Утром в среду, как и было запланировано, я вылетела из Лондона.
      Через несколько часов я ехала из марсельского аэропорта в Экс-ан-Прованс. Мы ехали через Буш-дю-Рон, и я, откинувшись на заднем сиденье, смотрела в окно и любовалась пейзажем.
      Был славный весенний день. Освещенные солнцем поля, виноградники, оливковые рощи под прекрасным синим небом вызвали у меня поток детских воспоминаний, и на несколько мгновений я перенеслась в другое время.
      Впервые я приехала в Прованс в пятилетнем возрасте, и помню, как меня смущали иностранный язык и новая обстановка – общительные люди, незнакомые пейзажи.
      Я вцепилась в руку Джека, глаза у меня стали большими, как блюдца. Я впитывала ту новизну. Но я не испугалась. Наоборот. Помню, что при виде шато, которое отец только что купил, разволновалась, как и Джек. А когда мы приехали туда, и Джек, и я были просто поражены.
      Вместе, держась за руки, мы бродили по огромному дому, рассматривая просторные комнаты, пересекая бесконечные коридоры, исследуя пыльные чердаки. Шато вызвало у нас благоговение.
      В последующие годы мы прожили в шато много счастливых дней, даже несмотря на то, что Антуанетта Дилэни и Вивьен постоянно жили с нами, когда мы проводили там каникулы. Моему отцу хотелось, чтобы они жили с нами. Не могла же я, пятилетний ребенок, протестовать.
      Вивьен. Что мне с ней делать?
      Мэдж Хиченс предупредила меня, что она хочет взять у меня интервью для очерка о моем отце. Она, конечно, знает, что я приезжаю в Экс-ан-Прованс. Джек не в состоянии утаить это от Вивьен. Он ей все рассказывает. Он, как и отец, сделал ее своим единственным доверенным лицом. А это постоянно возвращает их в детство, в Коннектикут.
      Нисколько не сомневаюсь, что она вцепится в меня, как только я окажусь у Джека. Я сыграю в ничью. Я позвоню ей и назначу свидание до того, как она успеет позвонить мне. Мне не очень-то улыбается мысль о встрече с ней, но ведь я ее хорошо знаю – она будет преследовать меня, пока я с ней не побеседую. Я могу с этим разделаться. На своей территории.
      Последний раз я видела Вивьен на поминальной службе.
      Она дулась на меня после нашей стычки на похоронах отца; я была на нее сердита. Все то утро она просто испытывала мое терпение, разыгрывая из себя безутешную вдовицу. Несколько лет прошло, как она развелась с Себастьяном; она успела еще раз побывать замужем и овдоветь. не вижу причин, по которым она могла бы взять на себя роль вдовы на похоронах Себастьяна, поскольку она – всего-навсего его бывшая жена.
      Джек сказал, что я не права, что Вивьен горевала искренне; он напомнил, что Себастьян был ее опекуном после того, как умерла ее мать. С Джеком я тогда поссорилась тоже; потом я поняла, что мы зашли слишком далеко, и тут же все уладила.
      Я решила быть сердечной и вежливой с Вивьен, когда она появится в шато. А она, несомненно, появится.

* * *

      Машина еще не остановилась, а Симона, экономка Джека, и Флориан, его слуга, уже торопливо спускались по ступенькам шато.
      Когда я вышла из машины, они подбежали ко мне, сияя улыбками.
      – Bonjour, madame, – сказали они одновременно.
      – Bonjour, Симона, Флориан, – отозвалась я, тоже улыбаясь.
      Водитель вынул из багажника мой маленький чемоданчик, и при виде его Симона воскликнула:
      – Мсье Лок сказал, что вы пробудете здесь только два дня. Судя по вашему багажу, это так и есть. C`est dommage, мадам Кэмпер, c`est dommage.
      – В следующий раз надеюсь пробыть подольше, Симона, – ответила я, поднимаясь вслед за ней по ступенькам. Симона работает здесь пятнадцать лет, и я всегда была ее любимицей.
      В холл большими шагами вошел Джек и сказал извиняющимся голосом:
      – Прости, золотко. Я говорил по телефону. Париж.
      Он нежно поцеловал меня, а потом, отстранив, заметил:
      – Люси. Ты изменилась. – Кинув на меня оценивающий взгляд, он добавил: – Остриглась. Пополнела. Здорово!
      – Спасибо, Джек, ты тоже неплохо выглядишь.
      Усмехнувшись, он обнял меня за плечи и провел в маленькую гостиную рядом с библиотекой. Это уютная комната с большими креслами и удобным диваном, стоящими перед камином. На окнах – зеленые бархатные занавеси, их цвет повторяется в узоре старинного ковра на полу.
      – Давай поболтаем, – сказал брат, – и выпьем. Перед ленчем. У меня есть новое вино. Необыкновенное. Ты должна его опробовать.
      – С удовольствием, и скажи, дорогой, как ты поживаешь? Надеюсь, ты не очень пал духом из-за разрыва с Кэтрин?
      – Вовсе нет. Скатертью дорога. – Он подошел к столику-консоли, где стоял поднос с бутылками и стаканами, и открыл бутылку вина. – Мы не подходим друг другу. Я рад, что она ушла, – в голосе его прозвучало облегчение.
      Сидя в кресле, я рассматривала брата.
      Как он похож на Себастьяна! На нем свитер с высоким воротником, ярко-синий, подчеркивающий цвет глаз. С шапкой густых темных волос и точеными чертами лица он просто копия отца.
      Я уже было сказала ему об этом, но прикусила язык, зная, что то его оскорбит. Он терпеть не мог, когда я говорила, что он похож на Себастьяна, и во что бы то ни стало старался одеваться совершенно иначе, чем отец.
      Отец всегда был одет модно, элегантно и безупречно; Джек же был полной его противоположностью, предпочитая старые свитера, поношенные рубашки, мешковатые вельветовые брюки и потертые куртки. Вечно он просил Флориана чинить все это и залатывать. Смотреть на него стыдно. Поэтому я всегда дарила ему ко дню рождения и на рождество свитера, рубашки, галстуки и куртки. Сам он, кажется, ничего никогда себе не покупал.
      Джек ни в жизни не согласится со мной, но я-то знаю, что он делает это нарочно, что в желании выглядеть слегка помятым содержится некий вызов. Сравнение с Себастьяном приводит его в ярость, но сравнение это неизбежно. И спрашивать нечего, чей он сын, так они похожи.
      Глядя на меня через всю комнату, Джек начал посвящать меня в подробности создания своего нового вина – как оно было заложено девять лет назад, как оказалось настоящим сокровищем среди красных вин, возможно, лучшим из вин, произведенных в его шато.
      Слушая его, я начала понимать, что говоря о вине, о том, как Оливье создал его, Джек говорит более бегло более длинными фразами.
      Мне вдруг стало ясно: он не напряжен и говорит о том, что ему действительно дорого. Обычно слова вырываются у Джека как-то обособленно, разорванно: эта отрывистая манера появилась у него в детстве, когда он часто заикался, и это всех нас огорчало, не только его. Видимо, поэтому он и начал говорить этакими рваными фразами. Чтобы не заикаться. По крайней мере, я пришла к такому выводу.
      Джек бережно принес мне бокал с вином, потом вернулся за своим. Потом, стоя перед камином, поднял свой бокал и сказал:
      – За великого человека, именуемого Люцианой.
      Я посмотрела на него удивленно.
      – Так сказал Вольтер Екатерине Великой. Это – комплимент.
      – Это я поняла, спасибо. – Отпив вина, я кивнула: – Прекрасно, Джек, и не очень крепкое. Поздравляю.
      Сияя, Джек сел на диван и спросил:
      – О чем же ты хотела поговорить со мной, Люси?
      Я сделала хороший глоток.
      – О «Лок Индастриз».
      – А что с ней такое?
      – Я имею в виду управление компанией.
      – Джонас – превосходный исполнительный директор. Никаких проблем. Его отыскал Себастьян. А Джонас отыскал Питера Сэмпсона. прибыль высокая. Никогда дела не шли так хорошо. В чем проблема?
      – У меня проблем нет. Я вполне с тобой согласна, они оба потрясающие деятели, и «Лок» в прекрасной форме. Я хочу сказать, что мне хотелось бы быть более близко причастной к управлению.
      Брат удивленно посмотрел на меня.
      – Хочешь переехать? Руководить «женским» отделением? В Нью-Йорке. Как и предлагал Себастьян. Так?
      – Я могла бы переехать в Нью-Йорк и принять предложение Себастьяна, которое он сделал перед смертью, это правда. Но сейчас я говорю о своем желании принимать участие в управлении на более высоком уровне, на уровне корпорации.
      – Не понял, детка, – брат все также пристально смотрел на меня.
      – Мне бы хотелось принимать участие в управлении «Лок Индастриз», а не только «женскими» отделениями.
      – Не выйдет. Не пройдет, Люси. Ни Джонас, ни Питер на это не согласятся. Вмешательство. Вот что они скажут. И будут правы. – Он решительно покачал головой. – Нет-нет, не получится.
      – Потому, что я женщина? – спокойно спросила я.
      – Ты сама знаешь. Причина в том, что у тебя не хватит опыта. Ты слишком молода, чтобы управлять компанией вроде нашей. Она слишком огромна.
      – Ой ладно, Джек, не надо. Ты прекрасно знаешь, что думал Себастьян о моих возможностях, моей практичности и деловитости. У него были большие планы насчет моей деятельности в «Лок Индастриз».
      – Да. Верно. Но ты еще недостаточно опытна. Как и я. Я бы не знал, как за это взяться. И ты не знаешь. Поживем – увидим. Не теперь, детка.
      – Не думай, что я не верю в Джонаса, это не так. Я уверена, что он – гений, и Джеральд тоже так считает.
      – Джонас это уже доказал. Посмотри балансовую ведомость, – жестко сказал Джек.
      – А ты никогда не хотел управлять «лок Индастриз» сам?
      Он отрицательно покачал головой.
      – Нет. И ты это знаешь. Я только что все тебе сказал. Сейчас я бы не смог. Даже Себастьян не хотел управлять ею постоянно. Под конец. А ведь это он помог ей стать тем, что она есть. Трудная работа, Люси, очень трудная.
      – Но тебе ведь не нравится быть председателем, а? – я испытующе посмотрела на брата. – Это ведь надоедает – каждые два месяца лететь в Нью-Йорк? Ежедневно иметь дело с Джонасом?
      – Я не имею с ним дела каждый день, – прервал он, нахмурившись. – Куда ты клонишь?
      – Если ты хочешь отойти от этого, Джек, я бы не возражала против поста председателя. Правда. Тебя никогда не интересовала компания, ты предпочитаешь жить здесь и возделывать свой виноградник.
      Он захохотал, закинув голову.
      – Я всегда знал, что ты честолюбива, Люси. Но Бог мой! Отобрать председательское место! У меня! Это уже слишком!
      – Я заняла бы это место, если бы ты от него отказался. Или я могла бы разделить его с тобой, если бы ты этого захотел. Чтобы облегчить тебе жизнь.
      Брат опять рассмеялся.
      – Я должен уступить его тебе! Ну ты даешь!
      – Я мыслю реалистически. Я люблю бизнес. Ты – нет. Я была бы прекрасным председателем.
      – Возможно. Но это мой долг. быть председателем. Меня вырастили для того, чтобы я делал эту работу. И я буду ее делать. Помнишь, как Себастьян и Сирес муштровали меня? Днем и ночью. Долг. Долг. Долг. Они только об этом со мной и говорили. Не дай семье придти в упадок. Управляй нашим делом. Смотри за сестрой. Исполняй сыновний долг. Долг внука. Долг наследника. Долг Лока.
      – Я помню, – прошептала я. – Тебе тяжело жилось, дорогой мой, я знаю.
      – Потому давай оставим это. И не забудь кое-что еще. Себастьян все это распланировал. В своем завещании. Разделив наши доли.
      – Знаю. Ладно, Джек. Забудь, что я заговорила об этом. Но если тебе действительно захочется бросить дела, я готова перенять их у тебя.
      – Придется, Люси. Так все распланировано. Так хотел Себастьян. Других вариантов нет. Но если ты хочешь переехать в Нью-Йорк и управлять «женским» отделением, пожалуйста.
      Кивнув, я переменила тему:
      – Джек, я еще кое-что хочу сказать. Я обещала Мэдж поговорить с тобой. Она хочет, чтобы ты съездил в Африку по поводу раздачи помощи.
      – Ни за что! Исключено! Я уже говорил Мэдж об этом. Не один раз. Я отдаю столько же денег. Как Себастьян. Я даже намерен увеличить сумму. Но никаких поездок. Не для меня! Ни в Заир. Ни в Замбию. Ни в Сомали. Ни в Анголу. Ни в Руанду. Ни в Индию. Ни в Боснию. Ни в одно из тех мест, где так любил слоняться Себастьян. Не волнует! Болезни, бомбы, пули. Не волнует хаос, убийства, революции. Ничто. Никоим образом, черт возьми! я не псих. А он был психом.
      – Ладно, ладно, не нужно так бурно реагировать. Со стороны Мэдж это всего лишь предположение, ну, просьба. И я уже сказала ей, что ты, скорее всего, не согласишься.
      – Конечно, не соглашусь.
      – Джек, а ты говорил Вивьен, что я приезжаю?
      – Да. А что? Это важно?
      – Нет, конечно, нет. Я поняла по словам Мэдж, что Вивьен хочет… вроде бы взять интервью у меня для очерка о Себастьяне.
      – Да, хочет.
      – Тогда я позвоню ей попозже и приглашу сюда, ладно? Скажем, на вечер? Устроит?
      – Вполне. Зови ее к обеду. Если хочешь.
      – Хорошо, – сказала я.

      Весь остальной день брат был со мной очень мил.
      Приятно проведя время за ленчем, мы пошли на винодельню, где поговорили с Оливье Машаном, а потом они с братом устроили для меня долгую экскурсию по старинным подвалам.
      Оттуда мы с Джеком прошли к «Домашней ферме», навестить мадам Клотильду, которая во что бы то ни стало захотела угостить ас кофе и кексом, пока мы вспоминали прошлое.
      Потом Джек повел меня по виноградникам, с гордостью рассказывая о винах, которые он произведет в этом году. Мы спустились к озеру, долго гуляли в лесу и, наконец, вернулись в шато.
      Здесь мы выпили по чашке чая в маленькой гостиной; этот обычай завела Антуанетта Дилэни, и он сохранялся с тех пор.
      После этого Джек пошел с часок поработать, а я ушла к себе отдохнуть перед тем, как начать одеваться к обеду.
      Днем я звонила Вивьен. Она согласилась приехать поговорить со мной, приняла приглашение Джека пообедать; она разговаривала так дружески, так сердечно, что я решила быть с ней как можно любезней. Я уже привыкла в разговоре с ней отпускать колкие замечания по ее адресу, но теперь решила последить за собой.
      Всякий раз, когда я приезжаю к Джеку, он отводит мне ту комнату, которая была моей в детстве. Комната просторная, полная света, из окон открывается столь любимый мной вид на луга и «Домашнюю ферму».
      И теперь я подошла к окну и постояла, глядя на этот пейзаж, такой знакомый и ничуть не изменившийся с тех пор, как я была девочкой.
      По этим лугам, полным цветов, мы бегали с братом, влезали на высокие деревья в лесу, плавали в озере, собирали фрукты в саду и устраивали пикники в увитой виноградом лоджии а «Домашней ферме». В те беспечные дни детства здесь заправляла мадам Полетта, матушка Клотильды. Она вкусно кормила нас, суетилась, журила, если мы капризничали, и всегда кудахтала, как наседка. Мы с Джеком искренне горевали, когда она умерла. Она была для нас чем-то вроде любимой ласковой тетушки.
      В детстве Джек всегда опекал меня, и я ходила за ним по пятам, чем бы он ни занимался. К счастью, он ничего не имел против, он всегда был старшим братом и защитником, неизменно добрым и приветливым, даже когда я озорничала.
      Я думала об утреннем споре с братом из-за «Лок Индастриз». Он не взорвался, как предсказывал Джеральд, когда я утром улетала из Лондона. Тем не менее, муж оказался прав в оном: Джек не собирается отдавать то, что принадлежит ему по праву рождения. Нечасто мои суждения о брате оказывались неверными, но сейчас именно это и произошло. Хорошо еще, что Джек отнесся к тому спокойно, и наши отношения не пострадали. Он знает, что я люблю руководить, опекать. Но теперь, когда он бросил пить, прошла и его склонность к неадекватным реакциям.
      Сняв костюм и накинув халат, я взяла в кровать свою деловую книжку и следующий час провела за работой.
 
      Вивьен приехала без опоздания – за несколько минут до шести, и Флориан провел ее в маленькую гостиную, где я ее поджидала.
      Между нами всегда была некоторая враждебность, и поскольку ни она, ни я не страдали лицемерием, мы и не изображали из себя любящих подруг с поцелуями и объятиями. Мы довольно формально поздоровались и пожали друг другу руки.
      Я села на свое обычное место у камина. Вивьен – напротив.
      – Ты очень хорошо выглядишь, Люциана.
      – Спасибо, ты тоже, – ответила я, желая сказать ей приятное.
      Потом, взяв бразды правления в свои руки, как это мне свойственно, я прямо приступила к делу, прежде чем она успеет что-либо сказать.
      – Чем могу быть полезна? Что ты хочешь узнать о Себастьяне такого, чего не знала бы раньше?
      Вид у нее стал какой-то неуверенный, потом она откашлялась и сказала:
      – Я думала, ты расскажешь, каким он был в последний год своей жизни. Ты ведь виделась с ним чаще, чем я или Джек, правда?
      – Это так. Примерно в это же время он был в Лондоне в прошлом году. В начале апреля, точнее говоря; мы провели несколько дней в офисе. Еще раз он приехал в мае. Это были выходные, и он приехал к нам в Кент к ленчу. Оба раза он был совершенно самим собой, я имею в виду – тихий, слегка отчужденный, даже меланхоличный. Это ведь вполне в его стиле, да? Как тебе известно, Вивьен, он был человек настроения. В детстве мы были свидетелями этих перемен в его настроении.
      – Он бывал мрачным, – согласилась Вивьен, – часто раздраженным. Казалось, что он несет на своих плечах всю тяжесть мира. – Она холодно посмотрела на меня: – А он не говорил тебе, были ли у него какие-нибудь необычные планы? На будущее?
      – Нет, не говорил.
      – Можно? – спросил, входя, Джек. – Я не помешаю?
      – Привет, Джек! – воскликнула Вивьен. – Конечно, не помешаешь. Входи, садись.
      Дек подошел к ней, чмокнул в щеку, потом открыл бутылку «Вдовы Клико», стоящую на консольном столике в серебряном ведерке.
      – Как насчет стаканчика шипучки, а? Или вы обе предпочитаете что-нибудь другое?
      – Шампанское – это прекрасно, – сказала я.
      – Спасибо, Джек, я тоже выпью, – Вивьен опять повернулась ко мне: – Значит, Себастьян оставался Себастьяном до самого конца?
      – Ты ведь не собираешься подробно останавливаться на его самоубийстве в своем очерке, Вивьен? – спросила я неожиданно резким голосом.
      – Я уделю этому одну строчку, и все. Мне нужно описать его в очерке таким, каким он был. Значит, ничего нового у него на горизонте не появилось? Ни в «Лок Индастриз», ни в «Фонде Лока»?
      – Насколько я знаю, нет, – и я посмотрела на брата. – А тебе Себастьян ничего не говорил о своем будущем?
      – Нет. Только о делах, как всегда. И в его записной книжке не было ничего нового. Я уже говорил Вивьен.
      Я поспешно сказала:
      – Перед тем, как вошел Джек, я собиралась упомянуть, что Себастьян был в хорошем настроении, когда мы с Джеральдом жили у него в октябре. Это я запомнила, потому что я не часто за всю мою жизнь видела его счастливым.
      – Я тоже это заметила, – тихо сказала Вивьен.
      – А я никакого счастья не обнаружил, – проворчал Джек, подавая нам бокалы с шампанским. – Раз вы обе согласны, что это так, с кем же мне спорить? В этом есть, значит, какая-то истина.
      Подняв бокалы, мы пожелали друг другу здоровья.
      – Дело не только в очерке, – сказала я, – не правда ли? Ты можешь легко написать его, и не беседуя ни с нами, ни с кем бы то ни было.
      Вивьен откинулась в кресле, скрестила ноги и кивнула.
      – Конечно. Но я уже сказала – я хочу дать его объемный портрет. Себастьян, увиденный глазами самых разных людей.
      – Вивьен, я ведь не дура. Мэдж рассказала мне о так называемой подруге. Но ты зря теряешь время – я о ней ничего не знаю. Никто не знает. Он откровенничал только с тобой.
      – Если только она существует, – пробормотал Джек. Она стоял перед камином, потягивая шампанское.
      – О, она несомненно существует. – Голос Вивьен звучал так уверенно, что я быстро взглянула на нее.
      – Может, ты и права, Вив. Но тебе никогда не найти ее следов. Как это сделать? Ты даже ее имени не знаешь.
      – Да нет же, я знаю ее имя. Я нашла. Я знаю, кто она, Джек. Через пару недель я возьму у нее интервью, и может быть, она прольет свет на самоубийство Себастьяна.
      – Что ты хочешь этим сказать? – спросила я.
      – У нее может быть ключ к тому, зачем он это сделал.
      – Да ради Бога! Брось ты всю эту чепуху, Вив! – воскликнул Джек. – Я хочу знать, кто она, черт побери. И как тебе это удалось? Господи, найти иголку в стоге сена!
      – Сначала я расскажу, как я ее нашла. В предыдущий выходной я просматривала старую записную книжку, проверяя дату встречи с Китом Тримэйном, и книжка упала и раскрылась на одном дне в июле. Понедельник, 11 июля 1994 г. Там было записано, что в то утро я говорила с Себастьяном. Он звонил из Парижа. Глядя на эту запись, я стала припоминать наш разговор. Он сказал, что остановился в «Плаза-Атене», что приехал в Париж, чтобы присутствовать на небольшом банкете у своего друга. Это был банкет медиков. Я спросила, не собирается ли он приехать на несколько дней в Лормарэн, он ответил – нет, он не может, он должен лететь в Заир по делам фонда. Когда я вспомнила этот разговор, я поняла, что наконец-то нашла хоть какую-то зацепку. Точнее, настоящий ключ. Банкет медиков. Это-то и есть ключ. Себастьян – хорошо известная личность и, конечно, его имя должно быть в списке наиболее важных гостей. В газетных отчетах, если таковые существуют.
      Идя по следу, я прилетела на день в Париж. Это было утром в понедельник. Я пошла прямо в «Фигаро» и попросила знакомого редактора разрешить мне ознакомиться с их компьютерными файлами за июль 1994 года. К сожалению, в этой газете не было ничего о банкете медиков, поэтому я схватила такси и помчалась в «Пари Матч». У меня там приятель. Патрик Бриззар, фотограф, с которым я когда-то работала. Патрик помог мне просмотреть июльские номера, и я нашла то, что хотела, – короткое упоминание в отделе новостей. И там была большая фотография – Себастьян в обществе двух французских врачей. Мужчин. И французского ученого. Женщины. Его подруги, той, о которой он мне рассказал.
      – Не обязательно, – возразил Джек, – это может быть любая другая женщина.
      – Да, но как он смотрит на нее, а она на него! – Вивьен поставила стакан и встала. – Простите, я оставила сумку в холле.
      Когда она ушла, я сказала:
      – Может, Вивьен нащупала что-то существенное.
      Джек пожал плечами.
      – Возможно.
      – Вернувшись с сумкой, Вивьен вынула оттуда экземпляр «Пари Матч» и черно-белое фото.
      – Патрик помог мне добыть этот старый номер и сделал принт с фотографии. Если эта пара не влюблена друг в друга, значит, я ничего не смыслю в человеческих чувствах, – заключила она, протягивая мне газету и фото. Сначала я посмотрела на снимок. Там был мой отец, казавшийся невозможно красивым в своем вечернем пиджаке. Слева – двое мужчин, справа – женщина. Она смотрела скорее на него, чем в объектив, а он – на нее. Они никого не видели, кроме друг друга, и чувства их были совершенно очевидны. Как ни противно было мне признаваться самой себе, но Вивьен не ошиблась насчет этих чувств. У обоих был влюбленный вид.
      Джек, наклонившийся над моим плечом, сказал.
      – Она ничего. Похожа на кого-то. Не помню, на кого. Так скажи же нам, Вив. Кто она такая?
      Прежде чем Вивьен успела ответить, я посмотрела на подпись к снимку. «Доктор Ариэль де Гренай, институт Пастера».
      – Вчера, вернувшись в Лормарэн, я позвонила в институт Пастера, – сказала Вивьен. – Она, действительно, их сотрудник. Только сейчас ее нет в Париж. Она работает над одним особым проектом. В Африке. Со вчерашнего дня я пытаюсь договориться через институт о встрече с ней. Но они говорят, что связаться с ней невозможно. Она руководит экспериментами с очень заразной болезнью. Она в карантине… в буквальном смысле слова. Они не сказали даже, где именно она находится. Последние сутки я пытаюсь связаться с ее семьей.