Арона, которая сама была старшей в большой семы и всегда выделялась среди других девочек, кивнула Госпожа Элизабет, плохо владеющая языком деревни так же мудра, как старейшие.
      - А почему ты разрешаешь ему говорить за тебя? - спросила она. Разрешаешь указывать тебе, что делать, и соглашаешься на то, чего не хочешь? Ты его мать, а он все еще девушка! Почему он иногда действует как хулиган, а потом становится мягким и нежным? Почему он считает, что госпожа Нориэль может поступать, как фальконер? И почему он всегда считает, что только он прав?
      Элизабет покачала головой и негромко рассмеялась.
      - Ты не знакома с матерью его отца. Норин была такой же несгибаемой, как Хуана, но умнее и очень хорошо говорила... когда это ей было нужно. Эгил похож на нее, и пока она была жива, он был ее любимцем. В этом-то и беда.
      Тут на пороге показалась Хуана, дочь Гунтира, и презрительно хмыкнула. Госпожа Элизабет покачала головой.
      - Я ведь не могла допустить, чтобы она умерла с голоду.
      Арона слышала, что Хуана, дочь Гунтира, поселилась в одном из домов посещения, работала там в огороде и жила тем, что могла занять у изголодавшихся жительниц деревни и родственников. "Так ей и надо", - думала Арона, вспоминая, какое лицо в тот день было у госпожи Нориэль. Но Осеберг, дитя Моргата, не должен разрываться между своей матерью и ее недругами.
      Эгил открыто восхищался глупостью Хуаны и спел Ароне несколько баллад, в которых рассказывалось о женщинах, предпочитавших смерть "бесчестью". Бесчестье - это когда их заставляли заводить ребенка против желания. Спросив его, какое отношение это имеет к предложению дружбы госпожи Нориэль, Арона выслушала его ответ с растущим изумлением.
      - Эгил! Это противоречие в терминах! К тому же даже если бы тетя Нориэль была способна сделать такое, она никогда бы не сделала.
      "Госпожа Элизабет слишком добра, и это делает ее легкой добычей", - с опустившимся сердцем подумала Арона.
      Волшебница отказалась разговаривать с Эгилом. Она сказала, что это связано с тайной сознания, а ее нельзя нарушать, если жизни не грозит опасность. Арона прикусила губу, думая о ней. Может ли помочь ей госпожа волшебница? Жители деревни и так косо на нее посматривают и делают за спиной знаки "убереги меня от фальконера", когда она проходит. Не хотят навлекать на себя неудачу.
      - Меня винят в Повороте, - объяснила волшебница Ароне, когда та спросила ее об этом.
      - Но ты спасла нас от худшего, - возразила Арона, вспоминая ужасную ночь в пещере.
      - Но люди помнят, что мы начали Поворот, - мягко добавила волшебница. И если у меня была возможность спасти их от худшего, почему я вообще не предотвратила ужасы этой зимы? Это старая, старая история, девочка. Но я передам твои сомнения относительно Эгила старейшим.
      Арона покачала головой.
      - Слишком быстро после последнего собрания. Я от всех слышу, что они не хотят больше ссор. А Эгил ведет себя прекрасно на виду у старух, - с горечью вздохнула она. - Госпожа Марис не хочет слышать о нем ничего дурного.
      Ароне показалось, что в воздухе повисло слово "сенильная", но никто не решался произнести его вслух. Она ушла из дома волшебницы и отправилась к госпоже Марис.
      Хранительница лежала в постели, кашляла и дышала со свистом.
      - Эгил! - закричала Арона. Ответа не было. Арона побежала за целительницей.
      Пришли госпожа Флори и ее ученица Ханна, дочь Элизабет. Целительница приложила ухо к груди больной старухи и попросила ее покашлять. В это время в комнату вошел Эгил. Лицо Ханны осветилось.
      - Эгил! - воскликнула она.
      Эгил подхватил свою младшую сестру и поднял.
      - Здравствуй, яблочный цвет, - весело приветствовал он девочку и опустил ее. - Что с хранительницей?- поинтересовался он непосредственно у госпожи Флори, как будто ни Ароны, ни Ханны здесь нет.
      Госпожа Флори покачала головой.
      - У нее легочная лихорадка. Я сделаю настой от кашля. Держите ее в тепле и давайте побольше пить.
      - Ты слышала, Арона? - спросил Эгил. - Я буду в комнате для записей. И он ушел.
      Госпожа Флори подняла брови, но ничего не сказала.
      В доме не оказалось меда. Нахмурившись, Арона собрала кое-что из украшений, чтобы поменяться с Олвит, пасечницей. Эгил высунул голову из комнаты записей и предложил браслет, который подарила ему Даранн, хозяйка мулов. Благородно с его стороны! Но почему он пишет, когда должен ухаживать за больной хозяйкой? Друг, хулиган, хулиган, друг. Да кто он такой, этот Эгил, дочь Элизабет?
      Пасечница смогла дать совсем немного меда: Бритис, ее помощница, беременна и тоже нуждается в нем. Часовые на утесе крикнули перепелом, и Арона решилась на последнее, отчаянное средство. Она попросит брата Джомми дать совет ей и старейшим в отношении Эгила.
      Первый мальчик, выросший в женской деревне, Джомми, был хромым от рождения. Больных и калек девочек акушерка сразу после родов предавала милости Джонкары, по согласию их матерей. Но Джомми был мальчиком, а калеки-мальчики принадлежат фальконерам, которые тоже отдают их Джонкаре. У матери Джомми, которая уже выходила за пределы детородного возраста, живых дочерей не было, и она поклялась, что сохранит его и вырастит как девушку.
      Тем, кто говорил, что самец в деревне - все равно что волк в овечьем стаде, его мать Эйна отвечала:
      - Собаки - дочери волков, но мы берем новорожденных щенят и выращиваем их как членов своей семьи, и мы им рады.
      Госпожа Марис, тогда еще молодая, высказалась за Джомми.
      - Первую женщину, которая взяла волчонка, обвинили в том, что она приносит опасность себе и всей деревне, - рассуждала она. - Первым женщинам, которые изготовили себе копья и ножи для защиты от диких зверей, говорили, что они навлекут на себя гнев фальконеров, и те всех перебьют. Первая женщина, которая осмелилась отправиться на поиски металла, была едва не объявлена вне закона, а у первой, которая построила себе дом, его едва не сожгли ее сестры из страха перед фальконерами. А как бы мы жили без того, чего они достигли?
      Джомми с молодости обладал сильным характером. Он жил около года за пределами деревни и вернулся, окутанный ореолом большого скандала, потому что убил фальконера. Теперь он жил в добровольном изгнании, искал мудрость и знания. Каждое полнолуние старейшие отправляли ему еду, а он, закончив очередной ковер, отдавал его им в качестве оплаты. Скоро снова наступит пора обмена с ним. Обычно к нему приходила женщина с вьючным мулом. В следующем месяце этой женщиной будет Арона.
      Но прежде чем она смогла это исполнить, ее снова призвали, чтобы провести переговоры с торговцами извне.
      Часовые снова крикнули перепелом. Дорога свободна, и на ней опять торговцы. Арона схватила вуаль Посещения и побежала. Она нагрузила мула кухонной посудой, без которой можно обойтись, собрала все свои украшения, всю одежду, которая не нужна для тепла. С другой стороны подошла Аста, дочь Леннис, одетая в лучшее платье, с мулом, тоже нагруженным. Пришли еще несколько женщин с ослами и мулами, а одна - Нидорис - даже с жеребенком. Все направились к хижинам посещения.
      - Арона! - окликнула одна их них. - Ты говоришь на языке чужаков. Не поучишь ли меня, когда будет время? А я отдам тебе для твоей хозяйки лука и яиц.
      - Нидорис, какая умная маленькая лошадка! - изумилась другая. - Ты поймала ее, когда пасла овец? - С полдюжины девушек собрались вокруг жеребенка, восхищаясь им. Первые поселенки в деревне видели на равнине диких лошадей и попытались поймать их и приручить. Но мулы и ослы обходятся дешевле, а где можно ездить на лошади? Только на равнине, а фальконеры всякого всадника, встреченного на этой равнине, тут же нашпиговывают стрелами. Лошади превратились в домашних любимцев, матерей мулов. Или они становились вольными дикими животными.
      - Торговцы ездят на прирученных лошадях, - уточнила Нидорис с широкой улыбкой. - Может, они захотят вырастить и этого.
      Она привязала жеребенка к дереву у хижины и огляделась.
      - Какие хорошие! - воскликнула она. - Пастухам они бы понравились!
      Показался торговый караван - примерно двадцать лошадей, мулов и ослов. Вели животных бородатые он-люди в плотных кожаных куртках, с таким множеством ножей за поясом, словно у мясника на кухне, но с ними ехали также женщины в плащах с капюшонами. Одна из них - дочь Ганноры. Арона побежала ей навстречу и спросила:
      - А где остальные?
      Дочь Ганноры рассмеялась.
      - Нас всегда было очень-очень мало по эту сторону океана, девочка, и мне кажется, что вы больше в нас не нуждаетесь. Но мы здесь, если нужны вам!
      Аста, дочь Леннис, разглядывала лица торговцев. Искала того молодого, с которым разговаривала прошлой осенью. Не найдя, обратилась к бородатому, который показался ей более разговорчивым:
      - Правда ли, что у вас на родине... - начала она. Арона не стала слушать остальное, потому что у одного из торговцев увидела то, что ей нужно.
      - Пергамент, - говорила она несколько минут спустя.- Мы делаем его сами, но мой кто-то истратил. -Женщина-торговка снисходительно улыбнулась. И мед, потому что моя хозяйка кашляет. Все пчелы погибли прошлой осенью, и Старейшая Мать еще не возродила их.
      Женщина недолго посовещалась с бородатым. Арона уловила слово - или название - Лормт. Еще одна хранительница записей? Или деревня, в которой живет хранительница? Она спросила. Женщина наклонила голову и подняла брови.
      Бородатый серьезно ответил:
      - Лормт - это город, в котором хранятся старые рукописи. Там живут ученые, которые их изучают. - Он взглянул на горы и начал чертить концом своего ножа на песке. - Он примерно на северо-востоке отсюда. Когда кончатся эти горы, надо пересечь долину реки Эс. Ваша река - приток Эс. Там увидишь небольшой горный хребет, который соединяется с большим. На месте их соединения и стоит Лормт, и там мы продаем пергамент, о котором ты спрашиваешь. А зачем он тебе? Ты тоже ученая?
      - Помощница, - смутилась Арона и начала торговаться за пергамент. Потом спросила у женщины-торговки:
      - Госпожа, расскажи мне об обычаях твоей земли. -И очень скоро, так как у нее болело сердце и она была в отчаянии, она уже расспрашивала незнакомку, как ей обращаться с Эгилом. Все остальные собрались вокруг и давали ей советы.
      - Не позволяй ему приставать к тебе, - убеждала торговка, но как это сделать, не объяснила.
      - Если у тебя есть родственники, попроси их выбить из него дурь, посоветовал бородатый. Неплохая мысль! Жаль, что она не родственница драчливой Леннис.
      Кстати, Аста, дочь Леннис, должна все знать об обращении с хулиганами. Арона осмотрелась, но не увидела Асту. Где же она? Конечно, дочь мельничихи не ее подруга. Ну, наверно, где-то в караване, разговаривает с торговцами. Она это любит.
      Арона, глубоко задумавшись, вела мула назад по тропе. Все яснее и яснее становилось, что Эгил делает себя он-хозяйкой Дома Записей. И не сторонится хулиганства, если это приводит его к цели. Торговка и он-люди говорят, что так обычно и поступают за пределами деревни, но это не обязательно. Арона вернула мула госпоже Дарран, поблагодарив ее и дав небольшой подарок, и, по-прежнему задумавшись, вернулась к себе в кухню. Госпожа Марис, очевидно, спит в своей комнате, а Эгил сидит у нее. Арона облегченно развесила свои покупки и собралась убрать пергамент. Но, не выйдя еще из кухни, услышала голос Эгила:
      - Умри! Умри, бесполезная старуха, и уйди с моего пути!
      С величайшим усилием Арона сдержала гневный крик и прикрыла дверь. Схватив плащ, она побежала к Дому Исцеления. Тут она остановилась, перевела дыхание и привела себя в порядок.
      - Моей хозяйке хуже, - сообщила она госпоже Флори всего лишь слегка возбужденным голосом. - Я думаю, может кто-то, бог или женщина, сглазили ее. - Когда госпожа Флори надела плащ и принялась звать помощницу, Арона добавила: - У меня теперь достаточно пергамента, чтобы записать рецепты для тебя и твоей помощницы.
      - Достаточно будет накормить ученицу, - сухо ответила целительница, потому что Ханна, дочь Элизабет, была в том возрасте, когда вечно хочется есть.
      Арона покачала головой.
      - Ей придется из-за этого драться с Эгилом. -Теперь она полностью владела собой. "Это мне придется бороться с Эгилом за Дом Записей, подумала она, - а он дерется нечестно. Джонкара, помоги мне! Я не знаю, как драться с тем, кто так подло поступает".
      Госпожа Марис умерла, когда первые весенние птицы начали выбирать места для гнездовья, когда женщины говорят о пахоте, через месяц после исчезновения Асты, дочери Леннис, со всеми товарами ее матери. Это происшествие вызвало в деревне большой скандал.
      - Легочная лихорадка, - подтвердила свой диагноз госпожа Флори, как и при первом посещении. - Ее убила зима, а не богиня. - Она искоса посмотрела на дом волшебницы и сделала знак "убереги меня от фальконера", как будто это госпожа волшебница желала зла госпоже Марис.
      - Я уверен, ты сделала все, что могла, - печально произнес Эгил целительнице. Арона вытерла глаза и сердито посмотрела на него. Как он смеет делать вид, что горюет о Марис, когда желал ей зла? Вся деревня принесла еду и дары на прощание с хранительницей. Все обязанности гостеприимства выпали на долю Ароны. Она не пыталась заставить Эгила принимать в этом участие: чем меньше у него общего с Домом Записей, тем лучше.
      - Арона! - Теперь он обращался с ней, как мать с мечтательной дочерью. - Принеси еще эля!
      - Иди принеси сам! - возмутилась она.
      Он покачал головой и что-то сказал гостьям. Арона уловила слова "потеряла рассудок". Наконец с мученическим видом Эгил принес кувшин. Гостья повернулась к Ароне.
      - А кто теперь будет главным в Доме Записей? -спросила она.
      Арона вздернула голову. Отдать дом Эгилу - это невыносимо! Но драться с ним за него тоже немыслимо.
      - Это решат старейшие, тетя Олвит, - вздохнула она.
      Пасечница покачала головой.
      - Еще одна ссора в деревне, - печально проговорила она.
      Глава одиннадцатая
      Судный день
      Старейшие деревни Риверэдж собрались в зале. Среди них была Несогласная, так как дело касалось чужаков. Среди них, но не с ними: старейшие сидели немного в стороне от волшебницы и беспокойно посматривали на нее, как смотрели на чужаков, когда они появились впервые. Перед ними на удалении друг от друга сидели Эгил и Арона. Взгляд, который бросил Эгил на Арону при входе, обещал как следует отомстить ей, когда представится возможность.
      Арона говорила первой.
      - Я стала помощницей Марис, дочери Гайды, теперь покойной, чтобы занять ее место. Я верно служила ей с самого детства. Когда появились чужаки, а сама госпожа Марис была занята со старейшими, она попросила Эгила, дочь Элизабет, помогать мне, потому что работы было слишком много для одной женщины. Потом госпожа заболела, и мы оба должны были за ней ухаживать. Но теперь это время прошло. - И закончила она вежливо: - Благодарю тебя за помощь, Эгил.
      Эгил снисходительно усмехнулся.
      - По записям видно, что ты была слишком занята, - заметил он. - В них столько ошибок и исправлений. - Он кивнул старейшим. - Не волнуйтесь. Я поправил все и больше не допущу неточности. Но почему, - обратился он к Ароне, - мы не можем жить и работать вместе, как предполагала наша хозяйка?
      Арона с дрожью перевела дыхание.
      - Если ты будешь помогать мне в работах по дому ив других делах Дома Записей, я буду рада иметь тебя своим учеником и помощником, - объяснила она свою позицию. - Старейшие матери, он делает только то, что ему нравится, и пытается не давать мне работать. Он признался мне, что если мы будем работать вместе, он будет старшим. Эгил преследует меня своими приставаниями и оскорблениями. И часто так поступал за спиной хозяйки, когда она была жива.
      Она взглянула на Несогласную.
      - В одном случае он вел себя, как зверь в течке, но госпожа волшебница сказала, что это недоразумение и он считал, что, по их обычаям, действует правильно. Госпожа волшебница, ты понимаешь их обычаи. Если он станет моим помощником, он опять будет поступать так же?
      Эгил поднял руку.
      - Это нечестно!
      Женщины повернулись к нему, и Несогласная кивнула.
      - Я с самого начала дал клятву любить Арону, заботиться о ней и обращаться с ней мягко. Это правда, я хочу ее, как мужчина хочет женщину, но только если она не одна из тех, - в голосе его прозвучало отвращение, - кто думает, что все мужчины животные и то, чем занимаются мужчины и женщины много поколений, лишь болезненное испытание, которое следует перетерпеть. Впрочем, я не виню ее в этом, - масляным голосом добавил он, - потому что так заставили ее считать фальконеры. Но я не буду относиться к ней, как животное.
      - Тогда почему ты приставал ко мне? - возразила Арона. - Приказывал мне, как мать приказывает маленькой дочери? Госпожа Флори слышала это, и госпожа Олвис, и многие другие. Почему распускал свои руки и не давал мне заниматься делами? Забрал мои таблички и держал их запертыми? - Кратко она описала этот случай. - Госпожа волшебница, - попросила она, - ты понимаешь их обычаи? Такое поведение тоже для них обычно?
      Несогласная подняла руку, требуя тишины.
      - На твой первый вопрос. Если вы станете партнерами, он будет считать, что имеет право, как ты говоришь, быть животным в течке и поступит так, как захочет он, а не ты. Таков их обычай, и он будет стоять за него и считать это своим правом. Он также ожидает, как ты сказала, что будет старшим среди вас двоих. Он сочтет себя хранителем записей, а тебя - своей помощницей и примет все меры для того, чтобы так и было. Все эти приставания, о которых ты рассказала, имеют одну цель: ты должна поступать так, как он хочет.
      Арона была поражена. Так вот оно что! Она об этом не подумала. Волшебница продолжала:
      - Ты примешь такие условия?
      - Конечно, нет!
      Теперь она понимает, что нужно Эгилу.
      - Ты можешь согласиться со мной, - предложил он.- Разве ты сомневаешься в том, что я буду любить тебя, уважать и заботиться о тебе?
      - Только если я буду с тобой согласна. А если я не соглашусь? Старейшие, - категорично проговорила Арона, - мы не можем вместе быть хранительницами записей. Он признает это сам. Если только, - ей в голову пришла неожиданная мысль, - он будет записывать предания и дела своего народа, а я нашего, а те, что являются общими, мы будем записывать вместе.
      Старейшие посовещались. Старейшая мать Раула, дочь Милены, высказала их мнение:
      - Если вы не можете жить вместе, почему мы должны тебя предпочесть Эгил, дочери Элизабет? Судя по всему, Эгил будет лучшей хранительницей, более усердной, аккуратной, она делает меньше ошибок, как ты сама признала, и она старше тебя.
      - Более усердной! - взорвалась Арона. - Почтенные старейшие, он запирался в комнате записей, записывая Джонкара знает что, в то время как моя хозяйка лежала больная, а я должна была заботиться о ней. Он сам никогда не предлагал мне помочь! Я вынуждена была выгнать его из комнаты записей и отправить ухаживать за больной... - она огляделась и сказала со слезами на глазах: - Но он желал ей не добра, а зла. Я слышала это собственными ушами. Я зашла незаметно и услышала, как он говорил: "Умри! Умри, бесполезная старуха, и не стой у меня на пути!"
      Старейшие ахнули и снова принялись совещаться. Госпожа Флори сердито посмотрела на Эгила. Только Арона и волшебница заметили, что Эгил нисколько не смутился.
      Он вздохнул.
      - Мне следовало молиться о чудотворном исцелении, а не о милосердной смерти, - согласился он, повесив голову. - Моя бабушка, - голос его дрожал, - умерла после долгой болезни, она измучилась от боли, и я не мог переносить ее страдания и молился богам, чтобы они пожалели ее. Моего верного пса Беллера, - на этот раз в его голове слышалось искреннее горе, искалечил кабан, когда я был еще мальчиком. Я не мог ему помочь, и мне пришлось избавить его от страданий, и я часто думал впоследствии, что люди по отношению к собакам более милосердны, чем боги к людям. Вот и все.
      "Какая актриса!" - возмущенно подумала Арона. Волшебница посмотрела на нее, в ее взгляде было понимание и согласие. А у старейших даже слезы показались на глазах, они согласно закивали. Одна из них укоризненно посмотрела на Арону.
      Несогласная подняла руку.
      - Мне кажется, - спокойно заключила она, - вопрос в том, кто станет лучшей хранительницей.
      Арона тоже подняла руку.
      - Эгил, он-дочь Элизабет, чужой у нас, он не знает наших преданий и обычаев. Он часто говорил мне, что хочет переписать свитки, чтобы они соответствовали его взглядам и обычаям. А его собственная мать сказала мне, что их обычаи такие же, как у Хуаны, дочери Гунтира. Я предлагаю осмотреть записи, которые мы сделали отдельно, и вы увидите, что именно он записывает. Я отдам вам все свои записи для проверки, даже те, что я делала ребенком.
      - Согласны, - сразу же откликнулась госпожа Флори. - Те из нас, кто умеет читать, пойдут вместе со мной в Дом Записей. - И потом, к явному отчаянию большинства старейших, добавила: - Госпожа волшебница, не присоединишься ли к нам? Ты умеешь читать и знаешь женщин.
      - С радостью, - согласилась Несогласная, закутываясь в плащ.
      Проверка оказалась долгой и утомительной. Несколько свитков Эгила были посвящены его народу, и Арона снова подумала, почему бы не сделать его хранительницей своих преданий, а деревенские дела оставить ей? Она снова высказала эту мысль.
      Потом старейшая мать Раула спросила:
      - А где запись об исчезновении Асты, дочери Леннис, вместе с товарами ее матери?
      Арона глотнула и вынуждена была признаться, к собственному ужасу, что во время болезни хозяйки она была очень занята и предоставила все записи Эгилу. Она не подумала, что нужно сделать запись об этом скандале самой. Она забыла об этом! Внутренности ее сжались, голова снова начала болеть.
      Госпожа Флори развернула один из свитков Эгила.
      - Похоже, это то предание, что ты нам рассказывала в пещере, но написанное от лица Тсенгана Безумца, -заметила она.
      Арона вытерла глаза и кивнула.
      - Он часто говорил, что предание нужно рассказывать по-другому. - Она дала старейшим подумать над этим, потом отвела их наверх.
      Большинство свитков самой Ароны было сделано ею в детстве. Взяв один из них, она взглянула на последнюю строку.
      - Но ее изменили! - воскликнула она гневно. Старейшие всмотрелись. Арона указала на последнее слово.
      - Я сама это писала и на каждом свитке добавляла:
      "Я знаю это, потому что делала своими руками и видела собственными глазами". Но посмотрите! Теперь здесь написано: "Это смесь полной чепухи".
      Эгил торопливо прикрыл рот рукой, но волосы на его верхней губе дрожали.
      - Эгил, это уже не шутка! - с обидой закричала Арона. - Ты изменил запись!
      - Откуда ты знаешь, что это сделал я, а не твоя хозяйка? Она выразила свое мнение о твоем свитке, - невинно сказал он.
      - Какие еще записи ты изменил? - настаивала Арона. - О, уважаемые старейшие, теперь нам придется просматривать их все!
      Старейшая мать вздохнула и отыскала для себя сиденье: спина у нее очень уставала, когда она стояла долго, а ноги начинали неметь. Эгил услужливо принес ей чашку травяного чая. Арона посмотрела на волшебницу, которая незаметно покачала головой. Госпожа Флори послала Ханну к госпоже Гондрин за едой и элем. Ароне пришла в голову новая мысль, и она в ужасе посмотрела на волшебницу. Несогласная кивнула.
      - Старейшие, - предложила волшебница холодным ясным голосом, - это продлится больше, чем один день. Так как возник вопрос об изменении записей, я думаю, Арона и Эгил должны вернуться в дома своих матерей и жить там, пока мы не закончим, а комнату записей нужно охранять.
      - Согласны, - протянула старейшая мать, кисло посмотрев на Арону.
      В плотницкой Бетиас Арона не могла уснуть. Собственная постель казалась ей узкой и непривычной, теперь она принадлежала одной из маленьких дочерей тети Наты. Не сворачивалась в ногах маленькая рыжая кошка, не ходила по ее груди по утрам, заставляя встать. Сестры приставали к ней с вопросами, шумно просили во всех подробностях рассказать о происшествии и о том, как она собирается жить с Эгилом. Кармонт, дочь Элен, которая, вырастая, проявляла все признаки он-дочери, спросила, почему бы ей не выяснить, что нужно Эгилу, и не согласиться в обмен на то, чего хочет она.
      - Потому что мы хотим одного и того же, - выпалила Арона. - Или - в другом случае - мы хотим прямо противоположного.
      Она отодвинула стул и попросила разрешения уйти от обеденного стола.
      - Мама, тетя Ната, тетя Элен, я не хочу есть. - Она убежала на крыльцо и заплакала, плакала о Марис, о себе, о записях и о том, что произошло с момента появления Эгила, дочери Элизабет, в деревне.
      Если Эгил выиграет, что ей делать?
      Она может жить здесь и ежедневно ходить в Дом Записей, присматривать за свитками. Эгил этого не позволит, но сможет ли он ее остановить?
      Предположим, сможет. Тогда она украдет записи и спрячет где-нибудь. Но где? И если старейшие назначат его хранительницей, они заставят ее вернуть свитки.
      Допустим, она спрячет их так, что никто не сможет найти, и откажется возвращать. Самое плохое, что с ней могут сделать, - изгнать. Безумная Бетия, убийца, была изгнана. Бабушка Ангхард сама себя изгнала, и Пелиел, Дочь Лаэли, и брат Джомми. Аста, дочь Леннис, сбежала с торговцами. Это одна из возможностей уйти от хулигана.
      Если бы только ей удалось поговорить с Джомми! В записях говорится, что в изгнании ему было одиноко и страшно, но переносимо. Он ткач и без труда зарабатывал себе на жизнь. А как заработает на жизнь изгнанный Писец?
      Неожиданно Арона села в постели. Он-торговец рассказывал о месте, где может жить писец и где записи в безопасности, там их никто не подумает изменять. Лормт! Ей даже показали дорогу туда. Может, торговец предвидел, что она будет изгнана? Это совсем страшно!
      Но такого не случится. Старейшие ни за что не отдадут записи чужаку, человеку, который их изменяет, лжецу и хулигану, желавшему смерти старой хранительнице. Или отдадут ему его записи, а ей - ее. В этом есть смысл, почему никто не может его увидеть? Почему не согласились сразу?
      Арона снова повернулась в постели. Одеяла кажутся спутанными, подушка комковатой. Голова у нее зудела. Она встала и принялась неторопливо расчесывать волосы. Старейшие примут разумное решение. Если нет, то последствия такие ужасные, что о них страшно подумать.
      Дни проходили, и старейшие начали ворчать. Чтение свитков - тяжелая работа, и они стали обвинять Арону в своих неудобствах. Подошло полнолуние, и кто-то другой отвез продукты Джомми Мудрому. Эйна, дочь Парры, подарила Этилу собаку, и Парра была очень довольна, потому что девочка часами играла с ней. Этил назвал собаку Клыком. У Ароны начали сдавать нервы.
      Но вот к ней обратилась госпожа Бирка:
      - Арона! Подойди ко мне и скажи, изменено ли здесь что-нибудь?
      Девушка подбежала к жрице. Длинным искривленным пальцем жрица указывала на последнее слово в последней строчке Сказания о Мирре-Лисе, записанное ее сестрой-подругой Вариной-Соколицей. Небольшой знак ударения был изменен. Но этого оказалось достаточно, чтобы изменилось все значение. Было: "Я считаю это правдой, потому что слышала от человека, достойного доверия". Стало: "Я считаю это неправдой, потому что слышала от человека, недостойного доверия".
      - О да! - воскликнула Арона. Глаза ее наполнились слезами при мысли о таком святотатстве. - Запись изменена, и таким образом, чтобы изменить смысл всего сказания. Видишь?
      Эгил, стоявший рядом, снисходительно улыбался.
      - Ты уверена? Когда ты в последний раз читала этот свиток?
      - Год назад. А что? Я их все помню наизусть, - возмущенно вскричала Арона. - Изменить мою запись ради шутки - да! Переписать старинное сказание для собственного удовольствия - да! Но изменить то, что написано давно? О, Эгил, как ты мог? - бушевала она. - И что еще ты натворил?
      - Я отыскал запись самой нашей покойной хозяйки, - заявил он и картинным жестом протянул свиток.
      В нем было написано: "Я глубоко разочарована поведением Ароны, дочери Бетиас, и поэтому называю Эгил, дочь Элизабет, своей преемницей в Доме Записей". - И подпись: Марис, дочь Гайды, хранительница. Еще ниже инициалы, которыми она обычно заканчивала запись. Почерк неуверенный, как и следует больной. Арона ошеломленно рассматривала запись.
      - Это подделка! - закричала она. - Писала не она, а он, как бы ни было похоже!
      Раула, дочь Милены, взяла Арону за руку.
      - С нас достаточно твоей ненависти, молодая женщина. Что бы ты ни имела против новой хранительницы, направь свои силы на что-нибудь другое.
      - Старейшие, - негромко заговорила волшебница, - тот, кто однажды изменил запись, чтобы добиться своей цели, может изменить и другие. Вы спрашивали меня. Я отвечу: следует верить Ароне и не верить Эгилу.
      Старейшая отпустила руку Ароны и подозрительно посмотрела на волшебницу.
      - С тех пор, как у нас появились чужаки, Арона совершенно переменилась. Трижды она прерывала собрания. Она написала свиток, в котором одни исправления. Она знается с волшебством, вместо того чтобы выполнять свои обязанности, и видит в делах связанных с родственниками Эгила, не больше, чем ты госпожа волшебница. Разве не ты встала между живущими в Доме Записей, вопреки воле его хозяйки? Ненависть Ароны к Эгил вызывает у нас напряжение которое мы больше терпеть не будем. А я опасаюсь, что пока они не помирятся, неприятности будут продолжаться. Какая из нее хранительница, если перед нами свидетельство самой ее умершей хозяйки? Неужели кто-то посмеет оспаривать ее предсмертную волю?
      Волшебница попыталась говорить, потом посмотрела на лица окружающих и замолчала.
      Старейшая Раула отыскала свое веретено.
      - Эгил, дочь Элизабет! - Юноша встал, он неожиданно показался всем высоким и стройным. Старейшая посмотрела ему в глаза. - Клянешься ли ты своей матерью и всеми предшествовавшими матерями, клянешься ли Доброй Богиней и страхом перед гневом Джонкары? Никогда не изменять ничего в списках, за исключением исправления собственных ошибок? Правдиво записывать все происходящее в деревне, ничего не опуская и ничего не прибавляя?