12

Когда Цендри проснулась, солнце было уже высоко. Женщины вставали, собирали разложенные подарки и, пряча их в складках накидок, отправлялись по домам. Некоторое время Цендри удивленно смотрела на женщин, ошарашенная происшедшим. Она до сих пор не могла свыкнуться с мыслью, что была участницей всего ритуала. Она встряхнула головой, пытаясь вспомнить события.

— Я должна идти в город, там у меня осталась маленькая дочь, ей всего десять. Через год или два она тоже будет ходить на праздник. Я не понадоблюсь вам сегодня, ученая дама? — спросила Лаурина.

Цендри поняла ее официальный тон, посмотрела на девушку и улыбнулась.

— Нет. — Цендри положила Лаурине руку на плечо. — Сегодня я буду спать. До завтра, Лаурина.

Все женщины из дома Ванайи уже ушли. Цендри заторопилась и, быстро собрав подарки, поспешила за ними. Нагнав их, она посмотрела на их одежду, затем оглядела свою накидку. Она была вся смята, кое-где на ней остался песок и водоросли. Цендри было все равно, она хотела только одного — побыстрее добраться до дома, принять ванну и лечь спать. Было еще довольно рано, и ни на ступеньках дома, ни внизу, в зале, Цендри никого не встретила. В одной из комнат она увидела Миранду, скрестив ноги та сидела на полу в окружении нескольких детей и, часто макая кисточку в акварельные краски, увлеченно разрисовывала стоящую перед ней перегородку маленькими рыбками и цветами.

— Я думала, что твоя малышка родится сегодня ночью, — произнесла Цендри.

Миранда вздохнула.

— Я тоже так думала. У меня было то же самое с первым ребенком, я мучилась перед родами почти тридцать дней.

Цендри удивилась, она не знала, что у Миранды были дети. Миранда заметила недоумение Цендри.

— Я родила мужскую особь, за ней в основном присматривает Лиалла, у нее нет детей. У Замилы тоже нет дочерей, — прибавила она и снова вздохнула. — Акушерка очень разозлилась на меня, ей не удалось попасть на праздник. Она даже не могла хорошенько выпить в ожидании родов. А видишь, все напрасно. Ру тоже ходит угрюмый. — Она засмеялась. — У нас говорят «угрюмый, как спутник наутро после праздника». Иди спать, Цендри, я для тебя сейчас не лучшая компания.

Цендри в душе жалела Миранду, девушка выглядела очень плохо — впалые глаза, измученное выражение серого лица.

— Красивая перегородка, — сказала Цендри и увидела, как Миранда покачала головой.

— Она мне опостылела, — со злостью проговорила она. — Я занимаюсь этой детской работой только потому, что она помогает хоть как-то скоротать время.

К Миранде подбежал малыш, мокрые ползунки его болтались у него на коленях. Миранда шлепнула малыша, тяжело и неохотно, поднялась и пошла менять ему штанишки.

Цендри поднялась в комнату и только тут почувствовала себя полностью измученной и опустошенной. Возбуждение и очарование прошедшей ночи исчезли. Посмотрев на мирно спящего Дала, Цендри убрала подарки в сумку, не рассматривая их. Когда-нибудь потом она их изучит, но уже как ученый. Сейчас смотреть на них Цендри не хотелось, они слишком многое напоминали ей. Задвинув сумку подальше, Цендри поняла, что она очень долго не сможет взглянуть на подарки, возможно никогда.

Она снова посмотрела на Дала, и ей мучительно захотелось лечь рядом с ним. Она оглядела свою измятую и грязную накидку, тут же сняла ее и, взглянув на свое тело, испачканное в песке и водорослях, пошла в ванную комнату. Она встала под душ и начала отмываться. Через некоторое время вошел Дал.

— Ну, как праздник? — спросил он весело.

Цендри притворилась, что за шумом воды не слышит его вопроса. Она закрыла глаза и начала намыливать голову, но Дал не уходил. Он терпеливо подождал, когда Цендри закончит мыться, и снова задал свой вопрос.

Цендри поймала себя на том, что ей не хочется вспоминать то, что было с ней ночью. Она пожала плечами.

— Довольно любопытно, — неохотно ответила Цендри. — Но тебе неинтересна антропология, поэтому детальным рассказом я тебе докучать не буду. В общем все было довольно необычно. Сначала мужчины копьями били рыбу, потом женщины готовили ее и ели.

Дал ухмыльнулся.

— Видимо, это не совсем все. Я спрашивал Ру об этом празднике, так его чуть не перекосило, когда он рассказывал о том, что там происходит. Надеюсь, ты не принимала участия в ритуале оплодотворения?

Цендри попыталась вспомнить недавнюю фразу Миранды. «Как она сказала? Угрюмый, как спутник наутро после праздника, кажется?» Ей внезапно захотелось все рассказать Далу, поделиться с ним, но она вспомнила, что родина его — Пионер, ему не понять чувств Цендри. Он сделает только один вывод — Цендри изменила ему. Цендри хорошо знала мужа, он был готов смириться с единичным случаем измены, вызванным наплывом внезапной страсти. Он бы понял это и смог бы простить, но разбираться в эмоциях Цендри, стараться понять, что и почему толкнуло ее на такую откровенную, необузданную сексуальность, на половые акты без разбора, он не будет.

Цендри медлила с ответом, и Дал мрачнел все больше.

— Цендри, я спрашиваю тебя, — требовал ответа Дал. — Ритуалы оплодотворения в отсталых мирах ужасны. Почему ты молчишь? Тебе стыдно?

Внезапно Цендри почувствовала злость.

— Тебе не понять меня! — выкрикнула она. — Ты считаешь, что вся жизнь здесь состоит из набора бессмысленных традиций невежественных аборигенов. Я не позволю, чтобы ты смеялся надо мной.

— Мы договорились, что будем рассказывать друг другу о нашей работе.

— Пошел ты к черту со своей работой! — Цендри была в бешенстве. — Рассказ о работе, как ты его понимаешь, состоит в том, что ты постоянно кормишь меня своими советами, что делать и как. Почему-то ты никогда не делишься со мной тем, что ты делаешь и о чем разговариваешь с мужчинами. Больше того, стоит мне спросить тебя об этом, как ты тут же просишь меня не вмешиваться в твои дела.

— Совсем не потому, что не хочу тебе рассказать, — мягко ответил Дал. — Но тебе лучше не знать об этом ради себя самой. Ты же понимаешь, что я делаю и как это опасно.

— Вот и весь твой разговор, — воскликнула Цендри и подошла к Далу вплотную, сама удивившись своей смелости. — Если бы ты считал меня равной себе, а не наложницей, ты бы делился со мной всем, и опасностями тоже. Но ты ничего мне не рассказываешь не потому, что занимаешься опасным делом, нет. То, что ты делаешь, — незаконно. Ты хочешь развязать здесь гражданскую войну.

— Это лишний раз доказывает, что я прав. С тобой мне разговаривать не о чем.

— Но где твоя совесть ученого? Ты не задумывался, почему ученых с Университета ценят так высоко? Потому что мы не вмешиваемся в политические конфликты Сообщества! Мы вне политики!

— Прежде всего, мы с тобой, Цендри, находимся вне пределов Сообщества. А во-вторых, единственный человек, который упрекает меня в том, что я делаю, — ты. Но, Цендри, посмотри на себя, ты с первых дней прилипла к Ванайе и ее своре и не желаешь ничего видеть. Тебе и в голову не приходит, что мы на пороге открытия, равного которому нет. Если Руины действительно оставлены Строителями, то Изида должна стать частью Сообщества. Ученые должны иметь возможность изучать Руины. Да что, собственно, значит Матриархат в сравнении с наукой?

Цендри была потрясена. Она заплакала.

— И ты хочешь уничтожить целую культуру планеты ради кучи каких-то камней?! Ради своих научных амбиций? Ради того, чтобы все считали тебя первооткрывателем Руин?

— Ты совершенно напрасно считаешь себя ученым, — холодно ответил Дал с брезгливой гримасой. — Ты не понимаешь значения Руин для науки и культуры.

— Я понимаю их значение, но не так, как ты. Руины я знаю лучше. Для тебя важно только то, что можно измерить и взвесить, я же вижу в Руинах совсем другое, для меня они значат больше, чем для тебя. Ты видишь в них мертвую цивилизацию, дай тебе волю, и ты напустишь туда толпу ученых и туристов. Ты готов разрушить «Нам-указали-путь» ради удовлетворения своих личных целей. Нет, такой подход мне не нравится, и я не буду ломать голову над тем, что с ними нужно сделать, как лучше их расколотить, чтобы попасть внутрь. А теперь прочь с дороги, я хочу спать.

— Цендри, — взволнованно сказал Дал.

— Проваливай, хватит с меня твоей болтовни, оставь меня! — Цендри оттолкнула мужа и направилась спать. Она слышала, как Дал склонился над ней, позвал раз, другой, но она закрыла глаза и твердо решила не отвечать. Цендри чувствовала себя прекрасно. Наконец-то она выговорилась, сказала Далу все, что о нем думает. Всю враждебность, всю ненависть, недовольство и презрение, копившиеся в ней со дня приезда сюда, она вылила на него, отыгралась за те упреки, которыми он осыпал ее, за все сцены, которые он закатывал Цендри в ответ на испытываемые им на Изиде унижения. Цендри была довольна, она отомстила Далу за все, и теперь совесть ее совершенно спокойна. Уже засыпая, она подумала, не была ли с Далом слишком резка, и тут же успокоила себя. «Нет, он заслужил это. И никогда больше он не будет помыкать мной. Угрюмый, как спутник наутро после праздника, — с радостной улыбкой вспомнила Цендри. — Вот что его обидело. Оскорблена его мужская гордость. Да, наверное, можно было бы с ним разговаривать и помягче. Да пошел он…» — подумала Цендри и заснула.

Цендри разбудил грохот падающей перегородки. Она вскочила и прислушалась. Снизу слышались крики и детский плач. «Землетрясение!» — мелькнуло в голове Цендри. Она лихорадочно накинула на себя халат и побежала вниз по лестнице. Никого не встретив, Цендри вернулась. Землетрясение было коротким и неразрушительным, сломалась только одна перегородка. Цендри села на подушку и, немного успокоившись, стала одеваться. Только теперь она заметила, что Дала нет. Чувствуя в душе вину за грубости, которыми она осыпала его, Цендри решила найти Дала и рассказать ему все о празднике, не касаясь, правда, некоторых подробностей, и тем сгладить последствия неприятного разговора. Она прошла по всему дому, но Дала нигде не было.

Цендри бросила поиски. В любом случае на Развалины идти было поздно, и она смотрела, как женщины убирают дом после праздника. Цендри понимала, что ей следовало все рассказать Далу, в конце концов, он все-таки ученый, а не деспот с Пионера. Он, конечно, был бы недоволен тем, что она дала втянуть себя в ситуацию, не представляя, чем это может для нее закончиться, но он бы понял, почему она не могла уйти, когда уже осознала, что будет происходить.

«Ну и что, если он разозлится? Что сделано, то сделано, ничего изменить нельзя. И почему я так боюсь его гнева?» — думала Цендри с некоторым вызовом. Однако по мере приближения вечера вызов и желание доспорить с Далом уступили место тревоге. Цендри вспомнила, что перед тем, как в сердцах прогнала его, он хотел сказать ей, вероятно, что-то очень важное. Она была взвинчена его вопросами о празднике и не обращала внимания на слова, а ведь он все время пытался что-то сообщить. Но что? Цендри испугалась не на шутку. Она в свое время обвиняла женщин Изиды в том, что они не видели своих мужчин, но не уподобилась ли она им? Она уже не замечала мужа, не слушала его, начинала верить: что бы ни сказал мужчина, это не имеет для нее никакого значения. «Неужели я становлюсь такой же, как они?» — в страхе думала Цендри. Она решила найти Дала и серьезно поговорить с ним. Ей было все равно, что будет: ссора, сцена, крики — не важно, главное — выяснить отношения. Если Далу грозит опасность, она должна разделить ее с ним.

Цендри жалела о том, что не позволила Далу сказать то, что он хотел. Тревога Цендри начала переходить в панику. Наступал вечер, а Дал все не приходил. Его не было в доме, не было и на берегу, где женщины убирали золу и недогоревшие поленья костров. Цендри подумала, что он ушел в Развалины, но одна из женщин Ванайи сказала, что в сторону «Нам-указали-путь» никто не ходил. На обед он тоже не появился.

— Ой, не переживай, милочка, — отмахнулась от Цендри Ванайя, когда та выразила ей свои опасения. — Это всегда так бывает, оно сидит где-то и тоскует. — Ванайя захохотала. — Горюет. Но разве ты позволила, чтобы оно выходило из дома? — Ванайя удивленно подняла брови и неудовлетворенно хмыкнула. — Мой дом наказаний к твоим услугам, дорогая. Я вижу, что оно у тебя нуждается в небольшой экзекуции.

Чем больше Цендри слушала Ванайю, тем больше ее начинала беспокоить безопасность Дала. В голову Цендри лезли самые ужасные мысли. Ей казалось, что Дал арестован и находится в городском доме наказаний. Будучи уверена, что Дал замышляет восстание, Цендри боялась, что, если об этом узнает кто-нибудь из женщин, Далу несдобровать.

«Но могло случиться и худшее — Дал мог вступить в сговор с Махалой и примкнуть к ее партии. Тогда окажется, что мы с Далом находимся в противоборствующих лагерях, противостоим друг другу». От этой мысли Цендри обдало холодом. Цендри и Дал были учеными и не имели права вмешиваться в местные конфликты. «Но Дал уже нарушил эту заповедь. Что я должна делать в этом случае? Могу ли я в противовес ему тоже присоединиться к какой-либо группировке?» Сейчас Цендри старалась быть предельно честной. «Но ведь я первая нарушила заповедь ученого, я почти открыто поддерживаю Ванайю из личной привязанности к ней и Миранде. Да нет, я просто хорошо отношусь к ним обеим, а Дал принял это отношение за политическую поддержку. Нет, мне безразлична политика», — успокаивала себя Цендри, но в душе чувствовала, что это не так. Она понимала, что свою совесть не обманешь, все, что она делала для Ванайи, нельзя прикрыть только дружескими чувствами.

Миранды тоже не было за обедом. Лиалла сказала, что она в постели и акушерка постоянно находится рядом с ней.

— Думаю, что она и сегодня не родит. — Лиалла покачала головой. — Хотя все, кто забеременел после последнего праздника, уже родили. Но я не волнуюсь, первый ребенок Миранды тоже появился много позже положенного срока. Есть женщины, у которых дети появляются с большой задержкой.

Обед прошел в полном молчании, женщины сидели полусонные и усталые, разговаривать никому не хотелось. Ванайя, раздраженная тяжелой обстановкой и тишиной, попросила Ру спеть, но тот отказался.

— У меня что-то болит горло, да и лирик не настроен, — пытаясь говорить как можно веселее, ответил он. — Я лучше попытаюсь сегодня написать песню для леди Миранды, ей нравятся мои скромные стихи и музыка.

Наблюдая за ним, Цендри не могла понять, почему его так заботит, как пройдут роды у Миранды. Ей было странно, что Ру, зная, что ребенок не его, так переживает за него. Внезапно она подумала, что Ру, как всякого влюбленного, заботит все, что связано с объектом его любви. Человек эмоциональный, он считает, что его касается все то, что касается и Миранды. Цендри жалела Ру, понимая, как ему тяжело скрывать свои чувства. «Если уж романтическая любовь женщины к мужчине считается здесь извращением, можно только представить, как тут воспринимается любовь мужчины к женщине», — подумала Цендри.

Цендри спала очень плохо. Она часто вставала, подходила к окну, прислушивалась к каждому шагу на лестнице и в доме. Лежа в уголке, она просыпалась от каждого звука, был ли это плач ребенка или чьи-то шаги на первом этаже. Дал не возвращался, и чувство острого беспокойства охватило Цендри. Задолго до рассвета она встала и села к окну, разглядывая Руины. Она вспоминала все время, проведенное на Изиде. «Неужели Дал прав и меня развратило это общество? Да нет, не особенно. Конечно, у меня появилась некоторая враждебность к Далу. Да нет, она была и раньше, только Матриархат обострил ее. Я просто стала говорить о том, о чем раньше молчала». Цендри злилась на то, что, испугавшись зависти Дала, бросила заниматься научной работой и не стала ученой дамой. Она пыталась обвинить в этом Дала, но тут же вспомнила, что он никогда не просил ее сидеть дома. Цендри сама так захотела. «Если бы Дал хотел иметь покорную, забитую жену, он бы женился на женщине с Пионера, в тех боязнь мужа заложена генетически. Однако он предпочел меня.

Я сама поддалась, стала покорной, и он забылся, стал вести себя так же, как и остальные мужчины с Пионера. А я молчала, давила в себе недовольство, и вот оно выплеснулось здесь. Значит, я вела себя нечестно по отношению к нему. Неужели мы потеряли друг друга навсегда?»

Взошло солнце. За дымкой встающего над морем тумана и пеленой облаков оно показалось Цендри похожим на большой, покрасневший от слез, заплаканный глаз. Вскоре пришла Лаурина, она посмотрела на Цендри и поразилась ее усталому, измученному виду.

Цендри рассказала Лаурине об исчезновении Дала.

— Я боюсь, что он по незнанию законов Изиды мог попасть в беду, — говорила Цендри. — Может быть, он где-нибудь в доме наказаний. Лаурина, ты знаешь Махалу и ее сторонниц. Они бывают в вашем колледже? — задала вопрос Цендри и, увидев утвердительный кивок девушки, продолжила: — Ты не могла бы спросить у них про Дала?

— Я сделаю для тебя и больше, но почему это так важно? — ответила Лаурина, и Цендри почувствовала в ее голосе нотки ревности. — Я могу выполнять обязанности ассистента не хуже.

Цендри настолько устала от необходимости всех обманывать, притворяться всезнающей ученой дамой-археологом и выдавать Дала за своего ассистента, что в какую-то долю секунды ей захотелось сказать Лаурине правду. Цендри совсем было решилась это сделать, но осторожность и гордость взяли верх. Своим признанием Цендри уничтожила бы себя. Узнав, что она является всего лишь помощником мужчины, женщины Изиды начали бы презирать ее, и она смолчала.

— Дело в том, — медленно заговорила она, — я не смогу работать эффективно без Дала. Он получил специальную подготовку на Университете.

Презрительная ухмылка скользнула по лицу Лаурины.

— Я понимаю, как тяжело приходится вам, женщинам мужских миров. Хорошо, Цендри, я схожу к Махале. Но почему ты считаешь, что оно там?

— Не так давно от Махалы, так мы поняли по клейму на лбу, приходил мужчина. Он о чем-то говорил с Далом, — призналась Цендри. — Я предупредила Дала, чтобы он не якшался с мужчинами, но, возможно, он недостаточно хорошо понял меня. — Не будучи уверенной в том, что Лаурина способна разобраться в сложностях ее отношений с Далом, Цендри сказала полуправду. Лаурине такое объяснение показалось вполне достаточным, и она тут же отправилась в город.

Целый день Цендри просидела в комнате, а вечером не пошла даже на ужин, отговорившись плохим самочувствием. Чтобы занять себя чем-нибудь, она сначала просмотрела все свои шифрованные записи о Матриархате, а затем начала заносить в тетрадь то, что осталось в ее памяти о празднике посещения берега моря. Цендри назвала свой шаг самодисциплиной. Она не щадила себя, детально описывая все, что с ней произошло, вплоть до своих сексуальных ощущений в объятиях Лаурины. Цендри заставила себя написать, что в этот момент испытывала чувство сильного стыда. Несмотря на привитую наукой убежденность в том, что сексуальные отношения являются всего лишь отпечатком культуры, Цендри чувствовала и понимала, что поступает безнравственно. Со странным удовольствием она записала и о том, что попытка заставить себя отнестись к своему поведению на берегу с холодным беспристрастием ученого принесла ей головную боль и впервые после прилета на Изиду она была вынуждена принять снотворное. Как бы ни хотелось ей услышать известия о Дале, как ни был велик страх перед возможным землетрясением, Цендри предпочла спать и ничего не слышать, чем лежать всю ночь с открытыми глазами, смакуя свою вину, страх и проклиная самодисциплину.

Лаурина пришла утром и сказала Цендри, что никто из окружения Махалы Дала не видел.

— Его не было в доме наказаний Ариадны, в мужском доме Махалы тоже, — говорила Лаурина. — Моя школьная подруга служит там, и я попросила ее провести досмотр дома под предлогом поиска не разрешенных в доме вещей.

Если раньше Цендри просто беспокоилась, теперь она была в панике. Ближе к полудню она пошла в ту небольшую часть дома, которую занимал Ру, хотя такой поступок считался в Матриархате нарушением этикета. Она нашла его в одной из комнат. Босой, в короткой затасканной юбке, с измученным ненакрашенным лицом, он сидел склонясь над своим лириком. Цендри подумала, что спутник Ванайи сочиняет музыку к написанной им в честь Миранды песне. Увидев Цендри, он встал и поклонился.

— Чем могу служить ученой даме? — мрачно произнес он.

Цендри не стала скрывать цели своего посещения.

— Исчез мой спутник, — прямо заявила она. — Я не верю, что он ушел по своему желанию. У меня есть подозрение, что он несознательно нарушил какие-то правила и задержан. Ему может грозить беда. Ты не знаешь, где он?

Лицо Ру помрачнело еще больше.

— Я скажу вам одно — он ушел по своей воле, и больше вы от меня ничего не услышите, своего товарища я не предам. Я знаю, что вам кажутся странными наши порядки, ученая дама, я нисколько не обижен вашим вопросом, но не спрашивайте меня больше ни о чем.

Цендри обескураженно смотрела на Ру, она думала, что знание тайны его отношений с Мирандой делает ее ближе к ним, но, как видно, ошиблась.

— Ру, — голос Цендри звучал тревожно и искренне, — почему ты не хочешь поговорить со мной как с другом, как с равным? Пойми, я очень боюсь за Дала, ты знаешь, где он, ведь вы друзья. Скажи мне.

Ру сжал губы.

— Между хозяином и рабом не может быть равенства. Я понимаю, почему вы так заботитесь о нем. Дал нужен вам для каких-то своих целей, но я не тот, за кого вы меня принимаете. Дал сейчас свободен, он смог убежать. Я не могу сделать то же самое и буду радоваться за него. — Он злобно посмотрел на Цендри. — И не предам его.

Пораженная ответом Цендри произнесла:

— Но Дал был свободен на Университете, он и здесь свободен и будет…

Ру не дал ей договорить.

— Я очень сомневаюсь, что вы вернетесь к себе, ученая дама, после того как вкусили все прелести Матриархата. Вас устраивает, что Дал стал вашей игрушкой, не так ли, ученая дама? Когда я впервые увидел вас вместе, я подумал, что вы будете относиться к Далу не так, как наши женщины относятся к мужчинам, но я ошибался. — Он покачал головой. — Я всего лишь мужчина. Больше мне ничего не известно, ученая дама. Идите, прикажите пытать меня. Но запомните, я умру под ударами, но не произнесу ни слова. Что же вы не идете, ученая дама? — Ру смотрел на Цендри с откровенным презрением и брезгливостью. — Или вы не хотите отнять у меня жизнь?

Цендри смотрела на Ру широко раскрытыми от ужаса глазами. Она протянула к нему руку, и он отшатнулся от нее. Это еще больше поразило Цендри. «Он ожидал, что я ударю его», — подумала она.

— Ру, — Цендри тяжело сглотнула, — извини меня, но я боюсь, что как раз так могут поступить с Далом. Если ты посчитаешь, что я смогу спасти его, приди ко мне и скажи. — Цендри посмотрела на непроницаемое, безразличное лицо Ру и вышла, едва сдерживая подступавшие слезы.

Цендри терялась в догадках. «Что делать? Что мне делать?» — думала она. Ближе к полудню к ней зашла Лиалла, старшая дочь Ванайи.

— Ученая дама, — сказала Лиалла, удивив Цендри таким формальным обращением, — моя сестра Миранда просит вас прийти к ней. Она сейчас в своей комнате, в постели.

Цендри, расстроенная отсутствием Дала, подумала, что будет плохим утешителем больной Миранде, однако, не желая показывать Лиалле, что отсутствие мужской особи может лишить ее желания общаться с подругой, неохотно пошла. «В конце концов, что толку просто сидеть и мучиться? — подумала Цендри. — Если с Далом что-то и случилось, помочь ему сидя в комнате я все равно не смогу».

Миранда лежала на спине, и от этого ее большой живот казался еще больше. Она очень обрадовалась приходу Цендри.

— Присаживайся, — показала она на лежащий на полу плотный коврик. — Ванайя настояла на том, чтобы акушерка неотлучно находилась со мной, поэтому теперь я не остаюсь одна ни днем, ни ночью. Я очень скучала по тебе, Цендри, но теперь, — она положила руку на свой большой живот, — мне очень трудно даже ходить по дому. Хотя все говорят, что я должна больше шевелиться и помочь моей ленивой малышке выйти из своего гнездышка, но я так устала, что без содроганий не могу и думать о ходьбе. Послушай, Цендри, я отослала акушерку на кухню, пока мы одни, я хочу тебе кое-что сказать. Твой спутник не нашелся?

— Нет, — ответила Цендри. «Может быть, Ру сообщил ей что-нибудь о Дале?» — внезапно подумала она.

— Ты знаешь, — продолжала Миранда, — я не хожу обедать уже несколько дней, еду мне приносит Лиалла и сидит около меня, пока я ем. Она говорит, что не хочет оставлять меня одну, чтобы мне не было скучно, на самом деле она следит, чтобы я ничего не делала. Ну, ладно. Во всяком случае, вчера вечером она, как обычно, пришла ко мне и, пока я ела, она сидела рядом и рассказывала обо всем, что случилось за это время в доме. Я знаю, ты тоже не ходила обедать.

— Да, у меня сильно болела голова.