Про себя я произнес несколько слов силы. Ощущение, что на каждой ступени я могу потерять равновесие и упасть по одну сторону или другую, становилось все сильнее, пока не превратилось в настоящую пытку.
Но вот лестница наконец кончилась. Через отверстие в стене я оказался еще в одном круглом помещении, очень похожем на нижнее, только поменьше. Шарф свернулся, качая концом, как змея головой.
Здесь тоже двери, но открытые, никаких преград. Но только все они открываются в пустоту! Не в туман, не в дымку — в пустое открытое пространство. Взглянув на них, я сел на пол, положив меч на колени, не в состоянии пошевелиться. Меня охватил страх, знакомый всем по снам о падении. Эти двери тянули к себе, притягивали, и я испугался, как никогда в жизни.
Я не знал, в каком месте оказался. Но был убежден, что это вход туда, куда людям входить нельзя. Однако шарф привел меня именно сюда.
Каттея! Я закрыл глаза, сосредоточился на мысленной картине, вложил в нее все свое желание. Затем снова открыл глаза. Шарф — он больше не свернут — двинулся к одному из проходов в пустоту.
Я решил, что это еще одна иллюзия, что шарф все-таки подвел меня, и снова использовал ритуал, прояснивший внизу мое зрение. Поднес меч к глазам и повторил могучее заклинание.
Когда снова посмотрел, ничего не изменилось. Шарф свернулся у двери непосредственно передо мной; он раскачивался из стороны в сторону, как перед курганом, когда не решался коснуться злой травы.
Теперь я настолько не доверял своему ощущению равновесия, что не мог встать. Пополз на четвереньках, толкая меч перед собой. И вот я миновал шарф и смотрю в пустоту. В этот момент я едва не сорвался, поверив, что мне не дано пройти через эту дверь в то, что за ней.
Рука моя опустилась на шарф, и он снова обернулся вокруг ладони и запястья, двинулся вверх. В отчаянии я позвал вслух:
— Каттея!
И сосредоточился на том, чтобы использовать шарф. Всю жизнь я пользовался мысленным поиском, но на этот раз вложил в него всю энергию. Это усилие ослабило меня, я тяжело дышал, как будто в доспехах взбежал на вершину холма и тут же принял участие в ожесточенной схватке.
Я лежал плашмя на полу помещения, прижавшись лбом к рукояти меча. Может, именно он и помог мне. Потому что слабо, очень слабо донесся ответ на мой призыв:
— Кемок? — Не громче вздоха. Но это ответ, а не иллюзия.
Итак… она жива, хотя и может быть заключенной в этом месте. Чтобы добраться до нее, я должен — должен пройти через эту дверь. Но в тот момент я не был уверен, что заставлю себя это сделать.
Что может мне помочь? Шарф, заколдованный Орсией; меч, скованный неведомым народом; слова, которые могут помочь, но могут и привести к катастрофе… Я слепец, идущий без поводыря.
Я пополз; не в моих силах встать и идти, как подобает мужчине. И что-то в глубине меня противилось этой глупости, которая приведет к самоуничтожению. Я понимал, что быть в таком месте без могучей защиты — все равно что идти навстречу смерти, и смерти не только тела.
Добравшись до порога, я вынужден был закрыть глаза. Взгляд в пустоту способен свести человека с ума.
Воля последний раз толкнула меня вперед… через порог…
Это старый кошмар — падение, падение, падение…
Не только мысли мешались — я ощутил страшную боль, которую не в состоянии вынести человек. Но и потеря сознания не может спасти… я падал… и продолжал чувствовать…
Я больше не был человеком, только существом, которое кричало, вопило, стонало, страдало.
Цвет, вспышка дикого цвета… какого цвета?
Ползание… по плоской поверхности. Над головой взрывные вспышки этого света, ранящего глаза. Тупой гул… ползание…
Глаза мои полны слез; полны они и огня, который горит у меня в голове.
***
У МЕНЯ? Кто такой Я? Что такое Я?
Ползти… продолжать двигаться. Закрыть глаза, чтобы не видеть эти яростные вспышки. Не прекращать ползти… Почему?
Трудно выразить в словах, что в это время представляло собой мое «я». Не могу сказать, сколько времени прошло, прежде чем в это ползущее, плачущее, дергающееся от вспышек небесного-земного огня существо вернулось ощущение личности. Но оно вернулось, вначале как смутные вопросы, потом как отрывочные ответы.
Наступил момент, когда я перестал ползти и слезящимися глазами посмотрел на то, что стало моим телом. Я был — не человеком!
Серо-зеленая бородавчатая кожа с тонкими, как волоски, пучками щупалец. Вместо рук лапы, толстые, перепончатые; ноги такие же. Я попытался распрямить спину и обнаружил, что голова выдается вперед между высокими сгорбленными плечами. Но вокруг правой руки обернута полоска зеленого пламени — пламени? Я медленно поднял уродливую лапу и коснулся полоски. Она нематериальна, подобна туману, и лапа прошла сквозь нее.
Но это движение, вид ленты вызвали новое пробуждение памяти. Шарф… Было еще что-то… Меч! Слово, скользнувшее в сонный мозг, подействовало, как ключ, повернувший замок; раскрылся сундук, и вся восстановившаяся память хлынула из него наружу.
Меч! Я лихорадочно огляделся: мне никак нельзя терять меч!
Никакого меча. Передо мной на каменной поверхности столб золотого света. Как зеленый туман для мозга, так и этот столб целебен для зрения. Я потянулся к нему. И снова лапа погрузилась в свечение, и меня охватил страх. Больше я этого не выдержу!
Но я должен! Как мог, я попытался что-нибудь схватить лапой. Она прошла через свечение, ничего не схватив. В страхе и гневе я принялся колотить лапами по каменному полу. Это вызвало боль. Из ссадин сочилась густая зеленоватая жидкость. Я прижал лапы к уродливому бочонку, в который превратилась моя грудь, и раскачивался взад и вперед. Стонал, догадываясь, что и рот у меня нечеловеческий.
Как произошла эта перемена? Я полз, когда ко мне начал возвращаться рассудок. Я не нес меч, но вот он лежит.
Значит, я каким-то образом прихватил его с собой, хотя и не нес.
Я потер задней стороной бородавчатой лапы лицо, чтобы убрать липкие слезы, отшатываясь от прикосновения отвратительной плоти к такой же плоти. Есть только один способ узнать, что со мной произошло: идти дальше и посмотреть, что получится. Но не ползти — нет! Уродливое тело, из которого я смотрю на мир, не мое, хотя, по-видимому, сейчас я обитаю в нем. Но я человек, и как человек пойду навстречу неизвестному стоя — по крайней мере, на это решимости мне хватит.
Но встать на задние лапы и удержать равновесие — эта задача была почти за пределами моих возможностей. Горбатая спина толкала голову вперед, верхняя часть туловища перевешивала. Я не мог поднимать голову и видел только на несколько шагов перед собой. Попытался больше узнать об этом теле. Спина с горбом, толстые плечи и непропорционально тонкие верхние и нижние конечности. Я с любопытством поднес лапу к лицу, почти боясь результатов своего осмотра. Рот, кажется, представляет собой широкий безгубый разрез, и в нем острые клыки.
Носа нет; вместо него щель, которая, очевидно, служит ноздрями. На голове нет волос, вместо них от уха до уха дрожащий мясистый гребень. Уши очень большие, но без мочек. Короче говоря, при встрече с таким чудовищем всякий, кроме самых отважных, в страхе обратится в бегство.
Размахивая руками, чтобы сохранить неустойчивое равновесие, я сделал один неуверенный шаг, затем другой, как человек, идущий по узкому непрочному мосту над пропастью. Столб света тоже двинулся, все время находясь впереди меня на одинаковом расстоянии.
Подбодренный этим — я подумал, что меч, даже в таком необычном облике, мой лучший талисман, — я продолжал идти. И обнаружил, что неторопливой походкой могу продвигаться вперед.
Но куда?
Я пришел в это адское место в поисках Каттеи. Каттея! Посмотрев вниз, на свое уродливое тело, я отшатнулся от неожиданной мысли: если такое произошло со мной, то же самое могло произойти и с моей сестрой. Но где это место? Конечно, за пределами нормального мира людей.
Если Темная башня охраняет врата — а мне все больше казалось, что так оно и есть, — вряд ли Динзил хотел, чтобы Каттея никогда не вернулась. Лоскита сказала, что для Динзила Каттея — средство к овладению новыми силами. Он не захочет утратить такое средство.
Если не сделал шаги, после которых нет возврата.
Я остановился, пытаясь повыше поднять чудовищную голову, чтобы посмотреть, что впереди. В этом месте нет горизонта, ничего, кроме жестких взрывов освещения и твердой поверхности, по которой я так медленно иду.
Цвета… Возможно, я привыкаю к ним. Глаза слезятся не так сильно; оглядываясь, я больше не испытываю резкой боли. Я начал считать и обнаружил, что вспышки следуют определенному образцу. Это древний образец: три, семь, девять. И не только вспышки группируются в таком порядке, но и различные цвета. То, что здесь происходит, явно настроено на какую-то силу.
Но мне нужен проводник.
— Каттея!
Я уже однажды видел, как определенные слова приобретают форму и зримо улетают; точно то же самое произошло с именем моей сестры. Ярко-зеленое, как шарф, превратившийся теперь в обруч из света, это имя вырастило крылья и полетело вправо от моей тропы.
Я повернулся, чтобы двинуться за ним. Но тут слово исчезло во вспышке пурпурного пламени, в фонтане гневного алого цвета.
— Каттея!
Еще одна птица-мысль устремилась вперед. Я снова положил руку-лапу на ленту шарфа.
— Каттея!
Если бы эти птицы-мысли продолжали вести меня! Но Каттея не отвечает, и мне остается только надеяться, что я иду не в западню.
Я ничего не видел, кроме вспышек и поверхности под ногами, но вот высоко взметнулся столб темно-синего цвета, и слева от тропы, на которую увлекли меня птицы-мысли, показался массивный корпус.
Он был мрачно-красный, и этот цвет не менялся при вспышках. Вначале мне показалось, что это просто скала, потом — грубая древняя статуя.
Изображено существо, сидящее на корточках, передние лапы упираются в землю, между ними — высоко поднятые колени, голова чуть повернута, словно существо следит за полетом моих мыслей. Оно непристойно женское: мощные груди свисают поверх колен. Но лицо не завершено: нет ни носа, ни рта, только ямы глаз. Из этих ям стремятся два устойчивых красных потока, похожих на кровь; это красное капает и покрывает все тело существа. Размером существо вдвое-втрое превосходит мое нынешнее тело. И от него исходит такое угнетающее воздействие, что я пошатнулся под этим ударом, хотя удар нанесен не по телу, а по духу.
Кем бы ни было это существо когда-то, теперь оно в плену, и агония его души бросает тень на всю эту землю. Содрогаясь, я двинулся дальше, но дважды оборачивался и смотрел назад. Как ни чудовищно оно, мне стало его жаль.
Повернувшись в последний раз, я поднял одну лапу. Попытался сказать, но рот не мог произнести слова человеческого языка. Поэтому я только мысленно произнес очень древние слова, которые мы часто вспоминали на границе, желая покоя своим собратьям по оружию. Никакого другого утешения для этого страдающего духа я не нашел.
— Земля, прими землю. Вода, прими воду. Пусть то, что сейчас освободилось, будет свободно, пусть пойдет по Высокому пути… если позволит Ситри…
Последние три слова не имеют ко мне отношения, я как будто не должен был их произнести. Но у меня не было времени думать об этом. Потому что я снова увидел, как устремились вперед мысли, на этот раз не зеленые, а золотые, цвета золотого меча. Они устремились к скорчившемуся существу, которое плакало кровью. И исчезли, как будто проникли в него: одни — в лишенную лица голову, другие — в тело.
Никаких звуков, только волна чувства. Но меня бросило на землю, как может сбить человека порыв сильной бури. Я лежал, с трудом пытаясь сохранить нетронутым ощущение своей личности. Но вот волна прошла, и я снова смог подняться на четвереньки. Плакавшее существо раскалывалось, распадалось, как необожженная глина под действием воды. И вскоре не осталось ничего, кроме груды красной пыли.
Потрясенный, я с трудом встал. Что-то лежит рядом. Я с изумлением понял, что свет, двигавшийся передо мной, снова приобрел материальную внешность. Я увидел очертания меча. Но когда с трудом опустился на одно колено и попытался взять его, обнаружил, что по-прежнему не могу схватить его.
Я снова выпрямился и впервые заметил еще одну перемену. Что-то новое ощущалось вокруг, какая-то тревога. Я уже подумал, что, проявив жалость, привлек к себе внимание, какого не захочет привлечь никакой путник.
— Каттея!
Я послал эту мысль и постарался ускорить свою шаркающую походку. Меня занимало, почему изменился меч.
Если позволит Ситри… Слова, которые я использовал, взяты не из моей памяти. А раньше, когда я сражался с чудовищем в подземном проходе, кого я призвал? Ситри! Имя это или слово силы? Есть способ проверить это. Я остановился, глядя на золотистое лезвие.
— Во имя Ситри! — помыслил я. — Стань снова оружием в моей руке, вещью, наделенной силой!
На этот раз порыв чувств не ударил. Но все тело мое задрожало, как будто меня затрясло невидимое существо.
Вспыхнул свет, заплясал на лезвии, и само лезвие засветилось так ярко, что я закрыл глаза и издал какой-то нечленораздельный мяукающий звериный звук. Но когда заставил себя снова открыть глаза…
Меч… не столб огня, а прочное оружие, какое я вынес из гробницы. Я стоял на коленях — не удержался на ногах, когда охватила дрожь. В третий раз потянулся я к рукояти. Трудно было ухватить ее лапой, но я это сделал. И в руку мне от меча влилась новая сила.
Но кто такой Ситри? Или что такое? Ясно, что Ситри в этом месте обладает какой-то властью. Не поможет ли восстановить мою внешность, чтобы я мог сражаться, располагая прежним телом?
— Во имя Ситри, — снова помыслил я, — пусть я стану человеком, каким был…
Я ожидал дрожи, какого-нибудь знака, что заклинание снова сработает. Но ничего не произошло: я не изменился. Тогда я устало поднялся. Меч связан с Ситри; я — нет. Не следовало надеяться.
— Каттея!
Снова выпустил я крылатую мысль и продолжил бесконечное путешествие по пространству, не подвластному известным мне измерениям. И хотя шел неуклюже и с трудом, все же заметно продвигался. Немного погодя в свете вспышек я увидел еще кое-что на поверхности. Не сидящая фигура, а полоска света. Но эта полоска не вспыхивала и гасла, а оставалась неизменной. Так могли бы выглядеть крупные ограненные драгоценные камни, потому что полоска напоминала по форме множество бриллиантов, острым концом стоящих на поверхности. В чередовании камней та же последовательность: три желтых, семь пурпурных, девять красных; они образуют стену, которая поднимается намного выше моей головы.
Но мысли мои пронеслись над этой стеной: та, кого я ищу, должна находиться за ней. Я подошел к стене, сделал много шагов направо, потом
— в противоположном направлении. Насколько я мог видеть, стена продолжалась в обоих направлениях. Перелезть через нее невозможно: поверхность гладкая и скользкая; моим плохо для этого приспособленным когтям не за что ухватиться.
Я присел у красного камня, ощущая усталость во всем теле. Кажется, я подошел к концу пути. Сидя так, я проводил лапой взад и вперед по лезвию меча. Никаких рун; их как будто вообще никогда не было. Металл холодный, и это почему-то успокаивало. Глядя на камни, я продолжал гладить меч.
Острые концы… как они закреплены? Установлены неподвижно на поверхности? Я на четвереньках подполз, чтобы осмотреть внимательней низ стены. Да, стена не является неотъемлемой частью поверхности: между ними тонкая линия. Только здесь можно попытаться.
Единственное мое орудие — меч. Я не решался испытать его. Если сломаю лезвие, что у меня останется? С другой стороны, зачем мне нетронутое лезвие, если здесь кончается мой поиск?
Неловкие лапы делали задачу очень трудной. Острием меча я принялся копать поверхность в том месте, где она соединялась со стеной. Напрягая память, я пытался отыскать какие-нибудь сведения из Лормта, которые могли бы облегчить задачу. Но думать о Лормте тоже нелегко, и когда я это делал, рука моя уставала и я начинал промахиваться.
Значит, Лормт не поможет. А Ситри?
Впервые меч попал точно в цель, туда, куда я и хотел попасть.
— Силой Ситри и именем Ситри! — Я подождал и принялся экспериментировать. Трижды произнес это имя мысленно, затем добавил слово благодарности; потом семь раз — и снова благодарность; наконец девять раз…
Меч вырвался из моих неловких рук. Он поднялся под углом и принялся бить и копать, как я и намеревался. Стена из драгоценных камней загудела, гудение заполнило мне голову. Я закрыл лапами уши, пытаясь приглушить этот звук. А меч продолжал работать.
На землю полетели маленькие красные осколки. Некоторые обжигали мою бородавчатую шкуру. Но я не решался отнять лапы от ушей, чтобы защититься. Меч задвигался быстрее, превратившись в огненную вспышку. Иногда мне казалось, что это больше не меч, а стрела чистой силы.
Высокий камень покачнулся, задрожал. Меч поднялся в воздухе, принял горизонтальное положение и ударил в камень примерно в середине. От удара камень треснул и рассыпался множеством алых осколков. Разрушение передалось двум соседним камням, они тоже распались ядовитыми фрагментами. Стена продолжала разрушаться по обе стороны.
Я не стал ждать, когда стена обрушится. Встал и протянул правую лапу. Меч надежно лег в нее. Морщась от порезов на осколках камня, я миновал барьер и оказался в совершенно ином месте.
Мир вспышек был мне абсолютно чужд; этот поверхностно напоминал знакомую землю. Вначале я даже решил, что вернулся в Эскор. Передо мной дорога, по которой я за зеленым шарфом шел к Темной башне.
Но когда я ступил на дорогу с колеями, то понял, что сходство только действительно поверхностное, поскольку здесь нет ничего устойчивого. Скалы таяли, сливались с землей и возникали в другом месте. Дорога плыла, и я шел, погрузившись в нее по колени, как по ручью с Орсией. Те существа, которые, как я чувствовал, скрываются в скалах, были видны отчетливей, и мне приходилось отводить от них взгляд, чтобы не потерять рассудок.
И только одно в этом мире оставалось постоянным — меч. Когда я смотрел на него, а потом переводил взгляд на то, что передо мной, оно тоже становилось устойчивым, вызывало ощущение безопасности, хотя и ненадолго.
Я подошел к ущелью, в котором убил стражника. Но ущелье было заполнено пузырящимся зловонным веществом, похожим на ядовитую грязь. Идти дальше возможно только погрузившись в него.
Глава 15
К поверхности этой грязевой ямы поднимались пузыри; они лопались, испуская зловоние. Переплыть? Способно ли мое уродливое неуклюжее тело на такие усилия? Слезящимися глазами я пытался рассмотреть, нет ли способа перейти справа или слева. Но в обоих направлениях только постоянные сдвиги поверхности, вызывающие замешательство; я быстро отвел взгляд.
Если и можно перейти, то только по этой дороге. Я снова опустил покрытую бородавками лапу на шарф. Потом как можно крепче ухватил меч и шагнул в это полужидкое разложение. Масса слишком густая, чтобы в ней плыть. Я медленно погружался, хотя колотил руками и бил ногами.
Но меня не поглотило, как я опасался. Отчаянные усилия привели к некоторому прогрессу, хотя он был таким медленным! От ядовитых паров кружилась голова, из глаз текли слезы.
Немного погодя я заметил, что перед мечом грязь расступается, образуя проход. Я немедленно принялся наносить рубящие удары, высекая себе тропу.
Наконец передо мной показался каменистый берег, я выбрался на устойчивую поверхность, хотя грязь покрывала все тело, цеплялась, как будто не хотела отпускать. Пришлось повернуться и изо всех оставшихся сил рубить ее, чтобы освободиться.
После этого я лег на камень, тяжело дыша; каждый вдох подавал в легкие еще одну порцию ядовитых газов. Выше… предупредил меня внутренний голос… выше и подальше отсюда.
Я снова пополз, оставляя на камне пятна грязи. Выше… внутренний голос все более настойчиво подгонял меня.
Сзади, из болота, донесся звук, громче обычного лопанья пузырей. Звук походил на тот, что производил я сам во время борьбы с грязью. Ухватившись лапами, я подтянулся. Меч, который я держал в клыках, ранил губы, если я двигался неосторожно, но все же это была единственная доступная мне возможность обезопасить себя.
Чавкающий звук приближался, но я не мог повернуть голову. Страх придал мне сил; я взобрался на верх подъема и перевалил через край. Потом умудрился встать на четвереньки и повернуться.
Они приближались по грязи со скоростью, с которой я не мог сравниться. Их двое, и…
Истощенный усилиями, которые потребовались, чтобы добраться сюда, я не мог даже встать без посторонней помощи. Но я подполз к камню и, опираясь на него, каким-то образом выпрямился; стоял лицом к противникам, прижимаясь спиной к камню.
У них серая бородавчатая кожа; тяжелые руки и толстые плечи, жабьи морды (хотя в пасти клыки). На голове от одного большого уха до другого мясистые гребни. Это соплеменники того существа, в котором я сейчас обитаю!
Раскрывая широкие рты-щели, они кричали что-то непонятное. У каждого в руке топор, такой же могучий, как оружие Вольта — я его часто видел у Кориса, — но с более короткой ручкой. Они явно преследуют меня.
Убегать некуда, да я бы и не смог убежать, даже если бы заставил тело попытаться. Топоры напоминают те, которыми пользуются салкарские пограничники; их можно использовать и как ручное оружие, и метать с расстояния; если топорник хорошо владеет оружием, такой бросок обычно смертелен. Не знаю, насколько умелы эти люди-жабы. Но в таких случаях всегда лучше переоценить врага, чем недооценить его.
Я вооружен мечом, но чтобы воспользоваться им, нужно ждать, пока враги не окажутся ближе. Даже если они собираются метать топоры, вряд ли это возможно, пока они в грязи. Если не стану отходить дальше, смогу помешать им выбраться. Тут у меня будет небольшое преимущество.
Но я слишком медлителен, слишком устал от переправы через ядовитое болото и не могу двигаться быстро. Не могу даже отойти от камня, о который опираюсь. И когда попытался взмахнуть мечом, рука повиновалась мне так неохотно, что я решил: битва уже проиграна.
— Ситри! — Я попытался поднести рукоять к губам, нацелив острие в небо. Сталь, которой я владею этим Именем, сразись за это Имя! Не знаю, какой силой ты наделен, но я не из Тени, и пусть твоя сила поможет мне! Ибо я должен сделать то, что должен, и передо мной еще дорога… — Путаница плохо отобранных мыслей — вот и все, что я смог вложить в свою мольбу; при этом я даже не знал, буду ли услышан.
Если бы я смог сделать хотя бы два шага вперед и ударить, пока они не выбрались из грязи, у меня было бы небольшое преимущество. Но я понимал, что это выше моих сил. Если сделаю эти два шага, то встречу их не стоя, а лежа, с согнутой шеей, ожидающей удара топором.
Они, видимо, посчитали меня легкой добычей или слишком медленно соображали и знали только один метод нападения. Побежали, подняв оружие и испуская вопли, может быть, воинственные крики. Я пытался пользоваться мечом, как делал бы это, обладая нормальным телом.
Рукоять вырвалась, и меч взвился в воздух. Он снова казался не мечом, а вспышкой золотого свечения. Так быстро он промелькнул, что я даже не смог проследить за ним взглядом, увидеть, как он меня защищает. Увидел только зияющие раны под нижними челюстями людей-жаб; из ран хлестала пурпурная жидкость; нападающие споткнулись и упали, заскользили вниз по камню; топоры выпали из неожиданно разжавшихся рук, зазвенели, а я ошеломленно продолжал смотреть.
Снова звон, громче, чем от удара топоров о камень, почти колокольный. Передо мной меч, больше это не сверкающая разрушительная молния. Я оттолкнулся от опоры, спотыкаясь, прошел к нему. Но от усилий, которые потребовались, чтобы нагнуться и подобрать оружие, упал. Несколько мгновений лежал, ощущая под собой лезвие. И от его прикосновения к моей отвратительной коже исходило вначале тепло, а затем обновление и сила. Приободрившись, я приподнялся на передних лапах.
Над тем местом, где упали тела людей-жаб, стояло мерцающее облачко черных точек, как сажа, которая вздымается над кострищем, которое много раз заливали. Черные частицы со звоном оседали на поверхность камня…
И не жабьи тела, павшие под ударами меча, увидел я, а тощие остовы, очень похожие на скелеты; под туго натянутой кожей торчали кости. И, несмотря на крайнее истощение, это были обычные люди!
Меч вселил в меня силу, поэтому я встал и по черной саже проковылял туда, где лежало первое тело. Черты лица отчетливо виднелись на обтянутом кожей черепе. Глядя на человека, я подумал, что он мог принадлежать к Древней расе. Смерть сняла какое-то заклятие и вернула ему подлинный облик. Смерть? Я взглянул на свои лапы, на бородавчатую кожу. Неужели единственный способ возврата — смерть?
Скелет продолжал изменяться, распадаясь в пыль, как то плачущее существо женского пола по другую сторону стены из драгоценных камней. Второй исчез вслед за первым.
Я как можно быстрей отвернулся и посмотрел в другом направлении; как и ожидал, увидел впереди башню, которая ждала, как раньше ее близнец.
Эта более темная, четче очерченная; в этом странном меняющемся мире я еще таких четких очертаний не видел. Насыпь, на которой стоит башня, тоже черная.
Я снова пошел по дороге, в которую погружались мои лапы и которая была рекой, но не из воды. И когда подошел к основанию кургана, не потребовались никакие заклятия, чтобы открыть дверь: черная зияющая дверь уже ждала. Я послал мысль «Каттея», и мысль птицей быстро улетела в темноту.
Держа рукоять меча обеими лапами, я неуверенно ковылял вперед, прошел в дверь и оказался в Темной башне. Неужели меня снова ждет лестница и вход в искаженные миры?
Черная темнота, которая снаружи казалась непроницаемо густой, внутри пронизывалась желтовато-серым свечением. Я понял, что свечение исходит от моего тела. При этом свечении я разглядел пол и стены, все сложено из огромных, плотно подогнанных друг к другу каменных плит. Снова проход, снова стены без дверей и круглое помещение с уходящей вверх лестницей. Но на этот раз лестница не скрыта заклятием, и в помещении нет других дверей.
Перепончатые лапы не очень пригодны для подъема по лестнице. Вновь пришлось взять меч в зубы, встать на четвереньки и подниматься, причем любое неверное движение могло сбросить меня вниз, на твердый пол. Поэтому я поднимался очень медленно.
Но вот голова моя оказалась в более светлом месте, причем из него вниз не проникало ни луча света. Я словно пришел в мир призраков. Но не призраков существ, которые когда-то жили и дышали. Я видел прозрачные туманные очертания мебели. Стулья, стол, на котором стоит множество кувшинов, сосудов, фляжек и трубок, назначение которых мне непонятно. Вдоль стен сундуки и шкафы с закрытыми дверцами. Все такое же нематериальное, как туман над рекой, но отчетливо различимое на фоне камня.
Я протянул лапу к столу. Она легко прошла сквозь него, не встретив никакого сопротивления.
Еще одна лестница, ведущая наверх. Но не посредине комнаты, а у стены. Лестница каменная и материальная, в отличие от призрачной мебели. Я направился к ней. Лестница не такая крутая, как предыдущая, поэтому мне хоть и с трудом, ступенька за ступенькой, но удалось подниматься стоя, как можно плотнее прижимаясь к стене, подальше от не огражденного края.
Ни звука: башня погружена в молчание. Я старался не шуметь, но это не очень получалось. Даже мое тяжелое дыхание громко слышалось в неподвижном воздухе, и я боялся, что насторожу часовых, если они стоят вверху.
Вверху еще одно круглое помещение, и снова призрачная мебель. Стол с придвинутыми к нему двумя стульями, словно подготовленный к обеду. Расставлены туманные кубки и тарелки.
Я глотнул. С тех пор как расстался с Орсией — столетия назад, — я ничего не ел. Пока не увидел стол, не вспоминал о еде. Но теперь во мне мгновенно вспыхнул голод. Где найти пищу? Какая пища нужна этому жабьему телу? Я невольно вспомнил скелетоподобные тела. Неужели они перед смертью голодали?
Мебель в этом помещении с некоторой претензией. На стенах тонкие, как паутина, гобелены. Но настолько тонкие, что невозможно разглядеть рисунок. Сундуки с резными крышками — такие можно увидеть в богатых домах.
Еще один пролет лестницы ведет меня вверх. Я поднимался с трудом. Доступ выше закрыт люком. Я прижался спиной к стене, зажал меч в зубах и надавил на люк изо всех сил.
Люк подался, откинулся и со звоном ударился о пол. В полной тишине удар казался вдвое громче. Я как можно быстрее поднялся, уверенный, что насторожил тех, кто здесь укрывается.
— Добро пожаловать, отважный герой!
Я с трудом поворачивал голову на горбатых плечах, пытаясь разглядеть, кто это.
Динзил… да, Динзил!
Никакой обезображивающей жабьей маскировки. Высок, силен и прекрасен, как и тогда, когда я в последний раз видел его в Долине. К этому добавлялась огромная жизненная сила, как будто в нем пылает огонь, но не пожирает его тело, а только добавляет сил, какие неведомы обычному человеку. Его внешность ослепила меня, слезы потекли по безобразным челюстям, но я не отводил взгляда. Ибо ненависть может укреплять, а я знал, что никогда раньше в жизни я не испытывал такой ненависти.
Он стоял подбоченясь и смеялся — неслышно, презрительно и насмешливо.
— Кемок Трегарт, один из троицы, добро пожаловать! Кажется, ты кое-что утратил и кое-что приобрел… и это приобретение не усиливает твой дух и не радует тех, кто смотрит на тебя с любовью… если такие еще есть. Хочешь увидеть, что увидят они? Смотри!
Он щелкнул языком, и передо мной появилась полированная поверхность, на которой я ясно увидел свое отражение. Но я уже знал свое уродливое тело и поэтому не испытал такого шока, какой он ожидал. Возможно, моя выдержка удивила Динзила, если подобные человеческие чувства ему еще доступны.
— Говорят, есть места, где человек видит не свою внешность, а внутреннюю сущность, — с улыбкой сказал он. — Видит существо, которое вскормил в себе своими тайными страстями, порочными желаниями, тем злом, которое он совершал в мыслях, но для совершения которого в реальности ему не хватало храбрости. Узнаешь теперь свою внутреннюю суть — когда она вышла наружу — Кемок Трегарт, изменник из-за гор?