— БУДЬ ОНА ПОМЛАДШЕ, я бы ее просто выпорол, — возмущался Уттобрик. — Устроить такой спектакль перед всем Кроненгредом! Уверен, весь город сбежался поглазеть на нее!
      Глядя на своего господина, Вазул поджал губы; его черная гибкая спутница, пригревшаяся на любимом месте — вокруг шеи хозяина, — тихонечко зацокала. Вазул уповал только на собственное терпение и на то, что его усилия скрыть нетерпеливое раздражение не пропали даром: временами герцог являлся истинным испытанием для окружающих…
      — Ваша светлость, — отвечая, канцлер подбирал слова с великой осторожностью, — вместо того чтобы противиться вашим желаниям, ее милость, напротив, сыграла свою роль так, словно ее учили этому с детства. Она накормила голодных, она встала рядом с милосердными Сестрами Звезды… Даю вам слово, немногие из тех, кто равен ей по крови, раньше поступали так; однако все, кто видел это, верят, что доброе сердце Махарт — великое благо для всего Кронена.
      Взгляд темных глаз герцога несколько смягчился.
      — А что говорят при дворе? — требовательно спросил он. — Наверное, бормочут втихомолку, что девица древней крови забывает о своем положении и якшается с нищими попрошайками?
      Вазул вздохнул, но голос его прозвучал спокойно и умиротворяюще:
      — Ваша светлость, мы уже более года собираем слухи, которые свидетельствуют о том, что люди, противостоящие вам, строят козни и плетут интриги, чтобы свергнуть вас. Но где же армия, которую они могли бы собрать? Кто может раздобыть денег хотя бы на то, чтобы заплатить одному отряду наемников? А как вам известно, наемники могут обратить свое оружие против тех, кто их нанимает, если им вовремя не заплатить. Потому вся поддержка, на которую рассчитывают ваши враги, может исходить от недовольных, от нарушителей закона, от ночных разбойников. В каждом городе есть те, кто способен восстать в надежде на хорошую добычу.
      Мы очень внимательно проверяем всех чужестранцев, прибывающих в город, — говорил канцлер. — Большинство из них — честные купцы; этим мы стремимся помочь, ибо от торговли зависит наша жизнь. Однако, — тут канцлер извлек из-за пояса свиток бумаги, который он теперь держал так, что постороннему взгляду прочитать текст на нем не представлялось возможным, — мы знаем также, что среди тех, кто входит в ворота города и выходит из них, есть и другие — те, которые поддерживают связи с мятежниками. За последние годы исчезли пять небольших караванов — исчезли бесследно, словно земля разверзлась и поглотила их; а нападения на два больших, хорошо охраняемых каравана удалось отбить лишь с трудом и ценою жизней — что хуже того, ценой потери доверия купцов: они более не верят, что мы достаточно сильны, чтобы защитить их.
      Вазул после небольшой паузы продолжил:
      — Вы заключили соглашения с самыми могущественными из купцов и торговцев, приняв — или сделав вид, что приняли, — предложения магистрата; теперь они верят вам, и необходимо сделать так, чтобы горожане вслед за ними поверили, что их благополучие является для вас важнейшей из забот. Следовательно, поступок, совершенный ее милостью в Обители — а, смею вас уверить, весть о нем уже разошлась по городу, и, скорее всего, истина была даже приукрашена, — сослужит вам не меньшую службу, чем отряд отборной стражи. Повторяю, ваша светлость, высокородная госпожа Махарт в настоящее время является едва ли не лучшим вашим оружием, следовательно, им нужно воспользоваться с умом. Через двадцать дней день рождения вашей дочери; пусть ваша светлость в этот день достойно оценит то, что Махарт идет навстречу вашим желаниям…
      Герцог перевел взгляд с узкого лица своего канцлера на стену, где висел какой-то старый и истершийся гобелен с изображением празднования победы, одержанной задолго до рождения Уттобрика.
      — Хорошо, хорошо… празднество… подарки… все как обычно, я полагаю, — ворчливо проговорил герцог. — Ее милость отправится вместе со мной в Обитель… Ты хоть понимаешь, какую брешь все это проделает в моем кошельке? — резко закончил он.
      — Зато все приличия будут соблюдены… — пообещал Вазул. Но если он и хотел добавить что-то еще к этому обещанию, то не успел: его пушистая спутница начала щебетать так громко, что это услышал даже герцог.
      Зверек, лежавший на плечах канцлера наподобие мехового воротника, развернулся; усатая острая мордочка указывала на стену. С поспешностью, весьма для него необычной, канцлер бросился к стене; его пальцы нажали на камни в каком-то строго определенном, одному ему известном порядке. Беззвучно — как видно, петли смазаны достаточно хорошо — одна из стенных панелей скользнула в сторону, открыв проход, в который пройти можно было только низко пригнувшись, именно так и поступил человек, вошедший в комнату.
      Когда он выпрямился в полный рост, оказалось, что он выше герцога и лишь немного уступает в росте Вазулу. Из-под плаща выскользнула рука, поднявшаяся в жесте какого-то особого приветствия; однако, помимо этого, никакого почтения к герцогу и его канцлеру странный гость не выказал. — Принц Лориэн, — доложил гость, — добрался до сторожки. Две ночи назад в пределах наших границ был убит пастух. Было перебито также все его стадо — деяние, которое вселяет тревогу в сердца селян по обе стороны границы. Судя по всему, Красный Волк устроил праздник в честь друга.
      — И этот друг?.. — осведомился герцог. — Кто он — благородный или низкого происхождения?
      — Он не появляется открыто, оставаясь в личных покоях Волка, а туда без приказа не входит никто. Волк правит, используя кнут и кол.
      — И все же правит, — тихо произнес Вазул. — Учитывая то, что за люди примкнули к нему, он должен быть поистине необыкновенным человеком, чтобы держать их в узде. И что же, нет никакого способа выяснить личность этого гостя? — спросил он, обращаясь к новоприбывшему.
      — Именно за этим, канцлер, я и уезжаю сегодня ночью. Связь — как обычно.
      Герцог скривил в улыбке губы.
      — Удачи!
      Когда панель снова встала на место, скрывая ход, которым пришел таинственный гость, герцог обернулся к Вазулу.
      — Ты очень доверяешь этому своему Нетопырю; разве не ты все время твердил мне, что доверие делает человека слабым?
      Вазул рассеянно гладил шерсть своего зверька.
      — Ваша светлость, у Нетопыря есть причины, и серьезные, ненавидеть так же, как ненавидим мы, — и разве не права пословица: враг моего врага — мой друг? Да, я доверяю этому моему ночному страннику, потому что он не просто несет в своей душе пламя ненависти, но еще и способен сдерживать свои порывы. Именно это помогает ему наилучшим образом выполнять свои обязанности.
      Герцог задумчиво рассматривал своего советника:
      — Я держу тебя при себе, Вазул, потому что мы оба знаем: что бы ни ждало нас в будущем, судьба у нас общая. Однако… Теперь, когда ты показал мне, сколь ценна для наших планов моя дочь, ответь мне: есть ли у нее доверенный человек — тот, кто может предать нас в самый опасный момент, если ему предложат за это хорошую цену? — Ваша светлость, главная фрейлина — единственная приближенная за последние четыре года, служащая ее милости, — Зута из Лэклей.
      — Лэклей? Но… Она, значит, родня Дармонду?
      — Она — жертва алчности лорда Дармонда, — спокойно возразил Вазул. — По праву рождения ей следовало занять более высокое положение, но, когда началась чума, лорд Дармонд выступил против своего деда, у него было достаточно сил, чтобы захватить замок. Потом стало известно, что все законные наследники умерли от болезни… и стали— об этом не говорят вслух, но шепчутся за спиной у Дармонда. Поскольку госпожа Зута — женщина, она не могла стать наследницей и править, но должна была получить долю дочери, а доля эта стоила небольшого кровопускания: некоторые предприятия ее отца за морем оказались крайне удачными. Няня госпожи Зуты спасла ей жизнь, доставив ее к госпоже Джанис Илльской. Когда чума унесла и ее, мои информаторы доложили мне…
      Он не договорил, снова принявшись гладить блестящий черный мех своего зверька. Уттобрик рассмеялся; Вазул машинально отметил про себя, что смех герцога напоминает лошадиное ржание.
      — Разумеется, ты как всегда предвидел, какие выгоды тебе принесет опека. Конечно же, ее средствами распоряжаешься ты.
      Канцлер покачал головой:
      — К сожалению, нет; Дармонд показал себя во всей красе. Он нашел подставного свидетеля, заявившего, что Зута не является законной наследницей. Однако она может надеяться на лучшее будущее: получить кое-какие деньги из наследства матери. Госпожа Зута — девица ловкая и умная, последние несколько лет ее милости ничего не угрожало именно потому, что они с госпожой Зутой так близки.
      — Это тоже твои глаза и уши, Вазул?
      — Нет. Она ничего не знает о наших тайных слугах, ваша светлость. Однако она — мой источник информации в том, что касается вашей дочери. Кстати, еще один вопрос…
      — Пожалуйста.
      — Когда она совершала свое паломничество в Обитель, то прошла весь путь пешком. Разумеется, путешествие в носилках или карете выглядело бы хуже. Но теперь… теперь ее милости следует научиться ездить верхом.
      — Ездить верхом! — Герцог оторопело заморгал. — Но ведь Махарт не собирается ни в какое путешествие…
      — Она проедетчерез город, ваша светлость. Подумайте: когда наступит праздник, который вы собираетесь устроить, и вы поедете верхом, не покажется ли странным то, что вашу дочь понесут в носилках? Люди уже знают, что она не калека, и будут удивлены тем, что почти не будут видеть ее.
      — Ездить верхом! — фыркнув, повторил герцог. — Скажите на милость, как ей удастся выучиться этому за оставшиеся двадцать дней? Девчонка никогда в жизни не видела лошади!
      — Ваша светлость, главный конюх считается лучшим наездником во всем Кронене. В замке есть большая площадь — та, на которой происходит развод караула; можно не допускать туда никого, пока ее милость будет брать уроки.
      — Хорошо. Если это нужно сделать для того, чтобы удовлетворить уличную толпу, пусть будет так. Ты же ничего не предлагаешь без серьезных на то причин, Вазул.
      — Именно поэтому я могу достойно служить вам, ваша светлость, — с поклоном ответил канцлер.
      С этого дня дочь герцога, хотела она того или нет, начала постигать азы искусства, впоследствии даровавшего ей новую, прежде неведомую, свободу. Ее уроки проходили под надзором пожилого мужчины, который явно считал эти часы пустой тратой времени. Однако работу свою главный конюх знал хорошо, а девушка была рада любым новым знаниям. Кроме того, ей уже трижды снился один и тот же сон, в котором она была свободна и бродила в зеленых лугах под открытым небом среди чудесных цветов. Стоит только научиться управлять лошадью, возможно, это окажется еще одним ключом к свободе и внешнему миру.
      По счастью, Махарт оказалась весьма способной ученицей и вскоре перешла от утомительных кругов по двору на очень смирной старой кобыле к поездкам на более молодом и живом скакуне. Хотя главный конюх никогда не выражал удовлетворения успехами своей подопечной, благодаря еле заметным переменам в его поведении она догадывалась, что со стороны выглядит по крайней мере пристойно.
      Новое занятие доставляло ей радость — чего нельзя было сказать о Зуте. Во внутренний двор, на котором проходили занятия, редко заглядывало солнце, а поскольку время шло к сбору урожая, тому, кто просто стоял и наблюдал за занятиями, не принимая в них участия, было довольно холодно. Как-то, заметив побелевший от холода нос своей наперсницы, Махарт предложила ей отправиться в покои, а потом так увлеклась уроком, прилежно стараясь запомнить все, что ей говорилось, что и вовсе забыла о фрейлине. И никто не обратил внимания, что к Зуте в одном из коридоров присоединился некий человек в одежде простого покроя, но из дорогой ткани, без гербов, так что нельзя было понять, к какому дому он принадлежит.
      Махарт продолжала упорно ездить кругами по двору. Очевидно, что от нее требовалось только, чтобы она могла держаться в седле, красиво расположив свою широкую юбку для верховой езды, и заставлять лошадь слушаться поводьев. Уроки скоро стали привычным и обыденным делом, так что у девушки появилась возможность думать о других вещах.
      Приближался ее восемнадцатый день рождения. Она уже почти не помнила те времена, когда этот день был отмечен чем-то особенным. В прошедшие годы дни рождения начинались с пожеланий счастливого года от Джулты при пробуждении; за этим следовали поздравления и небольшой подарок от Зуты, а позже являлся посыльный от герцога с подарком на серебряном подносе, произносивший поздравления на редкость монотонным голосом.
      Однако на этот раз, насколько она могла понять, ей предстояло настоящее празднество, на котором самой главной будет именно она, Махарт. Сначала она появится на западном балконе вместе со своим отцом, в самом тяжелом парадном платье, чтобы ее увидел весь Кроненгред. Потом ей предстояло продемонстрировать свое умение на публике, проехав верхом следом за герцогом в Обитель, чтобы поднести настоятельнице праздничный дар.
      Ее будет охранять половина дворцовой стражи, дабы не допустить «неподобающего поведения», каковое она продемонстрировала в прошлый раз. Но, по крайней мере, отец не мог запретить ей встречу с настоятельницей — а также, возможно, и с другими людьми, помогавшими Обители. Например, ароматические свечи во внутренних покоях Обители и те благовония, которые там возжигались, были произведением госпожи Травницы, о которой она так много слышала. И если дворцовый протокол не позволял ей посетить лавку Халвайс, то, возможно, в Обители ей представится шанс. Правда, теперь Махарт набралась некоторого опыта в этих вопросах и не собиралась предпринимать самостоятельных попыток приблизить это знакомство.
      Когда ежедневная тренировка окончилась, она позволила конюху помочь ей спешиться, вежливо поблагодарила его, как это делала всегда, и направилась в свои покои. Зуты там не было, и прошло несколько мгновений, прежде чем слегка разрумянившаяся фрейлина наконец появилась.
      — И что нас ожидает теперь? — спросила Махарт.
      — Придворная портниха, ваша милость. Как вы помните, на прошлой примерке шлейф лежал не так, как нужно…
      Махарт фыркнула:
      — С тем же успехом можно было нарядить меня в доспехи: эти праздничные облачения ничуть не легче. Ну что ж, пойдем.
      — Ваша милость?
      Махарт вопросительно взглянула на свою спутницу.
      — Да? — проговорила она, заметив, что девушка не решается продолжать.
      — Ничего… я просто хотела сказать… Это касается бала. Высокородная госпожа Сайлана… иногда сын приводит ее в отчаянье…
      Махарт усмехнулась:
      — И в этом нет ничего странного. Неповоротливый дурень!
      К ее удивлению, Зута поспешно огляделась по сторонам.
      — Ваша милость, — теперь она говорила почти шепотом, — говорят… и тому есть свидетельства… что у дворцовых стен есть уши… и языки.
      Махарт крепче сжала благовонный шарик в руке. Намек было достаточно прозрачным. Девушка поколебалась, но все же спросила почти так же тихо, как ее фрейлина:
      — Возможно, у леди Сайланы есть какой-то план?
      Замужество… отец говорил о замужестве! Неужели он решил упрочить свое шаткое положение на герцогском троне, соединив ее узами брака с Барбриком? Махарт стиснула зубы, чуть выдвинув вперед подбородок. Да, конечно, она — только орудие в руках герцога, но существуют вещи…
      — Нужно оказать уважение лорду Барбрику, — быстро зашептала Зута. — Когда вы будете открывать бал, герцог не поведет вас в первом танце, и все это знают. Давно известно, что танцы ему не по душе.
      — А я, конечно, не могу танцевать одна, — Махарт представила церемонный танец, которым открывается бал, и едва не рассмеялась, вообразив рядом с собой отца. Нет, разумеется, он предпочтет сидеть на троне, чувствуя себя там не менее неуютно, чем всегда.
      — Его светлость должен показать, что вы сами выберете себе партнера… — продолжала тем временем Зута.
      — Барбрика! — резко перебила ее Махарт.
      — Он — единственный, кому вам позволено отдать предпочтение в соответствии с дворцовым протоколом, — Зута пожала плечами. — Ваша милость знает, что у его светлости множество врагов. Если вы сделаете свой выбор необдуманно, то тем самым можете оттолкнуть какую-либо семью, которую он желает привлечь на свою сторону.
      Надо признать, это были справедливые слова. Значит, она выберет Барбрика. По счастью, церемонные фигуры первого танца не позволяют партнерам приближаться друг к другу: дама и кавалер едва соприкасаются кончиками пальцев, и Махарт пришлось провести много часов, разучивая фигуры, реверансы и финальный проход к возвышению, на котором стояло кресло герцогской дочери. Она вздохнула.
      — Что ж, я запомню это, Зута. Но что скажет мой отец, когда узнает об этом дипломатическом шаге?
      — Его светлость не может возразить против вашего выбора. Тем более что выбор этот будет единственно верным.
      В последующие дни, пролетевшие с невероятной быстротой, выяснилось, что Махарт требуется сделать еще множество таких «единственно верных» выборов, в том числе и среди парадных платьев, казавшихся особенно тяжелыми на ее узких плечах. Ей пришлось провести немало времени, пока ее волосы укладывали в замысловатую высокую прическу, позволявшую надеть драгоценную тиару. Главный конюх в конце концов прекратил занятия с ней, несомненно, доложив герцогу, что она не обесчестит своего имени, свалившись с коня.
      Дважды Махарт приказывала Зуте проследить за тем, чтобы запасы ароматных курений, даривших ей спокойный сон, пополнялись; в последний раз присланная порция была достаточно велика для того, чтобы ее хватило на три ночи. И вновь Махарт оказывалась в том чудесном месте, однако все чаще она чувствовала нетерпение, словно все время ждала кого-то. Она была готова к встрече и всякий раз просыпалась разочарованной, потому что тот, кто должен был прийти, снова не явился.
      Иногда ей казалось, что время летит стрелой, иногда — что оно ползет с невероятной медлительностью. Вазул начал просить у нее аудиенций; сначала Махарт хотела отказать — что-то заставляло ее чувствовать себя скованной и настороженной в его присутствии. Потом, когда разговоры, которые они вели при встрече, стали все более касаться неизвестных, но весьма любопытных вещей, о которых Махарт прежде не знала ничего, она стала ожидать визитов канцлера с нетерпением.
      Для своего отца Махарт не значила ничего: пустяк, о котором забываешь, как только он исчезает из виду. Но Вазул с самого начала обращался с ней как с достойным собеседником, а не просто с девчонкой, которая по прихоти судьбы оказалась дочерью герцога.
      Этот новый интерес, которого прежде к ней не проявлял никто, обнаружился при первом же визите канцлера, и, оглядываясь назад, Махарт все больше убеждалась в том, что причиной этого были действия странного ручного зверька, принадлежавшего канцлеру. Когда Махарт жестом указала Вазулу на кресло, пытаясь угадать, какие новые упреки ее отца сейчас изложит ей канцлер, из рукава ее посетителя показалась остренькая усатая мордочка; выбравшись наружу целиком, гибкий черный зверек прыгнул на колени к канцлеру, а оттуда — на пол, стремительной тенью скользнул вперед и остановился у ног Махарт. Девушка растерялась; она не знала, что будет делать, если странное существо прыгнет на нее.
      Она не смела отвести глаз от зверька, опасаясь, что тот застанет ее врасплох; ей мучительно хотелось, чтобы канцлер отозвал своего любимца. Однако чем дольше Махарт разглядывала зверька — тот поднялся на задние лапы и сел, сложив передние лапки на брюшке, подняв мордочку и, судя по движению усов, принюхиваясь, — тем больше ей казалось, что зверек не таит в себе никакой угрозы. Повинуясь неожиданному импульсу, девушка подняла шарик с благовониями, свисавший на цепочке с ее пояса, и покачала им перед шевелящимся носом забавного существа.
      Зверек тихо защебетал, протянул переднюю лапу и вцепился коготками в бок филигранного шарика, подтянув его поближе к своему носу.
      — Это от госпожи Травницы, ваша милость? — Махарт была так увлечена зверьком, что вопрос Вазула заставил ее вздрогнуть от неожиданности.
      — Да, канцлер. Она хорошо известна своим искусством.
      — И своими способностями целительницы, — прибавил Вазул; однако попытки отозвать зверька не сделал.
      Существо прыгнуло, как и опасалась Махарт, и приземлилось ей на колени, держа шарик острыми маленькими зубами. Зверек ткнулся головой под руку девушки: она ощутила шелковистую мягкость меха и, не удержавшись, погладила его. По длинному телу прошла вибрация; девушка была уверена, что ее прикосновение приятно маленькому существу. Поглаживая его, Махарт подняла глаза на канцлера:
      — Как его зовут?
      Вазул подался вперед, его глаза, обычно полуприкрытые веками, расширились, взгляд был устремлен на Махарт так, словно он пытался рассмотреть в девушке что-то, понятное только ему. Впервые в жизни Махарт увидела канцлера таким: казалось, он внезапно сбросил броню своей обычной невозмутимой сдержанности.
      — Сссааа, — звук, который он издал, был более похож на шипение, чем на слово, но Махарт догадалась, что именно этот звук и есть ответ на ее вопрос. — Она — друг, который достоин хорошего приема.
      — Сссааа, — Махарт попыталась воспроизвести странный звук — и тут же ощутила теплое прикосновение шелковистого меха: зверек добрался по ее руке до плеча и застрекотал ей в самое ухо.
      Вазул не скрывал своего изумления.
      — У вас нет страха… — это прозвучало как утверждение, а не вопрос. — Ваша милость, вы приобрели себе такого сторонника, ценность которого вам предстоит выяснить только в самые суровые и трудные времена…
      — Суровые времена?
      — Да, времена… ибо само время работает против нас. Выслушайте меня, ваша милость; причем внимательно, поскольку вам предстоит понять еще многое, прежде чем вы полностью погрузитесь в водоворот дворцовых забот, как то требуется от вас.
      Он начал говорить — очень тихо, понизив голос почти до шепота; Махарт слушала его, по-прежнему поглаживая черного зверька. Те часы, которые она проводила в библиотеке, помогали ей понять многое из того, о чем рассказывал канцлер, — но не все, поскольку речь сейчас шла не о недавнем прошлом, а о событиях, уходивших в глубь веков. Махарт всегда знала, что права ее отца на герцогский трон — весьма спорного происхождения; знала она и то, что было связано с высокородной госпожой Сайланой. Но Вазул называл новые имена, всякий раз делая недолгую паузу, чтобы дать девушке запомнить каждое из них.
      Его ровный голос, звучавший так, словно канцлер обращался к тому, кто был равен ему по возрасту и знаниям, отчасти был подобен снам Махарт: он открывал девушке новый мир — полный мрачных видений, и в этом заключалось его отличие от цветущей зеленой долины ее снов, — но беседы с Вазулом закаляли и оттачивали разум Махарт подобно клинку.
      — Однако если купцы не могут доверять безопасности наших дорог, они перестанут приходить к нам. Торговля погибнет… — Она заколебалась, вспомнив нищих на паперти у Обители. — Это будет подобно вновь начавшейся чуме…
      Сссааа зашипела ей в ухо, потом, развернувшись, прыгнула девушке на колени, а оттуда — к Вазулу.
      — Разве что смерть будет приходить не так быстро, — ответил канцлер. — Но… пока что нам приходится играть в игру, предложенную нам другими… или, по крайней мере, делать вид…
      — Ее милость Сайлана, — угадала Махарт; однако ее собеседник не ответил ни да, ни нет.
      Она встречалась с Вазулом еще трижды; во время последней встречи он также согласился с тем, что в день своего рождения во время посещения Обители Махарт вполне может встретиться с госпожой Травницей, поскольку Халвайс является одним из мастеров Гильдии, которые соберутся там в честь празднества.
      Наконец долгожданный день наступил. Сначала она, согласно придворному этикету, должна была появиться вместе с отцом на ступенях замка. Затем — возглавить процессию в Обитель; далее — торжественный обед, и завершится все балом.
      Платья, подготовленные для каждого из этих событий, были развешены по стенам так, чтобы ни одна складка или морщинка не испортила их великолепия.
      Знамена и флаги, гирлянды из цветов и арки, сплетенные из зеленых ветвей, протянулись вдоль всего пути в Обитель, когда позже Махарт проехала по улицам — на шаг позади своего отца. Приветственные крики заставили ее слегка покраснеть. Она хорошо помнила уроки Вазула и знала, сколь непрочна основа этого грандиозного праздника.