Я отправилась к ручью умыть лицо и руки, вытерла их нагретой лучами солнца травой, не обращая внимания — внешне — на кошек, которые по всей видимости уснули на солнышке. С чуть большей уверенностью, чем при первом посещении замка, я вновь вошла в тот огромный зал, где располагались лавки, имевшие форму кошек. На этот раз я не направилась к угловой башенке, наоборот — в обратную сторону.
Там, почти в абсолютной темноте, я обнаружила огромный камин, темные очертания очага и углубления со следами дыма и копоти, а значит, строители нуждались в тепле от зимней стужи, и в Пустыне можно было найти такое же гостеприимство, как и на побережье Долин.
На большом тяжелом камне над камином, где лорды Долин изображали знак своего рода, был вырезан символ, который я раньше уже видела — округлое тело с распростертыми крыльями. Но только едва различимое при таком слабом свете и поблекшее от времени. С другой стороны украшения, словно страж, высилась фигурка кошки.
Кроме трухи сухих листьев, почти превратившейся в пыль, в камине почти ничего не указывало на то, что здесь когда-то пылал огонь. Я одно мгновение постояла возле камина, а потом оглядела всю комнату, пытаясь представить себе, чем же она некогда была, кто мог проживать здесь в те далекие дни, за исключением того, что зимой по вечерам они приставляли поближе к очагу свои стулья и кресла. Какие удивительные легенды пели их менестрели? Да и были ли они, эти менестрели, прославляющие подвиги героев, продлевая им жизнь в песнях и легендах?
Я высоко подняла руку, пытаясь прикоснуться к этому символу, и обнаружила, что даже приподнявшись на носках, я не могу дотянуться до него. Сначала он показался мне почти невидимым на тусклом фоне камня, на котором был высечен… Я моргнула, потерла рукой глаза. Кошки… Теперь стало намного легче их рассмотреть: в их широко раскрытых вытаращившихся глазах запылал огонь.
Не в результате ли оптического обмана в этом сумрачном помещении мне показалось, что одна из этих голов немного больше размером, тяжелее, чем вторая? Я провела взглядом слева направо, затем еще раз, начиная верить, что моя догадка верна. Каждая голова отличалась индивидуальностью! И, кроме того, мне показалось, что я уже видела их раньше, когда они увенчивали живые, дышащие тела, застывшие в сонном спокойствии во дворе замка. Неужели в давние времена некий ваятель запечатлел этих животных в камне? Несмотря на те необычайные способности, которые имелись у жителей Пустыни, я едва могла поверить, что это — вылепленные скульптуры существ, которых я видела снаружи во дворе. Прежние наверняка могли жить очень-очень долго (могли ли среди Прежних быть и животные?), но, конечно же, не столько. Если же это не изображения тех самых кошек, они должны быть далекими предками моих знакомцев.
Я ступила в углубление очага, отшвырнула несколько листьев, надеясь безо всяких на то оснований, а вдруг под ними окажется какой-нибудь кусочек металла, железная подставка для дров в камине или еще что-нибудь. Но ничего не осталось.
Справа от меня зиял проем двери, которая вела в какую-то другую уцелевшую часть здания. Оставив камин со всевидящими кошками-стражами, я прошла к этой двери. Коридор за ней был достаточно широк, чтобы служить галереей, и именно здесь я увидела первые признаки обстановки, не считая каменных скамеек в виде кошек. Именно это я искала!
С криком радости я бросилась вперед, чтобы схватить черную рукоять меча. Но, сорвав его со стены, обнаружила, что это всего лишь обломок. Я дотронулась до лезвия одним пальцем, и металл рассыпался в прах. Будто свалившееся с крючков, вдоль стены лежало и другое оружие. Ничего, что можно было бы еще использовать. В конце концов, страшно разочарованная, я резко бросила вверх этот обломок, от чего он рассыпался в ржавую пыль.
Коридор привел в новую квадратную комнату с еще одной лестницей, вроде той, которую я обнаружила и сторожевой башне. Мне показалось, что она должна вывести на верх второй башни, которую я заметила раньше, — там еще на вершине вместо знака рода лорда росло дерево. Ступеньки казались вполне надежными, и я пошла по ним наверх.
На втором этаже сбоку лестницы открылся еще один проход, и хотя ступени вели дальше вверх, я подумала что за этим дверным проемом скрываются комнаты, построенные как раз над оружейной галереей. Поэтому я и решила зайти туда.
Второй коридор был намного уже первого, всего лишь проход, где едва ли могли разойтись два человека навроде меня, и по левую сторону его шли три двери.
Две из них, как и во дворе, деревянные, давно уже сгнили. Но та, что располагалась посередине…
Дерево, из которого она была сделана, казалось твердым и целым. Я не увидела трещин, вызванных действием времени, никаких следов ржавчины на металлических скрепах. К тому же на ней был запирающий засов — и это с наружной стороны! Если бы я увидела подобные меры предосторожности на нижнем этаже или в подвале (если бы я обнаружила его, а я совсем не горела желанием искать), то я бы сказала, что это темница. Наверное, я наткнулась на место, где властители замка хранили какие-то свои ценности, когда уезжали из него. Но я не увидела никаких замков, обычно используемых при этом.
Я очень медленно прошла вперед и осторожно прикоснулась к дереву чуть повыше засова, словно ожидая, что дверь тут же рассыплется. Но створка двери показалась мне очень даже твердой, когда я надавила на нее. И никто не запрещал мне оттащить этот засов, что, кстати, оказалось совсем легким делом. Наконец, немного постояв в нерешительности (внушая себе, что не должна поддаваться никакому страху), я поняла, что должна разузнать, почему из всех дверей замка только одна эта и осталась целой, а засов был все еще крепок, в то время как все остальное оружие и доспехи рассыпались в пыль от первого же прикосновения. В Долинах я слышала много легенд о том, как любопытство навлекало беду на тех, кто не смог устоять перед загадками, оставленными Прежними. В это мгновение я поняла, что двигало теми несчастными, потому что именно влекомая подобным побуждением я потянула этот засов, не в силах больше противостоять желанию.
Возможно, только из-за одного этого засова, по какой-то причуде его создателей, эта дверь и оставалась целой. Потому что едва я толкнула дверь, и она начала медленно поворачиваться, как на ее поверхности появились трещины и побежали по дереву с такой скоростью, что я не могла уследить за ними. Раздался скрежещущий звук, а после удар воздуха снаружи. Дверь повисла на одной петле, в то время как другая с резким звуком сорвалась, заставив меня вздрогнуть.
Полураспахнутая дверь быстро приходила в такое же бедственное состояние, как и ее соседки слева и справа. Дерево распадалось на куски и крошилось в пыль, оседавшую на каменный пол.
Я в страхе съежилась, когда началось это разрушение, но вскоре, похоже, все закончилось, когда, громыхнув напоследок, наконец-то свалился и засов, разломавшись на две половинки. Я осторожно шагнула вперед, чтобы посмотреть, что находится внутри этой комнаты.
Мне хватило нескольких мгновений, чтобы понять, пробежав взглядом, что же здесь хранилось, не подверженное тлетворному воздействию времени, пока я своим вмешательством не разрушила чары (в чем я была уверена), служившие для защиты этого места.
Эта комната, в отличие от предыдущих, не была пустой. На стенах висели гобелены, и хотя всего несколько секунд я рассматривала их красоту, от восхищения у меня перехватило дыхание, настолько они были великолепны — я не могла поверить, что человеческие руки могли соткать подобную вещь. Еще здесь стояла постель с высоким балдахином, подпорки которого имели форму кошачьих фигур, каждая из которых была выше меня. На постели лежало рыже-красное покрывало, похожее на кошачий мех, затем превратившееся в коричневый пепел У одной стены расположился стол с зеркалом, также имевшем очертания кошачьей головы. А на столе громоздились коробки, на изучение богатства которых у меня совсем не хватило времени, все так быстро обращалось в пыль, что я просто не могла понять, что это такое.
Были ли там стулья, кресла, большой платяной шкаф, где должны храниться платья хозяйки замка? Уверена, что они были. Я даже точно могу припомнить, что что-то такое мелькнуло перед моими глазами. Я не переступала порога; только стояла и смотрела с восторгом и болью на эту красоту, которая вдруг превратилась в ничто. А вскоре комната осветилась и солнечным светом, когда исчезли занавески, усохнув намного быстрее, чем нежные цветы, которые зачем-то, без какой-либо причины сорвали и бросили под нестерпимо жаркие лучи солнца.
Свет из окон лился широким потоком (видимо, здесь его проникновению внутрь комнаты не мешали гроздья винограда). В его лучах танцевали пылинки. А потам… потом ничего не осталось — вообще ничего…
Нет, не правда. Похоже, что, хотя и не столь уж ярко, в одной из полосок падавшего в комнату света блеснул солнечный блик на какой-то металлической поверхности. Я на несколько секунд замерла, не решаясь пересечь пустое пространство. Но только вновь я не смогла устоять и не пойти вперед, как и перед этим, когда дотронулась до зачарованной двери.
Плотным облаком поднялась пыль. Я закашляла, замахала руками перед лицом, пытаясь разогнать воздух, чтобы глубоко вдохнуть и дотянуться до того, что лежало, сверкая, в солнечных лучах. Почти что наступив на этот предмет, я остановилась и, наклонившись, подняла с полу кольцо.
Но в отличие от всех остальных металлических вещей в этой комнате, оно не рассыпалось в прах. Само кольцо было таким же твердым, будто сделанное только вчера, а камень был не похож ни на какой другой, какие я только видела в своей жизни. Мы, люди Долин, бедны на драгоценные вещи. У нас есть немного золота, приносимого речными потоками, у нас есть янтарь, который ценится весьма высоко. Только несколько самых богатых лордов могут позволить надевать на себя, и то только по большим празднествам, украшения с драгоценными камнями. Но в основном это были небольших размеров камни, отшлифованные, но неограненные. Тот же, что я держала сейчас в руках, совершенно отличался от них.
Этот камень (если только это был камень) был размером почти с мой большой палец, хотя само кольцо — довольно небольшое — явно предназначалось для женщины. Драгоценный камень был неогранен, да и не нужно было его подвергать обработке. Потому что он сам по себе по какой-то причуде природы походил на кошачью голову и светился смесью розового и желтого цветов, а когда я покрутила кольцо в руках, радужные сполохи пробежали по его поверхности. Я надела его на палец, который вошел в него, словно кольцо было сделано специально для меня — и никого другого, будто оно обнаружило свое законное место после долгих поисков.
Подойдя поближе к окну, я стала поворачивать руку то в одну сторону, то в другую, с удивлением рассматривая эту вещицу на темном фоне загорелой кожи с многочисленными следами порезов от колючек. Не зная, что это такое — но оно было моим! Я была уверена в этом, в том, что совсем не случайно кольцо точь-в-точь село на мой палец. Это был подарок именно для меня. Еще раз я повернула его на солнце, а затем услышала…
Вой, такой резкий и ясный, что сразу поняла, что он исходит снизу. Я выглянула наружу, на склон и дорогу. Обе кошки прыгали с камня на камень, обходя кусты, после чего исчезли в руинах внизу.
А там, дальше… по дороге скакал всадник. Всадник! Я увидела, как солнце отражается от его голубого шлема. Он был такой маленький и далекий, этот всадник в доспехах. Уж не его ли кошки приказали мне дожидаться? Керована?
Забыв обо всем, ведомая тем, что снедало меня все эти дни, я повернулась и побежала, поднимая облако пыли от чего у меня вновь перехватило дыхание, и я закашлялась, но не переставала бежать. Я должна была узнать, кто скачет по этой белой дороге. Я догадывалась, надеялась… но я должна была точно узнать!
Глава 14
КЕРОВАН
Я думал лишь об одном: Джойсан здесь, рядом со мной, возле этой белой дороги Прежних — выбравшаяся из той ловушки в темноте, в безопасности. А затем она оказалась в моих объятиях, и я изо всех сил прижал ее к себе, словно обеспечивая этим ей безопасность от самых страшных сил Тьмы, посланных против нас, — до тех пор, пока сам буду жив.
Она заплакала, и ее лицо стало влажным от слез, в то время как руками она обхватила мои плечи, и я даже сквозь кольчугу ощущал ее объятия. Наклонившись, чтобы найти ее губы, я почувствовал соленый привкус ее слез, забыл обо всем на свете, даже о том, как долго я скакал по этой пустынной земле. Во мне разгорался и бушевал огонь, пока мы так стояли, прижавшись друг к другу, позабыв обо всем остальном, кроме нас самих.
Но это не могло длиться вечно. Я слегка отстранился от нее, вспомнив, кто я такой и почему не могу дольше испытывать такую огромную радость от нашей встречи. Пора было снова надевать на себя внутреннюю броню, но не для собственной защиты, а ради нее.
Но Джойсан продолжала обнимать меня, и лишь слегка отодвинулась, так, чтобы прямо посмотреть мне в лицо, когда ее всхлипывания перешли в неровные вздохи.
— Керован… и в самом деле Керован… — почти шепотом произнесла она.
И только она произнесла мое имя, как эти чары разрушились. Я попытался отодвинуться в сторону, но она не позволила мне этого сделать. Лишь покачивала головой с одного бока на другой, словно ребенок, который не хочет отказаться от полюбившейся ему игрушки.
— Нет, ты не должен вновь покинуть меня! Ты был здесь… и теперь снова пытаешься оставить меня одну… Но ты не должен этого делать!
Я был здесь? Что она имеет в виду? И тут теплота, все еще ощущаемая мною, объяснила мне это. Оболочка, которая была Керованом, теперь пробудилась к жизни. Все мои благие намерения, осознавание того, что это неправильно, что я меченый — все это вдруг начало рушиться под наплывом этой теплоты, этих ее слов…
Сжав зубы, я положил руки на ее запястья. Прилагая все силы, которые я мог только собрать, я попытался вырваться из ее объятий, отдалиться от нее. Но все так же покачивая головой, она теперь еще и изгибалась в моих объятиях, боролась со мной, как если бы была одной из этих коричнево-красных кошек.
— Нет! — воскликнула она громче. — Ты что, не понимаешь? Тебе никогда не освободиться от меня… тебе не удастся этого. Мы… мы должны быть…
Она запнулась. Не знаю, что выражало мое лицо, но ее лицо исказило отчаяние. А потом ее плечи обмякли, руки безвольно повисли в моих объятиях. Именно она первой и отодвинулась в сторону.
— Позволь мне уйти, — сказала она тихим голосом. — Я больше не буду причинять тебе хлопот. Я думала, что, — ее голос стал неразборчив; она подняла одну руку, чтобы смахнуть появившиеся слезы, а затем откинула голову назад, и волосы в беспорядке слетели с ее глаз, в сторону от лица.
Я не мог говорить, и потребовалась вся моя решимость, чтобы подавить бушевавшее во мне желание. Я мог только стоять… в одиночестве. Она приподняла подбородок, и в глазах ее засветилась решимость. В осанке, голосе девушки чувствовались такая воля и самоуверенность, что они, должно быть, являлись такими же надежными телохранителями, как доспехи.
— У меня совсем нет чувства собственного достоинства, — сказала она, хотя каждый дюйм выпрямившегося в напряжении тела противоречил ее словам. — Я слышу твой голос, говорящий: «Ты не моя леди, я не желаю быть твоим повелителем», — но я не могу принять этих слов как сделала бы любая другая женщина. Потому-то я и отправилась вслед за тобою, ибо мне невыносима сама мысль, что я живу без тебя. Поэтому, если ты снова откажешься от меня и ускачешь туда, куда отправил тебя Имгри — хотя откуда у него право приказывать таким, как ты: «делай то или делай это», — то я последую за тобой. Даже если тебя проклянут за твои поступки.
Она внимательно рассматривала меня сузившимися глазами, а я все еще не мог найти силы, чтобы хоть что-то ответить ей. Если я не могу управлять своим внутренним «я», как тогда я могу защищаться от нее? Когда у меня внутри разгорается мятеж?
Я покачал головой, радуясь, что хоть таким образом смог как-то ответить на ее последний вопрос.
— Я не давал клятвы, — мне достаточно легко удалось произнести эти слова. — Я отправился в путь, потому что сам захотел этого. Иначе я бы не уехал.
И, может быть, поскольку был рад, что не нужно искать оправданий, я рассказал ей о своем путешествии… о том, что Имгри стало известно о поисках ализонцами предметов Могущества.
К моему облегчению она выслушала меня с растущим интересом.
— И какого же успеха ты добился в Пустыне?
Я рассказал ей о Всадниках-Оборотнях.
— Ну, а теперь кого ты ищешь? — спросила она.
Я сделал неровный вдох и покачал головой. Не отвечая, я рассказал о своем возвращении в лагерь, о том разрушении, которое там обнаружил. При упоминании об Элис и Джервоне она вытянула руки и схватила меня.
— Значит, они живы… остались на поверхности земли! Я так надеялась на это.
— А куда ты попала? — спросил я в свою очередь. Она немного отошла назад, поправила руками прическу. И впервые за все это время я заметил, что поднялся ветер, а солнце скрылось за облаками. Она, нахмурившись, посмотрела на небо.
— Надвигается буря. Ты чувствуешь? Вон там… — она указала на неровный крутой склон, — укрытие… Пошли!
У меня не было причин отказываться. Ведя кобылу и пони, я последовал за ней. Только теперь я вспомнил о кошках. Сейчас их не было видно нигде.
Подъем оказался непростым, а облака еще более сгустились и потемнели. Когда мы обошли остатки стены и вошли во двор замка, начали падать первые капли дождя. На западе засверкали вспышки молний. Рокот грозы был громче грохотания ализонских военных машин, вереницей тянувшихся по узкому перешейку перевала, чтобы проникнуть в Долину.
Я снял с пони и кобылы их поклажу, и Джойсан помогла мне перетащить вещи в темный прохладный зал, взяв небольшую сумку с пони.
— Это подарок Элис — как я ему рада. Но где же она сама? И где Джервон? Ты отослал их… а может, они подумали, что я умерла и…
— Мы как раз ехали по этой дороге, когда сегодня утром она сказала, что дальше они не поедут… по какой-то причине им было запрещено это делать. Мудрая Женщина с мечом — ничего подобного я никогда не слышал. Она не может быть родом из Долин…
— Если им не разрешили идти дальше только из-за этого, то, конечно же, она бы поняла. Да, она родом не из Долин — как и не из Пустыни — ее родителей выбросило на берег после кораблекрушения. Так что, родившись здесь, она не местной крови.
Вместе с нахлынувшим дождем внезапно наступила такая темнота, что я едва мог рассмотреть лицо Джойсан.
— Она обладает Могуществом, — вновь заговорила Джойсан, — а Джервон… — туг она на мгновение запнулась, а потом продолжила ровным тоном, — он принимает ее такой, какова она есть. Они как бы единое целое, две половинки, идеально подходящие друг другу. Такое редко случается, но когда это происходит… Словно они нашли клад с драгоценностями, — не без зависти подытожила Джойсан и повторила, — с такими драгоценностями, что другим и не снились!
Мне показалось, что в ее голосе я уловил нотку вызова, но понимал, что не должен перечить ей в чем-либо в этом вопросе, так давно занимавшем наши мысли. Поэтому я еще раз спросил, что же произошло после того, как она попала под землю.
После чего выслушал удивительный рассказ о том, как она очнулась в полнейшей темноте, где на нее устроили охоту фасы. И о том, как грифон спас ее.
— Я не знаю, почему именно он ожил, чтобы помочь мне. Должно быть, каким-то образом моя сила воли, мое желание вызвали это. И именно его свет указал мне дверь в одно место — очень странное.
Затем она рассказала о помещении с лабиринтом из низких стенок, о том, как добралась до центра изображения летающего существа с крыльями, где она провалилась в сон… а может, быть, и не сон… угодив в паутину какого-то заклятья — и пробудилась снаружи в этом замке.
— Здесь есть фрукты и вода…
И прежде чем я сделал хотя бы шаг, она снова бросилась во двор замка и вскоре возвратилась с дыней, которую положила на пол между нами. Потом рассмеялась и стряхнула капли дождя с волос.
— Дай-ка свой нож. Мой — как и все остальное — остался там, в темноте, — она разрезала дыню и отдала одну половинку мне.
Фрукт оказался сладким, сочным — лучше в своей жизни я ничего не пробовал — он утолял и жажду, и голод. В свою очередь я достал буханку хлеба, мы отведали и его, а затем Джойсан ушла сполоснуть руки в ручье.
— Там много этих фруктов… и ягод… Я уже объелась ими.
Джойсан устройлась совсем рядом со мной, скрестив ноги и положила руки вместе на одно колено. Она не делала никаких движений в мою сторону.
— Да и кошки. Можешь мне не верить, Керован, но таких зверей ты еще не видел. Они могут читать мысли и в свою очередь мысленно разговаривать. И еще есть… вернее, был, потому что больше я его не видела, — не очень крупный медведь, он также обладает разумом. Кошки велели мне ожидать того, кто придет. Я забралась наверх башни и посмотрела на дорогу. Но, удивительное дело…
И тут я увидел, как она подняла одну руку и пристально посмотрела на нее. Затем протянула ее мне и спросила:
— Керован, ты больше меня странствовал по свету. Тебе не попадалось раньше чего-нибудь, похожего на это?
Я увидел, даже в этом сумрачном свете, кольцо, которое было надето на ее палец. И хотя я не хотел — а теперь и боялся — хоть как-то прикоснуться к ней, я взял ее руку в свою и поднес ладонь поближе к себе, чтобы рассмотреть это кольцо.
Камень в кольце был неправильной формы. И, что весьма странно, лишь взяв ее руку в свою, я увидел цвет этого камня (если только это и в самом деле был камень). Подобной окраски я еще не видывал: какая-то мешанина розового и желтого цветов.
— Керован!
Мне не нужен был этот предупреждающий крик. Я взял ее руку в свою. Браслет, полускрытый доспехами на моем запястье, залился ярким светом, и лучи, исходившие от него, достигнув кольца, казалось, пожирали камень. Но его собственное сияние только еще более возросло.
Джойсан вырвалась из моих окрепших объятий, выдернула руку и поднесла ее к груди, почти касаясь грифона в кристалле. Но ничего не произошло, этот талисман никак не прореагировал.
Джойсан подняла другую руку, словно пожелав взяться за колечко и сорвать его с пальца, но вдруг остановилась.
— Я думаю, оно безвредно… — медленно проговорила она. — Может быть, тебе это не кажется очевидным. Но сам камень имеет форму кошачьей головы, хотя вырезан он был не людьми. Эти кошки…
— Ты уверена, что они настоящие?
— Не галлюцинации? Ты же сам видел их — они настолько же реальны, как и это! — она снова вытянула руку вперед. — Разве ты думал, что это иллюзия когда они остановились перед тобой у дороги?
— Нет, — я был уверен: чем бы ни являлись эти звери кому бы они ни служили (если и служили вообще), они — настоящие. Меня и в самом деле привели в это место с определенной целью, как и догадывалась Элис. Мне нужно было отогнать эту мысль, но я не мог.
— А откуда у тебя эта штуковина?
Джойсан рассказала о своих исследованиях разрушенного замка, в котором мы сейчас укрывались от непогоды, о запертой двери — причем запертой снаружи, где внутри, пока она не вошла туда, сохранялись остатки древней мебели. И о том, как все это рассыпалось в пыль на ее глазах, и осталось только это кольцо, блестевшее в солнечном свете.
Легенда, достойная того, чтобы о ней сложил песню менестрель, но я верил каждому ее слову.
— Никогда не видел ничего подобного, — медленно начал я. — Оно, — я показал на запястье, — по всей видимости, как-то связано с Могуществом.
— Много вещей хранится в Пустыне — разве не об этом постоянно твердят наши легенды? Мне кажется, оно для чего-то предназначено… — Джойсан быстро взглянула на меня — по крайней мере слегка повернула голову в мою сторону, но было слишком темно, чтобы я мог увидеть выражение ее лица. — Предназначено, чтобы его нашли, когда отворится дверь. Но зачем нужно было такое заклятье и что оно означает…
— Его создали не силы Тьмы.
— Я знаю, — просто согласилась Джойсан, еще раз ласково проведя ладонью по грифону на груди. — Он бы предупредил меня. Кольцо такое красивое — и странное — и то, как оно попало ко мне… Мне кажется, это дар.
В ее голосе ощущалась вызов, словно она думала, что мне захочется заставить ее избавиться от этого кольца. Но у меня и в мыслях такого не было. У Джойсан с той поры, как она со своим народом покинула Итдейл, а может, и до этого не было почти никаких красивых вещей, да и сам я ничего приличного ей не дарил — если не считать грифона, которого я тоже случайно нашел в Пустыне. Мне вдруг отчаянно захотелось, чтобы и это кольцо также явилось для нее моим подарком, который бы она берегла как зеницу ока.
Я наугад начал поиски Джойсан и нашел ее… Но в этом моей заслуга не было. Едва ли это был счастливый случай. Мне помог или же меня направил в нужном направлении какой-то иной разум — я все больше и больше склонялся к такой мысли. Это был горький вывод, и мне не хотелось его принимать. Я… быть может, мы… пойманы в… в чью-то паутину… но чью?
С тем, что мы должны держаться теперь вместе, вероятно, придется смириться, потому что теперь у меня не было проводника, чтобы покинуть Пустыню, да и не маг я оставить Джойсан одну — она и сама этого не хочет.
А это означало, что я должен незамедлительно надеть на себя внутреннюю броню, заставить себя поверить, что любые более близкие отношения между нами — только к несчастью, что если я поддамся ей сейчас — то это будет только хуже для нее.
Пока она сражалась одна, полагаясь лишь на свои силы и не получая помощи от меня, она избегала той куда более серьезной опасности, которой подвергался я. Не хотелось загадывать наперед… ждут ли нас новые опасности? Но пока я изводил себя этими мыслями, никак не решаясь твердо объявить Джойсан о своем выборе, как она вновь обратилась ко мне:
— Здесь вовсе не мирная земля, участки которой попадаются и у нас в Долинах. Однажды я побывала в таком месте — той ночью, когда Торосс вырвал меня из рук захватчиков в Итдейле. То было замечательное место… и он нашел там последнее успокоение. Я навсегда запомнила в своем сердце, что он покинул этот мир легко. Здесь же лежал только многолетний толстый слой пыли. Но все-таки мы находимся туг в безопасности — как и обещали кошки. Разве ты этого не чувствуешь?
Она протянула руку с кольцом и схватила мою. Я ничего не мог поделать, кроме как обхватить ее пальцы. Вот она Джойсан, рядом со мной — в безопасности — а снаружи ревет ураган, льются потоки воды… не в силах добраться до нас. Я не ощущал никакого затаенного присутствия древнего Могущества в этом месте. Как бы вступая в противоречие с ее рассказом об этой заколдованной давным-давно комнате здесь рождалось тепло — но от присутствия наших тел, а не из-за каких-то чар.
Ночью, пока мы с Джойсан укрывались в этом разрушенном замке, мне вновь приснился сон — такой же яркий, как и несколькими днями раньше. Но в нем совсем не было света — одна лишь беспросветная темь (а может, я был слепым?) — потому я ничего не смог уловить. Я мог только чувствовать… или слышать.
— То, что ты делаешь, бессмысленно, — раздался резкий, словно удар кинжалом, надменный голос. — Слишком много лет назад возникло наше отличие.
— Отличие? — переспросил удивленно другой искаженный голос, и в нем не чувствовалось никакой робости перед собеседником, хотя по голосу того явно ощущалось, что его обладатель владеет Могуществом. — Как-то странно ты, Галкур, описываешь то, что произошло потом между нами.
Я увидел как бы материализовавшуюся алую волну ярости, ударившую по мне в этом мраке, словно чтобы сжечь дотла. Затем эта волна поднялась вверх — и исчезла. Я понял, что теперь гнев снова взят под контроль, загнан в стены, которые невозможно разбить.
— Ты играешь словами, — теперь в голосе мужчины (а, может, это было оно?) прозвучало ледяное презрение или мне это только показалось?
— Ничего подобного, — вновь раздался второй голос ровный, ничем не выдававший своей заинтересованности в беседе. — Ведь людям почти ничего не подвластной лучшем случае их можно использовать как слуг. Ты что, Галкур, не знаешь этого?
— Ты произносишь имена! — рявкнул первый голос, так же яростно как тот снежный кот, в которого превращался Херрел. Хотя я и знал, что это не Всадники-Оборотни, но они не были и людьми.
— А почему бы и нет? Ты все еще веришь, подобно людишкам, что называя имя, ты даешь кому-то власть над обладателем имени? Ха, Галкур, вот уж не думал, что ты настолько ослаб за все эти годы!
— Время нисколько не изменило меня! — вновь промелькнула волна ярости. — Я такой же, каким был и прежде, и таким же останусь навсегда!
— Вот это-то меня и интересует, Галкур, — казалось, второй голос просто упивается, раз за разом повторяя это имя. — Кто ты есть и кем ты станешь, несмотря на всю твою спесь. И кем ты был той ночью, когда то человеческое существо, самка, обладавшая весьма посредственными магическими способностями, вызывала тебя? Как прекрасно был задуман тот план, по крайней мере ей так казалось. Ты должен был точно так же влиться в ее лорда, как вода наполняет чашу. И после стать отцом его сына, которого он так страстно желал, пока она видела в этом смысл и пока это соответствовало ее целям. Ты никогда не был глупцом, Галкур. Разве мог ты предвидеть, что заклятье, наложенное таким чародеем, окажется неспособным сохранить даже частицу Могущества, все равно какого — Темного или Светлого? Так ли сильна в тебе прежняя потребность в материальной жизни? И, будучи в таком плохоньком состоянии, ты все еще продолжаешь утверждать, что ты такой же, каким был раньше?
В этом вопросе ощущалась нотка жалости — и она немилосердно жалила. А, может быть, это была и не жалость, подумал я, а ее отголосок, смешанный с презрением.
— Кроме того, — продолжил второй голос, — ты по своей воле прибегнул (или попытался прибегнуть) к наложению чар на девушку, чья гордость и высокомерие, присущие ее племени, почти сравнимы с нашими. И что вышло из этого?
