Рэй Брэдбери
      Город, в котором никто не выходит
      Пересекая Соединенные Штаты ночью или днем на поезде, вы проноситесь мимо череды печальных городишек, где никто и никогда не выходит. Точнее, не выходит никто посторонний, Человеку, не имеющему здесь корней и родных, похороненных на местном кладбище, никогда не придет в голову посмотреть вблизи на пустынную одинокую станцию или полюбоваться унылыми пейзажами.
      Я заговорил об этом со своим попутчиком, таким же, как и я, коммивояжером, когда мы мчались по штату Айова на поезде Чикаго - Лос-Анджелес.
      - Это точно, - согласился он. - Люди выходят в Чикаго, все до единого. Выходят в Нью-Йорке, Бостоне и Лос-Анджелесе. Те, кто там не живет, приезжают, чтобы увидеть город, а потом рассказать всем своим знакомым. Но чем, скажите на милость, станет любоваться турист в Фокс-Хилле, штат Небраска? Вы или я, например? Нет уж, увольте. Знакомых у меня там нет, дел быть не может, это никакой не курорт, так за каким чертом он мне сдался?
      - А вам не кажется, что для разнообразия взять и провести отпуск совсем не так, как всегда, было бы просто восхитительно? Выбрать какую-нибудь деревеньку, затерявшуюся среди равнин, где вы не знаете ни единой души, и, плюнув на все, махнуть туда?
      - Вы там от тоски умрете.
      - Эта идея почему-то совсем не навевает на меня тоску! - Я выглянул в окно. - Какая следующая остановка? Как называется город?
      - Рэмпарт.
      - Звучит недурно. - Я улыбнулся. - Может быть, я там сойду.
      - Вы глупец и врун. Чего вы ищете? Приключений? Романтики? Через десять секунд после того, как поезд скроется из виду, вы начнете проклинать себя самыми разными словами, найдете такси и помчитесь вдогонку за поездом.
      - Вполне возможно.
      Я наблюдал за телефонными столбами, проносившимися мимо, мимо, мимо... Где-то далеко впереди появились едва различимые очертания города.
      - Впрочем, вряд ли, - услышал я собственный голос.
      Коммивояжер, сидевший напротив, несколько удивленно на меня взглянул.
      Потому что медленно, очень медленно я начал подниматься на ноги. Потянулся за шляпой. Заметил, как моя рука взялась за чемодан.
      Я и сам был немало удивлен.
      - Подождите! - воскликнул коммивояжер. - Что вы делаете?
      Поезд вошел в довольно крутой вираж, и я покачнулся. Теперь уже стали отчетливо видны шпиль церквушки, густой лес и пшеничное поле.
      - Похоже, схожу с поезда, - сказал я.
      - Сядьте! - возмутился мой попутчик.
      - Нет, - ответил я. - В этом приближающемся городе что-то есть, Я должен посмотреть. У меня полно времени. На самом деле мне нужно быть в Лос-Анджелесе только в следующий понедельник. Если я сейчас не сойду с поезда, то до конца жизни буду думать о том, что потерял, упустил и не увидел что-то особенное, а ведь у меня была такая возможность.
      - Мы же просто разговаривали! Тут нет ничего особенного.
      - Вы ошибаетесь, - возразил я ему. - Тут что-то есть.
      Я надел шляпу и взял в руку чемодан.
      - Господи, - простонал коммивояжер, - кажется, вы и в самом деле собираетесь это сделать.
      Сердце отчаянно колотилось у меня в груди, щеки пылали.
      Локомотив подал сигнал. Поезд мчался по рельсам вперед. Город был уже совсем близко!
      - Пожелайте мне удачи, - попросил я.
      - Удачи! - сказал мой попутчик.
      А я с громким криком бросился к проводнику.
      К стене здания станции прямо на платформе был приставлен древний облезлый стул. А на нем совершенно расслабленно, так, что он совсем утонул в своей одежде, устроился старик лет семидесяти; казалось, его приколотили гвоздями, когда строили станцию, и он с тех пор тут и сидит. Солнце так долго жгло его лицо, что оно стало почти черным, а щеки превратились в тяжелые, совсем как у ящерицы, складки кожи - создавалось впечатление, будто он постоянно щурится.