— Спасибо тебе, Сеси, — прошептал он. — Я больше не сержусь не тебя.

Скованность покинула Тимоти. Его губами, голосом, языком управляла Сеси, и он не противился сестре.

В прихожей раздавались слова прощания, шуршание, шелест надеваемой одежды. Ма и Па, стоя у дверей, пожимали руки и целовали каждого из отбывающих… На востоке алело небо. Ворвался холодный ветер.

Тимоти чувствовал, как его вселяют в одно тело за другим. Вот Сеси впустила его в голову дядюшки Фрая, и он выглянул наружу из-под кожи его изрезанного морщинами лица, затем в шорохе листьев взмыл над домом и пробуждающимися холмами. Потом в шкуре кузена Уильяма бежал, припадая к раскисшей от дождя земле. Шерсть на загривке встала дыбом от утреннего холода, красные глаза загорелись недобрым блеском, перемахнув через лощину, он исчезал вдали от дома…

Неожиданно он почувствовал себя камешком, который нес во рту дядюшка Эйнар. Взлетев, они провалились в мохнатые грозовые облака, черной паутиной окутавшие небо. А потом — потом он почувствовал, что вернулся домой, и на этот раз уже навсегда. Таким же, как и был.

Уже почти совсем рассвело, кто-то из оставшихся обменивался поцелуями, со слезами жалуясь, что все меньше и меньше остается им места в мире. Когда-то ни один год не обходился без таких встреч, а теперь протекали десятилетия…

— Не забудьте! — прозвучал чей-то голос. — Встретимся в Салеме в 1970-м.

Салем. В затуманенном мозгу Тимоти отложились эти слова. «Салем, 1970-й». Опять соберутся все, все, все. Дядюшка Фрай и древняя, как мир, Пра в погребальных одеждах, и Ма, и Па, и Эллен, и Лаура, и Сеси, и еще многие другие! А он? Уверен ли он в том, что доживет до нового Возвращения?

Все исчезло в блеске последней молнии. Исчезли и черные ленты, и крылатые существа, и увядшие листья. Смолкли все звуки, то грозные, то жалобные, то манящие, летящие никуда и ниоткуда. Рассеялись полночные грезы, беспокойные сны. Ночным безумствам пришел конец.

Ма захлопнула дверь. Лаура взялась за метлу.

— Прибираться будем вечером, — остановила ее Ма. — Сейчас нам всем нужно выспаться.

И семейство разбрелось на ночлег — кто в погреб, кто наверх. Понурившись, Тимоти побрел в гостиную. Со стен безжизненно свисали черные ленты. У зеркала он остановился и увидел в нем себя — замерзшего, дрожащего, бледного.

— Тимоти, — услышал он голос Ма. Она подошла и коснулась рукой его лба.

— Сынок, мы все тебя любим. Не забывай об этом. Очень любим. Пускай ты не такой, как мы, пускай нам однажды придется расстаться. — Она нежно поцеловала Тимоти в щеку. — Если тебе суждено умереть, уж мы позаботимся, чтобы никто не тревожил твой покой. Ты уснешь вечным сном, а я каждое Возвращение буду тебя навещать и переносить в местечко поукромнее.

Дом спал. Над холмами пронесся ветер, закрутив на прощание в своих объятиях черных летучих мышей, и их пронзительный тоскливый крик отозвался эхом далеко в округе.

Тимоти поднимался наверх по лестнице, медленно пересчитывая ступеньки, из глаз у него катились огромные слезы, оставляя на пыльных щеках светлые влажные дорожки.

Примечания