Глава 21

Часом позже, ровно в восемь, Блэки торжественно ввел Эмму в уединенную обеденную залу дальше по коридору, где должен был состояться праздничный обед.

Склонившись к ней, он прошептал:

– Дэзи не хотела никого обидеть, к тому же она боялась разговоров о любимчиках, поэтому за нашим столом не будет никого из твоих детей и внуков.

– Очень разумно, – пробормотала Эмма, и уголки ее губ дрогнули от еле сдерживаемого смеха.

Да, Дэзи действительно единственный дипломат во всей семье; с другой стороны, она знала, что ее сыновья не испытали бы особого восторга, окажись они за столом рядом с матерью. Эмма до сих пор не могла прийти в себя от удивления, что они вообще снизошли до появления здесь. Вот присутствие Элизабет ее не удивляло. Ничего странного, что ее дочь хотела снова навести мосты – ведь она никогда не ставила крест на своем главном шансе. Без всякого сомнения, она считала, будто сможет вновь втереться в доверие к матери – не исключено, рассчитывая выудить из нее еще денег. К тому же Элизабет могла захотеть повидаться с детьми, а заодно и похвастаться новым другом. Что же касается Эдвины, то она рассчитывала снискать расположение Энтони, который, отклони она приглашение, не одобрил бы поступка матери.

Размеренным шагом они с Блэки пересекли зал, направляясь к главному столу. С обеих сторон к нему примыкало еще два. Столы полукругом охватывали маленькую, блестящую паркетом танцевальную площадку прямоугольной формы, на противоположной стороне которой оркестр уже играл популярную мелодию.

Внимательные глаза Эммы не пропустили ни одной мелочи. В мерцающем свете свечей, украшавших все пять круглых столов, зал напоминал очаровательный летний сад. Все помещение утопало в цветах, и каждый стол тоже украшали небольшие живописные букеты. На перламутровых скатертях ярко сверкал хрусталь, серебро и тончайший фарфор.

Остановившись напротив отведенных им мест, Эмма повернулась к Блэки и кивнула с довольной улыбкой.

– Как красиво Дэзи все устроила… Здесь такая праздничная атмосфера.

– Да, она все жилы вытянула из организатора банкета и лично проследила за всем. – Он подвинул ей стул, но сам остался стоять. Усевшись, Эмма оглядела карточки по обеим сторонам от своего прибора.

– Я вижу, ты мой сосед справа, – сказала она. – Генри – слева, а кто еще будет сидеть с нами?

– Шарлотта и Натали, разумеется, Лен, Моника Харвей и подружка Генри, Дженнифер. А еще Марк и Ронни Каллински с женами – итого двенадцать человек.

– О, Каллински – как хорошо! Я не могла сегодня не думать о Дэвиде. Как я хотела бы, чтобы он сейчас был с нами. Хотя Ронни и не так похож на Дэвида, как Марк, но очень напоминает мне своего отца. У него те же повадки. Ты согласен?

– Конечно, дорогая. А вот и Рэндольф с матерью и теткой.

Эмма слегка повернула голову, чтобы поприветствовать Шарлотту и Натали. С присущим ему шармом и старомодной галантностью Блэки проводил невесток Эммы на их места.

Рэндольф, шумный и добродушный, как всегда, крепко сжал плечо Эммы и прогрохотал:

– Я сижу за одним столиком с Брайаном. Но я еще вернусь, тетя Эмма. – Он подмигнул. – Я намерен ангажировать вас по крайней мере на один танец.

– Только фокстрот, Рэндольф, ничего более энергичного, – со смехом ответила Эмма.

Его мать склонилась к Эмме.

– Моему внуку безумно повезло с Эмили, – призналась она. – Я в восторге от их помолвки.

– И я тоже, Шарлотта, и ты сделала очень красивый жест, подарив Эмили свое жемчужное ожерелье. Я помню, как Уинстон подарил его тебе.

Шарлотта расцвела.

– Да, когда мы с ним обручились в 1919 году. Что же касается свадьбы – надеюсь, они поженятся в Йоркшире. Элизабет уже разговаривала со мной – похоже, она хочет, чтобы свадьбу сыграли в Лондоне.

– В самом деле? – сухо отозвалась Эмма. – Я бы на твоем месте не беспокоилась. Элизабет вечно забивает себе голову всякими гениальными идеями, и обычно они лопаются, как мыльные пузыри. В данном случае, я считаю, решать должны Эмили и Уинстон, а они говорили мне, что хотят обвенчаться в Рипонском соборе. По-моему, отличная мысль, а потом мы сможем устроить прием в усадьбе.

Три женщины еще несколько минут обсуждали свадьбу Эмили, намеченную на следующее лето, а затем Эмма принялась рассказывать им о своем и Блэки предстоящем путешествии и о том, где они собираются побывать в Австралии.

Блэки продолжал регулировать поток поздравляющих, и через несколько минут зал заполнился до отказа, все уселись, и официанты заскользили между столами, наполняя бокалы белым вином. В моментально установившейся атмосфере веселья и дружелюбия слышался смех, голоса звучали все громче, порой заглушая звуки оркестра.

Эмма со свойственной ей проницательностью и вниманием к деталям скоро поняла, что ее друзья и члены ее семьи развлекаются от души и, похоже, прекрасно проводят время. После первой смены блюд – копченой лососины – самые молодые из гостей устремились на танцевальную площадку, и Эмма с гордостью следила за ними, думая, какие они все симпатичные – девушки в очаровательных платьях, молодые люди в изящных смокингах. Они кружились в танце, их чистые юные лица сияли от счастья, глаза блестели надеждой и бесконечной верой в будущее. Вся жизнь простиралась перед ними, обещая так много.

Вот перед ней возникло улыбающееся доброй улыбкой лицо Джонатана. Он кружил молодую Аманду по площадке, и на какую-то долю секунды Эмма засомневалась, не ошиблась ли она в нем. Однако Эмма отогнала от себя эту мысль, не желая сегодня думать о серьезном, и перевела взгляд на его отца. Робин танцевал со своей сводной сестрой Дэзи. Он прямо-таки излучал очарование. Смуглый, интересный Робин, некогда ее любимый сын, блестящий член парламента, лишь недавно преодолевший последствия целой серии политических авантюр. Что ж, он-то действительно умен и сметлив, когда дело касается его собственной карьеры. Он всегда был прожженным политиком, пронырливым дельцом, популярным – Эмма не могла не признать – в лейбористской партии, не говоря уж о своих избирателях в Лидсе.

Блэки прервал ее размышления, легонько прикоснувшись к ее руке, отодвинул свой стул и произнес:

– Пошли, Эмма, первый танец за мной.

С гордым видом он повел ее на площадку, заключил в объятия, и они заскользили под звуки попурри из мелодий Кола Портера.

Блэки отлично понимал, что вдвоем они составляли прекрасную пару, и, возвышаясь над Эммой, чувствовал всеобщее внимание, знал, что все смотрят только на них. Он перехватил испытующий взгляд Кита, наклонил голову, улыбнулся и огляделся, выискивая Робина. Вон он, кружит Дэзи в танце, такой гладкий, такой подтянутый… и такой скользкий. Блэки презирал сыновей Эммы за то, что они ее предали, и теперь гадал, понимает ли кто-нибудь из них, какого дурака они сваляли, восстав против такой блестящей женщины. Шансов у них было не больше, чем у снежинки на раскаленной сковородке. Разумеется, она шутя разделала их. Она всегда выигрывала.

Эмма прошептала, уткнувшись лицом ему в грудь:

– Все смотрят на нас, все говорят о нас с тобой, Блэки.

– Значит, все остается по-прежнему.

Вечер катился без сучка, без задоринки. Все ели восхитительную еду, пили замечательные вина, болтали, шутили, смеялись и танцевали с удивлявшей Эмму беззаботностью. На миг ей показалось, что на сегодня позабыты все подводные течения. Словно члены разных фракций, не сговариваясь, автоматически заключили перемирие, словно все на время позабыли о вражде, соперничестве, ненависти и ревности. Завтра они снова вцепятся друг другу в глотки, но сегодня между ними царили дружба и согласие. Может быть, так только казалось, но ей все равно приятно было видеть, что они вели себя с подобающей случаю сдержанностью.

Эмма тоже получала большое удовольствие, но по мере того, как длился вечер, она начала понимать, что все происходящее вызывает в ней слишком противоречивые эмоции. На нее нахлынули воспоминания… и радостные, и горькие. И даже выбор места, где проходило торжество, показался ей вдруг полным смысла. Отель «Ритц» так много значил в ее судьбе. Именно здесь в молодые годы они с Полом урывали у жизни короткие моменты счастья во время первой мировой войны перед тем, как он вернулся в окопы Франции. Несколько секунд она не могла думать ни о ком, кроме Пола Макгилла, и полностью ушла в себя. Глаза ее затуманились, и сейчас для нее существовало только прошлое. Но вот из-за соседнего стола до ее ушей донесся звонкий смех Дэзи, и, вздрогнув, Эмма вернулась в сегодняшний день. Стряхнув недолгую задумчивость, она сурово напомнила себе, что только недавно твердо решила думать только о будущем.

Блэки, с любопытством отметивший, что она периодически погружается в молчание, вовлек ее в разговор, и вскоре именинница уже весело хохотала. Внезапно он прервался на середине рассказа и воскликнул:

– Держись, дорогая, к нам направляется Рэндольф за обещанным танцем!

– Значит, будем танцевать, – ответила Эмма и позволила улыбающемуся племяннику увлечь себя на площадку. Они сделали полный круг, и тут место ее партнера занял Джонатан, а через несколько минут его сменил Уинстон. Энтони следующим закружил в танце свою бабушку, а вскоре Александр уже похлопал по плечу кузена, требуя своей очереди завершить с ней тур вальса.

Когда смолкла музыка, Александр не выпустил ее из объятий, а продолжал стоять с ней посреди площадки, глядя на Эмму сверху вниз с непонятным выражением глаз.

Эмма испытующе посмотрела ему в лицо.

– В чем дело, Сэнди? Кажется, ты хочешь сказать что-то важное?

– Да, бабушка. – Он наклонился к ней и что-то прошептал.

– Ну конечно, – с улыбкой проговорила Эмма. Когда он повел ее к столу, она что-то шепнула ему на ухо.

Усевшись на место, Эмма повернулась к Блэки, обмахиваясь рукой.

– Ф-фу! Ну и марафон! Честно говоря, я, пожалуй, становлюсь староватой для подобных упражнений.

– Как! Такое юное создание, как ты? Ерунда. И вообще, ты, по-моему, наслаждаешься вовсю, – рассмеялся Блэки.

– Что верно, то верно. Чудесный вечер, и все очень милы друг с другом. – Не дождавшись ответа, она пристально посмотрела на него. – Это ведь действительно так.

– Угу, – буркнул он. – Возможно, ты и права.

Но Блэки вовсе не разделял ее оптимизма и находил неожиданное дружелюбие ее детей подозрительным. С другой стороны, они вели себя прилично, а больше ему ничего и не нужно. Через несколько дней они оба будут на пути в Нью-Йорк, а в ее отсутствие остальные могут хоть перерезать друг друга.

Внезапно наступила тишина, и невидимая рука убавила свет люстр и настенных канделябров. Все переглянулись. Барабанщик выбил оглушительную дробь. В зал вошел официант, толкая перед собой тележку с огромным именинным тортом, увенчанным восьмьюдесятью свечами, ярко горящими в полутемной комнате. Как только официант остановился посреди танцевальной площадки, оркестр заиграл «С днем рождения», и, следуя примеру Блэки, почти все гости дружно подхватили слова песни-поздравления. Когда музыка стихла, Блэки предложил Эмме руку, подвел ее к торту, и они вдвоем задули свечи. Эмма взяла в руки нож и отрезала первый кусок. Затем они вместе вернулись за свой стол.

Официанты наполнили бокалы шампанским и разнесли торт. Когда каждый получил свою порцию, Дэзи встала и постучала ложечкой по фужеру.

– Прошу внимания. Ну пожалуйста!

Разговоры смолкли, все взгляды обратились на нее.

– Спасибо, – сказала Дэзи. – И примите огромную благодарность за то, что все вы собрались сегодня здесь, чтобы отпраздновать день рождения моей мамы. Мы с Блэки восхищены тем, как сумели вы сохранить наш секрет. Когда мама приехала, мы сразу поняли по выражению ее лица, что она ничего не подозревала. – Дэзи улыбнулась всем самой теплой из своих улыбок и продолжала: – За последние несколько недель различные члены нашей семьи неоднократно обращались к Блэки и ко мне, выражая желание сказать несколько слов и выразить свое уважение к Эмме Харт сегодня вечером. Мы встали перед очень сложным выбором – необходимостью решить, кого из них отобрать, и вскоре нам стало ясно, что нашей уважаемой виновнице торжества очень быстро надоест сидеть и выслушивать одну речь за другой, особенно когда все они посвящены ей самой. Блэки предложил наилучшее решение, но, прежде чем объявить первого выступающего, я хотела бы сообщить маме и всем вам имена тех, кто просил сегодня слово.

Дэзи взяла в руки листок бумаги и посмотрела на мать.

– Все твои внуки хотели провозгласить тост в твою честь, мама, от имени третьего поколения нашей семьи. И Робин, и Элизабет желали бы выступить в качестве представителей нас, твоих детей. Генри, Лен и Брайан – каждый из них просил права поздравить тебя от лица твоих многочисленных друзей и деловых партнеров.

Эмма грациозно склонила голову и, посмотрев сперва направо, потом налево, выразила признательность всем, кого назвала Дэзи.

– Как я уже говорила, – продолжала ее дочь, – Блэки разрешил нашу маленькую проблему, причем очень ловко, на мой взгляд. А теперь я предоставляю первое слово – мистеру Рональду Каллински.

Ронни встал. Это был видный мужчина: высокий, стройный, с умным задумчивым лицом и черными волнистыми волосами с проседью. От отца и бабки, Джанессы Каллински, он унаследовал ярко-голубые глаза, особенно выразительные у человека с такой спортивной фигурой.

– Эмма, Дэзи, Блэки, леди и джентльмены, – начал он, обнажая в щедрой улыбке ослепительно белые зубы. Ронни обладал немалым обаянием и в качестве председателя правления фирмы «Каллински Индастриз» привык выступать на публике. – Здесь присутствует много друзей и деловых партнеров Эммы; однако я уверен, они не обидятся, если я определю сегодняшнее собрание как встречу кланов. Трех кланов, если уж быть абсолютно точным… Харты, О'Нилы и Каллински. Более пятидесяти лет назад встретились и крепко сдружились три молодых человека – Эмма, Блэки и мой отец Дэвид. Насколько я знаю, многим их дружба казалась необычной, даже странной – что общего могли найти между собой протестантка, ирландский католик и еврей-ортодокс. Но эта троица знала, что делала. Они нашли друг в друге родственные души, почувствовали общность натур. Каждый из них был добр, честен, настойчив и полон надежд. Их всех снедали честолюбие, нетерпение и твердое намерение добиться успеха любой ценой, но только не в ущерб чести, порядочности и совести. И еще они верили в милосердие. Вскоре всех троих уже крепко-накрепко связывали узы любви и взаимного уважения, и они пронесли преданность друг другу через всю жизнь, до смерти моего отца несколько лет назад.

Ронни перевел дух и немного изменил тон своей речи.

– Возможно, не каждому здесь известно, – продолжал он, – что наша троица называла себя «Три мушкетера», и, когда Блэки попросил меня сказать сегодня несколько слов, выразив наше общее глубокое уважение Эмме, он отметил, что я займу место третьего мушкетера, которого нет сегодня с нами, – моего отца.

Отхлебнув воды, Ронни устремил взгляд на главный стол.

– Эмма Харт – самая замечательная из всех женщин, и ее достоинства неисчислимы. Трудно, если вообще возможно, выделить какое-нибудь одно. Однако, присутствуй здесь сегодня Дэвид Каллински, я знаю, что он поднял бы тост за огромное и удивительное мужество Эммы Харт. Впервые семья Каллински убедилась в этом ее качестве в 1905 году, когда Эмме исполнилось всего шестнадцать лет. Позвольте мне рассказать вам эту историю. Однажды, блуждая по Лидсу в поисках работы, Эмма увидела, что банда хулиганов напала на мужчину средних лет. Он упал на землю и лежал, прижавшись к стене, пытаясь защищаться от града камней. Бедняге требовалась помощь. Не задумываясь о себе, – а Эмма тогда ждала ребенка, – юная леди, одна на пустынной улице, бросилась ему на выручку. Ее бесстрашие обратило мерзавцев в бегство. Эмма помогла незнакомцу подняться на ноги, осмотрела его раны, подобрала разбросанные по земле вещи и настояла на том, чтобы довести его до дома. Звали бедолагу Абрахам Каллински, и он приходился мне дедом. Провожая его до скромного жилища, Эмма спросила Абрахама, почему на него напали. Абрахам ответил: «Потому что я еврей». Его слова поразили юную Эмму, и Абрахам начал объяснять ей, что евреев в Лидсе преследуют за их религию, манеру готовить и чуждые местным обывателям обычаи. Он поведал ей об ужасных страданиях, которые претерпевали евреи от рук мародерствующих хулиганов, устраивающих налеты на район, где они жили, – по сути, еврейское гетто – и нападавших на них и на их дома. То, что Эмма услышала, возмутило ее до глубины души и, более того, привело в ярость. Она назвала случившееся жестоким и глупым занятием невежественных людей.

Ронни Каллински склонил голову и взглянул прямо в глаза Эмме. Его лицо выражало ту любовь и восхищение, которые он испытывал к ней. Он медленно произнес:

– С того дня и до сего момента сидящая здесь удивительная женщина всю свою жизнь боролась с глупостью, невежеством и любыми проявлениями дискриминации, постоянно обличала пороки, которые она научилась различать в людях с юных лет. Она всегда презирала религиозные и этнические да и вообще любые предрассудки. Мужество никогда не изменяло ей. С годами оно только возросло. Эмма всегда исповедовала одну религию – это справедливость, правда и честная игра.

Генри Россистер начал аплодировать, остальные последовали его примеру. В конце концов Ронни пришлось потребовать тишины.

– Отец как-то сказал мне, что Эмма, Блэки и он сами внесли свой вклад в процветание города тем, что вырвались из тисков нищеты, но именно Эмма в наибольшей степени повлияла на будущее Лидса. И он не ошибался. Ее вклад в промышленность и в благотворительные организации города всем известен. Однако я хотел бы кое-что добавить от себя: в характере каждого из здесь присутствующих есть что-то от Эммы – это касается не только членов трех тесно переплетшихся между собой кланов, но и ее друзей и деловых партнеров. Мы должны гордиться такой привилегией, ибо все мы стали лучше благодаря знакомству с ней, благодаря тому, что мы допущены в круг ее знакомых. Эмма Харт удостоила нас своей верной дружбой, любовью и глубоким пониманием. И для нас великая честь, что она присутствует здесь сегодня. Итак, от имени моего покойного отца, от имени всех Каллински, как пришедших сюда, так и отсутствующих – я прошу вас поднять бокалы в честь Эммы Харт. В честь женщины выдающегося мужества и огромной независимости, которая никогда не знала горечи поражения и всегда шла по жизни, выпрямившись во весь рост… Которая выше нас всех. – Ронни поднял бокал. – За Эмму Харт!

Когда все выпили, Ронни объявил:

– А теперь несколько слов скажет Блэки.

Блэки вскочил со стула.

– Спасибо, Ронни. Сам Дэвид не сказал бы лучше, и твои слова об Эмме были уместны и очень трогательны. Как уже говорила Дэзи, мы все знаем, что Эмма не захочет выслушивать многочисленные хвалебные речи. И, поскольку я знаю нелюбовь Эммы даже к коротким выступлениям, я буду совсем краток. – Блэки усмехнулся. – Ну, настолько краток, насколько смогу. Совершенно очевидно, что в торжественный день восьмидесятилетия Эммы я испытываю настоятельную необходимость сказать о ней несколько добрых слов.

Пока Блэки распространялся насчет силы ее характера, умения побеждать вопреки всем трудностям и о ее выдающихся достижениях в бизнесе, Эмма думала о своем. Блэки она слушала только краем уха. Во время речи Ронни ее мысли вернулись в далекое прошлое. Эмма вспомнила те места, где она начинала, оглянулась на пройденный путь и сама себе удивилась – как ей удалось совершить все это, причем почти в одиночку?

Однако вскоре она спохватилась, что множество пар глаз обращены на нее и на Блэки, и оставила воспоминания. Ее старинный друг закончил говорить о давних временах и перешел к настоящему. И в унисон его словам мысли Эммы вернулись к ее сегодняшней жизни.

«Что ж, – подумала она, – чтобы вы ни говорили о моей жизни, мои внуки представляют собой отличное доказательство, что она не прошла даром». Неожиданно Эмме все стало яснее ясного, как при вспышке молнии. У нее даже дух захватило. И она поняла, что ей следует сегодня сделать.