Бой часов, пробивших шесть, вывел Эмму из задумчивости. Она посмотрела на последний подарок, оставшийся лежать на столе. Остальные уже отнесли под елку в Каменный холл. Эмма присела и после недолгого размышления аккуратно заполнила рождественскую открытку.

В дверь постучали.

– Бабушка, это я, – объявила Эмили и вошла, окруженная душистым облаком.

Эмма подняла голову и улыбнулась внучке.

– Какая ты сегодня хорошенькая в своей шотландке Сифордских горных стрелков, – заметила Эмма, моментально узнав плед горцев в длинной юбке из тафты, красовавшейся на Эмили. – Там служил мой отец, а также Джо и Блэки во время первой мировой войны. Материал прекрасно смотрится с твоей белой шелковой блузкой.

– Да, мне тоже так кажется. – Эмили чмокнула Эмму в щеку и быстро добавила: – По-моему, ты немного удивилась, когда сегодня заявился Уинстон. Но я могла бы поклясться, что предупреждала тебя о его намерении приехать.

– Ничего ты не говорила. Но это не страшно. – Эмма поджала губы и со значением посмотрела на внучку. – Пожалуй, бесполезно просить вас вести себя прилично, но уж, по крайней мере, не бегайте друг к другу в спальню у всех на виду.

Эмили вспыхнула.

– Бабушка, ну как ты могла подумать такое?

– Потому что тоже была когда-то молода, хочешь верь, хочешь не верь. И я знаю, что такое любовь. Но соблюдай приличия, милая. В конце концов, дом полон гостей. Я не хочу, чтобы твоя репутация пострадала.

– В этой семье?! Хотела бы я посмотреть, кто может здесь первый бросить камень… – Эмили запнулась. – Прости, бабушка. Я не хотела никого обижать.

– Не надо просить прощения за правду. Но, пожалуйста, помни мои слова.

Эмили кивнула и с видимым облегчением перешла поближе к камину, откуда оглянулась на бабушку.

– Тебе надо всегда носить темно-зеленый бархат. Он очень тебе идет, особенно в сочетании с изумрудами.

– Господи, Эмили, ты говоришь так, словно я усеяна ими с ног до головы. На мне только кольцо Пола, сережки и маленькая брошка – подарок Блэки. Но все равно – спасибо за комплимент. А теперь рассказывай, что творится внизу?

– Аманда и Франческа заканчивают украшать елку, по крайней мере, верхнюю ее часть, которую я начала убирать несколько раньше. Маленькие вредины, они сегодня палец о палец не ударили, чтобы мне помочь. Только и делают, что слоняются по своей комнате, слушают «Биттлз», то оглушительно визжат, то впадают в меланхолию под музыку, и вообще ведут себя, как круглые идиотки. Час назад я выудила их оттуда и засадила за работу.

– Умница. Я намерена за время праздников прибрать эту парочку к рукам. Нельзя же бесконечно крутить пластинки. Помимо всего прочего, сегодня от них стоял просто оглушительный шум. Кто-нибудь уже спустился вниз?

– Тетя Дэзи. Она восхитительно выглядит в брючном костюме из красного шелка, и вся в рубинах и бриллиантах…

– Ну почему ты вечно преувеличиваешь? – укоризненно покачала Эмма головой, но глаза ее смотрели добродушно. – Насколько я знаю, у нее не так уж много и рубинов, и бриллиантов.

– Ну, положим, сережки у нее замечательные. – Наморщила носик Эмили. – Она помогла организовать бар. Еще там Джим в новой коляске, что ты ему подарила. Он что-то пьет, и…

– Рановато начал, ты не находишь? – воскликнула Эмма, удивленно приподняв седые брови.

– Что значит – начал? Он и не останавливался после ленча.

– А стоит ли ему пить? – недовольно буркнула Эмма. – Пола говорила, что он принимает болеутоляющие средства. А в сочетании с алкоголем они могут быть очень опасны. – В ее глазах читалась смесь озабоченности и раздражения.

– Несколько минут тому назад я сказала ему то же самое, так что ты уж лучше помалкивай. Он ответил, что мне не следует совать нос в чужие дела. Он стал очень раздражительным. Я ни капли не завидую Поле.

– От меня тоже не укрылось его дурное расположение духа. Однако надо войти в его положение. Пола уже вернулась из магазина?

– Нет, но мы ждем ее с минуты на минуту.

– О Господи, дороги сегодня такие скользкие, – голос Эммы предательски дрогнул.

– Не волнуйся, бабушка. Она аккуратно водит машину. Кроме того, днем она отправилась в хэрроугейтский универмаг, и, зная Полу, легко предположить, что она останется там до закрытия. По крайней мере, за рулем она будет вдвое меньше.

– Я успокоюсь только тогда, когда она доберется домой. Ну ладно, продолжай. Кто еще вышел?

– Мэгги. Она помогает девчонкам, разбирает елочные игрушки. Александр и дядя Дэвид развешивают ветки омелы. Хильда и Джо готовят закуски для буфета, а Уинстон укладывает подарки под елку. – Эмили ухмыльнулась. – Да, чуть не забыла. Тетя Эдвина хоть раз в жизни делает что-то полезное. Она учит Уинстона, как лучше разложить подарки, словно от этого что-то зависит.

– По крайней мере, она разговаривает с кем-то из Хартов. Уже успех, – заметила Эмма. – Подойди сюда, дорогая. Я хочу что-то тебе показать. – Эмма приподняла крышку старинного кожаного футляра для драгоценностей и вручила его девушке.

Та не смогла удержать восторженного восклицания при виде великолепного бриллиантового колье на темно-красном бархате. Тончайшее кружево мерцающих и переливающихся огнями, идеально ограненных и оправленных камней, в которых было столько света, столько жизни и идеальной красоты, что Эмили снова воскликнула:

– Невероятно, бабушка. И оно явно довольно старое. Откуда оно у тебя? По-моему, я ни разу его на тебе не видела.

– С того дня, как я купила это колье, я его даже и не примерила.

– Не понимаю, – удивилась Эмили.

– Я никогда не хотела его носить, и купила на аукционе только потому, что… Ну, для меня оно нечто вроде символа. В нем заключено все, чего я была лишена в молодости – когда работала служанкой в Фарли-Холл. – Эмма взяла футляр из рук внучки, вынула колье и протянула его к свету. – Оно действительно превосходное. Оно принадлежало Адели Фарли, прабабке Джима. Я до сих пор помню тот праздничный вечер, когда я помогала ей одеться и застегнуть это колье у нее на шее. Тогда мне было очень грустно. Понимаешь, глядя на колье, я думала о тяжелом и беспросветном существовании всех нас – папы, брата Фрэнка, меня самой. – Эмма покачала головой. – Когда Фарли разорились после смерти Адама, Джеральд выставил его на продажу, я предложила за него больше всех, – пояснила Эмма и убрала ожерелье назад в футляр.

– Но почему ты никогда его не носила? – спросила Эмили.

– Потому что, став моим, оно вдруг потеряло для меня свой скрытый смысл… Я предпочитала вещи, подаренные мне с любовью теми, кого я любила.

– И что ты собираешься с ним сделать? – Эмма посмотрела на яркую оберточную бумагу и на серебряную ленточку, лежавшие на столе – О, я поняла! Ты подаришь его Поле, поскольку она замужем за Джимом.

– Нет, не Поле.

– Тогда кому же?

– Эдвине.

– Эдвине? Но почему ей? Она всегда так плохо к тебе относилась!

– Ну и что? Ее плохое отношение ко мне вовсе не означает, что я должна платить ей той же монетой. Да и вообще, всю мою жизнь я старалась быть выше подобной мелочности. Помни – всегда лучше в трудных ситуациях вести себя благородно, нежели опускаться до уровня остальных. Да Поле оно и не нужно. Хоть она и носит имя Фарли, не думаю, чтобы она считала себя членом их семьи. Вовсе нет. А вот Эдвина – совсем другое дело. Фамилия Фарли очень важна для нее и, на мой взгляд, она больше, чем кто-либо другой из наших родственников, оценит такой подарок, к тому же…

– Но, бабушка!

Эмма остановила ее, подняв руку.

– Эдвина, будучи внебрачным ребенком, не была признана своей семьей. И я знаю, как угнетающе действовали на нее обстоятельства ее рождения. Возможно, действуют до сих пор. Я уверена, что будет справедливо, если она получит нечто, принадлежавшее им, – своего рода наследство. Причем я не собираюсь искать с ней примирения или оправдываться в ее глазах. Я просто хочу отдать ей колье, только и всего. Не сомневаюсь, что она с радостью станет его носить. А теперь – не поможешь ли ты мне завернуть его?

Эмили еще раз взглянула на колье, закрыла футляр и начала его заворачивать, думая при этом, какая замечательная женщина ее бабушка. Во всем мире нет такой, как она. Она такая щедрая и незлопамятная. «Эта чертова Эдвина, – подумала она. – Если бы она сделала хоть один добрый поступок по отношению к бабушке».

В дверь постучали. В щель просунулась голова Полы.

– Привет! – воскликнула она – Я очень задержалась. В хэрроугейтском универмаге весь день толкалась масса народа до самого закрытия. Просто сумасшедший дом. А потом дороги сегодня ужасны. Я к вам забегу через пару минут. Мне надо переодеться, а сперва проведать малышей и Нору.

– Слава Богу, что ты добралась целой и невредимой, – с облегчением промолвила Эмма, глядя на улыбающееся лицо внучки. – И не слишком торопись. Никто никуда не уходит.

– Хорошо. – И Пола мягко прикрыла за собой дверь.

– Быстрее заворачивай колье, и пойдем вниз, – сказала Эмма. – О'Нилы и Каллински прибудут с минуты на минуту.

– Готово. – Эмили обрезала серебряную ленточку и, откинувшись, полюбовалась на свою работу. Потом посмотрела на бабушку веселыми зелеными глазами. – Держу пари, старушку Эдвину хватит удар, когда она раскроет свой подарок, – ехидно ухмыльнулась она.

– Ну, знаешь, Эмили, иногда ты… – Эмма покачала головой, без особого успеха пытаясь принять укоризненный вид.

Каменный холл особняка Пеннистоун-ройял был обязан своим названием местному серому камню, которым он весь отделан – потолок, стены, пол и облицовка камина. Но он представлял собой не просто большую прихожую – уставленный изящный мебелью в стиле короля Якова и «Тюдор», гармонировавшей с архитектурой всего дома, он больше походил на огромную гостиную.

Темные деревянные балки, перекрещивавшиеся на потолке, придавали залу атмосферу тепла, как и лежавшие на полу выцветшие абюссонские ковры, и висевшие на стенах старинные гобелены, и писанные маслом картины. Величественное помещение казалось более обжитым благодаря розовому свету настенных и напольных канделябров и буйному огню в камине. На фоне дерева яркими пятнами выделялись желтые, розовые и пурпурные хризантемы и темно-оранжевые амариллисы в цветочных горшках, а по углам возвышались высокие медные подставки, с которых свисали темно-зеленые ветви остролиста и ярко-красные декоративные ягоды.

Но сегодня в холле доминировала огромная рождественская елка с разлапистыми пушистыми ветвями.

Эмма, спускаясь по лестнице вместе с Эмили, остановилась на полпути, наслаждаясь красотой комнаты, а затем поспешила вниз, чтобы поскорее присоединиться к остальным членам семьи. Глаза ее горели, лицо расплылось в улыбке. Они по очереди потянулись к ней с поздравлениями, поцелуями и комплиментами. Уинстон принял у нее из рук подарок и положил его под дерево. Джим, неповоротливый в своей инвалидной коляске, смог только издалека помахать ей рукой.

Эмма поспешила к нему, пожала его здоровое плечо и нагнулась, чтобы поцеловать.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила она, явно озабоченная его состоянием.

– Паршиво. Но выживу. – Он посмотрел на нее своими светлыми серебристыми глазами и поморщился. – Не лучший способ встречать Рождество.

– Знаю, дорогой. Тебе, наверное, очень неудобно. Принести что-нибудь?

– Нет, спасибо. А где Пола? Ей уже следовало бы вернуться домой. Почти полседьмого. – В его голосе неожиданно для нее зазвучали сварливые нотки, и он злобно поглядел на Эмму. Прежде чем ока успела ответить, Джим воскликнул: – Не знаю, зачем она поехала сегодня в магазин. Она слишком много работает. Да еще и в сочельник. Ей следует сейчас находится здесь, со своей семьей. В ней нуждаются дети и – еще больше – я, учитывая мое состояние. По-моему, она ведет себя легкомысленно.

Эмма отпрянула, пораженная его неожиданно прорвавшимся раздражением. Она знала, что он плохо себя чувствует, но тут он все-таки перешел границы.

– Именно потому, что сегодня Рождество, ей следовало находиться в магазине. Ты же знаешь, там сейчас самое напряженное время.

– Она должна была уехать оттуда в полдень, – упрямо повторил он, – и вернуться домой, ко мне. В конце концов, разве вы сами не находите сложившиеся обстоятельства в некотором роде исключительными?

Эмма подавила вертевшийся у нее на кончике языка язвительный ответ, зная, что к Джиму надо отнестись снисходительно. Все-таки в его раздражительности и слабости виновато его состояние. Она сказала спокойно, даже еще спокойнее, чем прежде:

– Я никогда не была такой хозяйкой, которую не увидишь на рабочем месте. И сомневаюсь, чтобы Пола когда-нибудь вела себя по-другому. Кстати, она только что вернулась. Через несколько минут твоя жена спустится вниз. Она переодевается. Насколько я могу видеть, у тебя есть и питье, и сигареты, так что ты не обидишься, если я пойду проведаю нашу крикливую парочку подростков.

Эмма поспешила к елке, где на складной лестнице стояли и яростно спорили Аманда и Франческа.

– Прекратите, девочки, и немедленно спускайтесь, – воскликнула Эмма.

– Да, бабушка, – покорно отозвалась Аманда и безропотно подчинилась приказу.

Франческа немного задержалась. Она повесила на ветку серебряный колокольчик и, склонив голову набок, залюбовалась на дело своих рук.

Аманда, сойдя с лестницы, сделала шаг назад и посмотрела на сестру.

– Не туда, идиотка! – завопила она. – Он у тебя совсем рядом с серебряной сосулькой. На эту ветку надо что-нибудь поярче. Повесь на место колокольчика красную звездочку.

– Иди к черту, – огрызнулась Франческа. – Ты мне сегодня уже до смерти надоела. Ты глупа, как пробка. И слишком любишь командовать.

– Довольно! – крикнула Эмма – Франческа, немедленно слезай! Иначе вы проведете сегодняшний вечер в своей комнате.

– Слушаюсь, бабушка, – пискнула Франческа, скатилась вниз по лестнице и встала рядом с сестрой около Эммы.

– А теперь – наверх, обе, – грозно взглянула на них Эмма. – Вы похожи на пару уличных хулиганов. Чтобы я не видела на вас этих паршивых джинсов и рубашек. Переоденьтесь во что-нибудь приличное. И немедленно умойтесь и причешитесь. Никогда еще вы обе не выглядели так отвратительно. И, пожалуйста, не одевайтесь одинаково. Мне надоело ваше кривляние: «Ах, какие мы близняшки». Вы не в мюзик-холле.

– Да, бабушка, – робко прошептала Аманда.

– А в чем ты хочешь нас видеть? – спросила Франческа, дерзко глядя на бабушку и улыбаясь во весть рот.

Та совершенно неожиданно для себя самой едва не расхохоталась, но удержалась и строго произнесла:

– Ты можешь надеть красное бархатное платье, Франческа. А ты, Аманда, лучше нарядись в голубое шелковое. Так будет хорошо. По крайней мере, я смогу отличить одну от другой. А теперь – вперед.

Эмили, наблюдавшая за происходящим, рассмеялась, едва ее сводные сестры удалились за пределы слышимости.

– Спасибо, бабушка. В последние несколько дней они почувствовали себя такими взрослыми – сладу нет. Я уже готова была пригрозить отправить их в Париж к матери, хотя это пустая угроза. У меня никогда не хватило бы духу выполнить обещание – как бы плохо они себя не вели.

– Они просто испытывают нас обеих, чтобы понять, что мы им спустим с рук, а что – нет, – улыбнулась Эмма.

– Я знаю. Выпьешь что-нибудь?

– Почему бы и нет? Не попросишь ли ты Уинстона или своего брата открыть бутылочку шампанского? Пожалуй, я осилю бокал. И давай включим музыку.

Эмили помчалась за вином, а Эмма закричала Дэвиду Эмори:

– Дэвид, милый, поставь, пожалуйста, пластинку – какой-нибудь Рождественский гимн. Впрочем, нет, для гимнов время еще не пришло. Пожалуй, лучше пластинку Бинта Кросби – «Белое Рождество», кажется.

– Хорошо, Эмма. В этом году он уместен, как никогда.

Эмма повернулась и принялась украшать игрушками из ящика нижние ветки елки, пока еще почти пустые. Но уже через несколько секунд кто-то робко дотронулся до ее руки. Эмма повернула голову и оказалась лицом к лицу с Эдвиной.

– Можно я помогу тебе, мама?

– Да, неплохо бы, – ответила Эмма, скрывая удивление. – Поройся в другом ящике. Может, найдешь что-нибудь яркое и блестящее для нижних веток. У меня сложилось такое впечатление, что самые красивые украшения всегда оказываются наверху. – Эмма окинула глазами фигуру старшей дочери и кивнула. – Тебе всегда шел голубой цвет. Сегодня ты очень хорошо выглядишь, и на тебе превосходное платье.

– Спасибо… Это Дэзи уговорила меня купить его. – После небольшого колебания Эдвина добавила: – Ты очень элегантна – впрочем, как всегда, мама. – Она улыбнулась улыбкой столь же робкой, сколь было ее прикосновение.

Эмма гадала, что значит этот беспрецедентный комплимент, а затем достала золотую грушу из папье-маше и повесила ее на елку, в задумчивости нахмурив брови. Эдвина с чего-то вдруг стала очень доброжелательной. Но ей доставило удовольствие такое проявление дружелюбия со стороны дочери.

Еще через несколько секунд Эдвина снова дотронулась до ее руки и протянула ей синюю стеклянную звездочку.

– Вот, мама, хочешь ее повесить? Может, сюда, рядом с ангелом? Или куда тебе угодно.

Эмма взяла игрушку и впилась взглядом в лицо дочери.

На какое-то мгновение память перенесла ее в давно прошедшее времена. Рождество 1915 года/ Городок Армли. Еще жив был Джо Лаудер. Он погибнет только через год, в битве при Сомме. Та сцена предстала перед Эммой так живо, что у нее перехватило дыхание. Эдвине исполнилось девять лет и она была очаровательным ребенком – с длинными светлыми волосами, серебристыми, как у Адели, глазами и унаследованными от отца, Эдвина Фарли, тонкими чертами лица. Но девчушка считала своим папой Джо и безумно любила его. Даже преклонялась перед ним.

Они втроем стояли перед гигантской елкой, очень похожей на эту, таким же снежным рождественским вечером. Эмме показалось, что она даже услышала приглушенные отзвуки их веселого смеха. Ко смеялись только отец и дочь, вместе украшая великолепное дерево и радуясь веселому занятию. Эмма же чувствовала себя посторонней. Ее собственная дочь игнорировала ее. Эдвина, словно ушатом ледяной воды, окатывала ее презрением всякий раз, когда она предлагала своей очаровательной, но бессердечной дочке какой-нибудь красивый шар для елки. И Эмма тогда, чувствуя, что ее сердце готово разорваться на части, выбежала из комнаты. Она накинула пальто и побежала к Блэки и Лауре, жившим на той же улице. И незабвенная Лаура успокоила ее, помогла забыть боль, нанесенную детской жестокостью.

– Ты хорошо себя чувствуешь, мама? – спросила Эдвина.

Эмма вздрогнула. Видение рассеялось.

– Да, – ответила она – Я прекрасно себя чувствую. Просто я кое-что вспомнила.

– Что?

– О, одно Рождество… Так много лет назад, что ты наверняка его забыла – Эмма грустно улыбнулась – Но я запомнила его на всю жизнь.

– Ты ведь думала о Рождестве 1915 года, да? – Эдвина придвинулась поближе к матери.

– Да.

– Мама… – Эдвина глубоко заглянула в старые, мудрые глаза матери. – Я тоже не забыла того Рождества. – Она помолчала, собираясь с мыслями и вдруг, повинуясь порыву чувств, взяла Эмму за руку. – Прости меня, мама, пожалуйста, прости за то ужасное Рождество, – прошептала она.

Эмма смотрела на дочь, не веря своим ушам. И вдруг она поняла, что пыталась сказать ей Эдвина. Она просила прощения за всю ту боль, причиненную ею в прошедшие годы, а не только в тот день.

– Ты была так молода, – медленно произнесла Эмма. – Ты не понимала… Мира взрослых. Ты не знала, что такое страдание, что такое разбитое сердце.

– Пожалуйста, скажи мне, что прощаешь меня, – умоляющим тоном произнесла Эдвина. Ее искренность не оставляла никаких сомнений. – Мне теперь так важно твое прощение.

– Ну, конечно, я тебя прощаю. Ты моя дочка, мой первенец. И еще несколько месяцев тому назад я сказала тебе, что никогда не переставала любить тебя. Моя любовь к тебе никогда не ослабевала, хотя ты и сомневалась во мне.

– Я больше не сомневаюсь. – Светлые глаза Эдвины наполнились слезами. – Как ты думаешь, мы можем – хотя бы и с таким большим опозданием – стать друзьями?

– Конечно, можем. – Эмма улыбнулась своей ни с чем не сравнимой улыбкой, словно изнутри освещавшей все ее лицо. – Мы ими уже стали, дорогая. – И она крепко пожала руку Эдвине.

Джонатан Эйнсли начал понимать, насколько опасны сегодня дороги, после того как его «астон-мартин» покинул главное шоссе на Рипон и свернул на узкий проселок, кратчайшим путем ведший в деревню Пеннистоун-ройял.

– Тебе не следовало сюда поворачивать, – подала голос Сара. – Дорога здесь слишком извилистая. Если ты не будешь осторожен, мы попадем в аварию.

– Зато так быстрее, – отозвался Джонатан. Холодная усмешка тронула уголки его губ. – Я не хочу ничего упустить сегодня. Думаю, там произойдет… – Он замолчал, почувствовав, как колеса заскользили по льду. Машину начало заносить. Он крепче ухватился за руль, пытаясь выправить автомобиль, и одновременно легонько нажал на тормоз.

Сара в испуге схватила его за руку.

Джонатан сердито сбросил ее руку и, с трудом справившись с машиной, рявкнул:

– Из-за тебя мы чуть не угодили в кювет, черт побери! – Он снизил скорость, и «астон-мартин» теперь едва полз по обледенелой дороге. – Ради всего святого, никогда так больше не делай, Сара. Это очень опасно.

– Извини. Я действительно поступила глупо. Не сердись. Ты же знаешь, я боюсь, когда ты в таком гневе.

– Ладно, ладно, забудем, – буркнул он, подавив раздражение. Сейчас он вовсе не хотел ссориться с Сарой. Она слишком нужна ему, чтобы он рисковал потерять ее расположение. Он внимательно глядел вперед, высматривая новые участки льда в свете фар.

Двоюродные брат и сестра некоторое время молчали.

Сара забилась в уголок сиденья и поплотнее укуталась в манто из серебристой лисы, надеясь, что к нему скоро вернется хорошее настроение.

Джонатан же сконцентрировал все свое внимание на дороге. Теперь он ехал предельно осторожно. Его «астон-мартин» совсем новенький, он за него даже еще не заплатил. Помятая крыша или погнутый бампер могут обойтись очень дорого. Он немного расслабился, когда ему попался прямой участок, но не прибавил скорость, твердо решив проявлять осторожность. Его мысли обратились к сидевшей рядом кузине. Как убедить Сару вложить еще несколько сотен тысяч фунтов в компанию, которой в тайне от всех он владел вместе с Себастьяном Кроссом. Теперь и Сара стала их партнером. Ее деньги были для них жизненно необходимы. Просто позарез. Им в последнее время сильно не везло. И Себастьян заключил несколько неудачных сделок, которые свели на нет предыдущие успехи. Но они вывернутся. Нужна всего-навсего одна успешная операция.

Его лицо приняло безжалостное выражение, а его коварный мозг лихорадочно заработал. Возможно, придется передать какого-нибудь клиента, которого он вел для «Харт Энтерпрайзиз», его собственной компании – «Стоунуолл Пропертиз». А почему бы и нет? Эта мысль приятно щекотала его нервы. Джонатан Эйнсли сам знал, что по натуре он человек лживый, коварный, жадный до удовольствий и до власти. Он также знал, что несмотря на все попытки его бабушки научить его правилам честной игры, он так и не стал порядочным в делах., Да и кому нужна порядочность? – спросил он себя. Он не умеет красиво проигрывать. Ну и пусть. Но больше проигрывать он не собирался. Его ждут одни победы…

– Джонни, мы уже почти приехали, – сказала Сара.

– Знаю.

Джонатан вернулся мыслями к ней. Уже не первый месяц он вертел Сарой, как хотел, играя на нее ненависти к Поле, давая пищу ее ревности, зависти и обиде. Но у нее есть все основания для обид. Как и у него. Пола – любимица, наследная принцесса. Ей достанется все, черт бы ее побрал. И Александру тоже. Приступ ярости, короткий и ослепительный, как молния, пронзил Джонатана, но он тут же подавил его. Сегодня он должен сохранять холодную голову. Джонатан давно уже приучил себя не показывать свой истинный характер при родне, особенно при бабушке. Проклятая старая ведьма. Отец прав – она никогда не сыграет в ящик. В конце концов придется ее пристрелить. Бедный папа – его обманом лишили наследства. Но он великий политик и вообще один из самых замечательных людей во всей Англии. Может, когда-нибудь он даже станет премьер-министром. Ведь он такой умный. Его идею начать собственное дело отец нашел блестящей и благословил его. Джонатан часто гадал, подозревает ли его в чем-нибудь бабка. Да нет. Она слишком стара и начинает выживать из ума. Когда Эмма Харт умрет, он унаследует нью-йоркскую квартиру. Так говорит ее завещание, Она стоит, по меньшей мере, пять миллионов долларов. А Саре достанется дом на Белгрейв-сквер. Я заставлю ее продать его и вложить деньги в мое дело. Одна мысль о такой огромной сумме развеселила его. Кровь быстрее побежала по его жилам. Вмиг он почувствовал себя гораздо лучше. Теперь можно предстать перед их скучной семейкой. Ему хотелось бы остановиться и выкурить косячок прежде чем войти в дом, но он не рискнул. Сара не одобрит. Она такая зануда. И вообще он терпеть ее не может. Но ей надо угождать. Ему нужна ее поддержка и дружба. Себастьяну недавно пришла в голову идея жениться на Саре. Джонатан сомневался, стоит ли ему способствовать осуществлению его плана. Да, Себастьян не любит Сару, он – странный тип, да и играть он стал еще отчаяннее и рискованнее. Кроме того, Джонатан не хотел терять контроль над Сарой или, точнее, над ее деньгами.

В конце проселка Джонатан притормозил, мигнул фарами и лишь потом выехал на главную дорогу.

– Почему ты так торопишься к бабушке? Что ты боишься пропустить? – с любопытством спросила Сара.

– Семейные драмы, – фыркнул Джонатан. – А без них не обойтись, учитывая, какая разношерстная компания там собирается. Во-первых, наш пэр со своей беременной любовницей. Да, Сара, Энтони повезло. Он был на волосок от обвинения в убийстве. Я слышал, что Салли Харт разнесло, как воздушный шарик. Уж он ей вдул так вдул.

– Неужели нельзя обойтись без пошлости? – обрезала его Сара с присущей ей чопорностью.

Джонатан искоса глянул на нее и, как ни в чем не бывало, продолжил:

– А еще мы увидим наших голубков, воркующих и сюсюкающих, как идиоты. Еще в детстве я знал, что Эмили не терпится залезть Уинстону в брюки. Она ничуть не меньшая нимфоманка, чем ее шлюха мамаша.

– Элисон Ридли просто убивается из-за Уинстона, – ровным голосом отметила Сара, решив не обращать внимания на его грубости. – Через несколько недель она уезжает в Нью-Йорк. Я ее не виню. У нас слишком тесный мирок… Здесь она обречена постоянно сталкиваться с Уинстоном.

– Уж он-то сейчас на коне. Из-за аварии Джима вся газетная компания оказалась в его руках. – Вдруг Джонатан увидел возможность вывести Сару из себя и быстро добавил: – Авиационная катастрофа кажется мне несколько странной, а тебе?

– В каком смысле?

– Мне как-то пришло в голову, что Джим мог попытаться покончить с собой – понимаешь? Развязать один запутанный узел.

– Джонатан! Какие ужасные вещи ты говоришь! – воскликнула потрясенная Сара. – С какой это стати Джиму расставаться с жизнью?

– Что же здесь странного? Учитывая, что он женат на Снежной Королеве.

– Да, – пробормотала Сара. – Она – хладнокровная сука. Возможно, еще и фригидная.

– Ну, я бы этого не сказал. – Джонатан замолчал, ожидая, когда она проглотит наживку.

– А мне казалось, что ты ненавидишь ее не меньше моего.

– И мое отношение к ней не изменилось, – заверил он.

– Но ты только что намекнул, что она не так уж и холодна, Джонни.

– Я услышал о ней нечто такое, что наводит меня на прямо противоположные мысли. – Он снова замолчал, желая еще больше заинтриговать ее.

– О! Расскажи мне все-все сплетни!

Джонатан вздохнул.

– Мне не следовало бы заводить этот разговор с тобой, милая Сара. Меньше всего на свете я хотел бы расстроить тебя в канун Рождества.

– Я не расстроюсь, – ответила Сара. – Ну ладно, не упрямься, расскажи мне какие-нибудь гадости о Поле. Я – вся внимание.

– Нет. Я не уверен, что мне надо продолжать. – Он подавил коварную ухмылку, наслаждаясь игрой в кошки-мышки. Она всегда придавала ему уверенности в своих силах.

Последовала недолгая пауза.

– С другой стороны, ты уже взрослая девочка… – Он похлопал ее по руке. – И, конечно, все может оказаться и ложью.

– Ради Бога, ну расскажи… Ты сводишь меня с ума, – вскричала Сара.

– Пола в ноябре, как тебе известно, ездила на Барбадос. Но знаешь ли ты, что в то же самое время там находился и Шейн О'Нил?

Сара окаменела. Она с шумом втянула в грудь воздух, явно растерявшись.

– Ну и что? – наконец смогла выговорить она – Когда я была на открытии салона, он тоже был там. Его присутствие на острове не значит абсолютно ничего.

– Возможно – на первый взгляд. Но ведь ты же сама рассказывала мне, что на крестинах он пожирал ее глазами и истекал слюной.

– Верно!

– Так вот. Родней Робинсон, мой старинный приятель по Итону, находился на Барбадосе одновременно с Полой. Жил он в отеле «Песчаный пляж» и рассказал мне, что видел ее во время ленча в отеле. Она появилась в обществе мужчины…

– Может, вовсе и не Шейна, – быстро заметила Сара. Ей казалась невыносимой сама мысль о Шейне и кузине, она почувствовала почти физическую дурноту.

– Это был именно Шейн, – твердо произнес Джонатан. – Роднею он показался знакомым, а после их ухода старина Род расспросил метрдотеля, кто сопровождал высокую темноволосую красавицу. Тот ответил, что это был мистер О'Нил, владелец отеля «Коралловая лагуна».

– Ничего особенного в том, чтобы поесть в ресторане вместе, нет. Они всегда дружили, – ответила Сара, надеясь, что ослабнет боль, терзавшая ее грудь.