После недолгого размышления Ванайя сказала:

— Вы, надеюсь, не будете отрицать тот общеизвестный факт, что мужчины по своим биологическим данным не способны к некоторым видам деятельности, и было бы просто негуманно заставлять их конкурировать с женщинами в этих областях. — Она посмотрела на Дала. — Разумеется, то, что я говорю, к вам не относится, но, дорогая ученая дама, неужели вы не понимаете, что излишнее образование подавляет в мужчинах их основную функцию?

Цендри с любопытством отметила, что Ванайя, видимо щадя ее чувства, избегает употребления местоимения «оно».

— Мужчины, — продолжала свои умственные упражнения Проматриарх, — это физически сильные создания, и, развивая в себе такие сугубо женские таланты, как музыкальность и понимание искусства, они делаются слабее. Во многих случаях у них даже исчезает способность к продолжению рода. Нет, — быстро поправилась она, — есть и исключения, но ответьте мне, ученая дама, остались ли в Едином Сообществе мужчины, сохранившие в себе способность быть приятными женщине?

Цендри бросила взгляд на Дала, с презрительной улыбкой выслушивающего разглагольствования Проматриарха, и испугалась. «Он готов взорваться», — подумала она и умоляюще посмотрела ему в глаза. Дал понял молчаливую просьбу Цендри и еле заметно кивнул.

— Уважаемая леди Ванайя, — заговорил он, — мужчины, отчасти разделяющие некоторые ваши взгляды, жили в моем родном мире, на планете Пионер, лет пятьсот назад. Они, как и вы, тоже думали, что духовное развитие ослабляет мужчину. Скажу вам, что у нас мужчины стали заниматься наукой и искусствами только в последние сто лет. Мой дед, например, считал в мужчине склонность к наукам крупным недостатком, даже поэты и музыканты вызывали у него куда меньше презрения, чем ученый.

— То есть на Пионере сохранились некоторые черты матриархата? — спросила Ванайя вполне серьезно, и лицо Цендри помрачнело.

— Не знаю, — ответил Дал, — с чего вы это взяли? Мне, по крайней мере, недостает моей учености, чтобы их обнаружить, — закончил Дал с грустной улыбкой, едва скрывающей его издевательский тон.

«Черт подери! Что он говорит! — Цендри еле сдерживалась, чтобы не рассмеяться. — Но Проматриарх тоже хороша, это ж надо додуматься до такого. Черты матриархата на Пионере! Не матриархата, а патриархата, да и то все это уже в далеком прошлом. Но Дал ведет себя неправильно, Ванайя может понять, что он смеется над ней».

Внезапно Цендри начала анализировать систему на Пионере. «Собственно, и патриархата как такового там не существовало, так как права женщин там никогда не ущемлялись. Просто в том мире, где жил Дал, и некоторых других мирах имело место некоторое преувеличение, доведение до абсурда некоторых общих тенденций, господствующих во всем Сообществе. И вполне естественно, что, когда деятельность мужчины ограничивается войной и вообще занятиями, требующими соревновательности, конкуренции, может возникнуть некоторое предубеждение против женщин. Естественно? Странно, ведь оно может и не возникать. Но возникает же! Тогда почему?»

Снова перед Цендри встали вопросы, ответы на которые она не могла найти. Пребывание здесь начинало вносить в ее мысли сумятицу. Цендри решила отвлечься и занялась фруктами. Они имели странный, но очень приятный вкус. Как практически все на Университете, Цендри приучила себя есть практически все, что считалось съедобным, не только не испытывая при этом ни отвращения, ни неприязни, но даже пытаясь найти в неизвестных кушаньях свои достоинства. Сейчас она заметила, что большинство блюд здесь были приготовлены из круп, овощей и фруктов. «Интересно, — подумала Цендри, — как здесь относятся к мясу?»

— Дорогая ученая дама…

— Слушаю вас, леди Ванайя…

— Простите меня, если я чем-то обидела вас, — сказала Проматриарх, — но мы здесь не любим формальностей. — Она посмотрела на Миранду. — Моя дочь изучала формы поведения и речи, принятые у вас, и говорила мне, что я должна следовать определенным правилам. Однако мне кажется, что на Университете, где переплетается множество культур, люди отказываются от излишней официальности в обращении. Я хотела бы узнать, как вас зовут, ученая дама, и можно ли мне называть вас по имени.

— Меня зовут Цендри, и вы можете называть меня так.

«Я с самого начала была права, они не переваривают официальности, — радовалась своей догадливости Цендри, — она попросту не вписывается в их жизнь. Все, что я видела: их безразличное отношение к одежде, бесшабашная планировка города — все говорит об их стремлении к простоте и естественности». Цендри как бы заново перелистывала учебник по общественным структурам, но теперь за его сухими догматическими формулировками стояла реальная жизнь. Цендри было радостно сознавать это, поскольку ее работа обретала определенный смысл.

«Вот что нужно изучать, — с восторгом думала она, — их общество, их уклад, а не какие-то безжизненные Руины, оставленные мифическими Строителями, которых сейчас никто и не помнит».

— Цендри, — улыбаясь, повторила Ванайя, — звучит красиво. На вашем языке ваше имя означает что-нибудь?

— Да, — ответила Цендри. — В переводе с моего языка это — искра, отблеск пламени. — Она задумалась, ища нужный эквивалент. — Мое имя можно перевести и как «живое пламя».

Ванайя мягко дотронулась до руки Цендри.

— Я вижу вас, — тихо произнесла она. — Вы — женщина, такая же, как и мы, хотя образ жизни Сообщества оставил на вас отпечаток. Ожидая вас, мои дочери были уверены, что вы, пришелица из Сообщества, будете мягкотелой, податливой, — голос Ванайи стал твердым и сильным, — подавленной, или, наоборот, злой, раздраженной, забитой мужчинами и необходимостью соперничать с ними, противостоять им, но я чувствовала, знала, что вы будете не такой, и рада, что не ошиблась.

Цендри понимала, что Ванайя говорит ей комплимент, но ее коробило от слов Проматриарха. Соперничать с мужчинами Цендри приходилось, но она не видела в этом большого несчастья для себя.

— Благодарю вас, леди, — ответила она.

— Но если я буду называть вас Цендри, тогда вы должны называть меня Ванайя. Впоследствии, когда узнаете меня получше, вы сможете называть меня дарительницей жизни. Так меня величают все в этом доме, даже те, кто не является моими дочерьми по плоти.

Цендри немедленно схватилась за брошенную зацепку.

— Значит, не все эти женщины являются вашими дочерьми? — спросила она.

— Большинство их — дочери моего дома, а не тела, — ответила Ванайя и с видимым удовольствием начала объяснять: — Миранду вы уже знаете, она — младшая дочь моего тела и моя наследница. У меня есть еще три дочери тела. Одна из них вместе со своими детьми ушла в дом к своей подруге, вторая уехала по делам в город, а старшая дочь, Лиалла, — Ванайя показала на одну из женщин, — находится здесь вместе со своей подругой по имени Замила.

Обе женщины стыдливо посмотрели на Цендри. Цендри заметила, что они сидят прижавшись друг к другу и по очереди кормят из ложки розовощекого малыша.

Термин «подруга» не шокировал Цендри. «Значит, женщины здесь спариваются, — подумала она. — Но откуда же у них берутся дети? Искусственное осеменение? Очень похоже. Ну а где у них все мужчины?

Если они прячут своих мужчин, — продолжала размышлять Цендри, — тогда неудивительно, что их приходится опасаться».

Эти мысли настолько поразили Цендри, что она предпочла переключиться на другое — на имена. В них не было ничего особенно странного, если не считать того, что все они состояли только из трех слогов.

Тем временем Ванайя продолжала перечисление:

— У меня есть еще и несколько приемных дочерей, они живут здесь же со своими подругами. — Ванайя произнесла имена, но Цендри их сразу же забыла, для нее оказалось сложным запомнить сразу всех обитательниц дома Проматриарха. — Со мной живут и мои дальние родственницы, они присоединились к нам недавно, — увлеченно рассказывала Ванайя. — Мы вместе работаем в поле и по дому, часто совершаем прогулки по морю. Мой младший ребенок мужского пола, его зовут Лар, ушел в мужской дом почти пятнадцать солнечных циклов назад, так что, кроме моего дорогого спутника, мужчин в моем доме нет. — Она снова посмотрела на своего милого Ру — Моим троим внучатам нет еще и десяти. О, я чуть не забыла, с нами живет наша домашняя спрашивающая, ее зовут Маре. — Ванайя ткнула пальцем в непомерно толстую, неопрятную ярко-рыжую особу, сидевшую за соседним столиком. Она что-то мурлыкала, покачивая спящего на коленях малыша. — Маре — это женщина-нашей-милостью, оно родилось мужчиной и именовалось Мар, но уже много лет назад, вместе с привилегией носить женскую одежду и украшения, ей было даровано право приносить жертвы в святых местах и храмах, посвященных Богине. Тогда же она получила и новое имя Маре и с тех пор живет с нами как сестра.

«Так вот почему мне иногда трудно отличить мужчину от женщины, — внезапно вспомнила свое замешательство Цендри. — Хотя, возможно, разница все-таки есть, только внешне для постороннего не очень заметная». Лишь внимательно разглядывая Маре, Цендри заметила отсутствие груди и до синевы выбритые и тщательно напудренные щеки.

«Как они добиваются такого сходства? Кто это? Евнух, кастрат? Как проходит трансформация из мужчины в женщину-нашей-милостью, подавлением психики или хирургическим путем? И что это за функция такая — домашняя спрашивающая?»

Цендри старалась не выдать охватившего ее чувства отвращения от вида бесформенного, обрюзгшего Маре, отвергшего свой пол и выбравшего уродство ради жизни с женщинами.

«Следовало ожидать, — продолжала наблюдать за Маре Цендри, — что здесь поощряется стремление к женственности даже в мужчинах.

Но какое мне, собственно, дело до их половых выкрутасов? Я — антрополог, в мои обязанности не входит делать выводы о правильности или неправильности их действий. Я просто устала, слишком много впечатлений для одного дня».

— Ну, наверное, мне уже хватит рассказывать, вы сами многое поймете и увидите. — Очнувшись от своих мыслей, Цендри услышала голос Ванайи.

— Миранда говорила мне, что Верховный Матриарх серьезно больна. — Цендри перевела разговор на нейтральную тему.

Ванайя вздохнула.

— Наша любимая дарительница жизни и жрица находится в коме и неизвестно, придет ли она в сознание. Мы все в тревоге, никому не известно, кто, я или Проматриарх Махала, унаследует кольцо и накидку, символы власти. — Она покачала головой. — Прискорбно видеть, в каком состоянии находится Верховный Матриарх, прослужившая Богине свыше восьмидесяти лет. Но я нисколько не жалею об этом, Цендри, ничуть, ведь это дает время, а оно нам крайне необходимо.

— Я не совсем понимаю вас, — удивилась Цендри.

— В последний раз, когда наша любимая дарительница жизни приходила в сознание, она просила меня принять вас и предоставить вам возможность работать в святом месте «Нам-указали-путь». С тех пор жрица находится без сознания. Если она умрет, не назвав своей преемницы, это будет катастрофа. О Махале и ее планах относительно места «Нам-указали-путь» мне и думать не хочется. — Ванайя содрогнулась, но уже через секунду заставила себя улыбнуться и посмотрела на Цендри. — Так что поторапливайтесь с исследованием Руин, милая Цендри, и докажите всем им, что их оставили Строители. Что касается нас, то мы это знаем наверняка, но получив доказательство от независимого ученого…

Стараясь говорить как можно спокойнее, Цендри спросила:

— Я так понимаю, что Проматриарх Махала была против исследования Руин?

— Не обращайте на это внимания, дорогая, это наши внутренние политические распри, — ответила Ванайя, и, несмотря на ее улыбку, Цендри вдруг почудилось, что Проматриарх предупреждает ее: «Держись подальше от Руин».

— Вы понимаете, дорогая Ванайя, что изучение Руин — процесс длительный. Пройдут месяцы, прежде чем можно будет прийти к определенным результатам, — сказала Цендри, вспоминая про себя, что Дал говорил даже о нескольких годах. — Археология не терпит скороспелых выводов, тем более здесь. Руины стоят миллионы лет, и полагать, что их можно изучить в короткие сроки, — неразумно. И сколько еще Верховный Матриарх будет оставаться в таком состоянии?

— Наши хирурги не могут сказать ничего определенного. Правда, Лохара уверяет, что это может продлиться еще целый сезон. Конечно, существует вероятность, что Верховный Матриарх может прийти в сознание и назвать свою наследницу, и на этот случай, — она холодно усмехнулась, — у ее постели неотлучно находится моя спрашивающая.

— Не исключено, что и Махала также держит у постели Верховного Матриарха свою спрашивающую, — вставил Ру.

— Так оно и есть, — резко ответила Ванайя, — что еще можно ожидать от этой святотатствующей суки. Но тебе тоже следует воздержаться от политики. — Она строго посмотрела на своего молоденького любимца. — Гостям уже, наверное, надоели наши заботы. Миранда, — обратилась Ванайя к дочери, — спой нам, дитя мое.

Миранда покорно подошла к окну, достала из стоящего около него ящика какой-то струнный инструмент, положила его на колени и запела. У девушки оказался удивительно чистый и хорошо поставленный голос, пела она очень неплохо, но непрофессионально. Миранда исполнила несколько песен, коротких и однообразно печальных. На вопрос Цендри, о чем она пела, Миранда мягким голосом, стесняясь, ответила, что это были песни работниц: ткачих, пастушек и рыбачек.

— Вы не хотите, чтобы Ру спел для гостей? — спросила Миранда Ванайю.

Ру шепотом запротестовал, но Ванайя требовательно посмотрела на него.

— Не стесняйся, спой.

— Я бы с большим удовольствием послушал пение леди Миранды, — ответил Ру, опуская глаза.

— Миранда не должна перенапрягаться, — последовал не допускающий возражений резкий ответ Проматриарха.

— Я не взял с собой лирик, — продолжал оправдываться Ру.

— Возьми мой, — предложила Миранда, старательно отводя взгляд от мужчины.

Ру посмотрел на Ванайю и, получив кивком разрешение, принял от Миранды инструмент.

— Мне придется немного подтянуть струны, — слабо сопротивлялся Ру. — Леди Миранда сможет снова перестроить лирик?

— Я не возражаю, — ответила девушка. — Пожалуйста, Ру, спой.

— Ну если вы так просите, — пожимая плечами, сказал Ру и начал настраивать инструмент.

«Странное название — лирик», — подумала Цендри, стараясь смотреть не на Ру, а на струны. Дневной опыт подсказывал ей, что, посмотрев на юношу, она совершит ошибку, если не нечто большее. Ру был молод, лет на пять моложе самой Цендри. На нем была легкая короткая накидка из голубой ткани с люрексом, оставлявшая открытыми его худые плечи. Его тонкая талия была перехвачена поясом, сделанным из серебряных пластинок. Длинные, тонкие ноги также оставались открытыми. Волосы Ру были завиты и уложены, а худое лицо, обрамленное небольшой курчавой бородкой, было удивительно печально.

— Что мне спеть? — спросил он.

— Что хочешь, дорогой, — ответила Ванайя, усаживаясь поудобнее. — Можешь спеть охотничью песню, мужчинам она нравится.

Мягко перебирая струны, Ру затянул длинную балладу, смысл которой, насколько поняла Цендри, состоял в описании захватывающей погони за зверем, окончившейся триумфальной победой охотника, пронзившего животное своим метким копьем. Содержание песни Цендри не увлекло, хотя она и почерпнула из нее некоторые дополнительные сведения о характере и занятиях местных жителей.

Цендри заворожил голос Ру, прекрасно поставленный баритон. Он то заполнял собою всю комнату, то опускался до трагического шепота. Несмотря на однообразную мелодию и нудное повторяющееся перечисление удовольствий, связанных с охотой, Цендри наслаждалась пением любимца Ванайи. Остальные тоже внимательно слушали прекрасный голос. Разговоры за столами прекратились, и даже когда где-то всхлипнул ребенок, держащая его женщина тут же шикнула на него, и он замолк.

«Подобный голос принес бы его обладателю несомненную славу в любом из цивилизованных миров, но вместо этого Ру вынужден развлекать доморощенных ценителей пения на Изиде».

Когда песня кончилась, Цендри сдержанно поблагодарила Ру за прекрасное исполнение.

— Ученая дама очень любезна, — ответил он, — но хотел бы я, чтобы вы услышали мой голос до того, как он стал ломаться. У меня было чудное сопрано, — вздохнул Ру.

— Да, — подтвердила Ванайя, — у Ру прекрасная техника, но она испорчена грубым мужским голосом.

Дал в упор посмотрел на Ру.

— Когда вам надоест жизнь приживала и вы захотите разбогатеть, отправляйтесь в любой мир Сообщества, и ваш голос принесет вам такую славу и состояние, о которых вы и понятия не имеете. Можете мне поверить.

Ру вспыхнул как девушка.

— Вы так добры ко мне, — прошептал он. — Чем я могу отблагодарить вас?

— Спойте еще что-нибудь, — попросил Дал, и Ру снова вопросительно посмотрел на Ванайю. Та кивнула ему, и Ру, низко склонившись над своей лютней, тихо запел:

— «Я — всего лишь мужчина, и нет мне места в раю. Лишь дважды я испытывал блаженство, и дважды меня прогоняли прочь. В первый раз это было, когда моя мать извергла меня из своего чрева. Во второй раз это было, когда меня изгнали из дома моей матери».

Пальцы Ру едва касались струн, неизбывная тоска и грусть слышались в его прекрасном голосе, когда он заканчивал песню:

— «О, как бы мне хотелось надеяться, что, когда я закончу свой земной путь, ты, Богиня, навсегда прижмешь меня к своей любвеобильной груди».

Цендри почувствовала, что по ее щекам текут слезы, и виной этому были не печальные слова, а голос, в котором сквозили и боль и страдание. Дал тоже был потрясен.

— Ох уж эти мужские песни, — махнула рукой Ванайя, — в них столько чувств, они так и хватают за душу, а эта особенно. Когда я ее слышу, мне хочется плакать, — небрежно произнесла она. — Мужчинам доставляет удовольствие упиваться своими страданиями, правда, милочка? — Она наклонилась к Цендри и захихикала.

Пока Ру передавал инструмент Миранде, Ванайя наполнила вином бокал и поднесла его к губам своего любимца.

— Пей, мой маленький, — сказала она. — Ру доставил нам удовольствие и заслуживает награды.

Слащавое сюсюканье Ванайи, ее похотливая улыбка и горящие глаза, ее обращение с Ру — все вдруг показалось Цендри невыносимо отвратительным, и она брезгливо отвела глаза. В свое время она читала в учебниках, что при соприкосновении с иными, чуждыми культурами подобные чувства испытывает почти каждый ученый, для описания подобного явления существовал даже какой-то научный термин, но Цендри его забыла. «А может быть, я просто устала?»

Поведение Цендри не ускользнуло от остреньких глазок Ванайи, она укоризненно посмотрела на нее и, четко выговаривая слова, произнесла:

— Вы, я вижу, очень устали, Цендри. Длительное путешествие утомило вас.

— Да. — Цендри согласно кивнула.

— Тогда идите и отдыхайте.

— Прежде чем мы оставим вас, могу ли я попросить разрешить нам начать исследование Руин?

Ванайя сокрушенно вздохнула.

— Увы, землетрясение принесло много разрушений, и мне придется несколько дней много работать. К сожалению, в ближайшее время я не смогу проводить вас. — Она многозначительно помолчала. — Возможно, чуть позже, когда освобожусь, я отведу вас туда. Это святое место, — пояснила Ванайя, — поэтому вас следует должным образом представить. Ну а после этого вы уже сможете начать работать там самостоятельно.

Слушая Ванайю, Цендри догадалась, о чем ей хотела сказать Проматриарх. Вежливость вежливостью, но в Руины — ни ногой.

«Но почему? Ах да, я совсем забыла, это же их самое святое место. Ну тогда вполне естественно. Нет, совершенно неестественно и абсолютно непонятно. Во всяком случае, неубедительно.

А если предположить, что против исследования Руин выступает не Махала, а сама Ванайя? Тогда все становится понятным. Для чего, нам, собственно, нужна Ванайя? Вот теперь все стало на свои места».

К такому мнению Цендри пришла, поднимаясь с Далом в свою комнату. Она без особого энтузиазма ожидала, что Дал разразится проклятиями по поводу отказа работать в Руинах, но, к ее удивлению, Дал был на редкость молчалив и задумчив.

— Тебе доводилось слышать подобный голос? — спросил он Цендри, когда они вошли в свою комнату.

— Доводилось, — устало ответила Цендри. — Однажды на Университет приезжал хор «Орфей», там был похожий баритон.

— А эта старая мымра обращается с ним как с канарейкой. Меня так и подмывает устроить ему побег на Университет. Правда, это может повлечь за собой дипломатический кризис. — Он покачал головой. — Наверное, здесь существует наказание за оскорбление чувств Проматриарха. Да, кстати, что касается спутников… — Дал обнял Цендри.

— Все зависит от твоего поведения, — перебила его Цендри. — Я могу позволить тебе спать со мной в уголке, а могу и не позволить. — Она засмеялась и обняла Дала. — Запомни, если мне что-нибудь не понравится, будешь ночами лежать у моих ног.

Дал поднял смеющуюся Цендри на руки и понес в альков, где было много удобней, чем на узкой высокой кровати, на которой и спать-то было опасно.

— Кажется, только в этом мире я тебе по-настоящему нужен, — тихо произнес Дал и стал целовать Цендри.

— Как ты можешь говорить так, — прошептала она, прижимая к себе Дала. — Я думаю, что здесь у нас будет второй медовый месяц.

В шутке Дала была доля горькой правды, такая большая, что Цендри его фраза совсем не показалась смешной.

Цендри долго не спалось. Она встала, подошла к окну и посмотрела на то место, которое Проматриарх называла таким странным именем: «Нам-указали-путь». За спиной Цендри слышала ровное дыхание Дала, он спал, спокойный, умиротворенный. Сколько сил и терпения понадобится ей, чтобы помочь ему сохранять самообладание, не дать сойти с ума от происходящего? Она будет делать его работу, а ему придется исполнять роль покорного ассистента. Напрасно Цендри ввязалась в эту игру, не следовало бы ей идти на такой обман.

Но Дал сам настоял на этом. Это он говорил, что любой ученый мечтает поработать на Руинах. Он, видимо, понимал, что, независимо от того, в каком качестве будет присутствовать здесь, на Университете его работа вызовет фурор. Возможно, но каково Цендри видеть, как его унижают? Об этом он подумал? Здесь, в этом неуютном мире, Далу придется оставить свою гордость и достоинство и добровольно принять на себя роль игрушки, двуногого домашнего животного, любимца типа Ру. «До какой же степени нужно унизить человека, убить в нем уважение к себе, растоптать достоинство, чтобы превратить талантливого мужчину в мальчика для престарелой похотливой бабы?» — подумала Цендри.

В мирах Сообщества богатые женщины иногда брали на содержание молодых одаренных мужчин, но такие случаи были крайне редки и вызывали всеобщее возмущение и презрение. Цендри относилась к подобным фактам так же и, увидев отношение Ванайи к Ру, внутренне возмутилась.

«А может быть, стоит относиться к этому поспокойнее? — размышляла она. — В конце концов, мое отношение можно считать просто предрассудком, ведь, с их точки зрения, в подобных взаимоотношениях нет ничего странного и предосудительного».

Она посмотрела за окно. Лунный свет был так ярок, что Цендри отчетливо видела неровные тени домов, деревьев и кустарника. Она посмотрела на уже знакомые горы, затем перевела взгляд на Руины. Внимательно вглядываясь, Цендри внезапно увидела в самом их центре храм в виде космического корабля. Корабль был старой конструкции, на таких уже давно не летали.

Неужели это тот самый корабль, на котором сюда прибыли первые поселенцы? — Цендри отвела глаза от храма, затем снова посмотрела на него. Может быть, мне просто показалось? — подумала она.

Самый первый Матриархат, — вспоминала Цендри страницы учебника, — образовала группа историков, придерживавшаяся диковатой теории, согласно которой первые люди прилетели из мира, где всем заправляли женщины. Эти историки утверждали, что с той поры, когда в результате климатических изменений прекратилось поклонение Богине — дарительнице жизни, символизирующей некую планету-мать, — начался закат цивилизации. Именно тогда люди создали себе новых богов, бога дождя, бога солнца и других, управляющих силами природы и климатом.

Но тогда получается, — размышляла Цендри, — что матриархат — это всего лишь форма религиозного фанатизма, и, не зная религиозных истоков, понять его невозможно.

Матриархат привлекал многих женщин по всему Сообществу, и тогда приверженцы нового вероучения поселились на планете, которую они переименовали в Персефону. В течение жизни нескольких поколений они оставались частью Сообщества, причем далеко не самой бедной его частью. Персефона в то время процветала, и правители могли позволить себе приглашать ученых и платить им бешеные суммы в надежде получить научные доказательства своей гипотезы о том, что матриархат является самой первой формой жизни, жизни исключительно женской, где не существовало Y-хромосомы и, следовательно, мужчин.

Проведенные исследования представляли несомненный интерес, искусственным путем были выведены женские особи, но они оказались не способны к самостоятельному воспроизведению потомства, и правители Матриархата решили сохранить у себя небольшое количество мужчин «на развод».

В то же самое время правителями Матриархата была основана новая колония на планете Лабрис, но в результате страшной ошибки почти восемьдесят процентов населения ее было уничтожено. Однако правители Матриархата считали гибель своих последовательниц не результатом ошибки, а тщательно спланированным заговором. По одной из версий, обозлившись на Сообщество, они вышли из него, по второй же — Сообщество само отторгло Матриархат за нарушение Первого Принципа, согласно которому «все жители Сообщества равны между собой». Дело в том, что правители Персефоны требовали права самим определять, кого можно считать полноценным гражданином, а кого — нет. После отлучения от Сообщества о Матриархате долгое время не было ничего слышно, и постепенно о нем стали забывать. Оставшихся в живых безутешных поселенцев Лабриса переселили назад, на Персефону, и на этом все, пожалуй, и кончилось бы, но лет пятьдесят назад климат на планете стал стремительно меняться, и правители Персефоны, действуя в строгом соответствии с законами Сообщества, приобрели необитаемую планету под названием Золушка. Эта планета считалась не лучшим местом для проживания, земли, пригодной для обработки, на ней почти не было, но тем не менее за возможность поселиться на ней Сообщество запросило с поклонников матриархата сумму головокружительную. После продолжительных переговоров деньги были получены, и население Персефоны переправилось на Золушку. Они быстренько переименовали планету в Изиду, а через некоторое время прекратили все контакты с Сообществом.

Самым горячим сторонником не пускать мужененавистниц на Золушку была ученая дама ди Вело. Она просто лютовала. Уже тогда, будучи совсем молодой, она интересовалась Строителями и заявляла, что «нужно быть полным придурком, чтобы отдать бесценные Руины в руки очумевших баб, интеллект которых находится на уровне ночного горшка». Она кинула клич среди археологов собрать необходимую сумму денег и выкупить Золушку, сделав ее археологическим заповедником, но опоздала. Узнав об этой инициативе, «очумевшие бабы» сломя голову бросились заселять планету.

«Это — катастрофа, — прокомментировала передачу планеты ди Вело. — Это — величайшая трагедия всей моей жизни. Теперь на планете, которую можно считать сокровищницей археологической информации, установится первобытная культура, и ученым путь туда будет заказан навсегда».

С ди Вело многие соглашались, но сделать что-либо было невозможно. Приверженцы матриархата действовали юридически правильно. Согласно законам Сообщества, никто не имеет права запрещать кому-либо селиться на необитаемой планете. Вот так Матриархат переехал на Изиду-Золушку, захлопнув двери перед носом Сообщества. Чем занимались жительницы Матриархата? Цендри где-то читала, что они в основном торговали полезными ископаемыми, которых на планете оказалось в достатке, и ювелирными изделиями. Основную прибыль давали планете именно они. Прекрасные, искусно сделанные украшения высоко ценились по всему Сообществу. Матриархат кое-что и ввозил, в основном платину, титан и фторосодержащие соединения. Цендри не знала, для чего они их ввозили, — для производства промышленных пластмасс или для нужд зубных протезистов, но этого никто не знал. Исследователей на планету не допускали. До того как Матриархат пригласил к себе ди Вело, на Изиду практически не ступала нога ни одного цивилизованного человека.

Стоя у окна и поеживаясь от холода, Цендри уже подумывала вернуться на пышные подушки и прижаться к горячему телу Дала, как вдруг она увидела слабый свет.

Город Ариадна был темен и мрачен. Иного Цендри и не ожидала. То, что называется «ночной жизнью», происходит в основном в районах, близких к космопорту, и заключается в продаже одиноким мужчинам любви и развлечений. «Любопытно, — подумала Цендри, — а кто и какие развлечения предлагает мужчинам здесь? Ведь где-то должны же развлекаться и мужчины?» Насколько Цендри могла понять, ничего похожего на брак в том виде, как она его понимала, здесь не существовало. Правда, в этом тоже не было ничего особенно странного, взгляды на брак во всех мирах неодинаковы. Один из студентов, с которым Цендри как-то подружилась на Университете, приехал из мира, где групповой брак считался нормой, а половые контакты в группах меньше четырех человек считались и неприличными и противозаконными.

«Да, но дети у них есть, и много, поэтому половые связи, видимо, разрешены. Правда, совершенно необязательно при этом включать свет».

Цендри пригляделась: приглушенный свет шел со вторых этажей тех домов, где эти этажи были. Огни появлялись и исчезали, они становились то ярче, то слабее, их таинственное мерцание в темноте привлекло внимание Цендри. Она подумала, что это, возможно, факелы ночных сторожей, охраняющих здания, ведь, несмотря на странное общественное устройство, здесь тоже могут быть преступники. Но огней было слишком много. Цендри отодвинула штору и выглянула из окна. Теперь она ясно увидела, что это было факельное шествие. В полной тишине процессия миновала дом Проматриарха и направилась к берегу.