Глава 45

Следующие несколько недель пролетели для них как во сне, как один бесконечный миг наслаждения. Дни сменялись ночами, каждое мгновение было переполнено желанием и счастьем от его удовлетворения. Пол и Эмма все сильнее привязывались друг к другу, существовали только друг для друга, желали только общества друг друга, упивались друг другом. Они проводили почти все время в своих смежных номерах отеля „Ритц", лишь изредка выходя прогуляться в Грин-Парк или скромно пообедать вдвоем в случайном ресторанчике, куда не ступала нога их светских знакомых. Они были столь неистовы и необузданны в своей любви, что жалели расходовать свои чувства на других, не хотели ни минуты своего драгоценного времени тратить на посторонних, Даже на ближайших друзей и родных, и ревностно охраняли свое уединение. Все их планы были преданы забвению, любые приглашения ими откланялись, даже Брюс Макгилл и Фрэнк получили отставку. Весь остальной мир перестал для них существовать.

Переполненные взаимным влечением, непрерывно усиливающейся любовью друг к другу, Пол и Эмма не переставали дивиться чуду, случившемуся с ними. Простой взгляд обжигал, как поцелуй, любой незначительный жест порой значил больше, чем объятие, каждое слово, сказанное друг другу, было наполнено особым смыслом.

Эмма не переставала изумляться силе охватившего ее чувства. Она вся светилась от счастья. Удовлетворение и всепоглощающая радость бытия растопили копившиеся годами горести и унижения. Любовь стерла маску невозмутимости с ее лица и охватила все ее существо. Любовь возвратила ее к жизни. Обожание, с которым относился к ней Пол, его глубокое понимание победили свойственную ей недоверчивость и постоянную готовность к самозащите, до сих пор определявшие всю ее жизнь. Она была откровенна с ним так, как никогда и не с одной живой душой на свете. Все преграды пали перед тем единственным мужчиной, которого она впервые в жизни полюбила по-настоящему и которому она отдавала себя всю без остатка.

Пол стал для нее подлинным откровением. Общаясь с Эммой, он давно отбросил свои иронические манеры и ту маску светского повесы, которую имел обыкновение нацеплять на себя, но теперь Пол позволил Эмме заглянуть себе в душу так глубоко, как до того не разрешал ни одной другой женщине. Ей раскрылся его тонкий внутренний мир, и она с удивлением обнаружила его мощный интеллект, спрятанный за личиной записного красавца. Ее изумляли его ум и обширные знания. Она была поражена его разносторонностью и очарована его воспитанностью, которые безусловно проистекали из чувства уверенности в себе, даваемого старинным огромным состоянием, помноженным на прекрасное образование в Веллингтоне и Оксфорде. Она не переставала восхищаться быстротой его ума. Короче говоря, Эмма была совершенно очарована им.

В свою очередь, Пол, так же как Эмма, потерял голову от своей первой настоящей любви, встреченной за годы своих романтических похождений. Он был уверен, что она – самая изумительная женщина из всех попадавшихся ему на пути в его долгих скитаниях по свету. Он также считал Эмму самой умной женщиной из всех, с кем он когда-либо встречался, и живость ее ума покорила его. Но в ней еще было нечто, чему Пол не переставал изумляться, то, что придавало ей неповторимость, некое излучение, исходившее из самых глубин ее существа. Он не мог точно определить, что это было, и, в лучшем случае, мог лишь сравнить ее с той, неподдающейся описанию, харизмой, превращающей хорошую актрису в подлинную звезду. Для них обоих их отношения были той любовью с первого взгляда, поразившей их, как удар молнии, и заставившей их в ослеплении сразу и безумно влюбиться друг в друга.

Дни текли как в тумане. Их влечение друг к другу вспыхивало и угасало, и снова вспыхивало ярким пламенем, их оживленные беседы затягивались далеко за полночь, мысли и чувства раскрывались друг Другу с поразительной обнаженностью. Один находил в другом все, что можно было пожелать от товарища и любовника, их разум и души сливались друг с другом в той же гармонии, что и тела.

Однажды, когда в послеполуденный час они, утомленные любовью, лежали, обнявшись, Пол сказал:

– Ты не будешь возражать, если я покину тебя ненадолго, любимая? Мне надо кое-чем заняться.

– Нет, если ты пообещаешь мне, что поспешишь назад, – ответила Эмма, проводя губами по его груди.

– Ничто не сможет удержать меня вдали от тебя дольше, чем на час. Я вернусь к четырем, – сказал он, целуя пряди ее волос.

Пол высвободился из ее объятий и скрылся в ванной комнате. Через несколько минут он появился снова, гладко выбритым, с полотенцем, обернутым вокруг бедер. Со своего места в постели Эмма украдкой, по-кошачьи, следила за ним, не отрывая внимательного взгляда своих изумрудных глаз. Она с удивлением обнаружила, что ей Доставляет небывалое удовольствие наблюдать за тем, как он занимается таким простым делом, как одевание. Он взял рубашку со стула, и Эмма, увидев напрягшиеся мышцы у него на спине, с трудом подавила в себе желание вскочить, подбежать к нему и сжать его в своих объятиях. „Он постепенно заменяет для меня весь мир”, – подумалось ей.

Он застегнул портупею поверх армейского кителя, подошел к кровати, наклонился и поцеловал ее. Эмма обвила руками его шею. Мгновение спустя он осторожно снял с себя ее руки.

– Я должен идти, моя сладость.

– Могу ли я узнать, куда ты направляешься? – спросила Эмма, игриво сощурив глаза. – Такой гладко выбритый, начищенный до блеска и благоухающий? Имейте в виду, майор Макгилл, если у вас намечено свидание с другой женщиной, я выцарапаю вам глаза! И ей тоже! Клянусь, что я это сделаю.

Он усмехнулся и шутливо щелкнул ее по кончику носа.

– О, сердце тигра, прячущееся в женской груди!

– Балуетесь стишками, майор?

– Должен сознаться, украденными у Шекспира. „Генрих VI”.

Пол поцеловал кончики ее пальцев. Внезапно пожатие его руки окрепло, глаза пронизывающе смотрели на Эмму.

– А если ты осмелишься даже взглянуть на другого, я убью тебя! – Он выпрямился. – Будь хорошей девочкой и веди себя хорошо. Я скоро вернусь.

После его ухода, Эмма занялась телефонными разговорами со своим секретарем в универмаге и домоправительницей, поспешившей заверить ее, что в Йоркшире за время ее отсутствия все было в полном порядке. Успокоенная тем, что ничего не произошло со времени ее вчерашнего звонка и все находится под контролем, она потом позвонила Фрэнку в редакцию „Кроникл”.

– Великий Боже! Никак медведь в лесу сдох, – воскликнул Фрэнк, услышав в трубке ее голос. – Неужели он ослабил свою хватку настолько, что тебе удалось позвонить мне? – Он расхохотался. – Я шучу. На самом деле я рад за тебя.

– Ох, Фрэнк, я так счастлива, что не могу сама в это поверить! Но только ты ошибся. На самом деле это я на часок выпустила Пола из своих тисков.

– М-да, я вижу! Должен заметить, что он действительно хорош для тебя, я еще никогда не слышал тебя такой. Но почему ты не рассказала мне, кто он такой на самом деле?

– Что ты имеешь в виду?

– Только то, что он – единственный сын и вообще единственный ребенок ни кого другого, как Брюса Макгилла, миллионера и одного из самых могущественных людей в Австралии. Полагаю, ты знаешь, что Пол – наследник гигантского состояния, громадного овцеводческого ранчо, рудников, копей, угольных шахт и Бог знает чего еще.

– Он говорил, что его семья имеет разнообразные деловые интересы. Но откуда ты столько знаешь о нем?

– На днях я виделся с Долли Моустен, и она немало рассказала мне о Поле…

– Что еще она тебе наговорила? – подозрительно спросила Эмма. Ее сердце тревожно забилось.

– Ничего. Она просто заметила, что семейство Макгиллов очень богато и влиятельно. А что случилось? Мне показалось, что ты встревожена.

– Вовсе нет, – рассмеялась Эмма. – А как ты поживаешь, Фрэнк? У тебя все в порядке, дорогой? – поинтересовалась она, быстро меняя тему разговора.

– У меня все отлично. Но, боюсь, ты позвонила в неудобное время, Эмма. Я больше не могу сейчас говорить с тобой, я должен идти на заседание редакции. Ты можешь позвонить завтра, дорогая, и мы поболтаем побольше?

– Конечно.

– Тогда, будь здорова. Привет Полу. До свидания.

– До свидания, Фрэнк.

Эмма положила телефонную трубку и с задумчивым видом осталась сидеть, глядя на аппарат. Беспокойные мысли метались у нее в голове, пока она размышляла о семействе Макгиллов, а если точнее, о загадочной миссис Пол Макгилл, его жене, о которой он ни разу больше не вспоминал, а она – не осмеливалась расспрашивать, да и не желала о ней знать. Но теперь Эмму снедало любопытство. Как она, интересно, выглядит? Красива ли она? Сколько ей лет? Почему их брак оказался несчастливым? Есть ли у них дети? Почему Пол не разводится с нею, столько лет живя отдельно? Эмма закрыла глаза, стараясь освободиться от этих вопросов, так мучавших ее. Она не собирается открывать „ящик Пандоры”. Когда-нибудь он сам все ей расскажет, Эмма была уверена в этом, ну а сейчас она не желает знать ничего, что могло омрачить то недолгое время, которое осталось им пробыть вместе. Такое бесценное время!

Эмма взглянула на часы, стоявшие на каминной полке, и к своему удивлению обнаружила, что Пол отсутствует уже больше двух часов. Сейчас была уже половина шестого. Внезапная, неподдающаяся логическому объяснению паника охватила ее. Она была скорее интуитивной, но, тем не менее, ее нервозность нарастала, и с необыкновенной ясностью ее озарило, что Пол буквально через считанные дни покинет ее. Он старательно избегал разговоров о дате своего отъезда. Тогда, в Йоркшире, он сказал ей, что их время уходит. „Не ушло ли оно теперь?” – с острой грустью спрашивала она себя.

Чтобы отвлечься от тревожных мыслей, Эмма направилась в ванную комнату и сосредоточенно занялась своим туалетом. Она приняла горячую ванну, насухо растерлась полотенцем, спрыснула себя духами и вернулась в спальню. Она облачилась в длинное серо-голубое домашнее платье из панбархата, фасон которого сама придумала для себя и в котором так нравилась Полу. Платье было сшито в так называемом французском стиле „ампир”, с высоко расположенной талией, тесным корсажем, с длинными рукавами, и широкими складками спадало вниз до пола от квадратной кокетки. Она расчесала свои длинные волосы и оставила их распущенными, как больше всего любил Пол. Слегка подкрасив губы и вдев изумрудные серьги в уши, Эмма перешла в гостиную, где села дожидаться Пола.

К семи часам волнение охватило ее полностью, и первоначальное беспокойство перешло в настоящий страх. Куда он пропал? Может быть, он попал в аварию? Она сжала руки в кулаки, каждый мускул ее тела судорожно напрягся. А потом она инстинктивно поняла все: Пол поехал в Военное министерство за своим назначением. Она была уверена, что в этом все дело. Война! Почти забытая ими, пока они жили в ослеплении от своих чувств. Его могут убить! Он может никогда не вернуться… Она в ужасе закрыла лицо ладонями.

– Вот и я, моя сладкая, – сказал он, проходя через дверь, соединявшую их номера.

Эмма уронила руки, вскочила с места и бросилась бегом к нему. Ее лицо вытянулось.

– Я уже думала, с тобой что-то случилось! – вскричала она, ухватив его за отвороты шинели.

– Со мной ничего не может случиться, – уверил он – У меня есть ангел-хранитель. В любом случае, время еще не вышло. Мне отпущено еще немало лет, чтобы провести их с тобой. Ты ведь не забыла, что ты моя судьба. А моя судьба еще далеко не исчерпана, любовь моя.

Ее сердце забилось спокойнее. Она взглянула на него, улыбнулась и оттолкнула от себя.

– Твоя шинель промокла насквозь, – сказала Эмма. – Тебе лучше скинуть с себя всю одежду, чтобы ты не простудился до смерти.

Его глаза заблестели от смеха.

– О, это лучшее предложение из всех, что мне довелось слышать за последние четыре часа, мадам. – Он многозначительно подмигнул ей.

– Ты прекрасно понимаешь, что я имела в виду, негодник!

– Надеюсь, что понял тебя правильно. Дай мне всего десять минут. Я заказал обед на девять часов, а бутылка шампанского уже охлаждается у меня в номере. Извини меня, мой ангел, я вернусь сию минуту, – крикнул он через плечо.

Когда Пол вернулся, он уже переоделся в гражданское платье. На нем были белая шелковая рубашка, черные шерстяные брюки и шелковый жилет в красно-черную полоску под смокинг. Он выглядел чрезвычайно элегантно с ведерком со льдом для шампанского, которое поставил на комод.

– Думаю, что оно достаточно охладилось, – сказал Пол, откупоривая бутылку „Дом Периньон”.

Эмма снова с тревогой разглядывала его. Точно так же, как Пол всегда следил за каждым ее движением, она сейчас сосредоточенно смотрела на него и видела его будто впервые. Казалось бы в каждой, отдельно взятой его черте не было ничего особенного, но взятые все вместе, они ясно говорили: вот настоящий мужчина. И она неизменно подчинялась его властной манере, которую он так любил в шутку напускать на себя.

Пол уловил обращенный на него пристальный взгляд Эммы, и его губы раздвинулись в довольной улыбке. Он подошел к ней и протянул бокал шампанского.

– Я не был у другой дамы, клянусь.

– Надеюсь, что не был, – с улыбкой ответила Эмма. Но ее глаза, изучающе смотревшие ему прямо в лицо, оставались серьезными, и она боялась спросить, где он был.

– Тебя не было так долго, мой дорогой, – тихо прошептала она.

– Мне нужно было обсудить кое-что с отцом. Деловые вопросы. За тебя, моя любимая Эмма, – сказал он, чокаясь с нею.

– За нас!

Пол растянулся в кресле.

– Боюсь, что я совсем забыл старика в эти несколько последних недель.

– Это все я виновата!

– Нет, никто не виноват, – пылко возразил Пол, одарив ее юношеской улыбкой. – Он понятливый – по крайней мере, во всем, что касается сердечных дел.

– Тем не менее, я совсем лишила его твоего общества в такое суровое время и оторвала тебя от всех твоих друзей.

– А, лучше думай о том счастье, которое ты мне подарила, и забудь обо всем остальном. Я, например, так и делаю. Это был мой собственный выбор. Надеюсь, что я имею право сам распоряжаться собой, не так ли? В любом случае, мы могли встречаться с кем угодно, но я сам не счел это необходимым. Единственная живая душа на свете, с которой я хотел быть, это – ты. Посторонние лишь грубо вмешались бы в мир, принадлежащий нам двоим, который мы сами создали для себя здесь, в этом маленьком убежище. Я не хочу, чтобы кто-то вторгался в него, разрушал наши иллюзии.

– Тебя послушать, так кажется, что иллюзии – единственное, что нас соединяет.

Он недоуменно взглянул на нее и удивленно поднял брови.

– Конечно же, нет! Боже мой, Эмма, неужели ты не понимаешь, что между нами нечто большее, где бы мы ни были сейчас и где бы мы ни оказались в будущем. Это не иллюзия, это правда! Я уже много раз говорил тебе раньше.

Ее настроение сразу поднялось.

– Я рада, что мы живем не в иллюзорном мире. Было бы нестерпимо проснуться в один прекрасный момент и понять, что это был лишь сон…

Пол заметил, как улыбка сползла с лица Эммы, и на него набежало темное облачко. Остро ощутив ее беспокойство, он подался вперед и тронул ее колено:

– Что с тобой, Эм? Что беспокоит тебя, любимая?

– Ты был в Военном министерстве и заезжал к отцу попрощаться, не правда ли? Ты уезжаешь, Пол, и очень скоро. Я угадала?

– Да, – тихо подтвердил он.

– Когда?

– Завтра.

– О Боже!

Пол пересел на диван, взял из трясущихся пальцев Эммы бокал с шампанским и поставил его на столик. Он привлек ее к себе, глядя в ее взволнованное лицо.

– Когда я был в Оксфорде, я прочитал о двух влюбленных, которым предстояло расстаться. Прочитанное навсегда врезалось мне в память. Это звучит примерно так: „Эта разлука не может быть долгой. Тех, кто любит друг друга, как мы, ничто не может разлучить. Мы, как стянутые большим магнитом, будем всегда вместе в наших мечтах. Я часто говорил тебе о разуме, но теперь я имею в виду веру”.

Пол заметил, как ее глаза, неподвижно устремленные на него, наполнились слезами. Он нежно смахнул слезы с ее длинных ресниц кончиками пальцев.

– Не надо, любимая. Пожалуйста, не плачь.

– Прости меня, Пол. Это все из-за тех слов, которые ты прочитал мне.

– Помни их, Эмма, и, пожалуйста, верь! Верь, что в своих мыслях мы будем одним целым. И я знаю, что пока я жив, ты будешь жить в моем сердце до конца дней.

– О, Пол, я так люблю тебя! Я не вынесу жизни без тебя.

Пол сжал кулак и подпер им щеку Эммы, легонько приподняв ее голову.

– Крепись, дорогая. Ты должна быть мужественной. И мы больше не будем говорить о моем будущем отъезде. Мы будем думать только о настоящем, жить одним настоящим.

Озорная улыбка раздвинула его широкие губы, и он посмотрел на нее своим обычным, возбуждающим взглядом.

– И у нас еще много радостных часов впереди. Фактически целая ночь.

Он театрально подмигнул ей, стараясь отвлечь от мрачных мыслей, заставить улыбнуться.

– И, моя дорогая, клянусь честью, одна ночь с тобой стоит…

– Ах ты сластолюбивый негодник! Да ты просто распутник! – воскликнула Эмма, любовно улыбаясь ему сквозь слезы.

– Очень точная характеристика, должен заметить, особенно, когда она исходит от тебя.

Пол обнял ее, коснулся губами ямочки на щеке и потом скользнул ими ниже вдоль шеи. Он принялся нашептывать ей такие интимные вещи, что краска залила ей лицо. Она впилась пальцами ему в предплечье. Ее сердце обмерло, когда он опрокинул ее на диван, накрыл ее своим телом и стал расстегивать пуговицы ее платья. Его глаза горели так, что Эмма чуть не ослепла. Она закрыла глаза, и его губы сомкнулись на ее губах.

Глава 46

– Ампутация! – смертельно побледнев, вскричала Эмма. – Но ведь он так хорошо себя чувствовал в последние дни!

– Совсем не так хорошо. Ваш брат скрывал от вас правду, миссис Лаудер. Он отказывается от операции, несмотря на наши предупреждения, умоляет нас не делать ее. Но гангрену уговорить невозможно. Эта болезнь злокачественная, и она чревата смертельным исходом.

Эмма резко села, впившись во врача глазами.

– Есть какая-нибудь альтернатива операции?

Врач отрицательно покачал головой.

– Нет, никакой. Если только не считать такой альтернативой смерть.

Заметив выражение ужаса на лице Эммы, врач сел рядом и взял ее за руку.

– Простите, я не хотел показаться грубым, но обстоятельства таковы, что требуют честности, даже резкости. Время на исходе.

– Но что произошло, доктор? Я думала, что вам удалось извлечь шрапнель из его ноги.

– Да, мы это сделали, но несколько дней назад у него началась гангрена, которая быстро распространяется. Сейчас она уже выше колена. Вы должны дать письменное согласие на операцию. Иначе… – Он беспомощно развел руки. Лицо его приняло суровое выражение. Эмма с трудом выговорила:

– Но Уинстон сам должен принять решение…

– Миссис Лаудер, неужели вы не понимаете? Ваш брат в таком состоянии, что не способен принимать разумных решений. Вы должны взять ответственность на себя, причем прямо сегодня, сейчас. Завтра будет поздно.

Эмма, кусая губы, кивнула и с тяжелым сердцем промолвила:

– Давайте эти бумаги, доктор, я подпишу их.

Врач отошел к своему столу и вернулся с документами которые вместе с ручкой вручил Эмме.

– Вы поступаете правильно, миссис Лаудер. Это единственное, что вы могли для него сделать. Брат будет благодарен вам до конца жизни, поверьте.

Эмма с сомнением взглянула на него, но не стала спорить. Она поставила свою подпись, и, хотя у нее все дрожало внутри, рука ее не дрогнула.

– Теперь я могу повидать брата? – угрюмо спросила она.

– Да, конечно, я провожу вас к нему прямо сейчас, – ответил врач. Лицо его выражало сочувствие, когда он провожал ее к выходу.

Уинстон лежал в большой палате вместе с другими ранеными моряками. Его кровать была отгорожена ширмами. Когда Эмма зашла за них, она сразу заметила его глаза, остекленевшие от боли, и капли пота, выступившие у него на лбу. Она наклонилась, чтобы поцеловать его, но он вдруг сдавленно вскрикнул, а глаза его лихорадочно заметались. Эмма в испуге отпрянула назад.

– Что с тобой, Уинстон, дорогой?

– Ты задела кровать, – простонал он. – Я не могу выдерживать ни малейшего прикосновения. Боль становится невыносимой.

Он закрыл глаза и лежал, часто дыша. Эмма некоторое время молчала, внимательно глядя на него, а потом совсем тихо спросила:

– Почему ты не сказал мне о гангрене, Уинстон?