Андре Нортон
      ЛОНДОНСКИЙ МОСТ
      Перевод с англ. Н. Резановой
      - Еще один могильник. - Шим уселся, чтобы обыскать его.
      Что до меня, то я не особо люблю раскапывать могильники. Нет нужды. Везде полно берлог и лавчонок, в которых можно приискать заточку или какую-нибудь одежду, если охота. Конечно, я подобрал станнер, который выпал из руки мертвого Лохматого. Но это разница: я его с него не снял. И хороший самопал - из него я уделал больше десятка трубокрыс, прежде чем он у меня взорвался. Но сейчас я не хотел тратить время на могильник, о чем и сказал, громко и ясно.
      Шим велел мне поостынуть. Он вернулся с маленькой трубкой в руке. Мне хватило одного взгляда на нее, чтобы, врезав как следует, заломить ему руку направо. Трубка, прямо как луч, пролетела через протоптанную тропинку и вспыхнула.
      - Ну и с чего это ты вдруг так завелся? - поинтересовался Шим. Не то чтобы он хотел свести со мной счеты. Теперь он знает, что не может меня взять, и даже не пытается. - Я мог бы махнуть это Апам и надеть по красной короне на десяток из них.
      - Махнуть - на что? Эти пустоголовые не дают нам ничего из того, что нам нужно, и нашего не берут.
      - Верняк, верняк. Но просто забавно было бы показать им такую добычу и посмотреть, как они все поджарятся.
      - Сделай это больше одного раза, и получишь заточкой без всякой пользы. Кроме того, мы здесь не для поживы.
      Город большой. Не знаю никого, кто хоть раз обошел бы его целиком. Если попытаешься, только ноги стопчешь, потому что все тропинки обрываются. И некоторые из них - смертельные ловушки - с Апами, у которых между грязными ушами вместо мозгов труха, или трубокрысами. Эти становятся все крупнее и все лысее каждый раз, как мы устраиваем на них облаву, фонари по большей части выгорели, и мы пользуемся факелами. Но света от них немного, да и прогорают они чертовски быстро. Поэтому мы не ходим далеко обычными тропами. Кроме этого случая со Считалкой, которого мы с Шимом и выслеживали. Мне не шибко нравилось глядеть вперед. Большую часть фонарей мы прошли, а между теми, что остались, лежали густые тени. Кто-нибудь мог скрываться в дверях или за окнами и прыгнуть на нас.
      Мы, конечно, иммунны, иначе бы и вовсе высунуться не могли. Когда прошла последняя волна чумы, она унесла большинство горожан. И все старичье. Мне, верно, было лет девять-десять... не знаю. Про время забываешь, если тикалки могут назвать тебе час, но не день или год. У меня сейчас на правой руке хорошие тикалки, но они, конечно, не скажут, какой теперь день или сколько прошло лет. Я здорово вырос, и, порой, когда натыкаюсь на что-то трудное, иду в библу и включаю какую-нибудь училку. В телезаписях, в основном, большого смысла нет, но я нашел пару в разделе "простейшие" (что бы то ни значило), которыми можно пользоваться. У нас есть Фэнна - она прямо в раж входит, когда из записей можно научиться, как помочь, если кого-нибудь ранят. Из-за этого Шим и пошел со мной сегодня. Но, как я уже сказал, теперь содержимое пленок для нас по большей части бесполезно.
      Нас здесь двадцать - или было двадцать до того, как появился Считалка. Некоторые уже не помнят, как было до чумы. Были слишком молоды тогда. И никто из нас не помнит, как было до Грязной Смерти. Некоторые из нас расселились парами по берлогам - Лэйси и Hope, Бет и Тим. Но я еще не решил поселиться в берлоге с кем-нибудь из девок. Слишком многое надо посмотреть, слишком много сделать, а когда парень так чувствует, он должен быть свободен. И, конечно, я должен приглядывать за Марси. Это моя сестра. Она была совсем младенцем во время чумы, да и сейчас еще достаточно мала, с ней надо нянчиться. Она верит в Считалку. Как будто он - что-то из записей. То есть я хочу сказать - будто он уводит хороших детей Наружу.
      Может, мир Снаружи когда-то и был. О нем много говорится на лентах. А с чего бы кто-то стал тратить кучу времени, чтобы сплести столько вранья, да еще и записывать его? Но выйти Наружу - отродясь такого не слыхал.
      Марси - она вроде меня, разгребает записи. Я могу брать ее с собой, и она будет сидеть тихо, а не носиться кругом и мешать, как большинство малышей, когда им не интересно. Нет, она будет сидеть тихо с училкой. Я нашел некоторые ленты, что изображают истории - они показывают мир Снаружи, животных, которые двигаются сами по себе и издают звуки, прежде чем их схватишь. У Марси есть меховой кот, которого я нашел, и она всюду его с собой таскает. Хочет, чтобы он стал живой, и думает, что может найти способ, как это сделать. Извела Фэнну вопросами про это. Малыши, если вобьют себе что-то в голову, то тебе плешь проедят своими вопросами - почему, почему, почему...
      Но это было до Считалки. О нем мы услышали позже. Наша территория тянется между двумя тропами до Балора, а там граничит с землей орды Барта. Они - вроде нас, не Алы. Один раз мы имели с ними песнь-перебранку. Мы вместе устраиваем облавы на трубокрыс и подобных тварей. Но бок о бок - не живем.
      Ну вот, как-то раз Барт прислал гонца - он был по-настоящему занят поисками. И рассказал эту жуткую историю, как пару их малышей увел Считалка. Похоже, что-то видела одна из девок. Ей следовало крепко прочистить мозги за то, что она не догадалась, что дело плохо. Она первой услышала его пение и подумала, что кто-то крутит ленту, только звучит она неправильно. Сказала, что малыши болтались по улице - их было видно через окно. Вдруг они разом встали, побросали все, что делали, и побежали. И больше она о них не думала, потому что орда Барта, как мы, не допускает Алов на свою территорию. Он держит разведчиков, которые заботятся об этом.
      Но когда пришло время еды, этих двух не досчитались. Тогда девка начала орать, что она видела и слышала. Поэтому они разослали гонцов с оружием, хотя Барт не понимал, как Алы могли прорваться.
      Этих малышей они так и не нашли, а на следующий день пропали еще двое. Барт собрал их всех и велел держать в укрытии. Но еще трое исчезло - и с ними девка, которую он поставил со станнером на стражу. Поэтому теперь он желал знать, что происходит и не имеем ли мы чего-нибудь сказать.
      К тому времени, как мы встретились, он уже лез на стену и был мрачнее тени. Сказал, что пропала еще пара девок. Но двое его парней видели Считалку. То, что нам рассказал Барт, звучало так, будто Алы обнаглели. Но хотя Алы все время выделывают подобные штуки, этот был - по другим пирогам. Вроде бы на нем был блестящий костюм - весь переливался, - а он танцевал, распевая и размахивая руками. Парни Барта обстреляли его из пыхалок, но лучи, они клялись, просто отскакивали от него, а сам он и не шелохнулся.
      Мы быстро собрали облаву и прочесали частым гребнем все берлоги, какие могли, сверху донизу. Там никого не было. Только, когда мы вернулись, пропало еще двое малышей. Поэтому орда Барта собрала пожитки и откочевала по нашу сторону тропы, расположившись кварталом ниже от нашего места. Но сам он просто взбесился, и теперь почти все время проводил в охоте на своей прежней территории. Он стал, прямо как Ал с полной коробки таблеток, и мог думать только об одном - как поймать Считалку.
      Однако теперь я понимал, что он чувствовал. Я хочу сказать, когда исчезла Марси. Мы предупредили всех наших малышей и девок сразу после дел у Барта, и они не ходили в поиск - или только вместе с парнями. Но Марси пошла нынче утром в библу, а с ней Кэт и Дон. Дон вернулся один и сказал, что они услышали какое-то забавное пение, и девочки убежали, и он не смог их потом найти.
      Мы собрали малышей и девок и поставили стражу, как при набегах Алов. Джек и Тим пошли одной тропой, Шим и я - другой. Библа была пуста. Мы обыскали ее первым делом. И кто бы там ни прятался, он бы не смог улизнуть от нас. Слишком многие проходы там просматриваются. Поэтому мы свернули на другую дорогу, которая увела нас вглубь территории. Только я знал, что мы идем правильным путем, потому что успел найти одну вещь и заткнуть ее за пояс. Кота Марси.
      А если она бросила его!
      Я положил руку на заточку. Может, Считалку и нельзя прикончить из пыхалки, но дайте мне подобраться к нему поближе, и я уделаю его заточкой или голыми руками!
      В глубине есть такие места, где парень должен поглядывать в оба глаза. Там всегда так тихо, и приходится идти вдоль могильников, оставшихся от прежних дней - по большей части там просто кости и все такое, но все равно это могильники. И все эти окна... Прямо затылком чувствуешь, как кто-то наблюдает за тобой и пропадает, стоит лишь обернуться. И сто миллионов мест, где мог спрятаться полоумный Ал, так что его ни за что не найдешь. Но я не собирался задерживаться, покуда мог идти, зная, что он забрал Марси.
      Шим помечал, где мы прошли. Это необходимо - иначе заблудишься, даже держась известных троп. Но мы подходили к местам, которых я никогда прежде не видел - большие дома с гладкими стенами без окон, зато была пара широких дверей - и одна из них открыта.
      - Слушай!
      Шим схватил меня за руку. Не было нужды - я тоже слышал.
      Лондонский разрушен мост,
      Он разбит, он разбит.
      О, подруга.
      Как его отстроить вновь?
      Строить вновь, строить вновь?
      О, подруга.
      Строй из злата-серебра, серебра, серебра,
      О, подруга.
      Я повернулся, указав заточкой:
      - Туда.
      Шим кивнул, и мы вошли в открытую дверь.
      Злато-серебро скрадут,
      Украдут, украдут,
      О, подруга.
      Странно, звук совсем не стал громче, но и не отдалился, оставаясь прежним. Мы были в большом широком зале с множеством отверстий с каждой стороны. В них горели огни, но так тускло, что идти приходилось наугад.
      Из железа, стали строй,
      Стали строй, стали строй,
      О, подруга.
      Похоже, он все еще впереди.
      Сталь-железо ржа поест,
      Ржа поест, ржа поест,
      О, подруга.
      Строй из бревен и досок,
      Из бревен, из досок,
      О, подруга.
      Внезапно песня зазвучала громко и ясно. Мы вышли на балкон над таким большим местом, что в нем можно было бы уместить большинство известных мне берлог и еще остался бы запас. Внизу был свет, который шел с полу, чего я никогда не видел.
      - Вот он!
      И снова я не нуждался в подсказке Шима. Я видел сияющую фигуру. Он сиял синим и золотым, как будто пламя изменило цвет, и, пританцовывая взад-вперед, пел:
      Бревна унесет вода,
      Унесет их вода,
      О, подруга.
      Строй из камня, кирпича,
      Из камня, кирпича,
      О, подруга.
      Вот опора так крепка,
      Простоит она века,
      О, подруга!
      При конце каждого куплета он отвешивал легкий быстрый поклон, а слушатели хлопали в ладоши и смеялись, потому что Марси и Кэт были там не единственными малышами. Было еще четверо, которых я никогда прежде не видел. И среди них - ни одного отродья Алов.
      Считалка выплясывал вокруг них. Когда он остановился и они закричали, чтобы он продолжал, он замотал головой и замахал руками, будто не мог говорить, но делал знаки, которые они понимали. Все они собрались и выстроились в ряд, потом принялись прыгать и скакать, как он. Пол был весь расчерчен разноцветными квадратами, и как только на них наступали, под ними вспыхивали огни, словно бы малыши играли в какую-то игру. Но в какую - я не понимал.
      Затем Считалка снова запел:
      Эрри, орри, дин и дон,
      Тише, мыши, Николас Джон.
      Пушистый кот,
      Английский флот,
      Раз, два, три - выходи,
      Ты - и ты... и ты... и ты!
      И, будто собираясь стрелять из пыхалки, он нацеливался пальцем в каждого из них. И как только он это делал (точно Ал в бреду), они тут же исчезали!
      Марси! Я не мог спрыгнуть с балкона. Меня это ужасно мучило, потому что Марси не ждало ничего хорошего, если она была еще жива. Но я побежал вдоль балкона, надеясь найти какой-нибудь путь вниз. Никакого пути вниз не было. А это было единственное, что мне оставалось искать, потому что Считалка теперь тоже исчез.
      Шим топал за мной. Мы обежали почти ползала - пути вниз все еще не было. Потом я завидел его впереди и, скорее, скатился, чем сбежал по этим потайным лестницам. И когда я вылетел на пустой пол - никого, совсем никого. Я даже нагнулся и ощупал квадраты, где они стояли, простучал их, думая, что под ними могут быть люки, куда они как-то провалились. Но плиты были сплошными. Тогда я было решил, что у меня крыша поехала, как у Ала - и без всяких таблеток. Я уселся, обхватил голову руками, пытаясь думать.
      - Я их видел, они были здесь - а потом их не стало. - Шим топнул по одному из квадратов. - Куда они делись?
      Если он тоже это видел, значит, я не свихнулся. Но тогда должен быть ответ, Я постарался вспомнить все, что видел эта дурацкая песня... потом они маршировали... потом другая дурацкая песня...
      Я встал.
      - Они куда-то ушли. А если есть дверь, ее можно открыть.
      Я не должен поддаваться ярости, я должен что-то придумать, и прямо сейчас. Нет пользы в том, чтобы просто хотеть поймать Считалку и бить его головой об пол.
      - Слушай сюда, Шим. Нам надо разобраться, что случилось. Я останусь здесь и осмотрюсь. Ты двигай назад, найди остальных парней и приведи их сюда. Когда этот Считалка покажется, я его возьму!
      - Не слишком-то это умная мысль - оставаться здесь одному, Лью.
      - Я могу спрятаться. Но не хочу потерять его, когда он вернется. Тогда я смогу следить за ним, пока вы не подвалите.
      План, возможно, и правда не блестящий, но это было лучшее, что я мог придумать. И я надеялся как-нибудь справиться, пока все както не образуется, и мы сумеем найти дорогу к Марси и остальным малышам.
      Шим ушел. Я знал, что он рад убраться отсюда, но он вернется. Шим еще ни разу не слинял ни от одного поручения. Тем не менее мне лучше быть настороже.
      Я закрыл глаза. Иногда, если думаешь о довольно трудных вещах, то видишь их, как картинку в голове. Вот... шестеро малышей, а потом перед ними вихляющийся взад-вперед Считалка, его костюм сплошь блестит и сияет, и он поет - поет про Лондонский мост...
      Открыв глаза, я изучил плиты. Малыши сидели или возились здесь, здесь и здесь. А он был вон там. Я протянул руку, словно показывал это кому-то еще.
      Лондонский мост? Лондон был другой город... где-то далеко отсюда. Когда города совсем закрылись от плохого воздуха, так они иногда переговаривались по телесвязи. Теперь ей не пользовались - в каждом все было одинаково плохо.
      Города умирали, когда разбивались дыхалки - те, в которых с самого начала было хуже всего. В других - кто знает, что там случилось? Может, нам здесь повезло, может, нет. Но наши дыхалки все еще работали - только случались чумные поветрия, и люди умирали. После того как умерло все старичье, воздуха стало гораздо больше.
      Но Лондон раньше был городом. Лондонский мост? Мост в другой город? Но как можно ступить с плиты на мост, который нельзя ни увидеть, ни пощупать? Серебро... Золото... У нас имелись золотые и серебряные вещи, мы брали их в старых лавках. Мои тикалки были золотые.
      Во всей песне вроде бы был какой-то смысл, только я его не улавливал. Но в другой, которую он пел, когда они выстроились на плитах... Я закрыл глаза, пытаясь вспомнить их движения, и двинулся к квадрату, где стояла Марси - последнему справа, ступая по разноцветным плитам, как это - я помнил делала она.
      Ага, я едва из шкуры не вывернулся, потому что этим плитам не было до меня никакого дела. Я прыгал, прыгал - нет огней. Выходит, огни имели значение. Может, и песня тоже...
      Я был уже почти у плиты, где стоял Считалка, но прежде чем я ее достиг, он вернулся! Он весь сиял голубым и золотым, так что глазам было больно, и просто стоял, глядя на меня. У него не было ни станнера, ни пыхалки, ни даже заточки. Я мог прирезать его, как трубокрысу. Только если я это сделаю, то никогда не найду Марси, поэтому я должен узнать, что у него на уме.
      Затем он отвесил мне поклон и произнес нечто, в чем смысла было не больше чем у Ала, дошедшего до ручки.
      Гуси, гуси, га, га, га!
      Есть хотите? Да, да, да!
      Я оставил заточку за поясом, но это не значит, что я не мог ее достать. Я легкий, но быстрый, и могу уделать любого парня в нашей орде. Они слишком долго думают, прежде чем прыгнуть. Он все еще разглагольствовал, когда я на него бросился.
      Это было - словно врезаться головой прямо в стену. Я и пальцем до него не дотронулся, просто отлетел назад и свалился на пол с таким грохотом, что вокруг меня ветер поднялся. А он все так же стоял, хладнокровно, как сосулька, и покачивал головой, будто не верил, что какой-то парень может быть так глуп, чтобы наброситься на него. Хотел бы я теперь на худой конец иметь пыхалку, но у меня давно уже никакой не было.
      Раз, два, три. четыре,
      Три, четыре - чудеса.
      Все хорошие детишки
      Попадут на небеса.
      Раз, два, три, четыре.
      Три четыре - дальше пять.
      Всем плохим детишкам
      Придется подождать.
      Мне не хотелось стукаться головой во второй раз. Так его не взять, во всяком случае, не голыми руками. Сидя на полу, я взглянул на него. Потом понял, что он старикан - взаправду старикан. Все лицо у него было в морщинах и, хотя вокруг головы у него имелась реденькая бахрома седых волос, макушка была совсем лысая. Все остальное тело у него было закрыто этими сверкающими одежками. Я никогда еще не видел таких старых, кроме как на записи - он словно вышел из движущихся картинок.
      - Где Марси?
      Если старикан - Ал, возможно, он сумеет мне ответить. Иногда от Алов этого можно добиться.
      Есть цвет один на свете
      И есть другой, и третий.
      Их дальше можно счесть:
      Четыре, пять и шесть,
      Всего их будет семь,
      Мы их сочли совсем.
      Ответ за тобой,
      Который цвет твой?
      Он указал на меня. Похоже, он ожидал какого-то ответа. Он что, имел в виду плиту, на которой я сидел? Если так - она была красная, он и сам мог это видеть. Правда, если он налопался таблеток - тогда, конечно, никаких цветов не разбирает.
      - Красный, - сыграл я наудачу. Может, сумею задержать его разговором, пока не придут парни, хотя на это надежды мало Шиму предстоит пройти долгий путь.
      Ты слишком большой,
      Дверь слишком мала.
      Путь этот - не твой.
      Такие дела.
      И снова покачал головой, словно по какой-то причине вправду жалел меня.
      - Слушай... - я старался быть терпеливым, как с Алом, когда от него обязательно нужно чего-нибудь добиться. - Марси была здесь. Ты указал на нее - она исчезла. Где она теперь?
      Он снова запел:
      Строй из камня, кирпича,
      Кирпича, кирпича.
      Вот опора - так крепка,
      Простоит она века...
      Как-то он дал мне понять, что все его песенки имели смысл, если я сумею его найти. И этот намек, что я уже слишком большой...
      - Почему я слишком большой? - спросил я.
      А и Б сидели на трубе.
      Скажи, который год тебе?
      Марси была малышкой. Маленькой, юной. Она подходила. Ему нужны были малыши. Я был слишком большой, слишком старый.
      - Не знаю... возможно, мне около шестнадцати... я так думаю. Но мне нужна Марси...
      Он начал приплясывать, будто собирался в танце закружиться по залу, но при этом продолжал смотреть все тем же странным выражением "как-мне-тебя-жаль".
      Увидев, поверить - не поймешь!
      Увидев, поверить - не пройдешь!
      Уверовать - это удача.
      Поверив, увидеть - вот в чем задача.
      Я попытался в этом разобраться.
      Увидев, поверить, поверив, увидеть...
      - Ты хочешь сказать... малыши... они могут поверить во что-то, даже не видя это? А я... я не могу поверить, пока не увижу?
      Он кивнул, но взгляд его стал нетерпеливым, как у кого-нибудь из малышей, когда он выкинет какую-нибудь штучку, и ждет, когда она до тебя дойдет. Не обидную штучку, а смешную, забавную.
      - И я слишком старый?
      Глядя на меня, он покачал головой.
      Небо голубое
      Все, но не с тобою.
      Голубое небо... Снаружи! Но небо давно уже не было голубым - оно было грязным, отравленным. Весь мир Снаружи был отравлен. Мы слышали предупреждения из говорителей каждый раз, как доходили до старых запечатанных ворот. Голубого неба нет - и никогда не будет. И если Марси Снаружи... умирает...
      Я указал на него, как он указывал на малышей. Я не знал его игры, но мог попытаться сыграть в нее, и если это единственный способ найти Марси - я в нее сыграю!
      - Я слишком большой - может быть, и я слишком старый может быть. Но я могу стараться до тех пор, пока не получится! Даже если тогда я превращусь уже в такое старичье, как ты! Поэтому...
      Я отвернулся от него и пошел прямо к той линии цветных плит, по которой шли они, и встал там, а он смотрел, слегка склонив голову набок, словно прислушивался, но не ко мне. Под моими ногами вспыхнули огни. Он все время смотрел. Я собирался показать ему, что буду делать то, что сказал - ходить взад-вперед, пока не провалюсь через дыру в полу.
      Однако я прошел, и ничего не случилось. Поэтому я развернулся, вернулся назад, готовый начать сызнова.
      - В этот раз, - произнес я, - ты скажешь громко и ясно ты скажешь все, как в прошлый, когда ушли малыши.
      Сначала он затряс головой, отступил назад и замахал руками, отгоняя меня. Но я стоял, не двигаясь. Я почти боялся, что он исчезнет, что меня бросят одного в этом огромном пустом зале, где не откроется для меня никаких ворот. Но теперь он не выкинул этого фокуса с исчезновением.
      - Орри... - подсказал я.
      Наконец он вздрогнул. Видно было, что он понимал - я в растерянности. Да, так оно и было. Поверить - значит увидеть, правда? Я старался думать, что это поможет мне так же, как малышам, и пошел по этим мигающим плитам. Считалка наставил на меня палец.
      - Эрри, орри, дин и дон.
      Я закрыл глаза. Это должно привести меня к Марси. Я должен - поверить - и отчаянно цеплялся за это.
      Тише, мыши, Николас Джон.
      Пушистый кот,
      Английский флот,
      Раз, два, три...
      Я верю! Марси... я иду!
      ...Выходи!
      Это было ужасно. Все крутилось и вертелось, но не снаружи, а внутри меня. Я держал глаза зажмуренными и думал о Марси и что обязан найти ее. Потом я упал, рухнул плашмя. А когда открыл глаза, города не было!
      Зато было голубое небо и вещи, которые я видел в телезаписях - трава, когда она была еще зеленой, а не чахлой и бурой, как на последних записях перед тем, как город закрылся навсегда. Были цветы, а над головой летали птицы... Настоящие живые птицы.
      - Чудесно!
      Стоя на коленях, я обернулся. Рядом стоял Считалка, но сияние, окружавшее нас в зале, исчезло. Он выглядел просто как обычный старик, настоящий усталый старик. Но он улыбался и махал мне рукой.
      - Мальчик, ты даешь мне новую надежду. Ты - первый своего возраста и пола. Несколько девушек сумели пройти, но у них от природы больше воображения.
      - Где мы? И где Марси?
      - Ты Снаружи. Посмотри вон туда, - он показал, а я посмотрел. Там было большое серое пятно мрачного вида, портящее яркость травы и синеву неба. Мне не хотелось задерживать на нем взгляд.
      - Вот он - твой город, последняя надежда человечества, как думали эти бедные упрямые дураки, загадившие свой мир. Золото и серебро, железо и сталь, бревна и доски... города строились и перестраивались тысячи лет. Их мосты рухнули и лежат в развалинах. А что до Марси и других малышей, они знают, что такое истинный камень, как строить правильно. Ты найдешь их за этим холмом.
      - А куда пойдешь ты?
      Он вздохнул и огляделся с еще более усталым видом.
      - Обратно. Играть в новые игры, охотиться за новыми строителями.
      - Послушай! - остановил я его. - Позволь мне только повидать Марси, и я тоже вернусь. Меня послушают. Мы сможем вывести всю орду, и орду Барта тоже...
      Однако он замотал головой, прежде чем я договорил.
      Раз, два, три, четыре, пять,
      Не дано вернуться вспять,
      Потом он добавил:
      - Раз ты вышел, не пытайся вернуться.
      - Но ты можешь.
      Он вздохнул.
      - Я так запрограммирован. И я могу вывести только тех, кто готов, поверив, увидеть...
      - Ты хочешь сказать - Шим, Джек и другие не смогут сюда попасть никогда?
      - Не раньше чем они, поверив, увидят. Это и выделяет строителей, готовых начать сначала, из городских слепцов.
      Затем он исчез, словно старый фонарь мигнул в последний раз. А я стал спускаться с холма. Марси увидела, как я подхожу. В волосы она вплела цветы, а на руках у нее сидела пушистая зверюшка. Она спрыгнула на землю, когда Марси побежала мне навстречу.
      Теперь мы ждем тех, кого приводит Считалка (два дня назад вместе явились Фэнна и Сэм). Я не знаю, ни кто он, ни как он проделывает свою трюки. Когда мы его видим, он никогда не задерживается надолго и не отвечает на вопросы. Мы называем его Николас Джон, а живем мы на Лондонском мосту, хотя это не Лондон и не мост - а просто начало.