинными. А среди людей разве не совершаются такие деяния?
      Несомненно, совершаются.
      Она подумала, что обычаи людей должны казаться жабам такими же странными, как обычаи жаб - людям. Этот урок хочет преподать ей госпожа Пещера?
      Пещера, казалось, усмехается, забавляясь.
      - Ты хочешь понять людей?
      "Если ты согласна помочь. В обмен я дам тебе ручное оружие и маску иллюзий. Оружие не убивает, если ты этого не хочешь. Оно лишает Жертву сознания, и она приходит в себя с ужасной головной болью и болью во всем теле. Но постепенно все нормализуется.
      Такое оружие вполне способно защитить от нападения. Ваши люди не настольно научно образованны, чтобы разобрать это оружие и понять принцип его действия, иначе я бы не отдала его тебе. Но у меня есть и другие виды оружия".
      - А что такое маска иллюзий?
      "Она создает облик ужасного чудовища. - Кракот с минуту подумала. Сейчас оно настроено так, что создает облик разбойника-человека. Я его перенастрою, чтобы оно производило мое лицо, но пугающее и ужасное". - Она сознательно скорчила гримасу, как ребенок, пытающийся испугать другого ребенка. Арона неожиданно поняла, что эта жаба - спокойная, хорошо воспитанная женщина, привыкшая к свиткам и книгам; в общем, очень похожая на нее. Но люди, обезьяний народ, которые этого не знают, увидят ее совсем по-другому. Арона рассмеялась.
      - Твоего обычного лица вполне достаточно, - сказала она. - Во второй раз взглянуть на него не захотят.
      Среди нас еще очень распространен страх перед чужаками.
      Кракот рассмеялась - вернее, низко захрипела, это у нее служило смехом - и кивнула. Что-то изменила в приборе и передала его Ароне. По форме он напоминал подвеску или ожерелье.
      "Не пользуйся часто, - предупредила Кракот. - Его энергия истощится за несколько лунных циклов.
      То же самое с оружием, но солнечный свет снова зарядит его, если подержать достаточно долго. Целый день".
      Госпожа жаба удобно уселась на скамью, приспособленную для ее тела. Другая скамья - нормальная, для Ароны, - отделилась от стены напротив Кракот.
      "Позволь мне прочесть твои свитки, - сказала Кракот, - этого будет достаточно".
      Было уже поздно, и Арона проголодалась. Извинившись, она вернулась туда, где стоял мул. Ей стало жалко бедное животное. Испачкал ли мул пол пещеры, как обычно делают животные? Но мул стоял в металлическом стойле, выдвинувшемся из стены, как сидения, жевал сено и пил воду из ниши в стене. Если это иллюзия, то совершенная. Пол чист.
      Арона нашла свои седельные сумки и достала сверток, завернутый в ткань.
      - Пещера, Кракот может есть мою еду? - спросила она.
      "Попробуй", - предложила пещера. Арона отнесла сверток к сиденьям, а Кракот откуда-то достала похлебку с запахом рыбы. Они решили, что каждый лучше ограничится собственной пищей, и матрац вытянулся, давая место Ароне.
      Ее охватила паника. Может быть, она тоже навсегда здесь останется? Лечь на матрац, уснуть и проснуться, может быть, через сто лет, когда ее разбудит какой-нибудь незнакомец.
      - Пещера, - окликнула она. - Я хочу проспать только одну ночь. Когда солнце снаружи встанет, меня нужно разбудить.
      "Поняла", - сухо и как будто слегка разочарованно ответила пещера.
      Прошло три, четыре, пять дней. Кракот не только прочла свитки, но и просканировала их большим камнем, который кожаной лентой привязала к правой руке. Внутри камня дрожал собственный, словно живой, свет. Арона, в свою очередь, читала записи жабьего народа; эти записи и необычные рисунки проецировались на одну из стен пещеры. Конечно, на самом деле она не читала: пещера переводила ей.
      Очень странный и чуждый образ жизни, думала Арона. Но эти жабы искусные ремесленники.
      Гриммерсдейл был одним из самых маленьких их поселков, и вся его деятельность сосредоточилась вокруг гормвинов. Эти странные существа проделывали необычные опыты со своими же, с людьми, с другими формами жизни, даже со скалами. Но там жили жабы, питались в больших залах, по вечерам смотрели на стенах движущиеся картинки или играли в странные игры, которые состояли в определении и изменении взаимного старшинства и положения. Некоторые жабы мчались в шумных машинах на очень большой скорости по дорогам страны, часто сталкивались друг с другом или со скалами и деревьями. Они ради удовольствия обгоняли друг друга.
      "Гриммерсдейл по ту сторону барьера - очень небольшой город, - виновато объясняла Кракот. - Там головастики мало чем могут заняться, поэтому так и ведут себя. Если работаешь на гормвинов, жизнь у тебя удобная, обо всех твоих потребностях заботятся. Ну, а если нет... Что ж, городок небольшой. Многие уезжают из него. Там ведутся исследовательские работы только в одном направлении - над обезьяноподобными.., гм, над людьми. Я сама в некотором роде гуманолог. - Наконец она потянулась и зевнула. - Жаль, что ты не можешь отнести наши записи в Лормт. Там все равно не смогли бы их прочесть".
      - Я возьму с собой копии. Может, когда-нибудь сумеют.
      "Чтобы их записать по-твоему, потребуется слишком много времени, разочарованно ответила Кракот. - Однако я тебе дам футляр с фильмами - для будущего. Береги его как следует!"
      Арона протянула руку, потом решила, что Кракот заслуживает большего. Обняв удивленную жабу, она попрощалась с ней, как женщины Риверэджа, желающие друг Другу добра.
      Кракот хмыкнула и вытерла лицо.
      "Ну и ну! У людей действительно странные обычаи! Не обижайся, Арона. Я вижу, что ты хотела добра.
      Но больше никогда так не делай".
      "Эгил, - неожиданно вспомнила Арона. - Именно так я сказала Эгилу. При таких же обстоятельствах.
      Неудивительно, что он рассердился". Но уже слишком поздно: она стала его врагом, а он ее.
      Кракот неожиданно посмотрела на нее.
      "Ты обращалась ко мне, как к откладывающим яйца.
      Но это неверно. Давай будем точны. Я один из дающих сперму. Ты почему-то боишься таких и ненавидишь. - Кракот рассмеялся. - Я заразился педантизмом в лабораториях, - сказал он, - Здорового тела и процветания тебе, Арона. И пусть тебе служит множество умных головастиков".
      - То же самое и тебе, госпожа.., он-госпожа Кракот, - ответила Арона. Она взяла мула за повод, спрятала станнер и вышла навстречу разбойникам.
      Но они ее не ждали. Солнце стояло высоко, когда она по тропе двинулась в сторону Лормта. По дороге девушка размышляла над уроками пещеры.
      Не все в них очевидно. Пещера заботится и о жабах.
      Как именно?
      Кракот стал ее другом, несмотря на все свои странные обычаи, верования и наружность. Но она не хотела бы, чтобы ее дочь оказалась в руках гормвинов. Ненавидит ли она этих гормвинов? Нет, они ей ничего не сделали. А если бы сделали? Действуют ли они в соответствии со своей природой и потребностями? Можно ли их научить действовать по-другому? Примут ли они такое обучение? Впрочем, вряд ли она когда-нибудь встретится с народом жаб: урок пещеры должен быть гораздо шире.
      Странные существа, странная наружность, странные обычаи. Она многое узнала за эту весну и узнает еще.
      Как все это воспринимать? Со страхом и ненавистью, как будто все люди волки?
      Она вспомнила слова бабушки Эйны. "Собаки - дочери волков, но мы взяли их и воспитали должным образом, и теперь они часть наших семей". Волк крадет ягненка, чтобы накормить своих детей, а вовсе не потому, что желает зла. За что же ненавидеть волка? Он действует в соответствии со своей природой. Но женщины должны защищать своих овец и дочерей от волчьего голода.
      Арона думала о мужчинах и женщинах, которых встретила во внешнем мире. Волшебница сказала: "Когда ты чувствуешь что-то не правильное, беги. - Еще она говорила о мести. - Давай каждому псу по одному куску - говорила она о тех, кто не кажется хищником. - Не по два".
      "Не все мужчины волки, - поняла Арона, - и не все женщины хорошие люди". Таков ли урок пещеры и жабы? Что с каждым нужно вести себя соответственно его природе? Что нужно беречься от опасности, но без ненависти и ненужного страха? Простой урок, даже маленькая девочка способна его понять. Но этот урок поможет ей в обращении с чужаками. Он пригодится ей в Лормте.
      Думая о том, что ждет ее впереди, Арона спускалась по крутому повороту дороги. Она никогда не бывала в этих горах. Под ней окутанный туманом, тянулся горный хребет. Девушка подняла взгляд. Впереди раскинулся каменный комплекс Лормта. Чувствуя, как сердце бьется в горле, Арона направила мула к воротам.
      Интерлюдия
      - Вот что она нам принесла. - В голосе Нолар звучало разочарование. О, я скопировала все легенды. Но ежедневные записи о жизни этой деревни-тюрьмы, что они для нас? Любопытное боковое ответвление в истории.
      Она поерзала в кресле и нетерпеливо отбросила со щеки упавшую прядь волос, которую тронул теплый летний ветерок.
      - Но теперь я ее лучше понимаю, - призналась она. - Я считала, что до встречи с Остбором жизнь у меня была трудной, но теперь вижу: мне повезло, что я не родилась в деревне сокольничьих.
      - Не все деревни таковы, - ответил я. - Ведь Горного Сокола и его людей вряд ли стали бы так бояться и ненавидеть. Я мало знаком с их обычаями, да и то только по слухам и сплетням. Но мужчин знаю лучше, и они не жестоки, когда в этом нет необходимости.
      Нолар поколебалась, потом кивнула.
      - Наверно, это правда. Мужчины бывают разные: мой отец и Остбор. Они различались, как зима и весна.
      В ее свитках может быть больше смысла, чем я вначале решила. Те, кто в будущем собирается иметь дело с ее народом, должны их прочесть. Так что... она слегка приободрилась... - по крайней мере все это принесет в будущем пользу.
      - Все меняется. Два дня назад, когда я выехал с Дерреном, чтобы посмотреть на недавно посаженный лес, мы встретили сокольничего...
      - Посланника от госпожи Упы и Горного Сокола?
      - Напротив, это был молодой человек, который сам изменил свою жизнь, хотя для него это было нелегко. Он женился, у него родилась дочь, и он находил новый образ жизни непривычным, но очень приятным. Они поселились в деревне недалеко отсюда, и он охотился и приносил добычу жителям деревни. Я бы назвал его счастливым человеком. Я бы организовал встречу Эррин, его очень деловитой - и любимой - жены, и Ароны, чтобы она поняла, что перемены не обязательно должны приносить страдания. Сокольничего зовут Ярет, и он говорил о том, что вместе с семьей собирается позже навестить нас. Его жена изучает травы и хотела бы посоветоваться с нами.
      Но только это посещение так и не состоялось, потому что Тьма омрачила жизнь молодого охотника, и из его отчаяния, страха и торжества родилось.., но нельзя кончать рассказ, который еще не начался.