Заговорившие в августе пушки гремели, не переставая, до конца 1914-го и весь 1915-й, сея горе, смерть и разрушения. Сотни тысяч молодых мужчин, составлявших надежду нации, пали на полях сражений в Бельгии и во Франции. Ставки в этой кровавой борьбе были ужасающе высокими для Британии и ее союзников. Всем было ясно, что война шла не за обладание какой-либо крепостью или даже целой страной, но за неотъемлемое право каждого народа жить и развиваться так, как он сам того хочет.

Эмма Харт, подобно всем умным людям, часто размышляла о будущих последствиях этой войны, о тех условиях, которые возникнут после ее окончания, и о будущем, которое ждет бизнес. Но она не была полностью поглощена размышлениями о будущем. Ее приоритетом были сегодняшние реалии, не оставлявшие много времени на праздные раздумья. Она не упускала возникавших как бы сами по себе коммерческих возможностей, ни тем более не отказывалась при удобном случае увеличить свои капиталы. Если порой у нее возникали угрызения совести при мысли о том, что она наживается на войне, то Эмма гасила неприятные ощущения, повторяя: „Но ведь кто-то должен производить обмундирование для воюющих солдат, и если этого не сделаю я, то им займутся другие”.

И действительно этим занимались и другие. Большинство производителей одежды Западного Райдинга шили хаки для солдат, синюю форму для моряков и голубую – для летчиков Британии и ее союзников. Миллионы ярдов тканей для военной одежды сходили с ткацких станков Йоркшира.

В какой-то момент Эмма поняла, что она чересчур увлеклась работой, забыв про семью. Но чувство вины быстро улетучилось, вытесненное делами и сознанием того, что ей не остается ничего иного, как следовать избранным для себя курсом. Она металась между своим универмагом „Харт”, компанией „Грегсон”, ткацкой фабрикой „Лейтон” и швейной фабрикой, руководя всем этим со своими „фирменными” эффективностью, очарованием и напористостью. И все же ей постоянно не хватало одного часа в день, чтобы управиться со всем.

К большой ее радости, „Харт” торговал стабильно и сам себя окупал. Хотя товарооборот сильно сократился, но Эмма не ждала для себя серьезных убытков. Запас товаров на складах „Грегсона” не иссякал, благодаря экономному их расходованию. Кроме того, Эмме удалось найти еще несколько источников пополнения своих запасов. Под умелым руководством Бена Эндрюса дела „Лейтона” шли гладко, и фабрика с кажущейся легкостью и значительно быстрее многих конкурентов справлялась с громадными военными заказами. На время войны они с Дэвидом приостановили производство коллекций дамской одежды „Леди Гамильтон” и полностью переключились на шитье обмундирования. Так или иначе, все оставалось под контролем, ее бизнес оставался стабильным, в особенности ее ткацкая и швейные фабрики, которые работали сверхэффективно и давали исключительно высокие прибыли.

Но сегодня, в холодный декабрьский день 1915 года, голова Эммы не была занята только делами. Сидя рядом с водителем в одном из фургонов для доставки заказов из „Харт” на дом, Эмма предвкушала наступающее Рождество. Она решила устроить настоящий праздник, наперекор лишениям и царившим кругом угрюмым настроениям. Должен был приехать погостить на несколько недель Фрэнк, и Эмма с детским нетерпением ждала его приезда, взволнованная возможностью снова увидеться с братом. Он был ранен в ноябре, к счастью, несерьезно. Пуля зацепила ему правое плечо, и его отправили лечиться домой в Англию. Если бы еще Уинстон смог выбраться на побывку, то вся семья оказалась бы в сборе. Но Эмма понимала, что это вряд ли выполнимо. Флот постоянно находился в гуще боевых действий, а вести со всех фронтов приходили самые удручающие. И все таки, невзирая ни на что, у них будет рождественская елка, и праздничный обед с индейкой и плам-пудингом, другие традиционные угощения, подогретое с пряностями вино и, конечно, подарки для каждого. Важнее всего было то, что Фрэнк побудет в кругу родных и отдохнет, а уж она создаст для него домашний уют, по которому он так истосковался.

В считанные минуты фургон доставил ее к швейной фабрике на Йорк-роуд. Эмма велела водителю ждать ее и поспешила внутрь. Входя в кабинет Дэвида, она с удивлением обнаружила там уютно устроившегося Абрахама Каллински.

Ее старый друг поднялся и тепло обнял Эмму, поблескивая сквозь очки своими умными черными глазами. Он придирчиво оглядел ее и сказал:

– Ну, Эмма, ты выглядишь прекрасно. Как приятно снова увидеть тебя. Последний раз это было так давно.

Эмма улыбнулась.

– Как поживаете, Абрахам? Как себя чувствует миссис Каллински?

– Мы в порядке. Джанесса часто интересуется тобой. И она и я скучаем по тебе, Эмма.

– Прошу прошения, что совсем забросила вас в последнее время, – извинилась Эмма. Печальная улыбка тронула ее губы. – Но дел столько, что некогда вздохнуть. Все эти дни.

– Ах, да, наша маленькая Эмма стала промышленным магнатом, – воскликнул Абрахам, с любовью и восхищением глядя на нее. Она не переставала изумлять его своими успехами, которые он считал выдающимися, особенно для женщины.

Дэвид стоял за своим столом с видом явно измученным бумажной работой. Он рассмеялся.

– Не прикидывайся изумленным, па, а я всегда предсказывал, что наша Эмма далеко пойдет.

Дэвид обошел вокруг стола, взял Эмму за плечи и поцеловал в щеку. Она машинально обвила его руками, почувствовала силу его рук, крепко державших ее, и ощутив, как ее пальцы сами по себе начинают впиваться в его тело. Не разжимая рук, они отпрянули друг от друга и обменялись долгими взглядами.

Абрахам Каллински, отечески наблюдавший за ними, вдруг почувствовал некоторое беспокойство. „Сын мой. Ты обнимаешь ее слишком долго. Ах, не мне ли знать, что означает такой взгляд в мужских глазах! Молю Господа, чтобы жена Дэвида Ребекка или Джо как-нибудь не обратили на это внимание”. Абрахам кашлянул и сказал:

– Иди сюда, Эмма, сядь вот тут, рядом со мной.

Он указал на второе кресло, стоявшее перед столом Дэвида. Эмма села.

– Что-нибудь случилось? Почему тебе так срочно потребовалось повидаться со мной, Дэвид?

Он откинулся в кресле и посмотрел на нее своими яркими синими глазами.

– У меня есть предложение, и я надеюсь, что ты примешь и поддержишь его.

Эмма облегченно рассмеялась.

– Ты же знаешь, что я всегда доверяю твоим суждениям. Так в чем дело?

– Папа стал уставать в последнее время, – Дэвид закурил сигарету. – Мы тут с ним поговорили, и я подумал, что есть решение, которое устроит всех. Мне пришло в голову, что мы можем слить его компанию с нашей и принять на себя управление делами его фабрики без всяких проблем. Он по-прежнему будет руководить ею как своей собственной и продолжать работать, но не столь интенсивно.

Дэвид вопросительно посмотрел на Эмму.

– Ну, что ты на это скажешь?

Мгновенно оценив все потенциальные преимущества этого предложения и видя в нем способ простого и быстрого расширения их дела, Эмма не стала долго раздумывать.

– Это отличное предложение. Вы будете довольны, если мы так сделаем, мистер Каллински?

– Да, Эмма. И Джанесса тоже будет счастлива. Она бес покоится за меня. Так беспокоится, что я начинаю беспокоиться из-за того, что она беспокоится, – усмехнувшись, ответил Абрахам.

– Ну тогда давайте объединять наши фирмы, Дэвид. Я обеими руками – за. И сейчас самое время для этого.

– Нам предстоит проработать множество деталей, но прежде, чем приступить к ним, мне хотелось бы, чтобы ты выслушала мое личное мнение насчет всей этой идеи, – сказал Дэвид. – Я думаю, что мы должны за хорошую цену выкупить у папы его права на владение компанией, чтобы этот капитал мог приносить ему приличный доход. В конце концов он годы потратил на создание своего дела. Мы должны сделать его директором дочерней компании и платить директорский оклад. Я также считаю, что он должен будет участвовать в прибылях в равной с нами доле. Кроме того, он будет получать жалование за управление своей фабрикой. Как ты отнесешься к таким условиям, Эмма?

– Я полностью согласна с тобой, Дэвид. Твой отец должен что-то получить за те годы, которые он занимался этим бизнесом. Послушайте, почему бы вам двоим самим не договориться и назначить справедливую цену. Что бы вы не решили, мне это подходит. Я согласна на все.

Она рассмеялась и нежно улыбнулась Дэвиду.

– Не понимаю, почему ты решил, что я буду возражать. В первую очередь это твой бизнес, Дэвид. Ты сам его создал и тебе принадлежит основной капитал.

Он с облегчением улыбнулся.

– Хорошо, мы с папой подобьем все, а остальные детали обсудим с тобой позже. Потом я поговорю с Фредериком Эйнсли, чтобы он за неделю подготовил все документы.

– Отлично, – сказала Эмма и, повернувшись в кресле к Абрахаму, стала расспрашивать того о его правительственных контрактах, поставщиках тканей, рабочей силе и производительности его фабрики. Пока они беседовали, Дэвид вернулся на свое место за столом и принялся разглядывать Эмму.

Врывавшееся через окна зимнее солнце освещало ее своими лучами. „У нее действительно такой тип английской красоты, который лучше всего смотрится при дневном свете, – подумал Дэвид. – Именно такую красоту обессмертили в своих работах Гейнсборо и Ромни. И что любопытно: Эмма сама не сознает, насколько она хороша собой. Самолюбование совершенно ей несвойственно, и это придает ей только лишнее очарование. Она выглядит такой свежей, переполненной жизненной силой и чувственностью. Неудивительно, что она неотразимо действует на мужчин любого возраста. Смешно, но сама она этого не понимает”.

– Ты согласен, Дэвид?

Дэвид вздрогнул.

– Прошу прощения, но я немного витал в облаках.

– Я говорю, что нам нужно принимать решение немедленно. Объединив ту рабочую силу, какой мы располагаем, нам, вероятно, удастся расширить производство и поднять эффективность обеих фабрик. Твой отец согласен.

– Отличная мысль! Я скажу Виктору, чтобы он прямо завтра отправился на отцовскую фабрику.

Он взглянул на отца.

– Ты ничего не имеешь против, папа?

– Я буду только рад тому, что он вернется. Моя голова хоть немного отдохнет от забот. И мамина тоже.

Эмма встала, мужчины поднялись за ней следом.

– Теперь, если вы не против, я должна бежать. Я обещала Эдвине быть сегодня дома пораньше и помочь ей нарядить рождественскую елку. Она мечтает об этом, и я не хочу ее разочаровывать.

– Конечно, ты ни в коем случае не должна этого делать. Нехорошо обманывать детей, – сказал Абрахам и, тяжело вздохнув, многозначительно взглянул на Дэвида, – как это часто делает мой старший сын.

– Только потому, что перегружен делами, – попытался защищаться Дэвид.

– Ах, да, дела! Вечно одни дела. Ладно, тебе пора, Эмма. Передай привет и наилучшие пожелания Джо.

– А вы – миссис Каллински, – скажите, что я скоро забегу ее проведать.

– Я провожу тебя, – сказал Дэвид, подавая ей пальто и по-хозяйски беря под руку.

„Елка по величине как раз такая, как надо”, – решила Эмма. Она очень тщательно выбирала именно такую, хотя можно было купить и крупнее. Но Эмма не хотела показного великолепия, неуместного, по ее мнению, во время войны. Домоправительница еще вчера вечером поставила елку в горшок, и сейчас она стояла на задрапированном столике в углу гостиной, недалеко от камина. Эмма отступила назад и, склонив голову к плечу, критически разглядывала ее. Елка была молодой, пушистой, с толстыми, темно-зелеными мохнатыми ветками.

– Привет, Эмма, ты сегодня рано…

Эмма обернулась к вошедшему в гостиную Джо, который направился к камину, потирая на ходу озябшие руки.

– Я обещала Эдвине, что буду помогать ей наряжать елку.

– Ах, да, я совсем забыл.

Продолжая распаковывать елочные украшения, Эмма рассказала ему о своей сегодняшней встрече.

– Тебе не кажется, что это отличная мысль – объединиться с Каллински? – закончила она свой рассказ и поглядела на Джо через плечо.

Джо нахмурился.

– Я в этом совсем не уверен. По-моему, только лишние хлопоты для тебя.

– Почему для меня? Главная тяжесть в этом деле ляжет на Дэвида.

– Мне кажется, что у вас обоих и так забот выше головы, особенно у тебя, – сказал Джо тем брюзгливым тоном, которым он всегда говорил, возражая против любых нововведений.

– Не будь занудой, Джо. Порой я просто отказываюсь тебя понимать, – спокойно возразила Эмма. – И потом, пусть обо всем этом голова болит у мистера Каллински. Он неважно себя чувствует в последнее время и слияние – лучший выход для него.

– Старик мог бы продать свое дело кому-нибудь еще.

– Конечно, мог, но зачем? Вполне естественно, что он обратился с этим к Дэвиду. Кроме того, Абрахам Каллински был всегда добр ко мне, и я только рада помочь ему.

– Просто я волнуюсь за тебя, Эмма. Но, впрочем, если ты считаешь эту идею чудесной, то кто я такой, чтобы пытаться критиковать? Вы с Дэвидом всегда делаете на фабрике то, что находите нужным.

– Мы всегда посвящаем тебя в наши планы, – мягко возразила Эмма, уловив обиду в его тоне.

– Да, конечно, ставите меня перед фактом.

– О, Джо, не сердись, пожалуйста. Скоро Рождество. Давай не будем ссориться.

– Ссориться? А кто ссорится? – вскипел Джо. – Правда, Эмма, стоит мне раскрыть рот, как ты сразу обвиняешь меня… – Джо прервал неожиданно фразу на полуслове и совершенно другим тоном воскликнул:

– Здравствуй, моя дорогая! Входи же, что ты остановилась там?

Эмма обернулась и увидела Эдвину, которая слегка замешкалась в дверях, но потом в два прыжка пронеслась через комнату и с криком „Папочка! Папочка!” повисла у Джо на шее. Он подхватил ее и закружил так, что голубое бархатное платье, надетое на Эдвине, раздулось колоколом, а ее длинные распущенные волосы, такие светлые, что казались серебряными, развевались у нее за спиной, переливаясь в свете лампы. Затем Джо поставил Эдвину на пол, придерживая за руки, чтобы та не упала.

– У тебя не закружилась головка, мой ангел?

– Нет, папочка, – улыбнулась в ответ Эдвина, и на ее прелестных щечках появились ямочки.

– Вот и ты, дорогая. Я ждала тебя и распаковала все игрушки. Мы можем начинать.

– Привет, мама, – сказала Эдвина, не глядя на нее и схватила Джо за руку. – Папочка, ты будешь помогать мне наряжать елку? Ну, пожалуйста, пожалуйста, согласись, папочка!

Она не сводила с него умоляющего взгляда своих блестящих серебристых глаз. Джо рассмеялся и потрепал ее по голове.

Конечно, буду, родная. Эдвина потащила его за собой к елке и, не выпуская его руку, вскарабкалась на подставленный Эммой заранее табурет.

Держа в руке серебряный шар, Эмма улыбнулась своей девятилетней дочери.

– Куда повесить это, дорогая?

Эдвина не ответила. Она посмотрела на Джо и одарила его ослепительной улыбкой.

– Как ты думаешь, где он должен висеть, папочка?

– Ну, я уж не такой специалист в этом деле. Может быть, здесь, – Джо указал рукой на ветку.

– Передай мне, пожалуйста, шар, мама.

Эмма молча вручила шар Эдвине, которая немедленно передала его Джо.

– Повесь его сам, куда хочешь, папочка. Я думаю, что ты должен сделать это первым.

Этот маленький ритуал продолжался несколько минут. Всякий раз, как Эмма доставала очередное украшение и предлагала его повесить куда-нибудь, Эдвина быстро забирала у нее игрушку и, не обращая внимания на предложение матери, предоставляла Джо право решать. Остро ощутив пренебрежение к себе, Эмма непроизвольно отступила от елки. Она ощутила себя нежеланным чужаком, вмешивающимся не в свое дело. Эмма отошла к камину, наблюдая оттуда за тем, как они счастливо смеются друг с другом. Обида нахлынула на нее, но она тут же прогнала ее прочь. Ей не следует завидовать их отношениям. Напротив, она должна радоваться, что они так любят друг друга.

Эдвина и Джо были так поглощены елкой и собой, что не заметили, как Эмма тихо выскользнула из комнаты. Бесшумно притворив за собой дверь и застыв за ней, она проглотила твердый комок, застрявший в горле и смахнула с глаз навернувшиеся слезы. Секунду спустя Эмма овладела собой и твердым шагом прошла по мраморному полу в холле, достала из чулана пальто, подхватила две стоявшие на полу корзины и быстро выскользнула за дверь.

На улице была темная, холодная, безлунная ночь. Легкими хлопьями падал снег. К счастью, фонари на чугунных воротах всех особняков были зажжены и освещали ей путь, когда она свернула на мощенную булыжником дорогу, соединявшую дома в Тауэрсе. Снег, ложась на землю, не таял, и Рождество обещало быть снежным, как того страстно желала Эмма. Закусив губу, она поняла, что Рождество для нее утратило свою прелесть. Она горько переживала пренебрежительное отношение Эдвины, обида продолжала туманить ей голову.

Несколько минут спустя Эмма толкнула калитку особняка, стоящего последним в ряду домов. Блэки О'Нил купил его в 1913-м, через два года после своей женитьбы на Лауре. Хотя особняк мало походил на тот Георгианский дворец, о котором он столько говорил прежде, но выглядел довольно импозантно после проведенной Блэки серьезной перестройки.

Молоденькая горничная-ирландка любезно приветствовала Эмму. Она приняла у нее пальто и шарф, забрала принесенные корзины, не забывая одновременно справиться о ее здоровье. Эмма только собралась спросить, где миссис О'Нил, как на верху лестницы, устланной красным ковром, возник Блэки.

К своим двадцати девяти годам Блэки О'Нил стал заметкой фигурой и прошедшие годы были удачными для него. Они с дядюшкой Пэтом хорошо потрудились, их строительная компания стала одной из крупнейших в Лидсе. Удача не оставляла его. Еще не миллионер, которым он хвастливо грозился стать, Блэки был уже богатым человеком и смело мог относить себя к сливкам общества, куда он так стремился. Он одевался дорого и элегантно. Выйдя за него замуж, Лаура тактично убедила его отказаться от пристрастия к кричащим галстукам, цветным парчовым жилетам и безвкусным побрякушкам. Она заметно обтесала его, и Блэки приобрел даже некоторую изысканность. Его грубый провинциальный ирландский акцент почти исчез, не считая легкой картавости. Лаура благотворно влияла на мужа, не подавляя его натуры. В нем по-прежнему было много актерства, но со временем он убедился, что эта черта только помогала ему в бизнесе.

С радостным видом помахав рукой Эмме, Блэки легко сбежал вниз по лестнице.

– Эмма, любовь моя, услада моих усталых глаз, – завопил он и подхватил ее в объятия с такой силой, что ноги Эммы оторвались от пола. Он крутанул ее вокруг себя по обыкновению и, поставив обратно, расцеловал в обе щеки.

– Что это у нас за выражение лица? У тебя такой вид, будто ты потеряла целый фунт, а нашла всего шестипенсовую монетку.

Эмма принужденно рассмеялась, как всегда заражаемая добрым юмором Блэки.

– Со мной все в порядке. Наверное, погода сказывается, вот и все.

– На тебя влияет погода? Не могу в это поверить.

Он испытующе посмотрел на нее.

– Ты уверена, что с тобой ничего не случилось?

– Нет, правда ничего. А где Лаура?

– Ждет тебя в гостиной. Она была уверена, что ты заскочишь.

Он быстро провел ее через холл. Лаура сидела перед камином и вязала солдатский шарф цвета хаки. Отбросив вязание, она полетела навстречу Эмме и любовно обняла ее.

– Эмма, дорогая! Я так надеялась, что ты выберешь сегодня время навестить нас. Ты всего неделю собиралась это сделать.

Эмма виновато улыбнулась в ответ на упрек своей ближайшей подруги.

– Я знаю, но у меня дел было по горло. Я принесла из универмага те вещи, которые ты заказывала для рождественского праздника в воскресной школе. Их забрала горничная. Я там добавила кое-что из того, что может пригодиться нуждающимся детям.

– О, Эмма, ты так добра, спасибо.

Лаура взяла ее под руку, и они, весело болтая, пошли вместе к камину.

– Насколько я могу судить, мужчины здесь лишние, – пошутил Блэки. – Я оставляю вас вдвоем с вашими женскими сплетнями. Но сплетничайте по-быстрому, мои дорогие. Я скоро вернусь, чтобы выпить с вами за наступающее Рождество.

Сидя в очаровательно обставленной гостиной и слушая нежный, звенящий как колокольчик голос Лауры, Эмма почувствовала, что напряжение понемногу спадает. Она понимала, что обволакивающее ее тепло и легкость исходят не только от пламени, бушующего в камине, но главным образом от присутствия Лауры. Эта нежная, дорогая ее сердцу, женщина всегда целебно влияла на нее. Лаура рассказывала о готовящемся празднике, который она устраивала для детей ее воскресной школы. Слушая ее, Эмма с растущим удовольствием наблюдала за своей подругой. В этот вечер Лаура выглядела замечательно. Полностью оправившись от случившегося у нее два года назад выкидыша, она снова расцвела и стала жизнерадостной, как прежде. Одетая в темно-синее платье, с собранными на затылке соломенными волосами, открывавшими ее спокойное нежное лицо, она сегодня больше, чем когда-либо, походила на Мадонну. Лаура была счастлива с Блэки и лишь одно омрачало ее счастье: к своему огорчению, она никак не могла подарить ему ребенка.

– Последние две недели этот праздник, кажется, отнимает все мое время, – говорила Лаура. – Блэки достал чудесную елку, чтобы поставить ее в церкви. Завтра я собираюсь пойти наряжать ее.

При этих словах Эмма буквально окаменела и почувствовала, как вытягивается ее лицо. Лаура обеспокоенно посмотрела на нее и прервала свой рассказ, вопросительно заглядывая в глаза Эммы.

– Боже мой, дорогая, ты ужасно выглядишь. Что произошло?

– Ничего, совершенно ничего, – ответила Эмма и уставилась себе на руки.

– Нет, что-то случилось, я слишком хорошо тебя знаю. Пожалуйста, дорогая, если тебя что-то мучает, поделись со мной и тебе сразу станет легче.

Эмма откашлялась.

– Дело в том, что Эдвина была со мной очень резка сегодня вечером. Это по-настоящему огорчает меня.

Глубоко вздохнув, она пересказала Лауре все, что произошло, когда они украшали елку. Лаура была опечалена услышанным.

– Девочки всегда в этом возрасте тянутся к отцу, ты сама это знаешь. Ничего необычного в этом нет. Пройдет время, и она изменится. Я убеждена, что через эту стадию проходят многие дети.

– Мне кажется, что она всегда предпочитала мне Джо, – грустно заметила Эмма. – Я не против, больше того, я даже счастлива, что они так привязаны друг к другу, но эти приступы ее холодности ко мне меня просто обескураживают. Я ведь так стараюсь завоевать ее расположение.

– Я это знаю, но дети могут быть такими недобрыми, – Лаура потянулась к ней и сжала руку Эммы. – Это вовсе не значит, что они нарочно стараются быть жестокими. Нет, они просто не задумываются над своим поведением, вот и все.

– Может быть, ты и права.

– Она ведь очень хорошая девочка, правда?

– Да, на мой взгляд, даже слишком хорошая. Порой мне кажется, что Эдвина родилась сразу взрослой. – Эмма задумалась на какое-то мгновение. – Порой я чувствую, что Эдвина живет совершенно отдельной от нас, собственной внутренней жизнью. Ты знаешь, она удивительно умеет держать дистанцию. И у нее всегда какой-то отсутствующий взгляд.

Лаура рассмеялась и постаралась развеять Эммины тревоги.

– О, дорогая, это так естественно. Девочки все ужасные мечтательницы.

– Хочу надеяться на это, – проговорила Эмма, сама желая верить своим словам.

– А что касается ее умения „держать дистанцию”, то, я думаю, она просто довольно сдержанная по своей природе. На днях Блэки сказал…

– Так что такое я сказал? – загремел от дверей Блэки, врываясь в гостиную. Попыхивая сигарой, он подошел к Лауре с Эммой.

– Я собиралась рассказать Эмме, что ты считаешь Эдвину изысканной маленькой леди с очаровательными манерами, – ответила Лаура.

– Да, она именно такая и есть, и хорошенькая притом.

Он повернулся и направился к буфету. Наливая себе ирландское виски, Блэки весело спросил:

– Дамы, а что вам предложить?

– Чего бы тебе хотелось, Эмма? Пожалуйста, выпей немножко, тебе это сегодня будет полезно.

– Полагаю, что сегодня я так и сделаю! – засмеялась Эмма. – Кажется, что мне сегодня просто необходимо выпить. Мне шерри, Блэки.

– Думаю, тебе того же, Лаура, дорогая?

– Да, но самую малость.

– Счастливого Рождества моим самым любимым дамам, – с обычной, слегка преувеличенной галантностью провозгласил Блэки, поднимая свой стакан.

– Счастливого Рождества, – хором ответили они, а Эмма насмешливым тоном подколола его:

– Хотелось бы надеяться, что мы твои единственные самые любимые. Мы очень рассердимся, если вдруг окажется, что есть и другие.

Блэки усмехнулся.

– Лаура мне рассказывала, что мы приглашены к вам на Рождество. Я с нетерпением жду этого дня. Мы воспользуемся случаем и устроим небольшой праздник. Нам есть, что отметить.

– Что ты хочешь этим сказать, Блэки?

– О, ничего особенного, дорогая, – кратко ответил он, не желая развивать свою мысль.

– Блэки, пожалуйста, не важничай. Ответь мне, дорогой, ты что-то узнал, что-нибудь о войне, чего мы еще не знаем? – настаивала Лаура.

– Вовсе нет, вовсе нет, – сказал он с вновь прорезавшимся акцентом. – Давай не будем говорить сегодня про войну, дорогая.

Он сел рядом с Лаурой на диван и обнял ее за плечи. Ласково глядя на Эмму, он сказал:

– Я слышал, что дела фабрики Томпсона совсем плохи. Они делают дрянные ткани и поэтому скоро совсем потеряют правительственные заказы.

– Надеюсь на это, – равнодушно ответила Эмма, сидя с непроницаемым лицом и резко сменила тему.

Новый год принес плохие вести для Британии и союзников. Солдаты тысячами гибли в окопах. Потери были так велики, что весь мир замер от ужаса. 4 января 1916 года премьер-министр Генри Асквит выступил в Палате общин и внес на рассмотрение билль о введении обязательной воинской повинности для всех неженатых мужчин, годных к службе в армии. Билль в парламенте встретил ожесточенное сопротивление, особенно со стороны „твердолобых” консерваторов и сторонников прежнего принципа добровольного формирования армии. Но в понедельник 24 января билль в третьем чтении был принят 347 голосами против 36 голосов оппозиции. Так появился первый в Англии закон „Об обязательной воинской службе”, который вступил в силу со 2 марта.

Хотя принятый закон распространялся только на одиноких мужчин, Эмма в последние дни стала испытывать растущую тревогу. Она внимательно читала газеты, анализировала ход военных событий и понимала, что каждый день фронту требовалось все больше и больше солдат, а людские резервы Британии не были неисчерпаемыми. Эмма предполагала, что призыв в армию женатых мужчин – дело нескольких недель, и оказалась права.

Читая однажды утром в начале мая „Таймс”, она обнаружила, что ее предчувствия начинают сбываться. Она быстро пробежала глазами сообщение о том, что премьер-министр попросил удалить прессу из Вестминстер-хауз, собираясь доложить парламенту проект нового закона о военной службе.

– Джо, мне кажется, что собираются призывать женатых мужчин, – тихо сказала она.

Джо посмотрел на нее через накрытый для завтрака стол, глаза его стали серьезными.

– Этого надо было ожидать, Эмма. Китченер уже какую неделю подряд кричит, что ему не хватает людей.

Эмма кивнула.

– Здесь пишут, что в проекте закона записано: „Каждый британский мужчина в возрасте от 18 до 40 лет подлежит призыву для прохождения действительной службы в регулярных войсках, за исключением тех, кто по каким-либо причинам непригоден к службе”.

– Полагаю, что у тебя таких причин нет? – обратилась она к Джо со слабой улыбкой.

– Нет, любимая, я годен.

Еще через несколько дней Эмма с угрюмым смирением прочла, что, хотя в Парламенте мнения разделились, большинство поддерживает закон, и наконец 27 мая новый закон о военной службе был одобрен. В тот вечер Эмма сидела в гостиной вместе с Фрэнком, который снова гостил у них, и обсуждала с ним эту новость.

– Что все-таки это означает – „одобрен королем”? – спросила Эмма.

– Это значит, что в минуту величайшей опасности для британской нации мы вновь возвращаемся к практике времен норманнов и саксов, когда король имел право забирать любого мужчину, любой корабль и любое движимое имущество своих подданных в интересах защиты нации, – торжественно провозгласил Фрэнк.

Эмма поняла, но это понимание совсем не избавило ее от тревожных мыслей.

Эмма, всегда раньше громко ругавшая бюрократию за ее неповоротливость и волокиту, теперь проклинала ее неожиданную расторопность. Трое самых дорогих для нее мужчин уходили на войну вместе с толпами других призывников. Первым призвали в пехоту Дэвида, а следом за ним – Джо и Блэки, которые уезжали вместе. В конце мая они были призваны в Шотландский полк морской пехоты, в котором когда-то служил отец Эммы и который пользовался самым большим уважением у йоркширцев.

– Если, конечно, забыть о том, что я – не йоркширец, – заявил Блэки. – Ирландец, живущий в Англии, по церковному недосмотру женатый на англичанке, служащий в Шотландском полку и носящий юбку с гетрами. Как вам это нравится?

Эмма и Лаура посмеялись вместе с ним, но на сердце у них было тяжело.

Джо и Блэки немедленно отправили на полевые учения в Райпон. С этим старинным и живописным гарнизонным городком у Эммы было связано немало воспоминаний. Две недели спустя они вернулись домой, имея сутки на сборы перед отъездом в Тилбурн, а оттуда – на фронт во Францию. Хмурым июньским утром Эмма провожала их на вокзал. Беременная Лаура тоже просилась пойти с ними, но Блэки был неумолим.

– Только не в твоем положении, дорогая, – нежно сказал он, гладя ее по голове. – Я не хочу, чтобы ты переволновалась, это может повредить тебе и ребенку.