— Слишком поздно!
Слова эхом отразились вниз, в холл, в гостиную. И Лоренс понял, что покой Йориса Ван Норриса не был нарушен, что захватчики опоздали. Теперь он ничего не мог сделать для старого человека, которого немного боялся, от всей души уважал и никогда не осмеливался любить. Он повиновался его последним желаниям и оставил пустую оболочку Норриса тем, кто придёт предъявить права на него.
Сумерки бросали синие тени поперёк комнаты. Он знал эти места так же хорошо, как и собственный карман. Выбравшись наружу, он легко смог бы ускользнуть от любых наци, даже если бы у них нашёлся проводник, вроде Штейнхальца, тоже хорошо знающий окрестности.
Коббер и Штейнхальц спускались по лестнице, грохоча башмаками. Швейд двинулся им навстречу. Лоренс же начал медленно перемещаться к окну. Но у юноши не осталось времени, чтобы привести в действие свой импровизированный план.
Кашляющий рёв низко летящего самолёта внезапно наполнил комнату. Швейд заметался и бросился к окну, отшвырнув Лоренса с дороги. Когда юноша, спотыкаясь, забрался в камин, он увидел высокий силуэт Коббера, появившийся в дверном проёме как раз перед тем, как шум неисправных моторов над ними утонул в пронзительном вопле раздираемого воздуха.
Повинуясь инстинкту, Лоренс втиснулся в пещеру дымохода, прикрыв согнутыми руками лицо, чтобы уберечь глаза от едкого мелкого пепла. Он не слышал взрыва, возможно, его просто оглушило. Гигантская рука попыталась выдернуть его из убежища, а потом швырнула обратно на грубый камень, вышибая воздух из лёгких. И он просто лежал, безвольный и задыхающийся.
Когда он сумел подняться на колени, казалось, стало светлее. Всё содержимое комнаты было разбито в щепки, взболтано, как овсянка, и хорошо перемешано со штукатуркой и сажей. Когда Лоренс на дрожащих ногах выбрался из своей норы, под его туфлями захрустело и рассыпалось стекло. Огромная люстра упала, а там, где были окна, теперь зияла дыра с неровными краями, открытая поднимающемуся вечернему ветру.
Нога в чёрном ботинке под странным углом торчала из-под груды штукатурки и упавших балок. Лоренс поколебался, тупо уставившись на неё. Чёрный ботинок — там был человек в чёрных ботинках — обер-лейтенант! Что ж, судя по всему, он уже никогда не станет в дверях, как непосредственно перед финальным ударом — и никогда больше не станет тревожить умирающих.
Никаких признаков Швейда не наблюдалось. Но та часть комнаты, где он мелькнул в последний раз, являла собой разверстую рану. Не было причин предполагать, что гестаповец избежал ошибочного удара, нанесённого его соотечественником. Странно, горло Лоренса издало тихий булькающий звук, за своё спасение он должен был благодарить именно Швейда. Если бы честолюбивый агент не оттолкнул его от окна, то Лоренс мог бы тоже погибнуть.
Попытка прокашляться причинила ему боль, раздражая саднящее от пыли горло, но остановиться он не мог. Прижимая свои почерневшие, покрытые кровью руки к губам, юноша, пошатываясь, двинулся вперёд, перешагивая через обломки.
Холл тоже был завален обломками, но поменьше. На нижней ступеньке лестницы сидел Штейнхальц. И он мог больше никогда не подняться, потому что поперёк его ног лежали доспехи, обычно охранявшие дверь в гостиную. Большая голова предателя раскачивалась на плечах из стороны в сторону. Он открывал и закрывал рот, не издавая ни звука, хотя Лоренс подумал, что вполне мог бы услышать этот беззвучный вопль, если бы его собственная голова не раскалывалась от боли. В воздухе стояла пыль от штукатурки и древесины, образуя густой туман.
— Минхеер Лоренс! — оставался лишь ещё один человек, который мог свободно двигаться в этом обращенном в обломки мире. Клаас подошёл к юноше, спокойный и невозмутимый, словно и не было последних пятнадцати минут. — Минхеер Лоренс, нам лучше уйти. В левом крыле начинается пожар.
— Мой дед…
— Старый туан мёртв, минхеер Лоренс. Он был мёртв ещё до того, как эта падаль ступила в его комнату. Идёмте! — он взял Лоренса за руку и потянул к открытой двери.
— Но этот-то жив, — Лоренс вырвался и направился к Штейнхальцу. — Если приближается огонь, мы должны и его взять тоже…
Рот Клааса превратился в узкую щель:
— Этот чёрный предатель не стоит ваших забот!
Но Лоренс уже дёргал доспехи.
— Мы гордимся, что мы не такие, как они. Так что не будем действовать так, как действовали бы они. Давай, помоги мне поднять.
Пожав плечами, Клаас нагнулся, чтобы помочь.
— Это бесполезно. У него сломана спина, он уже мертвец…
Но Лоренс обратился к этому едва шевелящемуся рту, не способному издать ни звука, и выпученным глазам над ним:
— Мы сделаем, что сможем.
Когда миланская сталь была поднята, оказалось, что Клaac был прав. Штейнхальц свесился на ступени, его рот обмяк. Лишь тогда Лоренс покинул дом, понукаемый евразийцем. Жаркий воздух проносился сквозь разрушенные комнаты, и можно было слышать треск огня, пожиравшего мореный дуб, уничтожавшего потускневшие от времени краски и мебель, отполированную поколениями горничных. Уничтожался последний оплот Дома Норрисов.
Лоренс и Клаас стояли в запущенном английском парке, наблюдая как жёлтая линия огня движется от окна к окну, из комнаты в комнату. Никакой надежды потушить пожар не было.
— Что случилось — бомба?
— Это был один из их бомбардировщиков, потерявший управление, — Клаас показал на почерневшую массу на ободранной теперь крыше левого крыла. — Он сбросил свои бомбы на поле, а одну в сад, а потом попытался приземлиться на лугу. Но вместо этого рухнул на крышу и взорвался.
— Как тебе удалось спастись?
— Ещё не пришло время мне умирать, минхеер Лоренс, — евразиец пожал плечами. — Никто не может обмануть судьбу, начертанную при рождении. У меня есть жизнь, чтобы жить, хвала Аллаху, пока не уплачу свои долги. Уже темнеет. Огонь может привлечь ещё множество поедателей падали. Нам пора уходить.
Однако ушли они не далеко. Возле коттеджа Клааса Лоренс отскрёб кровь и сажу с лица и сменил изорванное пальто на жакет Клааса, позволив евразийцу перебинтовать свои руки, изрезанные стеклом. Сам Клаас снял свою обычную домашнюю униформу и надел одежду моряка — тёмные брюки, фуфайку и толстое короткое пальто. На поясе его теперь висел длинный нож в ножнах, а в карман пальто слуга, скрываясь, сунул револьвер.
Перед тем как уйти, Клаас завернул в квадрат грубого полотна буханку хлеба из буфета и полголовки сыра. Окинув последним взглядом комнату, он вытолкнул Лоренса наружу и закрыл за ним дверь. Ключ он прицепил к концу толстой часовой цепочки. Он был похож на домовладельца, отправляющегося на загородный отдых.
— Туда…
«Туда» было вниз по берегу канала к маленькому ялику в тени стены.
— Держитесь ближе к этому берегу, — предостерёг его Клаас. — Ещё не так темно, чтобы нас не смогли заметить.
И это было правдой. Потому что когда они миновали пылающий маяк дома, над городом стояло кроваво-красное зарево, и гудящие самолёты проплывали в строгих боевых порядках, чтобы скинуть, спустить, сбросить свой смертоносный груз. Во всех Нидерландах сейчас не было ночи, только бесконечный день пламени, страха и жизни во власти смерти.
Они гребли с хорошей скоростью. Несмотря на жгучую боль от порезов, Лоренс настоял на том, чтобы взять в свои забинтованные руки одно из вёсел. Склоняя тело в равномерных взмахах, он был в состоянии думать только об этом, сосредоточив мысли на точном вхождении весла в воду и правильном выборе момента для второго взмаха.
Почему-то он не мог поверить, что бодрствует и действительно переживает эти часы, что он, Лоренс Ван Норрис, недавно покинувший школу в Лейдене, действительно проживает это 14 мая 1940 года. Это был какой-то фантастический сон. Бомбардировщики, последний разговор с дедом, прибытие наци в имение Норрисов, нелепая беседа о пропаганде со Швейдом — всё это так походило на сон. Даже красное от ненависти небо было не настоящим.
— Вниз!
Клаас одним усилием заставил лодку пронестись под низкий мост и, ухватившись руками за сваю, он задержал её там. Теперь и Лоренс смог услышать ноющий звук машины, идущей на высокой скорости, и более громкий треск мотоциклетных двигателей. Эта кавалькада прогрохотала прямо у них над головами. Клаас продолжал удерживать лодку, пока процессия не удалилась на достаточное расстояние.
— Я же говорил, что это их привлечёт, — Лоренс видел, как голова его компаньона обрисовалась на фоне воды, когда он оглянулся назад, рассматривая пылающий дом. — Возможно, Аллах вложит в их тупые головы уверенность в том, что мы надёжно поджарились. Это даст нам выигрыш во времени.
И они продолжили своё плавание по каналу, изгибавшемуся полосой металлически сверкающей воды в сторону пылающего города. Но ещё задолго до того, как они достигли предместий, Клаас причалил к берегу. Лоренс выполз из лодки, чтобы проложить тропу через болота, пока евразиец выбивал разбухшую затычку и сталкивал ялик в канал. Его закружило течением и он начал быстро заполняться водой. Клаас наблюдал за его исчезновением, а затем закинул свой мешок с провизией на плечи и присоединился к Лоренсу.
— Теперь мы найдём Вима, — сказал он и настолько усилил темп продвижения, что Лоренс едва за ним успевал.
Они следовали тяжёлым путём, иногда прокладывая дорогу по колено в грязи и воде, иногда карабкаясь вдоль борозд вспаханных полей. А потом появился песок, на котором они буксовали и проскальзывали, а сильный ветер хлестал их по лицам.
Один раз им пришлось ткнуться лицом в клочок жёсткой травы на подветренной стороне дюны, когда над ними проплыл самолёт. Чёрный крест его тени скользнул по замершим телам. Когда опасность миновала, они поднялись на ноги и побрели дальше.
Они теперь двигались прочь от города, вдоль побережья, и пламя пожара бушевало у них за спиной. Клаас тщательно придерживался ложбин между дюнами, используя каждый клочок тени.
Один раз он рассмеялся и на вопрос Лоренса закашлялся снова:
— Я просто подумал, минхеер, как к человеку иногда возвращается молодость. Всё это так похоже на наши путешествия со старым туаном в добрые старые времена. Эти дети Сатаны ещё поймут, что я не забыл старых уловок. А вот и Варлаам, минхеер Лоренс. Теперь мы будем искать Вима.
Глава 3
Вим Смитс, вольный торговец
Видимо к Виму Смитсу нельзя было следовать открыто, потому что Клаас, сторонясь мощёной булыжником главной улицы рыбацкой деревни, свернул в забитый тенями грязный переулок. В него выходили задние крылечки полудюжины тёмных домов и заканчивался он лестницей из покосившихся деревянных ступенек, выходящих на настил пристани, где разместился довольно большой пакгауз. Здесь Клаас, сдержав свой шаг, осторожно зашаркал, словно нащупывал себе дорогу. В гладкой стене внезапно появилось чёрное пятно, это евразиец толкнул дверь и шипящим голосом велел Лоренсу следовать за ним. Когда тот переступил порог, Клаас захлопнул дверь и язычок замка слегка щёлкнул, становясь на место. Узловатые, мускулистые пальцы Клааса нашли Лоренса, и он повлёк юношу вперёд за собой по маршруту, отыскиваемому им, казалось, без хлопот даже в этой бархатной черноте. Они задевали и стукались о бочки и ящики, а потом Клаас остановился так резко, что Лоренс с разбегу налетел него.
— Подождите!
Лоренс повиновался шёпоту и в мёртвом молчании услышал серию тихих ударов, выполненных в чётко заданном ритме. В ответ в нескольких дюймах от их ног пол прорезала тонкая линия синеватого света, и Лоренс увидел край медленно поднимавшегося люка. Клаас припал вниз, к этой расширяющейся щели.
— Норрис! — обронил он слово в глубину. И те внизу ответили, откинув квадрат настила наверх полностью. Лоренс слез за Клаасом в замкнутую комнату, обшитую покоробившимися от воды досками. Там ждали четыре человека, трое из них не на много старше самого Лоренса. Все были одеты в безликую одежду моряков, покрасневшая от ветра и непогоды кожа также свидетельствовала об их занятии.
— А, Клаас, наконец-то ты появился! — старший мужчина легко поднял своё плотное тело с поставленной на попа бочки, где он сидел, и протянул короткую толстую руку. Один из юношей взлетел на лестницу и потянул вниз дверь люка, теперь синий свет потайного фонаря стал ярче.
— А йонхеер, что с ним?
— Он скончался, и эти свиньи сожгли имение Норрисов вместе с ним. Это его внук, Лоренс Ван Норрис… — Клаас больше не был старшим слугой. Он как будто сбросил свои тихие манеры вместе с хорошо отглаженным сукном своего чёрного домашнего сюртука. Но Лоренс чувствовал, что хотя Клаас и привёл его сюда, что случится дальше — уже не его дело.
Толстая красная рука капитана Смитса обхватила руку Лоренса, протянутую в приветствии, и хватка, в которую попала плоть его руки, была прямо-таки сокрушительной.
— Рад видеть вас, минхеер. Йонхеер много раз говорил мне о вас. Да, он знал меня — Вима Смитса — и хорошо. Он всегда тянулся к морю, и часто в старые дни он выходил на целый день с сетями на моей «Труди». Да и потом, когда он угодил в постель, он часто приглашал меня рассказывать слухи. Он был великий человек, йонхеер. Мы можем никогда не увидеть таких, как он, снова. Но может быть, это и лучше, что он не живёт больше, чтобы не видеть Нидерланды в эти дни. Он всегда ненавидел бандитов.
— Он послал меня к вам, велел следовать вашим приказам… — начал было Лоренс, но капитан Смитс прервал его:
— Да, это было решено между нами, когда мы увидели, что ураган усиливается. Он знал, что мы сделаем всё, что в наших силах, чтобы осуществить его планы отхода. И если ветер и вода будут к нам благосклонны, мы переправим вас через канал завтра к этому времени. Ян, пойди наружу и посмотри вокруг. Там шныряли какие-то ищейки, вынюхивающие уже этот след, — добавил он для Клааса.
— Вот как? Что ж, мы сделали это место достаточно глубоким и незаметным, просто так его не разыщешь, — равнодушно прокомментировал евразиец. — Я отвлеку их внимание, чтобы они оставили вас в покое.
Капитан Смитс предостерегающе покачал головой, когда крышка люка снова бухнулась вниз за его сыном.
— Не думай, что все чёрные шинели глупы, Клаас. Никогда не принесёт пользы недооценивать своего врага. Разве при ловле акул ты используешь форелевый крючок? Мозги есть у людей всех наций, и когда мы забываем это, то напрашиваемся на встречу с неприятностями, не пройдя и четверти пути. Поэтому мы будем поддерживать наше наблюдение…
— Но послушайте, капитан Смитс, — вмешался Лоренс, более поглощённый своими собственными проблемами, — Я не могу позволить вам рисковать, переправляя меня в Англию…
— Рисковать? — дружеские смешки, исторгшиеся из глубин этого бочкообразного тела превратились в неприкрытые раскаты хохота. — Ну какой риск для моей «Труди» в таком деле? Она крепкая девочка и хорошо держит курс. И для неё не впервой пробивать эту тропу, — тут, к замешательству Лоренса, один из глаз капитана медленно подмигнул. Быстрый лающий звук, изданный в ответ Клаасом, едва ли можно было назвать смехом.
— Молодой минхеер не поймёт тебя сейчас, Вим…
— Да ты что? — голубые глаза и округлившийся рот выражали крайнее изумление. — В это я, зная породу йонхеера, едва ли поверю.
Туманные намёки, полузабытые рассказы о дурной репутации глав Дома Норрисов из семейной истории внезапно соединились вместе в сознании Лоренса, впервые образовав полную картину. Догадка вполне объясняла наличие подобного огромного пакгауза в маленькой рыбацкой деревне, существование этой самой комнаты, связь между капитаном Смитсом и Домом Норрисов.
— Контрабанда, — тихо проговорил он.
Капитан Смитс изобразил одной из своих больших рук нечто, что, по его мнению, должно было называться грациозным жестом.
— Что касается меня, то я предпочитаю старое название этого дела — свободная торговля.
— Но я считал, что это занятие исчезло сотни лет назад!
— Ну, что правда, то правда, — лицо капитана приняло почти тоскливое выражение, — теперь совсем не то, что во времена моего прадеда, минхеер, когда честный человек мог привезти добрый груз и полгода жить на доход от него. Но мы достаточно практиковались, чтобы не забыть большинство уловок этой торговли. А в нынешнее тяжёлое время нам понадобится каждая хитрость и уловка, которые мы сможем вспомнить. Чёрт побери — это так же верно, как то, что я голландец!
— Это так, — кивнул Клаас. — И это одна из причин, почему старый туан послал вас сюда, к капитану Смитсу, минхеер. Эти чёрные псы могут считать, что перекроют каждую дорогу, но на побережье имеются люди, рождённые для такого занятия так же, как вы, Норрисы, рождены для вашей купли-продажи драгоценностей. Они знают каждый изгиб и поворот побережья от Северного моря до Бискайского залива, каждую песчаную отмель и скалистый риф, каждого подверженного подкупу охранника и нечестного полицейского в гавани, как дети знают слова в своём букваре. И…
— И, — блаженно выдохнул Вим Смитс, сложив руки на животе, — какой же мы будем занозой им в заднице! Какими сетями для ног! Какими тупыми мы будем, совершенно не способными выполнять приказы этой расы господ! Но какими старательными, о, какими чрезвычайно старательными! Мы всегда будем прилагать все усилия, и наша ли в том вина, если сама судьба восстанет против нас. Это та же самая игра, в какую мы играли, когда изгоняли испанцев. Мы тогда достаточно напрактиковались. Но, конечно, нам потребуются кое-какие контакты по ту сторону границы. Вот где вы можете помочь, минхеер. В Лондоне есть человек — ещё два года назад он многое бы отдал, чтобы настигнуть нас, но теперь, я думаю, он будет очень, очень рад встретиться и поговорить с любым, кого мы сможем послать к нему. Вы поедете к нему, взяв определённые бумаги. Видите, мы составили планы за это время.
Непоколебимая уверенность Вима Смитса в будущем и в успехе его «планов» убеждала — по крайней мере, пока слышался голос капитана.
— Я сделаю, что смогу…
Но капитан воспринял подобный ответ, как нечто само собой разумеющееся. Было совершенно ясно, что Вим Смитс привык к безоговорочному подчинению. Он уже повернулся к своим сыновьям.
— Эй, Флип, подними-ка свою толстую тушу наверх, на землю, — пока твои плоские лапы не пустили здесь корни. Найди Яна и посмотри, чисто ли ещё у нас на пути. Мы должны уйти с отливом, если сможем. Ты знаешь, — продолжал он, когда Флип пропал из виду, — а ведь именно мы, моряки, очистили страну от напыщенных испанцев в старые дни — Морские Бродяги. Старое название хорошо и сегодня. Если нацистские стервятники добьются своего, мы все станем бродягами довольно скоро.
— Всё чисто, — долетел шёпот с крыши. — Этот Спаркенбом ушёл на болотную дорогу, Хини видел его. И никаких признаков чёрных шинелей, рыщущих во круг. Флип ждёт с яликом.
— Хорошо, хорошо! Тогда пришло время уходить…
— А кто такой этот Спаркенбом? — Клаас сидел, лениво развалившись на перевёрнутом ящике в углу. Он праздно играл с ножом, извлечённым из ножен, вертя серебряное лезвие между пальцев.
— Мы точно не знаем, — капитан Смитс поднял широкие плечи в подчёркнутом пожатии. — Но нам не нравится вид его паруса. Всегда найдутся такие, кто подтявкивает новым хозяевам. А Спаркенбом много говорит — но не говорит ничего. Потом он слушает, что говорят другие. Теперь, Йорни, ты останешься здесь…
Но прежде чем младший сын Смитса смог высказать свой мгновенный протест против этого приказа, вмешался Клаас.
— Нет! — он лениво поднялся на ноги, вытянув своё тощее тело во весь рост. И теперь он выглядел не как старик — каким Лоренс всегда считал его — и даже не человеком средних лет. О, он выглядел определённо опасным человеком. — Я останусь здесь, Вим.
— Но разве ты не поедешь в Англию? — Лоренс чуть не добавил «со мной». Но почему-то ему совершенно не хотелось говорить это вслух, это звучало бы слишком похоже на то, что он не хочет ехать один. Юноша беспокоился о том, чтобы не показать этому новому и тревожащему его Клаасу ничего, что могло бы иметь привкус слабости.
— Нет. Здесь имеется работа для такого, как я, чтобы приложить руки, — этот Спаркенбом, возможно. А что мне делать в Лондоне? Я уйду в подполье и принесу кой-какую пользу, когда придёт день столкновения. Когда я был всего лишь мальчиком, моложе, чем вы сейчас, минхеер Лоренс, туан Йорис взял меня и огранил для своих нужд, как он брал и гранил свои камни. И теперь я следую своему обучению. Я останусь здесь, пока вы не вернётесь, тогда я буду наготове…
— Пока я не вернусь?..
— Разве не правда, что судьба пишет будущее каждого человека, когда он рождается? — Клаас вытянул руку и коснулся лба Лоренса коричневым указательным пальцем. — Да, вы снова вернётесь, и ваше возвращение будет добрым — добрым для Норрисов, добрым для этой вашей окружённой водой страны. А до тех пор, Аллах да пребудет с вами в ваших приходах и уходах, минхеер Лоренс…
— Поторопитесь! — нетерпеливо приказал Смитс. Он уже наполовину протиснул свой корпус сквозь другой люк в полу потайной комнаты. Лоренс услышал шипение и журчание воды, пробирающейся рядом со складом, и когда капитан исчез, он уловил отблеск ялика внизу, где кто-то держал затемнённый фонарик как ориентир. Когда юноша тоже спустился, ступенька за ступенькой, он последний раз увидел лицо Клааса, прежде чем евразиец уронил дверь на место.
Они осторожно развернули ялик, зигзагами пробрались сквозь путаницу свай склада. А достигнув открытого залива, прокрались к корпусу низкосидящего рыболовного судна. Рулевые искусно подвели ялик борт о борт со шхуной. Лоренс неуклюже взобрался по верёвочной лестнице. Палуба под ногами казалась странно неустойчивой. Он никогда прежде не бывал на борту рыбацких лодок и в темноте не мог толком рассмотреть эту. Капитан Смитс подтолкнул его сзади, направляясь к штурвалу, пока двое его сыновей занимались якорем. Третий спрыгнул вниз в маленький люк и совершенно исчез. Когда якорь, капая, поднялся, Лоренс скорее ощутил, чем услышал, стук двигателя — словно внезапно забилось гигантское сердце. Поднимающийся просоленный воздух откидывал назад волосы и обжигал лицо, они направлялись в Канал. Юноша проковылял по палубе, чтобы присоединиться к капитану Смитсу.
— Она хорошая девочка, моя «Труди», — приветствовал его последний с мурлыканьем тёплого удовлетворения, смягчившим его голос. — Слышишь, как мало шума производит её двигатель — там отличная работа. И мой Флип знает, как содержать его в порядке. Она не красавица, моя «Труди». При дневном свете любой скажет, увидев её: «Ха, старая рыбацкая лоханка». Сколько раз я слышал такое. Но она может показать пятки, когда надо, это точно. Теперь, если мы ухитримся держаться вне видимости этих летающих наци, нам не о чем беспокоиться.
Лоренс глянул назад, на оставленную землю позади них. На севере меж морем и сушей протянулась алая лента.
— Там горят резервуары и причалы Роттердама. Может, Бог поможет кораблям там, — капитан Смитс тоже видел это. — За это придёт расплата, расплата натурой, если судьба будет добра к нам. Может, и я приму участие в сборе!
— Мы все примем участие в сборе этой платы, каждый человек Нидерландов, где бы он ни был сегодня! — и Лоренс знал, что пока он жив, след солёного воздуха, порыв сильного ветра, зрелище ночного неба будут вызывать перед его мысленным взором этот кровавый обод, оковавший его страну. Он, наверное, никогда не будет в состоянии охватить весь ужас этого дня и ночи, это слишком тяжело для кого-то из живущих. Когда-нибудь потом голландцы могут собрать и связать воедино сотни рассказов, но положенные на бумагу, они будут отдельными историями многих людей, видевших каждый то, что наиболее затронуло его. Всё, что любой из них унесёт с собой, будет лишь кусочком целого — так же, как Лоренс лучше всего будет помнить пылающие крыши имения Норрисов, вернувшие день в вечер. Но если каждый мужчина, женщина, ребёнок сохранит такие воспоминания, узнает подобную скорбь — и даже сильнее — тогда общее целое сплотит его народ в единую живую волю, чтобы бороться против власти тьмы, так же, как Инквизиция и железное правление испанцев однажды отковало из голландцев меч для уничтожения сотворенного испанцами. Эта же борьба только началась. Где бы люди голландской крови ни были сегодня, они теперь связаны, связаны той пылающей лентой поперёк неба — памятью о всём, что лежит под ней, — о мирном городе, не способном защитить себя, снесённом с лица земли без предупреждения. И эта жажда борьбы со смертью поднялась над личной ненавистью.
— Теперь, минхеер Лоренс, — капитан Смитс повернулся спиной к суше, — мы должны держать глаза на небе. Хотя у меня такое ощущение, что нам повезёт.
Но каким бы хорошим рыбаком ни был капитан Смитс, пророком он не был. Потому что удача, до сих пор сладчайше улыбавшаяся им, теперь решила повернуться своей широкой спиной. Они были уже далеко к северу, когда послышался пульсирующий звук несомых воздухом двигателей. Самолёт крался в ночном небе. «Труди» не несла фонарей, но на фоне серебрящейся воды она, скорее всего, станет слишком ясной мишенью для острого глаза наверху. А её команда не видела самолета, лишь слышала рёв двигателя, когда он подлетел ближе.
— Вниз всем! — голос капитана Смитса вознёсся даже над треском пулемета, изрыгавшего свинец на палубу «Труди» в линиях трассирующего огня. Лоренс легкомысленно стоял, пристально глядя вверх. Спустя мгновение он увидел зловещий силуэт нападавшего на фоне зарева города. Тот снова пикировал, чтобы убивать. Затем чья-то рука схватила его за лодыжку и дёрнула, лишив равновесия. Он рухнул лицом вниз на палубу рядом с одним из молодых Смитсов.
— Лёжа легче выжить, — остерегли его из темноты. — Неплохое развлечение для этого там, наверху; к счастью, он не несёт бомб. И он будет возвращаться, пока не устанет или пока не кончатся патроны. Смотрите.
Снова трассирующие пули прочертили огнём поперёк палубы, прорезав тонкую линию через самый центр «Труди». Четыре раза лётчик пикировал и полосовал их. А потом он не вернулся. Секунды плавно перетекли в минуты, и молодой Смитс и Лоренс осторожно выползли из своей норы между плоскодонкой и бочкой для воды.
— Что с вами, Йорни, Ян, Флип, минхеер Лоренс? — проорал капитан.
— Я в порядке, отец.
— И я.
— И я, капитан Смитс, — отозвался Лоренс.
— А ты, Флип? Флип! — забеспокоился Вим. — Флип! Отвечай немедленно!
— Я посмотрю, отец, — юноша рядом с Лоренсом двинулся к люку крохотного машинного отделения, и Лоренс последовал за ним. Одним рывком они откинули крышку люка. Наверх вырвался свет прикрученного к переборке потайного фонаря. Они опустились на колени, чтобы взглянуть вниз в пахнущую маслом яму, и обнаружили, что смотрят прямо в белое лицо молодого человека, лежавшего внизу. Пока они смотрели, тонкая малиновая линия просочилась вниз из его спутанных волос, разделив щеку и челюсть пополам. С придушенным криком Ян спрыгнул вниз к брату и приподнял безвольную голову. Но после пристального изучения раны он облегчённо вздохнул.
— Скажите отцу, минхеер, что Флип получил хороший удар по голове и это всё. Он скоро поправится и снова будет рассказывать нам как нянчиться с глиной. Иди сюда, Йорни, — приказал он другому брату, появившемуся из тени, — помоги вытянуть его отсюда и перевязать рану на его голове. А я присмотрю за двигателем. Мне всегда хотелось узнать, на что способна эта старушка, если ей не занимается Флип.
Так что «Труди» продолжала пыхтеть, следуя извилистым обводным курсом. Этот курс не был отмечен ни на одной карте и только капитан Смитс мог его спокойно пройти. Они без приключений пробрались через минные поля. На рассвете, когда другой самолёт угрожающе спикировал на шхуну, Лоренс сумел рассмотреть красное, белое и синее кольца, нанесённые на крылья.
— Это Сандерленд, — пояснил Йорни.
— Не стой как истукан, любуясь морем, кроличья башка! — рявкнул на него отец. — Подними вымпел, пока этот не решил добавить к нашему тоннажу ещё тонну-другую металла!
И когда красные и синие флага поднялись на верхушке мачты и заполоскались на ветру, пике выровнялось. Самолёт проделал над ними круг и торжественно помахал крыльями, прежде чем улететь.
— За нами кого-нибудь пришлют, как только они свяжутся по рации. А вот и Англия! — Смитс указал на синюю тень в море.
Шрамы от пуль, жёлтые на древесине, исхлестали палубу и круглые бока, но в основном «Труди» оказалась неповреждённой. А там была Англия! Лоренс ещё наблюдал за приближающейся береговой линией, когда полчаса спустя к ним подошёл патрульный катер, чтобы сопроводить их в порт.
«…вот каким образом я добрался сюда. Я не использовал настоящих имён, как ты понимаешь, потому что для капитана Смитса работа только началась.
Но и мне здесь делать нечего. Сейчас я жду корабль, отправляющийся на Яву, где живёт мой кузен. Он, как я тебе уже рассказывал, директор авиалинии «Сингапур-Ява».
Скорее всего, мне не удастся связаться с тобой в ближайшее время. Но если меня не будет слышно в течение года, будь добр, добейся встречи с каким-нибудь моим влиятельным соотечественником и вкратце перескажи ему всё то, о чём я тебе поведал. Цветы апельсина — которые нужно использовать на благо Нидерландов — запечатаны тем словом, которое является общим для нас двоих.
Пусть к вам в Америку никогда не придёт тьма, с которой мы боремся сейчас.
Твой друг
Лоренс Ван Норрис».
«Госпиталь,
Сидней, Австралия
8 апреля 1942.
Дорогой Лоренс!
Это первый день, когда мне разрешили встать с кровати и воспользоваться письменными принадлежностями. Теперь я могу рассказать тебе обо всём, что случилось со мной за прошедшие несколько месяцев. Так много — и всё так плохо.
Я прочитал в газете, которую мне принёс Пит, что один писатель сказал, что у наших людей есть только «храбрость львов и кусок проволоки». Что ж, это близко к истине и не очень хорошо для нас. Мы только делаем, что можем, с тем, что имеем.
Восьмого декабря я был на Суматре, в Сапабании».
Глава 4
Затишье перед бурей
Влажная, насыщенная испарениями жара тропиков удерживалась внутри комнаты толстыми стенами. Лишь у геккона хватало энергии, чтобы двигаться, рывками перемещая своё полупрозрачное тело поперёк потолка в поисках крылатого обеда. Лоренс, в десятый раз за десять минут, дёрнул воротник рубашки. На этот раз пуговица поддалась и, пропрыгав по заваленному бумагами столу, свалилась на пол.
