Он хотел разбить эти хрустально-чистые образы Полы, которые хранит его мозг. К черту и ее тоже! Он хотел бы разбить эту память о ней, которая так сильно и неизгладимо отпечаталась в его измученном больном мозгу, что, казалось, подчинила себе всю его жизнь, сказывается на всем, что он делает. Временами он ощущал, что стал жертвой этого образа, яркого и полного жизни, который он всегда носит в душе, – ее лицо, ее смех, ее нежный голос, который ему все время слышится. Этот образ так глубоко спрятан в его душе, в его воображении, что он не может избавиться от него, как бы ни пытался.
Он не двигался. Его рука, сжатая в кулак так крепко, что косточки побелели, так и не поднялась. Он резко закрыл глаза, не в силах больше смотреть на себя в эту минуту слабости, прислонился к стене, чтобы прийти в себя, и постоял некоторое время неподвижно, пока не успокоился и не взял себя в руки. Повернувшись, он шагнул под душ, включил краны и отдал себя во власть струящейся воды.
Несколько минут спустя он вышел из-под горячего душа, взял банное полотенце и энергично растерся. Потом нашел еще одно свежее полотенце и повязал его вокруг пояса. Затем достал из шкафчика под раковиной свой туалетный набор, который оставил здесь несколько недель назад. Он почистил зубы, прошелся электрической бритвой по подбородку, чтобы убрать едва заметную сизую тень от щетины, которая всегда появляется к вечеру, немного брызнул одеколоном на лицо и причесал мокрые волосы.
Он почувствовал себя освеженным, больше похожим на себя – спокойно-сдержанным, полностью владеющим собой. Он на долю секунды задержал взгляд на своем отражении, не понимая, как это может быть: он – большой, сильный и здоровый молодой мужчина двадцати семи лет. У него богатырский рост, хорошее тренированное тело и могучая сила; у него хорошая голова на плечах – под стать его крепкому физическому сложению такой же могучий интеллект… И все же… на самом деле, он так уязвим. «Наш мозг – это очень хитрая штука, – думал он. – Он так тонко устроен, что человека очень легко вывести из состояния душевного равновесия. А логика сердца? Разве кто-нибудь может ее объяснить?»
Отвернувшись от зеркала, он сделал глубокий вдох и приготовился к неизбежной сцене с Дороти. Сегодня он пришел к ней, хотя чувствовал, что этого не следует делать, – он не мог дождаться, когда же он наконец уедет и они расстанутся.
Он открыл дверь из ванной, моргнул несколько раз, войдя в наполненную тенями спальню, пока глаза не привыкли к темноте. В комнате было тихо, и он подумал, что, может быть, она заснула – он был бы очень рад. Он нашел на ощупь на стуле свою одежду, которую оставил там не очень давно, надел трусы и носки, развязал полотенце. Он надел рубашку и быстро застегнул ее, натянул брюки и застегнул молнию.
В этот момент зажглась лампа на тумбочке у кровати, залив комнату холодным ярким светом.
– Ты что, уходишь? – резко спросила Дороти. В ее голосе слышались возмущение и бешенство.
Шейн повернулся к ней.
Он не мог смотреть на нее. Просто был не в силах встретиться с ней взглядом. Он знал, что в ее глазах прочтет обиду и укор, поэтому смотрел на дальнюю стену комнаты.
– Я должен идти. – Он сел на стул и начал надевать ботинки, все время чувствуя на себе ее взгляд.
– Как ты смеешь! – воскликнула она, резко сев на кровати, так что даже стукнулась об изголовье. Сердитым движением она натянула на себя простыню. – Ты приходишь сюда, не предупредив меня заранее, пьешь мой виски, занимаешься со мной любовью, не очень успешно к тому же, исчезаешь в ванной на полчаса, оставив меня на взводе. – Она сердито посмотрела на него и добавила тем же резким обвиняющим тоном: – Потом ты украдкой возвращаешься сюда и спокойненько начинаешь одеваться в темноте, как будто ты ничем мне не обязан. Ты явно собирался потихоньку смыться на этот свой чертов ужин.
Он поежился. Вздохнув про себя, он встал и подошел к кровати, сел на краешек, взял ее за руку. Ему хотелось уладить все по-хорошему, расстаться с ней по-дружески. Она вырвала руку и прижала ее к своим дрожащим губам, пытаясь унять слезы, готовые пролиться из ее темных глаз.
Шейн сказал очень нежно:
– Пожалуйста, не расстраивайся. Я же говорил тебе про ужин еще на прошлой неделе. И я еще раз напомнил про него, как только приехал сегодня. Несколько часов назад это тебя как будто не волновало. Мне показалось, что ты рада мне.
– Зато теперь волнует, – выдохнула она, закашлявшись при этом. – Я не думала, что ты оставишь меня одну в свой последний вечер в Йоркшире. Особенно после того, как мы провели несколько часов в постели. Я думала, мы поужинаем вместе – мы же всегда так делаем – и что ты здесь переночуешь, Шейн.
Он молчал и не смотрел на нее. Ему было неловко.
Она по-своему истолковала его сдержанность.
– Извини, что я испортила тебе все в последнюю минуту, Шейн, – прошептала она, ее голос немного смягчился, она теперь говорила более заискивающим тоном. Она решила, что скорее добьется своего, если будет вести себя более примирительно. – Пожалуйста, скажи, что ты прощаешь меня. Я тебя так люблю. Я просто не вынесу, если ты будешь на меня сердиться.
– Я не сержусь, и мне нечего тебе прощать, – проговорил он, стараясь быть терпеливым. В душе ему так хотелось поскорее уехать. – Не начинай бичевать себя или надевать власяницу. Поверь, это все не имеет значения – честное слово, Дороти.
Она услышала какую-то странную ноту в его голосе. Она не понимала толком, что это такое, но все равно вспылила.
– Это имеет значение для меня, – резко ответила она, от ее мягкости не осталось и следа.
Поскольку он не отвечал, она воскликнула с горячностью:
– Сегодняшний день окончательно доказывает мне это.
– Доказывает что? – спросил он утомленно.
– Что у тебя не получается со мной, потому что есть другая женщина, Шейн, и я думаю, ты поступаешь непорядочно, используя меня таким образом.
Его удивило, что она, сама того не зная, догадалась о настоящей причине, но он попытался скрыть это. Шейн сразу же поднялся. Движения его были порывистыми. Он отошел от кровати.
– Я не использовал тебя, – возразил он и плотно сжал губы, взглянув на дверь.
– Я не использовал тебя, – зло передразнила его она, ее губы презрительно скривились. – Еще как использовал. И, между прочим, я считаю, что твой друг Уинстон Харт – такой же подонок, как и ты, раз не пригласил меня на сегодняшний ужин.
– Это не он дает ужин – его устраивает Элисон Ридли, а она не знакома с тобой и не знает о наших отношениях. Мы с тобой с самого начала договорились, что каждый будет жить своей собственной жизнью, у каждого будут свои друзья, и мы не будем становиться парой, – воскликнул он, повышая голос. – Мы всегда считали, что наши отношения нас ни к чему не обязывают… если не ошибаюсь, и ты так хотела.
Шейн остановился на минуту, сдерживая поднимающееся раздражение.
– К тому же, до сегодняшнего дня тебя никогда не интересовали мои приятели, – напомнил он уже более спокойным и безразличным тоном.
– Сейчас я уже так не думаю. Пожалуйста, возьми меня с собой, Шейн. Я очень хочу пойти туда с тобой. Очень. Это же твой последний вечер. Пожалуйста, дорогой мой, – упрашивала она его с обольстительной ласковой улыбкой, которая сникла, натолкнувшись на его холодный и неуступчивый взгляд.
– Ты же знаешь, что это невозможно, тем более сейчас, уже поздно пытаться что-то изменить в последний час. И потом, это ужин, где рассчитывают на определенное количество мест за столом. Пожалуйста, не пытайся теперь заставить меня надеть власяницу. – Он устало сделал шаг к двери.
– Я знаю, что меня не хотят видеть в твоем драгоценном узком кругу! – в раздражении прокричала она, еще больше распаляясь. – Боже мой, меня просто тошнит от вас всех! Семейство О'Нилов, Хартов, Каллински… от всех этих тесно сплоченных высокомерных зазнаек! Никто не может войти в этот избранный круг. Для нас, простых людей, нет места в вашей компании выскочек. Можно подумать, что вы принадлежите к королевскому роду – так вы себя ведете, такой вид напускаете на себя, так манерничаете и кривляетесь. И ваши вонючие деньги! – с презрением и ненавистью выкрикнула она, лицо ее выражало ожесточение. – Вы все – грязная шайка снобов – все без исключения. К тому же, если хотите знать, что я о вас думаю, склонные к кровосмешению – все время табунитесь вместе в разреженном воздухе своих роскошных поместий, отгородившись от всего остального мира. Противно!
Шейн был удивлен и шокирован яростью ее выпада, он смотрел на нее ледяным взглядом и чувствовал, как в нем нарастает брезгливость. Его возмутили ее слова и ее ненависть, но он сразу же взял себя в руки, решив не поддаваться на провокацию и не отвечать тем же.
Наступила неловкая пауза.
– Мне пора идти. Я очень опаздываю. – Это было сказано довольно ровным и спокойным тоном, но внутри у Шейна все кипело. Он пересек комнату; не затягивая, набросил галстук на шею, перекинул через плечо пиджак.
– Мне жаль, что мы расстаемся на такой ноте, – сказал он, осуждающе глядя на нее. – Но я думаю, нам больше нечего сказать друг другу. – Он пожал плечами. – Я надеялся, что, по крайней мере, мы сможем остаться друзьями.
– Друзьями! – повторила она вслед за ним пронзительно-резким голосом, снова взрываясь. – Ты, должно быть, спятил. Что же ты стоишь? Давай-давай, убирайся отсюда! Иди к своей даме сердца. Не сомневаюсь, что она-то приглашена на этот ваш ужин!
Она истерически рассмеялась сквозь слезы, которые мешали ей видеть, потом провела рукой по глазам, пытаясь найти хоть каплю силы и совладать с собой, но безуспешно. Подавив рыдание, она закричала:
– Должна признаться, одно мне любопытно: почему ты снова и снова приползаешь сюда, в мою постель, взведенный до предела и мечущийся от неосуществленного желания, готовый трахаться с кем угодно, если кто-то другой владеет твоим сердцем? Она что – наследная принцесса одного из кланов? Настолько воспитанная и утонченная леди – такая целомудренная и девственная, что ты и помыслить не можешь о том, чтобы испортить ее? В чем дело Шейн? Неужели у тебя кишка тонка переспать с ней до того, как вас соединят узы брака и благословят ваши семейки? Или, может быть, она не проявляет интереса к тебе? Неужели твои роковые чары не имеют власти над ней? Неужели ты у нас не совсем неотразимый… – она не закончила фразу, увидев, как он изменился в лице от боли, сообразив, что каким-то образом догадалась о настоящей причине, хотя и случайно.
– Шейн, прости меня, – в ту же минуту извинилась она, полная раскаяния. Ей стало по-настоящему жаль его, она испугалась, что на этот раз зашла слишком далеко.
Она выпрыгнула из кровати и, путаясь в рукавах, накинула халат.
– Шейн, прости меня! Я не хотела! Я, честное слово, не хотела быть жестокой и причинить тебе боль. Я люблю тебя, Шейн. С самого первого дня нашей встречи. Пожалуйста, прости меня. И забудь о том, что я только что говорила. – Она расплакалась.
Он не отвечал. И больше не смотрел на нее.
Он вышел. Дверь за ним захлопнулась. Это был конец.
Шейн прошел через прихожую, открыл дверь и вышел из квартиры Дороти. Он сломя голову сбежал по лестнице. У него стучало в висках, спазм сжал желудок, и снова к горлу подступила тошнота.
Он пробежал через лужайку, открыл дверь своей машины и быстро сел в нее. Машина с ревом рванула с места. Он вцепился руками в руль, на его лице застыла маска ярости, на виске пульсировала жилка.
Когда он доехал до Стрея – открытой и продуваемой всеми ветрами городской площади в центре Хэрроугейта, он притормозил и остановился.
Несколько минут Шейн сидел и курил, приводя свои мысли в порядок и успокаивая свои издерганные нервы. В его черных глазах застыло тревожное и отсутствующее выражение. Потом он нетерпеливо погасил сигарету – вкус никотина вдруг показался ему отвратительным. Голова болела, в ушах еще звенели обличительные слова Дороти Мэллет. Она проявила крайнюю несдержанность, которую нельзя объяснить никакими обстоятельствами. Впрочем, это вообще было довольно характерно для нее. Она и раньше устраивала ему сцены ревности, и ему уже пора было привыкнуть к ее скандалам, к взрывам ее необузданного темперамента.
Он вдруг неожиданно осознал, что в его поведении по отношению к Дороти не было ничего, за что он должен казнить себя. Он всегда был добр и внимателен к ней. Он – порядочный человек, у него есть моральные принципы и понятие о чести; более того, он ни за что в жизни сознательно не обидел бы ни ее, ни любую другую женщину.
Он вспомнил те гадости, которые она ему наговорила. Особенно ее слова о другой женщине в его жизни были как удар ниже пояса. Но совершенно очевидно, что она била наугад, высказывала только свои предположения – ведь она никак не может знать, что он любит Полу. Никто не знает. Это – его секрет.
Реальности жизни ясно предстали перед ним, он посмотрел им в лицо и ощутил сильный удар. Сердце предательски сжалось: нет никакой надежды, что Пола будет когда-нибудь принадлежать ему. Несомненно, она очень любит Джима Фарли. Он видел во время приема сегодня: это было написано на ее лице. И не только это – теперь она мать… они все вместе – семья. Она была очень рада видеть его сегодня на крестинах – это было видно, но, несмотря на ее дружеское расположение и приветливость к нему, она была поглощена мыслями о муже и малышах.
Шейн зажмурил глаза, лицо его исказила гримаса отчаяния. Его любовь безнадежна, у нее нет будущего. Он знает это уже очень давно, и все же в его сердце теплилась искра надежды, что может случиться нечто, – и все изменится. Конечно, этого не будет. Он должен с корнем вырвать Полу Фарли из своего сердца, уничтожить ее следы в своей памяти – как он решил вчера на равнине. Он хорошо понимал, что это будет нелегко. Но, с другой стороны, необходимо попытаться сделать это, собрав всю свою силу воли. Он должен сделать так, чтобы его жизнь в Нью-Йорке стала другой… Это его последний и единственный шанс сделать свою жизнь достойной того, чтобы ее стоило прожить. Теперь он укрепился в этой решимости.
Наконец Шейн открыл глаза, повернул голову и выглянул в окно машины, отгоняя воспоминания о Поле, его любимой и дорогой Поле… «Она – замужняя женщина, мать», – напомнил он себе.
Встряхнув головой, он наконец вернулся в настоящее и вспомнил, где находится.
Он заметил нарциссы, слегка покачивающиеся от недавно поднявшегося ветерка – ярко-желтые поляны на фоне недавно зазеленевшей травы. «Надо было купить цветов для Элисон», – рассеянно подумал он, вспомнив об ужине. Он взглянул на часы на приборной доске. Они показывали половину восьмого. Магазины уже закрыты… а он опаздывает. Но если он хорошенько поспешит и немного полихачит, то сможет добраться за полчаса.
Он включил радио и нашел одну из станций Би-би-си, всегда передающую классическую музыку. Звуки «Канона» Пэчилбэла заполняли машину. Шейн выехал на основную дорогу.
Через несколько минут «феррари» летел по направлению к известному своим собором старинному городку Рипон, где жила Элисон Ридли. Он гнал и гнал машину, полностью сосредоточившись на дороге, которая бежала ему навстречу.
Глава 14
В Шейне О'Ниле было что-то от актера. Этот талант он унаследовал от Блэки и всегда мог использовать свой артистизм, если ему это было удобно. Сейчас это было именно так.
Он открыл дверь коттеджа Холли Три, несколько раз глубоко вдохнул, надел на себя маску этакого развеселого, неунывающего парня и двинулся вперед.
Потом на мгновение задержался у входа в гостиную и шагнул через порог, чтобы предстать перед всеми таким, каким они хотели его видеть, – совершенно беззаботным молодым человеком, держащим в руках весь мир. Всем своим видом излучая радость и дружелюбие, он неторопливо приблизился к своим самым близким друзьям – Уинстону Харту, Александру Баркстоуну и Майклу Каллински. Элисон и ее приятельниц нигде не было видно, а эта троица стояла группкой у окна, рядом с длинным и узким обеденным столом, который на сегодняшний вечер превратился в бар.
По пути к ним Шейн с интересом оглядывался по сторонам. Его сразу поразила красота этой центральной комнаты коттеджа. Он вспомнил, что Элисон недавно закончила отделку этой комнаты, – и она поистине сотворила здесь чудо. Низкий потолок с выделяющимися на нем балками и широкий каменный очаг – и то, и другое в стиле тюдор – задавали тон в комнате, а яркая кретоновая обивка диванов и стульев, старинная сосновая мебель и романтические акварели Салли Харт на белых стенах оттеняли и усиливали ее неповторимое очарование. Это была простая комната деревенского дома, незатейливая и без претензий, но исключительно удобная и уютная – одним словом, в его вкусе. Он сразу же решил, как только увидит Элисон, поздравит ее с успехом.
Шейн остановился перед друзьями, и тотчас начались разные подкалывания и подшучивания в его адрес.
Они безжалостно издевались над ним за то, что он опоздал, и позволяли себе всяческие намеки на истинную причину опоздания. Он добродушно все выслушивал, весело смеялся вместе со всеми и сам выпустил по ним несколько стрел. Напряжение и усталость начали отпускать его, до боли напряженные мускулы расслабились, да и сам он наконец почувствовал себя раскованно и комфортно в компании трех своих друзей. Еще через несколько минут он уже совсем искренне, без игры, вписался в их теплую атмосферу взаимной симпатии, дружеского расположения, беззаботного настроения и веселья, которая царила здесь сегодня вечером.
В какой-то момент он взял сигарету, поднес к ней зажигалку и, когда он делал это, мимолетно вспомнил о тех обвинениях и обличениях по адресу их дружеской компании и всего их круга, которые он выслушал сегодня от Дороти. Да, в одном отношении она права – им в огромной степени свойственна клановость, это надо признать. Да, они держались вместе, и происходило это потому, что они вместе выросли, всегда были дружны и играли немалую роль в жизни друг друга. Об этом позаботились Эмма, Блэки и Дэвид Каллински, дед Майкла. Они в свое время прошли вместе через многие испытания на заре нового века, помогали друг другу в борьбе не на жизнь, а на смерть, делили невзгоды, а позднее – победы. Именно от них идут нерушимые узы этой дружбы. Это удивительное трио – основатели трех могучих йоркширских династий – было связано тесной дружбой и взаимной преданностью большую часть своей жизни – по сути дела, с того дня, как они встретились, – и до безвременной смерти Дэвида в начале шестидесятых. Поскольку их дети и внуки в силу жизненных обстоятельств оказывались вместе со дня своего рождения и в последующие годы, было совершенно естественно, что многие из них оставались непоколебимо преданы друг другу, были лучшими друзьями и часто встречались.
«Что за черт! – подумал Шейн, сердясь на самого себя. – Почему меня заботит ее мнение о нас? Мы таковы, мы так живем, более того, мы по-настоящему глубоко привязаны друг к другу. И мы всегда рядом, если у одного из нас беда или горе, – точно так же, как у наших дедов и бабушек задолго до нашего рождения». Уинстон по-своему истолковал внезапное молчание Шейна:
– Ну, ладно, ребята, давайте дадим ему небольшую передышку. Что будешь пить, Шейн? Виски?
– Просто содовой, пожалуйста.
– Да что с тобой сегодня? – спросил молодой Харт, наполняя стакан. – Попивать эту безобидную водичку – это так не похоже на ирландца.
Шейн усмехнулся и взял стакан.
– Я уже перебрал сегодня немного по части шампанского. Но должен сказать, что ни на одном из вас сегодняшнее испытание как будто не отразилось, а вы все опрокидываете бокал за бокалом, как моряки, после долгого плавания получившие увольнение на берег. – Взглянув на Майкла, он продолжал: – Твои родители, должно быть, все еще в Гонконге, раз их не было вместе с тобой на крестинах?
– Они возвращаются через пару недель, и тогда я отправлюсь в Нью-Йорк. Надеюсь, мы сможем там встретиться, Шейн. Где ты собираешься остановиться?
– Пока не найду чего-нибудь подходящего, в квартире тети Эммы на Пятой авеню. И учти, что я на тебя смертельно обижусь, если ты не позвонишь мне.
Теперь Шейн стоял, глядя мимо Уинстона: из сада в комнату входила Вэлентайн Стоун, подружка Майкла, а следом за ней Маргарит Рэйндолс и еще какая-то светловолосая девушка. Он догадался, что это и есть американская подруга Элисон, в честь которой дается обед. Он помахал им рукой, потом взял Майкла за руку.
– Я, кажется, заметил кольцо на пальце у Вэлентайн. Я не ошибся?
– Да, кольцо есть. Но оно не на левой руке, а на правой,[8] дурила ты этакий. – Майкл Каллински усмехнулся. – Когда я решусь на этот ужасный шаг, я тебе первому скажу, Шейн.
Тут вмешался Александр:
– Вы только послушайте этого человека!.. Да все мы знаем, как она вертит тобой, Майкл.
– Кто бы говорил, – парировал Майкл. – Ты у Маргарит стоишь по стойке «смирно» и даже шевельнуться боишься.
Все рассмеялись. Александр покраснел:
– Ну, это как сказать… – Он на мгновение замолчал, а потом добавил: – Но в одном я действительно уверен на сто процентов: бабушке моей Мэгги нравится, она ее одобряет. Она считает, что я должен поспешить сделать ей предложение, пока какой-нибудь другой парень не увел ее у меня из-под носа. Вот какого высокого мнения Эмма Харт о своем внуке.
Александр покачал головой и по своему обыкновению ушел в себя. Но краем глаза он продолжал наблюдать за Мэгги. Она сегодня выглядела потрясающе в ярко-алом брючном костюме. Ее светло-каштановые волосы были зачесаны наверх и заколоты в старомодную прическу «а-ля помпадур». Возможно, ему действительно стоит последовать совету бабушки.
Шейн вздрогнул, услышав слова Александра, и сказал ему негромко:
– Смотри, не потеряй Мэгги. Тетя Эмма права – она просто находка, Сэнди. Такая славная девушка.
– А в этом мире так много хищных мужчин, – добавил Майкл. – Тебе стоит послушаться Эмму Харт, Александр, пока еще не поздно.
Шейн повернулся к Уинстону:
– А где скрывается твоя дама сердца?
– Ты о чем? – хмуро переспросил Уинстон, с трудом отвлекаясь от мыслей об Эмили.
– Об Элисон. Где она? – Шейн удивленно посмотрел на друга и продолжил: – Я еще не поздоровался с нашей хозяйкой.
– А, да, Элисон. Она умчалась на кухню незадолго до твоего прихода, – быстро сказал Уинстон, пытаясь загладить свой промах. – Вернется через секунду. Она пошла посмотреть, как справляются на кухне две ее помощницы, которых она наняла на этот вечер. А теперь пойдем, я представлю тебя почетной гостье, иначе Элисон меня просто четвертует. – Уинстон многозначительно подмигнул Шейну: – Подруга Элисон, живет в Нью-Йорке. Если ты будешь хорошо вести себя сегодня вечером, возможно, она даже согласится составлять тебе иногда компанию в Америке.
– Вряд ли у меня будет время для встреч с женщинами. Я буду по уши занят делами гостиницы. И вообще, Уинстон, прекрати свои попытки пристроить меня, – недовольно сказал Шейн, но, подумав, спросил: – Кстати, почему ты думаешь, что она меня заинтересует?
– Потому что она довольно славная, – ответил Уинстон.
Шейн промолчал и последовал за своим другом на другой конец длинной комнаты, к камину, где, разговаривая, остановились три молодые женщины.
Высокая стройная блондинка наблюдала за ними, пока они шли, стараясь, чтобы это было не очень заметно. Даже на этом расстоянии на нее сразу же произвела сильное впечатление незаурядная, бросающаяся в глаза внешность Шейна О'Нила и его манеры. Точнее сказать, она заметила его в ту самую минуту, как только вернулась в гостиную. Элисон рассказывала ей, кто он и чем занимается… Младший отпрыск известной йоркширской семьи, самая завидная партия из всех здешних холостяков – человек, который родился не просто в рубашке, а в рубашке из тончайшего шелка. У него столько денег, что если бы он захотел, то мог бы купить себе весь мир. Он обладает такой внешностью, что перед ним раскрываются все двери. «Не только двери, но и женские постели», – решила она. Элисон отнюдь не преувеличивала.
Шейн поцеловал Вэлентайн и Маргарит, а Уинстон сказал:
– Скай, разреши представить тебе Шейна О'Нила. Шейн, это Скай Смит из Нью-Йорка.
Они пожали друг другу руки и перебросились парой фраз.
– Мне сказали, вы впервые в Йоркшире. Как вам здесь нравится?
– Очень. Мне нравится здесь абсолютно все, здесь так чудесно… в долинах от красоты просто дух захватывает. Элисон всю последнюю неделю возила меня по окрестным городкам – я покупала антиквариат – так что я повидала немало. Природа здесь просто сказочная!
– Элисон знает толк в этих делах, я уверен, она помогла вам найти кое-что действительно стоящее. Уинстон сказал, вы с ней коллеги? – спросил Шейн.
– Да, у меня маленький антикварный магазинчик на Лексингтон авеню, в районе Шестидесятых улиц. И к счастью, у меня очень много хороших клиентов, которые с удовольствием покупают английский антиквариат и изделия из серебра. – Она шутливо рассмеялась: – Я скупила половину Йоркшира, и теперь меня беспокоит, как я сумею разместить в Нью-Йорке все, что я туда отправляю на следующей неделе. Мой магазинчик просто может лопнуть.
– Элисон говорила мне, что в Ричмонде вы нашли великолепные изделия из серебра Викторианской эпохи. Наверняка на них сразу же найдутся покупатели, – заметила Вэлентайн.
Скай согласилась с ней и стала подробно описывать приобретенные вещи. Уинстон извинился и отошел в сторону, а Шейн расслабленно прислонился к камину: ему надоело слушать о старинных произведениях искусства, и он лишь краем уха прислушивался к щебетанию женщин. Он рассматривал американку. Она была очень хороша собой, просто обворожительна. И, несомненно, очень умна. Но он сразу сказал себе, что она не в его вкусе. Холодные и бесстрастные блондинки, похожие на скандинавских ледяных девушек, никогда особенно не нравились ему. Он предпочитает смуглых и темноволосых женщин. Как Пола. Шейн тут же безжалостно приказал себе не думать о ней.
Когда правила приличия позволили ему покинуть их, не рискуя показаться невежливым, он сказал:
– Извините, я думаю, мне все-таки стоит разыскать Элисон. – Кивнув дамам, он направился на поиски по узкому коридору по направлению к кухне. Но, проходя мимо небольшой и очень уютной столовой, через открытую дверь он увидел хозяйку, придирчиво проверяющую сервировку стола.
– Так, вот вы где, мисс Ридли! – воскликнул он, входя в комнату, по-дружески привлекая ее к себе и крепко обнимая. – Поздравляю! Дом выглядит великолепно! А скажи-ка, почему это ты прячешься от меня? Я уже начал думать, что ты наказываешь меня за опоздание.
– Что ты, Шейн, дорогой! Тебе разрешается все – делай что хочешь, я просто не могу сердиться на тебя.
– Довольно опрометчивое заявление. А если Уинстон услышит твои слова? Он начнет ревновать.
Веселое выражение исчезло с лица Элисон, и она сказала неестественно напряженным голосом:
– Не уверена…
Шейн вопросительно посмотрел на нее:
– Что ты хочешь этим сказать?
Элисон пожала плечами, наклонилась над столом и передвинула одну маленькую серебряную птичку поближе к другой такой же, все время избегая взгляда Шейна.
Пока он ждал, когда же она кончит возиться с сервировкой стола и ответит на его вопрос, лицо О'Нила выражало явное недоумение. Увидев, что она не собирается этого делать, он ласково взял ее за руку и повернул лицом к себе.
Он сразу же почувствовал, что она чем-то огорчена.
– Эй, что случилось? – мягко спросил он, глядя сверху вниз в ее печальные глаза.
– Ничего. В самом деле, ничего не… – начала она, но тут же осеклась. Спустя мгновение ее словно прорвало: – Нет, Шейн, тебе я не буду врать. Уинстон как-то непонятно ведет себя со мной, с того самого момента, как приехал сегодня вечером. Он не похож сам на себя. Какой-то отсутствующий, рассеянный. – Ее светло-серые глаза умоляюще смотрели на него. – Сегодня днем ничего не случилось? Ничего, что могло бы огорчить его?
– Я ничего такого не знаю, Элисон.
– Наверняка что-то произошло. Если нет, то тогда его странное поведение, должно быть, как-то связано со мной, с нами обоими. Возможно, у него пропал интерес ко мне.
– Я уверен, что ты ошибаешься.
– Нет, Шейн. Я знаю Уинстона почти так же хорошо, как и ты. Обычно он такой жизнерадостный, такой заботливый и внимательный. В последние месяцы у нас все было так хорошо. Настолько хорошо, что мне казалось, что он вот-вот сделает мне предложение. Все шло к этому… он сказал мне, что я очень нравлюсь его отцу и, что, пожалуй, гораздо важнее – Эмме Харт. А когда он сегодня приехал, я сразу заметила в нем какую-то перемену… он совсем другой… чем-то озабочен. Он немного опоздал, хотя обещал приехать пораньше, чем соберутся гости, и помочь мне передвинуть стол для бара и еще кое-что сделать. А ты же знаешь, он никогда не опаздывает. Хотя, конечно, мелочи. Но он был какой-то неласковый, даже резкий. И я, конечно, удивилась и растерялась Правда потом, после приезда Александра и Мэгги, когда мы чуть-чуть выпили, он стал немного помягче, но, честно говоря, он все равно какой-то отстраненный и чужой. И это на него совсем не похоже – я хочу сказать, он обычно не поддается дурному настроению.
Все это только еще больше сбило Шейна с толку. Он мысленно восстановил в памяти все события дня, пытаясь понять, не произошло ли что-то, что огорчило Уинстона. Но, насколько он знал, ничего неприятного не произошло, и Уинстон все время казался ему совершенно спокойным.
– Послушай, возможно, это все-таки связано с делами. На мой взгляд, это наиболее вероятное объяснение. Да, наверное, на работе какие-то проблемы. – Он ободряюще улыбнулся ей. – Я уверен, что его настроение никак не связано с вашими отношениями. И совершенно не может быть, чтобы он потерял интерес к тебе. Как тебе такое в голову могло прийти?
Она посмотрела на него долгим взглядом и печально улыбнулась.
– Женщины это чувствуют.