– Здравствуйте, дорогая, мама дома?
– Да, мистер Троттер. – Кристина открыла дверь пошире. – Пожалуйста, входите.
Джим Троттер снял металлический шлем и вошел в дом.
– Добрый вечер, миссис Краудер, – сказал он, тепло улыбаясь Одре. – Мне очень неприятно беспокоить вас, тем более во время чая, но я заглянул к вам, чтобы поговорить о мисс Доббс из углового коттеджа.
– А что такое с мисс Доббс? – спросила Одра, глядя на него с любопытством.
– Понимаете, дело вот в чем, миссис Краудер, она не принимает участия в занятиях по гражданской обороне, и я не знаю, что с ней будет, если случится настоящая бомбежка, просто не знаю.
Одра нахмурилась:
– Она будет вместе с нами в бомбоубежище в нижней части сада, мистер Троттер. Мой тесть построил его для нас с Кристиной, а я довольно сносно обустроила.
– Но она не пойдет в бомбоубежище, миссис Краудер, – воскликнул Джим Троттер, прерывая ее. – Я только что говорил ей об этом, а получил за свою заботу только неприятности.
– Вот как? – Одра была озадачена.
– Вы даже не можете себе представить, что она мне сказала, – продолжал мистер Троттер.
– Нет, наверно не смогу, – подтвердила Одра. – Что же сказала мисс Доббс?
– Она как-то странно на меня посмотрела, будто я прилетел с другой планеты, и закричала: «Иди и сам сиди в этой дыре в конце сада, сиди под землей. Ничего не выйдет, парень. Я буду очень долго находиться под землей после того, как умру, так что, пока я жива, я останусь здесь, наверху, а если меня убьет бомбой, значит, меня убьет бомбой». Это ее точные слова, миссис Краудер.
Как Одра ни пыталась, ей не удалось сохранить серьезное выражение лица. Кристина и Лоретт тоже начали смеяться.
Джим Троттер с удивлением посмотрел на них, а затем снова обратился к Одре.
– Здесь нет ничего смешного, миссис Краудер, – сказал он возмущенно.
– Конечно, я знаю, – выдохнула Одра, – но в каком-то смысле я разделяю чувства мисс Доббс относительно дыры под землей.
– Искренне надеюсь, что это не так, миссис Краудер. – На лице Джима Троттера появилось растерянное выражение. – Я был бы очень огорчен, если бы у меня возникли трудности и с вами тоже.
Одра кивнула и прикусила губу, не в состоянии больше сказать ни слова. Ей было трудно подавить смех.
А Троттер продолжал:
– Что мне делать с мисс Доббс? Я хочу сказать, что отвечаю за каждого человека в домах на Пот-Лейн.
Осознавая причину его беспокойства, Одра сказала, как могла более серьезно:
– Я попытаюсь сделать все возможное, чтобы убедить мисс Доббс пойти с нами в бомбоубежище в случае бомбежки, мистер Троттер. Но я обещаю только попытаться. Я никого не смогу принудить действовать против воли.
– Большое спасибо, миссис Краудер, я вам очень благодарен за сотрудничество. Доброго вечера. – Уполномоченный удалился.
Когда затих звук его шагов на дорожке, Одра посерьезнела.
– Бедный мистер Троттер. Мне кажется, он относился ко мне с симпатией, но, думаю, теперь его отношение изменится. О Господи…
– Не глупи, – возразила Лоретт. – Ты права, когда говоришь, что в эти ужасные времена мы должны сохранять чувство юмора. Если бы мы этого не делали, я уверена, мы бы все сошли с ума.
Англичане мобилизовали все силы для борьбы с врагом, но на внутреннем фронте ничего важного пока не происходило.
И в воздухе, и на суше практически не велось никаких военных действий, отчего вскоре этот период стал называться «странной войной».
Но на море военные действия начались почти сразу, в сентябре. В октябре линкор «Ройял Оук» был торпедирован в заливе Скапа-Флоу – в безопасном месте, считавшемся надежно защищенным от немецкого нападения, а к середине ноября британские военные корабли общим водоизмещением 60 000 тонн подорвались на наводящих на всех ужас смертоносных магнитных минах.
Каждый раз, когда Одра брала газету слушала радио, сердце ее замирало. Известия о войне на море всегда были страшными, и она волновалась за Винсента, который был определен на эсминец, находившийся в зоне боевых действий. Каждое письмо, которое она получала от него, а также его письма к матери вызывали у нее вздох облегчения.
Хотя ему не удалось получить отпуск на Рождество 1939 года, он все-таки приехал домой в январе 1940-го, получив увольнительную на семьдесят два часа из Халла, где пришвартовался его корабль, несший патрульную службу в Северном море.
Одра отпросилась на это время из больницы, чтобы провести с ним эти дни, и сестра Фокс охотно ее отпустила. И вот теперь она ждала мужа в коттедже в холодный, промозглый день (это был четверг), надев так нравившуюся ему ярко-синию блузку и темно-серую юбку.
Как только он вошел в дверь, она поняла, что он очень горд тем, что служит в Королевском флоте и носит форму. Держался он необыкновенно прямо, широко расправив плечи, так что казался выше своего роста. Взгляд его ярких зеленых глаз стал уверенным – эта обретенная уверенность в себе чувствовалась во всем его облике.
Одра бросилась к нему, и он крепко обнял ее, а затем, отодвинув от себя, заглянул ей в глаза и поцеловал в губы – долгим и нежным поцелуем.
– Как хорошо очутиться дома, любимая, – сказал он, наконец отпуская ее.
– И как хорошо, что ты опять с нами! Я скучала по тебе – мы так скучали по тебе.
– Я тоже скучал.
Несколько минут спустя они пили чай, и Одра рассказывала Винсенту новости о семействе Краудеров, о его братьях и Мэгги. Затем мягким голосом поведала, как тревожилась о нем все эти бесконечные месяцы.
– В газетах только и пишут, что о наших поражениях на море, Винсент. Неужели нам никогда не удастся одержать победу?
– Мы уже одержали одну побуду, Одра, в декабре! – воскликнул Винсент, сурово на нее посмотрев. – Не говори мне, что ты уже забыла, что три британских крейсера потопили немецкий линкор «Граф Шпее».
– Нет, я не забыла, но я больше думаю о том, что ближе к дому…
– «Граф Шпее» долгие месяцы ускользал от британского флота, и его потопление было огромным достижением. Не думай, что это не произвело деморализующего эффекта на фрицев – произвело, да еще как. – Лицо Винсента просияло. – Могу тебе сказать, что Уинстон очень доволен.
Одра снисходительно улыбнулась.
– Не говори мне, что ты на дружеской ноге с первым лордом Адмиралтейства, – поддразнила она мужа. – Сам-то мистер Черчилль знает об этом?
Винсент ухмыльнулся.
– Мы все называем его Уинстоном, за его спиной, конечно. Потому что все мы любим его. – Он наклонился вперед с несколько взволнованным видом. – Ты знаешь, как Адмиралтейство объявило о его возвращении в сентябре? Я хочу сказать – объявило всему британскому флоту?
Одра покачала головой.
– Откуда же мне знать?
Глубоко затянувшись сигаретой, Винсент сказал:
– Просто двумя словами: «Уинстон вернулся!» Но это было чертовски прекрасным комплиментом ему, этаким радостным приветствием. Да, Черчилль – великий человек, дорогая. Он должен стать премьер-министром. Возможно, он им и станет. Все недовольны Чемберленом.
– А ты не будешь огорчен тем, что потеряешь… Уинстона как первого морского лорда?
– Буду, но я бы хотел, чтобы он, а не кто-нибудь другой встал у руля страны, я бы чертовски хотел. – Винсент замолчал и обернулся, услышав, что открылась дверь.
– Папочка! – Кристина уронила ранец и бросилась к отцу, не сняв пальто и шапочку. Она кинулась в его распростертые объятия. Они долго обнимались. Потом Винсент спросил:
– Как поживает моя крошка?
Кристина, не отрываясь, смотрела в его такое родное, любимое лицо и вдруг расплакалась.
– Что ты, что случилось, детка? – спросил Винсент, опять привлекая ее к себе и нежно гладя по голове.
Плечи Кристины вздрагивали, она всхлипывала, прижимаясь к нему.
– Я, я думала, что никогда, никогда больше не увижу тебя, – рыдая, выговорила она. – Я так волновалась, папа. Я думала, что твой корабль потонет.
– Ну не глупышка ли ты! Вот уж промазала! – Винсент рассмеялся и пощекотал дочь под подбородком. – Ничего со мной не случится, маленькая мисс Мазилка. Давай-ка снимай пальто и пойдем пить чай – мама заварила нам прекрасный чай. А потом пойдем навестить бабушку. – Он наклонился над ней и с весело поблескивающими глазами прошептал: – А завтра я повезу тебя и маму в Лидс – мы пойдем в кино. Ты ведь хочешь пойти в кино, правда?
Кристина счастливо кивнула.
Одра улыбалась, наблюдая за ними. Винсент всегда был любящим отцом Кристине – этого у него было не отнять.
Отпуск Винсента слишком быстро подошел к концу.
В воскресенье Одра встала в пять часов, чтобы приготовить ему завтрак, а пока он брился и одевался.
Яйца стали очень ценным и редким продуктом, но Одра ухитрилась раздобыть два яйца. За день перед этим она сварила одно из них Кристине к чаю, и теперь жарила для Винсента второе, с помидором и маленьким кусочком бекона, который дала ей Элиза.
Винсент огорчился, увидев яйцо на своей тарелке.
– Зачем ты, – сказал он ей, нахмурившись, – лучше бы оставила его для себя. Давай-ка возьми себе половину и съешь с гренком.
Одра не позволила ему поделить яйцо.
– Спасибо, но я не хочу есть. Пожалуйста, съешь его сам, Винсент, тебе еще много часов не удастся поесть. Ты говорил, что военные поезда идут медленно и неизвестно, когда вернешься в Халл.
– Что правда, то правда, – сказал Винсент и с неохотой съел яичницу, думая о том, что лучше бы Одра оставила яйцо Кристине, если уж не хотела съесть сама.
За завтраком они говорили мало. Оба сознавали, что он возвращается на фронт, и им не дано знать, когда приведется увидеться снова. Может быть, пройдут месяцы, а может быть, даже годы. Когда часы пробили шесть, Винсент встал:
– Мне пора. Поезд отходит в семь.
– Да, пора.
Надев морскую шинель, взяв фуражку и вещевой мешок, Винсент сказал:
– Я поцеловал Кристину перед завтраком. Не хочу снова подниматься наверх, боюсь ее разбудить. Скажи ей от меня до свидания.
Одра кивнула, слишком взволнованная, чтобы говорить. Она подошла к мужу в дверях и, встав на цыпочки, поцеловала его. Он обнял ее и долго не отпускал.
– Пожалуйста, будь осторожен, Винсент, – наконец сдавленным голосом выговорила Одра.
– Я буду осторожен, не беспокойся, любимая. Я напишу…
И вот она осталась одна на кухне.
Подбежав к окну, она раздвинула шторы и долго смотрела ему вслед, пока он шел по дорожке в тусклом свете январского утра.
Инстинктивно она прижала руку к сердцу, страшась за него, страшась за его жизнь.
– Вернись ко мне, – шептала она в тиши опустевшей кухни. И когда он исчез из вида, она долго еще стояла у окна, признав неопровержимый факт – ее любовь к Винсенту не стала меньше, несмотря на все их прошлые ссоры и разногласия.
30
Пришла весна, а вместе с ней конец «странной войны». По вечерам Одра сидела, прикованная к приемнику, пока Кристина выполняла домашние задания, делала зарисовки или писала маслом. И чем больше новостей слышала Одра, тем сильнее ею овладевала тревога за мужа и других членов семьи и друзей, которые воевали с врагом.
События развивались так стремительно, что она едва успевала следить за ними. 9 апреля Гитлер вторгся в Данию и Норвегию. Дания пала сразу, но храбрые норвежцы геройски сопротивлялись и обратились к Британии за помощью. К их берегам немедленно были направлены военные корабли и сухопутные войска.
В течение следующих трех недель Одра вела себя подобно лунатику, делая все механически, как заведенный автомат. Из переданных по радио последних известий она узнала, что эсминец Винсента был среди тех кораблей, которые отплыли на помощь норвежцам. Она леденела страха. Впервые ее природный оптимизм, казалось, покинул ее.
День ото дня военные сводки становились все более безрадостными; и каждый раз, когда она брала в руки газету, сердце ее замирало.
Самолеты Люфтваффе чуть было не разбомбили британские войска, тщетно пытавшегося помочь норвежцам, но к концу месяца основную часть британских сил удалось эвакуировать. Корабль Винсента с грехом пополам достиг британских территориальных вод; сам он чудом уцелел. Потери в войсках были огромными, и скоро Одре, как и всем гражданам страны, стало ясно, к каким катастрофическим последствиям привело то обстоятельство, что предостережения Уинстона Черчилля ранее были оставлены без внимания.
– Слава Богу, что его наконец сделали премьер-министром, – говорила Одра Лоретт, когда вечером 13 мая они сидели у радиоприемника. В то утро Уинстон Черчилль произносил в Палате общин свою первую речь в качестве премьер-министра. Через несколько минут он должен был выступить с обращением к стране. – Винсент всегда говорил, что Черчилль – единственный человек, который сможет помочь нам выпутаться из этой переделки, и я считаю, что он прав, – закончила Одра.
Лоретт кивнула.
– Я согласна, но даже если это и так, я думаю, что ждать этого придется долго.
– По крайней мере, теперь у нас есть настоящий лидер… – Одра остановилась около Кристины, похлопала ее по плечу и знаком подозвала к приемнику, прижав палец к губам.
Так и сидели они втроем, в полном молчании, стараясь не пропустить ни одного слова, завороженные голосом и ораторским талантом Уинстона Черчилля, пробуждавшего надежду и призывавшего английский народ к мужеству и стойкости духа.
В тот вечер Одра и Лоретт были в приподнятом настроении, но дни шли, и Одра поняла, что ее невестка оказалась права. Им еще предстояло пройти долгий путь – мучительный и страшный.
Сначала был ад Дюнкерка.
Тысячи и тысячи британских и союзных войск оказались в ловушке на пляжах Франции, коварно зажатые между морем и наступающими немецкими войсками. Англия затаила дыхание. Спасение оказалось возможным только благодаря отчаянному героизму тех, кто пришел к ним на помощь, – это была разношерстная армада британских эсминцев и крейсеров, прогулочных катеров, гребных шлюпок, траулеров, яхт и даже барж. Гражданское население откликнулось на призыв Уинстона Черчилля ко всем, кто имел плавсредства, помочь Королевскому флоту вывезти своих парней с побережья. Сделав это, они спасли сотни тысяч жизней – и перед их исключительным мужеством преклонялась вся Англия и ее союзники.
Великая эпопея Дюнкерка была для всех вдохновляющим примером, и когда Одра обходила в больнице общие взрослые палаты, где была теперь старшей медсестрой, она видела, сколь высок моральный дух ее пациентов. Мужчины и женщины брали ее за руку и со слезами на глазах говорили о своей гордости и патриотизме и произносили имя Черчилля с благоговением и любовью.
Сама Одра безгранично верила в Уинстона Черчилля, человека, который сказал им всего несколько недель назад: «Мне нечего предложить вам, кроме крови, труда, слез и пота». Смысл этих слов она очень хорошо понимала, как понимала и то, что Дюнкерк был только началом. 4 июня Черчилль предупредил британцев, что скоро их ожидает страшная буря, которая явится для всех большим испытанием. Так и случилось.
Франция пала.
Внезапно Англия осталась одна.
А в августе против страны была брошена вся мощь немецких Люфтваффе. Начались массированные бомбардировки, продолжавшиеся долгие месяцы.
Пробил час исторической «Битвы за Англию».
Сначала бомбежки были сосредоточены на Лондоне и южных графствах, но вскоре они распространились и на другие районы. Главными целями противника стали промышленные города и аэродромы в центральной части и на севере Англии.
В один из субботних дней Одра срезала розы в своем саду, когда гул самолетов и резкий несмолкаемый звук пулеметной стрельбы нарушил тишину знойного дня.
Она резко вскинула голову и, щуря глаза от солнца, увидела страшную воздушную битву, которая велась в голубом небе прямо над ее домом и столь дорогим сердцу Одры маленьким мирком.
Этот яростный воздушный бой между Королевскими ВВС и Люфтваффе был ужасающим зрелищем. Ее потрясло то, что это происходило над Англией среди бела дня. Не в силах сдвинуться с места, она смотрела в небо. Вдруг один из самолетов взорвался, объятый пламенем, и начал падать.
– Мама! Мама! – кричала Кристина, бросившая кисть и палитру и бежавшая по выложенной плитками дорожке.
Голос девочки вывел Одру из оцепенения и заставил действовать. Схватив Кристину за руку, она побежала с ней назад, к бомбоубежищу.
– Я думаю, что лучше нам переждать здесь несколько минут на тот случай, если начнут падать осколки, – сказала Одра, ободряюще поглядев на девятилетнюю девочку и заставив себя улыбнуться. – Конечно, мы могли бы укрыться в доме, но в последнее время я предпочитаю бомбоубежище.
– Был такой чудесный день. Все произошло так внезапно, правда, мам?
– Да. – Одра глядела на сделанную из рифленого железа стену бомбоубежища и с каким-то отсутствующим выражением лица пробормотала печальным голосом: – Умиротворенные сердца под английскими небесами.
– Это Руперт Брук, из той книги, которую подарила тебе твоя мама много лет назад, да, мам?
Одра кивнула.
– Да, это оттуда. Несколько минут назад, когда я взглянула на наше прекрасное английское небо, Кристина, и увидела самолеты, сошедшиеся в страшной схватке, мне пришла в голову эта строка, и я невольно подумала о том, сколько же времени пройдет, пока наши сердца снова обретут умиротворение. – В синих глазах Одры промелькнуло выражение страха, и она добавила: – Там, наверху, легко мог оказаться наш Тео… Он так молод, ему еще только девятнадцать. Но ведь и все наши летчики – совсем юные мальчики. О, я молюсь за Тео, за то, чтобы он остался жив, Кристи, я молюсь за него каждый день.
– Да, мам, и я тоже, когда молюсь за папу, тетю Мэгги, и дядю Майка, и за всех моих дядей, и за каждого, кто воюет за нас.
Вскоре после этого инцидента немцы активизировали воздушные налеты, и хотя главной мишенью оставался Лондон, Лидс был одним из тех северных городов Англии, которые подвергались не менее ожесточенным бомбежкам.
Теперь Одра и Кристина проводили в бомбоубежище почти каждую ночь. Но, кроме них, в бомбоубежище никого больше не было. Одра так и не смогла уговорить мисс Доббс присоединиться к ним; семья же из третьего коттеджа в тупике закрыла дом на время войны и переехала в сельскую местность к друзьям.
Если Лоретт находилась у них, когда начиналось леденящее душу завывание сирен, Одра настаивала на том, чтобы она осталась с ними на ночь в бомбоубежище. Она не позволяла невестке идти домой на Мурфилд-роуд, несмотря на то, что небо было ярко освещено прожекторами. Одра считала, что надо выполнять установленные правила, а Служба гражданской обороны предупреждала, чтобы все оставались в бомбоубежищах.
В бомбоубежище теперь были раскладушки, одеяла и подушки, свечи, парафиновые лампы, керосиновая печка для обогрева и аптечка первой помощи. Одра запаслась консервами, а еще они с Кристиной приносили в бомбоубежище бутылки с питьевой водой, на всякий случай.
Но, несмотря на бомбежки и житейские тяготы, а также постоянное чувство страха, беспокойство о Винсенте, родных и друзьях, жизнь продолжалась.
Газеты были полны предупреждений о возможном немецком вторжении в Англию в конце августа, но англичане, казалось, относились к этому с присущей им невозмутимостью.
Царившее повсеместно настроение можно было бы обозначить словами Одры, однажды в конце августа сказавшей Кристине:
– Вторжение не вторжение, но ты приступаешь к занятиям в частной школе для девочек мисс Мэлор с сентября, когда начнется зимний семестр. Ты должна получить образование независимо от того, высадятся здесь немцы или нет. Кроме всего прочего, как сказал Уинстон Черчилль, если придется, мы будем вести против них партизанскую войну и уничтожим всех до единого.
– Ты хочешь сказать, что я все-таки пойду в школу мисс Мэлор? – возбужденно воскликнула Кристина, расплываясь в улыбке.
Они сидели в верхнем салоне двухэтажного трамвая, шедшего в Лидс.
– Конечно, пойдешь. Почему это тебя так удивляет? – повернувшись к дочери, спросила Одра.
– Ну, ты ведь в последнее время ничего об этом не говорила, хотя я и сдала вступительный экзамен. Мне показалось, что ты передумала.
– С какой стати стала бы я передумывать, дорогая?
– Я подумала, что, может быть, тебе что-то сказала бабушка, мам.
– Бабушка?
– Да. Я слышала, как она говорила дедушке, что ты не должна посылать меня в частную школy, что приходская школа ничуть не хуже. Она сказала, что у тебя в отношении меня слишком большие амбиции, которые приведут только к неприятностям. Я подумала, что она то же самое сказала тебе и что ты ее послушалась.
– Ну, этого еще придется подождать, – ответила Одра с некоторой резкостью. – Просто ради интереса, а что сказал дедушка в ответ на это бабушкино высказывание?
– Он сказал, что ты молодец, что стремишься к самым звездам, и что он восхищается тобой за это и что когда-нибудь я стану великим художником.
Одра улыбнулась про себя:
– Твой дедушка абсолютно прав, Кристи.
Кристина продела свою руку под руку Одры.
– Это поэтому мы едем в город, мам? Чтобы купить мне школьную форму?
– Да, поэтому. Я действительно очень рада, что ты будешь учиться в школе мисс Мэлор, Кристи. У них отличная программа по изобразительному искусству. Я уже не раз подолгу разговаривала с учительницей рисования. Она все знает о наших планах и подготовит тебя к поступлению в лидсский художественный колледж.
– А после этого я поеду в Королевский художественный колледж в Лондоне, да, мам? – Кристина заглянула Одре в лицо, и ее серые глаза загорелись от такой перспективы.
Одра не могла не рассмеяться.
– Конечно, я ведь обещала тебе. Но тебя туда не примут, пока тебе не исполнится двадцать лет, ты же знаешь. Так что нам до этого еще далеко.
Кристина и Одра всегда были близки, но в годы войны сблизились еще больше, потому что Винсент был далеко, в море. И хотя они виделись с Лоретт по меньшей мере раз в неделю, большую часть времени они проводили в обществе друг друга.
Мысль о блестящем будущем, которое она планировала для своего ребенка, почти никогда не оставляла Одру. Когда она не была занята выкраиванием каждого пенни, чтобы платить за образование Кристины, она находила способы расширить кругозор девочки и в других областях, помимо живописи.
Условия военного времени есть условия военного времени, и в лидсском театре репертуар пьес был невелик. Но, когда там появлялось что-то новое, Одра всегда старалась купить билеты для себя и Кристины; она брала девочку на концерты классической музыки и в оперу, когда оперная труппа приезжала в Лидс. Но помимо этих развлечений, важной частью образовательной программы, составленной Одрой для дочери, были книги, особенно английская классика, так что любовь к чтению развилась у Кристины в очень раннем возрасте.
В сороковые годы фильмы были их главным развлечением, и они обе получали большое удовольствие от субботних посещений местного кинотеатра. Обычно их сопровождала Лоретт. Дружба Лоретт и Одры окрепла, так как их связывали многие общие заботы и родственные связи, но главной причиной было то, что они очень любили друг друга.
В военные годы отпуска давались очень редко, и с лета 1941-го до зимы 1942-го Винсент и Майк приезжали домой только один раз.
Обе женщины очень беспокоились о своих мужьях. Но они имели сильные характеры и научились жить при постоянных воздушных налетах, бомбоубежищах, карточках и прочих нехватках и тяготах, жить со страхом потерять тех, кого любили. Но они не жаловались, стараясь смотреть с надеждой в будущее, с нетерпением ожидая того дня, когда Британия выиграет войну и жизнь снова войдет в нормальное русло.
В октябре 1944 года Одре удивительно повезло. Маргарет Леннокс, перед которой она всегда преклонялась еще со времен Рипона, была назначена главной медицинской сестрой лидсской больницы. И почти сразу же она позвонила Одре в больницу св. Марии и предложила ей должность старшей сестры в хирургическом отделении. Одра, не раздумывая, тут же по телефону дала согласие. Жалованье было больше, чем то, которое она в то время получала, а работа обещала быть хоть и трудной, но интересной. Кроме того, Одра всегда мечтала о том, чтобы опять работать с Маргарет Леннокс.
Одра быстро освоилась с обстановкой общей клинической больницы Лидса, хотя она была огромной и беспокойной, в отличие от маленькой уютной больницы св. Марии. Работа захватила ее. Она окунулась в сестринские обязанности со свойственной ей энергией и добросовестностью и поняла, что это помогает ей пересиливать чувство страха.
К огромному облегчению Одры, начало 1945 года принесло добрые вести о наступлении союзных войск по всей Европе. События приняли новый оборот, и больше уже не возникало вопроса о том, кто выиграет войну. Победа была только делом времени.
Теперь Одра тянулась за газетой и включала радио с нетерпением, а не со страхом. К весне она совсем воспряла духом, как и вся Британия, а 7 мая в Реймсе во Франции немцы подписали безоговорочную капитуляцию.
Война в Европе закончилась как-то вдруг. Одра и Кристина с трудом могли в это поверить. Бросившись друг к другу в объятия в коттедже на Пот-Лейн, они смеялись и плакали одновременно.
Двумя днями раньше они отпраздновали четырнадцатилетие Кристины, и теперь девочка сказала Одре:
– Это самый лучший подарок к моему дню рождения, мам – знать, что все кончилось и папе не грозит опасность.
– Да, дорогая, – ответила Одра. Она взглянула на фотографии, выставленные в ряд на комоде: Винсент, ее брат Уильям, служивший в австралийских войсках, Майк, Тео Белл, Мэгги и братья Винсента – Фрэнк, Джек, Билл и Дэнни, а также Хэл, муж Олив. Какими красивыми все они были на этих фотографиях в своих военных формах.
– Слава Богу, все они живы! Какими мы оказались счастливыми… счастливее, чем многие! – повернувшись к Кристине, воскликнула Одра.
31
В течение последующих нескольких лет Одра Краудер была настолько поглощена выполнением своих бесчисленных обязанностей, что у нее почти не было времени для передышки. А если она и останавливалась, то лишь для того, чтобы посмотреть на свою очаровательную и талантливую дочь.
Но однажды, сидя перед зеркалом, стоявшим на туалетном столике, она принялась рассматривать себя.
Был теплый июльский день 1951 года – сегодня Кристина с отличием заканчивала лидсский художественный колледж. Это было самым важным событием в жизни дочери и в их с Винсентом жизни, поэтому, естественно, Одра хотела выглядеть как можно лучше.
Вглядываясь в свое лицо, Одра ближе склонилась к зеркалу, она увидела несколько тонких предательских морщинок вокруг глаз. Выражение упрямства и решительности, всегда сквозившее в ее чертах, стало более заметным. Впрочем, если не считать этих изъянов, которые могли бы и не называться так, и не обращать внимания на чуть посеребрившиеся виски, Одра выглядела не слишком плохо для своих сорока четырех лет. Так, во всяком случае, она решила.
Ее светло-каштановые волосы, коротко постриженные и красиво обрамлявшие лицо, все еще были густыми и пышными; кремоватая кожа – как всегда безупречна, а синева глаз не поблекла с годами.
«Да и фигура у меня стройная», – подумала Одра, протягивая руку за лосьоном. Обычно у нее хватало времени только на то, чтобы наскоро припудрить нос и слегка подкрасить губы, прежде чем убежать в больницу, где теперь она являлась старшим членом сестринского штата. Но сегодня Одра решила не жалеть времени и подкраситься как положено. Для этого она и позаимствовала кое-что из косметики Кристины.
Втерев в кожу лосьон, она припудрила лицо, смахнула излишки пудры, прибавила немного румян, чтобы подчеркнуть высокие скулы, подкрасила коричневой тушью ресницы и обвела губы розовой помадой.
Удовлетворенная тем, что сделала, Одра откинулась назад, разглядывая себя. Она была поражена, увидев свое отражение в зеркале. Косметика подчеркнула лучшее в ее лице, особенно глаза и нежность кожи. Лицо приобрело свежесть, казалось более живым и помолодевшим. Довольная достигнутым эффектом, Одра расчесала щеткой волосы, уложила их и как последний штрих мазнула за ушами своими любимыми духами с запахом гардении. Затем она прошла в спальню и достала шкафа темно-синее шелковое платье, которое сшила на прошлой неделе. Оно было точной копией вечернего платья от Кристиана Диора – фотографию его Одра видела в начале года в журнале «Вог». Она тогда вырезала ее, как делала всегда, когда попадался понравившийся покрой, будь то для нее самой или для Кристины.
Положив платье на кровать, Одра достала синюю сумку, белые нитяные перчатки, маленькую синюю соломенную шляпку, украшенную белой розой, и пару синих вечерних туфель, купленных накануне.
В платье и туфлях Одра вернулась к туалетному столику. Она надела перед зеркалом шляпку и серьги, подаренные ей Винсентом к Рождеству, а еще часы и материнское кольцо. Потом, открыв ящик, достала оттуда коробку с жемчугом Лоретт.
Подняв крышку, Одра с восхищением смотрела на ожерелье. Это была лишь одна нитка, но отличного качества. Майк купил жемчуг у Гринвуда, самого модного в Лидсе ювелира, незадолго до конца войны, и ее невестка очень его любила.
Одра вздохнула от нахлынувшей грусти – милая Лоретт умерла три года назад. Произошло это внезапно, и она, как и остальные, до сих пор не могла оправиться от шока. Весной 1948 года Лоретт прекрасно выглядела, но летом заболела, а уже в ноябре ее похоронили. Рак… Одра была благодарна судьбе, что Лоретт умерла быстро и страдания ее не были долгими. Она очень тосковала по ней. Никто никогда не сможет заполнить пустоту, образовавшуюся после ухода Лоретт.
Вспомнив о времени, Одра выпрямилась, достала ожерелье из коробки и застегнула на шее. Снова посмотрев в зеркало, она коснулась жемчужин, улыбаясь самой себе, стараясь отогнать горькие воспоминания о смерти Лоретт. Меньше всего та хотела бы, чтобы Одра печалилась в такой день, ведь она очень гордилась племянницей.
