Все поплыло у него перед глазами. Он закрыл их, позволил ногам самим выбирать дорогу и побежал вниз по лестнице. Он слышал, как кто-то окликнул его на незнакомом языке, но пронесся мимо.
      Костер. Он должен зажечь сигнальный костер. Он не знал здешней системы оповещения, но костер наверняка насторожит всех. Огонь горел в нижнем зале, он чувствовал лицом его жар. Наклонившись, он осторожно дотянулся и выбрал длинную палку, горящую с одного конца и холодную, обугленную с другого. Выбежав с нею в руках через дверь, он пересек покрытую гравием лошадиную тропу и побежал во двор. Чуть не свалился в канаву, окружавшую костер, сунул пылающий факел в сухое, как порох, дерево и отпрянул назад, тсогда оно вспыхнуло, выбросив в него огромную колонну огня. Затем кто-то закричал на него, его схватили чьи-то руки, и Кольрин воскликнул, сжимая его в железных объятиях: - Баррон, черт побери, ты что, рехнулся?! Это же поднимет все окрестности! Будь ты дарковерцем, тебя бы вздернули на месте за ложную тревогу!
      - Ложную тревогу!...- Он грубо выругался.- Призрачный Ветер. Я чувствую его! К ночи он будет здесь!
      Кольрин, побледнев, смотрел на него.
      - Призрачный Ветер? С чего ты взял?
      - Говорю тебе, я чувствую! Что вы здесь делаете, чтобы поднять окрестности и заставить искать укрытие?
      Кольрин смотрел на него не веря, но захваченный его очевидной искренностью.
      - Костер насторожит их,- сказал он.- И я могу просигналить зеркалами, после чего зазвонят колокола в деревнях. У нас здесь хорошая система оповещения. Я все же думаю, что ты рехнулся. Я его не чувстую, но, насколько мне известно, твой нос может быть лучше моего. И я не дам и шанса Призрачному Ветру или людям-йа забрать хотя бы одного человека!
      - Он отстранил Баррона с дороги.- И смотри, куда идешь! Черт побери, в чем дело, ты что, ОСЛЕП?! Еще шаг и ты свалился бы в канаву! - Он снова забыл о Барроне и побежал к станции за сигнальными устройствами. Закрыв глаза, Баррон прислушивался к потрескиваниям ветра и костра. Он ощущал едкость дыма и сквозь него усиливающийся тошнотворный запах пыльцы, наполнявший дующий с гор Призрачный Ветер.
      Спустя некоторое время, все еще не придя в себя, он повернулся и на подгибающихся ногах двинулся на станцию.
      Кольрин на башне подавал сигналы. Парадоксально, но больше всего удивило Баррона то, что его не удивляет собственное поведение, он смутно ощущал свою раздвоенность, то же двойное неясное существование, которое он испытывал прежде.
      Следующий час был безумием: крики и голоса, звон колоколов из деревень внизу, пограничники, бегущие по делам, которые они не собирались объяснять. Он не открывал глаз, чтобы не запутаться, и держался в стороне. Казалось естественным сидеть, пока действуют другие, он сделал свое дело. Наконец люди проскакали вверх по склону с сумасшедшей скоростью, и он понял, что Ларри вошел с Кольрином и встал перед ним.
      - Что произошло?
      - Он почувствовал Призрачный Ветер,- сказал Кольрин выразительно.
      - Очень вовремя! - откликнулся Ларри.- Благодарение Богу, мы получили предупреждение. Только я начал сомневаться, не почувствовал ли я его сам, как раздались колокола, и я приказал всем возвращаться, но он до сих пор столь неуловим, что я едва ощущаю его! Откуда ты знаешь?! - воскликнул он.Баррон, не отвечая, покачал головой.
      Спустя некоторое время Ларри ушел.
      Он думал, что сделал глупость, потому что раньше он только подозревал что-то странное, а теперь будет знать наверняка, и если не он, то Вальдир. Вальдир из Коминов, и он сразу поймет, что произошло. Мне плевать, что они сделают с землянином, но я должен уходить. Мне следовало затаиться и ускользнуть в хаосе Призрачного Ветра. Но я не мог подвергнуть их такой опасности, а Лерриса перехватили бы в предгорьях. У меня долг перед ним. Меж нами нож.
      Ни один гуманоид не решится в эту ночь выйти в горы.
      Мне нужно затаиться и не привлекать внимания. А потом - а потом я должен уйти, задолго до того как приедет Вальдир!
      8
      Прошла, казалось, вечность в настороженном ожидании, странная раздвоенность сознания держала его в нервном напряжении, но никак не проявлялась внешне. Он держался в стороне от остальных, пока люди на станции поспешно приводили в порядок защитные сооружения, а ветер усиливался, завывая за станцией и пожарной вышкой. Тошнотворный запах усиливался с каждым мгновением и ему показалось, что он чувствует, как он проникает сквозь нос в самый мозг, пожирая его человечность и решимость.
      Другие тоже не остались нетронутыми. Кольрин вдруг перестал закрывать тяжелые ставни и согнулся, обхватив голову руками, словно от страшной боли. Он низко, дико застонал. Гвин, бежавший сквозь комнату по какому-то делу, увидел, подошел к нему, опустился рядом, обнял его за плечи и говорил с ним тихим успокаивающим голосом, но Кольрин помотал головой, словно сбрасывая что-то. Затем он встал, встряхнул руками, выругался, поблагодарил Гвина и вернулся к своему делу.
      Человек, не понимавший теперь является ли он Деном Барроном или кем-то другим, оставался на месте, борясь с самим собой. Но не избежал общей судьбы. По мере того как усиливался напор и запах Призрачного Ветра, странные образы закружились в его сознании - первобытные воспоминания, отягощенные страхом и ужасом - пугающе явственные. Однажды он очнулся от кошмара, в котором он склонился над распростертым человеком, разрывая ему глотку зубами. Он передернулся, вскочил на ноги и лихорадочно стал бегать по комнате.
      Когда все было закрыто, они собрались на ужин, но никто не ел много. Все молчали, подавленные усиливающимся воем ветра, царапавшим уши и нервы, и калейдоскопом смутных нереальных образов в глазах и мыслях. Баррон не открывал глаз. Так было легче есть, без непривычного, отвлекающего света.
      Но вот послышался отдаленный крик, высокий, резкий, всепоглощающий вой и визг, поднимавшийся выше и выше, за пределы слышимого, и продолжавшийся, казалось, даже после этого.
      - Люди-йа,- сказал Гвин напряженно, и нож его со звоном упал на пол.
      - Они не смогут проникнуть на станцию,- произнес Кольрин не слишком уверенно. После этого больше никто не пытался есть, и вскоре, оставив пищу и неубранную посуду, они перешли в главную забаррикадированную комнату станции. Вой и визг продолжались: сначала вдалеке, с перерывами, затем поблизости и беспрестанно. Закрыв глаза, мысленным взором Баррон увидел кольцо высоких периС'ых фигур, бесившихся, вопящих, мечущихся на вершине горы.
      Кольрин попытался как-то заглушить вопли, затянув пеа ю, но голос его сорвался на половине первого куплета.
      Тянулась ночь. Во время самой глубокой тьмы раздались удары и звон, казалось, что-то тяжелое вновь и вновь кидается на запертые двери и отскакивает, воя от боли и безумной ненависти. Это продолжалось, пока человеческие нервы не натянулись до предела.
      Ларри тихо произнес во тьме:
      - Интересно, как они выглядят? Как дьявольски глупо, что единственный раз, когда они выходят из глубины лесов, они абсолютно безумны, мы не в силах связаться с ними.
      Гвин предложил с мрачным юмором: - Если тебе охота потренироваться в негуманоидной дипломатии, я могу открыть дверь.
      Ларри пожал плечами и умолк. Кольрин произнес: - Наверху, в мастерской, есть стеклянное окно. Мы могли бы посмотреть на них оттуда.
      Гвин отказался, пожав плечами, и остальные пограничники тоже. Но Кольрин, Ларри и Баррон поднялись по лестнице. Это было хоть каким-то занятием. На такой высоте окно не было зарешечено. Они не зажигали лампы, зная, что свет привлечет внимание негуманоидов. Прижавшись к стеклу и сложив ладони, они выглянули наружу.
      Он думал, что снаружи мрак и шторм, но там была ясная лунная ночь, одна из тех редких на Дарковере ночей, когда дождь и туман не заслоняют лун. Воздух, казалось, был неполнен крутящейся пылью, а сквозь нее он увидел людей-йа.
      Они были гигантского роста, по меньшей мере двух с половиной метров, и напоминали высоких тощих людей в перистых головных уборах, но лишь до тех пор, пока он не увидел их лица. У них были огромные головы и ужасные лица с клювом, словно у странных хищных птиц, и они двигались с неуклюжей поспешностью, словно раскачиваемые ветром ветки деревьев, мотавшихся вверх и вниз на краю поляны. Казалось их не меньше трех десятков, а может быть и больше. Через некоторое время, будто в едином порыве, люди отшатнулись от окна к вновь спустились по лестнице.
      Баррон собирался последовать за ними, но остался. В нем снова росло это странное ощущение. Словно термостат в его мозгу повернулся и сказал ему, что пик Призрачного Ветра позади. Ничего не изменилось в хлопающем шуме ветра и в вое негуманоидов, но он знал.
      Они уйдут задолго до рассвета. Ветер утихнет, и пойдет дождь. Только отчаявшиеся и безумцы путешествуют на Дарковере по ночам, но я, возможно, я - отчаявшийся и безумец одновременно!
      Сильный грохот и крики снизу сказали ему, что атака негуманоидов завершилась разрушением надворной постройки. Он не спустился вниз, это было не его дело. Молча, двигаясь как автомат, он подошел к ящикам комода, где хранилась его одежда. Сбросив тонкое домашнее белье, он натянул кожаные бриджи, толстую шерстяную рубашку и плотную тунику. Скользнув в комнату Кольрина, он позаимствовал его плотный подбитый шерстью плащ. Ехать ему далеко, а плащ лучше жакета. Жаль, что ему придется воровать лошадь, но если он останется в живых, он вернет ее или деньги. А если нет - он напомнил себе горную пословицу - "Вечность все поймет и все простит".
      Он напряг слух, ветер определенно стал тише. Через час люди-йа уйдут, исчезнет без следа беспрерывный импульс, пригнавший их сюда, они очнутся в ужасе и робко забьются в свои пещеры в глубине лесов. Бедные черти вероятно чувствуют почти то же, что и я!
      Ветер слабел, и даже в бесконечном вое появились паузы, они наконец стихли совсем. Выглянув в окно, он увидел, что поляна пуста. Менее чем получасом позже он услышал, как люди поднимаются в большую комнату, где все спали.
      Кто-то позвал:
      - Баррон, у тебя все в порядке? - он замер, но затем заставил себя отозваться.
      Через несколько минут на пожарную станцию пала тишина, нарушаемая только храпом вымотанных людей и потрескиванием ветвей на ветру. Посмотрев сквозь стекло, он увидел, что поднимается туман. Пройдет дождь и смоет следы Призрачного Ветра.
      Все было спокойно, но тем не менее, он подождал еще час, чтобы исключить шанс, что кто-то из людей, чутко спящих после пережитого напряжения, проснется и услышит его. Затем, двигаясь с бесконечной осторожностью, чтобы ни одна ступенька не скрипнула, он пробрался вниз. Из остатков на столе он набрал в котомку еды. Они оставили двери забаррикадированными, но не составляло большого труда открыть запоры.
      Он оказался на улице, в диком холоде и тускнеющем свете горной ночи.
      Ему пришлось найти клещи, чтобы открыть запоры, вогнанные в дверь конюшни и, чтобы использовать их, смущенный непривычной тяжестью в руке, он закрыл глаза и освободил внутренние рефлексы. Он был благодарен судьбе, что конюшни находились в некотором отдалении от дома, иначе грохот, который он поднял сражаясь с воротами, наверняка разбудил бы даже столь вымотанных людей, заставив их вскочить с постели. Не закрывая ворот он пробрался внутрь.
      В конюшне было темно и тепло, по-дружески пахло лошадьми. Он закрыл глаза оседлывая лошадь, так легче было управляться со сбруей. Животное узнало его, мягко всхрапнуло, и он заговорил приглушенно и успокоительно:
      - Да, дружок, нам далеко ехать, но только тихо, слышишь? Мы должны уйти спокойно. Не привык ездить в темноте? Что ж, я тоже, поэтому не беспокойся.
      Только когда они отошли на значительное расстояние, он отважился сесть в седло. Подобрав поводья, он осторожно пустил лошадь вниз по склону, а затем остановился, чтобы оглядеться. Он собрался и закрыл глаза для ориентации.
      Ему следовало пересечь хребет и миновать замок, который он видел с пожарной лестницы, обойти излучину реки и избежать встречи с хвостатыми людьми в лесистых склонах этой стороны. Тогда дорога в Карфон будет открыта перед ним.
      Он был тепло одет. У него была добрая лошадь - лучшая из всех, принадлежавших Гвину, из тех тщательно выведенных черных, которых Вальдир выращивал для своих пограничников. Он слышал как, Гвин хвастался, что эту Вальдир укротил собственными руками. Преступление - лишать пограничника такой красоты, и все же... Нужда делает вором и Хастура - печально напомнил он себе. И все же, на ум ему пришла другая пословица. - "Если хочешь украсть лошадь - кради полукровку." У него было достаточно денег. Баррон попросил Вальдира поменять его земные кредитки на дарковерскую валюту.
      ...И вновь он подумал о Барроне. Ему было жаль так поступить с землянином, но у него не было выбора. Одним из величайших преступлений Дарковера со времен Договора было похищение сознания другого. Проделать это было возможно с другим латентным телепатом, а телепаты на Дарковере были настороже и охраняли себя от подобного вторжения. Он надеялся найти идиота, чтобы не лишать человека его собственной души. Мозг его метался в отчаянии транса и пространственно нащупал Баррона...
      Но были ли земляне людьми? Какое ему дело, что случается с этими захватчиками в нашем мире? Баррон чужак, самозванец - игра честная.
      Да и что я мог сделать, слепой и беспомощный, кроме этого?
      У подножия дороги, ведущей на пожарную станцию, он остановился и развернулся в седле. Он был на горном пути.
      И тут на краткий миг Дэн Баррон смущенный, запутавшийся, очнулся, словно вынырнул из глубокого сна. Что это, еще одна галлюцинация? Он едет по широкой, залитой смутным, гаснущим лунным светом дороге, и ледяной ветер свистит вокруг него. Нет, это реальность. Куда он едет? Он в ужасе передернулся, дернул поводья...
      И вновь исчез в бесформенной мгле.
      Сидящий в седле пустил лошадь вскачь. Он хотел до рассвета оказаться далеко от станции, за предгорьями, так что, когда он снова покажется и если его будут искать, то увидят просто еще одного всадника, едущего куда-то по своим законным делам. Он не очень устал, но словно глотнул какого-то эйфорического наркотика и совсем не хотел спать.
      Впервые за свою скрытую жизнь инвалида он не оставался неподвижным, пока действуют другие. Он собирался все проделать сам.
      Он останавливался ненадолго трижды, чтобы дать лошади отдохнуть и перевести дыхание до того момента, когда широкий красный обод солнца вылезет из-за гор. Тогда он нашел укромную полянку, спутал коня. Закутавшись в одеяло, он проспал около часа, а затем поднялся, съел немного холодной еды и вновь пустился в путь.
      Весь этот день он ехал через горы, держась малоизвестных дорог, если Ларри послал за Вальдиром, то последнее, чего бы он хотел, это встретиться с Вальдиром по дороге.
      Вальдир владел старыми способностями Коминов, по сравнению с которыми его - казались слабосильной ерундой.
      Вальдир сразу бы понял, что он наделал. Сторны не торговали с Коминами, естественно, те не пришли бы на помощь даже в крайнем случае. От Коминов ему следует держаться подальше.
      К полудню поднялись облака, и Сторн, посмотрев наверх, заметил на дальних пиках серые шапки. Он подумал о Меллите, пробивающейся к Карфону с дальней стороны Кадарана, и думал с отчаянием, сумеет ли она вовремя преодолеть перевалы. Снег, вероятно, уже падал на вершинах, а в предгорьях - бандиты, хвостатые люди, ужасные птицыдухи, нападающие на все живое и способные разорвать человека или лошадь одним ударом своих страшных когтей.
      Он ничем не мог сейчас помочь Меллите. Для них обоих лучше будет, если он спокойно доберется до Карфона.
      За весь этот день он никого не встретил по дороге, если не считать нескольких фермеров, работавших на полях, и женщин с толпящимися вокруг розовыми ребятишками на улицах редких, разнесенных на мили друг от друга деревень. Никто не обращал на него никакого внимания, только в одной деревне, где он попросил женщину, продававшую фрукты, дать ему от щедрот своих глоток воды, он купил немного фруктов. Два маленьких мальчика, подошедших бочком, посмотрели на лошадь ввергли его в шок и спросили смущенно, не из рода Альтонов ли он.
      Сторн из Сторнов, вор и беглец!
      Спал он снова в лесу, завернувшись в плащ. К полудню следующего дня он услышал стук копыт по дороге далеко впереди. Проехав следом, держась подальше, чтобы, если возможно, не дать опознать себя или лошадь, он понял, что маленькая тропа, вдоль которой он ехал, разрастается в широкую гравийную дорогу, почти шоссе. Вероятно, он был неподалеку от Кадарина. Теперь он мог различить и всадников впереди. Длинная цепочка людей в плащах незнакомого покроя и расцветок - высокие, с песочного цвета волосами, бледные и свирепы лица. Лишь немногие из них правили лошадью, остальные ехали на рогатых, тяжело навьюченных животных. Он опознал их - жители Сухих Городов из Шайнцы или Дайлиона, возвращающиеся домой после торговли в горах. Они не узнают его и не заинтересуются им, но по обычаям этих земель, позволят ему путешествовать с ними за небольшую плату, поскольку каждый лишний попутчик - лишний боец при стычке с бандитами и негуманоидами. Он пришпорил лошадь и поскакал за ними, уже зная, что скажет им. Он - Сторн из Высокого Сторна, человек, которому нечего бояться в предгорьях и горах.
      Он мог проехать с ними до самого Карфона.
      Теперь он был в безопасности. С болезненным напряжением он молился, чтобы Меллите тоже повезло, и она также была бы в безопасности. Он не рискнул мысленно вернуться в Высокий Сторн, в замок, где тело его лежало в трансе за голубым огнем, защищенное магнитными полями, к Аллире, в постели бандита, или Эдрику, раненому и одинокому в темнице собственного замка.
      Он послал клич вслед каравану и увидел, как всадники остановились.
      Утро было в самом разгаре, когда они прибыли в Карфон, и острое, жаркое солнце только начало выжигать утренний туман.
      Пять дней они ехали все более низкими горами и предгорьями и, наконец, меж двух холмов выехали в широкую долину в излучине реки Кадарин. туда, где раскинулся Карфон. Он выглядел неправдоподобно древним, приземистые строения были похожи на горы, сглаженные тысячелетней эрозией. Впервые на Дарковере он не увидел деревьев. Жители Сухого Города двигались в горных лесах молча и настороженно, но теперь, когда древний город лежал перед их глазами, они заметно оживились. Даже их животные прибавили ходу, а один из мужчин затянул мелодию на грубом и рычащем диалекте, неизвестном Сторну.
      Для Сторна, несмотря на страх быть перехваченным, постоянное и растущее ощущение погони, бесконечную тревогу за Меллиту, сражающуюся со снегами где-то на перевалах в Высоком Кимби,- путешествие было волшебным. Впервые в жизни он вкушал свободу и приключение, его принимали за равного среди равных, а не как обделенного инвалида. Он тщательно подавил страхи за сестру, мысли об Эдрике и Аллире, и собственое чувство вины за нарушение одного из наиболее суровых запретов Даркевера - вторжение в душу другого человека. Он не рисковал думать об этом, если он позволит мыслям метаться, он может потерять контроль над телом. Уже случилось это однажды ночью, когда Сторн дремал, а Баррон проснулся в удивлении и страхе, таращась на незнакомое окружение, готовый вскочить и в панике броситься бежать. С огромным трудом Сторну удалось сохранить контроль. Он чувствовал, что где-то вне уровня, контролируемого им - в высших оплотах" человеческого духа, куда не проникнуть ни телепату, ни Хранителю - Баррон все видит и борется с ним. Но Сторн сохранял власть. Он убеждал себя, что должен сохранить ее даже ради самого Баррона - землянину не позволили бы жить среди горожан. Каким бы маленьким не был контракт Земли с Дарковером, с Сухими Городами его практически не было. Многие здесь никогда не видели и не слышали о городах Империи Земли, а в Сухих Городах каждый чужестранец ходил осторожно. Ни один инопланетянин не протянул бы здесь и дня.
      Пока они приближались к Карфону, Сторн понял, что его чистосердечное наслаждение поездкой неизбежно подходит к концу. Карфон много лет назад был покинут Правителями равнин, удалившимися в горы, когда упало плодородие почвы и река изменила свой курс. Он стал ничьей землей, населенной отбросами и выродками дюжины цивилизаций. Когда-то, вспомнил Сторн, он был здесь дважды в юности с последним отцом, задолго до принятия наследного дома - он служил логовом полудюжине наемных банд, состоявших из горных бандитов и еще бог знает кого. Сторн думал, что сможет нанять здешних бандитов и освободить Высокие Ветры. Это было бы-непросто - Брайнат представлял собой трудную задачу, командира такого класса нельзя просто прийти и прогнать - но Сторн знал несколько трюков, а вдобавок и каждую нишу в замке.
      С умелой командой наемных солдат он был уверен в своей способности отвоевать свой замок.
      Он торопил Меллиту прийти сюда ему навстречу еще и потому, что не знал тогда, и сейчас тоже, границ своего контроля над Барроном. Он мог послать ее и одну, поддерживая с ней только телепатический контакт, но не был уверен в ее способности непрерывно налаживать связь на таком расстоянии. То, что Сторн знал о древних ЛОРАНСКИХ способностях, было неминуемо неполным, полученным способом проб и ошибок. Лишь долгие и скучные детство и молодость человека, рожденного слепым, дали ему время и желание исследовать их, но у него не было учителя.
      Это был способ смягчить его ужасное одиночество, ощущение бесполезности физически обделенного человека в обществе, больше другого ценившего силу, физическую крепость и активность. Он знал, что достиг достаточно много для человека в своем положении, даже в областях, приличествующих мужчинам его рода и касты: он мог править лошадью, он умело лазил по скалам собственных гор и ущелий практически без всякой посторонней помощи, он правил собственными владениями при поддержке брата и сестры. Но не меньшим предметом его гордости было то, что он завоевал и сохранил лояльность брата, в обществе, где братья столь часто превращались в кровных соперников, он просто мог бы оказаться смещенным, а Эдрик занял бы место Правителя Сторна. Пока не пришел Брайнат, он казался им сильным и мудрым. Только когда замок оказался в беде, он понял горечь своей беспомощности.
      Но сейчас его дело обретало ценность. Тело его защищено от Брайната, а он свободен искать помощи и мести - если ему это удастся.
      Красное солнце поднялось высоко, становилось жарко и, когда они въезжали в ворота Карфона, он сбросил плащ. С первого взгляда было заметно, что он ничем не напоминает ни одну из горных деревень, через которые они проезжали; на слух, на запах, на ощупь он отличался от всего прежде известного ему. Сам воздух был иным. Пахло пряностями, пылью и фимиамом. Сторну стало ясно, что за проШедшие годы все больше и больше жителей Сухих гoродов переезжали в Карфон, возможно, в поисках более обитaeмых вод реки Кадарин, а может быть - мелькнула у него мысль - чувствуя, что мирные жители низин и равнин оказываются в их власти. На время он оставил эти мысли.
      Тем не менее, он ощущал угрозу. Теперь он был менее уверенным в своей способности найти помощь в главном из Сухих Городов. Традиционно у них были свои заботы и своя культура, он мог смертельно оскорбить их чувства случайным словом. Из того, что он увидел и услышал за эти несколько дней путешествия с торговцами, создавалось впечатление, что высшей мотивацией их поступков является борьба за очки в нескончаемой, искусной игре престижа.
      Чужому нечего было делать в этой игре, и Сторна, путешествовавшего в их компании, полностью игнорировали, как люди, увлекшиеся игрой в кости, игнорируют кошку у очага.
      Это было унизительно, но он понимал, что так безопасней. Он не имел ни знаний, ни склонностей к ножевым схваткам, а их жизнь подчинялась утонченному дуэльному кодексу, по которому человек, не способный защититься от врага или друга, был готовым покойником.
      Надежда найти здесь наемников была слабой. Но все же, здесь могли быть горные или долинные банды, хотя сейчас, казалось, преобладала культура Сухих Городов. И даже горожане могли соблазниться мыслью о богатствах Брайната. Он был готов предложить им всю добычу Брайната и его людей; все, что хотел он сам - это свобода замка и мир в нем.
      Они миновали ворота, назвав имена на внешних укреплениях бородатым, грубым на вид людям. Сторн с облегчением заметил, что некоторые из них одеты в знакомое горянское платье и говорят на диалекте его собственного языка. Похоже, что здешние жители принадлежали не только Сухим Городам. Сам город раскинулся широко, в отличие от скученных горных деревень, сжавшихся за оборонительными укреплениями или форпостами, лесными крепостям, за высоким частоколом. На внешних укреплениях, казалось, находилось немного народа. Повсюду были заметны высокие светловолосые мужчины Сухого Города, а по пыльным открытым улицам двигались женщины - стройные, загорелые и вспыльчивые, гордо несущие свою голову под тонкий перезвон цепей, драгоценных оков, соединявших их запястья, ограничивавших движение и означавших принадлежность одному из богатых и сильных мужчин.
      На главной площади города караван целенаправленно свернул к Восточному кварталу и Сторну напомнили, что их соглашение на этом заканчивается. Сейчас он принадлежал самому себе - один, в культуре и местности чуждой ему, где каждый миг мог принести какой-нибудь смертельный просчет. Но прежде чем он начал ломать голову над дальнейшими действиями, караванщик повернулся и грубовато произнес:
      - Чужестранец, помни, что в Наших городах каждый должен в первую очередь выразить уважение Великому Дому. Правитель Раннат будет лучше настроен к тебе, если ты придешь к нему по доброй воле, и людям его не придется звать тебя представиться.
      - Спасибо,- формально ответил Сторн и подумал, что в Сухом Городе вновь прибывшие, конечно, не были редкостью, ничего похожего на то, что он видел здесь мальчиком. С горечью он подумал о том, что этот Правитель Раннат, кем бы он ни был, несомненно появился в Карфоне так же, как Брайнат в замке Сторн, и примерно по тому же праву.
      Но ему было безразлично, кто правит Карфоном. А в Великом Доме он мог узнать то, что хотел знать.
      В Карфоне все дороги вели на центральную площадь города. Нельзя было ни с чем спутать Великий Дом, широкое строение из странно фосфоресцирующего камня стояло в самом центре площади. Низкие пыльные цветочные клумбы в огромном количестве заполняли внешний двор, а мужчины и женщины Сухого Города входили и двигались по делам, словно в каком-то особом танце. Женщины, дерзкие под защитой своих цепей, удостаивали его улыбкой краешком рта, взглядом ярких глаз и мурлыкали фразы, которые он не мог понять. Знаком был только постоянно повторяющийся перелив КАРАТА, другой формы ЗАПРЕТА, чужого. Конечно, я чужой, думал он с непривычной жалостью к самому себе - дважды и трижды чужой, и как раз сейчас не имеющий времени ответить на эти бесстыдные взгляды.
      Он ожидал, что его остановят и спросят, по какому делу он здесь находится, но, похоже, обычные манеры или не существовали здесь, или были настолько чуждыми, что он знал их. Следуя за перемещавшейся толпой, он наконец пришел в главный зал и понял, что сейчас, очевидно, время аудиенции.
      Повсюду царствовали элегантность и холодная роскошь, но здесь они были смешными и чуждыми, комната эта не была создана для богатых драпировок и роскошной мебели аристократии равнин. Оборудованная в мааанере Сухих Городов, она казалась ограбленной, окна были открыты, вес заливал слабый свет, мебель практически отсутствовала, если не считать низких скамеек и большого троноподобного кресла в центре зала, на котором в священном порядке лежали на золотых подушках меч и корона. Трон был пуст.
      Молодой человек со щеками лишь тронутыми белой бородкой, еще слишком редкой для бритья, сидел на ложе рядом с троном. На нем был шерстяной плащ и высокие, изысканно вышитые, окрашенные кожаные сапоги. Когда Сторн приблизился к нему, он поднял глаза и произнес:
      - Я голос Правителя Ранната, мня зовут Керстал. Дом мой - дом Серых камней. Есть ли у тебя наследная вражда или кровный долг со мной или против меня?
      Сторн в отчаянии перебрал то немногое, что знал об обычаях Сухого Города. Он хотел ответить на высокопарном языке Дарковера, но затем внезапно оставил эту попытку.
      Набрав полную грудь воздуха и выпрямившись, он сказал:
      - Насколько мне известно, нет. Насколько мне известно, я впервые слышу о вашем Доме и, таким образом, никогда не оскорблял его, не должен ему и не давал в долг. Я пришел сюда странником, чужой вашим обычаям, ищу мира, в мой последний приезд в Карфон Великий Дом был пуст. Я предлагаю то уважение, которое приличествует чужестранцу - ни больше ни меньше. Если этикет требует иного, я прошу сказать мне об этом.
      Раздался легкий перезвон цепей, женщины по всему залу поворачивались к нему, по помещению пронесся легкий вздох удивления. Керстал казался немного удивленным непривычным ответом. Затем коротко кивнул и произнес:
      - Сказано смело, никакой обиды не было нанесено или вызвано. И все же, никто не ходит в Карфоне без разрешения Правителя Ранната и его Дома. Кто твой господин и какое дело привело тебя сюда?
      - Что касается господина, то я вольный житель гор, не подвластный никому, - гордо ответил Сторн.- Я сам себе господин, и в моих владениях люди подчиняются мне по доброй воле, а не по принуждению.- Его осенило, что его гордость послужит ему здесь лучше, чем что-то другое. Жители Сухих Городов, похоже, уважали высокомерие, если бы он пришел просителем, его, возможно, выкинули бы даже не выслушав.- Дом мой - Дом Высоких Ветров во владениях Альдоранов, древних правителей Комина. Что до моего дела здесь, оно не касается вас; требуют ли ваши обычаи, чтобы я назвал его? В моих владениях спрашивающий должен показать, что вопрос его ни праздное любопытство, ни опасная заинтересованность. Если у вас иначе, покажите мне причину для уважения ваших обычаев, и я сделаю это.
      Снова легкое журчание удивленных голосов, и Керстал сделал движение, словно собираясь положить руку на меч, лежавший на пустом троне, но затем раздумал. Он поднялся на ноги, в голосе его уважение преобладало над небрежностью.