Глава 11

Джим Фарли, осиротевший в десять лет и воспитывавшийся своим овдовевшим дедом, в детстве всегда был одинок.

Поэтому, женившись в 1968 году на Поле, он получал огромное удовольствие от принадлежности к огромному семейству Эммы Харт, которое стало и его семьей. В каком-то смысле вхождение в этот необычный клан было для него непривычным; кроме того, пока он еще не вступал с ним ни в какие конфликты и не имел определенного суждения о характере тех или иных членов семьи, не пытался вести счет их достоинствам и недостаткам. Он держался в стороне от сложных взаимоотношений, которые складывались вокруг Эммы, вражды и союзов, междоусобных распрей и привязанностей.

Поскольку Джим редко думал о ком-либо плохо, его часто удивляло, когда Пола безжалостно обрушивалась на кого-то из своих тетей и дядей, а иногда ему казалось, что она преувеличивает, перечисляя их недостатки и то ужасное зло, которое они причинили ее бабушке. Ведь она всегда так защищает свою любимую бабушку, в которой души не чает. Это отношение жены в душе забавляло Джима, потому что, на его взгляд, уж кто-кто, а Эмма Харт может постоять за себя сама.

Некоторое время назад Джим решил, что предостережения Полы относительно графини Дунвейл беспочвенны. До сих пор, вчера и сегодня, Эдвина вела себя безупречно – как он и ожидал. Если она была немного сдержанна с Полой, по крайней мере, все было в рамках приличий, и ему даже удалось рассмешить ее по пути из церкви. Он видел, что она и сейчас еще пребывает в хорошем расположении духа.

Его тетя сейчас болтала со своим сыном Энтони и Салли Харт у камина, и ее обычно напряженное выражение лица, со сжатыми губами, почти исчезло. Хотя бы сейчас она, казалось, более или менее расслабилась. «Бедняжка, не такая уж она плохая», – подумал он, как всегда снисходительный к людям, и перевел взгляд на картину на стене, слева от Эдвины. Эта картина – одна из его любимых – висела над белым мраморным камином.

Джим стоял у входа в Персиковую гостиную. В Пеннистоун-ройял, представлявшем собой восхитительную смесь двух стилей – эпохи Возрождения и правления короля Якова, – было две комнаты для официальных приемов. Пола выбрала для приема по случаю крестин эту.

Он был рад ее выбору.

Он считал, что это самая красивая комната во всем доме. В ее убранстве гармонично сочетались кремовые и персиковые тона, ее украшали замечательные полотна. Хотя Эмма рассталась с частью своей известной коллекции импрессионистов, продав в прошлом году несколько картин, она сохранила две картины Моне и три – Сислея. Они-то и украшали стены этой гостиной. Он считал, что именно произведения искусства делали такой прекрасной спокойную и изящную комнату в стиле английский ампир.

Еще несколько секунд Джим с восхищением смотрел на картину Сислея со своего места, откуда она была хорошо видна. Никогда за всю свою жизнь он не стремился к обладанию чем-то материальным, но эту картину ему хотелось иметь. Конечно, этого никогда не будет – она всегда будет висеть в этом доме, как повелела Эмма в своем завещании. В один прекрасный день она перейдет к Поле, так что его никогда не лишат ее, и он всегда, когда захочет, сможет смотреть на этот пейзаж. Потому его непреодолимое желание самому, лично, владеть этой картиной постоянно удивляло его самого. Он никогда не испытывал таких сильных эмоций по отношению к чему-то или кому-то. За исключением, пожалуй, своей жены. Он поискал глазами Полу, но не нашел. За те десять минут, что он провел с фотографом – тот устанавливал свою аппаратуру в Серой гостиной, – комната заполнилась людьми. Вполне возможно, что ему просто ее не видно.

Он решительным шагом вошел в комнату.

Высокий, длинноногий, он был хорошо сложен. На него было приятно смотреть, особенно если учесть, что он был немного склонен к щегольству и всегда безупречно одет – вплоть до ботинок ручной работы. Как и его прадед, он имел слабость к красивой одежде. У него были светло-каштановые волосы, светлая кожа, приятное выразительное лицо и одухотворенные серо-голубые глаза. Он родился в аристократической семье, его воспитывали как джентльмена – потому он чувствовал себя свободно, естественно и уверенно в любой обстановке. В нем было какое-то спокойное обаяние – и всегда наготове улыбка для каждого.

Ему пришлось не раз улыбнуться, пока он шел к центру комнаты, чтобы оглядеться и найти Полу.

Он не увидел ее, поэтому взял у проходящего официанта бокал с шампанским и сделал несколько шагов по направлению к своему тестю. Его заметила Эдвина и поспешила к нему, перехватив его, прежде чем он дошел до Дэвида Эмори. Она сразу же начала с жаром рассуждать о церковной церемонии, а потом заговорила о деревушке Фарли. Внимательно слушая ее, Джим снова убедился, что для нее принадлежность к семейству Фарли имеет огромное значение. Он понял это уже давно, но каждый раз, разговаривая с ней, испытывал удивление, как и в первый раз. С самой первой их встречи она засыпала его вопросами о его бабушке и деде, расспрашивала его о родителях, которые трагически погибли в авиакатастрофе в 1948 году.

Каждый раз, когда он встречался со своей двоюродной бабушкой он замечал, что ее смущает то, что она – незаконнорожденная, и ему всегда было немного жаль ее. Отчасти поэтому он старался быть добрее к ней, приглашать ее на семейные торжества, когда это от него зависело. Его теща легко находила с ней общий язык, но помимо этого, как он догадался, Эдвину тянуло к Дэзи, потому что обе они были рождены вне брака. Старшая дочь Эммы ощущала свое родство с младшей именно из-за этого сходства. Но их незаконное рождение было, пожалуй, единственным, что их объединяло. Эти две женщины были полной противоположностью друг другу. Его теща – милейшая женщина: тактичная, всегда готовая выслушать и помочь, аристократка в лучшем смысле слова. Для Дэзи то, что ее родители не были официально женаты, не имело абсолютно никакого значения, и Джим любил ее за спокойное отношение к жизни, за ее веселый и легкий нрав, за чувство юмора. К сожалению, тетя Эдвина была довольно нетерпимой и желчной, чопорной и высокомерной – настоящий сноб по убеждению, чья система ценностей ему глубоко чужда. И все же в ней было что-то, что трудно назвать словами, что трогало его, вызывало его интерес и сочувствие. Может быть, это оттого, что в их жилах течет одна кровь. Пола часто говорит, что не согласна с тем, что «кровь людская – не водица», но он придерживается другого мнения. В одном он абсолютно уверен: то, что он поддерживает отношения с Эдвиной, хотя и не близкие и очень эпизодические, раздражает и даже сердит Полу. Он считает, что это крайне неразумно с ее стороны, и ему очень хотелось бы, чтобы она поспокойнее относилась к его тете. На его взгляд, Эдвина – безобидная пожилая дама.

– Извините, тетя Эдвина, я отвлекся, – сказал Джим, виновато улыбаясь и снова поступая в ее полное распоряжение.

– Я говорила, мне жаль, что моя мать приказала разрушить Фарли-Холл. – Эдвина неотрывно и внимательно смотрела на него, прищурив свои серебристо-серые глаза. – Дом был очень старый и заслуживал того, чтобы его сохранили как памятник истории Йоркшира. Подумайте сами, если бы он все еще существовал, вы с Полой могли бы там жить.

Джим не заметил, что в этих словах содержался выпад против Эммы.

– Не думаю. По фотографиям, которые я видел, дом мне не понравился. Дед всегда говорил, что в нем были беспорядочно смешаны все мыслимые и немыслимые архитектурные стили и он был довольно уродлив. Дед никогда его не любил, и я сам думаю, что бабушка поступила правильно.

Дэзи, которая стояла поблизости, уловила конец их разговора и воскликнула:

– Полностью согласна с тобой, Джим. К тому же мама хорошо распорядилась участком, на котором он стоял, превратив его в парк для жителей деревни. Летом, в теплую погоду, это чудесное местечко! По-моему, это было очень мудро с ее стороны. – Она взглянула на викария, стоявшего неподалеку и разговарившего с ее мужем, и добавила: – А отец Хантли так сияет, потому что мама только что передала ему крупный чек в фонд восстановления деревенской церкви. Она всячески поддерживает Жизнь этой деревушки. – Парировав выпад Эдвины, причем сделав это безупречно, Дэзи улыбнулась своей сестре: – Эдвина, дорогая, у меня еще не было случая сказать тебе, что ты выглядишь обворожительно, у тебя сегодня очень элегантный костюм.

– О! – отозвалась Эдвина, для которой эти приятные слова оказались неожиданностью. Ей редко делали комплименты. Она приосанилась, искорка удовольствия промелькнула в ее глазах, она непроизвольно подняла руки, чтобы поправить прическу. С опозданием вспомнив, что полагается отвечать в таких случаях, она поспешно сказала:

– Спасибо, Дэзи. Ты и сама замечательно выглядишь. Впрочем, о тебе это можно сказать всегда. А что касается моего костюма – он от Харди Эмиса. Я была не очень уверена, что он мне идет, но Харди убедил меня.

Женщины еще несколько минут поговорили о нарядах, потом Дэзи воскликнула:

– Ради Бога, извините меня. Я вижу, что мама пытается привлечь мое внимание.

Оставшись снова наедине с Джимом, Эдвина начала перечислять прелести своего дома в Ирландии:

– Мне очень хотелось бы, чтобы вы смогли увидеть Клонлуфлин в это время года, Джим. Он просто великолепен. Кругом столько зелени. Почему бы вам с Полой не собраться и не приехать ко мне в один из ближайших уик-эндов? Вы там никогда не бывали. Нам было бы очень приятно. А на вашем самолете это ведь всего ничего: взлетели – и сразу же сели.

– Спасибо, Эдвина. Возможно, как-нибудь и соберемся. – Говоря это, Джим знал, что Пола ни за что не согласится. Он решил подготовить пути к отступлению и добавил: – Но не уверен, что в ближайшее время мне удастся оторвать Полу от малышей.

– Да-да, я понимаю, – проговорила Эдвина, заподозрив, что ее щелкнули по носу, и чтобы скрыть свое замешательство, она продолжала говорить без остановки.

Вежливо слушая и стараясь не отвлекаться, Джим раздумывал, как бы ему ускользнуть от Эдвины. Глядя поверх ее серебристо-седой головы, он был намного выше маленькой Эдвины, и обводя взглядом комнату, он не мог понять, куда подевалась Пола. Большинство их гостей здесь, и ее отсутствие очень заметно.

На мгновение он остановил свой взгляд на Эмме. Он с величайшим почтением и уважением относился к этой замечательной женщине все те годы, что работал на нее. С тех пор, как он женился на ее внучке, он узнал ее с другой стороны, полюбил ее. Эмма всегда была готова понять человека, она добра и великодушна, она – самый справедливый человек из всех, что ему встречались. Какую же глупость совершил его дед, потеряв ее. Но, наверное, в те годы это было нелегко. «Эти глупые и нелепые представления о классовых различиях!» – подумал он и едва слышно вздохнул. И вдруг внезапно он ощутил, как ему жаль, что Эдвин Фарли не дожил до этого дня, не увидел, как семейства Фарли и Хартов наконец соединились священными узами брака. В жилах их детей течет кровь и тех, и других – они с Полой положили начало новому роду.

Задумавшись, он не сразу заметил, что Эдвина наконец замолчала и, подняв голову, смотрит на него.

– Разрешите мне наполнить ваш бокал, тетя Эдвина. Пожалуй, мне стоит пойти поискать Полу. Ума не приложу, куда она подевалась.

– Нет, спасибо, Джим, я пока больше не хочу шампанского, – ответила Эдвина, едва заметно улыбаясь. Она была полна решимости сегодня сохранять хладнокровие, спокойствие и не терять головы. А если она выпьет слишком много, это помешает ей осуществить свое намерение – она может потерять самообладание. Она не может себе этого позволить.

– Прежде, чем вы исчезнете, я хотела бы попросить вас об одной вещи. Не будете ли вы столь добры, чтобы пригласить меня к себе в Хэрроугейт? Я знаю, этот дом принадлежал вашему деду. – Она запнулась, кашлянула, стараясь скрыть волнение. – Мне хотелось бы увидеть дом, где он… где мой отец прожил столько лет.

– Конечно. Вы обязательно должны приехать к нам как-нибудь, – сказал Джим, хорошо понимая ее потребность в этом. Он надеялся, что Пола не устроит ему сцену, когда он скажет ей, что согласился на просьбу своей тетушки. Он уже сделал пару шагов в сторону от Эдвины, когда к ним подлетела Эмили, а за ней хвостиком Аманда и Франческа, отрезая ему путь к отходу.

Сияя радостной улыбкой, Эмили схватила его за руку, взглянула на Эдвину и воскликнула:

– Привет! Рада видеть вас обоих. Ну, что вы скажете: прелюбопытнейшая вечеринка! Правда? Просто потрясающая!

Джим довольно улыбнулся. Ему очень нравилась молодая и полная задора Эмили.

– Ты нигде не видела мою жену? – спросил он.

– Она поднялась наверх, с нянюшками и малышами. Я слышала, она что-то говорила про пеленки, которые нужно поменять. Насколько я понимаю, они усердно занимаются тем, что мочат пеленки. – Эмили хихикнула и закатила глаза. – Ты должен радоваться, что они не намочили твой элегантный французский костюм своими пи-пи.

– Эмили, ну в самом деле, – осуждающе фыркнула Эдвина. – Неужели ты не можешь обойтись без вульгарности. – Она посмотрела на племянницу холодно и неодобрительно.

Эмили, ничуть не обескураженная, снова захихикала:

– Видите ли, малыши всегда это делают. Они – как маленькие щенята. Не контролируют свой мочевой пузырь. Так что я не сказала ничего вульгарного, тетя Эдвина. Я просто констатировала факт.

Джим, не удержавшись, рассмеялся, хотя и понимал, что Эмили умышленно провоцирует Эдвину. Нахмурившись, он посмотрел на Эмили, предупреждая, что ей пора остановиться. Потом посмотрел на свою тетушку, молясь в душе, чтобы она не прицепилась к Эмили.

У Эдвины слова девушки явно вызвали раздражение. К счастью, прежде, чем она успела придумать достойную холодную отповедь, на горизонте появился Уинстон, направился прямиком к ним, поздоровался со всеми и встал между Эмили и Амандой.

Он повернулся к Джиму:

– Извини, что во время такого торжества я заговариваю о делах, но, боюсь, у меня нет выбора. Я хотел встретиться с тобой в понедельник – прямо с утра, – чтобы обсудить кое-какие вопросы. Ты найдешь время?

– Конечно, – ответил Джим, удивленно посмотрев на Уинстона. В его глазах появилась тревога, он нахмурился. – Что-нибудь серьезное?

– Нет-нет. Единственное, почему я упомянул об этом сейчас, – это, чтобы ты не забыл оставить свободный часок для меня. В понедельник нам придется поехать в Донкастер и Шеффилд да и потом вся неделя забита. У меня уйма дел.

– Тогда давай точно назначим время, Уинстон. Например, в половине одиннадцатого… подойдет? Я к этому времени уже отправлю первый тираж в киоски.

– Отлично, – откликнулся Уинстон. Когда это было улажено, Джим сказал:

– Твой отец, кажется, очень доволен собой. И Блэки вроде бы тоже. Посмотри-ка на них двоих. Они похожи на двух мальчишек, которым только что дали новую игрушку. Не знаешь, что их привело в такое веселое расположение духа?

Уинстон, оглянувшись, посмотрел на них и рассмеялся:

– Отец хочет в следующем году выставить Изумрудную Стрелу на скачки «Грэнд Нэшнл». Блэки на седьмом небе от счастья. Да и тетя Эмма, кажется, в восторге.

– Да, это видно, – сказал Джим.

– Господи, Уинстон! Какая замечательная новость! – воскликнула Эмили. – Надеюсь, в следующем году, в марте, бабушка пригласит нас всех в Эйнтри. – Какое-то время разговор вертелся вокруг «Грэнд Нэшнл» и шансов Изумрудной Стрелы на победу в скачках с препятствиями. Все были оживлены.

Все, кроме Эдвины. Она хранила молчание.

Допив свое шампанское, она украдкой, не поворачивая головы, взглянула на Уинстона. Он ей не очень нравился. Но, с другой стороны, она ведь всех Хартов недолюбливает. Единственное, что у них есть, – это много кубышек с деньгами. И неплохая внешность. Она не может отрицать, что на них приятно посмотреть, на всех без исключения. Неожиданно для самой себя, она вздрогнула от удивления – она заметила, как сильно Уинстон похож на ее мать. Она всегда знала, что у них есть общие семейные черты, но не осознавала, насколько сильно их сходство. «Ведь если присмотреться, Уинстон Харт – это более молодая копия Эммы в мужском варианте», – мысленно рассуждала Эдвина сама с собой. Он похож на нее больше, чем кто-либо из ее детей или внуков. Те же черты лица, такие четкие и определенные, словно их высекли из камня; те же рыжие волосы, отливающие золотом; те же умные глаза – такие зеленые, что их цвет лица кажется неестественным. Даже его небольшие руки, в которых он сейчас держит бокал, похожи на ее. «Господи, Боже мой! Это просто неправдоподобно», – подумала Эдвина и быстро отвернулась, не понимая, почему это открытие так неприятно поразило ее.

Джим наконец увидел Полу. Лицо его озарилось радостью, он помахал ей и стремительно бросился навстречу.

Пола со счастливой улыбкой наблюдала, как он спешит к ней. Ее сердце забилось учащенно.

Она очень любит Джима. Ей так повезло, что она нашла его. Он – самый любимый, самый нежный и любящий, самый дорогой и честный – и просто самый хороший человек! Она постарается сделать над собой усилие, чтобы лучше ладить с Эдвиной… Ей так хочется, чтобы он был доволен.

Джим остановился, подойдя к Поле, и взял ее руки в свои. Он улыбнулся, глядя ей в глаза.

– Тебя так долго не было. Я так скучал без тебя.

– Нужно было повозиться с малышами, дорогой. – Ее лучистые ясные глаза с любовью смотрели на него. – Надеюсь, ты не окажешься одним из тех ревнивых отцов, о которых рассказывают.

– Ни за что на свете. Я безумно люблю этих малюток. – Он наклонился к ней, притянул к себе и громко прошептал: – Но тебя я тоже безумно люблю. Послушай, давай удерем сегодня отсюда вечером и спокойно поужинаем где-нибудь только вдвоем – ты и я. Твои родители не рассердятся. Они смогут поужинать с Эммой.

– Но…

– Предупреждаю: я не принимаю ответа «нет», дорогуша. – Он еще ниже склонился к ней и, еще крепче сжав ее руки в своих, шепнул ей что-то на ухо.

Пола покраснела, потом весело и мелодично рассмеялась:

– Ты просто ужасный человек. Настоящий дьявол-искуситель. – Притворно-сердито глядя на него и игриво поддразнивая, она ответила: – К вашему сведению, я замужняя женщина, мистер Фарли. Ваше предложение просто непристойно. Вот что я вам скажу.

– Ты это серьезно? – Он тоже рассмеялся, потом подмигнул ей: – Я думаю, что мое предложение заслуживает внимания.

– К нам направляется мама, – сказала Пола со смехом, искусно переводя разговор на другую тему. – А в ее глазах я вижу решимость. Не знаю только, к чему она относится.

– Скажи «да», – настаивал Джим. – Соглашайся на все.

– Да. Да. Да.

Дэзи перевела взгляд, полный любви, с дочери на зятя и огорченно покачала головой:

– Мне очень жаль нарушать ваше любовное воркование, голубки, но мама начинает проявлять нетерпение. Она хочет покончить с фотографированием. Я всех собираю. Пойдемте со мной в Серую гостиную. Да, кстати, Джим, дорогой, я предложила, чтобы Эдвину включили в один из семейных групповых портретов, и мама согласна.

– Как мило с вашей стороны, Дэзи, – с искренней благодарностью воскликнул Джим и подумал, как характерно для нее думать о других, беречь их чувства. А то, что Дэзи проявила такую заботу об Эдвине, вдвойне похвально.

Мимо Эммы никогда и ничто не проходило незамеченным.

И сегодняшний день не был исключением. Ее глаза успевали всюду, и со своего места у камина ей хорошо было видно всю комнату и всех, кто в ней был. И точно так же, как Джим Фарли держался в стороне и наблюдал за всем, что происходит, Эмма в последнее время все чаще выступала в роли наблюдателя. Однако в отличие от Джима, который воспринимал все поверхностно и, хуже того, верил всему, что видел, Эмма обладала почти пугающей интуицией, которая позволяла ей проникать в суть вещей и событий и понимать их подоплеку. Она отдавала себе отчет в том, что первое впечатление всегда поверхностно и редко отражает суть вещей; она очень остро чувствовала все подводные течения, циркулирующие в этой комнате, – соперничество, конфликты, давнюю вражду между некоторыми из присутствующих.

Ироническая улыбка тронула ее губы. Как обычно, уже сформировались враждующие группы. Легко было видеть, кто вступает в союз с кем. И их души были для нее открытой книгой.

Больше всех других ее сегодня удивила Эдвина – тем, что она, судя по всему, оказалась достаточно умной, чтобы признать неизбежное. Ее старшая дочь словно излучала сердечность – она сидела на диване у окна, болтая с Салли. Правда, Эмма заметила, что она старательно избегает любого серьезного контакта с остальными Хартами, находящимися в гостиной.

Не было сомнений, что Рэндольф, отец Салли, и двое других его детей – Вивьен и Уинстон – являются для Эдвины персонами нон грата. Ее напряженная и натянуто-холодная улыбка, когда она здоровалась с ними в начале приема, не могла скрыть ее активной неприязни к ним. Эдвина так же холодно и неприязненно обращалась с Блэки, хотя в этом нет ничего нового. Однажды, в прошлом году, Эдвина, желая унизить Блэки, издевательски назвала его «важным сеньором», вложив в эти слова весь свой сарказм.

Эмма мысленно улыбнулась. Эта характеристика тогда ей понравилась, как, впрочем, нравится и сейчас. Она очень меткая.

Блэки и вправду сейчас вел себя как патриций, важный аристократ – расхаживал по комнате так, как будто все вокруг принадлежит ему, вел себя как настоящий вельможа, выказывая всем свое благоволение и расположение, играя в полной мере роль радушного хозяина. А почему бы и нет? В конце концов, он – самый близкий ее друг и верный рыцарь, а это – ее дом, она хозяйка на этом приеме. Он стоял рядом с ней, когда провозглашали тосты и разрезали пирог, испеченный по этому случаю. После того, как Рэндольф закончил свою речь, Блэки тоже предложил тост. За нее. Он назвал ее самой молодой и красивой прабабушкой в мире. Вот сейчас он остановился, склонившись к Поле. А Пола, в свою очередь, склонилась над малышами. К ним присоединилась Дэзи: ее спокойствие, искренность и доброта – словно луч света в этой комнате.

Эмма перевела взгляд в дальний угол комнаты и остановила его на внуке Александре.

Александр всегда сдержан, а сегодня с Джонатаном и Сарой – даже больше, чем обычно.

Он коротко поздоровался с ними, когда приехал, но с тех пор все время старательно избегает их. С самого начала приема он держался возле Брайана и Джеральдины О'Нил и после того, как были сделаны фотографии, снова вернулся к ним. Она не могла понять, почему он так холоден с Сарой и Джонатаном. Может быть, у них возникли какие-то разногласия?

Или даже они поссорились? Или ему просто надоело общество двоюродных брата и сестры, вместе с которыми он работает в «Харт Энтерпрайзиз»? Она поразмышляла немного над всем этим, но решила на время отложить эту проблему. Если между ними тремя, действительно возникли проблемы, она узнает о них достаточно скоро. Ей очень хотелось, чтобы Александр решился, наконец, на что-то в своих отношениях с Маргарит Рэйндолс. Он уже слишком долго морочит голову этой славной девушке. Кстати, а где же она прячется?

Эмма оглядела комнату. Ага, вот она, у двери, весело смеется с Мерри О'Нил и Амандой.