Шел проливной дождь. Сильный ветер швырял струи дождя в окна, и казалось, что по стеклу ударяют сотни головок гвоздей. Но в освещенной мягким светом библиотеке маленького загородного дома в Котсволдсе в этот холодный день начала ноября было тепло и уютно.
      Кристина лежала, вытянувшись на диване, и прислушивалась к дождю. Его звук был успокаивающим, и она отдалась своим мыслям, наслаждаясь праздностью в этот воскресный полдень.
      Она украдкой взглянула на Майлса – теперь она постоянно ловила себя на этом. Она так сильно его любила. Прежде она не верила в возможность подобного чувства к мужчине. Ее карьера была по-прежнему ей небезразлична, и она много работала. Но смысл ее существования теперь сосредоточился в одном Майлсе.
      Она жила от уик-энда до уик-энда. Это были самые лучшие дни, позволявшие ей уединяться с ним в чудесном домике под Сиренсестером, который она нашла совсем случайно в начале октября. Дом сдавался на шесть месяцев, и, так как он был меблирован, им оставалось только закупить запас провизии и въехать.
      Их связь должна была храниться в большой тайне. Но Кристину это не волновало. Ей не нужны были другие люди, только Майлс. Они встречались также всякий раз, когда ему удавалось освободиться на неделе, и поскольку не могли никуда пойти, обычно оставались в квартире на Уолтон-стрит. Во время уик-эндов они почти ничего не делали, только читали и разговаривали, иногда гуляли. Кристине нравилось готовить для Майлса, заботиться о нем, делить с ним мысли, чувства и пыл сердца. И еще нежность. В нем было так много всего…
      Он сидел напротив нее в кресле у камина, погруженный в чтение «Обсервера». Остальные воскресные газеты валялись у его ног, отброшенные после того, как он их осилил, что-то бормоча под нос и ругаясь шепотом, а иногда громко смеясь или восклицая: «Проклятие!» Затем виновато улыбался и объяснял, в чем дело. Он всегда рассказывал ей обо всем, что было у него на душе.
      Сейчас лицо Майлса напряглось. Кристина знала, что его беспокоит ситуация на Ближнем Востоке. Они участвовали в военных действиях против Египта, потому что президент Насер национализировал Суэцкий канал. Британия, Франция и Израиль бомбили Каир, и Майлс все еще негодовал по этому поводу и резко выступал в Палате общин.
      Почувствовав на себе взгляд Кристины, он посмотрел на нее поверх газеты и спросил:
      – Что ты, Кристи?
      – Ничего, дорогой. – Она села, опустив ноги на пол. – Просто любуюсь тобой.
      – Ага! – воскликнул он, и в глазах его заплясали озорные огоньки. – В таком случае не подняться ли нам наверх и не предаться ли любви? Что может быть лучше любовных услад в ненастный день?
      – Честное слово, Майлс, ты переходишь все границы!
      – Прошлой ночью ты говорила другое, ты осыпала меня комплиментами.
      Вместо ответа Кристина подошла к нему, вынула из его рук газету и села к нему на колено. Прижавшись, она поцеловала его в щеку.
      – Что ж, прошлой ночью ты был великолепен.
      Майлс улыбнулся чуть насмешливо, снял очки в роговой оправе и протер глаза.
      – Думаю, с газетами покончено. Не пойти ли нам погулять, подышать свежим воздухом? Ты единственный человек из всех, кого я знаю, за исключением меня самого и королевы, который любит загородные прогулки под дождем.
      – Отлично, Майлс. – Кристина вскочила и протянула ему руку.
      Майлс склонился над Кристиной, наблюдая за игрой света и тени на ее лице. Иногда ему казалось, что его любовь беспредельна.
      Кристина открыла глаза и внимательно посмотрела на него. Затем улыбнулась.
      – Ты портишь меня. Когда мы в постели, все радости исходят от тебя, Майлс… – Она медленно провела рукой по его щеке.
      – Пожалуй, это верно, – ответил он, опуская ее чуть ниже и обхватывая ногами. – Я становлюсь альтруистом, не так ли? Но мы всегда можем исправить это, вернее, ты можешь. Я полностью в твоем распоряжении.
      Он прильнул к ее губам и начал медленно и нежно целовать их, пока желание охватывало тело, электризуя его, заставляя учащенно биться сердце. Страсть вспыхнула с новой силой. Майлс ощутил прикосновение Кристи к своим волосам, шее, ее руки гладили его плечи. Он желал ее. Казалось, что желание с каждым днем становилось все сильнее. Он никак не мог насытиться ею.
      – Целуй меня, Кристи, о, пожалуйста, целуй меня, дорогая, – изменившимся от переполнявших его чувств голосом попросил Майлс.
      Встав на колени, Кристина склонилась над ним, глядя ему в лицо, любимое лицо, которое могло заслонить для нее все.
      Она провела руками по груди Майлса, затем дотронулась до плоского твердого живота. Кожа была гладкой и сухой, как полированный мрамор. Когда же свет попадал на тонкие светлые волоски на его гибком теле, она слегка золотилась. Подвинувшись, Кристина склонилась над бедрами Майлса и почувствовала, как он задрожал под ее пальцами.
      Подняв глаза, Кристина увидела, что он смотрит на нее и что его взор, полный неги и любви, является отражением ее собственного. Она наклонилась ниже, и ее сердце бешено заколотилось, а губы с нетерпением приблизились к средоточию его страсти, как совсем недавно его губы искали ее источник. Когда же они коснулись его плоти, он застонал:
      – О Боже, Кристи, что ты делаешь со мной?
      Теперь Майлс по-настоящему принадлежал ей – он лежал раскинувшись, неподвижный, затаив дыхание, принося себя в дар любви.
      Пропустив пальцы сквозь ее густые волосы, он гладил ее плечи, а затем обхватил ее руки, ласкающие его живот. Он крепко сжал ее пальцы, и из его гортани вырвался болезненный стон.
      Кристина снова посмотрела на его лицо и увидела, как истома смыла яркую голубизну его глаз, и они заблестели темным светом.
      Майлс шевельнулся, обхватил руками ее лицо и прижал к своему. Нежно целуя его, он мягко притянул Кристину к себе.
      – Я хочу тебя, Кристи, хочу быть в тебе, хочу быть окутан той чудной теплотой, которая и есть ты, дорогая.
      В тот же миг он оказался на ней, как бы плывя над ее телом. Кристина утонула в полночной глубине его глаз. Он взял ее почти грубо, и она задрожала, почувствовав в себе его каменно-твердую плоть. Воспламеняя друг друга, они двигались в одном ритме, который становился все неудержимее. Страсть поднимала их. Они словно летели вместе, слившись в одно целое. И были теперь неразделимы.
      – О Боже! Ты! Я… – вскрикнул Майлс, кусая ее губы и язык. – Я хочу тебя всю, – шептал он, прижимаясь к ямке на ее шее. – Все твое существо, твое дыхание, всю тебя!
      Кристине казалось, как будто Майлс забрался до сердца и коснулся его. А потом она услышала, как кто-то зовет его по имени. Но это была она сама, кричавшая:
      – Майлс! Майлс! Я люблю тебя!
      Они вцепились друг в друга как бы в порыве отчаяния, слились в объятии, почти первобытном, выражавшем неотступную потребность друг в друге. Губы Майлса лихорадочно отыскали рот Кристины, и, впитав в себя всю ее силу, он проник в самые ее глубины.
      – Кристи! Кристи! – услышала она его зов. – Я люблю тебя, я люблю тебя, я не могу жить без тебя, никогда не оставляй меня, о мой Бог, я иду к тебе, будь со мной, моя любовь…
      Майлс лежал неподвижно, положив голову на плечо Кристины. Какое-то время она находилась в прострации. Потом взглянула на казавшееся прозрачным лицо возлюбленного, и на ее глаза навернулись слезы. Что было в этом лице? Оно затрагивало невидимую пружину памяти, и это доставляло такую жгучую душевную боль, что по временам хотелось рыдать.
      Майлс открыл глаза.
      – Что с нами происходит, когда мы вместе, как сейчас?
      – Не знаю. Уплываем куда-то. По крайней мере, я. Ты этого не заметил?
      – Нет, но я всегда там, где ты, Кристи.
      – А ты бывал там когда-нибудь раньше? С кем-то другим?
      – Нет. – Он откашлялся. – Думаю, знаю, что с нами происходит, дорогая… Когда интимные отношения настолько совершенны, как у нас, сочетание высочайшего физического экстаза с абсолютным духовным и эмоциональным слиянием позволяет вырваться за пределы реального. Мы переносимся на более высокий уровень сознания.
      – Наверное, ты прав.
      Он погладил ее волосы, повернул к себе лицом и пробормотал:
      – «Положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень на руку твою: ибо как смерть любовь…» – Он остановился и нахмурился. – Ну вот, все испортил, потому что дальше не помню.
      – «…люта, как преисподняя ревность…», – добавила Кристина.
      – Правильно. А потом?
      – Тоже не помню, но знаю часть следующего стиха: «Большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют ее». Вот видишь, я тоже не совсем забыла Библию.
      – Да. – Майлс помедлил в нерешительности, а потом сказал: – Кристи, есть нечто, о чем я не рассказал тебе… Пару недель назад, когда ты была в Нью-Йорке на показе своих моделей, я кое-что сделал.
      Из-за того, что Майлс не закончил фразы, и голос его звучал так серьезно, даже мрачно, Кристина резко села и пристально посмотрела на него.
      – Что ты сделал?
      Майлс тоже сел, протянул руку к тумбочке за сигаретой и зажег ее. После длинной затяжки он медленно и осторожно произнес:
      – Я дал себе зарок никогда больше не делать того, что сделал. Я съездил повидаться с Кандидой. Просил у нее развода.
      – И?
      – Ответом было «нет». В сопровождении многочисленных угроз поднять скандал, если я опять вернусь к этому вопросу. – Он выдохнул дым. – Я поехал к ней, потому что хочу на тебе жениться, Кристи. Я не хочу прятаться за углом, мне невыносимо, что я не могу никуда пойти с тобой. Я хочу, чтобы ты была моей женой. – Он грустно покачал головой. – Но, по-видимому, этому быть не суждено.
      – Мне все равно, – воскликнула Кристина, бросаясь к Майлсу в объятия. – Это не имеет значения. Ничего не имеет значения, дорогой, пока мы можем быть вместе.

      – Что случилось, дорогая? – спросил Майлс, входя в гостиную квартиры на Уолтон-стрит. – Разве тебе не нравится ожерелье? – Он смотрел на Кристину, прищурив глаза и пытаясь понять, почему она огорчена.
      Кристина подняла руку к шее, потрогала кружевную паутину изящных цепочек с бриллиантами и опалами, затем опустила глаза, чтобы взглянуть на них.
      – Это самый прекрасный подарок из всех, какие мне когда-нибудь дарили. Я восхищена.
      – Тогда откуда такое печальное выражение лица? – Майлс опустился на диван рядом с Кристиной, взял ее изящную узкую руку. – Неужели из-за того, что я не смогу провести с тобой Рождество? Если так, то я попытаюсь что-нибудь придумать, чтобы сделать мое отсутствие короче. Послушай, у меня есть идея, мы проведем вместе сочельник. В тот же вечер я поеду в Суффолк, чтобы пообедать с мальчиками и родителями. Проведу с ними Рождество, а затем вернусь в город.
      – Нет, я не позволю тебе разрываться на части и менять планы. Кроме того, у меня тоже есть обязательства. Родители очень расстроятся, если я не приеду в Йоркшир. Они так ждут меня, я редко вижусь с ними в последнее время, ты же знаешь.
      – Кандиды там не будет, если ты думаешь о ней. Она действительно собирается отвезти Монику в Шотландию. Они остановятся у ее отца в охотничьем домике. – Майлс в недоумении покачал головой. – Я никак не пойму, почему она вдруг сказала, что я могу взять мальчиков, в самом деле не понимаю.
      Кристина, не отрываясь, глядела на огонь в камине. Майлс поднял руку, повернул к себе ее лицо.
      – Клянусь Богом, это чистая правда, дорогая. Кандиды не будет в Борксли-Холле. – Видя, что возлюбленная продолжает молчать, он воскликнул: – Ты ведь веришь мне, правда?
      Кристина слышала беспокойство в его голосе и видела тревогу на его лице, а потому, сжав его руку, сказала:
      – Ах, Майлс, я очень хорошо знаю, что ты не стал бы мне лгать, это не в твоем характере.
      Майлс пристально посмотрел ей в лицо, на котором всегда отражались все чувства. Она все еще была встревожена, и он решил не давить на нее. Они не смогут увидеться целую неделю – за последние полгода они ни разу не расставались так надолго. Он хотел, чтобы этот вечер был особенным и не имел намерения портить его. Его желание, как по телеграфу, передалось Кристине, она заставила себя улыбнуться и поднялась с дивана.
      – Дорогой, подбрось-ка пару поленьев в огонь, открой шампанское и давай устроим великолепный вечер. Я сейчас принесу тебе подарки. В конце концов сегодня наше с тобой Рождество.
      – Идет, – ответил Майлс, тоже поднимаясь. Он притянул ее к себе и поцеловал в ямку на шее. – Я люблю тебя.
      Кристина мягко высвободилась из его объятий и побежала в спальню. В дверях она обернулась. Майлс наблюдал за ней. Она послала ему воздушный поцелуй.
      Майлс возился с пробкой, открывая бутылку шампанского, когда Кристина вплыла в комнату со множеством свертков в руках.
      – Это не все для меня, полагаю?
      Она усмехнулась и принесла подарки к камину.
      – Еще один заход, и конец.
      Майлс покачал головой. Сердце его переполняла любовь. В этом мире не было другой такой женщины, как его Кристи.
      – Твоя мечта исполнилась, – сказала она, подходя к нему с большим свертком из коричневой бумаги. – Мне особенно хотелось подарить тебе это. Со всей моей любовью, милый.
      Майлс угадал, что это одна из картин Кристины, но не знал, какая именно. Он восхищался ими всеми.
      – Спасибо, Кристи. Судя по форме, могу предположить, что это одна из твоих работ, только какая?
      – Разверни и посмотри сам. – Кристина стояла, повернувшись спиной к камину и наблюдая за тем, как Майлс несет пакет к дивану и снимает бумагу. Когда картина оказалась у него в руках, он воскликнул:
      – О, Кристи, «Лилия в Хэдли»! Как великодушно с твоей стороны подарить мне именно ее. Она ведь твоя любимая. Спасибо.
      Прислонив картину к дивану, Майлс подошел к Кристине и крепко обнял ее.
      Безусловно, он был доволен, и это обрадовало ее. Она сказала:
      – Она стала моей любимой только после того, как мы встретились в Хэдли-Корте. Поэтому-то я и хочу, чтобы она была у тебя – она всегда будет напоминать тебе обо мне.
      Улыбка исчезла с лица Майлса, он нахмурился:
      – Ты куда-нибудь уезжаешь?
      – Нет, глупенький. С чего ты взял?
      – Потому что ты сказала: «напоминать тебе обо мне…» Будто мне это требуется, если ты собираешься всегда быть рядом со мной.
      – Конечно, я буду, Майлс. Как насчет того, чтобы выпить по бокалу шампанского, прежде чем ты развернешь остальные подарки?
      Майлс взялся разливать «Дон Периньон».
      – Я получил рождественскую открытку и записку от Ральфа и Далси. Они, как я понял, собираются какое-то время пробыть в Нью-Йорке в связи с картиной, которую ставят в Голливуде, и спектаклем на Бродвее. А что слышно от Джейн?
      – Она звонила мне вчера в офис и все ворчала по поводу того, что «маленькие чудовища» приезжают в Нью-Йорк на Рождество. Кроме этого, у нее новостей нет. Она собирается делать костюмы для бродвейской постановки «Принц Хэл» и потому останется там еще на полгода.
      – Прекрасно. Джейн – талантливая девочка. – Майлс принес шампанское, и они сдвинули бокалы. – Счастливого Рождества, милая.
      – Счастливого Рождества, Майлс.
      Они сидели перед камином и пили «Дон Периньон», пока Майлс разворачивал один за другим подарки и восторженно восклицал и благодарил Кристину всякий раз, как доставал книги, джазовые пластинки, галстуки, шелковый халат.
      Но больше всего на него произвела впечатление пара сапфировых запонок.
      – Просто изумительные, – признался он. – Однако ты расточительна.
      – Кто бы говорил, – возразила Кристина, опускаясь на колени рядом со стулом Майлса. – Они действительно тебе нравятся?
      – Ты же знаешь, что нравятся.
      – Мне тоже… они подходят к твоим глазам.
      Майлс улыбнулся и вынул из кармана маленькую коробочку.
      – А вот тебе еще один рождественский подарок.
      Это было кольцо, большое кольцо с опалом в окружении бриллиантов. Оно гармонировало с ожерельем, которое Майлс подарил Кристине раньше.
      – Большое спасибо. Какое чудесное! – Она надела его на безымянный палец правой руки и, отведя руку на некоторое расстояние, принялась рассматривать.
      – Не та рука, дорогая. – Майлс снял кольцо и надел его на левую руку Кристины. – Будем считать, что я предпочитаю видеть его здесь. – Взгляд его был красноречивым. В чудесных серых глазах Кристины заблестели слезы, губы задрожали.
      – Кристи, в чем дело?
      Она покачала головой, вытерла глаза тыльной стороной ладони и сглотнула.
      – Майлс…
      – Да, дорогая, в чем дело? Что случилось?
      Кристина осторожно взглянула на своего возлюбленного. Ее глаза удерживали его взгляд.
      – Я беременна.
      Она увидела моментальный всплеск счастья и гордости в его глазах, радостную улыбку, которую он не мог подавить и которая говорила о многом. А затем невидимая рука словно бы стерла улыбку с его лица, как с грифельной доски.
      – О, Кристи, – произнес он тихо и медленно покачал головой. – О, Кристи…
      Она не могла не заметить отчаяния в его голосе, а также беспокойства, охвативших его. Она слишком хорошо знала Майлса.
      – Но ты же был рад секунду назад! – воскликнула она, беря его руку. – Я знаю, что был!
      – Конечно, был, но… – Майлс не мог продолжать.
      – Я не собиралась говорить тебе об этом сегодня, – посетовала Кристина. – Если бы ты не переодел кольцо, я бы промолчала.
      – Хорошо, что ты это сделала. Мы во всем должны быть вместе. Ты не можешь нести такую ношу одна, Кристи.
      – Но тревожить тебя, тем более перед Рождеством… Я боялась испортить тебе праздник… Ведь увидеться с мальчиками тебе удается нечасто.
      – Ты всегда такая заботливая, моя чудная Кристи. – Майлс коснулся ее щеки. – Ну что ж, это ставит перед нами проблему, не так ли, дорогая?
      Кристина кивнула.
      – Я не хочу делать аборт, просто не хочу. Хотя понимаю то, что ребенок создаст для тебя трудности, но я думала…
      – Кристи, ребенок не просто создаст трудности, он все погубит. И все-таки я тоже не хочу, чтобы ты делала аборт. – Майлс нахмурил лоб. – Просто сейчас я не знаю, какое решение будет правильным.
      – Но почему я не могу иметь ребенка? Кто будет знать, что он твой? Только ты и я. А материально я независима, могу сама о себе позаботиться.
      – Не уверен, что из этого что-нибудь получится. Если просочится малейший намек, моя политическая карьера…
      – Конечно, мы должны это учитывать.
      – Когда ты узнала?
      – Четыре дня назад.
      – Тебе следовало сказать мне раньше. Представляю, как ты волновалась, Кристи. Ужасно, что ты не доверилась мне.
      – Просто мне не хотелось расстраивать тебя перед Рождеством.
      – Какой срок беременности?
      – Шесть недель.
      Майлс обнял Кристину и крепко прижал к себе.
      – Мы найдем правильное решение, – бормотал он, гладя ее по голове. – Постарайся не волноваться, дорогая. Мы все устроим после праздников.

      Хотя Майлс и просил ее не волноваться, Кристина не могла побороть беспокойства в течение следующих суток, когда готовилась к поездке в Йоркшир.
      Она беспокоилась о Майлсе, о себе, о ребенке. Точнее, о том, что с ним делать.
      Кристина не сомневалась, что Майлс Сазерленд любит ее всем сердцем и не хочет, чтобы она делала аборт. Она также знала, что в глубине души он хочет этого ребенка – их ребенка. Но она была слишком практичной женщиной, чтобы не понимать, что в таком случае на карту будет поставлена его карьера.
      Однажды не в пылу страсти, а во время одной из долгих прогулок за городом он сказал ей абсолютно спокойно: «В тебе вся моя жизнь, Кристи». Но это было не совсем так. Жизнью Майлса была политика, и Кристина никогда не решилась бы попросить его отказаться от нее ради того, чтобы жить вместе открыто и иметь семью.
      Если бы он пошел на это, он, вероятно, обдумал бы ее просьбу и выполнил ее. Но когда-нибудь позже пожалел бы об этом, а она тем более. Просить человека, которого она боготворила, принести ей в жертву самое дорогое, означало бы, что она его не любит.
      Политика и Майлс Сазерленд были слишком спаяны, чтобы быть разделенными. Майлс зачах бы без своего электората, своих политических друзей, Палаты общин и бурной деятельности, полной борьбы, будоражащей душу. Уинстон Черчилль как-то сказал, что он сын Палаты общин. То же самое можно было отнести и к Майлсу Сазерленду.
      «Я оказалась между двух огней», – думала на следующий вечер Кристина, возвращаясь в восемь часов вечера из дома моделей на Брутон-стрит. В то утро Майлс, такой же нежный и озабоченный, каким он был, когда она сообщила ему свою новость, уехал в Боксли-Холл в Суффолке. Покончив с рождественскими покупками, Кристина зашла в офис подписать чеки, раздать подарки и побыть на рождественском празднике, который Жизель устраивала для работников дома моделей.
      Теперь Кристине ничего не оставалось, как томиться в тревоге до завтрашнего утра, когда она в пульмановском вагоне отправится в Лидс. Повесив пальто, она поднесла спичку к дровам, которые миссис Грин, уборщица, ранее сложила в камин, и поспешила на кухню. Она была не особенно голодна, но знала, что нужно что-то съесть, и поэтому, открыв банку с томатным супом, поставила его греться на газовую конфорку, затем сделала себе сэндвич с копченой лососиной, оставшейся от вчерашнего обеда.
      Десятью минутами позже Кристина перенесла свой легкий ужин в гостиную и съела его перед уже пылающим огнем в камине. Она перебирала в уме различные возможности: оставить ребенка с возможным риском потерять Майлса, сделать аборт, исчезнуть, переехав в другую страну, родить ребенка и жить за границей до конца своей жизни. Майлс мог бы ее там время от времени навещать.
      Она вскочила и принялась ходить взад и вперед по комнате. «Какая же я глупая, – подумала она. – Эти варианты никуда не годятся. Существует только одно решение: Майлс должен заставить Кандиду дать ему развод, чтобы можно было пожениться. Конечно! Почему они не додумались до этого прошлой ночью? Только потому, что были уверены, что развод невозможен». Кристина вернулась к креслу у камина и впервые за несколько дней почувствовала облегчение.
      Положив руки на живот, она стала думать о ребенке. Их ребенке. Его ребенке. У нее захватывало дух, когда она представляла, что внутри нее растет частица Майлса. Она родит малыша и выйдет замуж за Майлса. Все должно получиться.
      Резкий звонок заставил Кристину вскочить. Она направилась к телефону.
      – Хелло, любимая. Как поживаешь?
      – У меня все прекрасно, дорогой. Я придумала, что делать.
      Майлс рассмеялся.
      – Я тоже. Но сначала расскажи ты.
      – Тебе нужно снова отправиться сам знаешь к кому и заставить дать тебе свободу.
      – Похоже, великие умы мыслят одинаково. Я всегда знал, что не зря полюбил тебя. Теперь стало очевидным, что пленил меня твой ум! Мне пришло в голову то же самое, и я не мог дождаться, пока закончится обед, чтобы позвонить тебе. Я увижусь с Кандидой, как только она вернется из Шотландии. Мы это уладим, вот увидишь. Все будет хорошо.
      – Я сразу почувствовала облегчение. Теперь Рождество будет не таким уж и трудным.
      – Конечно, а на следующей неделе мы опять будем вместе. Послушай, дорогая, ты уверена, что не хочешь, чтобы я позвонил тебе в Лидс?
      – Лучше не стоит. Мне не хочется вдаваться в объяснения по поводу того, кто ты такой. Ты же знаешь, все родители одинаковы.
      – Да, милая, знаю. Я люблю тебя, Кристи.
      – Я люблю тебя, Майлс.
 
      – Куда вас отвезти, мисс? – спросил шофер, погрузив в такси чемодан.
      – Кингс-Кросс, пожалуйста.
      – Будет исполнено, мисс.
      Кристина села на заднее сиденье, разгладила полы пальто и посмотрела в окно. Начался снегопад. Он был несильный, но, казалось, зарядил надолго. Она стала гадать. Будет ли Рождество белым и идет ли снег в Йоркшире.
      Она взглянула на часы. Оставалось еще уйма времени, чтобы успеть на отправляющийся в десять тридцать по маршруту Докастер-Лидс-Харрогит поезд с вагоном-рестораном, самый лучший поезд на северном направлении. Он идет дальше в Эдинбург, Шотландию, подумала Кристина, переключая мысли на Кандиду. Майлс получит свободу. Они поженятся. У них родится ребенок. Она потрогала живот. Он был плоским. Но через несколько месяцев станет видно, что она беременна. Ей пора обдумывать гардероб для себя как будущей матери…
      Ни таксист, ни Кристина не увидели, как огромный грузовик занесло на скользкой дороге, мокрой от снега и измороси. Он врезался в пассажирскую дверь такси, которое завертелось по шоссе и налетело на фонарный столб.
      Кристину сбросило с сиденья. Она ударилась головой о стеклянную перегородку перед собой и свалилась на пол. Когда ее вытащили из изуродованной машины и отправили на «скорой помощи» в больницу в Мидлсексе, она была без сознания, к счастью, ранения оказались неглубокими: она отделалась небольшим сотрясением мозга и ушибами. Но час спустя после того, как ее поместили в палату экстренной терапии, у нее произошел выкидыш.

      В течение многих недель после потери ребенка Кристину не покидало чувство пустоты и безысходности. Майлс тоже был безутешен. Он был неизменно добр и нежен с Кристиной, но понадобилось долгое время, чтобы залечить ее душевную рану.
      Она медленно возвращалась к жизни, стараясь побороть тоску. Работа, требовавшая полной самоотдачи, помогала держать себя в руках. Однако в начале 1957 года жизнь Кристине омрачала не одна лишь утрата ребенка. Она пришла к убеждению, что их любви с Майлсом всегда будет мешать его жена, упорно отказывавшаяся от развода.
      В феврале Майлс снова ездил к Кандиде, и снова получил отказ. В ту ночь, когда, побежденный и униженный, он вернулся на Уолтон-стрит, сердце Кристины исходило жалостью к нему.
      Потягивая виски с содовой, он говорил:
      – Я только что не стоял перед ней на коленях. Эта женщина сделана из камня.
      А в конце месяца разорвалась настоящая бомба. Сестра Майлса сообщила ему, что их видели вместе в Котсуолдсе. Даже их домик для уикэндов, казавшийся таким тихим и надежным, внезапно превратился для них в тюрьму. Их отношения становились все более тайными, в них появлялось все больше запретов.
      Впервые с тех пор, как они полюбили друг друга, они начали ссориться. Можно сказать, что это были мелкие, незначительные вспышки раздражения, но гармония и покой, которыми они наслаждались в обществе друг друга прежде, были уже нарушены.
      К апрелю Кристина абсолютно уверилась в трех вещах: Майлс не сможет отделаться от Кандиды, если только ее смерть не избавит его от нее; политическая карьера стоит для се возлюбленного на первом месте; она не в состоянии больше выносить такой образ жизни: приспосабливаться к нуждам Майлса, обстоятельствам его работы и жизни, которую он вел до встречи с ней. Так больше продолжаться не может.
      В июле Кристина осознала, что из сложившегося положения есть только один выход: она должна уехать из Англии на долгое время в Соединенные Штаты. Только воздвигнув огромное расстояние между собой и Майлсом, она могла надеяться разорвать эту связь. Она по-прежнему сильно любила его и понимала, что, оставаясь в Лондоне, не найдет в себе ни решительности, ни воли оставить его. Это следовало сделать, чтобы спасти свою жизнь. Боль, которую она испытывала, была слишком высокой ценой за украденные моменты счастья. Кроме того, предсказания Майлса сбылись – ей хотелось нормальной жизни, мужа, детей… и достоинства. Для нее стало невыносимым прятаться по углам. А уж за пределами Лондона и подавно – это оказалось последней каплей.
      Кристина не посоветовалась с Майлсом по поводу своих планов и не посвятила его в них. Она знала, что он не отпустит ее. Ей оставалось лишь поставить его перед свершившимся фактом. Первое, что она сделала, – это назначила Жизель Ру временно исполнительницей обязанностей главы «Дома Кристины» на следующий год. Второе – отдала родителям ключи от квартиры на Уолтон-стрит и попросила их приезжать туда раз в месяц. А секретарше Лиз отдала другую связку ключей, чтобы та взяла на себя заботу о почте и прочих ежедневных мелочах, так как ни Кристина, ни Джейн не хотели отказываться от квартиры. Третьим шагом стало создание нью-йоркского филиала «Дома Кристины». Денег для финансирования проекта и лояльных американских клиентов было достаточно. Не говоря о том, что Джейн не могла дождаться ее приезда. Кристина уже давно рассказала ей о связи с Майлсом и теперь, когда решила порвать с ним, снова доверилась ближайшей подруге.
      Вот как случилось, что последним, кто узнал о ее планах, был Майлс.
      – Ты так хороша сегодня, Кристи. – С этими словами Майлс присел на диван в квартире на Уолтон-стрит и принял от Кристины бокал с белым вином. – И как-то невозмутимо спокойна. – Он окинул ее трепетным и одновременно оценивающим взглядом.
      Кристина поспешила на кухню за льдом, охваченная нахлынувшим на нее чувством. Майлс сегодня хорошо выглядел в светло-бежевом летнем костюме. Светлые тона шли ему. Наполняя ведерко льдом, она поняла, что не сможет провести вечер так, как задумала. Нужно открыться ему. И немедленно. Его присутствие действовало на нее расслабляюще.