Кристина любила свою маленькую лондонскую квартирку в высоком узком доме на Честер-стрит, неподалеку от Белгрейв-сквер. Дом принадлежал Ирэн Белл, и Кристина с матерью еще раньше несколько раз останавливались в нем, когда приезжали в Лондон смотреть многочисленные картинные галереи и музеи. Так что квартира была хорошо знакома Кристине.
      Ирэн Белл сдавала ее Одре за четыре гинеи в неделю. Одра считала, что это очень дешево, и так оно и было. Однако Кристина знала, что миссис Белл ненавистна сама мысль о том, чтобы брать с Одры квартирную плату. Она с удовольствием разрешила бы им жить там бесплатно, но Одра на это никогда не пошла бы. Об этом по секрету миссис Белл сообщила Кристине.
      – Твоя мать слишком проницательна, – сказала Ирэн Белл. – Если плата покажется ей чересчур маленькой, у нее возникнут подозрения.
      Кристина согласилась, и они договорились о подходящей сумме.
      Квартира находилась на верхнем этаже дома. По сути дела, это были чердачные помещения, преобразованные в гостиную, спальню, ванную и кухню. Отдельной выход делал жилище полностью обособленным внутри большого дома.
      Эту квартиру-студию Ирэн Белл когда-то устроила для своих дочерей, которые жили в ней в разные периоды своей жизни. Для них она была временным пристанищем, а позднее и для Тео, когда он изучал в Кембридже право и иногда, на уик-энды, наведывался в Лондон. Тео уже исполнилось тридцать, он был адвокатом и имел контору в Темпле. Недавно он женился и жил со своей женой Анджелой в ее доме. Иногда Ирэн Белл приезжала погостить к сыну и невестке, но случалось это нечасто. Ей уже перевалило за семьдесят, и после смерти Томаса Белла три года назад она редко отваживалась на дальние поездки, предпочитая устраивать приемы в Калфер-Хаузе и приглашать к себе детей и многочисленных внуков.
      В тот день, когда Кристина и Одра приехали в Лондон из Лидса, дом Беллов в Белгрейвии пустовал. Тео и Анджела проводили отпуск во Франции. Миссис Белл дала Одре связку ключей, сказав, что обе могут располагаться, где захотят. Так они поступали, и теперь, в конце их первой недели в Лондоне, Кристина поселилась в маленькой студии под крышей. Уже были распакованы и разложены по местам мольберт, запасные холсты, краски и кисти, а также книги, вещи и одежда.
      Одежда заполнила большой шкаф в спальне, и каждый раз, когда Кристина заглядывала в него, она поражалась, какой внушительный гардероб создан трудами ее матери.
      Обмеры, кройка, сметывание, шитье и утюжка продолжались непрерывно в течение последних восьми месяцев, но, только увидев все вещи вместе, Кристина осознала, какое великое дело сделала ее мать, обеспечив ее таким стильным гардеробом.
      – Среди девушек Королевского колледжа я буду одета лучше всех, – сказала она матери в пятницу вечером, вынимая из шкафа жемчужно-серое платье и прикладывая его к себе перед зеркалом.
      – Хотелось бы надеяться. – Одра рассмеялась, разглядывая дочь из дверей спальни. – Я положила на это немало труда.
      – Ох, мамочка, знаю. Знаю, сколько тебе пришлось работать. И очень благодарна и за эти прелестные вещи, и за время, труды и деньги, которые ты потратила. Ты просто чудо, мама, настоящее чудо.
      – Ну, насчет этого я не знаю, – с сомнением в голосе произнесла Одра, торопливо отметая в сторону благодарность и комплименты. Тем не менее она выглядела довольной, когда вошла в спальню и уселась на одну из двуспальных кроватей.
      Кристина повернулась, все еще прижимая шелковое платье к гибкому телу.
      – Как ты думаешь, не надеть ли мне его сегодня в театр, мамуля?
      Одра одобрительно кивнула.
      Кристина широко улыбнулась, повесила платье на дверку шкафа и добавила:
      – Мне нужно подобрать подходящие туфли и сумку… Думаю, что черные лакированные будут в самый раз. И, может быть, я возьму cepyю шелковую шаль от Диора, которую бабушка подарила мне на день рождения, на тот случай если станет прохладнее.
      – Сомневаюсь, что это возможно, – ответила Одра. – Сегодня был ужасно жаркий день. Скорее всего жара продержится весь уик-энд.
      – Не говори так, мама! – Кристина скорчила гримасу. – Как раз, когда мы собрались в Виндзорский замок на все воскресенье. Мне совсем не улыбается целый день изнемогать от жары под жгучим августовским солнцем, пока мы будем бродить по окрестностям.
      Одра откинулась на подушки, наблюдая за тем, как дочь подбирает все необходимое для вечернего туалета, и думая при этом, какой эффектной она стала.
      Детский русый цвет волос несколько лет назад сменился на каштановый, более темный и яркий, а летом головка Кристины светилась рыжевато-золотистыми прядями, выгоравшими на солнце. Ее сходство с отцом было очень велико, и, хотя девушку нельзя было назвать красивой в строгом смысле слова, ее лицо привлекало внимание тонкими чертами и прекрасной кожей, как у Одры. Огромные серые глаза с поволокой достались ей от Лоретт. Кристина унаследовала от Краудеров высокий рост – в ней было пять футов семь дюймов без туфель. Это радовало Одру, до сих пор бесконечно досадовавшую на свой маленький рост.
      Кроме привлекательной внешности и бесспорного таланта к живописи, Кристина имела много других достоинств. С этим соглашались все. Пророчества бабушки Краудер, что частная школа и большие планы Одры в отношении дочери ни к чему хорошему не приведут, не сбылись.
      Повзрослев, Кристина не стала ни капризной, ни своенравной, ни чванливой; не стала она и отдаляться от родителей, предпочитая им общество друзей по колледжу. Совсем наоборот. Она осталась любящей дочерью, обожавшей Одру и Винсента точно так же, как они обожали ее. Так же, как в детстве, она радовалась возможности побыть с ними, по-прежнему считая их особенными.
      Одра Краудер хорошо сделала свое дело.
      Она не только обеспечила Кристину всем самым лучшим в пределах своих возможностей, она передала девочке то хорошее, что было в ней самой. Она научила Кристину уважать истинные человеческие ценности, привила ей чувство чести и долга и умение добиваться своей цели. Будучи сама воспитана в благородных традициях, Одра научила дочь думать о других. Но, возможно, самым важным было то, что она передала Кристине еще одно бесценное качество – чувство собственного достоинства. Поэтому, начав самостоятельную жизнь, Кристина чувствовала себя вполне уверенно.
      Хотя в отношениях с Винсентом Одра часто становилась замкнутой и не любила проявлять свои чувства, что являлось причиной их разногласий, любовь к ребенку она, не стесняясь, выражала и словами, и ласками. Однако такая безусловная любовь сочеталась с требовательностью, исходящей от обоих родителей. Винсент был очень строг к Кристине, когда она была подростком, особенно в отношении мальчиков.
      «Да, она не лишена очарования, – говорила себе Одра, продолжая наблюдать за Кристиной. – Но ее нельзя назвать безупречной, да и кого можно? Кристи унаследовала от Винсента вспыльчивый, даже взрывной характер, расточительность, пристрастие к хорошей одежде и дорогим удовольствиям. Порой она поступает импульсивно. Но назвать ее избалованной нельзя». Сколько раз Элиза говорила: «Вы портите девочку, лучше пожалейте ребенка». Эти слова свекрови явственно звучали в ушах Одры.
      – Ты выглядишь озабоченной, мамуля. Что-нибудь не так?
      Очнувшись от своих мыслей, Одра села прямо.
      – Нет. – Ее губы скривились. – Говоря по правде, я думала о твоей бабушке. Она утверждала, что я строю в отношении тебя слишком далеко идущие планы. И выпендриваюсь… Это было ее любимое выражение для всего, что бы я ни делала, когда ты была маленькой.
      – Мне ли этого не знать. Она старомодна и полна классовых предрассудков, бедная бабуля. Но хочет всегда только хорошего, мамочка, и ко мне она очень добра. – Кристина усмехнулась. – Ведь я единственное дитя ее любимого Буревестника.
      – Буревестника?
      – Да, так она называла папу, когда он родился и был совсем маленьким. Разве она тебе об этом не рассказывала?
      – Нет. Мы никогда не были близки с твоей бабушкой, постоянно расходились во взглядах, ее представление о месте женщины в жизни всегда было мне чуждо.
      – Что ты имеешь в виду?
      – Твоя бабушка считала, что женщина должна находиться… ну, что ли, в подчинении у мужчины. Еще задолго до твоего рождения она пришла в ужас, когда я сказала, что хочу работать медсестрой и чего-то добиться в этом деле. Она заявила, что мой долг – сидеть дома, растить детей, слушаться твоего отца и обслуживать его.
      – Вполне могу представить, что бабушка все это говорила. Думаю, она совсем не одобряет мой отъезд в Лондон и поступление в Королевский колледж. Она, по-видимому, считает, что это глупое расточительство. Когда перед отъездом я пришла попрощаться с ней и дедушкой, она все причитала, сколько денег тратится и будет еще тратиться впустую, поскольку я буду вынуждена бросить свою живопись, чтобы выйти замуж и рожать детей, как только встречу первого подходящего молодого человека.
      – Как это похоже на Элизу… – Одра вздохнула, помолчала, а затем пристально посмотрела на Кристину своими ярко-синими глазами. – Знаешь, Кристи, я рада, что ты честолюбива, что хочешь сделать свою собственную карьеру и многого добиться в жизни. Ты все это сможешь, это действительно в твоих силах. Нет ничего, чего бы ты не смогла достичь, если будешь достаточно стараться, упорно работать и стремиться к поставленной цели. И никогда, никогда не ставь перед собой никаких ограничений…
      Кристина с улыбкой прервала мать:
      – Так, как ты меня учила… Да, я очень хорошо помню, что сказал дедушка в том году, в сентябре, когда ты отправляла меня к мисс Мэлор, а бабушка, как обычно, ворчала. Он сказал ей, что ты права, что стремишься к звездам. Он всегда восхищался тобой за это, мамочка.
      Зазвонил телефон, и Кристина, повернувшись к маленькому столику, протянула руку к трубке.
      – А, привет, папа. Как дела? – Она внимательно слушала, затем взглянула на Одру, кивая и улыбаясь. – Да, папа, понимаю. – Последовала еще одна пауза. – Да, мы перекусили в «Фортнуме», а потом провели весь день в Галерее Тейт, смотрели художников школы Тренера. – Кристина рассмеялась в ответ на какое-то отцовское замечание, затем сказала: – Сейчас позову маму.
      Одра поднялась и, подойдя к телефону, взяла у дочери трубку.
      – Хелло, Винсент. У тебя все в порядке?
      Кристина выскользнула из комнаты, улыбаясь своим мыслям. Она пересекла маленький холл и вошла в кухню, примыкавшую к гостиной. Поставив на газ чайник, она взяла из холодильника зелень и помидоры и начала их мыть.
      Несколько минут спустя Одра присоединилась к ней.
      – Давай помогу, – предложила она.
      – Да тут немного работы. – Кристина посмотрела на мать через плечо и заметила: – Честное слово, папа волнуется по всяким пустякам. Каждый раз он мне напоминает, чтобы я была осторожной. «Подумай хорошенько, дорогая, подумай…» Не знаю, что с ним случилось в последнее время.
      – Полагаю, ты для него все еще его маленькая девочка, и он боится, что за тобой некому присмотреть.
      – М-м-м… – только и могла откомментировать Кристина замечание Одры, снимая кожуру с помидора. – Ей-богу, мам, тебя ожидает огромный телефонный счет по приезде домой, – захихикала она. – Папа с него не слезал всю неделю. – В ее глазах забегал озорной огонек. – Думаю, он опять принялся за тобой ухаживать.
      – Не говори ерунды! – воскликнула Одра.
      В тот вечер Кристина повела Одру в театр посмотреть игру ее любимых актеров – Вивьен Ли и Лоуренса Оливье, занятых в пьесах «Цезарь и Клеопатра» Бернарда Шоу и «Антоний и Клеопатра» Шекспира. Пьесы эти шли одна за другой два вечера подряд в рамках фестиваля британского театрального искусства. Такой сюрприз приготовила Кристина своей матери.
      Одра знала, что они идут в театр, но не имела понятия на что и, конечно же, пришла в восторг, когда уже в автобусе Кристина сообщила ей, куда именно они отправились.
      – Бессмысленно смотреть одну пьесу без другой, поэтому я взяла билеты на оба вечера, так что, мам, завтра мы пойдем в театр снова.
      – Ох, как ты расточительна, дорогая, точно как твой папа, – пожурила дочь Одра, но лицо ее сияло.
      – Это будет прекрасный вечер. Мы его запомним надолго, – заметила Кристина, радуясь тому, что может сделать что-то приятное для своей матери.
      Одру не покидало радостное волнение, когда они усаживались на свои места в зале. Сжав руку дочери, она прошептала:
      – Спасибо, Кристи, за такое удовольствие… Я никогда этого не забуду.
      Прежде чем они сумели это осознать, вторая неделя пребывания Одры в Лондоне подошла к концу.
      Это было чудесное время для них обеих. Мало того что Кристина устроилась в маленькой квартирке, прежде чем приступить к занятиям в Королевском колледже, мать и дочь смогли провести вместе немало счастливых дней. Они еще несколько раз побывали в театре, а также сходил в кино, посетили музеи и множество картинных галерей – не пропустив ни одной, куда удавалось попасть.
      При отъезде из Лидса Винсент дал Одре немного денег, наказав, чтобы они с Кристиной пообедали где-нибудь за его счет. Так они и сделали, заказав столик в маленьком бистро под названием «У Жака». Но бывали дни, когда они почти безвылазно хозяйничали в маленькой квартирке и выходили лишь погулять по Грин-парку и Мэллу или разглядывали витрины на Бонд-стрит и листали книги в «Хэтчарде» – любимом книжном магазине Одры. Мать и дочь ценили каждую проведенную вместе минуту, и Одра никогда не забудет этих двух недель.
      – Мое пребывание в Лондоне было чудом, – сказала Одра, когда они садились в такси, чтобы ехать на вокзал Кингз-Кросс – это было в пятницу утром.
      – И для меня тоже, мамочка. – Кристина вдруг замолчала. Она поняла, как сильно будет скучать по матери, и вместе с этим пришло осознание того, что начиная с этого дня, ей предстоит жить одной.
      Перед тем как Одра села в поезд, Кристина, обнимая ее, произнесла дрожащим голосом:
      – Я никогда не смогу отблагодарить и отплатить тебе за все, что ты для меня сделала, мамуля. Ты самая лучшая, самая удивительная мать в мире.
      Одра с удивлением посмотрела на Кристину.
      – Но я только выполнила свой долг, – сказала она.
      Одра просила Винсента не встречать ее на вокзале в Лидсе и, будучи, как всегда, экономной, доехала до Верхнего Армли на трамвае.
      Ее неприятно поразила тишина, царившая в доме. Поставив чемодан в холле и сняв шляпу, Одра почувствовала, как слезы, подавляемые ею в течение дня, застилают глаза. «Солнечный свет ушел из моей жизни», – думала она, шаря в кармане в поисках платка. Винсент, вернувшись в тот вечер с работы, тоже тяжело переносил отсутствие Кристины. Но, видя, как грустна Одра, не стал говорить об этом. Он болтал, пытаясь разговорить ее, заставить рассказать о поездке подробнее, надеясь, что отвлечет жену. И на какое-то время это подействовало.
      Но после ужина, когда они пили кофе перед камином, Одра ушла в себя. Винсент тоже задумался, так они и сидели молча. Винсент понимал, что должен поговорить с женой о своих чувствах. Взглянув на нее, он пробормотал:
      – Как странно, что с нами нет Кристи, правда? Стало так тихо.
      – Да.
      Винсент вздохнул.
      – Она уехала от нас, дорогая. Не думаю, что она когда-нибудь вернется сюда, я имею в виду, чтобы жить.
      – Я и не хочу, чтобы Кристи возвращалась, Винсент, – нахмурилась Одра. – Если бы это произошло, то для чего нужны были все наши усилия?
      – Да, это так. Когда она только что родилась, ты сказала в больнице святой Марии, что дашь ей блестящее будущее, и ты это сделала!
      Винсент молча потягивал кофе, затем вынул пачку сигарет. Несколько минут он вертел ее в руках, потом положил на кофейный столик и устремил взгляд на Одру.
      – Мы много пережили, дорогая, ты и я.
      – Да. – Одра посмотрела в глаза мужу, и ей пришла в голову странная мысль. – Я думаю, что нам было послано испытание, – проговорила она.
      Винсент не отводил взгляда.
      – Но мы его выдержали. Выдержали, ведь правда?
      Винсент кивнул и откашлялся.
      – Я подумал, что, может быть, ты захочешь поехать со мной в следующий уик-энд… теперь когда мы одни, мы вполне можем это сделать, разве не так?
      Одра застыла в изумлении.
      – Куда? Куда мы можем поехать?
      – Скажем, в бухту Робин Гуда?
      – Зачем?
      – Мы провели там наш медовый месяц. – Винсент остановился и глубоко вздохнул. – Ведь еще не поздно, Одра? Разве не можем мы повторить все снова, как будто это только начало?
      – Может быть, – сказала она.

      Хотя Кристина и скучала по родителям и по дому, она быстро приспособилась к новой независимой жизни. Лондон, шумный и оживленный, полный соблазнов большого города, восхищал ее. Но помня о том, каких трудов стоило Одре дать ей возможность учиться, работала.
      Кристина совсем не хотела сбиться с пути, забросить занятия и тем принести горькое разочарование матери. Не говоря о том, что любовь к труду и честолюбие были свойственны ей от природы.
      Приступив в сентябре к занятиям в Королевском художественном колледже искусств в Кенсингтоне, она с самого первого дня сочла их интересными и позволяющими проявить и развить талант. Она с энтузиазмом окунулась в работу.
      Как раз в это время, в начале пятидесятых, колледж стал приобретать славу Мекки искусств, привлекавшей художников со всего света. В его стенах собралось много одаренных людей – преподавателей и студентов, причем на всех отделениях: от портретной и ландшафтной живописи и скульптуры до росписи тканей, моделирования одежды и оформления сцены.
      Еще за несколько месяцев до этого, когда при поступлении в колледж Кристина представила свои лучшие работы, прошла собеседование и была принята, преподаватели оценили ее одаренность в пейзажной живописи. С самого детства Кристина видела во всем, что ее окружало, многообразные световые гаммы. Ее картины, казалось, пронизаны светом, был ли это золотой свет солнечного летнего дня, или холодный свинцово-серый свет йоркширского зимнего штормящего моря, или весенний свет северной долины. Вскоре Кристина стала любимицей преподавателей, которые считали ее идеальной студенткой.
      Открытость, общительность и добрый нрав снискали ей популярность среди сверстников, и через пару недель у нее уже было много друзей, но настоящей подругой, которую она выделяла среди всех и к которой ее тянуло больше, чем к кому-нибудь другому, была девушка одного с ней возраста по имени Джейн Седжвик.
      Жизнерадостная и добродушная, Джейн напоминала порывистого мальчишку-сорванца. Ее милое лицо, льняные волосы и глаза цвета анютиных глазок делали ее одной из самых обворожительных девушек, когда-либо встречавшихся Кристине.
      Она полностью покорила ее сердце в один из сентябрьских дней, когда они вместе рисовали в большой мастерской. Ни с того ни с сего Джейн начала дурачиться. Приняв трагическую позу, она воскликнула в притворном отчаянии:
      – Моя работа по сравнению с твоей кажется мазней. Увы, увы, о, горе мне! – Она остановилась, поднесла сжатые кулаки к груди и закатила глаза к потолку. – Мне не остается другого выхода, как убить себя. Но прежде, чем я положу конец своей молодой жизни, выполни мое желание.
      – Конечно, какое же? – спросила Кристина, подыгрывая Джейн.
      – Пойдем, выпьем по чашке кофе после занятий.
      Кристина, смеясь, приняла приглашение, и чуть позднее девушки направились к ближайшему кафетерию, оживленно болтая. Они не знали, что это начало их необыкновенной дружбы, которая продлится всю жизнь.
      За кофе они кое-что узнали друг о друге. После того как Кристина рассказала Джейн о себе, настала ее очередь – и она внимательно выслушала все, о чем поведала Джейн. Джейн была старшей дочерью Далси Мэнвил и Ральфа Седжвика, актерской пары, столь же хорошо известной, хотя и по-своему, как чета Оливье. Тогда Кристина подумала еще: «Вот чем объясняется актерский дар Джейн».
      В 40-е годы Седжвики снимались в бесчисленных фильмах компании «Гейнсборо пикчерс» – Кристина и Одра видели их в кинотеатре Армли.
      – Боже, моя мама будет потрясена, когда услышит, что я с тобой знакома, – воскликнула Кристина. – Она большая поклонница твоих родителей, так же как и я. Когда она была здесь в августе, мы видели их в «Ссоре любовников». До чего же мы хохотали. Это было просто великолепно – самая лучшая комедия, которую видели за последние годы.
      – А как бы ты отнеслась к тому, чтобы познакомиться с моими стариками? – спросила Джейн. – Поехали к нам в этот уик-энд. Они бы очень тебе обрадовались.
      Кристина удивилась.
      – А ты уверена, что это прилично? – спросила она. – Не слишком ли скоропалительно? Я имею в виду – для них. Ведь сегодня уже четверг.
      – О, с этим не будет проблем. У нас суматошный и беспорядочный дом. Соглашайся, скажи «да». Мы с тобой повеселимся. У нас красивый парк, так что ты сможешь порисовать, если захочешь. Но имей в виду, есть одна проблема. – Джейн сделала кислое лицо. – Мои братья и сестры, эти маленькие чудовища… Но я думаю, что они не будут нам досаждать. Ну как, поедешь?
      – С удовольствием, большое спасибо за приглашение.
      Кристина и Джейн прибыли в Кент на следующий день в видавшей виды ярко-желтой спортивной машине Джейн марки «Эм-Джи».
      Седжвикам принадлежал старый загородный дом под названием Хэдли-Корт, недалеко от живописной деревушки Адлингтон. Вскоре после того, как деревушка осталась позади, Джейн сбавила скорость и показала на красивый особняк в стиле Тюдоров, длинный и низкий, с окнами в свинцовых переплетах, прячущийся за огромными чугунными воротами и еле видный с дороги.
      – Это Голдленхерст, поместье дяди Ноэля, – объяснила Джейн. – Он мой крестный и настоящий душка. В воскресенье утром мы пойдем туда на шикарный воскресный ленч с напитками. Конечно, там будет сумасшедший дом. Дядюшка всегда приглашает к себе в гости самую скандальную и невоспитанную публику. Но, по крайней мере, мы сможем там похихикать и на время скроемся от отвратительных чудовищ.
      Кристина бросила на подругу озадаченный взгляд.
      – Чем же так плохи твои братья и сестры?
      – Они просто маленькие свиньи. Ты скоро сама увидишь.
      – А когда приезжают твои родители?
      – После субботнего вечернего спектакля. Они выскакивают из театра, не смывая грима, и несутся сюда на бешеной скорости. Появляются где-то в полночь. Вот тогда ты их и увидишь, если не заснешь до того времени и захочешь выпить с ними кофе с сэндвичами.
      Джейн повернула машину на подъездную аллею, которая, извиваясь, вела к дому. Кристина влюбилась в Хэдли-Корт в ту же минуту, как увидела. В каком-то смысле его архитектура напомнила ей о Хай-Клю, смотреть на который так часто в детстве водила ее мать. Они устраивали пикники на склоне возле Места памяти, и мать рассказывала о доме, в котором выросла. Позднее Кристина сама ходила на склон над рекой Юр и рисовала Хай-Клю в подарок Одре.
      Хэдли-Корт, беспорядочно вытянутый в длину старый дом с комнатами старинной формы, огромными каминами, ослепительно сияющими окнами, казалось, имел собственный, ни на что не похожий характер. Парк, прилегавший к особняку, с его плакучими ивами, заросшим лилиями прудом и хаотично посаженными цветами выглядел очень романтично. Эдакая сельская идиллия, неповторимое очарование Старого Света. Позднее, когда Кристина бродила по парку, ее руки чесались желания передать на привезенном ею холсте окутанную туманом зелень и мягкий южный свет Кента.
      Как Джейн и обещала, уик-энд выдался веселым.
      Но Кристину ожидало несколько сюрпризов. И первый из них – склонность ее новой подруги к преувеличениям.
      Отвратительные чудовища, как называла своих братьев и сестер Джейн, оказались совсем не отвратительными; не были они и маленькими свиньями. Хэдли и Линдон, одиннадцатилетние близнецы, были прекрасно воспитанными светловолосыми веснушчатыми мальчиками с ангельской внешностью. Джейн уверяла, что их хорошее поведение – следствие того, что она всевозможными страшными угрозами запугала их и заставила ходить по струнке в этот уик-энд. Сестра близнецов девятилетняя Луиза оказалась очаровательной девчушкой с фиалковыми глазами, как у Джейн, и яркими рыжевато-золотистыми волосами. Она покорила Кристину подкупающей улыбкой и забавным детским щебетом.
      Что касается Далси и Ральфа Седжвиков, они были милы и любезны и сразу же повели себя с Кристиной так, что она почувствовала себя как бы членом их семьи. Они выглядели совсем не так, как она ожидала, без всякого налета театральности и показухи, напротив, они были культурными и очень остроумными людьми, особенно Ральф – весьма занимательный собеседник. Кристина решила, что вся экстравагантность в этой семье досталась Джейн.